Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Судить буду я

   В приемной как раз находился Сенатор, он звонил со служебного телефона домой, предупреждал, чтобы не ждали к ужину и что сегодня вообще приедет поздно. Для него было ясно, что хитрый Талиб затеял официальную разборку вместе с «авторитетами», чтобы «законно» приговорить к смерти Шубарина, а такие дела скоро не решаются. Он уже собирался закрыть кабинет и вернуться в банкетный зал, как вдруг услышал в тишине холла дробное цоканье каблучков, кто-то явно спешил. Он подумал, что это Наргиз, директриса, приехала, и выглянул за порог. Из-за колонны он увидел девушку Газанфара, которая с тревогой в лице реши­тельно направлялась в его сторону, но он понял, что она торопи­лась к телефону. Рустамова поблизости не было.
   Как всегда, профессиональное любопытство взяло верх – кому звонит, зачем звонит? И он, тихо прикрыв дверь, прошел в конец просторной приемной, где в закутке, за платяным шкафом, за обшивкой перегородки висели телефонные провода из кабины. Отсюда легко прослушивались разговоры, задумал этот трюк любвеобильный сердцеед, главный администратор ресторана Ик­рам Махмудович, подслушивавший своих любовниц. Девушка, с которой он любезно пил шампанское всего полчаса назад, быст­ро набрала номер, и мужской голос на другом конце провода по-служебному, четко ответил:
   – Слушаю вас.
   – Это Татьяна Шилова из отдела по борьбе с организованной, преступностью, пожалуйста, соедините с Хуршидом Азизовичем, – попросила она взволнованно.
   – Не могу. У него генерал Саматов из КГБ, – ответил помощ­ник прокурора. Сенатор уже понял, куда она звонит.
   – Все равно доложите, дело не терпит отлагательств, передайте, что это касается Японца. Завтра может быть поздно.
   – Хорошо, я попробую, – ответили из прокуратуры, и было слышно, как помощник направился в кабинет.
   Для Сенатора стало ясно, о чем она хочет доложить, и в тот момент, когда Камалов сказал: «Я слушаю вас», – он разъединил тонкие телефонные провода.
   Напрасно она еще минут пять пыталась дозвониться в прокура­туру, связь прервалась.
   Прокурор Камалов, положив трубку, сразу почувствовал недоб­рое и спросил помощника:
   – Она не сообщила, по какому поводу звонит?
   – Речь шла о каком-то Японце, она просила соединить немед­ленно, ибо завтра, сказала, может быть поздно…
   Генерал Саматов, еще находившийся в кабинете прокурора, обронил вслух:
   – Может, они что-то пронюхали? Стрельцов доложил, что Шубарина постоянно снимали скрытой камерой какие-то люди, – и после паузы сокрушенно добавил: – Вот что значат наша бедность и наша техническая отсталость, будь все телефоны в про­куратуре с определителем номера, мы бы без труда узнали бы, откуда звонила ваша Шилова по поводу Японца.
   Потом, подумав, генерал попросил придвинуть ему спецсвязь – «вертушку» и позвонил к себе на Ленинградскую. Как только там подняли трубку, он представился и сказал:
   – Пожалуйста, на ближайшие сорок восемь часов возьмите на прослушивание все телефоны прокурора Камалова: на работе, в машине, дома. Фиксировать не только, с какого номера звонят, но и устанавливать адреса звонков.
   Попросив держать его в курсе событий, генерал откланялся. Камалов задержался на работе еще час, все надеялся, что Татья­на прорвется к нему откуда-нибудь звонком, но телефон молчал. Стараясь держать свой телефон свободным для Татьяны, Камалов из соседнего кабинета позвонил Шубарину на работу, в машину – никто не отвечал. Из дома сообщили, что после обеда он ни разу не звонил. Тогда Камалов вспомнил еще один телефон Шуба­рина, в старой «Волге», он пользовался им до того, как появилась у него «Мазерати». Этот ответил. Камалов назвался и объяснил, что разыскивает Артура Александровича. Человек, представившийся именем Коста, сказал, что все послеобеденное время находился в поисках авиабензина для «Мазерати» и только в конце рабочего дня появился в банке, где ему велели подъехать к «Лидо». На автостоянке он нашел сиреневую «Мазерати», но Артура Александровича нигде не было. Появлялся ли он один или с кем-нибудь в «Лидо» – в ресторане никто толком подтвердить не мог. Попросив Коста держать его в курсе дел, прокурор назвал ему свои телефоны.
   – Опять всплыло это поганое «Лидо»! – сказал вслух Камалов, положив трубку. Для него стало ясно, что пропал не только Шубарин, но и Татьяна. Попросив дежурного по приемной перего­ворить с Шиловой, если та позвонит, и поставить его об этом тут же в известность, он отбыл домой.
   Подъезжая к Дархану, он обратился к своему шоферу:
   – Нортухта, чувствую, что ночь предстоит нам бессонная, поэтому ставь машину у подъезда, поужинаем, если удастся, вмес­те и будем ждать телефонного звонка хоть от Артура Александ­ровича, хоть от Татьяны, хоть от Коста, а может, люди Саматова позвонят. Мне кажется, генерал уже поднял на ноги своих сотруд­ников.
   Не успели они в две руки приготовить ужин, как в доме раздался телефонный звонок, Камалов метнулся с невероятной скоростью от горящей газовой плиты к подоконнику, на котором стоял аппарат. В трубке раздалось тяжелое дыхание и невнятный, нечле­нораздельный звук. Ферганец подумал вначале, что какой-то пья­ный мужик ошибся номером и хотел уже положить трубку, как вдруг его озарило, и он крикнул:
   – Артур, дорогой, говори, говори, я слышу тебя…
   И тут он уловил слабый звук из разбитых губ: «я… я…»
   Прокурор узнал какие-то оттенки голоса Шубарина, хотя назвал его по наитию. Видимо, у Шубарина не было сил или возможности говорить, и он слышал только тяжелое, больное дыхание и снова закричал:
   – Артур, держись, я буду у тебя через двадцать минут, не клади трубку, брось ее, я все понял, я в курсе дел…
   И как бы подтверждая, что его услышали, на другом конце провода замолчали, и прокурор уловил какой-то шум, словно звонивший упал.
   Прокурор кинулся в другую комнату, к другому телефону, и на­брал номер на Ленинградской. Он еще не успел спросить, как дежурный офицер сразу выпалил:
   – Товарищ Камалов, это тот самый адрес, заброшенный дом с телефоном-автоматом, откуда Шубарину не раз звонили, на Луначарском шоссе… – но Ферганец уже положил трубку.
   – Быстро вниз, заводи машину, – приказал он Нортухте, а сам бросился вначале к серванту, оттуда достал именной пистолет, а затем к платяному шкафу, откуда вытащил автомат, оставшийся со дня покушения на него на трассе Коканд-Ленинабад, и кинул­ся вслед за шофером.
   Включив на всю мощь милицейскую сирену, «Волга» рванула в сторону Кибрая. Минут через двадцать, выключив сирену и пога­сив огни, они подъезжали к дому, за которым полковник Джураев давно установил догляд, но после отъезда Шубарина в Италию никто сюда не наведывался и никто не пользовался хитрым теле­фоном. Сегодня, видимо, Джураев оплошал, ослабил бдитель­ность, снял наблюдение. Оценив обстановку во дворе, подошли к дому. Кругом стояла тишина, и ничто не напоминало засаду. Дверь оказалась крепкой, из толстой лиственницы, и на висящем замке. К тому же открывалась наружу, и вышибать ее пришлось бы долго и шумно. Нортухта, с автоматом в руках, показал взглядом на окно, его и решили выбить. В теплых краях рамы хлипкие, одинарные, от удара прикладом она вывалилась, и Камалов с Нортухтой нырнули следом в оконный проем. Ворвавшийся первым шофер отыскал в темноте выключатель. В просторной захламленной комнате с пустыми бутылками на неубранном столе никого не было, и они кинулись в смежную, откуда раздался стон.
   Возле телефона-автомата давнишней конструкции, помнившего еще пятнашки пятидесятых годов, прибитого над обшарпанным письменным столом, чтобы можно было разговаривать сидя и де­лать записи, в луже крови почти нагишом лежал Шубарин. Следы пыток изменили его до неузнаваемости, но это был Артур Алек­сандрович. Камалов рывком оказался рядом и, положив голову Шубарина на колени, не обращая внимания на кровь, пытался привести его в чувство.
   – Артур, я здесь… Артур, очнись, рядом я, Камалов…
   Нортухта снова бросился к выбитому окну и вернулся с наша­тырным спиртом из автомобильной аптечки, Камалов показал ему взглядом на телефон с болтающейся трубкой и сказал:
   – Срочно вызови сюда реанимационную машину, позвони Саматову, чтобы приготовили палату в госпитале КГБ и собрали консилиум, мы будем там через полчаса.
   Видимо, сильный раствор нашатыря подействовал или Шубарин слышал разговор, он вдруг открыл заплывшие в страшном крово­подтеке глаза и прошептал:
   – Спасибо, вы всегда успеваете вовремя…
   Камалов понимал: пока Шубарин в сознании, надо что-то уз­нать, чтобы действовать, в еще раз поднес тампон к лицу Артура Александровича.
   – Где мы просчитались? Почему?
   – Не просчитались. Сенатор увидел Стрельцова в аэропорту, – выдохнул с трудом меж выбитых зубов Шубарин.
   – Чего они хотели?
   – Узнать, почему Стрельцов следовал за мной и что меня связывает с вами и с Саматовым, а еще их интересовало, почему оказался в Италии Анвар Абидович.
   – Они добились своего?
   – Нет. Вы же видите. Я сказал, что, может, КГБ пасет меня самого и что не знаю никакого Стрельцова. А насчет Анвара Абидовича я сказал, что за деньги устроил тому миланские канику­лы. Вы уж срочно переведите его куда-нибудь, иначе сегод­ня-завтра они доберутся до него, а он пыток не выдержит… Я думаю, дело с партийными деньгами мы еще провернем.
   На краю жизни он думал о бывшем патроне и не забывал о своем долге, даже такие страшные пытки его не остановили. У Камалова от волнения навернулись на глаза слезы…
   – Какие деньги, Артур, успокойся, а Тилляходжаевым мы с Са­матовым займемся, я обещаю. Потерпи, сейчас «скорая» прибу­дет…
   Чувствуя, что Шубарин пытается что-то сказать, борясь с уходя­щим сознанием, Камалов вновь поднес тампон с нашатырем. Шубарин вздрогнул, чуть приподнялся и слабым, едва заметным движением поломанной руки показал в дальний угол.
   – Там какую-то девушку час назад привезли, когда ее вносили, я и очнулся, увидел над собой телефон.
   Прокурор, осторожно положив под голову Артура Александ­ровича свой пиджак, медленно направился в угол. Он уже до­гадывался, кто эта девушка. Когда он откинул грязное одеяло, увидел лежавшую навзничь Таню Шилову. Она была мертва. Он долго, в оцепенении, на время забыв про Шубарина, смотрел на ее прекрасное молодое лицо, застывшее словно в недоумении – за что? И вдруг, сжав кулаки, он дико, с надрывом, закричал:
   – Ну все, гады, оборотни проклятые, теперь судить буду я…

 
   Потом почти одновременно подъехали реанимационная и «ско­рая» из госпиталя бывшего КГБ, Нортухта монтировкой сорвал замок с двери, и Камалов сначала вместе с врачами вынес Шубари­на, а затем сам, один, Татьяну. Как только машины уехали, шофер спросил застывшего в прострации прокурора:
   – Хуршид-ака, куда вас теперь доставить – к Саматову, он просил заехать или позвонить, или вначале в госпиталь, определим Артура Александровича окончательно?
   – Ты разве не слышал, как я поклялся Татьяне? – ответил Камалов непонятно и продолжил: – Поезжай к моему соседу…
   – К какому соседу? – испуганно спросил Нортухта, решив, что с прокурором случился нервный срыв. Камалов понял, отчего вдруг испугался шофер, и пояснил:
   – К Газанфару. Он через дом от меня живет. Эта мразь может знать, как заманили Артура в ловушку, может, и про Татьяну что-то поведает, она ведь за час до смерти хотела меня о чем-то срочно предупредить.
   Когда подъехали к престижному кооперативному дому, Нортух­та, подняв глаза на второй этаж, сказал радостно: «дома…» – он не раз подвозил Газанфара с работы. Поднялись вместе, позвони­ли, когда спросили – «кто?» – Нортухта небрежно ответил – «свои», – и дверь распахнулась. Увидев входящего следом за шофером прокурора, Газанфар кинулся в комнату, но Нортухта одним прыжком настиг его.
   Камалов в ярости схватил Рустамова за грудки и выпалил зло:
   – Подлец, из-за твоего предательства сегодня убили человека, и я поклялся, что буду сам судить оборотней, но прежде ты должен мне ответить на несколько вопросов. Кто выкрал Шубарина, Японца?
   – Талиб, – мгновенно выдал Газанфар.
   – А кто убил Шилову?
   – Как убили?! Я же с ней расстался часа три назад, мы ужинали в «Лидо», – испуганно съежился Рустамов, и прокурору стало ясно, что это дело не рук Газанфара.
   – В «Лидо»? А кто еще сегодня там был? – спросил в упор Камалов.
   – Сенатор. Миршаб.
   – Они еще в ресторане?
   – Нет, я думаю, сейчас они у Талиба, в загородном доме, ночью большой сходняк, решают, что делать с Японцем.
   – Адрес?
   – Не помню. Записку с адресом я отдал Сенатору в ресторане, но это точно в Келесе. Талиб мне по телефону сказал – если не найдете мой дом, спросите в чайхане, там, мол, любой подскажет.
   Камалов переглянулся с водителем и сказал хозяину дома:
   – Ты пойдешь с нами.
   – Нет, только не в Келес! – забился в истерике Газанфар.
   – А мы тебя туда и не собираемся везти, – отрезал грубо Камалов и пошел к двери. Нортухта следом повел Рустамова. Когда подошли к машине, Камалов сказал:
   – Отвези его к Саматову, он ведь ждет от нас вестей, а я пойду домой, с меня на сегодня хватит. Завтра займемся и Талибом, в Сенатором, и Миршабом тоже…
   Подав на прощание руку Нортухте, он долго не выпускал его ладонь, словно хотел что-то сказать, но потом вдруг обнял его и произнес:
   – Прощай, ты хороший парень, Нортухта.
   Достав из кабины свой автомат, не пряча, темной аллеей, через дворы, он пошел к себе… Растроганный шофер долго глядел ему вслед.

 
   Дома Ферганец принял душ, словно смыл с себя грязь долгого дня, побрился, надел свежую сорочку и спортивный костюм. По­том быстро набрал 062 в заказал такси, на вопрос – «когда?» – ответил – «сейчас же», и назвал адрес. Порывшись в платяном шкафу, достал бронежилет, оставшийся у него после ферганских событий, взял дополнительный рожок с патронами к автомату. Все это он уложил в большую теннисную сумку, которой ни разу не пользовался после Вашингтона. Пистолет аккуратно засунул за пояс в застегнул молнию куртки. Выключив свет, спустился вниз. Машина уже ждала у подъезда. Таксисту он протянул пятитысяч­ную купюру и сказал:, в Келес, к чайхане. Как только выбрались на улицу Амвра Темура, добавил: побыстрее, если можно.
   Подъехав к чайхане, Камалов попросил водителя подождать и вышел из машины без сумки. В ярко освещенном зале трое мужчин играли в нарды, один из них поднялся и пошел навстречу позднему гостю. Камалов дождался хозяина на улице и спросил, как проехать к дому Талиба.
   Чайханщик, оглядев темно-синий «Адидас» гостя, традицион­ную экипировку отечественных рэкетиров, довольно улыбнулся:
   – Что же вы опаздываете, я еще час назад отвез большой казан плова домой Талибу. Сегодня у него много гостей, одни мужчины, наверное, большая игра предстоит, – ответил словоохотливый чайханщик и показал в сторону темнеющего оврага, где на взгорке ярко горели огни внушительного особняка.
   – Да, большая игра. Пожелайте мне удачи, – сказал в ответ прокурор и протянул чайханщику тысячерублевку, чтобы у него развеялись последние сомнения.
   – Спасибо, спасибо, – зачастил вслед старик, на Хуршид Азизович мыслями был уже далеко от чайханы.
   Не доезжая метров сто до указанного адреса, Камалов остано­вил машину и, поблагодарив шофера, отпустил такси. Дождавшись, когда «Волга» исчезнет в темноте, он огляделся. Район оказался новостройкой, кругом, зияя пустыми глазницами окон, стояли недостроенные дома, лишь один, нужный ему, сверкал огнями. Да, при нынешних ценах на стройматериалы могут стро­иться только воры и взяточники, зло подумал Камалов. Подойдя ближе, он понял, что Талиб отгородился от соседей большим оврагом, где внизу журчала вода. Туда он и спустился, чтобы незаметнее подойти к дому. В овраге он достал из сумки бронежилет и надел его под куртку, проверил автомат и направился в сторону светящихся окон.
   Окна первого этажа оказались темными, а вот весь огромный второй этаж полыхал огнями, и оттуда слышались громкий раз­говор и смех, судя по всему, с пловом они еще не расправились. Из оврага он поднимался осторожно, боялся собак, но их, на счастье, не оказалось. Он дважды обошел особняк со всех сторон, пытаясь найти лучшее место, откуда бы можно было быстрее ворваться на второй этаж, и пожалел, что у него с собой нет гранаты, вот она бы пригодилась. От волнения взмокли руки, и он, отойдя чуть по­одаль, закурил, решил позволить себе последнюю в жизни сигаре­ту. В момент, когда он сделал заключительную затяжку, собираясь выбросить уже выкуренную сигарету, слабый луч фонарика ос­ветил его сзади с ног до головы.
   «Так нелепо погибнуть, не сделав попытки отомстить за жену, за сына, за Татьяну, за Артура Александровича и весь попираемый закон», – с тоской подумал прокурор, слыша за спиной приближа­ющиеся шаги, но страха, как ни странно, не ощущал. Он нащупал рукоятку пистолета за поясом, надеясь, что до последнего момента его могут принимать за своего, тогда, воспользовавшись этим, он и выстрелит в упор. Вкрадчивые шаги за спиной приближались, казалось, их отделяет еще метра три, как вдруг тяжелая рука легла на плечо, а другая жестко перехватила кисть правой, упреждая любое движение, и знакомый голос сказал шепотом:
   – Вам одному, прокурор, не справиться…
   – Что ты тут делаешь? – спросил строго Камалов у улыбнув­шегося в темноте Нортухты, вытирая холодный пот со лба.
   – То же самое, что и вы, – и он показал на лежащий у его ног ПТУРС – противотанковый управляемый реактивный снаряд. – Таким оружием я пользовался в Афганистане, – сказал спокой­но водитель.
   – Где ты его взял? – удивился прокурор.
   – Выменял в Чирчике у военных за два ящика водки, не думал, что так скоро может пригодиться.
   – Да, из такой штуки и одного выстрела хватит, дай его сюда! – потребовал прокурор.
   Но афганец уже поднял ПТУРС к плечу и ответил:
   – Эта штука требует опыта и сноровки, но они одним выстре­лом не отделаются, у меня два снаряда. Первый выстрел я сделаю в фас, а второй в профиль, как говорили у нас в Афгане. Вся ташкентская сволота, похоже, сегодня съехалась к Талибу в гости, весь двор забит иномарками и «девятками», не пройти.
   Видя, что Нортухта уже изготовился сделать выстрел, Камалов заметил грустно:
   – Как жаль, что они не узнают, что это моя месть, мой приговор…
   – Так доставьте себе эту радость, прокурор, скажите им что-нибудь. Они не успеют ничего предпринять, сегодня за нами полное преимущество, они проиграли вчистую.
   Ферганец сделал шаг к дому и крикнул:
   – Эй, Талиб!
   Тотчас в освещенном проеме окна появился франтоватый моло­дой человек с усиками.
   – Позови Сенатора, хочу пару слов ему сказать.
   – Кто ты такой, чтобы приказывать моим гостям? – зло бросил Талиб в темноту.
   – Прокурор республики Камалов, – спокойно представился стоявший в тени дерева человек.
   И в это время рядом с хозяином дома появился знакомый силуэт Сенатора.
   – Я даю возможность тебе и твоим дружкам помолиться аллаху перед смертью, у вас в распоряжении полминуты.
   Сенатор, увидев вышедшего из тени человека с ракетным снаря­дом на плече, вдруг торопливо предложил:
   – Постой, Ферганец, не спеши, мы можем договориться, тут не самые бедные люди собрались…
   – Нет, я вас всех приговорил к высшей мере, и приговор обжалованию не подлежит…
   – Ты не имеешь права, это незаконно, это самосуд! – в истери­ке завопил Талиб.
   – Для вас я и есть закон, его карающая десница, о которой вы самоуверенно забыли, считая, что все покупается и продается…
   В этот момент раздались сразу два выстрела из соседнего окна, пули просвистели рядом, и тут прокурор приказал водителю:
   – Давай, Нортухта!
   – Ля илля илляха^[2], – произнес вдруг Нортухта и сделал первый залп, затем, перебежав в торец здания, выпустил второй снаряд. Огромный особняк словно подпрыгнул и рассыпался как карточный домик, вмиг вспыхнув огнем.
   - Бежим! – крикнул Нортухта и, схватив прокурора за руку, кинулся к стоящей внизу машине.
   Когда подъезжали к городу, уже светало, Камалов попросил завернуть к Салару, и Нортухта направил машину к реке, текшей среди угодий пригородного винсовхоза. Утренняя река несла свои слабые воды в город, казалось, она, как и все вокруг, еще дремлет. Возможно, ей снился последний сон, когда она была полноводной, рыбной и над ней с утра до позднего вечера звенели звонкие голоса ребятни, ее радостный смех. Теперь из-за пестицидов-гербицидов и дна, превратившегося в свалку, в ней не купаются ухе лет двадцать.
   Как только Нортухта припарковал машину у раскидистой кря­жистой ветлы, помнившей давние счастливые дни реки, Камалов осторожно, словно боялся спугнуть тишину вокруг, вышел из кабины. Подойдя к берегу, сел на какой-то валун и долго, очень долго сидел, обхватив голову руками. Потом, неожиданно вско­чив, достал из машины автомат, ПТУРС и пошел с ними в густые заросли на берегу. Спустя минуту Нортухта услышал тяжелый всплеск воды.

 
   Когда утром, ровно в девять, Камалов появился у себя в кабине­те, одновременно звонили все пять телефонов на столе. Он поднял правительственный, звонил министр юстиции.
   – Вы в курсе, что сегодня произошло в Келесе? Бандиты взорвали дом известного бизнесмена, совладельца нескольких крупных фирм Талиба Султанова, у него в гостях было много уважаемых людей: председатель коллегии адвокатов города Гор­ский, зампред Верховного суда республики Салим Хасанович Хашимов, бывший завотделом ЦК партии Акрамходжаев, известный юрист… – Министр еще долго перечислял фамилии знатных лю­дей, оказавшихся в доме Талиба, но прокурор уже не слушал. Отодвинув трубку, дождался, пока эмоциональный абонент выска­жется. Когда в трубке на секунду умолкло, он сказал:
   – Спасибо за информацию, я записал наш разговор об уважа­емых людях на диктофон. Дело принимаем на расследование… – и оборвал разговор.
   Звонки раздавались, не переставая, и Камалов, вызвав помощ­ника, сказал:
   – Пожалуйста, отключите… телефоны…