Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Судить буду я

   Но это лишь первопричина моего добровольного согласия. По­зже, еще в Германии, я стал собирать сведения о наличии таких денег в немецких банках и успел напасть на их след, хотя это стоило мне немалых личных средств, за так на Западе информацию, тем более такую конфиденциальную, даром не получишь. Там же, в Мюнхене, я все чаще и чаще возвращался к беседе с Анваром Абидовичем в отеле «Рид», куда я вывез его специаль­но, чтобы оторваться от спецслужб, и до сих пор жалею, что не записал наш разговор на диктофон. В том разговоре Анвар Абидович подробно ответил мне на все вопросы, главный из них заклю­чался в следующем – как образовались эти средства за рубежом? Он не скрывал, что при всевластии КПСС народные и государст­венные средства было трудно отличить от денег партии, коммунисты все считали своей собственностью. Постепенно я пришел к твердому и единственному убеждению, что деньги принадлежат не КПСС, а обобранному и оболганному народу, и мой долг вернуть их Отечеству.
   Прокурор Камалов вдруг встал и нервно прошелся по комнате, потом, вернувшись к столу, глядя на Шубарина в упор, спросил:
   – А вы представляете, что может случиться с вами, если они почувствуют подвох, я уже не говорю о том, если вам удастся совершить операцию?
   – Я понимаю, что задумал и чем придется заплатить при любом раскладе, но отступать не намерен. Слишком высока став­ка, чтобы думать о себе. Вам ли объяснять, что редкому мужчине выпадает такой шанс послужить народу, Отечеству…
   – Ну, что касается вас, вы уже рискуете во второй раз на моей памяти, дорогой Артур Александрович, – ошарашил вдруг хозяин дома.
   – Почему во второй? – не сообразил сразу Шубарин, все его мысли были заняты предстоящей встречей в Милане, он рвался в бой.
   Камалов снова вернулся на место, взял предложенную Шубариным сигарету и, разминая ее в пальцах, объяснил:
   – Разве ваше письмо, адресованное мне в прокуратуру, когда существовало единое государство, о конкретных хищениях, эконо­мической диверсии и валютных операциях в Москве, Прибалтике, в портах Дальнего Востока и у нас в Ташкенте, когда чуть было не похитили через подставных лиц три миллиарда рублей, предназ­наченных на развитие Кашкадарьинской области, было меньшим риском, чем ваша новая затея? Ведь мы тогда успели принять жесткие меры, результат вам известен: и в первом, и во втором случае расплата одна – головой. Я помню ваши слова в начале письма, вы говорили, чтобы я не обольщался, вы, мол, человек из противоположного лагеря, просто не можете спокойно видеть, как разворовывают державу, и что наши пути в определенных обсто­ятельствах могут сойтись. Я верил, Артур Александрович, в нашу встречу и рад, что вы решились сделать ответный шаг. Мы с вами одинаково смотрим на судьбу Отечества, – и Хуршид Азизович протянул Шубарину руку.
   Шубарин, предложив огонек зажигалки прокурору, спросил:
   – И о том, что я написал письмо в прокуратуру, вы тоже знали давно?
   – Нет, об этом я догадался только сейчас. Я уже лет десять, если не больше, не встречал человека, который бы с волнением произносил: Отечество… держава… В письме вашем тот же тон, те же интонации, что я слышу сейчас, та же боль за Отечество, державу, и слова эти вы написали с большой буквы…
   – Наверное, об этом можно было бы еще поговорить, – про­должил Шубарин, – но ночь коротка, а мне еще долго рассказы­вать, так что и продолжу, с вашего позволения…
   Теперь я перехожу к сложностям, нравственным и политическим, возникшим неожиданно. Разговор в Мюнхене произошел до из­вестных августовских событий в Москве, или форосского фарса, как вам будет угодно, до парада суверенитетов, образования СНГ. Сегодня выясняется, что нет никакого СНГ, мы все предоставлены сами себе. Нравственная сторона ситуации для меня главное, ибо не из-за денег я ввязался в эту историю. Когда в Германии я пришел к окончательному выводу, что постараюсь вернуть день­ги на родину, я имел в виду всю огромную страну – от Балтики до Тихого океана. И как поделить эти деньги, принадлежащие всем, если сегодня на территории бывшего СССР появилось суверенных государств больше пятидесяти? В любом случае справедливо не получится, ибо наша жизнь политизирована до крайности. Мой банк находится на территории суверенного Узбекистана, и я дол­жен считаться с его законами, с его авторитетом, и международ­ным в том числе. Верни я деньги в Узбекистан и попытайся разделить их справедливо, это вызовет все равно раздражение в каких-то регионах, что навредит нашему молодому государству. Я долго ломал голову над этим и даже хотел отступиться от задуманного, но оставлять зажиревшему Западу миллиарды, ук­раденные у обнищавшего народа, тоже мне не по душе, не по-мужски это, не по-русски, и я искал и искал пути. Куда напра­вить деньги в случае удачи, чтобы это послужило на благо общест­ву, природе и затронуло интересы максимального количества жи­телей бывшего СССР? Иначе меня не поймут нигде, особенно в Узбекистане, где живет уже пятое поколение Шубариных. И я, кажется, нашел идею, которая должна получить поддержку…
   Шубарин видел, с каким интересом внимал ему Камалов, види­мо, и не предполагавший такого поворота в чисто финансовой операции.
   – Я решил в случае удачи все деньги направить на восстановле­ние погибающего Арала, его судьба конкретно касается более семидесяти миллионов человек, живущих в регионах, зависящих от этого уникального внутреннего моря, а последствия его гибели уже отражаются на климате всей территории бывшего СССР. В Таш­кенте, оказывается, уже несколько лет существует комитет по спасению Арала, возглавляемый известным писателем Пирматом Шермухамедовым. Я немедленно связался с ними, получил обсто­ятельные материалы, доклады, подготовленные для ЮНЕСКО, заключения международных экспертов, особенно в той части, что касается финансирования программы спасения. Положение на­столько серьезно, что я, не дожидаясь результата задуманной операции, уже перевел им четыре миллиона рублей на текущие дела, на привлечение экспертов. Это нравственная часть проблем, возникшая в ходе подготовки операции, и я, кажется, нашел дос­тойное применение деньгам.
   Другая проблема – можно назвать ее технической – уже вне моей компетенции, мне одному с ней не справиться. Возникла она из-за политической ситуации, изменения границ. Раньше существо­вала единая банковская система, и рычаги ее находились в Москве. Сегодня я живу в другом государстве с собственной банковской концепцией, которая, в силу зачаточного состояния, еще не усто­ялась, да что там – еще не сформировалась. Идет поиск, законы принимаются и тут же отменяются, все делается путем проб и ошибок. А мое дело не должно зависеть от случая, и отклады­вать его нельзя, наверняка у них есть запасной вариант, и не один, при малейшем моем колебании они поставят на мне крест. Из-за нестабильности банковской системы мне нужна надежная страхов­ка на государственном, правительственном уровне, причем под­держка тайная, негласная. Повторяю, дело идет о миллиардах долларов. Как вы понимаете, первый же ревизор-взяточник засве­тит всю операцию…
   Шубарин замолчал и потянулся к чайнику. Молчал и прокурор, делая быстро какие-то записи на клочке бумажки.
   – Хватит ли у вас полномочий, Хуршид Азизович, чтобы подстраховать такую операцию, и насколько это выглядит закон­но? – спросил Артур Александрович после затянувшейся паузы.
   Камалов встал, взял пустой чайник и, прежде чем направиться на кухню, сказал с улыбкой:
   – Ну и крепкий арбуз вы выкатили к середине ночи, господин банкир, без нового чайника да, пожалуй, и рюмки, не разобраться. Я сейчас. – И он исчез на кухне, где на маленьком огне у него кипел чайник. Вернувшись за стол со свежим чаем, он прикрыл чайник бархатным колпаком, на манер русской чайной бабы, и плеснул в бокалы еще немного коньяка. Выпили молча, молча закусили.
   – Что касается моих полномочий – их явно недостаточно, – прервал молчание прокурор. – Насчет законности. Уже будучи полковником, отслужив семь лет в угрозыске, проработав проку­рором и в Ташкенте, и в Москве, защитив докторскую диссер­тацию в закрытом учебном заведении КГБ, в бытность Ю. В. Андропова, я год стажировался в Интерполе, в главной штаб-квартире в пригороде Парижа. На Западе – и во Франции, и в Италии, и в Германии – с согласия генеральной прокуратуры страны иногда ведутся игры с наркомафией или иными крими­нальными структурами, пытающимися отмыть неправедно нажи­тые деньги. Там ведь иметь деньги – не все, чтобы вложить в дело, надо подтвердить, откуда они к вам попали и учтены ли в ваших декларациях о доходах. Ведь мало кто знает, что в США, например, любая покупка свыше десяти тысяч долларов автомати­чески фиксируется и для ФБР, и для налоговой инспекции. Вот отчего у них казна не пустая, ничто не проходит мимо налоговой инспекции, хотя и нарушений сколько хочешь, но попался – запла­тишь сполна. Как вы выразились, мы молодое государство, только отметили первую годовщину, и все у нас в стадии становления, нет законодательной базы, и, видимо, долго еще каждый конкретный случай будет рассматриваться отдельно. Ваше предложение неор­динарное, и оно заслуживает не только внимания, но и поддержки. По крайней мере меня ни уговаривать, ни убеждать не нужно, я уже сторонник вашей идеи. Но нас мало, вы правы, нужна поддержка на государственном уровне, но как ее без шума заполу­чить?
   – Вы не вхожи к президенту? – попытался сразу взять быка за рога Шубарин.
   – Нет, не вхож, – сразу ответил прокурор, – думаю, на этом этапе он даже запретил бы и мне, и вам проведение операции. Он думает о престиже молодого государства, а это могут истолковать по-всякому. Вот если бы нам удалось провернуть возвращение крупных сумм из двух-трех стран, возможно, тогда и следовало поставить его в известность. Особенно если будем располагать документами, что бывший генсек коммунистов Горбачев до последнего дня в Кремле финансировал из тайной кассы все левацкие движения в мире, вплоть до самых одиозных, и это в то время, когда собственным пенсионерам не хватает денег для физического выживания. Но сегодня этот путь отбросим сразу… – но видя, как приуныл Шубарин, он сказал веселее: – Не вешайте носа, я ведь не сказал, что вы затеяли безнадежную игру. Ясна только наша с вами судьба: в случае провала вы лишаетесь жизни, а я, к радости многих, должен буду уйти в отставку. Давайте думать, может, у вас есть другое предложение – кроме президента?
   – Говорят, новый отдел по борьбе с мафией, который вы организовали через месяц, как появились в Ташкенте, первый в бывшем СССР, укомплектован полностью работниками КГБ, и это, мол, вам удалось лишь потому, что почти все руководители этой могучей организации в прошлом ваши студенты, или, точнее, курсанты…
   – Да, отделы по борьбе с организованной преступностью – од­на из тем моей закрытой докторской диссертации. Она имела гриф «Совершенно секретно» и дальше Политбюро и высших чинов МВД и КГБ не пошла, хотя я защитился в 1975 году, столько лет мы упустили. На стажировке в Интерполе, о которой уже упоми­нал, я обнаружил уже тогда следы нашей мафии на Западе и описал это в обстоятельном докладе, опять же строго засекреченном, по тем же адресам. Нельзя сказать, что мои работы остались совсем не замеченными, меня стали включать в комиссии по разработке стратегических программ по борьбе с организованной преступнос­тью. В общем, признали меня специалистом по мафии. Вниматель­нее всех с моими работами ознакомился Андропов, я с ним встречался дважды с глазу на глаз, думаю, КГБ многое использо­вало из моих разработок. Когда в Москве, работая районным прокурором, я наступил на хвост одному из кланов, приближенных к Брежневу, и у меня были крупные неприятности, спас меня именно Ю. В. Андропов. Отправил в Вашингтон руководителем службы безопасности нашей миссии в США, оттуда меня и вытя­нули в Ташкент. Да, я короткое время вел курс специальных дисциплин в закрытых учебных заведениях КГБ, был единствен­ным преподавателем-узбеком, и, естественно, слушатели из Уз­бекистана тянулись ко мне, бывали дома. Так случилось, что нынешний шеф службы безопасности республики генерал Бахтияр Саматов и оба его зама – мои студенты, и я пользуюсь их поддержкой. Только благодаря Саматову в свое время я арестовал хана Акмаля… Впрочем, какое имеет отношение служба безопас­ности к нашим баранам? Ведь по конституции я стою выше службы безопасности, она поднадзорна прокуратуре.
   – Чувствуется, что вы долгое время не жили на родине, – улыбнулся гость. – По моим данным, они с президентом выходцы из одной махалли, одногодки, учились в одной школе и даже закончили один и тот же факультет экономики известного транспортного института. Англичане говорят, что школьный гал­стук выше родни… А шефом КГБ Саматов стал раньше, чем его однокашник президентом, так что двигались они параллельно и своими путями, оттого у них добрые отношения…
   – Я понял, на что вы намекаете, но на этом этапе нельзя подключать президента, иначе загубим задуманное вами… – По­том вдруг Камалов спохватился радостно: – А что, зерно в вашем предложении есть. Поступим, как и в случае с ханом Акмалем, проигнорируем высшую власть, сделаем вид, что это в нашей компетенции. Думаю, генерал Саматов поддержит нас, и мы вдво­ем возьмем ответственность на себя, сославшись на тайну опера­ции. Для этого вы уже сегодня с утра должны изложить письменно на мое имя и на имя шефа службы безопасности все, о чем сейчас рассказали, и приложить все документы, полученные от комитета по спасению Арала, теперь они вам не нужны. Это будет секретный документ, которому мы дадим ход, и, сославшись на государствен­ную тайну, изолируем от любопытных все то, что вы посчитаете нужным. У входа в прокуратуру для граждан висит особый поч­товый ящик, которым, кстати, активно пользуются, ключ от него хранится у Татьяны Сергеевны Шиловой из отдела по борьбе с мафией, если я получу документы к обеду, я тут же встречусь с генералом Саматовым и найду возможность поставить вас в из­вестность о принятом нами решении. Не исключено, что он лично захочет встретиться с вами, уточнить какие-то детали, дело вы затеяли непростое, и оно требует продуманной страховки. – По­том после некоторой паузы Камалов задумчиво произнес:
   – А я и не знал, что генерал Саматов однокашник с нашим президентом, он никогда не говорил об этом, теперь понятно, почему мне иногда позволяется самодеятельность и, по существу, не вмешиваются в дела прокуратуры… – И вдруг сразу вернулся к прежнему разговору. – Встретиться с Саматовым надо, не исключено, что вам нужно будет вывезти семью в какую-нибудь страну, да и самому при случае придется отсиживаться там и год, и два, а без содействия службы безопасности это нелегко. – И тут же, без подготовки, словно залп, последовал вопрос: – А зачем приезжал к вам в Мюнхен вор в законе Талиб Султанов? Вы увлеклись лишь партийными деньгами, а отсюда вам уже исходила реальная угроза.
   – Ну, с этим я разберусь как-нибудь сам. Приезжал Талиб за тем же, что и бывший секретарь обкома Анвар Абидович, – от­мыть через мой банк деньги европейской наркомафии и доходы от преступности. Нынче в Европе и Америке проводить подобные операции становится все труднее и труднее. Интерпол повсюду наступает им на хвост. В нынешнем году и в Англии, и в Италии попалось на этом несколько крупных банков. Да и деньги за это берут немалые, поэтому они потянулись сюда к нам, на Восток, хотят воспользоваться ситуацией, когда молодые государства ра­ды любым долларовым инвестициям и не будут тщательно копать их прошлое. Верный расчет, между прочим, нынче много банков в Прибалтике поднялось на этом.
   – И как же вы решили поступить с этими деньгами в случае удачи? – настороженно спросил Камалов, подумавший на мгнове­ние, как и всякий прокурор, что Шубарин в благодарность за возвращение партийных денег попросит индульгенцию на незакон­ные операции с деньгами преступного мира, и казна государствен­ная от этого только выиграет. Впрочем, незаконность таких опера­ций подтвердить трудно. Для безопасности нужно, чтобы власти не брали работу банка под микроскоп, тогда и овцы будут целы, и волки сыты, так поступают во многих слаборазвитых странах, чтобы любыми путями оживить приток валюты.
   – Я поступлю с ними так же, как и с партийными деньгами, – они осядут здесь, в Узбекистане. Вы наложите официальный арест, так поступают во всем мире, я консультировался, – от­ветил, не задумываясь, Шубарин.
   – Да, крутые дела замыслили, отчаянный вы человек. Собира­етесь с мафией в одиночку воевать. А знаете ли вы, что Талиб вчера из Москвы по подложному паспорту вылетел в Германию?
   Видя, как встрепенулся Шубарин, прокурор продолжил:
   – На­верняка и вы следите за его передвижением, но мне это удобнее, и у меня шансов не упустить больше. И там, во Франкфурте, он нынче не в Мюнхен отправился, за ним присмотрят, как и в про­шлый раз. Я ведь говорил, что мой долг оградить вас и ваш банк от уголовных посягательств, что я и делаю. Не возражаете, Артур Александрович?
   – Нет, не возражаю. Но хочу пояснить, чтобы не было двусмыс­ленности и не пахло игрой в героя. Я не искал ни партийных денег, ни воровских, так случилось, что судьба их сошлась на мне. И по-мужски, и по-человечески я не могу отступиться, я хочу выполнить свой гражданский долг…
   Впервые за время встречи Шубарин разволновался и осекся, он очень хотел, чтобы его правильно поняли.
   – Хорошо вы сказали – гражданский долг, – прервал затянув­шуюся паузу прокурор. – Слова эти нынче становятся музейными, архивными, к сожалению. Но и я вернулся из Вашингтона на родину только по одной причине – так я понимал свой граждан­ский долг… – И вдруг сразу, без перехода, как случалось не однажды за эту ночь, спросил: – А почему, если у вас была предварительная договоренность, они все-таки похитили вашего американского друга?
   Камалов старался разобраться во всем до конца, ведь ему придется подробно, в деталях, знакомить с ситуацией генерала Саматова.
   – Они попытались вначале внедрить на одну из руководящих должностей в банке своего человека, чтобы быть в курсе дел.
   – Они назвали фамилию? – спросил с надеждой прокурор.
   – Нет. Сказали, назовут, если я дам принципиальное согласие о назначении. На другой день они предложили другой вариант – давать им регулярные сведения о богатых вкладчиках, о круп­ных денежных потоках, куда они движутся, в какие дни изымают­ся. Я не согласился, хотя и угрожали. Но я сказал, что разговор, начатый в Мюнхене, я готов продолжить, и это, мол, представляет для меня интерес. Тогда они и выкрали Гвидо, попробовали взять меня на испуг.
   – Если у Талиба, а точнее, людей, стоящих за ним, долгосроч­ная программа, вам, Артур Александрович, одному на два фронта не справиться, вы где-то можете дать осечку. Мне ясно, что в Италию вас должен сопровождать человек из фирмы Саматова, там есть толковые ребята со знанием языка. Он посмотрит со стороны, кто и как будет осуществлять за вами догляд, заснимут всех, кто будет прямо или косвенно связан с вами и Анваром Абидовичем. Имея портретную галерею, мы проверим всех по картотеке и очертим круг лиц. Возможно, выстроим еще два-три круга, туда войдут люди, с кем будут общаться ваши компаньоны после встречи. Эта работа для нас не в новинку. По таким крупным операциям мы сотрудничаем со всеми бывшими коллегами по СССР, понимаем, чем грозит сращивание преступного мира Запа­да и наших мафиози. У вас своеобразная биография, есть имя в разных слоях общества, и от вас не ожидают такой тщательной подготовки к встрече в Милане, а сведения, полученные нами совместно, позволят вам в дальнейшем увереннее вести игру. Теперь вернемся к Талибу. Когда он прилетит из Германии, он наверняка встретится с вами, ведь они, кроме предложения, никаких карт перед вами не раскрыли. Как только появятся варианты по деньгам наркомафии, я вызову из Москвы нескольких специ­алистов, они на таких операциях собаку съели. Возможно, их придется взять в штат, они хорошо знакомы с работой в банках, будут всегда при вас, и при необходимости вы сможете, не вызывая подозрения, брать их с собой в командировки, и даже за рубеж.
   Хуршид Азизович невольно глянул в окно и сказал удивленно:
   – Уже светает, действительно, оказывается, ночь не резиновая, но нам удалось многое обговорить. Жду днем официального обраще­ния… – И, встав, протянул на прощание руку.
   У самой двери в тесном коридорчике, когда они стояли вплот­ную друг к другу, Шубарин вдруг неожиданно сказал:
   – Я должен поставить вас в известность, что в прокуратуре есть предатель и идет утечка информации. К сожалению, я не знаю кто, но за то, что он есть, ручаюсь головой.
   – Я знаю. Сейчас идет интенсивный сбор материала на него. Человек ведет двойную жизнь, мы хотим взять его с поличным и сохранить как главного свидетеля, вместо отравленного в под­валах КГБ Артема Парсегяна. Кстати, повторное, тайное рас­следование, проведенное по моему настоянию, установило – от­равление, но как и кем, остается загадкой до сих пор.
   – Да, чуть не забыл. У предателя есть японский прибор для прослушивания разговора сквозь стены и для перехвата телефон­ных бесед.
   – Вот это уже серьезно, спасибо. Надо бы и застукать его с этой штукой в руках.
   И прокурор распахнул дверь в темноту лестничной площадки.

 
   Сенатор покинул банк злым и раздраженным. Все худшее, чего он опасался, – сбылось, Шубарин догадался, что он в свое время снял копии с документов, похищенных в Лас-Вегасе прокурором Азлархановым. Радовало одно – он сумел скомкать концовку встречи, оставив Шубарина в неопределенности и тем самым полу­чив отсрочку в десять дней, а ведь Артур Александрович наверняка рассчитывал сегодня же иметь ответ на все мучавшие его вопросы. В этот отпущенный Шубариным срок следовало четко определить­ся: прийти с повинной вместе с Миршабом и покаяться или же, отказавшись, в позе обиженного удалиться от Японца и тут же вступить в сговор с его врагами, прежде всего с неким Талибом Султановым, уже дерзнувшим встать поперек дороги банкиру. Если бы не Тулкун Назирович, подробно рассказавший Шубарину, как он занял пост в Белом доме, можно было бы продолжать игру в униженного и оскорбленного подозрением, но тут крыть нечем – ясно, что сведения для шантажа матерого полити­ка-пройдохи получены из похищенного кейса.
   Десять дней… десять дней… Почему-то настойчиво билась в моз­гу эта цифра. И тут-то до него дошло, что через десять дней его обложат со всех сторон люди, чьи тайны он хранит у себя дома в подлинных записях и памяти компьютера. Сенатор легко пред­ставил себе их лица. Многие из них сейчас занимали видные посты, но и те, что временно оказались не у власти, обладали огромным влиянием, были среди них и уголовные авторитеты, эти особенно не любят письменных подтверждений своей жизни, они и от живых свидетелей избавляются, не задумываясь, просто так, на всякий случай, а уж от человека, специально хранившей досье на них… этому оправдания и вовсе не найти. Да и сам Тулкун Назирович, по существу сдавший его Шубарину, но кого Сенатор считал все-таки своим союзником, наверное, не обрадуется, когда узнает от Шубарина, сколько еще компромата, кроме историй братца Уткура, хранится на него в чужих руках. Такая перспектива приве­ла бы в уныние кого хочешь, но только не Сенатора, хотя он понимал, в какой тупик себя загнал. Но ведь кроме Шубарина и Тулкуна Назировича, его обложил и прокурор Камалов, хватку которого он хорошо знал и не обольщался своей свободой. Но пока, в эти десять дней, он будет иметь перед собой одного Камалова, порядочность Шубарина известна: только по истечении срока ультиматума тот начнет действовать, этими днями следо­вало распорядиться с толком. Достоинства Шубарина, коих было немало и которые он хорошо знал, сегодня оказались его слабыми сторонами, и надо было использовать именно эти уязвимые места своего бывшего патрона.
   Так рассуждая, он незаметно для себя вырулил машину к чай­хане в старом городе, где еще недавно завтракал с посланником Сабира-бобо, золотозубым Исматом. Время близилось к обеду, и он не стал спешить ни домой, ни к Миршабу; а припарковал машину в тени вековой чинары, обвешанной клетками с перепела­ми. Хотелось побыть наедине, взвесить все «за» и «против».
   Рынок, похоже, зашевелил людей и в неторопливой Средней Азии, в чайхане на удивление оказалось малолюдно, лишь знако­мые старики в зеленых чалмах занимали почетный угол в ков­ровом зале, на улице, на айванах ни единого человека. Только чайханщик, склонившись подобострастно на его приветствие, ла­дил во дворе дымящийся мангал, видимо, какая-то компания должна была подъехать на шашлыки. Не успел Сенатор располо­житься на самом дальнем айване во дворе, в тени виноградника, как чайханщик тут же поставил перед ним поднос с чайником и горячей лепешкой. Решился вопрос и с обедом, хозяин дейст­вительно ждал компанию на шашлыки из свежей баранины, так что он вполне мог рассчитывать на дюжину палочек и для себя. Но какой баран, хороша ли у него печень, как обычно, не думалось, мысли вновь вернулись к разговору на четвертом этаже бывшего «Русско-Азиатского банка». И вдруг для него стало ясно, как день, что его явка с покаянием, с возвратом копий документов Шубари­ну ничего не дает, кроме унижения. Вряд ли Японец простит, а главное, не будет доверять, как прежде, – ведь он не раз говорил: обманувший однажды…