Только-то и осталось у него: пустые думы у деревенской печи...
В сознание неожиданно ворвались какие-то голоса и маршевые звуки, доносившиеся из радиотранслятора. Он повернул рычажок громкости до упора, и кухню заполнил, гремя барабанной дробью и пронизывая звонкой медью горнов, пионерский парад, вдохновенно комментируемый взволнованным диктором, призывающим "быть достойными... гордо нести...".
Ярославцев оглушенно прислушался к привычным, впитанным с детства оптимистическим словосочетаниям, подтвержденным ликующей оркестровой какофонией, и вдруг почувствовал, как волосы на голове поднимаются дыбом... Затем, исподволь ужасаясь неудержно нахлынувшему на него сумасшествию, схватил за спинку кухонный стул и пустился с ним в неуклюжее вальсирование, пытаясь попасть в такт бравурных ритмов, доносившихся из неведомых пространств...
Болезненный удар о край газовой плиты заставил его прекратить эту дикую пляску.
Он выдернул шнур ретранслятора из сети, наспех допил чай и спустился к машине.
До фирмы Джимми доехал быстро. Машину оставил в переулке неподалеку; подняв воротник пальто, пошел к офису.
С Джимми он познакомился в той злополучной заграничной командировке, на стройке. Фирма, где Джимми тогда служил, специализировалась на поставке облицовочных материалов, и именно эту фирму Ярославцев когда-то крупно надул, выхватив у нее из-под носа большой заказ и погорев на том заказе...
А после, спустя пять лет, Джимми объявился в Москве, позвонил и сказал:
- Я приехал сюда учиться твоей деловой хватке, Володя. Готов брать уроки...
Встречались они редко, но неизменно сердечно, говорили всегда откровенно, не темня, и цену друг другу знали прекрасно. Сейчас, шагая к подъезду офиса, Ярославцев знал, что здесь может говорить впрямую и поймут его здесь наверняка.
- Дорогой гость... - Джимми, улыбаясь, встал из-за стола, протянул руку. - Какими ветрами и судьбами?
- Слушай, - сказал Ярославцев, всматриваясь в его лицо. - Удивительное дело: иностранца у нас видно сразу. И даже не в одежке дело. У вас непостижимо чужие лица и непостижимо отстраненные глаза...
Джимми степенно поправил густо-синий галстук в мелкую белую звездочку. Застегнул лощеный, с "плечиками" пиджак.
- Отстраненные... от чего?
- От наших проблем, вероятно... Вы живете здесь во имя благ жизни там, может, поэтому... Ты как, не против прогуляться?
- Буду через час, - кивнул Джимми симпатичной секретарше, холодно и приветливо улыбнувшейся шефу, гостю и тотчас спрятавшей лицо в бумаги и в ухоженные рыжеватые локоны.
Медленно побрели по тротуару узенькой старой улочки.
- Боже, - искренне вырвалось у Ярославцева, озиравшегося потерянно на церкви, колонны купеческих особнячков, лепку карнизов. - Все знакомо, и все как впервые. Да и пешком идти, как впервые... Все за рулем, в глазах - асфальт, выбоины- колдобины, разметка, а по сторонам - размытый фон: дома, камни-кирпичи... Ну, думается, и бог с ними, с камнями, быстрее бы к дому, к телевизору...
- Ты, увы, неоригинален, - поддакнул Джимми натянуто.
- Я приехал к тебе по серьезному делу, - упредил Ярославцев недомолвки.
- Я рад.
- Джимми... - Он помедлил. - Однажды, год, да, кажется, год назад, будучи у меня в гостях, ты посетовал на нехватку денег...
- А вот в тот раз был неоригинален я, - отозвался Джимми. - Ибо у денег бывает всего два состояния: или их нет, или их нет совсем...
Сдержанно рассмеялись.
- Джимми, - оборвав смех, с нажимом повторил Ярославцев. - В тот раз ты... намекал на необходимость не абстрактных денег, а рублей, за которые ты готов платить валютой. Коэффициенты не обозначались, фраза вообще была проходной... Я же понял тебя так: в то время подобная операция виделась актуальной для решения незначительных бытовых проблем. Проблем не острых, сиюминутных, сугубо личных; прибыль от операции тоже носила характер бытовой, в рамках улучшения бюджета месяца...
- Со стороны виднее, - неопределенно ответил Джимми. Однако ныне проблема исчерпана.
- Значит, - сказал Ярославцев, - или ее, проблему, ты решил достаточно долгосрочно, или...
- Владимир, выкладывай дело.
- Извини... У меня есть сумма. Большая сумма. Я заинтересован обменять ее на другие денежные единицы.
- Ты серьезно? - Джимми замедлил шаг. - Впрочем, ты серьезно. Но ты же...
- Да. Джимми, - согласился Ярославцев. - Я никогда не был ни валютчиком, ни жуликом. И... я все объясню. Только сначала ответь.
- Реально... - Джимми узко прищурился, - реально, в долларах, ты можешь рассчитывать на сумму, в шесть раз меньшую. Это уже бизнес, Володя. Большой бизнес. И я должен что-то заработать.
- Сроки?
- В течение трех недель.
- Хорошо. Три недели. Завтра я назову тебе точную сумму, предлагаемую для обмена. Паспорт у тебя с собой?
- Да. - Джимми удивленно скосился на него. - А...
- Джимми, - прошептал Ярославцев, упорно глядя куда-то мимо него, - я должен бежать из страны. Должен! Именно поэтому мне нужна валюта и нужен паспорт... На реальное имя. Иначе не приобрести билет.
- Но паспорт... мой!
- Твой Джимми, твой. Ты дашь мне его на неделю. Всего. Через неделю паспорт вернется. Конечно, не исключены неприятности... Но мы знакомы, я мог выкрасть паспорт, причем незаметно; ты в конце концов сподобился оставить портмоне у меня... был в гостях, портмоне выпало, не обратил внимания, ну, и так далее.. Риск? Но это же бизнес, Джимми.
- Что случилось, Володя? - В голосе Джимми прозвучала сочувственная тревога. - Я всегда считал тебя... не обижайся... цельным и честным человеком. Я знал. У тебя хватало недоразумений, но предавать страну... Володя, я не сказал еще одной вещи: да, я в состоянии обменять твои деньги. Но, как понимаю, внушительная сумма вряд ли заинтересует частных лиц... Она заинтересует организацию... Не стану скрывать: мне от того - лишь набранные очки по службе и финансовый доход... А тебе? Это же пойдет против... твоей страны, Володя. Может, ты впервые... торопишься? Ты всегда мне казался.
- Прости, Джимми, - оборвал его Ярославцев. - Прости, что пришлось тебя так разочаровать... Я просто спасаю жизнь. Ничего больше. Итак, паспорт. Думаю, данная услуга войдет в оговоренный, как полагаю, нами процент.
- Услуга! - Джимми невольно хмыкнул. - Да без нее бессмыслен весь предыдущий и дальнейший разговор! Но условие, объяснения со всякого рода властями следующие: паспорт ты выкрал...
- Да. Да. Да.
Простились у машины. Отъезжая, Ярославцев подумал с радостью: все складывается чертовски удачно! Для подготовки тех преступлений, за какие в лучшем случае максимальный срок... Одно успокаивает: через Джимми выход на серьезный канал. Связываться же с валютчиками в таких играх опасно - слишком велики суммы, да и по срокам они не уложатся с обменами.
- Смертельный номер, - пробормотал он себе под нос. Лица со слабой нервной системой обречены на инфаркт. - И наддал газу, спеша пересечь перекресток на зеленый мигающий свет.
Теперь предстояло заехать к Виктору Вольдемаровичу Прогонову. Весьма одаренный художник-график, реставратор и попутно цинкограф. Волей судьбы неудачник. Художественных открытий Виктор Вольдемарович не совершил, а в узкие врата доходных сфер, где плотно отирались преуспевающие бездари, втиснуться не сумел, несмотря на целую палитру дарований. В то же время один из знакомых Прогонова, способный лишь разнообразно вырисовывать на том или ином фоне профиль вождя революции, занимал ответственные должности, имел две мастерские, учеников и великое множество благ, нисколько не стесняясь ремесленностью своего скудного "кредо". В основе такого процветания лежал своеобразный талант, начисто у Прогонова отсутствующий. И потому жил Виктор Вольдемарович безвестно и скромно до той поры, покуда не уяснил, что государственная служба дает доходы куда более меньшие, нежели те, которые можно извлечь, используя талант приватным образом.
Первые заработки, не обремененные вычетом подоходных налогов, были вполне безвинны: реставрация старинных полотен состоятельным клиентам. Все шло ровно, хорошо, но вскоре один из состоятельных был задержан как спекулянт художественными ценностями... И вот, правда, в роли свидетеля, но довелось посетить Прогонову и кабинет следователя, и народный суд, где со всей очевидностью ему дали понять, что его специальности и таланты могут представлять узкоуголовный интерес. Но круг состоятельных клиентов постоянно возрастал, возрастал и уровень жизни Прогонова, а соответственно и запросы, и потому уже приходилось рисковать сознательно... Впрочем, риск по мелочам Виктора Вольдемаровича более не устраивал. Жаждалось крупного дела, дабы единым махом разрешить финансовые проблемы и обеспечить себе жизнь спокойную, праздную, добычей хлеба насущного не омраченную. И такое дело Прогонова нашло. Судьба свела его с весьма энергичным человеком по имени Алексей, имевшим многозначительную кличку "Матерый". За внушительный гонорар Прогонов исполнил заказ на копию знаменитого итальянского мастера. - Фальшивку изготовили правдоподобную фантастически. Затем еще одну, еще... Дурные сны начали сниться Прогонову, нервная экзема обметала руки, но наркотик наживы намертво въелся в кровь, не отпускал. Сны снились не напрасно: вскоре вспыхнул скандал. Возмутился один из одураченных иностранцев. И затрепетал искусник Прогонов в преддверии краха... Чудом пронесло. Имя копииста в показаниях обвиняемых не прозвучало, но волк Матерый, приписав сотворение чуда себе, надел на Виктора Вольдемаровича ярмо раба, потребовав разного рода услуг: производства паспортов, водительских документов и многого другого, в частности изготовления произведений псевдо- Фаберже. И вновь пришлось Прогонову обливаться холодным потом дикого страха. Но в итоге он оценил досконально знающего преступную среду шефа: подделки сбывались на том рынке сбыта, где действовала большая группа аферистов, громко прогоревших и тем самым в потоке своей продукции скрывших маленький, но поистине золотой ручеек прибыли, вырученной Прогоновым и Матерым.
Каждодневный риск становился привычкой, но неприятности обходили Виктора Вольдемаровича стороной, и, хотя пули отчетливо свистели рядом, прикрытием их с фронта и с тыла выступал дальновидный Матерый. Ему Прогонов теперь верил слепо, впрочем, ничего иного просто не оставалось... Осторожность, естественно, соблюдалась неукоснительная: ни денег, ни орудий производства, ни продукции дома Виктор Вольдемарович не держал. А на конспиративную квартиру-мастерскую, снятую у надежного человека, где созидались старинные фламандские и французские полотна, ездил, соблюдая умопомрачительную секретность. Не ведал Прогонов одного: что существовал некий Иван Лямзин, тщательно фиксирующий все переговоры своего соседа с "рукодельником Вольдемарушкой".
- Разрешите пройти, Виктор? - спросил Ярославцев, встав в проеме двери.
- Простите, не имею чести... - низким, бархатным голосом отозвался Прогонов.
- Я от Матерого. - Ярославцев напористо шагнул в квартиру, снял пальто, мельком, в зеркале уследив за выражением лица Виктора Вольдемаровича. Это длинное, лицо с седыми бакенбардами, крупными зубами и длинным носом выражало недоумение и вместе с тем дружелюбие и любезность. Внешний вид хозяина отличался респектабельностью: белая сорочка без галстука, легкие, на тонкой подошве штиблеты, халат с серебряной и золотой ниткой узора...
- Прошу... - Рука Прогонова указала путь в комнату, где в прозрачном блеске паркета отражались чинно расставленные в горках фарфор и хрусталь.
Посреди комнаты, очень не к месту, стояло чучело пингвина, вызвавшее в Ярославцеве нескрываемое удивление. Тем более чучело было обуто в домашние тапочки без задников.
- Птичка-ласточка моя, - произнес Прогонов нежно и взял пингвина за крыло, - ну- ка, проснись, ну-ка ванну прими...
Тут глаз птицы внезапно раскрылся: живой, блестящий... И пингвин, оказавшийся вовсе не чучелом, переваливаясь, вышел вон.
- Живу один, холостякую, - поделился Прогонов, затягивая ловкими, холеными пальцами узел на поясе халата. - Вот... завел животное. Экзотика, понимаете ли...
- М-да, - согласился Ярославцев, - чего-чего...
- Ходит сам в туалет, спускает за собой воду, любит принимать душ и обожает тяжелый рок, - гордо доложил хозяин. - Спит стоя. Очень удобно.
- Признаюсь, удивили, - сказал Ярославцев, усаживаясь в изысканное кресло из карельской березы. - Готов отплатить вам тем же. Не возражаете?
Любезное выражение лица Виктора Вольдемаровича трансформировалось в благожелательную озабоченность. Забарабанил выпуклыми ногтями по ореховому столику с инкрустацией слоновой кости.
- Коньяк? - вопросил галантно.
- Товарищ Прогонов, - начал Ярославцев, игнорируя предложение о коньяке. - Разрешите наконец представиться. Я - Хозяин. Такой пошлой кличкой, увы, меня окрестили дурные люди. Но я тот самый человек, на которого неоднократно ссылался ваш друг Матерый, как на избавителя якобы от прокурорских напастей и милицейских происков.
- Якобы, - вдумчиво повторил Прогонов. - Та-ак. А нельзя ли разъяснить, в чем суть прокурорских напастей и вообще ваших намеков?
- Извольте, - кивнул Ярославцев. - Разъясняю. Процедура разъяснений оказалась для Прогонова весьма неприятной: от слов собеседника он морщился, как от болезненных уколов, однако в глазах его проявилась готовность, отбросив ложную дипломатию, вести дальнейшие переговоры без затей, напрямик.
- Ну-с, довольно, кажется. - Ярославцев перевел дух. Теперь - хорошие новости: надеюсь, первая наша встреча окажется и послед... нет, предпоследней. Также надеюсь, что на последней встрече получу от вас несколько необходимых мне документов. Два-три чистых бланка советских паспортов, клише печатей к ним, водительские удостоверения с десятком-другим запасных талонов, а то мои, ваши, вернее, он вытащил из бумажника зеленые, с красной полосой карточки, - уже на исходе...
Мрачная тень легла на лицо Прогонова.
- Нет, - сказал Ярославцев. - Адрес секретного цеха на Пресне мне известен... там просто музей вещдоков... так что это не провокация, а деловой разговор, означающий: за подобные услуги вы получите еще и солидные деньги. Шантажировать же вас своей осведомленностью я не намерен. Эта осведомленность - лишь залог и подтверждение моей благожелательности.
- А! что означают, в свою очередь... солидные деньги? - спросил Прогонов с мягким сарказмом.
- Тысяч восемь... десять.
- Солидные? - переспросил Прогонов вежливо. - Вам не откажешь в чувстве юмора, дорогой гость.
- Бросьте паясничать! - Ярославцев рывком приподнялся из кресла.
Облезлые брови Прогонова вздернулись вверх, он засмеялся.
- Ну, право... Что за манеры? Вам-то уж не к лицу... Такой респектабельный господин...
- Вы правы. Извините. - Ярославцев вновь уселся в кресло. - Нервы. И вот еще... Главное. - Он вытащил паспорт Джимми. - Нужна копия. Один в один. Только с иной фотографией.
Прогонов достал из черепахового футлярчика небольшие, в позолоченной оправе очки. Полистал паспорт. Положил его на столик. Затем грустно и коротко заявил:
- Невозможно.
- Не принижайте высоту своей квалификации, - отмахнулся Ярославцев. - И... не вынуждайте меня прибегнуть к грубым приемам.
- Кстати, Матерый тоже сегодня меня навестил, неожиданно поделился Прогонов. - И тоже - заказы впрок... Не такие, конечно... - Кивнул на паспорт. - Ординарнее, попривычнее... Значит, где-то запахло горелым. Да! Оживился. - А почему бы Леше не представить вас мне в официальном порядке? И каким образом вы...
- Потому что вы - его капитал, - ответил Ярославцев. Тайный и неделимый. А каким образом?.. Оперативная работа. А ее методы огласке не подлежат. Хотя какие там методы сплошная импровизация...
- То есть вы совершаете воистину грабительское покушение на чужую собственность? - подытожил Прогонов. Отличненько. Но почему десять тысяч? Таким, кажется, обозначен гонорар, не ослышался? - Ладонью он бережно накрыл паспорт.
- Постыдитесь, Виктор Вольдемарович, - укорил Ярославцев. - Я ухожу из вашей жизни, оставляя вас в спокойствии и благоденствии. Вам бы уместно мне приплатить!
- Довод. Тогда, простите, вопрос сугубо интимного свойства: зачем вам именно туда? Я, к примеру, очень и очень вскользь наслышан, будто у Леши есть один карманный челюстно-лицевой хирург...
- Мне нравится их пестрая, буржуазная жизнь, - сказал Ярославцев. - Я безоглядно романтичен. Я авантюрист. Достаточно?
- Странно... - позволил себе порассуждать Виктор Вольдемарович, не принимая во внимание подчеркнутую сухость ответа. - Странно... А мне их жизнь... не нравится. Смотрю ее каждодневно по видеоканалам - собственным, разумеется... не нравится. Все деньги, деньги... Еще замечу: бездуховность и наплевательство на ближнего. Так это, так, права наша контрпропаганда. И преступность там кошмар беспросветный! Не говорю о гангстерах; улицы просто заполонены шпаной! Если бы нашей доблестной милиции на денек такую бы нагрузочку, как тамошней...
- А вот мне как раз не нравится наша доблестная милиция, - сказал Ярославцев. - И прочие органы. Когда надо, а может, когда и не надо, работать они умеют. И возмездие неотвратимо, вероятно, вам знаком подобный афоризм?
- К делу. - Прогонов взял паспорт в руки. - Что значит ваше предложение? Побег за границу, измена Родине. Статья за нумером 64, до смертной казни включительно. Это - о вас. Теперь обо мне, рабе божьем. Соучастие в упомянутом преступлении - раз. Изготовление документика - два. Тоже прилично... А я старый человек и хочу остаток дней...
- Вы старый мошенник, - перебил Ярославцев. - И извольте мыслить сообразно своему статусу. Да, между прочим: напоминаю об одном придурке, месяц назад купившем немыслимую сумму западногерманских марок вашего производства... Очень грубо, извините, но вы меня вынудили... Теперь уясните: я уеду, и все оборвется. Останется достаточно средств, чтобы жить честной жизнью обывателя и испустить последний вздох... не в больнице на зоне, без возврата трупа родственникам, хотя у вас вроде один пингвин - истинно заинтересованное лицо...
- Вы невыносимы! - произнес Прогонов со стоном. - Но вам надо сфотографироваться... И не в ателье, что на углу...
- Когда?
- Думаю, послезавтра.
- Мы очень плодотворно и результативно поговорили. Ярославцев направился в прихожую. - Срок вам - неделя. Удачи!
- Мне приходится, - Прогонов погладил по голове пингвина, любопытно высунувшегося из ванной в коридор, - пожелать удачи и вам. Удачи и... безвозвратной дороги.
- Одновременно мечтая: эх бы, да сверзился лайнер вместе с тобою из высей поднебесных на самую твердую почву земную! Да?
- Не секрет: люди греховны в своих помыслах, сокрушенно развел Прогонов широкими рукавами халата. - Вы чудовищно правы...
С тем и расстались.
- Теперь - следующая встреча... - прошептал Ярославцев, поворачивая ключ в замке зажигания. - Тьфу-тьфу, но пока все в полном соответствии с намеченным планом. Перевыполнения его не требуется, а недовыполнение смерти подобно. Приписки же исключены!
СЛЕДСТВИЕ
Арест Воронова оказался в ходе следствия событием переломным. Далее действие развивалось вскачь, бешеным темпом, и я знал: это путь к уже различимому финишу.
Из НТО поступила интересная новость: после особо критической экспертизы удалось идентифицировать смазанные отпечатки пальцев с пыльной бутылки из-под "Байкала", валявшейся среди прочих на балконе покойного Левы, с отпечатками, имевшимися в наличии в наших картотеках, Монина Алексея, кличка Матерый... Сравнив фоторобот "блондина" с фотографиями Монина, я без труда обнаружил сходство...
Встреча Матерого и Коржикова, состоявшаяся в пиццерии, была тщательно зафиксирована; разговор сводился к уничтожению вещественных доказательств по угонам, чем Коржиков впоследствии и занялся, а также к выражению тревог по поводу расследования убийства Колечицкого...
- При чем здесь Лева! - шипел Коржиков, терзая ножом вязкий сыр пиццы.
- А "Жигуль" его? Вдруг - экспертиза? - справедливо рассуждал Матерый. - Почерк Толькин... В общем, заметай следы на базе-складе и отрывайся в бега. Паспортишко у тебя запасной есть, штемпели в порядке...
После встречи с Коржиковым Матерый пиццерию незамедлительно покинул, причем держался крайне настороженно, посему службе наблюдения пришлось резко изменить тактику, пользуясь информацией о маршрутах передвижения объекта через службы ГАИ и других наших коллег... Выявилось несколько адресов, по которым Монин заезжал; "отработка" адресов началась тотчас же.
Коржикова задержали через два часа с поличным на базе-складе за городом. Получив весть о его препровождении в следственный изолятор, я неспешно принялся изучать всю имеющуюся на его шефа - Матерого информацию. Буйная уголовная молодость, где имел место инцидент с применением немецкого оружия - стародавний, до конца не выясненный, но существенный... Очевидно, имелся источник. Где-то в Крыму, вероятно, оттуда все началось. За выцветшими строками архивных дел вставала судьба: изломанная, тягостная, беспросветная... Но не мог я сейчас думать о ней, это сбивало, рассредоточивало, мысли ползли не те, ненужные.
В принципе Матерого можно было брать смело: наверняка в "Волге" его остались улики, связанные с убийством нанятых в Ростове "бойцов", "Волга" же, как установили, - та, с места происшествия; доказательства причастности к рыбно- икорным операциям были неопровержимы. Но и я, и - что удивительно начальство решили горячку не пороть. И каждый час дня сегодняшнего подтверждал целесообразность такого решения. Любопытные адреса открывал нам Матерый своими визитами, перспективные адреса! Визит первый был нанесен некоему Прогонову - реставратору и цинкографу - фигуре, появлявшейся в зоне повышенного внимания различных административных органов, хотя и не более того. В кругах, близких к криминальным, витали неподтвержденные слухи о подделках им художественных ценностей, о фальшивых дипломах. Но если и грешил Прогонов, то очень и очень втихую, избегая контактов, не реагируя на самые выгодные предложения, оставаясь вне досягаемости закона. Так и жил-поживал тихо-мирно, как инвалид труда, некогда надышавшийся опасной химии на типографском производстве, пенсионером. Пуганой, хитрой вороной таился на отшибе, патронируемый, уверен, проворными, хищными ястребами. Визит Монина к пенсионеру-инвалиду я посчитал событием знаменательным занервничавшему злодею многое могло потребоваться от мастера - изготовление тех же документов.
Следующий визит был нанесен гражданину Лямзину, надомнику, ранее судимому по валюте Лямзин являлся абонентом телефонного номера, по которому звонил Коржиков, беседуя тем не менее не с Лямзиным, а с Матерым Круг знакомств и взаимоотношений, таким образом, начал очерчиваться по характерному радиусу.
При всей осмотрительности Матерый вел себя весьма рискованно. Но риск, полагаю, диктовался недооценкой опасности. Монин питал надежды на начальный этап следствия, арест Воронова сваливал на случайность, а ее, случайность, в свою очередь, ободряюще подтвердила неприкосновенность Коржикова. Словом, спровоцировать его на лобовые действия нам удалось.
В течение дня он дважды заправлялся, оперативные группы едва успевали контролировать его передвижения, то и дело требуя подкрепления. Информация поступала беспрерывно, и по мере поступления ее я с унынием сознавал дело меняет окраску, оно чудовищно разрастается, и, главное, оно лишь в самом начале, ибо за встречами Монина забрезжило то, чем он занимался не по частностям, а в основном теневая экономика. И я крепко заколебался в своих способностях и силах, оценивая предстоящую, огромнейшую по масштабам, работу. Матерый виделся как один из участников мощной, разветвленной системы, а какой окажется система в целом?
- Ну вот, приехал домой, - разбитым, севшим голосом доложил мне Лузгин уже ночью. - Еще один такой денек, и хана мне.
- По-моему, это аварийный режим, - успокоил я, в душе сильно лукавя. - В бега они намыливаются.
- Ясное дело. Кстати, новость из прошлого, - поделился Лузгин. - На протяжении долгих лет Монин - персональный водитель Ярославцева. И помяни, Саша, мое слово он, Ярославцев, в этой игре если не ферзь, то уж не пешка. Последние встречи у Матерого сегодня какие, а? Все люди основательные, на хозяйстве. Придется призывать ОБХСС. Одну бригаду как минимум. Давай... пока! Башка разваливается по всем швам черепа. До завтра.
- Разрешите! - В кабинет вошел капитан Кровопусков из УВД, помощник Лузгина. Запыхавшийся, с выбившимся из-под кожаной, на меху куртки мохеровым комом шарфа. Вытащил конверт из кармана. - Только-только фото отпечатали. Ну, когда тот, Монин, по первому адресу приехал, мы тут же, около дома и сломались - с машиной что-то, карбюратор, час ковырялись. А человека, чтоб без дела не сидел, оставили для наблюдения - мало ли?..
- Ну-ну, - сказал я нетерпеливо.
- Вот Монин уехал вскоре, а следом буквально - этот. Капитан разложил снимки - Любуйтесь. Машина его, дверцу открывает... - Кашлянул в шарф. - Ну мы, конечно бы, за ним, но карбюратор, черт! В общем...
- Техника подвела, - резюмировал я, разглядывая снимки.
После Монина Прогонова навестил Ярославцев...
ЯРОСЛАВЦЕВ
- Миша, сердечно рад видеть тебя... - Ярославцев жестом пригласил присесть рядом с собой в машине полного, дородного мужчину с загорелым, в резких морщинах лицом. Рассказывай, как живешь, дорогой, какие проблемы...
В сознание неожиданно ворвались какие-то голоса и маршевые звуки, доносившиеся из радиотранслятора. Он повернул рычажок громкости до упора, и кухню заполнил, гремя барабанной дробью и пронизывая звонкой медью горнов, пионерский парад, вдохновенно комментируемый взволнованным диктором, призывающим "быть достойными... гордо нести...".
Ярославцев оглушенно прислушался к привычным, впитанным с детства оптимистическим словосочетаниям, подтвержденным ликующей оркестровой какофонией, и вдруг почувствовал, как волосы на голове поднимаются дыбом... Затем, исподволь ужасаясь неудержно нахлынувшему на него сумасшествию, схватил за спинку кухонный стул и пустился с ним в неуклюжее вальсирование, пытаясь попасть в такт бравурных ритмов, доносившихся из неведомых пространств...
Болезненный удар о край газовой плиты заставил его прекратить эту дикую пляску.
Он выдернул шнур ретранслятора из сети, наспех допил чай и спустился к машине.
До фирмы Джимми доехал быстро. Машину оставил в переулке неподалеку; подняв воротник пальто, пошел к офису.
С Джимми он познакомился в той злополучной заграничной командировке, на стройке. Фирма, где Джимми тогда служил, специализировалась на поставке облицовочных материалов, и именно эту фирму Ярославцев когда-то крупно надул, выхватив у нее из-под носа большой заказ и погорев на том заказе...
А после, спустя пять лет, Джимми объявился в Москве, позвонил и сказал:
- Я приехал сюда учиться твоей деловой хватке, Володя. Готов брать уроки...
Встречались они редко, но неизменно сердечно, говорили всегда откровенно, не темня, и цену друг другу знали прекрасно. Сейчас, шагая к подъезду офиса, Ярославцев знал, что здесь может говорить впрямую и поймут его здесь наверняка.
- Дорогой гость... - Джимми, улыбаясь, встал из-за стола, протянул руку. - Какими ветрами и судьбами?
- Слушай, - сказал Ярославцев, всматриваясь в его лицо. - Удивительное дело: иностранца у нас видно сразу. И даже не в одежке дело. У вас непостижимо чужие лица и непостижимо отстраненные глаза...
Джимми степенно поправил густо-синий галстук в мелкую белую звездочку. Застегнул лощеный, с "плечиками" пиджак.
- Отстраненные... от чего?
- От наших проблем, вероятно... Вы живете здесь во имя благ жизни там, может, поэтому... Ты как, не против прогуляться?
- Буду через час, - кивнул Джимми симпатичной секретарше, холодно и приветливо улыбнувшейся шефу, гостю и тотчас спрятавшей лицо в бумаги и в ухоженные рыжеватые локоны.
Медленно побрели по тротуару узенькой старой улочки.
- Боже, - искренне вырвалось у Ярославцева, озиравшегося потерянно на церкви, колонны купеческих особнячков, лепку карнизов. - Все знакомо, и все как впервые. Да и пешком идти, как впервые... Все за рулем, в глазах - асфальт, выбоины- колдобины, разметка, а по сторонам - размытый фон: дома, камни-кирпичи... Ну, думается, и бог с ними, с камнями, быстрее бы к дому, к телевизору...
- Ты, увы, неоригинален, - поддакнул Джимми натянуто.
- Я приехал к тебе по серьезному делу, - упредил Ярославцев недомолвки.
- Я рад.
- Джимми... - Он помедлил. - Однажды, год, да, кажется, год назад, будучи у меня в гостях, ты посетовал на нехватку денег...
- А вот в тот раз был неоригинален я, - отозвался Джимми. - Ибо у денег бывает всего два состояния: или их нет, или их нет совсем...
Сдержанно рассмеялись.
- Джимми, - оборвав смех, с нажимом повторил Ярославцев. - В тот раз ты... намекал на необходимость не абстрактных денег, а рублей, за которые ты готов платить валютой. Коэффициенты не обозначались, фраза вообще была проходной... Я же понял тебя так: в то время подобная операция виделась актуальной для решения незначительных бытовых проблем. Проблем не острых, сиюминутных, сугубо личных; прибыль от операции тоже носила характер бытовой, в рамках улучшения бюджета месяца...
- Со стороны виднее, - неопределенно ответил Джимми. Однако ныне проблема исчерпана.
- Значит, - сказал Ярославцев, - или ее, проблему, ты решил достаточно долгосрочно, или...
- Владимир, выкладывай дело.
- Извини... У меня есть сумма. Большая сумма. Я заинтересован обменять ее на другие денежные единицы.
- Ты серьезно? - Джимми замедлил шаг. - Впрочем, ты серьезно. Но ты же...
- Да. Джимми, - согласился Ярославцев. - Я никогда не был ни валютчиком, ни жуликом. И... я все объясню. Только сначала ответь.
- Реально... - Джимми узко прищурился, - реально, в долларах, ты можешь рассчитывать на сумму, в шесть раз меньшую. Это уже бизнес, Володя. Большой бизнес. И я должен что-то заработать.
- Сроки?
- В течение трех недель.
- Хорошо. Три недели. Завтра я назову тебе точную сумму, предлагаемую для обмена. Паспорт у тебя с собой?
- Да. - Джимми удивленно скосился на него. - А...
- Джимми, - прошептал Ярославцев, упорно глядя куда-то мимо него, - я должен бежать из страны. Должен! Именно поэтому мне нужна валюта и нужен паспорт... На реальное имя. Иначе не приобрести билет.
- Но паспорт... мой!
- Твой Джимми, твой. Ты дашь мне его на неделю. Всего. Через неделю паспорт вернется. Конечно, не исключены неприятности... Но мы знакомы, я мог выкрасть паспорт, причем незаметно; ты в конце концов сподобился оставить портмоне у меня... был в гостях, портмоне выпало, не обратил внимания, ну, и так далее.. Риск? Но это же бизнес, Джимми.
- Что случилось, Володя? - В голосе Джимми прозвучала сочувственная тревога. - Я всегда считал тебя... не обижайся... цельным и честным человеком. Я знал. У тебя хватало недоразумений, но предавать страну... Володя, я не сказал еще одной вещи: да, я в состоянии обменять твои деньги. Но, как понимаю, внушительная сумма вряд ли заинтересует частных лиц... Она заинтересует организацию... Не стану скрывать: мне от того - лишь набранные очки по службе и финансовый доход... А тебе? Это же пойдет против... твоей страны, Володя. Может, ты впервые... торопишься? Ты всегда мне казался.
- Прости, Джимми, - оборвал его Ярославцев. - Прости, что пришлось тебя так разочаровать... Я просто спасаю жизнь. Ничего больше. Итак, паспорт. Думаю, данная услуга войдет в оговоренный, как полагаю, нами процент.
- Услуга! - Джимми невольно хмыкнул. - Да без нее бессмыслен весь предыдущий и дальнейший разговор! Но условие, объяснения со всякого рода властями следующие: паспорт ты выкрал...
- Да. Да. Да.
Простились у машины. Отъезжая, Ярославцев подумал с радостью: все складывается чертовски удачно! Для подготовки тех преступлений, за какие в лучшем случае максимальный срок... Одно успокаивает: через Джимми выход на серьезный канал. Связываться же с валютчиками в таких играх опасно - слишком велики суммы, да и по срокам они не уложатся с обменами.
- Смертельный номер, - пробормотал он себе под нос. Лица со слабой нервной системой обречены на инфаркт. - И наддал газу, спеша пересечь перекресток на зеленый мигающий свет.
Теперь предстояло заехать к Виктору Вольдемаровичу Прогонову. Весьма одаренный художник-график, реставратор и попутно цинкограф. Волей судьбы неудачник. Художественных открытий Виктор Вольдемарович не совершил, а в узкие врата доходных сфер, где плотно отирались преуспевающие бездари, втиснуться не сумел, несмотря на целую палитру дарований. В то же время один из знакомых Прогонова, способный лишь разнообразно вырисовывать на том или ином фоне профиль вождя революции, занимал ответственные должности, имел две мастерские, учеников и великое множество благ, нисколько не стесняясь ремесленностью своего скудного "кредо". В основе такого процветания лежал своеобразный талант, начисто у Прогонова отсутствующий. И потому жил Виктор Вольдемарович безвестно и скромно до той поры, покуда не уяснил, что государственная служба дает доходы куда более меньшие, нежели те, которые можно извлечь, используя талант приватным образом.
Первые заработки, не обремененные вычетом подоходных налогов, были вполне безвинны: реставрация старинных полотен состоятельным клиентам. Все шло ровно, хорошо, но вскоре один из состоятельных был задержан как спекулянт художественными ценностями... И вот, правда, в роли свидетеля, но довелось посетить Прогонову и кабинет следователя, и народный суд, где со всей очевидностью ему дали понять, что его специальности и таланты могут представлять узкоуголовный интерес. Но круг состоятельных клиентов постоянно возрастал, возрастал и уровень жизни Прогонова, а соответственно и запросы, и потому уже приходилось рисковать сознательно... Впрочем, риск по мелочам Виктора Вольдемаровича более не устраивал. Жаждалось крупного дела, дабы единым махом разрешить финансовые проблемы и обеспечить себе жизнь спокойную, праздную, добычей хлеба насущного не омраченную. И такое дело Прогонова нашло. Судьба свела его с весьма энергичным человеком по имени Алексей, имевшим многозначительную кличку "Матерый". За внушительный гонорар Прогонов исполнил заказ на копию знаменитого итальянского мастера. - Фальшивку изготовили правдоподобную фантастически. Затем еще одну, еще... Дурные сны начали сниться Прогонову, нервная экзема обметала руки, но наркотик наживы намертво въелся в кровь, не отпускал. Сны снились не напрасно: вскоре вспыхнул скандал. Возмутился один из одураченных иностранцев. И затрепетал искусник Прогонов в преддверии краха... Чудом пронесло. Имя копииста в показаниях обвиняемых не прозвучало, но волк Матерый, приписав сотворение чуда себе, надел на Виктора Вольдемаровича ярмо раба, потребовав разного рода услуг: производства паспортов, водительских документов и многого другого, в частности изготовления произведений псевдо- Фаберже. И вновь пришлось Прогонову обливаться холодным потом дикого страха. Но в итоге он оценил досконально знающего преступную среду шефа: подделки сбывались на том рынке сбыта, где действовала большая группа аферистов, громко прогоревших и тем самым в потоке своей продукции скрывших маленький, но поистине золотой ручеек прибыли, вырученной Прогоновым и Матерым.
Каждодневный риск становился привычкой, но неприятности обходили Виктора Вольдемаровича стороной, и, хотя пули отчетливо свистели рядом, прикрытием их с фронта и с тыла выступал дальновидный Матерый. Ему Прогонов теперь верил слепо, впрочем, ничего иного просто не оставалось... Осторожность, естественно, соблюдалась неукоснительная: ни денег, ни орудий производства, ни продукции дома Виктор Вольдемарович не держал. А на конспиративную квартиру-мастерскую, снятую у надежного человека, где созидались старинные фламандские и французские полотна, ездил, соблюдая умопомрачительную секретность. Не ведал Прогонов одного: что существовал некий Иван Лямзин, тщательно фиксирующий все переговоры своего соседа с "рукодельником Вольдемарушкой".
- Разрешите пройти, Виктор? - спросил Ярославцев, встав в проеме двери.
- Простите, не имею чести... - низким, бархатным голосом отозвался Прогонов.
- Я от Матерого. - Ярославцев напористо шагнул в квартиру, снял пальто, мельком, в зеркале уследив за выражением лица Виктора Вольдемаровича. Это длинное, лицо с седыми бакенбардами, крупными зубами и длинным носом выражало недоумение и вместе с тем дружелюбие и любезность. Внешний вид хозяина отличался респектабельностью: белая сорочка без галстука, легкие, на тонкой подошве штиблеты, халат с серебряной и золотой ниткой узора...
- Прошу... - Рука Прогонова указала путь в комнату, где в прозрачном блеске паркета отражались чинно расставленные в горках фарфор и хрусталь.
Посреди комнаты, очень не к месту, стояло чучело пингвина, вызвавшее в Ярославцеве нескрываемое удивление. Тем более чучело было обуто в домашние тапочки без задников.
- Птичка-ласточка моя, - произнес Прогонов нежно и взял пингвина за крыло, - ну- ка, проснись, ну-ка ванну прими...
Тут глаз птицы внезапно раскрылся: живой, блестящий... И пингвин, оказавшийся вовсе не чучелом, переваливаясь, вышел вон.
- Живу один, холостякую, - поделился Прогонов, затягивая ловкими, холеными пальцами узел на поясе халата. - Вот... завел животное. Экзотика, понимаете ли...
- М-да, - согласился Ярославцев, - чего-чего...
- Ходит сам в туалет, спускает за собой воду, любит принимать душ и обожает тяжелый рок, - гордо доложил хозяин. - Спит стоя. Очень удобно.
- Признаюсь, удивили, - сказал Ярославцев, усаживаясь в изысканное кресло из карельской березы. - Готов отплатить вам тем же. Не возражаете?
Любезное выражение лица Виктора Вольдемаровича трансформировалось в благожелательную озабоченность. Забарабанил выпуклыми ногтями по ореховому столику с инкрустацией слоновой кости.
- Коньяк? - вопросил галантно.
- Товарищ Прогонов, - начал Ярославцев, игнорируя предложение о коньяке. - Разрешите наконец представиться. Я - Хозяин. Такой пошлой кличкой, увы, меня окрестили дурные люди. Но я тот самый человек, на которого неоднократно ссылался ваш друг Матерый, как на избавителя якобы от прокурорских напастей и милицейских происков.
- Якобы, - вдумчиво повторил Прогонов. - Та-ак. А нельзя ли разъяснить, в чем суть прокурорских напастей и вообще ваших намеков?
- Извольте, - кивнул Ярославцев. - Разъясняю. Процедура разъяснений оказалась для Прогонова весьма неприятной: от слов собеседника он морщился, как от болезненных уколов, однако в глазах его проявилась готовность, отбросив ложную дипломатию, вести дальнейшие переговоры без затей, напрямик.
- Ну-с, довольно, кажется. - Ярославцев перевел дух. Теперь - хорошие новости: надеюсь, первая наша встреча окажется и послед... нет, предпоследней. Также надеюсь, что на последней встрече получу от вас несколько необходимых мне документов. Два-три чистых бланка советских паспортов, клише печатей к ним, водительские удостоверения с десятком-другим запасных талонов, а то мои, ваши, вернее, он вытащил из бумажника зеленые, с красной полосой карточки, - уже на исходе...
Мрачная тень легла на лицо Прогонова.
- Нет, - сказал Ярославцев. - Адрес секретного цеха на Пресне мне известен... там просто музей вещдоков... так что это не провокация, а деловой разговор, означающий: за подобные услуги вы получите еще и солидные деньги. Шантажировать же вас своей осведомленностью я не намерен. Эта осведомленность - лишь залог и подтверждение моей благожелательности.
- А! что означают, в свою очередь... солидные деньги? - спросил Прогонов с мягким сарказмом.
- Тысяч восемь... десять.
- Солидные? - переспросил Прогонов вежливо. - Вам не откажешь в чувстве юмора, дорогой гость.
- Бросьте паясничать! - Ярославцев рывком приподнялся из кресла.
Облезлые брови Прогонова вздернулись вверх, он засмеялся.
- Ну, право... Что за манеры? Вам-то уж не к лицу... Такой респектабельный господин...
- Вы правы. Извините. - Ярославцев вновь уселся в кресло. - Нервы. И вот еще... Главное. - Он вытащил паспорт Джимми. - Нужна копия. Один в один. Только с иной фотографией.
Прогонов достал из черепахового футлярчика небольшие, в позолоченной оправе очки. Полистал паспорт. Положил его на столик. Затем грустно и коротко заявил:
- Невозможно.
- Не принижайте высоту своей квалификации, - отмахнулся Ярославцев. - И... не вынуждайте меня прибегнуть к грубым приемам.
- Кстати, Матерый тоже сегодня меня навестил, неожиданно поделился Прогонов. - И тоже - заказы впрок... Не такие, конечно... - Кивнул на паспорт. - Ординарнее, попривычнее... Значит, где-то запахло горелым. Да! Оживился. - А почему бы Леше не представить вас мне в официальном порядке? И каким образом вы...
- Потому что вы - его капитал, - ответил Ярославцев. Тайный и неделимый. А каким образом?.. Оперативная работа. А ее методы огласке не подлежат. Хотя какие там методы сплошная импровизация...
- То есть вы совершаете воистину грабительское покушение на чужую собственность? - подытожил Прогонов. Отличненько. Но почему десять тысяч? Таким, кажется, обозначен гонорар, не ослышался? - Ладонью он бережно накрыл паспорт.
- Постыдитесь, Виктор Вольдемарович, - укорил Ярославцев. - Я ухожу из вашей жизни, оставляя вас в спокойствии и благоденствии. Вам бы уместно мне приплатить!
- Довод. Тогда, простите, вопрос сугубо интимного свойства: зачем вам именно туда? Я, к примеру, очень и очень вскользь наслышан, будто у Леши есть один карманный челюстно-лицевой хирург...
- Мне нравится их пестрая, буржуазная жизнь, - сказал Ярославцев. - Я безоглядно романтичен. Я авантюрист. Достаточно?
- Странно... - позволил себе порассуждать Виктор Вольдемарович, не принимая во внимание подчеркнутую сухость ответа. - Странно... А мне их жизнь... не нравится. Смотрю ее каждодневно по видеоканалам - собственным, разумеется... не нравится. Все деньги, деньги... Еще замечу: бездуховность и наплевательство на ближнего. Так это, так, права наша контрпропаганда. И преступность там кошмар беспросветный! Не говорю о гангстерах; улицы просто заполонены шпаной! Если бы нашей доблестной милиции на денек такую бы нагрузочку, как тамошней...
- А вот мне как раз не нравится наша доблестная милиция, - сказал Ярославцев. - И прочие органы. Когда надо, а может, когда и не надо, работать они умеют. И возмездие неотвратимо, вероятно, вам знаком подобный афоризм?
- К делу. - Прогонов взял паспорт в руки. - Что значит ваше предложение? Побег за границу, измена Родине. Статья за нумером 64, до смертной казни включительно. Это - о вас. Теперь обо мне, рабе божьем. Соучастие в упомянутом преступлении - раз. Изготовление документика - два. Тоже прилично... А я старый человек и хочу остаток дней...
- Вы старый мошенник, - перебил Ярославцев. - И извольте мыслить сообразно своему статусу. Да, между прочим: напоминаю об одном придурке, месяц назад купившем немыслимую сумму западногерманских марок вашего производства... Очень грубо, извините, но вы меня вынудили... Теперь уясните: я уеду, и все оборвется. Останется достаточно средств, чтобы жить честной жизнью обывателя и испустить последний вздох... не в больнице на зоне, без возврата трупа родственникам, хотя у вас вроде один пингвин - истинно заинтересованное лицо...
- Вы невыносимы! - произнес Прогонов со стоном. - Но вам надо сфотографироваться... И не в ателье, что на углу...
- Когда?
- Думаю, послезавтра.
- Мы очень плодотворно и результативно поговорили. Ярославцев направился в прихожую. - Срок вам - неделя. Удачи!
- Мне приходится, - Прогонов погладил по голове пингвина, любопытно высунувшегося из ванной в коридор, - пожелать удачи и вам. Удачи и... безвозвратной дороги.
- Одновременно мечтая: эх бы, да сверзился лайнер вместе с тобою из высей поднебесных на самую твердую почву земную! Да?
- Не секрет: люди греховны в своих помыслах, сокрушенно развел Прогонов широкими рукавами халата. - Вы чудовищно правы...
С тем и расстались.
- Теперь - следующая встреча... - прошептал Ярославцев, поворачивая ключ в замке зажигания. - Тьфу-тьфу, но пока все в полном соответствии с намеченным планом. Перевыполнения его не требуется, а недовыполнение смерти подобно. Приписки же исключены!
СЛЕДСТВИЕ
Арест Воронова оказался в ходе следствия событием переломным. Далее действие развивалось вскачь, бешеным темпом, и я знал: это путь к уже различимому финишу.
Из НТО поступила интересная новость: после особо критической экспертизы удалось идентифицировать смазанные отпечатки пальцев с пыльной бутылки из-под "Байкала", валявшейся среди прочих на балконе покойного Левы, с отпечатками, имевшимися в наличии в наших картотеках, Монина Алексея, кличка Матерый... Сравнив фоторобот "блондина" с фотографиями Монина, я без труда обнаружил сходство...
Встреча Матерого и Коржикова, состоявшаяся в пиццерии, была тщательно зафиксирована; разговор сводился к уничтожению вещественных доказательств по угонам, чем Коржиков впоследствии и занялся, а также к выражению тревог по поводу расследования убийства Колечицкого...
- При чем здесь Лева! - шипел Коржиков, терзая ножом вязкий сыр пиццы.
- А "Жигуль" его? Вдруг - экспертиза? - справедливо рассуждал Матерый. - Почерк Толькин... В общем, заметай следы на базе-складе и отрывайся в бега. Паспортишко у тебя запасной есть, штемпели в порядке...
После встречи с Коржиковым Матерый пиццерию незамедлительно покинул, причем держался крайне настороженно, посему службе наблюдения пришлось резко изменить тактику, пользуясь информацией о маршрутах передвижения объекта через службы ГАИ и других наших коллег... Выявилось несколько адресов, по которым Монин заезжал; "отработка" адресов началась тотчас же.
Коржикова задержали через два часа с поличным на базе-складе за городом. Получив весть о его препровождении в следственный изолятор, я неспешно принялся изучать всю имеющуюся на его шефа - Матерого информацию. Буйная уголовная молодость, где имел место инцидент с применением немецкого оружия - стародавний, до конца не выясненный, но существенный... Очевидно, имелся источник. Где-то в Крыму, вероятно, оттуда все началось. За выцветшими строками архивных дел вставала судьба: изломанная, тягостная, беспросветная... Но не мог я сейчас думать о ней, это сбивало, рассредоточивало, мысли ползли не те, ненужные.
В принципе Матерого можно было брать смело: наверняка в "Волге" его остались улики, связанные с убийством нанятых в Ростове "бойцов", "Волга" же, как установили, - та, с места происшествия; доказательства причастности к рыбно- икорным операциям были неопровержимы. Но и я, и - что удивительно начальство решили горячку не пороть. И каждый час дня сегодняшнего подтверждал целесообразность такого решения. Любопытные адреса открывал нам Матерый своими визитами, перспективные адреса! Визит первый был нанесен некоему Прогонову - реставратору и цинкографу - фигуре, появлявшейся в зоне повышенного внимания различных административных органов, хотя и не более того. В кругах, близких к криминальным, витали неподтвержденные слухи о подделках им художественных ценностей, о фальшивых дипломах. Но если и грешил Прогонов, то очень и очень втихую, избегая контактов, не реагируя на самые выгодные предложения, оставаясь вне досягаемости закона. Так и жил-поживал тихо-мирно, как инвалид труда, некогда надышавшийся опасной химии на типографском производстве, пенсионером. Пуганой, хитрой вороной таился на отшибе, патронируемый, уверен, проворными, хищными ястребами. Визит Монина к пенсионеру-инвалиду я посчитал событием знаменательным занервничавшему злодею многое могло потребоваться от мастера - изготовление тех же документов.
Следующий визит был нанесен гражданину Лямзину, надомнику, ранее судимому по валюте Лямзин являлся абонентом телефонного номера, по которому звонил Коржиков, беседуя тем не менее не с Лямзиным, а с Матерым Круг знакомств и взаимоотношений, таким образом, начал очерчиваться по характерному радиусу.
При всей осмотрительности Матерый вел себя весьма рискованно. Но риск, полагаю, диктовался недооценкой опасности. Монин питал надежды на начальный этап следствия, арест Воронова сваливал на случайность, а ее, случайность, в свою очередь, ободряюще подтвердила неприкосновенность Коржикова. Словом, спровоцировать его на лобовые действия нам удалось.
В течение дня он дважды заправлялся, оперативные группы едва успевали контролировать его передвижения, то и дело требуя подкрепления. Информация поступала беспрерывно, и по мере поступления ее я с унынием сознавал дело меняет окраску, оно чудовищно разрастается, и, главное, оно лишь в самом начале, ибо за встречами Монина забрезжило то, чем он занимался не по частностям, а в основном теневая экономика. И я крепко заколебался в своих способностях и силах, оценивая предстоящую, огромнейшую по масштабам, работу. Матерый виделся как один из участников мощной, разветвленной системы, а какой окажется система в целом?
- Ну вот, приехал домой, - разбитым, севшим голосом доложил мне Лузгин уже ночью. - Еще один такой денек, и хана мне.
- По-моему, это аварийный режим, - успокоил я, в душе сильно лукавя. - В бега они намыливаются.
- Ясное дело. Кстати, новость из прошлого, - поделился Лузгин. - На протяжении долгих лет Монин - персональный водитель Ярославцева. И помяни, Саша, мое слово он, Ярославцев, в этой игре если не ферзь, то уж не пешка. Последние встречи у Матерого сегодня какие, а? Все люди основательные, на хозяйстве. Придется призывать ОБХСС. Одну бригаду как минимум. Давай... пока! Башка разваливается по всем швам черепа. До завтра.
- Разрешите! - В кабинет вошел капитан Кровопусков из УВД, помощник Лузгина. Запыхавшийся, с выбившимся из-под кожаной, на меху куртки мохеровым комом шарфа. Вытащил конверт из кармана. - Только-только фото отпечатали. Ну, когда тот, Монин, по первому адресу приехал, мы тут же, около дома и сломались - с машиной что-то, карбюратор, час ковырялись. А человека, чтоб без дела не сидел, оставили для наблюдения - мало ли?..
- Ну-ну, - сказал я нетерпеливо.
- Вот Монин уехал вскоре, а следом буквально - этот. Капитан разложил снимки - Любуйтесь. Машина его, дверцу открывает... - Кашлянул в шарф. - Ну мы, конечно бы, за ним, но карбюратор, черт! В общем...
- Техника подвела, - резюмировал я, разглядывая снимки.
После Монина Прогонова навестил Ярославцев...
ЯРОСЛАВЦЕВ
- Миша, сердечно рад видеть тебя... - Ярославцев жестом пригласил присесть рядом с собой в машине полного, дородного мужчину с загорелым, в резких морщинах лицом. Рассказывай, как живешь, дорогой, какие проблемы...