Абуни остановился в изумлении, и слезы потоком полились по его худому смуглому лицу.
– Ты мне это сказал, за что же меня наказывать?
– Ты мой друг, я поведал тебе великую тайну, а ты кричишь на всю улицу. Я о тебе беспокоюсь, – ответил Сингамиль.
РИМ-СИН ТРЕВОЖИТСЯ
ПРОЩАНИЕ
– Ты мне это сказал, за что же меня наказывать?
– Ты мой друг, я поведал тебе великую тайну, а ты кричишь на всю улицу. Я о тебе беспокоюсь, – ответил Сингамиль.
РИМ-СИН ТРЕВОЖИТСЯ
Верховный жрец храма Уту Имликум пользовался большим доверием великого правителя Ларсы. Уже много лет царь считал его самым мудрым человеком Ура и потому всегда прислушивался к его советам. Имликум оберегал царя от дурного глаза, от болезней и злой магии, от дурных вестей и опасных встреч с людьми, недостойными внимания великого господина. Жрец Имликум присутствовал при всех жертвоприношениях и гаданиях, которые должны были помочь правильному решению. Идти ли войной на соседний город? Ждать ли нашествия голодных кочевников? Верить ли в дружбу с Хаммурапи? Говорят, он умен и коварен?
Рим-Син был уверен, что ни один жрец в Уре не знает такого количества сказаний, гимнов богам и плачей. Никто лучше Имликума не может подсказать правильного решения при судебном разбирательстве.
Плач у священной стены храма Нанна людей Ура встревожил верховного жреца. И хотя лекарь Урсин, которого он видел этим утром, успокоил и обещал быстрое выздоровление великой жрицы, Имликума не покидала тревога.
Прежде чем пойти к Рим-Сину, чтобы обнадежить его и пообещать, что Нин-дада скоро выздоровеет, Имликум решил позаботиться о смене шкуры черного быка на медном тимпане заклинателя. Он был уверен в том, что обновленный тимпан в руках искусного заклинателя поможет исцелению великой жрицы.
В священнодействии участвовали великие заклинатели и жрецы. Имликум прибыл вовремя. В святилище при храме привели черного быка. Человек с бронзовым топором в руках изловчился и одним ударом сразил могучего быка. Служители храма быстро освежевали священное животное, извлекли сердце и сожгли его. Заклинатель, стоя у туши, оплакивал быка и, обращаясь к собравшимся, говорил: «Боги совершили это, а не я». После сказанного жрецы обработали шкуру и натянули ее на медный тимпан. Теперь тимпан был готов для заклинаний и мог способствовать исцелению Нин-дады. Он отгонял злых духов и призывал к людям Ура добрых духов. Медный тимпан умел разговаривать с богами-покровителями.
Конец дня завершился торжественным шествием с тушей быка на носилках. После ее захоронения Имликум поспешил во дворец с доброй вестью: заклинатель духов приступит к священнодействию и спасет великую жрицу.
Рим-Син был хмур и суров. Болезнь дочери встревожила его. Он потребовал, чтобы верховный жрец сопровождал его во дворец Нин-дады.
– Позволь мне ответить тебе, величайший из правителей, – обратился к повелителю Имликум. – Ты не должен являться в покои больной дочери. Злые духи могут обрушить на тебя неизлечимые хвори. Позволь мне сберечь твою драгоценную жизнь. Я сам навещу Нин-даду и сообщу тебе обо всем, что сделано для ее спасения. Я буду присутствовать при великом заклинании. Злые духи будут изгнаны, великая жрица вернется в свой храм, чтобы служить богу Нанна.
– Я знаю, ты постоянно заботишься о моем благополучии, Имликум. Но душа моя в тревоге. Если бы знать, что предначертано богиней судьбы? Что уготовано моей дочери?
– Мы все узнаем. Гадание на печени ягненка откроет нам истину.
Сказав это, Имликум вдруг подумал, что гадание может показать и дурное. А дурное надо скрыть от великого правителя Ларсы. Его нельзя огорчать, его надо оберегать от дурных вестей. Он уже стар, огорчение может повредить его здоровью. А забот у него много. Надо ему сказать, что прибыли гонцы от Хаммурапи. Надо сообщить ему донесение лазутчика Аппайи. Сообщение лазутчика может огорчить великого господина. Надо принять гонцов, а с чем они пришли?
Низко склонившись, Имликум обратился к Рим-Сину:
– Вернулся наш лазутчик Аппайя. Он сообщил небывалое. Будто Хаммурапи написал таблички с законами, чтобы все люди Вавилона знали, что ждет их в наказание за всякие преступления. Будто все он предусмотрел и разъяснил. Люди говорят о его мудрости. И не только в Вавилоне. А воры и похитители детей и рабов убоялись казни.
– Приведи мне Аппайю, – приказал Рим-Син. – Пусть все расскажет, ничего не утаит. А потом мы примем гонцов Хаммурапи. Что-то им нужно от меня?
Беспокойство о дочери отошло и затмилось новой заботой: почему присланы гонцы из Вавилона? Последнее время Хаммурапи возвысился успешными походами. Все говорят о могуществе Вавилона. Все говорят о мудрости его правителя. «Мне это не угодно, – подумал Рим-Син. – Такие вести огорчают меня. Что скажет мне лазутчик? Сумел ли он выведать тайны? А может быть, ничего не увидел, кроме табличек с законами Хаммурапи. Будто нет в Ларсе законов справедливости. Плохо ему будет, если не сумел…»
В это время Аппайя пал ниц перед разгневанным повелителем.
Верховный жрец Имликум отошел в сторону и призадумался над тем, как уберечься от гнева божественного Рим-Сина, ведь он давно уже стал богом для людей Ура и, подобно Уту, получает щедрые жертвы. «Бог все может, – подумал Имликум. – Разгневанное божество требует жертв. Ему мало зарезать ягненка или быка. Он жаждет смерти бедного человека».
Верховный жрец вдруг вспомнил невинных, которые по приказанию Рим-Сина были казнены у ворот священной ограды Ура. «Это делалось по велению бога Уту», – подумал Имликум. Мысли его прервали слова лазутчика Аппайи.
– Я все узнал! Я все разведал! – говорил лазутчик. – Маленький Вавилон становится большим. Хаммурапи строит дворцы и храмы. Написал законы справедливости, о них только и говорят люди Вавилона.
– А чем отличаются его законы справедливости от наших? – спросил рассерженный Рим-Син.
Похвала недавно взошедшему на престол Хаммурапи воспринималась им как оскорбление. Вот уже много лет он слышит от вельмож, от правителей других городов о своей мудрости, о бесстрашии, о великих завоеваниях, угодных богу Уту, богу Энлилю, богу Луны Нанна. Может ли правитель Вавилона соперничать с правителем Ларсы? Нет, не может!
Аппайя долго вспоминал законы Ура, чтобы сравнить, но давалось ему это с трудом.
– Их более трехсот в Вавилоне, – сказал он и в страхе обратил свой взор к повелителю. – Мне давали читать таблички Хаммурапи. Я помню, там написано: «Когда Мардук послал меня управлять народом и доставлять стране благополучие, я вложил правду и справедливость в уста страны, дал благоденствие народу…»
– Хвастун! – воскликнул Рим-Син. – Можно подумать, что он один на всем белом свете умеет править своей страной. Постыдился бы так писать. А законы ты запомнил?
– За грабеж, за клевету, за обман и убийство положено убить преступника. Если человек украдет имущество бога или дворца, его должно убить; и того, кто примет из его рук украденное, должно убить…
Аппайя умолк и уткнулся лицом в мягкий ковер, покрывающий пол обширных покоев правителя Ларсы.
– Твои законы лучше! – воскликнул Имликум. Он склонился перед великим. – Нам нет дела до законов Хаммурапи, – продолжал верховный жрец. – Нам нужна его покорность и смирение. Он всего три года правит Вавилоном, а ты, божественный Рим-Син, великий завоеватель Иссина, почти три десятилетия ведешь свою Ларсу по пути мудрости и справедливости. Нам нужно знать, много ли воинов в пределах Вавилона? Нам хочется знать, что задумал наш сосед? Он клялся в вечной дружбе, обещал согласие, так ли будет – нам не скажет наш лазутчик. Гадание скажет нам истину.
– Воинов много, много! – воскликнул Аппайя. – О них забота большая, каждый получил надел земли. Каждый получает на прожитье.
Рим-Син в гневе теребил свою бороду. Потеряв терпение, он обратился к Имликуму:
– Кто послал в Вавилон этого бестолкового лазутчика? Он негоден! Пусть идет копать каналы для орошения, а получает за это самую малость. За такое донесение можно и головы лишиться. Не ты ли, Имликум, привел ко мне безмозглого Аппайю?
– Великий господин, мой повелитель! Вместе с Аппайей отправился во владения Хаммурапи Абиятум, наш лучший лазутчик. Аппайя был дан ему в помощники. Он молод, грамотен, казался мне смышленым. Но случилась беда: Абиятум, желая выведать тайны дворца, забрался за священную ограду и был пойман. Он все рассчитал, но не мог предвидеть нового приказа Хаммурапи, который требовал обход воинов вокруг дворца непрерывно, круглые сутки. Его настигли. Он казнен.
– Сейчас же зови военачальника! Пусть при мне решит, кого послать разведать тайны Вавилона. Гадание не может дать нам тех сведений, которые приносит лазутчик. Чем больше побед у Хаммурапи, тем больше опасность нашествия на Ларсу.
– Твоя воля будет исполнена, великий правитель Ларсы. Я пришлю военачальника и тотчас пойду во дворец Нин-дады, проверю, что сделал Урсин.
– Сейчас же пришли ко мне Урсина. Завтра мы пойдем навестить Нин-даду. Я надеюсь, она уже будет на ногах. Ступай, Имликум. Я озабочен. Военачальника пришли завтра.
Склонившись в низком поклоне и пятясь назад к резной двери, Имликум прошел мимо воинов охраны в сверкающих медных шлемах, в ярко-красных шерстяных набедренниках с бронзовыми топорами в руках. Грозный вид воинов охраны дворца нередко пугал посетителей. Но стараниями Имликума немногие допускались к великому. Верховный жрец, стремясь убедить Рим-Сина в том, что благополучие царства в руках жрецов, постоянно запугивал правителя. Внушая страх перед дурным глазом или магией, жрец вытеснил вельмож и служителей и добился небывалого. Вся жизнь дворца и его владыки были в его ведении. Захочет – допустит в покои царя, а если посчитает, что иноземный гость может причинить вред дурным глазом, то велит вести переговоры письменно.
Рим-Син настолько привык к советам Имликума, что редко принимал решение без участия верховного жреца. Правитель Ларсы всегда прислушивался к словам жрецов. Тысячи животных приносились в жертву при запросах богам. Внутренности животных изучались самыми знающими гадальщиками, и царь верил, что предсказание, сделанное во время жертвоприношения быка или овцы, – это ответ бога на запрос царя. Однако возвышение Вавилона тревожило правителя Ларсы, внушало страх перед возможным нашествием. Рим-Син не очень доверял Хаммурапи. И хотя печень ягненка говорила о благополучии Ларсы, Рим-Син велел отправить в Вавилон своих лазутчиков. Не подготовленный для этого дела Аппайя вызвал гнев повелителя. Имликум ждал гневного возгласа: «Казнить!» То, что Рим-Син не назначил высшей кары, было удивительным для верховного жреца. Над этим он сейчас призадумался. Вдруг его осенило. Хаммурапи установил в своей стране законность и порядок. Такого нет ни в одном соседнем царстве. Он объявил народу, что призван покончить со злом и насилием. Правитель Ларсы никогда не обращался к народу с такими словами. Может быть, под впечатлением услышанного, Рим-Син захотел показать, что способен простить неумелого лазутчика, даровать ему жизнь. А ведь десятки лет правления были отмечены бесчисленными казнями. Казнили за самую малость. Подумав об этом, Имликум решил сегодня же прочесть таблички с законами Рим-Сина, которые были известны только царю, переписчику и ему, верховному жрецу. «Не помню, чтобы Рим-Син писал законы в защиту бедного человека, обманутого богатым купцом или землевладельцем», – подумал Имликум и спросил себя: «Почему я думаю о законах Рим-Сина? Будто нет у меня других забот. Главная забота – сделать еще одно заклинание в большом храме, чтобы спасти Нин-даду. Завтра повелитель пожелает увидеть свою дочь здоровой. Смог ли Урсин выполнить свое обещание?»
Имликум поспешил во дворец великой жрицы храма Луны. Он увидел спящую Нин-даду и юных жриц, которые в растерянности сообщили ему, что Урсин исчез.
– Обыскать весь город! – приказал своим помощникам Имликум. – Куда исчез царский лекарь? Поистине случилось небывалое. Кто же будет держать ответ перед Рим-Сином? Позвать ко мне слуг, которые искали Урсина!
Не скрывая своей тревоги, Имликум покинул покои Нин-дады и поспешил в свое святилище, чтобы вместе с жрецами обсудить случившееся.
– Что ты знаешь о болезни Нин-дады? – спросил Имликум у главного заклинателя, который все утро жег демонов Ахазу у постели больной.
– Боюсь сказать правду, почитаемый Имликум. Нин-дада в большой опасности. Пока еще не помогли наши заклинания и моления. Ей худо. Не потому ли исчез Урсин? Мы искали его во всех больших и малых храмах, мы искали его в домах знати и нищеты. Не бросился ли он в реку от отчаяния?
– Бесчестный трус! – воскликнул Имликум. – Ему доверено здоровье, ему доверена жизнь величайшего из правителей, а он постыдно бежал. Ищите его на земле и на воде. Пусть царь предаст его позорной казни.
Только что закончилось моление в нижнем храме Зиккурата, где стояли статуи Иштар, Нанны, богини Нингаль, Энки и Энлиля. У деревянных статуй, украшенных золотом, серебром и лазуритом, стояли приношения: фрукты на серебряных блюдах, пиво в фаянсовых кувшинах, покрытых глазурью, золотые украшения, подаренные богам богатыми женщинами.
Зажигая благовония на алтаре, жрец Зиккурата говорил своим помощникам: «Они любят Нин-даду, приносят щедрые жертвы. Боги помогут верховной жрице!»
Когда кончилось моление и толпа высыпала на площадь, жены царедворцев устремились во дворец Нин-дады. Каждой хотелось увидеть жрицу храма Луны и пожелать ей доброго здоровья. Но лекарь и заклинатели никого не пустили в покои больной. Они позволили стоять за дверью и ждать добрых вестей.
Пока лекари и жрецы размышляли над тем, какое питье собирался приготовить Урсин, пока его помощники перебирали таблички с записями целебных трав, любимица Нин-дады, служанка Ланиша, извлекла из резного сундука новую полотняную тунику, недавно доставленную купцом Набилишу из Сирии, насыпала вокруг постели душистые травы и приготовила ароматное масло для притираний. Она ждала оклика госпожи, чтобы немедля освежить постель и одежду. У ложа больной было душно, пахло дымом сожженных фигурок демона Ахазу.
Пока великая жрица спала, Ланиша присела на ковре у ее ложа. Она знала: госпожа позовет ее, как только проснется.
«Никогда еще моя великая госпожа не была такой беспомощной и несчастной, – подумала Ланиша. – Всего третий день болезни, а узнать ее невозможно. Может быть, помогут заклинания, целебные травы не помогают. Может быть, Урсин принесет исцеление, но где он? Бедняжка мечется в жару. Что-то лепечет».
– Не уходи, Ланиша! Не покидай меня, мне страшно. Мне приснилась Эрешкигаль в подземном царстве. Может быть, она зовет меня?
Ланиша склонилась над ложем, велела убрать опахала, подала больной чашу с питьем и предложила освежить постель, но та отказалась.
– Великая госпожа, все люди Ура обратились с молитвами к богам. Все знатные женщины Ура пришли в Зиккурат на большое моление. Их щедрые жертвы богам помогут тебе. Люди стоят за дверью, хотят посмотреть на свою великую жрицу храма Луны.
– Не хочу никого видеть. Боюсь дурного глаза. Пусть уйдут, – прошептала Нин-дада. – Дай успокоительное питье.
На этот раз сон был долгим. Ей приснилось доброе лицо Нанна. Она хотела обратиться к нему с молением, но бог уплыл за розовое облако. Проснувшись, Нин-дада подумала, что надо обратиться к своему покровителю, но у нее не было сил для того, чтобы прийти в храм. Она решила обратиться к Нанна, когда бог покажется в темном небе.
– Как я люблю тебя, прекрасная звезда, освещающая небо, когда солнце заходит, разгоняющая тьму ярким светом!.. – прошептала Нин-дада и тут же позвала Ланишу. Она пожелала надеть самые прекрасные одежды, потребовала украшения и благовония, чтобы предстать перед богом во всей своей красе.
Жрицы и служанки подняли ложе своей жрицы и принесли его в сад. Было прохладно и благоуханно. Полная луна в темном небе словно ждала свою жрицу. Она освещала белые стены дворца и залила серебряным светом финиковые пальмы. Великая жрица пожелала остаться наедине с богом.
Она простерла руки к небесам и тихим голосом запела:
Нин-дада пристально вглядывалась в серебряное светило. Ей показалось, что луна улыбнулась и кивнула в знак согласия. «Все будет хорошо», – подумала великая жрица и удивилась тому, что луна в этом вещем сне была точно такой же, но только более розовой. И облако было розовым. Это хороший признак. Важно, что облако не было черным и зловещим.
– Ланиша, – позвала она свою любимицу, – позови девушек, отнесите меня в покои, я довольна встречей с моим покровителем – богом Сином. Он поможет мне.
Покидая сад, Ланиша с завистью подумала о рабынях, поливающих цветы. С тех пор как она оказалась служанкой у великой жрицы, она стала еще более несчастной. Ей редко удавалось побыть со своей маленькой дочкой. А сердце болело, тревожилось о малютке. Они жили за крепостной стеной в хижине для рабынь царского дома. Старая бабка могла побить девочку, забывала покормить. Сколько раз Ланиша заставала свою любимицу в слезах. «Скорее бы вернули здоровье моей госпоже, – подумала Ланиша. – Я стану свободней и смогу позаботиться о моей сиротке. Великий Нанна, внемли нашим мольбам, пошли здоровье Нин-даде. Для себя я прошу немного, дай мне силы вырастить дочку. Может быть, она не оставит меня в старости. Пожалей меня, великий Нанна!»
Ланиша тихонько подошла к ложу повелительницы, чтобы услышать дыхание. Ее встревожило чрезмерное спокойствие, неподвижность госпожи. Ланиша долго прислушивалась, но не услышала дыхания.
Тогда она коснулась руки Нин-дады и с ужасом отпрянула. Рука была холодной. Ланиша бросилась к дверям и закричала:
– Умерла великая жрица храма Луны! Не стало нашей повелительницы!
И тотчас же к ложу умершей бросились с воплями и стенаниями толпившиеся у дверей: жрецы, лекари, слуги и жрицы. Верховный жрец Имликум вышел на площадь и сообщил людям Ура о великом плаче. Он пошел к правителю Ура Рим-Сину сообщить о великой скорби.
Люди Ура пали ниц и стали взывать к богам. Они обращались к богине Эрешкигаль с мольбой – быть милостивой к сошедшей в подземное царство великой жрице храма Луны.
Абуни ущипнул Сингамиля и шепнул ему на ухо:
– Она обыкновенная женщина Ура, она не богиня.
Сингамиль вспомнил строки из старинного сказания и прочел их другу:
– Урсин загубил Нин-даду! – закричал правитель Ларсы. Вскочив со своего кресла, он заметался по комнате, ломая руки и проклиная лекарей Ларсы. – Он ответит за жизнь моей дочери! Он клялся, что все сделано для ее спасения, не признался в своей беспомощности. Мы могли вызвать лекарей из всех соседних городов, мы доверились царскому лекарю. Зачем? Он загубил великую жрицу храма Луны. Не будет ему пощады. Сегодня же казним его у священных ворот Ура.
Опечаленный Рим-Син приказал немедля воздвигнуть усыпальницу для великой жрицы, приготовить множество драгоценных сосудов, ювелирных изделий и даров для богини Эрешкигаль, чтобы повелительница подземного царства оказала милость Нин-даде.
– Объяви великий плач в Уре, – приказал Рим-Син. – Никого не пускай во дворец. Призови рабов из других городов Ларсы, пусть быстро и величаво воздвигнут усыпальницу для моей Нин-дады. Как могло случиться подобное? Умерла молодая красивая Нин-дада, а старый Рим-Син пережил ее. Уходи, Имликум! Оставь меня наедине со скорбью!
Имликум молча слушал повелителя, опустив глаза долу и не смея шелохнуться. Когда он собрался уходить и склонился в низком поклоне, Рим-Син вдруг окликнул его и снова приказал найти Урсина, казнить его у священных ворот Зиккурата.
Рим-Син был уверен, что ни один жрец в Уре не знает такого количества сказаний, гимнов богам и плачей. Никто лучше Имликума не может подсказать правильного решения при судебном разбирательстве.
Плач у священной стены храма Нанна людей Ура встревожил верховного жреца. И хотя лекарь Урсин, которого он видел этим утром, успокоил и обещал быстрое выздоровление великой жрицы, Имликума не покидала тревога.
Прежде чем пойти к Рим-Сину, чтобы обнадежить его и пообещать, что Нин-дада скоро выздоровеет, Имликум решил позаботиться о смене шкуры черного быка на медном тимпане заклинателя. Он был уверен в том, что обновленный тимпан в руках искусного заклинателя поможет исцелению великой жрицы.
Конец дня завершился торжественным шествием с тушей быка на носилках. После ее захоронения Имликум поспешил во дворец с доброй вестью: заклинатель духов приступит к священнодействию и спасет великую жрицу.
Рим-Син был хмур и суров. Болезнь дочери встревожила его. Он потребовал, чтобы верховный жрец сопровождал его во дворец Нин-дады.
– Позволь мне ответить тебе, величайший из правителей, – обратился к повелителю Имликум. – Ты не должен являться в покои больной дочери. Злые духи могут обрушить на тебя неизлечимые хвори. Позволь мне сберечь твою драгоценную жизнь. Я сам навещу Нин-даду и сообщу тебе обо всем, что сделано для ее спасения. Я буду присутствовать при великом заклинании. Злые духи будут изгнаны, великая жрица вернется в свой храм, чтобы служить богу Нанна.
– Я знаю, ты постоянно заботишься о моем благополучии, Имликум. Но душа моя в тревоге. Если бы знать, что предначертано богиней судьбы? Что уготовано моей дочери?
– Мы все узнаем. Гадание на печени ягненка откроет нам истину.
Сказав это, Имликум вдруг подумал, что гадание может показать и дурное. А дурное надо скрыть от великого правителя Ларсы. Его нельзя огорчать, его надо оберегать от дурных вестей. Он уже стар, огорчение может повредить его здоровью. А забот у него много. Надо ему сказать, что прибыли гонцы от Хаммурапи. Надо сообщить ему донесение лазутчика Аппайи. Сообщение лазутчика может огорчить великого господина. Надо принять гонцов, а с чем они пришли?
– Вернулся наш лазутчик Аппайя. Он сообщил небывалое. Будто Хаммурапи написал таблички с законами, чтобы все люди Вавилона знали, что ждет их в наказание за всякие преступления. Будто все он предусмотрел и разъяснил. Люди говорят о его мудрости. И не только в Вавилоне. А воры и похитители детей и рабов убоялись казни.
– Приведи мне Аппайю, – приказал Рим-Син. – Пусть все расскажет, ничего не утаит. А потом мы примем гонцов Хаммурапи. Что-то им нужно от меня?
Беспокойство о дочери отошло и затмилось новой заботой: почему присланы гонцы из Вавилона? Последнее время Хаммурапи возвысился успешными походами. Все говорят о могуществе Вавилона. Все говорят о мудрости его правителя. «Мне это не угодно, – подумал Рим-Син. – Такие вести огорчают меня. Что скажет мне лазутчик? Сумел ли он выведать тайны? А может быть, ничего не увидел, кроме табличек с законами Хаммурапи. Будто нет в Ларсе законов справедливости. Плохо ему будет, если не сумел…»
В это время Аппайя пал ниц перед разгневанным повелителем.
Верховный жрец Имликум отошел в сторону и призадумался над тем, как уберечься от гнева божественного Рим-Сина, ведь он давно уже стал богом для людей Ура и, подобно Уту, получает щедрые жертвы. «Бог все может, – подумал Имликум. – Разгневанное божество требует жертв. Ему мало зарезать ягненка или быка. Он жаждет смерти бедного человека».
Верховный жрец вдруг вспомнил невинных, которые по приказанию Рим-Сина были казнены у ворот священной ограды Ура. «Это делалось по велению бога Уту», – подумал Имликум. Мысли его прервали слова лазутчика Аппайи.
– Я все узнал! Я все разведал! – говорил лазутчик. – Маленький Вавилон становится большим. Хаммурапи строит дворцы и храмы. Написал законы справедливости, о них только и говорят люди Вавилона.
– А чем отличаются его законы справедливости от наших? – спросил рассерженный Рим-Син.
Похвала недавно взошедшему на престол Хаммурапи воспринималась им как оскорбление. Вот уже много лет он слышит от вельмож, от правителей других городов о своей мудрости, о бесстрашии, о великих завоеваниях, угодных богу Уту, богу Энлилю, богу Луны Нанна. Может ли правитель Вавилона соперничать с правителем Ларсы? Нет, не может!
Аппайя долго вспоминал законы Ура, чтобы сравнить, но давалось ему это с трудом.
– Их более трехсот в Вавилоне, – сказал он и в страхе обратил свой взор к повелителю. – Мне давали читать таблички Хаммурапи. Я помню, там написано: «Когда Мардук послал меня управлять народом и доставлять стране благополучие, я вложил правду и справедливость в уста страны, дал благоденствие народу…»
– Хвастун! – воскликнул Рим-Син. – Можно подумать, что он один на всем белом свете умеет править своей страной. Постыдился бы так писать. А законы ты запомнил?
– За грабеж, за клевету, за обман и убийство положено убить преступника. Если человек украдет имущество бога или дворца, его должно убить; и того, кто примет из его рук украденное, должно убить…
Аппайя умолк и уткнулся лицом в мягкий ковер, покрывающий пол обширных покоев правителя Ларсы.
– Твои законы лучше! – воскликнул Имликум. Он склонился перед великим. – Нам нет дела до законов Хаммурапи, – продолжал верховный жрец. – Нам нужна его покорность и смирение. Он всего три года правит Вавилоном, а ты, божественный Рим-Син, великий завоеватель Иссина, почти три десятилетия ведешь свою Ларсу по пути мудрости и справедливости. Нам нужно знать, много ли воинов в пределах Вавилона? Нам хочется знать, что задумал наш сосед? Он клялся в вечной дружбе, обещал согласие, так ли будет – нам не скажет наш лазутчик. Гадание скажет нам истину.
– Воинов много, много! – воскликнул Аппайя. – О них забота большая, каждый получил надел земли. Каждый получает на прожитье.
Рим-Син в гневе теребил свою бороду. Потеряв терпение, он обратился к Имликуму:
– Кто послал в Вавилон этого бестолкового лазутчика? Он негоден! Пусть идет копать каналы для орошения, а получает за это самую малость. За такое донесение можно и головы лишиться. Не ты ли, Имликум, привел ко мне безмозглого Аппайю?
– Великий господин, мой повелитель! Вместе с Аппайей отправился во владения Хаммурапи Абиятум, наш лучший лазутчик. Аппайя был дан ему в помощники. Он молод, грамотен, казался мне смышленым. Но случилась беда: Абиятум, желая выведать тайны дворца, забрался за священную ограду и был пойман. Он все рассчитал, но не мог предвидеть нового приказа Хаммурапи, который требовал обход воинов вокруг дворца непрерывно, круглые сутки. Его настигли. Он казнен.
– Сейчас же зови военачальника! Пусть при мне решит, кого послать разведать тайны Вавилона. Гадание не может дать нам тех сведений, которые приносит лазутчик. Чем больше побед у Хаммурапи, тем больше опасность нашествия на Ларсу.
– Твоя воля будет исполнена, великий правитель Ларсы. Я пришлю военачальника и тотчас пойду во дворец Нин-дады, проверю, что сделал Урсин.
– Сейчас же пришли ко мне Урсина. Завтра мы пойдем навестить Нин-даду. Я надеюсь, она уже будет на ногах. Ступай, Имликум. Я озабочен. Военачальника пришли завтра.
Склонившись в низком поклоне и пятясь назад к резной двери, Имликум прошел мимо воинов охраны в сверкающих медных шлемах, в ярко-красных шерстяных набедренниках с бронзовыми топорами в руках. Грозный вид воинов охраны дворца нередко пугал посетителей. Но стараниями Имликума немногие допускались к великому. Верховный жрец, стремясь убедить Рим-Сина в том, что благополучие царства в руках жрецов, постоянно запугивал правителя. Внушая страх перед дурным глазом или магией, жрец вытеснил вельмож и служителей и добился небывалого. Вся жизнь дворца и его владыки были в его ведении. Захочет – допустит в покои царя, а если посчитает, что иноземный гость может причинить вред дурным глазом, то велит вести переговоры письменно.
Рим-Син настолько привык к советам Имликума, что редко принимал решение без участия верховного жреца. Правитель Ларсы всегда прислушивался к словам жрецов. Тысячи животных приносились в жертву при запросах богам. Внутренности животных изучались самыми знающими гадальщиками, и царь верил, что предсказание, сделанное во время жертвоприношения быка или овцы, – это ответ бога на запрос царя. Однако возвышение Вавилона тревожило правителя Ларсы, внушало страх перед возможным нашествием. Рим-Син не очень доверял Хаммурапи. И хотя печень ягненка говорила о благополучии Ларсы, Рим-Син велел отправить в Вавилон своих лазутчиков. Не подготовленный для этого дела Аппайя вызвал гнев повелителя. Имликум ждал гневного возгласа: «Казнить!» То, что Рим-Син не назначил высшей кары, было удивительным для верховного жреца. Над этим он сейчас призадумался. Вдруг его осенило. Хаммурапи установил в своей стране законность и порядок. Такого нет ни в одном соседнем царстве. Он объявил народу, что призван покончить со злом и насилием. Правитель Ларсы никогда не обращался к народу с такими словами. Может быть, под впечатлением услышанного, Рим-Син захотел показать, что способен простить неумелого лазутчика, даровать ему жизнь. А ведь десятки лет правления были отмечены бесчисленными казнями. Казнили за самую малость. Подумав об этом, Имликум решил сегодня же прочесть таблички с законами Рим-Сина, которые были известны только царю, переписчику и ему, верховному жрецу. «Не помню, чтобы Рим-Син писал законы в защиту бедного человека, обманутого богатым купцом или землевладельцем», – подумал Имликум и спросил себя: «Почему я думаю о законах Рим-Сина? Будто нет у меня других забот. Главная забота – сделать еще одно заклинание в большом храме, чтобы спасти Нин-даду. Завтра повелитель пожелает увидеть свою дочь здоровой. Смог ли Урсин выполнить свое обещание?»
Имликум поспешил во дворец великой жрицы храма Луны. Он увидел спящую Нин-даду и юных жриц, которые в растерянности сообщили ему, что Урсин исчез.
– Обыскать весь город! – приказал своим помощникам Имликум. – Куда исчез царский лекарь? Поистине случилось небывалое. Кто же будет держать ответ перед Рим-Сином? Позвать ко мне слуг, которые искали Урсина!
Не скрывая своей тревоги, Имликум покинул покои Нин-дады и поспешил в свое святилище, чтобы вместе с жрецами обсудить случившееся.
– Что ты знаешь о болезни Нин-дады? – спросил Имликум у главного заклинателя, который все утро жег демонов Ахазу у постели больной.
– Боюсь сказать правду, почитаемый Имликум. Нин-дада в большой опасности. Пока еще не помогли наши заклинания и моления. Ей худо. Не потому ли исчез Урсин? Мы искали его во всех больших и малых храмах, мы искали его в домах знати и нищеты. Не бросился ли он в реку от отчаяния?
– Бесчестный трус! – воскликнул Имликум. – Ему доверено здоровье, ему доверена жизнь величайшего из правителей, а он постыдно бежал. Ищите его на земле и на воде. Пусть царь предаст его позорной казни.
* * *
За священной стеной Зиккурата было так же оживленно, как в дни великих праздников. Здесь собрались все знатные женщины Ура, жрицы храма Луны и храма Иштар, танцовщицы и арфистки, певицы и сказительницы. Пахло благовониями, звенели золотые браслеты на запястьях, когда, стараясь говорить тихо, размахивали руками и помогали выразить свои чувства жестами.Только что закончилось моление в нижнем храме Зиккурата, где стояли статуи Иштар, Нанны, богини Нингаль, Энки и Энлиля. У деревянных статуй, украшенных золотом, серебром и лазуритом, стояли приношения: фрукты на серебряных блюдах, пиво в фаянсовых кувшинах, покрытых глазурью, золотые украшения, подаренные богам богатыми женщинами.
Зажигая благовония на алтаре, жрец Зиккурата говорил своим помощникам: «Они любят Нин-даду, приносят щедрые жертвы. Боги помогут верховной жрице!»
Когда кончилось моление и толпа высыпала на площадь, жены царедворцев устремились во дворец Нин-дады. Каждой хотелось увидеть жрицу храма Луны и пожелать ей доброго здоровья. Но лекарь и заклинатели никого не пустили в покои больной. Они позволили стоять за дверью и ждать добрых вестей.
Пока лекари и жрецы размышляли над тем, какое питье собирался приготовить Урсин, пока его помощники перебирали таблички с записями целебных трав, любимица Нин-дады, служанка Ланиша, извлекла из резного сундука новую полотняную тунику, недавно доставленную купцом Набилишу из Сирии, насыпала вокруг постели душистые травы и приготовила ароматное масло для притираний. Она ждала оклика госпожи, чтобы немедля освежить постель и одежду. У ложа больной было душно, пахло дымом сожженных фигурок демона Ахазу.
Пока великая жрица спала, Ланиша присела на ковре у ее ложа. Она знала: госпожа позовет ее, как только проснется.
«Никогда еще моя великая госпожа не была такой беспомощной и несчастной, – подумала Ланиша. – Всего третий день болезни, а узнать ее невозможно. Может быть, помогут заклинания, целебные травы не помогают. Может быть, Урсин принесет исцеление, но где он? Бедняжка мечется в жару. Что-то лепечет».
– Не уходи, Ланиша! Не покидай меня, мне страшно. Мне приснилась Эрешкигаль в подземном царстве. Может быть, она зовет меня?
Ланиша склонилась над ложем, велела убрать опахала, подала больной чашу с питьем и предложила освежить постель, но та отказалась.
– Великая госпожа, все люди Ура обратились с молитвами к богам. Все знатные женщины Ура пришли в Зиккурат на большое моление. Их щедрые жертвы богам помогут тебе. Люди стоят за дверью, хотят посмотреть на свою великую жрицу храма Луны.
– Не хочу никого видеть. Боюсь дурного глаза. Пусть уйдут, – прошептала Нин-дада. – Дай успокоительное питье.
На этот раз сон был долгим. Ей приснилось доброе лицо Нанна. Она хотела обратиться к нему с молением, но бог уплыл за розовое облако. Проснувшись, Нин-дада подумала, что надо обратиться к своему покровителю, но у нее не было сил для того, чтобы прийти в храм. Она решила обратиться к Нанна, когда бог покажется в темном небе.
– Как я люблю тебя, прекрасная звезда, освещающая небо, когда солнце заходит, разгоняющая тьму ярким светом!.. – прошептала Нин-дада и тут же позвала Ланишу. Она пожелала надеть самые прекрасные одежды, потребовала украшения и благовония, чтобы предстать перед богом во всей своей красе.
Жрицы и служанки подняли ложе своей жрицы и принесли его в сад. Было прохладно и благоуханно. Полная луна в темном небе словно ждала свою жрицу. Она освещала белые стены дворца и залила серебряным светом финиковые пальмы. Великая жрица пожелала остаться наедине с богом.
Она простерла руки к небесам и тихим голосом запела:
Царь, недостижимый в далеком небе,
Син, недостижимый в далеком небе,
Царь, любящий прямодушие, ненавидящий зло,
Син, любящий прямодушие, ненавидящий зло,
Уничтожь зло подобно змее…
Нин-дада пристально вглядывалась в серебряное светило. Ей показалось, что луна улыбнулась и кивнула в знак согласия. «Все будет хорошо», – подумала великая жрица и удивилась тому, что луна в этом вещем сне была точно такой же, но только более розовой. И облако было розовым. Это хороший признак. Важно, что облако не было черным и зловещим.
– Ланиша, – позвала она свою любимицу, – позови девушек, отнесите меня в покои, я довольна встречей с моим покровителем – богом Сином. Он поможет мне.
Покидая сад, Ланиша с завистью подумала о рабынях, поливающих цветы. С тех пор как она оказалась служанкой у великой жрицы, она стала еще более несчастной. Ей редко удавалось побыть со своей маленькой дочкой. А сердце болело, тревожилось о малютке. Они жили за крепостной стеной в хижине для рабынь царского дома. Старая бабка могла побить девочку, забывала покормить. Сколько раз Ланиша заставала свою любимицу в слезах. «Скорее бы вернули здоровье моей госпоже, – подумала Ланиша. – Я стану свободней и смогу позаботиться о моей сиротке. Великий Нанна, внемли нашим мольбам, пошли здоровье Нин-даде. Для себя я прошу немного, дай мне силы вырастить дочку. Может быть, она не оставит меня в старости. Пожалей меня, великий Нанна!»
Ланиша тихонько подошла к ложу повелительницы, чтобы услышать дыхание. Ее встревожило чрезмерное спокойствие, неподвижность госпожи. Ланиша долго прислушивалась, но не услышала дыхания.
Тогда она коснулась руки Нин-дады и с ужасом отпрянула. Рука была холодной. Ланиша бросилась к дверям и закричала:
– Умерла великая жрица храма Луны! Не стало нашей повелительницы!
И тотчас же к ложу умершей бросились с воплями и стенаниями толпившиеся у дверей: жрецы, лекари, слуги и жрицы. Верховный жрец Имликум вышел на площадь и сообщил людям Ура о великом плаче. Он пошел к правителю Ура Рим-Сину сообщить о великой скорби.
Люди Ура пали ниц и стали взывать к богам. Они обращались к богине Эрешкигаль с мольбой – быть милостивой к сошедшей в подземное царство великой жрице храма Луны.
Абуни ущипнул Сингамиля и шепнул ему на ухо:
– Она обыкновенная женщина Ура, она не богиня.
Сингамиль вспомнил строки из старинного сказания и прочел их другу:
– Пойдем домой, – предложил Абуни, – «дом табличек» будет закрыт. У нас много свободных дней впереди.
Боги, когда создавали человека,
Смерть они определили человеку,
Жизнь в своих руках удержали.
* * *
– Боги любят тебя, великий правитель Ларсы, – сказал Имликум, падая ниц перед Рим-Сином. – Они даровали тебе больше лет, чем твоей дочери. Скорбно мне сообщить тебе печальную весть. Но боги всесильны. Эрешкигаль увела Нин-даду в свое подземное царство. Великий плач в Уре.– Урсин загубил Нин-даду! – закричал правитель Ларсы. Вскочив со своего кресла, он заметался по комнате, ломая руки и проклиная лекарей Ларсы. – Он ответит за жизнь моей дочери! Он клялся, что все сделано для ее спасения, не признался в своей беспомощности. Мы могли вызвать лекарей из всех соседних городов, мы доверились царскому лекарю. Зачем? Он загубил великую жрицу храма Луны. Не будет ему пощады. Сегодня же казним его у священных ворот Ура.
Опечаленный Рим-Син приказал немедля воздвигнуть усыпальницу для великой жрицы, приготовить множество драгоценных сосудов, ювелирных изделий и даров для богини Эрешкигаль, чтобы повелительница подземного царства оказала милость Нин-даде.
– Объяви великий плач в Уре, – приказал Рим-Син. – Никого не пускай во дворец. Призови рабов из других городов Ларсы, пусть быстро и величаво воздвигнут усыпальницу для моей Нин-дады. Как могло случиться подобное? Умерла молодая красивая Нин-дада, а старый Рим-Син пережил ее. Уходи, Имликум! Оставь меня наедине со скорбью!
Имликум молча слушал повелителя, опустив глаза долу и не смея шелохнуться. Когда он собрался уходить и склонился в низком поклоне, Рим-Син вдруг окликнул его и снова приказал найти Урсина, казнить его у священных ворот Зиккурата.
ПРОЩАНИЕ
Умногочисленных жрецов, которые жили на Горе бога, было столько забот, сколько не бывало в самые большие праздники: в новый год, в дни священных жертвоприношений. Только они знали, как будет устроена усыпальница и что будет туда положено. Уже приготовлен обожженный кирпич, выкопана огромная яма, настолько большая, что в ней могли бы поместиться несколько домов ремесленников. Искусные мастера стали возводить кирпичный свод. Плотники украшали резьбой дверь из драгоценного кедра, доставленного из священных рощ Ливана. Во дворце уже отобраны золотые и серебряные сосуды, сшита одежда для великой жрицы. Музыканты из дворца Рим-Сина настраивали свои арфы, украшенные золотыми головами священных быков. Для молоденьких музыкантш были приготовлены небольшие лютни, украшенные золотом, серебром и лазуритом. Жрец, ведающий жертвоприношениями, отобрал в священном хлеве самых красивых коров, овец и коз для жертвоприношений. Было приказано пригнать на Гору бога белых ослов, чтобы отобрать самых породистых, призванных тащить тележки с утварью. Для возницы – молодого и статного – сшили парадную одежду из белой овечьей шкуры. Из хранилищ дворца было выдано много кусков тонкой шерсти красного цвета для женской одежды. Искусные портнихи украшали платья для парадного шествия женщин – бусинами из золота, серебра и сердолика.
Все ювелиры города были заняты изготовлением украшений для богатых женщин. Золотые серьги в форме полумесяца, головные уборы в виде золотых и серебряных венков, золотые гребни, украшенные цветками из лазурита и сердолика.
Подготовка к торжественному прощанию потребовала многих дней. Люди Ура с великим усердием и преданностью трудились, стремясь угодить жрецам, которые лучше всех знали, что угодно богам и что угодно умершей.
Когда Игмилсин отдал жрецу последние таблички сказания о Гильгамеше, ему тут же поручили сделать красивую надпись для печати. Никогда еще царский писец так тщательно не выводил каждый клинописный знак. «Нин-дада – великая жрица храма Луны», – было написано на печатке. Искусный резчик по камню вырезал сердоликовую печать.
Царский ювелир Син-Ирибим рассказывал Игмилсину, что никогда в Уре не было изготовлено такое количество золотых украшений. «Я думаю, – говорил он переписчику, – что все богатые женщины Ура примут участие в священной процессии».
Ночью на всех башнях храма бога Уту горели бесчисленные светильники. Люди, собравшиеся у Горы бога, молча прислушивались к молитвам жрецов, возносимым с вершины самой большой и красивой башни.
А во дворце шли последние приготовления к прощанию. Нин-дада лежала на деревянных позолоченных носилках. Ее прислужницы – юные жрицы и рабыни – приодели ее так, как, бывало, одевали в дни новой луны. Весь день они были озабочены тем, как лучше сделать прическу и уложить золотой венок чрезмерно большой для маленькой головы Нин-дады. Одни предлагали позвать ювелира и переделать это роскошное царское украшение. Другие призадумались над тем, для чего великая жрица заказала такой большой венок из листьев бука и цветов. Женщина, которая постоянно причесывала царскую дочь, предложила парик. Она приказала отрезать длинные черные волосы у трех молоденьких рабынь и вскоре сделала большой красивый парик. На нем золотой венок выглядел особенно красивым и нарядным.
Женщина, ведающая умащениями, очень искусно подкрасила брови, ресницы и веки, наложила румянец на пожелтевшие щеки, и тогда все женщины, толпившиеся у ложа своей госпожи, увидели, как красива была Нин-дада.
Одежда великой жрицы была расшита тысячами золотых, серебряных и сердоликовых бусин. Их было так много, что они полностью закрыли тонкую шерстяную ткань кораллового цвета. Только на правом плече и можно было увидеть кусочек платья. Но и здесь были заколоты три длинные золотые булавки с головками из лазурита. Тут же лежали амулеты: три рыбки – одна из синего камня, а две из золота. Четвертый амулет – две сидящие золотые газели. В руках у жрицы был золотой кубок. А рядом, на ложе, сверкал множеством красок любимый царицей головной убор, какого не было ни у одной из ее предшественниц. Это была диадема, сплошь расшитая множеством крохотных лазуритовых бусинок. По синему фону шел ряд изящных золотых фигурок животных: оленей, газелей, быков и коз. Между фигурками были размещены гроздья гранатов по три плода, укрытых листьями и веточками с золотыми стебельками и плодами или стручками из золота и сердолика. В промежутках были нашиты золотые розетки, а внизу свешивались подвески в форме пальметок из крученой золотой проволоки.
Все ювелиры города были заняты изготовлением украшений для богатых женщин. Золотые серьги в форме полумесяца, головные уборы в виде золотых и серебряных венков, золотые гребни, украшенные цветками из лазурита и сердолика.
Подготовка к торжественному прощанию потребовала многих дней. Люди Ура с великим усердием и преданностью трудились, стремясь угодить жрецам, которые лучше всех знали, что угодно богам и что угодно умершей.
Когда Игмилсин отдал жрецу последние таблички сказания о Гильгамеше, ему тут же поручили сделать красивую надпись для печати. Никогда еще царский писец так тщательно не выводил каждый клинописный знак. «Нин-дада – великая жрица храма Луны», – было написано на печатке. Искусный резчик по камню вырезал сердоликовую печать.
Царский ювелир Син-Ирибим рассказывал Игмилсину, что никогда в Уре не было изготовлено такое количество золотых украшений. «Я думаю, – говорил он переписчику, – что все богатые женщины Ура примут участие в священной процессии».
Ночью на всех башнях храма бога Уту горели бесчисленные светильники. Люди, собравшиеся у Горы бога, молча прислушивались к молитвам жрецов, возносимым с вершины самой большой и красивой башни.
А во дворце шли последние приготовления к прощанию. Нин-дада лежала на деревянных позолоченных носилках. Ее прислужницы – юные жрицы и рабыни – приодели ее так, как, бывало, одевали в дни новой луны. Весь день они были озабочены тем, как лучше сделать прическу и уложить золотой венок чрезмерно большой для маленькой головы Нин-дады. Одни предлагали позвать ювелира и переделать это роскошное царское украшение. Другие призадумались над тем, для чего великая жрица заказала такой большой венок из листьев бука и цветов. Женщина, которая постоянно причесывала царскую дочь, предложила парик. Она приказала отрезать длинные черные волосы у трех молоденьких рабынь и вскоре сделала большой красивый парик. На нем золотой венок выглядел особенно красивым и нарядным.
Женщина, ведающая умащениями, очень искусно подкрасила брови, ресницы и веки, наложила румянец на пожелтевшие щеки, и тогда все женщины, толпившиеся у ложа своей госпожи, увидели, как красива была Нин-дада.
Одежда великой жрицы была расшита тысячами золотых, серебряных и сердоликовых бусин. Их было так много, что они полностью закрыли тонкую шерстяную ткань кораллового цвета. Только на правом плече и можно было увидеть кусочек платья. Но и здесь были заколоты три длинные золотые булавки с головками из лазурита. Тут же лежали амулеты: три рыбки – одна из синего камня, а две из золота. Четвертый амулет – две сидящие золотые газели. В руках у жрицы был золотой кубок. А рядом, на ложе, сверкал множеством красок любимый царицей головной убор, какого не было ни у одной из ее предшественниц. Это была диадема, сплошь расшитая множеством крохотных лазуритовых бусинок. По синему фону шел ряд изящных золотых фигурок животных: оленей, газелей, быков и коз. Между фигурками были размещены гроздья гранатов по три плода, укрытых листьями и веточками с золотыми стебельками и плодами или стручками из золота и сердолика. В промежутках были нашиты золотые розетки, а внизу свешивались подвески в форме пальметок из крученой золотой проволоки.