Командировка Лузгина в Ростов оказалась продуктивной: подтвердила личность Колечицкого, обозначила специфику его деятельности по сбыту краденого. Кроме того, шепнул Лузгину тамошний уголовничек, будто имелся у покойного дружокавтомастер, легко достававший любые запчасти и виртуозно производивший сложнейшие ремонты. Некто Толик. Дал уголовничек и общее описание Толика, с которым как-то по пустяковому делу - требовался распредвал "Жигулей" - он встретился, будучи в Москве. Вал был приобретен по спекулятивной цене, но данный факт значения не имел. А вот описание Толика сходилось с портретом человека реального Анатолия Воронова - хозяина одного из гаражей в кооперативе. И в подручных у него числился Михаил Коржиков, таксист.
Воронова и Коржикова мы бережно пасли - этаких овечек, вернее, волчишек в овечьих шкурах. Понимали: они - всего лишь пешки, но через них открываются пути ко многому, и спугивать волчишек - не резон. Начальство соглашалось с моей осторожной тактикой, но, соглашаясь, напирало тем не менее: надо начинать посадки, покуда не кончилась весна. Объектом требовании такого рода обычно выступал Коржиков. Благодатный объект, действительно. Но недоступный. Прямых улик на него до сих пор не имелось.
Препоручив этих двух голубчиков Лузгину под опеку, я взял билет до Баку.
Местные коллеги из водной прокуратуры - люди щедрые, деликатные и гостеприимные, прислали за мной машину.
С коллегой, назвавшимся Изиком, прошли в один из портовых закутков.
- Ну вот, смотри, дорогой... - Гид откинул брезентовый полог с носа лодки, вытащенной на берег. Даже не лодки скорее баркаса, причем размеров внушительных - на такой посудине в случае кораблекрушения мог бы спастись экипаж эсминца. - На таких плав-средствах наши браконьеры и промышляют. Ничего?
- Больно здорова ладья, - отозвался я.
- Судно на суше - как чайка в клетке, - цветисто возразил Изик. - Специфики не знаешь, к "казанкам", видать, привык. Понятно, у вас - речки, у нас - море, у вас - рыбка, у нас рыба... Знаешь, сколько белуга весит? Центнеры! Отсюда и габариты, чтоб увезти ее. И не просто, а с ветерком! Лично наблюдай с вертолета.
- Ну, коли вертолеты есть, значит... - сказал я.
- Ничего не значит, - вздохнул Изик. - Натянут капроновые чулки на физиономии и жмут себе... Мы летим, они плывут. Снизишься не в меру, могут по бакам пальнуть народ отчаянный - большой риск, большие деньги. Да и море характер воспитывает; капризный у нас Каспий, штормы негаданно налетают, гибнет их, браконьеров, много снасть-то ведь далеко ставится, километров за двадцатьтридцать, а ходят тянуть ее в ночь... Но я не о том. Тележку видишь?
Тележку... Лодка стояла на массивной, соответствующей ее размерам передвижной платформе. Колесами у платформы служили интересующие меня шасси от "Ту-154" - новенькие.
- Откуда резина, выяснили по номерам?
- Пока нет, но сегодня сообщат... Как, ничего работают, а?
- Да что им, покрышки от грузовой машины сложнее было достать? - в недоумении спросил я.
- Э-э, дорогой, - умудренно качнул головой Изик, - от грузовой машины не тот эффект. Во-первых, нагрузка: лодку, полную рыбы, на берег закатить надо, в укромное место, под крышу, а вес какой?
- А шасси, значит, браконьерам поставлял Лев Колечицкий?
- Он, - подтвердил Изик. - Опознали его наши подопечные. Икру у них брал, рыбу... В следственный изолятор сейчас поедем, сам побеседуешь.
По дороге в следственный изолятор Изик поведал мне интересную историю. Суть ее заключалась в том, что некто Султанов - молодой, но уже злостный браконьер - убил при дележе выручки за икру своего подельника. Убил на глазах свидетелей, сразу же сдался милиции и сразу же признался в убийстве. Дело скоренько передали в суд, а суд вынес суровый приговор: к исключительной мере... Тут-то случилось непредсказуемое: убийца - Султанов сделал заявление: он, во-первых, никакой не убийца, а лицо, взявшее на себя вину своего дяди, который воспитывал его с детства, в доме которого он жил; во-вторых, за признание в убийстве дядя обещал ему полмиллиона, досрочное освобождение и райскую жизнь в колонии с увольнениями на волю. В-третьих, обещания дяди подтвердили как небеспочвенные весьма уважаемые люди, и, наконец, в-четвертых, данный прецедент ссоры двух мелких браконьеров маскировал промышленный лов осетровых, промышленную их переработку и масштабную реализацию продукции налево.
После долгих проволочек, вполне естественных, ибо нелегко следствию и суду признавать ошибки, как бы ни оправдывались они объективностью обстоятельств, голову дурачка Султанова спасли. Дело пересмотрели. Миллионера дядю арестовали, выдал он ценности, сознался в убийстве строптивого "батрака", пытавшегося шантажировать его; поведал о созданных им бригадах рыбаков, о подпольном балычно-икорном цехе, завуалированном под филиал предприятия по ремонту судов на побережье... Убийство, по его словам, он совершил в припадке вспыльчивости, затмения, однако причина убийства, точнее - подоплека, была иной: полнейшая безнаказанность. К этому дяде, и не без оснований, все местные начальники на поклон ходили, искали расположения... Запугать и подкупить свидетелей, заставить заучить их нужные слова труда не составило. Полмиллиона племянничку он отвалил, не моргнув глазом, причем в присутствии некоего должностного лица, подтвердившего: иди, мол, в тюрьму с чистой совестью, не бойся, считай, зарабатываешь этим деньги, а уж там вытащим...
Вот такая история, полностью подтвержденная позеленевшим от пережитого ужаса и спертого воздуха камеры Султановым. Кроме того, в нашем разговоре всплыли детали, касающиеся дела, расследуемого мною. Покойного Колечицкого Султанов знал: пару раз по поручению дяди встречал его в аэропорту, а один раз перегружал из грузовой машины, на которой Лев приехал в Баку, шасси для тележки. Вот и все.
Дядя Султанова дал информацию побогаче: через Леву он поставлял множество вещей на Кубинку - черный рынок города; Лева же частенько брал оптовыми партиями балыки, икру...
Дядя вел беседу со мной очень откровенно - на откровенность, собственно, он теперь и рассчитывал - иного не оставалось... Но главного дядя сказать не мог, не знал: кто именно за Левой стоит.
- Его спроси! - горячо убеждал меня дядя. - Его, шакала, он меня подбивал.. Риба, сказал, давай, большим людям надо! От самолет колеса достанут, мотор для лодка... Его спроси, нашалник!
Дядя рекомендовал верные действия, но неосуществимые, ибо должностное лицо, не дожидаясь ареста, решило уйти в мир иной от тюрьмы и позора.
Описание человека тем не менее дядя дал: невысокий коренастый блондин с серыми глазами, физически очень развитой ("одын такой лодка без шасси в море затащит!"); лет сорока, одет по-спортивному, но изысканно, держится уверенно, неулыбчив...
Блондин этот, судя по соображениям дяди, подставлял Леву как самостоятельного скупщика, дабы избежать контактов с исполнителями.
- Рэфрижратор приехал, грузим, после - до свиданья. Номер фальшивый, вэрь! - убеждал дядя.
- Рефрижератор? - с тоской вопрошал я, представляя грядущий объем работы...
- Э, для отвод глаз рэфрижратор! - хитро щурясь, махал дядя рукой. - В военный часть тут же, в Азербайджан, а дальше самолет... Туркмения через море, Грузия через гора...
Вечером, ужиная в доме Изика, я поделился впечатлениями от допроса дяди: в частности, непрозрачными его намеками о самолетах "через море"...
- Бывает, - хмуро согласился хозяин, разминая сигарету. - Недавно до ворот части доезжаем, куда голубчики наши за минуту до того въехали, а в воротах - воин с автоматом наперевес. "Кто такие?" Прокурор, говорю, милиция. "А у меня, - отвечает, - приказ: никого не пускать. Что? Командир где? Занят. Политико- воспитательной работой. Опять же приказ: не беспокоить". И автомат поправляет... Ясно, конечно, в армии - не ангелы, потому и военная Прокуратура существует, но пока с ней свяжешься, глядишь - с аэродрома части самолетик поднялся... а-а! - Он в сердцах ткнул сигарету в пепельницу, переломив ее. - Ну, - сказал, - довольно о плохом. Воскресенье завтра, на дачу поедем, к морю...
ОБЪЯСНЕНИЕ
Вначале он решил заехать в коммунальное логово: проверить, все ли на месте, кто звонил. "Сосед" Ванька Лямзин за четвертной в месяц исправно выспрашивал у абонентов, кто есть кто, получая, естественно, имена-пароли: Иваном Ивановичем мог быть Петр Петрович, но дело он делал, а Матерый уж знал, как распорядиться информацией.
По дороге он тщательно проверил: нет ли хвоста? Напряженно всматривался в постовых не сообщают ли по рациям, глядя вслед его машине, указания другим постам? Впрочем, если до такого дошло, не спасешься...
В дверь "логова" позвонил, как условлено, четыре раза. Дверь открылась, предусмотрительно оказавшись замкнутой на цепочку Ваня был человеком опытным, к тому же грешил самогоноварением...
После приветствии и пустых вопросов типа "Как жизнь, как дела?" Ваня услужливо передал Матерому листок абонентов: имя-отчество, день, час.
Матерый молча вытащил два четвертных билета.
- Спасибо, - кивнул коротко. - Сразу за текущий и за последующий месяцы.
- Советую, - Ваня поднял палец, - облегчиться еще на одну бумажку. За идею, которая эту бумажку стократ окупит.
- Чего-чего?
- Излагаю, - невозмутимо продолжил вымогатель. - Я, простите, многие превратности на себе испытал, так что с понятием, хотя в чужие вопросы и не суюсь... Итак. Представляем: приходят вдруг... нет, дел я ваших не знаю, не сочтите за грязные намеки...
- Ну, валяй-валяй... - сказал Матерый.
- Ну, а вдруг в натуре?! - повторил Ваня с вызовом. Приходят люди в серых шинелях и в штатском барахле - и, что характерно, к вам... Я, естественно, могу пострадать за домашний алкоголь...
- По кумполу желаешь, темнила? - миролюбиво спросил Матерый.
- Буду конкретнее, - покорно согласился собеседник. - У вас - шмон, ко мне - вопросы; а что я вообще знаю, кроме таблицы умножения?.. Ась? Когда будет? Не докладывал... Ну, и так далее. Ушли посторонние лица, а я... тоже, вслед за ними. И когда из двери подъезда выходить буду... Впрочем, - Ваня задумался, - может, и не ушли... понимаете? Но я-то - личность свободная. Так ведь, надеюсь?
- Надейся, - сказал Матерый.
- Во-от. Беру я мелок и, выходя из подъезда, закрывая дверь, так сказать, чирк им по двери этой... Вертикальную полоску под самой ручкой... Незаметно. Если "наружка" сечет, все равно не увидит, точно рассчитано. И - в магазин за кефиром... После - обратно, гостей потчевать. Не желаете молочнокислых продуктов? А вы на машине мимо проезжаете и... на дверцу подъезда рассеянный такой взглядик, между прочим...
- На. - Матерый протянул деньги. - Конспиратор. Заработал. - И, открыв дверь своей комнаты, тут же захлопнул ее перед Ваниным носом.
Осмотрелся... Все "секретки" на месте, сюда не входили. Ванька, сволочь, конечно, влезть может, сукин сын, дешевка, но крепится - боится, видать, стукачок... Хозяин его выставил в осведомители наверняка... А почему? Эх, прост вопрос. Тоже обезопаситься желает, тоже за шкуру трясется, тоже не уверен... И винить тут некого, закон таков. Сказать ему, может, что раскусил я фокус с Ваней, с комнатухой этой, с истинными целями благотворительности мол, сюда не придут, дублирующий вариант... Нет, не стоит. Неприятно обоим будет, вот и все. В принципе ведь лучше такую нору иметь, чем дачу под удар подставлять... Так что спасибо. Хозяин. И тебе выгода, и мне. Твой принцип, всегда я его одобрял...
Матерый с тоской оглядел пыль и грязь на свертках и коробках, заставивших комнату. Все это надо переслать Маше, это капитал. Раньше оттягивал с отправкой, лень одолевала, теперь необходимо поторопиться, время не ждет... Сейчас загружайся, немедленно. Сколько увезешь, но загрузи.
Коробки к машине таскали вместе с Ваней, выклянчившем попутно пару дисков для компьютерных игр - основного его увлечения.
С грузом Матерый поехал к Хозяину. Жил тот в аристократическом районе - на широком и гладеньком Кутузовском проспекте, в доме с высокими потолками и длинными коридорами - квартира эта досталась ему в наследство от некогда высокопоставленного тестя - ничего, впрочем, замечательного, кроме квартиры, потомкам не оставившего. Да и что он мог оставить еще после себя?
Встретила гостя жена Хозяина Вероника.
Точно и мило разыграли ритуал встречи - комплимент даме, улыбка, передача пакетика с вином и рыбой; общие вопросы с необходимой толикой юмора; наконец, рукопожатие с Хозяином, твердые, доброжелательные взгляды - глаза в глаза. Все фальшивое!
Посидели у телевизора, ругая штампы массовой культуры Запада и восхищаясь тонким вкусом вина, принесенного непьющим гостем; посудачили о последних новостях внутренней и внешней обстановки; затем Вероника, сославшись на трудный завтрашний день в НИИ, где работала начальником отдела, отправилась спать, и мужчины остались наедине.
Целуя на прощание руку хозяйки дома. Матерый внезапно постиг суть царившей здесь атмосферы - как бы единым озарением, которому предшествовала череда прошлых встреч, разговоров и реплик...
Это уже была не семья. Их, мужа и жену, удерживало вместе лишь прожитое, но не настоящее; и не в том заключалась беда, будто Веронике, воспитанной в определенных традициях, хотелось мужа обязательно при должности и общественном весе, нет; она просто привыкла видеть рядом с собой человека цельного, увлеченного и занятого делом пусть простым, но официально благословленным, принимаемым всеми без исключений. Муженек же, мало что ей объясняя, вертелся непонятно где, водил в дом всякую сытую шпану, жил не по средствам - а значит, нечестно, дурно. И блага, добываемые им, хотя и завораживали Веронику блеском, все равно отталкивали нечистоплотной своей сущностью. Наверняка с годами в ней притуплялось чувство брезгливости... Но Матерый уверен был: хотелось ей правды в устремлениях мужа, а тот постоянно разменивался, как бы ни пыжился казаться дельцом с размахом...
По старой привычке пошли на кухню, располагавшую к разговору тихому и доверительному.
- Чувствую, с проблемами гость явился, - улыбнулся Хозяин, заваривая чай. - И с крупными. Такое вино...
- Точно, - согласился Матерый. - Оставь чайник, присядь и слушай, чего я натворил. Внимательно. Хотя... насчет "внимательно" - само собой, иначе нельзя.
Он рассказал все. О кражах на железной дороге, об уголовничках-подручных, об оружии, некогда найденном в тайнике партизан, о Леве, попытавшемся обрезать концы, о "гаишниках", о том, наконец, как обманывал его. Хозяина, манипулируя на "честных" начинаниях: от дачных строительств до сбыта икры, мехов, сигарет, напитков, всякий раз убедительно обосновывая легальную по степени риска основу товара...
Хозяин откровенно нервничал, однако не перебивал. Изредка позволял себе отвлечься: варенье из холодильника достать, чашки, конфеты... У Матерого порой возникало ощущение, будто тот слушает магнитофон - знакомую, хотя и полузабытую запись, но отнюдь не собеседника, сам же размышляет о личном, давно выстраданном, мучительном, как будто все то, о чем рассказывалось ему, он сам же и совершил - когда-то давно, по глупости, а вот, оказывается, нашелся живой свидетель... И еще странное ощущение возникло у Матерого: исчезни он, замолчи, все равно Хозяин не встрепенется, не удивится, а так же будет конфетки в вазочку ссыпать, кипяток доливать в заварку...
Нет, в чем-то не прав был он. Матерый, рассуждая об отношениях в здешней семье... Не только вещами да деньгами привязал к себе Веронику этот человек. а еще и силой, сутью какой-то глубинной... И его привязал! Потому и сидит он сейчас тут, и щебечет попугаем обо всем без утайки, и ждет спасения - ведь так. Спасения! - веря в мудрость Хозяина, надеясь - есть у того козыри, способные спутать игру охотников и все в ней переиначить. Прощения ждет себе и понимания... Как высшего смысла ждет.
Рассказал. Все.
- Я не хочу тебя обижать, - сказал Хозяин, нарушив долгое молчание, воцарившееся после последних слов Матерого. Но... Твоя трагедия заключается в том, что всю жизнь был ты, во-первых, романтиком, а во-вторых, мелким жуликом жалким и недалеким. И пытался одурачить тех, вернее, того, кто желал тебе добра; хотел верить тебе, трудиться с тобой, строить какое-то будущее, искать совместные перспективы для нас обоих... Я безуспешно и глупо стремился перевоспитать бандита. Вижу: Макаренко из меня - никакой... Хотя сравнение идиотское - и по возрасту воспитуемого, и по возрасту века, и конъюнктуры его, и идеалов... Кое- что, однако, мне удалось: ранее для полного счастья и умиротворения ты мечтал красть в день по четвертному, затем - сотню, две, три. Из жулика мелкого стал жуликом средненьким. Вот результаты роста личности и плоды, увы, всей воспитательной работы. Рвач и разбойник так и остался рвачом и разбойником.
- Давай без ярлыков и поучений, - сказал Матерый уныло.
- Давай, - безучастно согласился Хозяин. - Ну, что ты хочешь услышать? Что-либо оптимистичное? Нет, ситуация плохая, неуправляемая и, уверен, безнадежная. Следствие идет, воспрепятствовать ему сложно, хотя есть некоторые... Нет, нереально. Одно скажу: попить чаек спокойно мы сегодня еще в состоянии. Механизм против нас работает неповоротливый, неважно оснащенный технически, с провалами в организационной структуре, но, поверь, хорошо информированный! Это поставлено, как радио, как телевидение: хоть что-нибудь, но каждодневно и в заданном объеме. Сетовать не приходится: такова система, и, согласись, оправданность такой системы несомненна. Вообще-то, - покривился, - беседа с тобой удовольствия мне не доставляет. Ты ведь под крах меня подвел... Но да ладно, истина такова: мы две главные крысы на одном тонущем судне: я умная, ты хоть и сильная, но взбалмошная и дурная.
- Мы же договорились... насчет ярлыков, - привстал Матерый.
- Это аллегории, - отмахнулся Ярославцев. - И не корчи, прошу, оскорбленную невинность... Вспомни лучше эволюцию своих подвигов: сначала грабежи в духе вестернов, затем шантаж богатых жуликов; после, когда уяснил, что такое занятие себе дороже, перешел в авторыночные "кидалы" с одновременным открытием школ каратэ. А когда шуганули твоих сэнсэев и дурачков под их началом, начал девок заезжей публике поставлять... Хороша карьера!
- А куда мне еще было? С биографией такой? - зло спросил Матерый.
- Дела с наркотиками налаживать, - сказал Ярославцев. Логически оправданный, последний этап. Губить души, как травушку выкашивать, грести сказочные барыши, становиться исчадием ада. И самое страшное - получилось бы у тебя... Хорошо, я удержал. Для людей хорошо, не для меня. Я ведь, прости за наивность, стремился научить тебя жить и поступать честно. Может, порой и вразрез с юридическими формальностями, но честно по внутренней сути. Чтобы и сам зарабатывал, и другим заработать давал, но, главное, чтобы способствовал процветанию - не побоюсь обобщить - общества в целом. Но тебя не устраивал ограниченный, хотя и приличный заработок. Ты хотел хапнуть побольше. А я, дурак, тебе верил... Не скажу, чтобы очень, но на поводу у тебя шел... Внимал легендам и мифам об обреченных на гниение фондированных материалах, о контейнерах - якобы потерявшихся и запоздало, когда были уже списаны, обнаружившихся... Многому другому. Врал ты искусно, доказательства приводил идеальные, аргументы коньюнктурные, хотя, начни я оправдываться ими перед коллегией по уголовным делам, был бы выставлен, как жалкий лгун, оскорбляющий интеллект судей... Короче. Ныне со всеми благими намерениями я очутился, коренным в одной упряжке с уголовным сбродом. А в общемто... - добавил тихо, - признание твое не открытие. Фактура любопытна и в чем-то внезапна... Но да что она решает? Тем более под сенью наших начинаний много развелось тебе подобных. Грешат они самодеятельностью и так же сводят между собой счеты. Так что не с новостью ты явился, а с подтверждением известного вывода: надо бежать... Об этом мы уже как-то деликатно друг другу намекали.
- Я отдам тебе деньги. Всю твою долю, - сказал Матерый.
- Все зажуленное? - перевел Ярославцев. - Леша, да разве это главное? Жизнь мы с тобой профукали, а ее не компенсировать. Ты как убить-то смог? Ужель и не дрогнул?..
- А просто это. - Матерый поднял на него больные, искренние глаза. - Первый раз сложно. А после - чего терять?
- Так, может, и меня заодно?
- Думал... - Матерый опустил голову. - Но не ты ко мне ведешь, а я к тебе... Несправедливо.
- Гляди, а жизнь-то... страшненькая штука... Быт то есть, - сказал Ярославцев. - Ну, да все равно - спасибо. И тебе я благодарен. Не смалодушничал, не смылся, а пришел и рассказал. Пусть страх тобою двигал, поддержки ты искал, совета, как глубже в ил зарыться, но все же... Совет, кстати, я тебе когда-то дал в шутку. Но его ты, по-моему, воспринял всерьез. Как, стоит уже домик на морском берегу? - Хмыкнул.
- Не пахнет там морем, - отрезал Матерый.
- Хорошо. Значит, в тайге. Но, как бы там ни было, туда не спеши. Паниковать не стоит. Нам надо завершить массу дел.
- То есть ты считаешь...
- Погоди. - Хозяин встал, прошел в коридор, настороженно прислушался. - Тише, жена спит... Я считаю, в бега подаваться рано. Худо-бедно, но превентивные меры всяк по-своему мы продумали. Их надо попросту укрепить уже тем, что диктует конкретная ситуация. Спросишь, почему именно так рассуждаю? Потому что бежать - стыдно. Мы ведь феномен политический, хотя и трансформировавшийся в уголовный... А знаешь, в чем ошибка наша? Не верили мы в перемены, а наступили они, и мы обозначились как символ всех прошлых заблуждений. И лично моя ошибка - не с теми дело начал, не то дело и не так. Теперь реалии: есть уголовники - ты да я, пытающиеся избежать возмездия. Каким образом? В ход следствия не влезешь, выводы его не изменишь. Другое время, да и кровь тут... Значит, надо методично сжигать за собою мосты...
- Огня на них не хватит! - вырвалось у Матерого.
- Да, - кивнул Ярославцев. - За каждым из нас тянется шлейф, сотканный из забытых нами мелочей, которым мы и внимания не уделяли. А Лев... знал тех, с кем мы встречались каждодневно. Конечно, умный следователь выйдет на нас обязательно. Но ошибки бывают и у умных. И счастье бывает у дураков... Улыбнется оно - езжай в свой домик спокойно и чинно, а я тоже что-нибудь себе придумаю. Новое, скажем, занятие... Но сначала закроем все точки, где Лева как-то фигурировал...
- Известные нам точки, - поправил Матерый. - Да, думал. Но как? Подъехать и распорядиться об окончании работ? Кто послушает? Многие своего еще не добрали, многим просто понравилось.
- Перекроем кислород, - сказал Хозяин. - Не будет сырья, механизм застопорится. Не будет лазерных дисков и дешевых оригиналов, конец видеописателям. Не будет леса и кирпича, бросят шабашники пилы.
- Теперь они умные, сами источники найдут. Преобразуются в прогрессивных кооператоров, наконец.
- Найдут, - согласился Хозяин. - Но наступит полоса затишья. А пока ты кое-кого пугнешь - боевичков, кстати, своих, каратистов привлеки, кому-то про закон напомнишь, благо юридически подкован, кого-то исходного материала лишишь или базы... Надо пустить машину хотя бы на холостые обороты... Ясно?
- Скажи, - покривился Матерый, - а чего ты за привычное цепляешься? Семьей дорожишь? Но у тебя же все это прожитое, в золу обращенное. И семья, и работа... все. Тебе заново надо. Это мне - на покой. А тебе - заново. Потому что есть еще порох... И другой вопрос ты ж как поп был, проповедуя идейность наших мероприятий. Неужто и впрямь в нее верил? Или просто утвердиться хотел, когда за бортом оказался и в одиночку за кораблем поплыл?
- В одиночку? Не скажи.
- Ну, я с тобой рядом барахтался...
- Ты? Ты с другого корабля. С разбитой пиратской бригантины. Разбитой еще в архаическом прошлом.
- Так или иначе, - сказал Матерый, - на борт нас не подняли. В кильватере мы гребли, а сейчас команда винтовки неспешно чистит, чтобы и кильватер тоже свободен был. Помедлил. - А в принципе все закономерно. И что с ворьем ты связался и что ворью уподобился. Думаешь, нет? А ты бы сейчас себя со стороны послушал... А уж если показать тебя сегодняшнего тебе вчерашнему... у-у! Кошмарный сон. Но и смешной ты кое в чем: хотел тут один корабль на плаву удержать, будучи за бортом...
- Да не за бортом, - протянул Ярославцев раздраженно. Вцепился, понимаешь, в сравнение. Просто меня разжаловали. И даже не столько люди, сколько обстоятельства.
- Ошибаешься, - возразил Матерый. - Разжалован - значит, шестерка, а шестерка все равно в колоде. А ты откололся. Напридумывал иллюзий и начал ими жить. Нас, сброд, призывал работать на государство! Причем нам - крохи, государству куски. Мы не перечили, да, ты для нас то являл, чему мы подчинялись беспрекословно с детства! И оставался нам лишь обман - привычный. Соглашаясь с одним, втихую творить другое. А нынче ты тоже наш, уголовный, хоть и с завихрениями некоторыми. Потому долю тебе я верну. Долю, понял? Прощай, человек с будущим, которое в прошлом. Как мосты жечь - знаю, не волнуйся.
- Прощай, Леша. Если ты переселился в данную оболочку из флибустьера, то в следующей жизни быть тебе космическим пиратом. Каким бы лучезарным ни явилось будущее. По крайней мере место нам в нем найдется. Тебе уж точно. Волк нужен стаду, он его санитар.
- Для выездной сессии это законспектируй, - буркнул Матерый. - Как обоснование высшей меры. Особый цинизм, скажет прокурор, ярая антиобщественная позиция, гнилая философия подсудимого дает мне полное право просить... И так далее. Ну, пока!
Воронова и Коржикова мы бережно пасли - этаких овечек, вернее, волчишек в овечьих шкурах. Понимали: они - всего лишь пешки, но через них открываются пути ко многому, и спугивать волчишек - не резон. Начальство соглашалось с моей осторожной тактикой, но, соглашаясь, напирало тем не менее: надо начинать посадки, покуда не кончилась весна. Объектом требовании такого рода обычно выступал Коржиков. Благодатный объект, действительно. Но недоступный. Прямых улик на него до сих пор не имелось.
Препоручив этих двух голубчиков Лузгину под опеку, я взял билет до Баку.
Местные коллеги из водной прокуратуры - люди щедрые, деликатные и гостеприимные, прислали за мной машину.
С коллегой, назвавшимся Изиком, прошли в один из портовых закутков.
- Ну вот, смотри, дорогой... - Гид откинул брезентовый полог с носа лодки, вытащенной на берег. Даже не лодки скорее баркаса, причем размеров внушительных - на такой посудине в случае кораблекрушения мог бы спастись экипаж эсминца. - На таких плав-средствах наши браконьеры и промышляют. Ничего?
- Больно здорова ладья, - отозвался я.
- Судно на суше - как чайка в клетке, - цветисто возразил Изик. - Специфики не знаешь, к "казанкам", видать, привык. Понятно, у вас - речки, у нас - море, у вас - рыбка, у нас рыба... Знаешь, сколько белуга весит? Центнеры! Отсюда и габариты, чтоб увезти ее. И не просто, а с ветерком! Лично наблюдай с вертолета.
- Ну, коли вертолеты есть, значит... - сказал я.
- Ничего не значит, - вздохнул Изик. - Натянут капроновые чулки на физиономии и жмут себе... Мы летим, они плывут. Снизишься не в меру, могут по бакам пальнуть народ отчаянный - большой риск, большие деньги. Да и море характер воспитывает; капризный у нас Каспий, штормы негаданно налетают, гибнет их, браконьеров, много снасть-то ведь далеко ставится, километров за двадцатьтридцать, а ходят тянуть ее в ночь... Но я не о том. Тележку видишь?
Тележку... Лодка стояла на массивной, соответствующей ее размерам передвижной платформе. Колесами у платформы служили интересующие меня шасси от "Ту-154" - новенькие.
- Откуда резина, выяснили по номерам?
- Пока нет, но сегодня сообщат... Как, ничего работают, а?
- Да что им, покрышки от грузовой машины сложнее было достать? - в недоумении спросил я.
- Э-э, дорогой, - умудренно качнул головой Изик, - от грузовой машины не тот эффект. Во-первых, нагрузка: лодку, полную рыбы, на берег закатить надо, в укромное место, под крышу, а вес какой?
- А шасси, значит, браконьерам поставлял Лев Колечицкий?
- Он, - подтвердил Изик. - Опознали его наши подопечные. Икру у них брал, рыбу... В следственный изолятор сейчас поедем, сам побеседуешь.
По дороге в следственный изолятор Изик поведал мне интересную историю. Суть ее заключалась в том, что некто Султанов - молодой, но уже злостный браконьер - убил при дележе выручки за икру своего подельника. Убил на глазах свидетелей, сразу же сдался милиции и сразу же признался в убийстве. Дело скоренько передали в суд, а суд вынес суровый приговор: к исключительной мере... Тут-то случилось непредсказуемое: убийца - Султанов сделал заявление: он, во-первых, никакой не убийца, а лицо, взявшее на себя вину своего дяди, который воспитывал его с детства, в доме которого он жил; во-вторых, за признание в убийстве дядя обещал ему полмиллиона, досрочное освобождение и райскую жизнь в колонии с увольнениями на волю. В-третьих, обещания дяди подтвердили как небеспочвенные весьма уважаемые люди, и, наконец, в-четвертых, данный прецедент ссоры двух мелких браконьеров маскировал промышленный лов осетровых, промышленную их переработку и масштабную реализацию продукции налево.
После долгих проволочек, вполне естественных, ибо нелегко следствию и суду признавать ошибки, как бы ни оправдывались они объективностью обстоятельств, голову дурачка Султанова спасли. Дело пересмотрели. Миллионера дядю арестовали, выдал он ценности, сознался в убийстве строптивого "батрака", пытавшегося шантажировать его; поведал о созданных им бригадах рыбаков, о подпольном балычно-икорном цехе, завуалированном под филиал предприятия по ремонту судов на побережье... Убийство, по его словам, он совершил в припадке вспыльчивости, затмения, однако причина убийства, точнее - подоплека, была иной: полнейшая безнаказанность. К этому дяде, и не без оснований, все местные начальники на поклон ходили, искали расположения... Запугать и подкупить свидетелей, заставить заучить их нужные слова труда не составило. Полмиллиона племянничку он отвалил, не моргнув глазом, причем в присутствии некоего должностного лица, подтвердившего: иди, мол, в тюрьму с чистой совестью, не бойся, считай, зарабатываешь этим деньги, а уж там вытащим...
Вот такая история, полностью подтвержденная позеленевшим от пережитого ужаса и спертого воздуха камеры Султановым. Кроме того, в нашем разговоре всплыли детали, касающиеся дела, расследуемого мною. Покойного Колечицкого Султанов знал: пару раз по поручению дяди встречал его в аэропорту, а один раз перегружал из грузовой машины, на которой Лев приехал в Баку, шасси для тележки. Вот и все.
Дядя Султанова дал информацию побогаче: через Леву он поставлял множество вещей на Кубинку - черный рынок города; Лева же частенько брал оптовыми партиями балыки, икру...
Дядя вел беседу со мной очень откровенно - на откровенность, собственно, он теперь и рассчитывал - иного не оставалось... Но главного дядя сказать не мог, не знал: кто именно за Левой стоит.
- Его спроси! - горячо убеждал меня дядя. - Его, шакала, он меня подбивал.. Риба, сказал, давай, большим людям надо! От самолет колеса достанут, мотор для лодка... Его спроси, нашалник!
Дядя рекомендовал верные действия, но неосуществимые, ибо должностное лицо, не дожидаясь ареста, решило уйти в мир иной от тюрьмы и позора.
Описание человека тем не менее дядя дал: невысокий коренастый блондин с серыми глазами, физически очень развитой ("одын такой лодка без шасси в море затащит!"); лет сорока, одет по-спортивному, но изысканно, держится уверенно, неулыбчив...
Блондин этот, судя по соображениям дяди, подставлял Леву как самостоятельного скупщика, дабы избежать контактов с исполнителями.
- Рэфрижратор приехал, грузим, после - до свиданья. Номер фальшивый, вэрь! - убеждал дядя.
- Рефрижератор? - с тоской вопрошал я, представляя грядущий объем работы...
- Э, для отвод глаз рэфрижратор! - хитро щурясь, махал дядя рукой. - В военный часть тут же, в Азербайджан, а дальше самолет... Туркмения через море, Грузия через гора...
Вечером, ужиная в доме Изика, я поделился впечатлениями от допроса дяди: в частности, непрозрачными его намеками о самолетах "через море"...
- Бывает, - хмуро согласился хозяин, разминая сигарету. - Недавно до ворот части доезжаем, куда голубчики наши за минуту до того въехали, а в воротах - воин с автоматом наперевес. "Кто такие?" Прокурор, говорю, милиция. "А у меня, - отвечает, - приказ: никого не пускать. Что? Командир где? Занят. Политико- воспитательной работой. Опять же приказ: не беспокоить". И автомат поправляет... Ясно, конечно, в армии - не ангелы, потому и военная Прокуратура существует, но пока с ней свяжешься, глядишь - с аэродрома части самолетик поднялся... а-а! - Он в сердцах ткнул сигарету в пепельницу, переломив ее. - Ну, - сказал, - довольно о плохом. Воскресенье завтра, на дачу поедем, к морю...
ОБЪЯСНЕНИЕ
Вначале он решил заехать в коммунальное логово: проверить, все ли на месте, кто звонил. "Сосед" Ванька Лямзин за четвертной в месяц исправно выспрашивал у абонентов, кто есть кто, получая, естественно, имена-пароли: Иваном Ивановичем мог быть Петр Петрович, но дело он делал, а Матерый уж знал, как распорядиться информацией.
По дороге он тщательно проверил: нет ли хвоста? Напряженно всматривался в постовых не сообщают ли по рациям, глядя вслед его машине, указания другим постам? Впрочем, если до такого дошло, не спасешься...
В дверь "логова" позвонил, как условлено, четыре раза. Дверь открылась, предусмотрительно оказавшись замкнутой на цепочку Ваня был человеком опытным, к тому же грешил самогоноварением...
После приветствии и пустых вопросов типа "Как жизнь, как дела?" Ваня услужливо передал Матерому листок абонентов: имя-отчество, день, час.
Матерый молча вытащил два четвертных билета.
- Спасибо, - кивнул коротко. - Сразу за текущий и за последующий месяцы.
- Советую, - Ваня поднял палец, - облегчиться еще на одну бумажку. За идею, которая эту бумажку стократ окупит.
- Чего-чего?
- Излагаю, - невозмутимо продолжил вымогатель. - Я, простите, многие превратности на себе испытал, так что с понятием, хотя в чужие вопросы и не суюсь... Итак. Представляем: приходят вдруг... нет, дел я ваших не знаю, не сочтите за грязные намеки...
- Ну, валяй-валяй... - сказал Матерый.
- Ну, а вдруг в натуре?! - повторил Ваня с вызовом. Приходят люди в серых шинелях и в штатском барахле - и, что характерно, к вам... Я, естественно, могу пострадать за домашний алкоголь...
- По кумполу желаешь, темнила? - миролюбиво спросил Матерый.
- Буду конкретнее, - покорно согласился собеседник. - У вас - шмон, ко мне - вопросы; а что я вообще знаю, кроме таблицы умножения?.. Ась? Когда будет? Не докладывал... Ну, и так далее. Ушли посторонние лица, а я... тоже, вслед за ними. И когда из двери подъезда выходить буду... Впрочем, - Ваня задумался, - может, и не ушли... понимаете? Но я-то - личность свободная. Так ведь, надеюсь?
- Надейся, - сказал Матерый.
- Во-от. Беру я мелок и, выходя из подъезда, закрывая дверь, так сказать, чирк им по двери этой... Вертикальную полоску под самой ручкой... Незаметно. Если "наружка" сечет, все равно не увидит, точно рассчитано. И - в магазин за кефиром... После - обратно, гостей потчевать. Не желаете молочнокислых продуктов? А вы на машине мимо проезжаете и... на дверцу подъезда рассеянный такой взглядик, между прочим...
- На. - Матерый протянул деньги. - Конспиратор. Заработал. - И, открыв дверь своей комнаты, тут же захлопнул ее перед Ваниным носом.
Осмотрелся... Все "секретки" на месте, сюда не входили. Ванька, сволочь, конечно, влезть может, сукин сын, дешевка, но крепится - боится, видать, стукачок... Хозяин его выставил в осведомители наверняка... А почему? Эх, прост вопрос. Тоже обезопаситься желает, тоже за шкуру трясется, тоже не уверен... И винить тут некого, закон таков. Сказать ему, может, что раскусил я фокус с Ваней, с комнатухой этой, с истинными целями благотворительности мол, сюда не придут, дублирующий вариант... Нет, не стоит. Неприятно обоим будет, вот и все. В принципе ведь лучше такую нору иметь, чем дачу под удар подставлять... Так что спасибо. Хозяин. И тебе выгода, и мне. Твой принцип, всегда я его одобрял...
Матерый с тоской оглядел пыль и грязь на свертках и коробках, заставивших комнату. Все это надо переслать Маше, это капитал. Раньше оттягивал с отправкой, лень одолевала, теперь необходимо поторопиться, время не ждет... Сейчас загружайся, немедленно. Сколько увезешь, но загрузи.
Коробки к машине таскали вместе с Ваней, выклянчившем попутно пару дисков для компьютерных игр - основного его увлечения.
С грузом Матерый поехал к Хозяину. Жил тот в аристократическом районе - на широком и гладеньком Кутузовском проспекте, в доме с высокими потолками и длинными коридорами - квартира эта досталась ему в наследство от некогда высокопоставленного тестя - ничего, впрочем, замечательного, кроме квартиры, потомкам не оставившего. Да и что он мог оставить еще после себя?
Встретила гостя жена Хозяина Вероника.
Точно и мило разыграли ритуал встречи - комплимент даме, улыбка, передача пакетика с вином и рыбой; общие вопросы с необходимой толикой юмора; наконец, рукопожатие с Хозяином, твердые, доброжелательные взгляды - глаза в глаза. Все фальшивое!
Посидели у телевизора, ругая штампы массовой культуры Запада и восхищаясь тонким вкусом вина, принесенного непьющим гостем; посудачили о последних новостях внутренней и внешней обстановки; затем Вероника, сославшись на трудный завтрашний день в НИИ, где работала начальником отдела, отправилась спать, и мужчины остались наедине.
Целуя на прощание руку хозяйки дома. Матерый внезапно постиг суть царившей здесь атмосферы - как бы единым озарением, которому предшествовала череда прошлых встреч, разговоров и реплик...
Это уже была не семья. Их, мужа и жену, удерживало вместе лишь прожитое, но не настоящее; и не в том заключалась беда, будто Веронике, воспитанной в определенных традициях, хотелось мужа обязательно при должности и общественном весе, нет; она просто привыкла видеть рядом с собой человека цельного, увлеченного и занятого делом пусть простым, но официально благословленным, принимаемым всеми без исключений. Муженек же, мало что ей объясняя, вертелся непонятно где, водил в дом всякую сытую шпану, жил не по средствам - а значит, нечестно, дурно. И блага, добываемые им, хотя и завораживали Веронику блеском, все равно отталкивали нечистоплотной своей сущностью. Наверняка с годами в ней притуплялось чувство брезгливости... Но Матерый уверен был: хотелось ей правды в устремлениях мужа, а тот постоянно разменивался, как бы ни пыжился казаться дельцом с размахом...
По старой привычке пошли на кухню, располагавшую к разговору тихому и доверительному.
- Чувствую, с проблемами гость явился, - улыбнулся Хозяин, заваривая чай. - И с крупными. Такое вино...
- Точно, - согласился Матерый. - Оставь чайник, присядь и слушай, чего я натворил. Внимательно. Хотя... насчет "внимательно" - само собой, иначе нельзя.
Он рассказал все. О кражах на железной дороге, об уголовничках-подручных, об оружии, некогда найденном в тайнике партизан, о Леве, попытавшемся обрезать концы, о "гаишниках", о том, наконец, как обманывал его. Хозяина, манипулируя на "честных" начинаниях: от дачных строительств до сбыта икры, мехов, сигарет, напитков, всякий раз убедительно обосновывая легальную по степени риска основу товара...
Хозяин откровенно нервничал, однако не перебивал. Изредка позволял себе отвлечься: варенье из холодильника достать, чашки, конфеты... У Матерого порой возникало ощущение, будто тот слушает магнитофон - знакомую, хотя и полузабытую запись, но отнюдь не собеседника, сам же размышляет о личном, давно выстраданном, мучительном, как будто все то, о чем рассказывалось ему, он сам же и совершил - когда-то давно, по глупости, а вот, оказывается, нашелся живой свидетель... И еще странное ощущение возникло у Матерого: исчезни он, замолчи, все равно Хозяин не встрепенется, не удивится, а так же будет конфетки в вазочку ссыпать, кипяток доливать в заварку...
Нет, в чем-то не прав был он. Матерый, рассуждая об отношениях в здешней семье... Не только вещами да деньгами привязал к себе Веронику этот человек. а еще и силой, сутью какой-то глубинной... И его привязал! Потому и сидит он сейчас тут, и щебечет попугаем обо всем без утайки, и ждет спасения - ведь так. Спасения! - веря в мудрость Хозяина, надеясь - есть у того козыри, способные спутать игру охотников и все в ней переиначить. Прощения ждет себе и понимания... Как высшего смысла ждет.
Рассказал. Все.
- Я не хочу тебя обижать, - сказал Хозяин, нарушив долгое молчание, воцарившееся после последних слов Матерого. Но... Твоя трагедия заключается в том, что всю жизнь был ты, во-первых, романтиком, а во-вторых, мелким жуликом жалким и недалеким. И пытался одурачить тех, вернее, того, кто желал тебе добра; хотел верить тебе, трудиться с тобой, строить какое-то будущее, искать совместные перспективы для нас обоих... Я безуспешно и глупо стремился перевоспитать бандита. Вижу: Макаренко из меня - никакой... Хотя сравнение идиотское - и по возрасту воспитуемого, и по возрасту века, и конъюнктуры его, и идеалов... Кое- что, однако, мне удалось: ранее для полного счастья и умиротворения ты мечтал красть в день по четвертному, затем - сотню, две, три. Из жулика мелкого стал жуликом средненьким. Вот результаты роста личности и плоды, увы, всей воспитательной работы. Рвач и разбойник так и остался рвачом и разбойником.
- Давай без ярлыков и поучений, - сказал Матерый уныло.
- Давай, - безучастно согласился Хозяин. - Ну, что ты хочешь услышать? Что-либо оптимистичное? Нет, ситуация плохая, неуправляемая и, уверен, безнадежная. Следствие идет, воспрепятствовать ему сложно, хотя есть некоторые... Нет, нереально. Одно скажу: попить чаек спокойно мы сегодня еще в состоянии. Механизм против нас работает неповоротливый, неважно оснащенный технически, с провалами в организационной структуре, но, поверь, хорошо информированный! Это поставлено, как радио, как телевидение: хоть что-нибудь, но каждодневно и в заданном объеме. Сетовать не приходится: такова система, и, согласись, оправданность такой системы несомненна. Вообще-то, - покривился, - беседа с тобой удовольствия мне не доставляет. Ты ведь под крах меня подвел... Но да ладно, истина такова: мы две главные крысы на одном тонущем судне: я умная, ты хоть и сильная, но взбалмошная и дурная.
- Мы же договорились... насчет ярлыков, - привстал Матерый.
- Это аллегории, - отмахнулся Ярославцев. - И не корчи, прошу, оскорбленную невинность... Вспомни лучше эволюцию своих подвигов: сначала грабежи в духе вестернов, затем шантаж богатых жуликов; после, когда уяснил, что такое занятие себе дороже, перешел в авторыночные "кидалы" с одновременным открытием школ каратэ. А когда шуганули твоих сэнсэев и дурачков под их началом, начал девок заезжей публике поставлять... Хороша карьера!
- А куда мне еще было? С биографией такой? - зло спросил Матерый.
- Дела с наркотиками налаживать, - сказал Ярославцев. Логически оправданный, последний этап. Губить души, как травушку выкашивать, грести сказочные барыши, становиться исчадием ада. И самое страшное - получилось бы у тебя... Хорошо, я удержал. Для людей хорошо, не для меня. Я ведь, прости за наивность, стремился научить тебя жить и поступать честно. Может, порой и вразрез с юридическими формальностями, но честно по внутренней сути. Чтобы и сам зарабатывал, и другим заработать давал, но, главное, чтобы способствовал процветанию - не побоюсь обобщить - общества в целом. Но тебя не устраивал ограниченный, хотя и приличный заработок. Ты хотел хапнуть побольше. А я, дурак, тебе верил... Не скажу, чтобы очень, но на поводу у тебя шел... Внимал легендам и мифам об обреченных на гниение фондированных материалах, о контейнерах - якобы потерявшихся и запоздало, когда были уже списаны, обнаружившихся... Многому другому. Врал ты искусно, доказательства приводил идеальные, аргументы коньюнктурные, хотя, начни я оправдываться ими перед коллегией по уголовным делам, был бы выставлен, как жалкий лгун, оскорбляющий интеллект судей... Короче. Ныне со всеми благими намерениями я очутился, коренным в одной упряжке с уголовным сбродом. А в общемто... - добавил тихо, - признание твое не открытие. Фактура любопытна и в чем-то внезапна... Но да что она решает? Тем более под сенью наших начинаний много развелось тебе подобных. Грешат они самодеятельностью и так же сводят между собой счеты. Так что не с новостью ты явился, а с подтверждением известного вывода: надо бежать... Об этом мы уже как-то деликатно друг другу намекали.
- Я отдам тебе деньги. Всю твою долю, - сказал Матерый.
- Все зажуленное? - перевел Ярославцев. - Леша, да разве это главное? Жизнь мы с тобой профукали, а ее не компенсировать. Ты как убить-то смог? Ужель и не дрогнул?..
- А просто это. - Матерый поднял на него больные, искренние глаза. - Первый раз сложно. А после - чего терять?
- Так, может, и меня заодно?
- Думал... - Матерый опустил голову. - Но не ты ко мне ведешь, а я к тебе... Несправедливо.
- Гляди, а жизнь-то... страшненькая штука... Быт то есть, - сказал Ярославцев. - Ну, да все равно - спасибо. И тебе я благодарен. Не смалодушничал, не смылся, а пришел и рассказал. Пусть страх тобою двигал, поддержки ты искал, совета, как глубже в ил зарыться, но все же... Совет, кстати, я тебе когда-то дал в шутку. Но его ты, по-моему, воспринял всерьез. Как, стоит уже домик на морском берегу? - Хмыкнул.
- Не пахнет там морем, - отрезал Матерый.
- Хорошо. Значит, в тайге. Но, как бы там ни было, туда не спеши. Паниковать не стоит. Нам надо завершить массу дел.
- То есть ты считаешь...
- Погоди. - Хозяин встал, прошел в коридор, настороженно прислушался. - Тише, жена спит... Я считаю, в бега подаваться рано. Худо-бедно, но превентивные меры всяк по-своему мы продумали. Их надо попросту укрепить уже тем, что диктует конкретная ситуация. Спросишь, почему именно так рассуждаю? Потому что бежать - стыдно. Мы ведь феномен политический, хотя и трансформировавшийся в уголовный... А знаешь, в чем ошибка наша? Не верили мы в перемены, а наступили они, и мы обозначились как символ всех прошлых заблуждений. И лично моя ошибка - не с теми дело начал, не то дело и не так. Теперь реалии: есть уголовники - ты да я, пытающиеся избежать возмездия. Каким образом? В ход следствия не влезешь, выводы его не изменишь. Другое время, да и кровь тут... Значит, надо методично сжигать за собою мосты...
- Огня на них не хватит! - вырвалось у Матерого.
- Да, - кивнул Ярославцев. - За каждым из нас тянется шлейф, сотканный из забытых нами мелочей, которым мы и внимания не уделяли. А Лев... знал тех, с кем мы встречались каждодневно. Конечно, умный следователь выйдет на нас обязательно. Но ошибки бывают и у умных. И счастье бывает у дураков... Улыбнется оно - езжай в свой домик спокойно и чинно, а я тоже что-нибудь себе придумаю. Новое, скажем, занятие... Но сначала закроем все точки, где Лева как-то фигурировал...
- Известные нам точки, - поправил Матерый. - Да, думал. Но как? Подъехать и распорядиться об окончании работ? Кто послушает? Многие своего еще не добрали, многим просто понравилось.
- Перекроем кислород, - сказал Хозяин. - Не будет сырья, механизм застопорится. Не будет лазерных дисков и дешевых оригиналов, конец видеописателям. Не будет леса и кирпича, бросят шабашники пилы.
- Теперь они умные, сами источники найдут. Преобразуются в прогрессивных кооператоров, наконец.
- Найдут, - согласился Хозяин. - Но наступит полоса затишья. А пока ты кое-кого пугнешь - боевичков, кстати, своих, каратистов привлеки, кому-то про закон напомнишь, благо юридически подкован, кого-то исходного материала лишишь или базы... Надо пустить машину хотя бы на холостые обороты... Ясно?
- Скажи, - покривился Матерый, - а чего ты за привычное цепляешься? Семьей дорожишь? Но у тебя же все это прожитое, в золу обращенное. И семья, и работа... все. Тебе заново надо. Это мне - на покой. А тебе - заново. Потому что есть еще порох... И другой вопрос ты ж как поп был, проповедуя идейность наших мероприятий. Неужто и впрямь в нее верил? Или просто утвердиться хотел, когда за бортом оказался и в одиночку за кораблем поплыл?
- В одиночку? Не скажи.
- Ну, я с тобой рядом барахтался...
- Ты? Ты с другого корабля. С разбитой пиратской бригантины. Разбитой еще в архаическом прошлом.
- Так или иначе, - сказал Матерый, - на борт нас не подняли. В кильватере мы гребли, а сейчас команда винтовки неспешно чистит, чтобы и кильватер тоже свободен был. Помедлил. - А в принципе все закономерно. И что с ворьем ты связался и что ворью уподобился. Думаешь, нет? А ты бы сейчас себя со стороны послушал... А уж если показать тебя сегодняшнего тебе вчерашнему... у-у! Кошмарный сон. Но и смешной ты кое в чем: хотел тут один корабль на плаву удержать, будучи за бортом...
- Да не за бортом, - протянул Ярославцев раздраженно. Вцепился, понимаешь, в сравнение. Просто меня разжаловали. И даже не столько люди, сколько обстоятельства.
- Ошибаешься, - возразил Матерый. - Разжалован - значит, шестерка, а шестерка все равно в колоде. А ты откололся. Напридумывал иллюзий и начал ими жить. Нас, сброд, призывал работать на государство! Причем нам - крохи, государству куски. Мы не перечили, да, ты для нас то являл, чему мы подчинялись беспрекословно с детства! И оставался нам лишь обман - привычный. Соглашаясь с одним, втихую творить другое. А нынче ты тоже наш, уголовный, хоть и с завихрениями некоторыми. Потому долю тебе я верну. Долю, понял? Прощай, человек с будущим, которое в прошлом. Как мосты жечь - знаю, не волнуйся.
- Прощай, Леша. Если ты переселился в данную оболочку из флибустьера, то в следующей жизни быть тебе космическим пиратом. Каким бы лучезарным ни явилось будущее. По крайней мере место нам в нем найдется. Тебе уж точно. Волк нужен стаду, он его санитар.
- Для выездной сессии это законспектируй, - буркнул Матерый. - Как обоснование высшей меры. Особый цинизм, скажет прокурор, ярая антиобщественная позиция, гнилая философия подсудимого дает мне полное право просить... И так далее. Ну, пока!