Страница:
К кузне Абшана он пришел вместе с Афаргой, надеясь, что тот сумеет снять с неё злополучный ошейник. И тут выяснилось, что кузнец сам нуждается в помощи: в глаз ему при ковке попал крошечный осколок железа и вот уже больше суток не выходит, причиняя сильную боль. Осмотрев пострадавшего, аррант припомнил способ, практикуемый в селах Верхней Аррантиады. Заключался он в том, что попавшую в глаз соринку вымывали свежей кровью, пущенной из шейной жилы свиньи, овцы или коровы. Эвриху никогда прежде не приходилось им пользоваться, и он давно искал случая проверить, действительно ли от него может быть какая-то польза.
После первого промывания осколок железа зашевелился в глазу, а после третьего вышел из него, и Абшан заявил, что различает смутные очертания предметов. Но даже окончательно прозрев, он не сумел снять с Афарги ошейник, избавиться от коего ей, по его глубокому убеждению, не удастся до самой смерти.
Воспоминания о походе к кузнецу несколько отвлекли арранта от созерцания свадебного торжества. Мысли его помимо воли вернулись к беседе о ней с Газахларом, потребовавшим, чтобы он каким угодно образом удовлетворил требование Гитаго, успевшего, как выяснилось, нажаловаться уже оксару на несговорчивость и вызывающее поведение чужеземца. «Прав он или нет, но ссориться с ним из-за тебя я не желаю, — морщась, предупредил хозяин „Мраморного логова“ Эвриха, выслушав его заверения в том, что тот всего лишь не позволил обмануть себя наглому проходимцу. — С Гитаго я веду дела уже много лет, а рабыню ты себе в Мванааке какую угодно купишь. Денег я тебе дам, когда вернемся. Здесь же любая девка для тебя только обузой будет».
Тогда-то, будучи усталым и раздраженным, аррант и ляпнул: мол, раз уж вопрос спорный, так не спросить ли у самой Афарги, какого хозяина предпочитает она сама. Разумеется, это было несусветной глупостью, услышав которую Газахлар взглянул на арранта как на сумасшедшего и попросил не отнимать у него время и уладить спор с Гитаго по своему усмотрению, но к обоюдному удовольствию. Как это сделать, Эврих не придумал до сих пор, да и что тут можно придумать?..
— О, ты вернулся! Я слишком поздно узнал, что тебя включили в число приглашенных… — Встретивший арранта посреди улицы Джинлык увлек его во двор, где по обе стороны выложенных в ряд циновок восседали на корточках полсотни мужчин самого разного возраста.
— А где же невеста и остальные женщины?
— Тсс… Вопросы задашь вечером, а то из-за тебя и так тут чуть скандал не разразился. Не слишком-то часто на наши празднества приглашаются чужеземцы, — остановил его Джинлык и, ещё больше понижая голос, добавил: — Женщины и мужчины едят отдельно, дабы не смущать друг друга.
У Эвриха вертелся на языке вопрос: если озерники столь же деликатны и в постелях, то каким образом им удается обзаводиться потомством, но он благоразумно промолчал и опустился на корточки на указанное ему Джинлыком место.
Прислушиваясь и присматриваясь, аррант вскоре понял, что приглашен был, собственно говоря, не на саму свадьбу, а на пир, устроенный уже после того, как жених и невеста, совершив положенные обряды, были провозглашены мужем и женой. И значит, охота на машшала не была, как предполагал Эврих, своего рода испытанием ловкости и удачливости жениха, а являлась всего лишь развлечением — этаким спектаклем, от завершения коего уже решительно ничего не зависело. Однако и на пиру он мог узнать об озорниках много интересного, ибо до сей поры, например, не подозревал, что обширным двором, расположенным между четырьмя или пятью хижинами, совместно пользовались все их обитатели. Не догадывался он и о том, что праздничная одежда доброй половины присутствующих на торжестве мужчин сделана из рыбьей кожи. Только приглядевшись к ней как следует и потрогав, он припомнил, что видел нечто похожее на торгах Беловодья. Тогда он был так изумлен, узнав, из чего сработаны чудесные мягкие одеяния, что нарочно отправился в одну из отдаленных деревень, дабы взглянуть на умельцев, о коих не слыхивали ни в Нижней, ни в Верхней Аррантиадах. И не пожалел о проделанном пути.
Северные мастера шили из рыбьей кожи паруса для лодок, обтягивали ею шалаши, вставляли в окна вместо пластинок слюды и бычьего пузыря. Делали из неё рукавицы, рыбачьи и охотничьи плащи, фартуки и сумочки для рукоделия. С легких берестяных лодок — оморочек — ловили они в северных притоках Светыни и других реках ленка, кету и муксуна, кожа которых шла на обувь и рукавицы. Сомовью кожу использовали для изготовления рабочей одежды, а белую, хорошо поддающуюся окраске сазанью — для праздничных рубах…
— Да-да, — закивал пожилой озерник. — Одежда из рыбьей кожи хороша, и носить её может только мужчина, поразивший машшала в день своей свадьбы. Но выделывать её трудно — это праздничная одежда. К тому же молодежь нынче предпочитает наряжаться в привозные одеяния. Им и табапа плоха, и рыбья кожа недостаточно хороша, а подавай непременно такое, в чем пришлые купцы щеголяют.
Он с осуждением покосился на сидящего напротив мужчину в бледно-желтом саронге.
— Зачем мне заставлять жену выделывать рыбью кожу? Я предпочитаю, чтобы она берегла силы и радовала меня иным образом, — ухмыльнулся тот и спросил у Эвриха: — Правду ли говорят, что Газахлар собирается найти на Спящей деве небесный камень?
— Правда.
— Зря, значит, ноги стопчет. Сколько уж людей пытались залежи этого камня найти, а все тщетно. Осколки мелкие иногда попадаются у подножия горы, но до сих пор никто на них не разжился.
— А у самой воды искать его не пробовали? Слыхал я, будто озеро это потому Голубым и названо, что дно его устлано лазуритом.
— Слыхал я, будто люди в Мванааке на горшках глиняных плавают, да только какой же разумный человек этому поверит? — ответствовал обладатель желтого саронга, осушая бамбуковый стаканчик с шим-шимом во здравие Гурьяма.
Поскольку славословящий молодого мужа пожелал ему быть неутомимым и постоянным, как дующий каждое утро над Голубым озером ветер, Эврих не преминул поинтересоваться, чем объясняют местные жители это явление. И, получив, как обычно, ничего не разъясняющий ответ — мол, такова воля Богов, — вернулся к прерванному разговору.
— Напрасно ты не веришь, что люди могут плавать на горшках. Я сам видел это собственными глазами.
— А я вот не видел ни одного кусочка небесного камня, поднятого со дна Голубого озера! — упрямо заявил собеседник арранта. — Однако с удовольствием бы послушал, как и, главное, зачем обитателям Города Тысячи Храмов плавать на горшках? Ведь у них есть лодки, в которых может поместиться сто человек!
— Плоты из горшков вяжут жители селений, расположенных в верховьях Гвадиары. Там добывают отменную глину: красную — для блюд и плошек, светлую — для кувшинов и черную, из которой получаются особо прочные горшки для готовки. Но кувшины и горшки, хотя и тяжелые, стоят дешево, и возить их в столицу невыгодно. Вот сельские гончары и придумали сплавлять свои изделия по течению, объединяя в плоты локтей по шесть в ширину и по двенадцать в длину.
— Что же это за плот из горшков получится? — недоверчиво перебил арранта пожилой озерник.
— Сначала из бамбуковых стволов вяжется этакая двухслойная решетка, в каждую из ячеек которой устанавливают либо горшок, либо кувшин. Потом эти решетки связывают в один большой плот, — пояснил Эврих. — Полые сосуды придают ему плавучесть, а их тяжесть — остойчивость. Ну и сверху ещё можно какой-нибудь товар нагрузить.
— Хитрецы, однако! — восхитился обладатель желтого саронга.
— Да. От многодневного купания в водах Гвадиары керамика становится только прочнее. На хорошо вымоченный бамбук, из которого связана основа плота, в Мванааке тоже находятся покупатели, а чтобы вернуться домой, плотогоны нанимаются гребцами на купеческие лодки, идущие вверх по течению с товарами. Так что зря ты не верил тем, кто говорил, будто на горшках можно плавать.
— И все ж таки поверь мне, не выстлано дно Голубого озера небесным камнем. А ежели и есть он где-то на вершинах Спящей девы, так до них добираючись, легче легкого шею себе сломать.
Значит, ещё одна легенда оказалась не более чем красивой выдумкой, подумал Эврих, не испытав при этом ни малейшего разочарования. Он, в общем-то, успел свыкнуться с тем, что по-настоящему интересные вещи узнавал там, где не ожидал встретить ничего заслуживающего внимания. Заманчивый блеск сплошь и рядом оказывался сплошным надувательством, а загадки, подобные ветру, постоянно дующему по утрам над Голубым озером, в большинстве своем так и не удавалось разгадать…
Застолье между тем шло своим чередом. Гости, как принято, восхваляли достоинства Гурьяма и его жены, их родичей, близких и друзей. На смену опустевшим блюдам и кувшинам появлялись все новые и новые. Разговоры сделались громче; шим-шим — крепкий напиток, очень способствующий развязыванию языков и изготовляемый как из риса, так и из сорго, лился рекой, гости заедали его всевозможными кушаньями из рыбы, среди которых наибольшим успехом пользовался приготовленной молодой женой джал — тилапия, фаршированная земляными орехами, вываренными в кокосовом молоке; вяленые лягушки, муравьиные яйца и коровий послед.
Подвыпивший пожилой сосед принялся рассказывать Эвриху историю о водяных девах, живущих будто бы в озере, лежащем у подножия Слоновьих гор, но тут к ним подошел Джинлык, появление коего вызвало почему-то среди собравшихся оживленные перешептывания. Застольники, перестав болтать, провожали его взглядами, и аррант приготовился к тому, что сейчас с ним сыграют какую-нибудь безобидную шутку, как это водится на свадьбах.
— Эврих, тебе, как заморскому гостю, впервые удостоившемуся чести попасть на свадьбу озерников, Гурьям посылает особое блюдо, — провозгласил Джинлык. В левой руке у него была плетенная из тростника тарелочка, с которой он поднял двумя пальцами сине-зеленого жука, размерами с ноготь и, продемонстрировав присутствующим, бросил в наполненный шим-шимом стаканчик из мутного стекла. — Это нотх. Тебе надобно выпить шим-шим, одновременно разгрызя его.
Глядя на то, как жук поводит усиками и сучит лапками, силясь выбраться из шим-шима, аррант ощутил легкое недомогание, что, вероятно, отобразилось на его лице.
— Нотх, съеденный с наилучшими пожеланиями, принесет тебе удачу в делах. Кроме того, это довольно вкусно, — тихо добавил Джинлык.
Эврих затравленно оглянулся по сторонам. Нет, судя по лицам присутствующих, это была не шутка. На него смотрели выжидающе-торжественно и дружелюбно, хотя и с некоторым сомнением.
— Ну, давай же! — шепотом поторопил его Джинлык. — Ни один аррант такого ещё не пробовал! Да не забудь поблагодарить Гурьяма и пожелать ему долгих лет и многочисленного потомства.
— О, Великий Дух, не покинь меня! — пробормотал Эврих. Громко произнес слова благодарности, пожелал Гурьяму дожить до рождения прапра-правнуков, которых, разумеется, будет не меньше сотни, и поднес стакан к губам.
Джинлык забрался на лежащий близ берега валун, прозванный озорниками Змеиной головой, и сделал Эвриху знак следовать за собой. В голове у арранта слегка шумело от выпитого шим-шима, и движения были несколько замедленными, но, конечно же, он не мог упустить возможность поглядеть, как действует «владычное слово» его приятеля, коему якобы повинуются все окрестные крокодилы.
Вскарабкавшись вслед за Джинлыком на Змеиную голову, он окинул озаренную лучами заходящего солнца поверхность озера, над которой кружили летучие мыши.
— Ну? — спросил аррант. Вспомнил Волкодава с его чудесным Мышом, улыбнулся и решил, что, даже если ни один крокодил на призыв озерника не явится, все равно он не зря пришел сюда. Вечером Голубое озеро было столь же восхитительным, как и утром. Может статься, даже ещё более прекрасным и уж во всяком случае более таинственным.
— А брусок соли? Ты помнишь наш уговор?
— Ты же знаешь, у меня не было возможности сходить в мой шатер. Скажи свое владычное слово, и, если оно подействует, мы тотчас отправимся за солью, — пообещал Эврих.
Джинлык приложил ладони ко рту, запрокинул голову и гортанно крикнул:
— Имм-имм-имм!
Трижды он повторил свой призыв, и любовавшийся клубящимися над озером золотисто-розовыми облаками аррант уже решил было, что нынче «владычное слово» не сработает, когда озерник указал ему на заросли осоки, начинавшиеся неподалеку от Змеиной головы.
— Клянусь Тахмаангом, они и впрямь идут на твой зов! — изумленно воскликнул Эврих, увидев двух плывущих к ним крокодилов. — Вот уж не думал…
— Имм-имм-имм!.. — неслось над озером, и вот ещё один, два, три… полдюжины крокодилов устремились к Змеиной голове со всех сторон, бесшумно разрезая позолоченные лучами заходящего солнца воды.
— Этого не может быть, и все же…
— Довольно с тебя? Теперь надобно убираться отсюда, ибо даже я не знаю слова, по которому крокодилы будут выскакивать из своих шкур на потеху любопытному арранту, — заявил Джинлык и, схватив упирающегося Эвриха за руку, потащил в сторону разбитых подле Озерной крепости шатров.
— Но почему? Почему они пришли на твой зов? — вопрошал вне себя от изумления аррант. — Ведь вы их здесь не прикармливаете? Или это брачный призыв? Никогда не слыхал, чтобы эти твари ворковали, как голуби. Или ревом призывали подруг… Они же, подобно рыбам, не издают никаких звуков! Или у вас в Голубом озере водятся какие-то особые крокодилы?
— Верно! — рассмеялся Джинлык. — У нас чудесный край! В нем живут дивные звери, птицы, рыбы и крокодилы. Ты сам только что в этом убедился!
— Да уж, если бы не видел собственными глазами, не слышал собственными ушами, ни за что бы не поверил! — пробормотал Эврих, оглядываясь. Нет, ему в самом деле ничего не померещилось: пришедшие на зов озерника крокодилы карабкались на Змеиную голову!
Некоторое время приятели шли в полном молчании. Справившись с охватившим его изумлением, Эврих сообразил, что, ежели он примется расспрашивать Джинлыка, тот, раздувшись от гордости, замучит его шутками и ровным счетом ничего не скажет. А вот если промолчит, то озерник, пожалуй, не выдержит и сам объяснит, что к чему, ведь видно, как его распирает желание просветить невежественного, но алчущего знаний чужеземца.
Расчет оказался правильным — неподалеку от первых шатров Джинлык не выдержал:
— Не следовало бы мне открывать тебе тайну владычного слова, ну да человеку, съевшему нотха, трудно в чем-либо отказать. А поскольку я знаю, что, не добившись от меня объяснений, ты глаз не сомкнешь и, чего доброго, бросишься будить моих соплеменников, дабы выпытать у них великий секрет призывания крокодилов, придется мне самому его тебе поведать. — Озерник покосился на Эвриха и, видя, что тот твердо решил ничем не выдавать своего любопытства, с улыбкой продолжал: — Загадка, на которую знаешь ответ, теряет свою привлекательность, и все же вот тебе тайна владычного слова. Появившиеся на свет крокодильчики набирают воздух и, опустившись на дно, выпускают его из себя, издавая при этом звук «имм-имм-имм». Взрослые крокодилы немедленно плывут на звук, посмотреть на новорожденного, а самки даже тащат во рту пищу, чтобы накормить не способного пока что охотиться младенца.
— Здорово подмечено! — восхитился Эврих. — Значит, они кормят и своих, и чужих детей, не различая?
— Да как же их различить, ежели они вылупляются из яиц? — удивился Джинлык и, помолчав, добавил: — Крокодилы, в отличие от людей, не враждуют между собой и спешат на зов любого малыша своего племени. Кормят и защищают его даже ценой собственной жизни.
— Хвала крокодилам! — искренне провозгласил аррант. — У каждой твари есть свои недостатки и свои достоинства. Однако я никак не ожидал, что крокодилы отличаются таким чадолюбием… Гляди-ка! — прервал он сам себя. — Что это за кутерьма возле моего шатра? Никак Гитаго в гости пожаловал? Вот уж истинно говорят: крыса, однажды отведавшая сыру, придет за ним ещё раз!
— Вот он, аррант, хозяин рабыни! Эврих, ну наконец-то! Господин, поторопись, твой слуга убил телохранителя Гитаго!..
Гомон возбужденной толпы, расступившейся перед Эврихом, чтобы он мог подойти к своему шатру, мгновенно вышиб из его головы остатки хмеля. А беглый взгляд на стоящего у костра Тартунга с кванге в руках, жавшуюся к нему Афаргу, распростертое подле них тело и гневно размахивавшего руками крепыша Гитаго поведал ему обо всем происшедшем здесь в его отсутствие лучше, чем самый красноречивый рассказчик.
— Ага, явился! Пусть ответит за совершенное его рабом убийство! За неповиновение приказу Газахлара и умыкание чужой рабыни! — завопил Гитаго, приметив арранта.
— Погоди, почтенный, не ори! — в свой черед повысил голос Обрел, которого обступили привлеченные шумом Газахларовы воины.
Образовавшие кольцо вокруг костра, разожженного перед Эвриховым шатром, кочевники и обитатели озерного поселка улыбались и оживленно переговаривались, предвкушая предстоящую потеху. Убийство во время Великого Торжища — вещь небывалая, а то, что совершено оно чужеземцами, один из которых пытался завладеть чужой рабыней, доставшейся лекарю-арранту в результате Большой Игры, добавляло происходящему остроты.
— Я требую, чтобы аррант был наказан! Рабыня должна быть возвращена мне немедленно, а убийца моего телохранителя — предан казни! — в последний раз взвыл Гитаго, на плечах которого повисли пришедшие с ним из Мванааке купцы, прибывшие на место происшествия одновременно с Эврихом.
— Вай-ваг! Убийство во время Торжища — дело серьезное, — выступил из-за спины арранта Джинлык. — Разве можно решать серьезные дела криком? Надобно, дождавшись рассвета, собрать старейшин племен, чтобы они рассудили, кто виновник этих безобразий, и вынесли справедливый приговор.
— Да-да! Джинлык прав! Это дело подлежит обсуждению старейшин! — поддержали озерника местные жители и кочевники. Увещевания сотоварищей охладили пыл Гитаго, и он благоразумно помалкивал. Обрел, назначенный Газахларом старшим над пришедшими с ним воинами на время своего отсутствия, вздохнул с облегчением и вопросительно взглянул на арранта, не произнесшего ни слова с момента появления у костра и лихорадочно соображавшего, как с наименьшим ущербом выпутаться из щекотливого положения. Если дело дойдет до совета старейшин, отношения между Гитаго и Газахларом будут испорчены окончательно и бесповоротно, а именно этого владелец «Мраморного логова» стремился избежать, распорядившись, чтобы Эврих любой ценой нашел способ удовлетворить претензии торговца из Мванааке.
— Я полагаю, нам следует попытаться уладить возникшее недоразумение самим, прежде чем прибегать к помощи высокочтимых старейшин, — медленно произнес он, с надеждой поглядывая на спутников Гитаго, которые должны были понимать, что совет старейшин едва ли решит спор в пользу их товарища, а скандал между купцами не будет способствовать торговле и улучшению их отношений с кочевниками и озерниками.
— Почтенный врачеватель, безусловно, прав! — выступил вперед дородный купец с окладистой курчавой бородой. — Нам незачем отрывать глубокочтимых старейшин от их дел для того, чтобы улаживать наши разногласия. Клянусь Белгони, мы способны справиться с ними своими силами, не так ли, Амрел?
— Истинно так! — подхватил высокий узколицый Амрел, голову коего украшал несоразмерно большой тюрбан.
— Тогда прошу пожаловать в мой шатер для беседы, — предложил Эврих, к вящему разочарованию толпящихся вокруг костра зевак. — Афарга, зажги жаровню и светильники. Тартунг, позаботься о том, чтобы уважаемые гости не испытывали жажды.
Аррант откинул входной полог шатра и попросил Джинлыка и Обрела присутствовать при его переговорах с купцами. Гитаго, узколицый Амрел, пышнобородый Йокиат и Хайваш — маленький юркий старик с острыми мышиными глазками, опустились на циновки. Сопровождавшие их телохранители остались снаружи, поскольку места для них в шатре не нашлось.
Некоторое время почтенные купцы, Джинлык и Обрел осматривались по сторонам, с неудовольствием прислушиваясь к ропоту не желавших уходить от шатра зевак, а затем Гитаго, изобразив на лице нечто отдаленно напоминавшее улыбку, изрек, обращаясь к Эвриху:
— Признаю, я совершил ошибку, не подождав тебя. Однако уважаемый Газахлар заверил меня, уезжая к Спящей деве, что я могу беспрепятственно забрать принадлежащую мне рабыню как только пожелаю. Я ждал, что, получив соответствующие указания, ты вернешь её мне с приличествующими случаю извинениями, но коль скоро этого не произошло, вынужден был, выбрав подходящий момент, сам посетить твой шатер. И тут твой сумасшедший раб…
Эврих нарочито громко зевнул, мысленно обругав себя за то, что недооценил крепость выпитого на свадьбе шим-шима.
— Твой раб выстрелил из своей трубки в моего телохранителя отравленной стрелой и убил его. Он грозился убить и меня, но, если ты вернешь мне беглую рабыню и заплатишь сколько-нибудь за совершенное убийство, я готов забыть обо всем случившемся. Хотя человек мой стоил десятка таких скверных мальчишек и смерть его глубоко меня опечалила…
Внимая плавной, лишенной обычного «эканья» речи Гитаго, пришедшие с ним купцы многозначительно перемигивались. Афарга, забившись в дальний угол, сверкала оттуда перепуганными, ненавидящими глазами. Вернувшийся в шатер с бурдюком в руках Тартунг скалился нехорошей улыбкой, а Обрел с Джинлыком нетерпеливо поглядывали на арранта, сделавшегося почему-то очень уж молчаливым и безучастным.
— Меня тоже глубоко опечалила смерть твоего телохранителя, — промолвил Эврих после того, как Гитаго закончил свою блестящую и на редкость складную речь. — Я непременно помог бы ему, но, увы, от хирлы нет противоядия. Особенно же прискорбно, что человек этот погиб бесславно и бессмысленно, и, боюсь, Великий Дух спросит с тебя за его смерть. Ибо, убив его, мой слуга исполнил свой долг, заключавшийся в защите моего добра. И, к слову сказать, называя свободного человека рабом, ты наносишь ему тягчайшее оскорбление, так что, ежели Тартунг выльет тебе на голову содержимое принесенного им бурдюка, у меня не повернется язык обругать его за это.
— Почтенный Эврих, мы не потерпим!.. — начал было Йокиат, но аррант прервал его гневным жестом.
— Чего?! Почему вы считаете, что я должен терпеть чьи-то посягательства на свою собственность? И позволяете себе ругать моего верного слугу за то что он честно и бесстрашно выполнил свой долг?
— Но, Газахлар… э-э-э…. — вновь вернулся к своей блеющей, спотыкающейся манере разговора избавившийся, казалось бы, от неё со дня их последней встречи Гитаго.
— С таким же успехом Газахлар мог позволить тебе снять с небосвода луну или даже солнце! С чего ты решил, будто он может распоряжаться моим имуществом? Я служу у него, но не принадлежу ему, о чем тебе, без сомнения, известно!
— Вероятно, наш товарищ неправильно понял почтенного Газахлара. Однако все ещё можно исправить, — вкрадчиво прошелестел Хайваш. — Неужто такие уважаемые люди позволят себе ссориться из-за какой-то рабыни?
— Ваш Гитаго пытался завладеть моей собственностью, пользуясь моим отсутствием. Его человек был убит моим слугой, когда тот хотел увести из моего шатра мою рабыню. Как вы называете людей, посягнувших на ваши товары, и какая кара ждет их при поимке с поличным? И кстати, спасут ли их от заслуженного наказания уверения, будто Газахлар или кто-либо иной позволил им завладеть вашими тканями, посудой, оружием или инструментами?..
Эврих не зря числился среди лучших учеников в школе блистательного Силиона. Он был приучен аргументировать свою речь и часто выходил победителем в диспутах, да и случай, в общем-то, был столь очевидным, что, когда Гитаго попытался обвинить арранта в том, что тот ставит все с ног на голову, на него зашикали свои же товарищи.
— Быть может, поступок Гитаго выглядит в твоих глазах неблаговидным, — рассудительно промолвил Йокиат, когда страсти несколько поутихли. — И все же, смею тебя заверить, спутник наш никогда бы не попытался увести твою рабыню, если бы не считал, что у вас с Газахларом достигнута относительно неё договоренность. Но, если этого по каким-то причинам не произошло, почему бы вам не обсудить этот вопрос сейчас?
— Что же нам обсуждать? — прикинулся удивленным Эврих, хотя именно такого поворота разговора и ожидал. — Впрочем, после того как я получу ну, скажем, сто дакков в качестве возмещения ущерба за причиненные хлопоты и обиды, я готов выслушать любое разумное предложение.
— Сто дакков?! — ахнул Гитаго.
— Разумеется. Я должен вознаградить своего слугу за верную службу, а себя — за необходимость выслушивать ложь и оскорбления, вместо того чтобы спать и видеть греющие душу сны, — невозмутимо изрек Эврих, сознавая, что так просто ему от столичных купцов не отделаться и подготавливая почву для очередного хода, который избавит Афаргу от домогательств Гитаго, а его самого — от упреков Газахлара в том, будто бы он не сделал все возможное, дабы решить спор к обоюдному удовольствию и удовлетворению.
— Сто дакков — сумма ни с чем не сообразная, но если бы ты удовлетворился тридцатью… — прошелестел Хайваш.
— Тартунг, ты принес пиво? Ну так разливай, и пусть все видят, как ты страдаешь из-за того, что тебе пришлось убить человека, виновного лишь в том, что добросовестно выполнял приказ не слишком рассудительного и благоразумного хозяина.
После первого промывания осколок железа зашевелился в глазу, а после третьего вышел из него, и Абшан заявил, что различает смутные очертания предметов. Но даже окончательно прозрев, он не сумел снять с Афарги ошейник, избавиться от коего ей, по его глубокому убеждению, не удастся до самой смерти.
Воспоминания о походе к кузнецу несколько отвлекли арранта от созерцания свадебного торжества. Мысли его помимо воли вернулись к беседе о ней с Газахларом, потребовавшим, чтобы он каким угодно образом удовлетворил требование Гитаго, успевшего, как выяснилось, нажаловаться уже оксару на несговорчивость и вызывающее поведение чужеземца. «Прав он или нет, но ссориться с ним из-за тебя я не желаю, — морщась, предупредил хозяин „Мраморного логова“ Эвриха, выслушав его заверения в том, что тот всего лишь не позволил обмануть себя наглому проходимцу. — С Гитаго я веду дела уже много лет, а рабыню ты себе в Мванааке какую угодно купишь. Денег я тебе дам, когда вернемся. Здесь же любая девка для тебя только обузой будет».
Тогда-то, будучи усталым и раздраженным, аррант и ляпнул: мол, раз уж вопрос спорный, так не спросить ли у самой Афарги, какого хозяина предпочитает она сама. Разумеется, это было несусветной глупостью, услышав которую Газахлар взглянул на арранта как на сумасшедшего и попросил не отнимать у него время и уладить спор с Гитаго по своему усмотрению, но к обоюдному удовольствию. Как это сделать, Эврих не придумал до сих пор, да и что тут можно придумать?..
— О, ты вернулся! Я слишком поздно узнал, что тебя включили в число приглашенных… — Встретивший арранта посреди улицы Джинлык увлек его во двор, где по обе стороны выложенных в ряд циновок восседали на корточках полсотни мужчин самого разного возраста.
— А где же невеста и остальные женщины?
— Тсс… Вопросы задашь вечером, а то из-за тебя и так тут чуть скандал не разразился. Не слишком-то часто на наши празднества приглашаются чужеземцы, — остановил его Джинлык и, ещё больше понижая голос, добавил: — Женщины и мужчины едят отдельно, дабы не смущать друг друга.
У Эвриха вертелся на языке вопрос: если озерники столь же деликатны и в постелях, то каким образом им удается обзаводиться потомством, но он благоразумно промолчал и опустился на корточки на указанное ему Джинлыком место.
Прислушиваясь и присматриваясь, аррант вскоре понял, что приглашен был, собственно говоря, не на саму свадьбу, а на пир, устроенный уже после того, как жених и невеста, совершив положенные обряды, были провозглашены мужем и женой. И значит, охота на машшала не была, как предполагал Эврих, своего рода испытанием ловкости и удачливости жениха, а являлась всего лишь развлечением — этаким спектаклем, от завершения коего уже решительно ничего не зависело. Однако и на пиру он мог узнать об озорниках много интересного, ибо до сей поры, например, не подозревал, что обширным двором, расположенным между четырьмя или пятью хижинами, совместно пользовались все их обитатели. Не догадывался он и о том, что праздничная одежда доброй половины присутствующих на торжестве мужчин сделана из рыбьей кожи. Только приглядевшись к ней как следует и потрогав, он припомнил, что видел нечто похожее на торгах Беловодья. Тогда он был так изумлен, узнав, из чего сработаны чудесные мягкие одеяния, что нарочно отправился в одну из отдаленных деревень, дабы взглянуть на умельцев, о коих не слыхивали ни в Нижней, ни в Верхней Аррантиадах. И не пожалел о проделанном пути.
Северные мастера шили из рыбьей кожи паруса для лодок, обтягивали ею шалаши, вставляли в окна вместо пластинок слюды и бычьего пузыря. Делали из неё рукавицы, рыбачьи и охотничьи плащи, фартуки и сумочки для рукоделия. С легких берестяных лодок — оморочек — ловили они в северных притоках Светыни и других реках ленка, кету и муксуна, кожа которых шла на обувь и рукавицы. Сомовью кожу использовали для изготовления рабочей одежды, а белую, хорошо поддающуюся окраске сазанью — для праздничных рубах…
— Да-да, — закивал пожилой озерник. — Одежда из рыбьей кожи хороша, и носить её может только мужчина, поразивший машшала в день своей свадьбы. Но выделывать её трудно — это праздничная одежда. К тому же молодежь нынче предпочитает наряжаться в привозные одеяния. Им и табапа плоха, и рыбья кожа недостаточно хороша, а подавай непременно такое, в чем пришлые купцы щеголяют.
Он с осуждением покосился на сидящего напротив мужчину в бледно-желтом саронге.
— Зачем мне заставлять жену выделывать рыбью кожу? Я предпочитаю, чтобы она берегла силы и радовала меня иным образом, — ухмыльнулся тот и спросил у Эвриха: — Правду ли говорят, что Газахлар собирается найти на Спящей деве небесный камень?
— Правда.
— Зря, значит, ноги стопчет. Сколько уж людей пытались залежи этого камня найти, а все тщетно. Осколки мелкие иногда попадаются у подножия горы, но до сих пор никто на них не разжился.
— А у самой воды искать его не пробовали? Слыхал я, будто озеро это потому Голубым и названо, что дно его устлано лазуритом.
— Слыхал я, будто люди в Мванааке на горшках глиняных плавают, да только какой же разумный человек этому поверит? — ответствовал обладатель желтого саронга, осушая бамбуковый стаканчик с шим-шимом во здравие Гурьяма.
Поскольку славословящий молодого мужа пожелал ему быть неутомимым и постоянным, как дующий каждое утро над Голубым озером ветер, Эврих не преминул поинтересоваться, чем объясняют местные жители это явление. И, получив, как обычно, ничего не разъясняющий ответ — мол, такова воля Богов, — вернулся к прерванному разговору.
— Напрасно ты не веришь, что люди могут плавать на горшках. Я сам видел это собственными глазами.
— А я вот не видел ни одного кусочка небесного камня, поднятого со дна Голубого озера! — упрямо заявил собеседник арранта. — Однако с удовольствием бы послушал, как и, главное, зачем обитателям Города Тысячи Храмов плавать на горшках? Ведь у них есть лодки, в которых может поместиться сто человек!
— Плоты из горшков вяжут жители селений, расположенных в верховьях Гвадиары. Там добывают отменную глину: красную — для блюд и плошек, светлую — для кувшинов и черную, из которой получаются особо прочные горшки для готовки. Но кувшины и горшки, хотя и тяжелые, стоят дешево, и возить их в столицу невыгодно. Вот сельские гончары и придумали сплавлять свои изделия по течению, объединяя в плоты локтей по шесть в ширину и по двенадцать в длину.
— Что же это за плот из горшков получится? — недоверчиво перебил арранта пожилой озерник.
— Сначала из бамбуковых стволов вяжется этакая двухслойная решетка, в каждую из ячеек которой устанавливают либо горшок, либо кувшин. Потом эти решетки связывают в один большой плот, — пояснил Эврих. — Полые сосуды придают ему плавучесть, а их тяжесть — остойчивость. Ну и сверху ещё можно какой-нибудь товар нагрузить.
— Хитрецы, однако! — восхитился обладатель желтого саронга.
— Да. От многодневного купания в водах Гвадиары керамика становится только прочнее. На хорошо вымоченный бамбук, из которого связана основа плота, в Мванааке тоже находятся покупатели, а чтобы вернуться домой, плотогоны нанимаются гребцами на купеческие лодки, идущие вверх по течению с товарами. Так что зря ты не верил тем, кто говорил, будто на горшках можно плавать.
— И все ж таки поверь мне, не выстлано дно Голубого озера небесным камнем. А ежели и есть он где-то на вершинах Спящей девы, так до них добираючись, легче легкого шею себе сломать.
Значит, ещё одна легенда оказалась не более чем красивой выдумкой, подумал Эврих, не испытав при этом ни малейшего разочарования. Он, в общем-то, успел свыкнуться с тем, что по-настоящему интересные вещи узнавал там, где не ожидал встретить ничего заслуживающего внимания. Заманчивый блеск сплошь и рядом оказывался сплошным надувательством, а загадки, подобные ветру, постоянно дующему по утрам над Голубым озером, в большинстве своем так и не удавалось разгадать…
Застолье между тем шло своим чередом. Гости, как принято, восхваляли достоинства Гурьяма и его жены, их родичей, близких и друзей. На смену опустевшим блюдам и кувшинам появлялись все новые и новые. Разговоры сделались громче; шим-шим — крепкий напиток, очень способствующий развязыванию языков и изготовляемый как из риса, так и из сорго, лился рекой, гости заедали его всевозможными кушаньями из рыбы, среди которых наибольшим успехом пользовался приготовленной молодой женой джал — тилапия, фаршированная земляными орехами, вываренными в кокосовом молоке; вяленые лягушки, муравьиные яйца и коровий послед.
Подвыпивший пожилой сосед принялся рассказывать Эвриху историю о водяных девах, живущих будто бы в озере, лежащем у подножия Слоновьих гор, но тут к ним подошел Джинлык, появление коего вызвало почему-то среди собравшихся оживленные перешептывания. Застольники, перестав болтать, провожали его взглядами, и аррант приготовился к тому, что сейчас с ним сыграют какую-нибудь безобидную шутку, как это водится на свадьбах.
— Эврих, тебе, как заморскому гостю, впервые удостоившемуся чести попасть на свадьбу озерников, Гурьям посылает особое блюдо, — провозгласил Джинлык. В левой руке у него была плетенная из тростника тарелочка, с которой он поднял двумя пальцами сине-зеленого жука, размерами с ноготь и, продемонстрировав присутствующим, бросил в наполненный шим-шимом стаканчик из мутного стекла. — Это нотх. Тебе надобно выпить шим-шим, одновременно разгрызя его.
Глядя на то, как жук поводит усиками и сучит лапками, силясь выбраться из шим-шима, аррант ощутил легкое недомогание, что, вероятно, отобразилось на его лице.
— Нотх, съеденный с наилучшими пожеланиями, принесет тебе удачу в делах. Кроме того, это довольно вкусно, — тихо добавил Джинлык.
Эврих затравленно оглянулся по сторонам. Нет, судя по лицам присутствующих, это была не шутка. На него смотрели выжидающе-торжественно и дружелюбно, хотя и с некоторым сомнением.
— Ну, давай же! — шепотом поторопил его Джинлык. — Ни один аррант такого ещё не пробовал! Да не забудь поблагодарить Гурьяма и пожелать ему долгих лет и многочисленного потомства.
— О, Великий Дух, не покинь меня! — пробормотал Эврих. Громко произнес слова благодарности, пожелал Гурьяму дожить до рождения прапра-правнуков, которых, разумеется, будет не меньше сотни, и поднес стакан к губам.
Джинлык забрался на лежащий близ берега валун, прозванный озорниками Змеиной головой, и сделал Эвриху знак следовать за собой. В голове у арранта слегка шумело от выпитого шим-шима, и движения были несколько замедленными, но, конечно же, он не мог упустить возможность поглядеть, как действует «владычное слово» его приятеля, коему якобы повинуются все окрестные крокодилы.
Вскарабкавшись вслед за Джинлыком на Змеиную голову, он окинул озаренную лучами заходящего солнца поверхность озера, над которой кружили летучие мыши.
— Ну? — спросил аррант. Вспомнил Волкодава с его чудесным Мышом, улыбнулся и решил, что, даже если ни один крокодил на призыв озерника не явится, все равно он не зря пришел сюда. Вечером Голубое озеро было столь же восхитительным, как и утром. Может статься, даже ещё более прекрасным и уж во всяком случае более таинственным.
— А брусок соли? Ты помнишь наш уговор?
— Ты же знаешь, у меня не было возможности сходить в мой шатер. Скажи свое владычное слово, и, если оно подействует, мы тотчас отправимся за солью, — пообещал Эврих.
Джинлык приложил ладони ко рту, запрокинул голову и гортанно крикнул:
— Имм-имм-имм!
Трижды он повторил свой призыв, и любовавшийся клубящимися над озером золотисто-розовыми облаками аррант уже решил было, что нынче «владычное слово» не сработает, когда озерник указал ему на заросли осоки, начинавшиеся неподалеку от Змеиной головы.
— Клянусь Тахмаангом, они и впрямь идут на твой зов! — изумленно воскликнул Эврих, увидев двух плывущих к ним крокодилов. — Вот уж не думал…
— Имм-имм-имм!.. — неслось над озером, и вот ещё один, два, три… полдюжины крокодилов устремились к Змеиной голове со всех сторон, бесшумно разрезая позолоченные лучами заходящего солнца воды.
— Этого не может быть, и все же…
— Довольно с тебя? Теперь надобно убираться отсюда, ибо даже я не знаю слова, по которому крокодилы будут выскакивать из своих шкур на потеху любопытному арранту, — заявил Джинлык и, схватив упирающегося Эвриха за руку, потащил в сторону разбитых подле Озерной крепости шатров.
— Но почему? Почему они пришли на твой зов? — вопрошал вне себя от изумления аррант. — Ведь вы их здесь не прикармливаете? Или это брачный призыв? Никогда не слыхал, чтобы эти твари ворковали, как голуби. Или ревом призывали подруг… Они же, подобно рыбам, не издают никаких звуков! Или у вас в Голубом озере водятся какие-то особые крокодилы?
— Верно! — рассмеялся Джинлык. — У нас чудесный край! В нем живут дивные звери, птицы, рыбы и крокодилы. Ты сам только что в этом убедился!
— Да уж, если бы не видел собственными глазами, не слышал собственными ушами, ни за что бы не поверил! — пробормотал Эврих, оглядываясь. Нет, ему в самом деле ничего не померещилось: пришедшие на зов озерника крокодилы карабкались на Змеиную голову!
Некоторое время приятели шли в полном молчании. Справившись с охватившим его изумлением, Эврих сообразил, что, ежели он примется расспрашивать Джинлыка, тот, раздувшись от гордости, замучит его шутками и ровным счетом ничего не скажет. А вот если промолчит, то озерник, пожалуй, не выдержит и сам объяснит, что к чему, ведь видно, как его распирает желание просветить невежественного, но алчущего знаний чужеземца.
Расчет оказался правильным — неподалеку от первых шатров Джинлык не выдержал:
— Не следовало бы мне открывать тебе тайну владычного слова, ну да человеку, съевшему нотха, трудно в чем-либо отказать. А поскольку я знаю, что, не добившись от меня объяснений, ты глаз не сомкнешь и, чего доброго, бросишься будить моих соплеменников, дабы выпытать у них великий секрет призывания крокодилов, придется мне самому его тебе поведать. — Озерник покосился на Эвриха и, видя, что тот твердо решил ничем не выдавать своего любопытства, с улыбкой продолжал: — Загадка, на которую знаешь ответ, теряет свою привлекательность, и все же вот тебе тайна владычного слова. Появившиеся на свет крокодильчики набирают воздух и, опустившись на дно, выпускают его из себя, издавая при этом звук «имм-имм-имм». Взрослые крокодилы немедленно плывут на звук, посмотреть на новорожденного, а самки даже тащат во рту пищу, чтобы накормить не способного пока что охотиться младенца.
— Здорово подмечено! — восхитился Эврих. — Значит, они кормят и своих, и чужих детей, не различая?
— Да как же их различить, ежели они вылупляются из яиц? — удивился Джинлык и, помолчав, добавил: — Крокодилы, в отличие от людей, не враждуют между собой и спешат на зов любого малыша своего племени. Кормят и защищают его даже ценой собственной жизни.
— Хвала крокодилам! — искренне провозгласил аррант. — У каждой твари есть свои недостатки и свои достоинства. Однако я никак не ожидал, что крокодилы отличаются таким чадолюбием… Гляди-ка! — прервал он сам себя. — Что это за кутерьма возле моего шатра? Никак Гитаго в гости пожаловал? Вот уж истинно говорят: крыса, однажды отведавшая сыру, придет за ним ещё раз!
— Вот он, аррант, хозяин рабыни! Эврих, ну наконец-то! Господин, поторопись, твой слуга убил телохранителя Гитаго!..
Гомон возбужденной толпы, расступившейся перед Эврихом, чтобы он мог подойти к своему шатру, мгновенно вышиб из его головы остатки хмеля. А беглый взгляд на стоящего у костра Тартунга с кванге в руках, жавшуюся к нему Афаргу, распростертое подле них тело и гневно размахивавшего руками крепыша Гитаго поведал ему обо всем происшедшем здесь в его отсутствие лучше, чем самый красноречивый рассказчик.
— Ага, явился! Пусть ответит за совершенное его рабом убийство! За неповиновение приказу Газахлара и умыкание чужой рабыни! — завопил Гитаго, приметив арранта.
— Погоди, почтенный, не ори! — в свой черед повысил голос Обрел, которого обступили привлеченные шумом Газахларовы воины.
Образовавшие кольцо вокруг костра, разожженного перед Эвриховым шатром, кочевники и обитатели озерного поселка улыбались и оживленно переговаривались, предвкушая предстоящую потеху. Убийство во время Великого Торжища — вещь небывалая, а то, что совершено оно чужеземцами, один из которых пытался завладеть чужой рабыней, доставшейся лекарю-арранту в результате Большой Игры, добавляло происходящему остроты.
— Я требую, чтобы аррант был наказан! Рабыня должна быть возвращена мне немедленно, а убийца моего телохранителя — предан казни! — в последний раз взвыл Гитаго, на плечах которого повисли пришедшие с ним из Мванааке купцы, прибывшие на место происшествия одновременно с Эврихом.
— Вай-ваг! Убийство во время Торжища — дело серьезное, — выступил из-за спины арранта Джинлык. — Разве можно решать серьезные дела криком? Надобно, дождавшись рассвета, собрать старейшин племен, чтобы они рассудили, кто виновник этих безобразий, и вынесли справедливый приговор.
— Да-да! Джинлык прав! Это дело подлежит обсуждению старейшин! — поддержали озерника местные жители и кочевники. Увещевания сотоварищей охладили пыл Гитаго, и он благоразумно помалкивал. Обрел, назначенный Газахларом старшим над пришедшими с ним воинами на время своего отсутствия, вздохнул с облегчением и вопросительно взглянул на арранта, не произнесшего ни слова с момента появления у костра и лихорадочно соображавшего, как с наименьшим ущербом выпутаться из щекотливого положения. Если дело дойдет до совета старейшин, отношения между Гитаго и Газахларом будут испорчены окончательно и бесповоротно, а именно этого владелец «Мраморного логова» стремился избежать, распорядившись, чтобы Эврих любой ценой нашел способ удовлетворить претензии торговца из Мванааке.
— Я полагаю, нам следует попытаться уладить возникшее недоразумение самим, прежде чем прибегать к помощи высокочтимых старейшин, — медленно произнес он, с надеждой поглядывая на спутников Гитаго, которые должны были понимать, что совет старейшин едва ли решит спор в пользу их товарища, а скандал между купцами не будет способствовать торговле и улучшению их отношений с кочевниками и озерниками.
— Почтенный врачеватель, безусловно, прав! — выступил вперед дородный купец с окладистой курчавой бородой. — Нам незачем отрывать глубокочтимых старейшин от их дел для того, чтобы улаживать наши разногласия. Клянусь Белгони, мы способны справиться с ними своими силами, не так ли, Амрел?
— Истинно так! — подхватил высокий узколицый Амрел, голову коего украшал несоразмерно большой тюрбан.
— Тогда прошу пожаловать в мой шатер для беседы, — предложил Эврих, к вящему разочарованию толпящихся вокруг костра зевак. — Афарга, зажги жаровню и светильники. Тартунг, позаботься о том, чтобы уважаемые гости не испытывали жажды.
Аррант откинул входной полог шатра и попросил Джинлыка и Обрела присутствовать при его переговорах с купцами. Гитаго, узколицый Амрел, пышнобородый Йокиат и Хайваш — маленький юркий старик с острыми мышиными глазками, опустились на циновки. Сопровождавшие их телохранители остались снаружи, поскольку места для них в шатре не нашлось.
Некоторое время почтенные купцы, Джинлык и Обрел осматривались по сторонам, с неудовольствием прислушиваясь к ропоту не желавших уходить от шатра зевак, а затем Гитаго, изобразив на лице нечто отдаленно напоминавшее улыбку, изрек, обращаясь к Эвриху:
— Признаю, я совершил ошибку, не подождав тебя. Однако уважаемый Газахлар заверил меня, уезжая к Спящей деве, что я могу беспрепятственно забрать принадлежащую мне рабыню как только пожелаю. Я ждал, что, получив соответствующие указания, ты вернешь её мне с приличествующими случаю извинениями, но коль скоро этого не произошло, вынужден был, выбрав подходящий момент, сам посетить твой шатер. И тут твой сумасшедший раб…
Эврих нарочито громко зевнул, мысленно обругав себя за то, что недооценил крепость выпитого на свадьбе шим-шима.
— Твой раб выстрелил из своей трубки в моего телохранителя отравленной стрелой и убил его. Он грозился убить и меня, но, если ты вернешь мне беглую рабыню и заплатишь сколько-нибудь за совершенное убийство, я готов забыть обо всем случившемся. Хотя человек мой стоил десятка таких скверных мальчишек и смерть его глубоко меня опечалила…
Внимая плавной, лишенной обычного «эканья» речи Гитаго, пришедшие с ним купцы многозначительно перемигивались. Афарга, забившись в дальний угол, сверкала оттуда перепуганными, ненавидящими глазами. Вернувшийся в шатер с бурдюком в руках Тартунг скалился нехорошей улыбкой, а Обрел с Джинлыком нетерпеливо поглядывали на арранта, сделавшегося почему-то очень уж молчаливым и безучастным.
— Меня тоже глубоко опечалила смерть твоего телохранителя, — промолвил Эврих после того, как Гитаго закончил свою блестящую и на редкость складную речь. — Я непременно помог бы ему, но, увы, от хирлы нет противоядия. Особенно же прискорбно, что человек этот погиб бесславно и бессмысленно, и, боюсь, Великий Дух спросит с тебя за его смерть. Ибо, убив его, мой слуга исполнил свой долг, заключавшийся в защите моего добра. И, к слову сказать, называя свободного человека рабом, ты наносишь ему тягчайшее оскорбление, так что, ежели Тартунг выльет тебе на голову содержимое принесенного им бурдюка, у меня не повернется язык обругать его за это.
— Почтенный Эврих, мы не потерпим!.. — начал было Йокиат, но аррант прервал его гневным жестом.
— Чего?! Почему вы считаете, что я должен терпеть чьи-то посягательства на свою собственность? И позволяете себе ругать моего верного слугу за то что он честно и бесстрашно выполнил свой долг?
— Но, Газахлар… э-э-э…. — вновь вернулся к своей блеющей, спотыкающейся манере разговора избавившийся, казалось бы, от неё со дня их последней встречи Гитаго.
— С таким же успехом Газахлар мог позволить тебе снять с небосвода луну или даже солнце! С чего ты решил, будто он может распоряжаться моим имуществом? Я служу у него, но не принадлежу ему, о чем тебе, без сомнения, известно!
— Вероятно, наш товарищ неправильно понял почтенного Газахлара. Однако все ещё можно исправить, — вкрадчиво прошелестел Хайваш. — Неужто такие уважаемые люди позволят себе ссориться из-за какой-то рабыни?
— Ваш Гитаго пытался завладеть моей собственностью, пользуясь моим отсутствием. Его человек был убит моим слугой, когда тот хотел увести из моего шатра мою рабыню. Как вы называете людей, посягнувших на ваши товары, и какая кара ждет их при поимке с поличным? И кстати, спасут ли их от заслуженного наказания уверения, будто Газахлар или кто-либо иной позволил им завладеть вашими тканями, посудой, оружием или инструментами?..
Эврих не зря числился среди лучших учеников в школе блистательного Силиона. Он был приучен аргументировать свою речь и часто выходил победителем в диспутах, да и случай, в общем-то, был столь очевидным, что, когда Гитаго попытался обвинить арранта в том, что тот ставит все с ног на голову, на него зашикали свои же товарищи.
— Быть может, поступок Гитаго выглядит в твоих глазах неблаговидным, — рассудительно промолвил Йокиат, когда страсти несколько поутихли. — И все же, смею тебя заверить, спутник наш никогда бы не попытался увести твою рабыню, если бы не считал, что у вас с Газахларом достигнута относительно неё договоренность. Но, если этого по каким-то причинам не произошло, почему бы вам не обсудить этот вопрос сейчас?
— Что же нам обсуждать? — прикинулся удивленным Эврих, хотя именно такого поворота разговора и ожидал. — Впрочем, после того как я получу ну, скажем, сто дакков в качестве возмещения ущерба за причиненные хлопоты и обиды, я готов выслушать любое разумное предложение.
— Сто дакков?! — ахнул Гитаго.
— Разумеется. Я должен вознаградить своего слугу за верную службу, а себя — за необходимость выслушивать ложь и оскорбления, вместо того чтобы спать и видеть греющие душу сны, — невозмутимо изрек Эврих, сознавая, что так просто ему от столичных купцов не отделаться и подготавливая почву для очередного хода, который избавит Афаргу от домогательств Гитаго, а его самого — от упреков Газахлара в том, будто бы он не сделал все возможное, дабы решить спор к обоюдному удовольствию и удовлетворению.
— Сто дакков — сумма ни с чем не сообразная, но если бы ты удовлетворился тридцатью… — прошелестел Хайваш.
— Тартунг, ты принес пиво? Ну так разливай, и пусть все видят, как ты страдаешь из-за того, что тебе пришлось убить человека, виновного лишь в том, что добросовестно выполнял приказ не слишком рассудительного и благоразумного хозяина.