И не только разговор, но в какой-то степени и само присутствие людей, земных, с видимыми и рассказываемыми земными подробностями их жизни - только объект для демонстрации Его совершенно равнодушного и прохладного отношения к ним (подробностям). Причем эти безразличие и холодность, как и все другие Его свойства, имеют нечеловеческие масштабы и нечеловеческую силу. И ни с чем земным невозможно их сравнить - если только с равнодушием и холодностью, опять же - по отношению к человеку, всей природы, всего мироздания. Даже сама земная жизнь не может достичь такого размаха, таких масштабов, какие свойственны Его равнодушию к ней.
   Довольно неожиданный поворот сюжета - если видеть в этой информации некий внутренний сюжет. Его (Его!) равнодушие и холодность, да еще в такой максимальной степени - к человеку, к людям. Поверить в это, смириться с этим, перестать удивляться этому очень трудно, даже увидев это собственными глазами.
   Почему-то, несмотря на всю очевидность, все равно хотелось бы, чтобы это было не так - видимо, все-таки земное сознание притягивает к земле. Но это так. Хотя и неожиданно, и непривычно, и не столь благообразно, как хотелось бы. И естественная реакция - свой собственный холодок - от неожиданности, необъяснимости и невмещаемости непостижимого ни в какие по-земному понимаемые рамки.
   * * *
   Его равнодушие к земным подробностям жизни людей, даже при его максимальной степени, все-таки имеет очень мягкий характер, может быть, потому что существует (во всяком случае, является людям) одновременно с любовью к ним - в такой же степени. Поэтому равнодушие и холодность не делают Его чужим и далеким, но, скорее, - несерьезным. То, что в земном контексте называется: юмор, насмешка, ирония. Поэтому Его отношение так и неожиданно, что у самого человека неискоренимо (в крови) отношение к земным подробностям своей жизни, наоборот, максимально серьезное, иначе он не был бы человеком. Находясь в самой этой жизни и являясь ее частью, невозможно относиться к ней несерьезно.
   И даже Христос в своей земной жизни вроде бы не проявлял таких качеств, как юмор, ирония, несерьезность. Но здесь, в данном случае, эти качества придают всему Его облику некий оттенок несерьезности (односторонней, впрочем, несерьезности - не в отношении людей к Нему, а в отношении Его к людям), каким-то непостижимым образом сочетающейся со всем тем величием, которое все равно остается при Нем и также в максимальной степени.
   Как Его видимое величие, так и эта несерьезность - довольно непривычная черта Его облика. И этим Он тоже не похож на Себя, бывшего в пределах своей земной жизни.
   Почему? Наверное, вполне объяснить невозможно. Хотя некоторые объяснения вроде бы лежат на поверхности. Слишком велика разница между тем земным миром, в котором Он жил (и вообще земным миром), и тем миром, где Он сейчас. Слишком чужим Он был земному миру - со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть помимо тяжелой ноши своего предназначения, своего креста, была еще и просто тяжесть существования в чуждом мире. Как-то не до юмора в такой ситуации. Слишком много сразу тяжести и несовместимости с окружающим, несмотря на всю Его любовь к людям.
   В Его современном состоянии, точнее - за рамками Его земной жизни - из всего этого осталась только любовь к людям. А любовь - это Его стихия и Его сущность, так же как и стихия всего другого мира.
   * * *
   Явление Его равнодушия и холодности к земным подробностям жизни человека имеет смысл, конечно, не само по себе и не для произведения эффекта непонятности и неожиданности. Так же как и вся информация меньше всего имеет целью удивить, озадачить. Скорее, наоборот - объяснить и, по мере возможности, быть понятой. И смысл этот как бы служебный - для того, чтобы было понятно что-то другое и, может быть, главное во всей информации.
   Удивление и непонимание должны как бы "разбудить", растормошить вечно успокоенное (или стремящееся к успокоенности) понятие о Боге, о Его отношении к человеку и требованиях к нему. В какой-то степени, в силу своей сложности и противоречивости, такую же задачу выполняет и Евангелие. "Проснувшись", можно обрести совсем другие возможности и способности понимать то, что действительно существует, а не только то, что содержится в собственных представлениях.
   Наверное, для того, чтобы произошло такое "пробуждение", нужен довольно сильный толчок - что-то такое, чего не заметить невозможно. Обычно человек так усиленно погружен в земные подробности своей жизни и так уверен, что они не только его самого интересуют, так уверен в предельной значимости не только для себя этой стороны жизни, что наткнуться вдруг на столь полное и непредставимое по масштабам безразличие свыше ко всему этому его драгоценному "хозяйству" - означает именно такой толчок, от которого "проснуться" можно надолго, если не навсегда.
   А "проснувшись", наткнувшись на ледяную стену полного равнодушия вместо столь же полного участия, естественно отпрянуть от этой стены и попытаться найти что-то лучшее в другом направлении. Что как раз и требуется в данной ситуации. Потому что единственное "другое" направление здесь может быть лишь то, что не входит в область земной жизни или не только в эту область, а именно - душа. К ней, видимо, (больше не к чему) в результате столь драматического столкновения с ледяной стеной должно обратиться внимание человека, отвлеченное от земных подробностей его существования. И так трудно, наверное, произойти этому обращению и отвлечению, что понадобился столь жесткий способ.
   Такова своего рода "внутренняя драматургия" данной ситуации и данной информации, вернее, одного ее момента. И на первый взгляд, можно удивляться степени и масштабу равнодушия и холодности свыше к земным подробностям жизни человека, но ведь известно, как намертво он к этим подробностям привязан и оторвать его от них хоть в какой-то степени - тоже своего рода чудо. А вот для чего оторвать и обратить внутрь себя, к своей сущности, к душе?
   Для того, что именно здесь находится главный (и даже - единственный) объект интереса к человеку - не его самого к себе, а как бы со стороны свыше. Именно к душе, к сущности человека обращено выраженное в столь же максимальной степени, как безразличие и холодность, но противоположное отношение Христа - бесконечный интерес, даже заинтересованность и (что, может быть, то же самое) любовь.
   И все это противоположное выражено каким-то образом одновременно в одних и тех же взгляде и голосе Христа, обращенных к двум людям, и в Нем Самом, во всем Его облике и существе.
   x x x
   Но если все остальные Его свойства, явленные тем же людям, могут вызвать лишь интерес или удивление, или восхищение, то Его любовь к людям, так наглядно явленная, вызывает гораздо более личные и более индивидуальные чувства - радость и счастье, только радость и счастье. Такой своего рода свет без теней.
   И, наверное, каждый, кто стал бы свидетелем такого явления, был бы поражен не только самим этим явлением, но и тем впечатлением, которое оно производит - однозначно радостным и счастливым. И для каждого, независимо от его представления о Христе, настоящий, наглядный Его вид был бы неожиданным. Дело в том, что как бы кто ни пытался представить себе эту любовь, сколько бы ни надеялся на нее, ни верил в нее, ни был бы даже уверен в ней - увидев ее, встретившись с ней на самом деле, он найдет нечто большее.
   Как бы человек ни умел верить, любить, надеяться и как бы он ни старался (если вообще старался бы) заслужить "ответную", так сказать, любовь Христа, Его любовь все равно будет больше и поэтому ее все равно в принципе невозможно заслужить вполне. В какой-то степени именно от этого создается столь однозначное впечатление радости и счастья, света без теней - потому что здесь нет места подсчетам, расчетам, соотношениям, условиям. Потому что Его любовь во всяком случае максимальна, беспредельна и гарантирована.
   Отступая несколько в сторону, можно сказать, что это, наверное, единственное во всей земной жизни явление, столь однозначно положительное и столь однозначно гарантированное.
   Любовь Христа к людям, как и все другие Его свойства - явление необыкновенное и небывалое для земной жизни. В буквальном смысле, то есть такого здесь не бывает, в принципе не бывает, и сравнить не с чем, чтобы можно было бы хотя бы приблизительно представить.
   Это явление чужеродное здесь - пришелец из другого мира, как и сам Христос. И даже несколько странное для обычного земного восприятия. Потому что вряд ли какой-либо человек, увидев всю степень любви Христа к людям, в том числе и к нему, был бы в силах понять, почему его так любят, чем он заслужил эту любовь? Тем более что он, может быть, вовсе и не стремился ее заслужить. Зачем он вообще нужен Христу при таком явном "неравенстве", такой дистанции, почти как пропасть, между ними?
   Можно еще понять намерение спасти душу человека. Но любовь, именно любовь, бесконечную заинтересованность в человеке - этого до конца понять, наверное, невозможно.
   x x x
   Чем уж он так дорог (каждый без исключения) и что в нем такого ценного, чтобы так его любить и быть настолько в нем заинтересованным? Ведь сам человек не только никого другого, но и сам себя так не любит и сам в себе так не заинтересован, как, оказывается, его любят и в нем заинтересованы свыше. Может быть, просто не знает ценности всего того, чем он является. Так подобное наглядное явление любви к человеку свыше должно сообщить и об этом. Потому что кому много дано, от того много и требуется.
   Но о требованиях - это другой вопрос. Каким-то образом в любви Христа к людям заключается и большая требовательность к ним, и одновременно безусловность, несмотря на вполне вероятную безответность этой любви.
   При этом требования - вещь более или менее знакомая на примере земной реальности, где они на каждом шагу встречаются, а вот любовь, безусловная, безграничная и к тому же еще и "беспричинная", которая как раньше, так и сейчас земному миру не свойственна - это действительно новость.
   Впрочем, новость - для тех, кто еще этого не знал. Не для тех, кто не слышал об этом, а для тех, кто - не знал, лично и непосредственно. Потому что даже тот, кто слышал и теоретически осведомлен об этом, был бы тоже удивлен, узнав, то есть - увидев. И для него это тоже была бы новость: качество и степень любви к человеку свыше представить себе невозможно, она всегда превзойдет любые представления. Так же как невозможно точно представить себе жизнь (вернее, формы жизни) на другой, неизвестной планете.
   Любовь к человеку свыше - это тоже своего рода "форма жизни на другой планете", то есть вещь из другого мира, из другой реальности. Поэтому всегда новость.
   В составе, так сказать, данной информации это, может быть, главная новость, главная информация. И если надо было бы свести все содержание данной информации к нескольким словам, то это выглядело бы довольно просто: если кто не знал до сих пор, то знайте, знайте еще при этой жизни, что вы здесь отнюдь не одиноки и не предоставлены сами себе, что вы нужны как некая большая ценность, вас любят, в вас бесконечно заинтересованы - именно в вас, земных - владельцах и растителях ваших душ.
   Обретение такого заинтересованного покровительства свыше для земного человека можно приблизительно сравнить в земной реальности только с тем, что значит для ребенка найти своих родителей и избавиться от пугающего одиночества в чуждом мире. Наверное, такое же, если не большее, одиночество заключается в самом существовании человека посреди неизвестности, окружающей его земную жизнь.
   Любовь к человеку свыше означает для него не только избавление от этого одиночества, а невозможность его, наверное, уже никогда. А это, помимо радости и счастья, как и всякое неодиночество, подразумевает и некоторые требования к человеку свыше.
   * * *
   Эти требования - еще один немаловажный пункт данной информации, имеющий не меньшее значение, чем предыдущий, а "практическое", "прикладное", так сказать, значение - может быть, и большее. Для того, чтобы понять эти требования и их значение, в том числе и практическое, надо понять, что представляет собой такое свойство Христа, как любовь.
   Такое свойство Христа, как любовь, подобно другим Его свойствам, явлено в максимальной степени, но, в отличие от них, оно неоднозначно.
   Есть любовь Христа к людям - это наглядно явленное отношение Его к ним.
   И есть любовь - сущность Самого Христа, то есть нечто более основательное, чем просто Его свойство. Это как бы вещество или материал, из которого Он состоит, как какой-либо земной предмет состоит из материи.
   Трудно представить себе воплощенным и наглядно видимым столь необычное существо - состоящее только из любви. Однако существует известная и часто повторяемая формула "Бог есть любовь". Может быть, некоторые из тех, кто это повторяют, думают, что это только метафора. Но это не метафора, это простое обозначение.
   Таким образом, любовь Христа к людям, вернее, та максимальная степень этой любви, которая Ему присуща, - это не только Его воля (или милость) любить людей, но и способность к такой степени любви. Возможно, такая Его способность и означает живое, наглядное воплощение заповеди "возлюби ближнего твоего, как самого себя". (Мар.12:31). Правда, в реальной земной жизни такой степени любви нет даже по отношению к себе самому, не говоря уже о ближнем.
   Эта способность, как и другие свойства Христа, явлена вполне наглядно: Христос представляет собой существо, как бы лишенное всякой защитной оболочки, свойственной любому земному существу, всякой преграды между Ним и окружающим миром, в том числе и людьми. Эта максимальная открытость и незащищенность (по земным понятиям - слабость) позволяет Ему беспрепятственно передать Свое содержание, Свою сущность - окружающему миру, в том числе и людям.
   Естественно, такие свойства невозможны в условиях земной жизни. Если бы человек не был более или менее надежно огражден и защищен от агрессивности окружающего мира, то он просто не мог бы существовать. Но та же самая ограждающая и защищающая оболочка мешает ему любить ближнего своего, как себя.
   Довольно суровое требование представляет собой эта заповедь, выполнить которую человек в принципе не способен в пределах земной жизни. Это как какой-нибудь измерительный прибор, шкала которого заведомо превышает возможные колебания измеряемого параметра.
   Человек не может соответствовать той заповеди вполне, не способен действительно любить ближнего, как самого себя, подобно Христу. Но может быть разная степень такой способности. Или степень неспособности. Вот очень важный момент, имеющий более практическое значение, чем остальное содержание.
   x x x
   Дело в том, что отношение Христа к людям не ограничивается явлением любви и заинтересованности. Есть и в столь же максимальной степени требовательность к ним. Вернее, в самой этой заинтересованности есть одновременно момент любви и момент требовательности. То есть человек - не только объект любви, как избалованный несмышленый ребенок, но и тот, кто что-то должен - что-то сделать или чему-то соответствовать.
   Взгляд Христа на людей - необыкновенный не только по той степени любви, которая в нем выражена, но и по его проницательности, по его проникающей, так сказать, способности. Он как будто хочет проникнуть взглядом в самую сущность, самую сердцевину этих людей, чтобы узнать, что собой представляет их сущность, какова она.
   И этот вопрос, судя по степени заинтересованности и проницательности в Его взгляде, так важен, как будто от этого зависит вся их судьба, вся жизнь, вообще все. Наверное, это действительно так и есть, только они об этом не знают или не вполне знают. Видимо, вполне знает об этом только Христос, и Его любовь к ним заставляет Его так усиленно интересоваться их сущностью, то есть их судьбой - больше, чем они сами интересуются.
   Что такое эта сущность, как не душа? Что в этой душе может так интересовать и притягивать внимание Христа (единственное вообще в человеке), как что-то близкое Ему самому и непосредственно Его касающееся? Для Него, существа, состоящего из любви и воплощающего Собой в полной мере способность "любви к ближнему, как к себе", этим единственным предметом интереса и притяжения может быть только та же самая способность в человеке, вернее, в его душе.
   Конечно, в той же мере, как у Христа, этой способности ни у кого нет, но она может быть хоть в какой-то степени. И даже если ее нет ни в какой степени, всегда есть потенциальная возможность ее существования. Осуществлена ли эта возможность и в какой степени - вот единственное, что интересует Христа во всем человеке и во всей его земной жизни. И вот для того, чтобы указать, обратить внимание на интерес к этому (только к этому!) вопросу и отделить этот вопрос от всего остального, понадобилось "продемонстрировать", так сказать, максимальное безразличие ко всему остальному.
   И наверное, одному Богу известно (в буквальном смысле), насколько незначительно все остальное содержание человека в его земной жизни, по сравнению с состоянием его души - наличием в ней любви. Возможно, каждый человек в свое время, то есть за пределами земной жизни, тоже все это легко и просто поймет и узнает. Легко и просто, но поздно и непоправимо.
   В этом и причина столь требовательного, при всей любви, отношения Христа к людям. И в какой-то степени в этом же и причина самого факта всей данной информации, самого факта этой "аудиенции" Христа двум людям. Один из способов напомнить об истине, которая для любого человека жизненно (буквально - жизненно) важна, но судя по всему, малоизвестна.
   x x x
   Так вот требования к человеку свыше довольно жесткие, при всей любви, как можно понять из данной информации. Дело в том, что Христос не иносказательно, не метафорически "есть любовь", а просто - есть любовь. То есть это не игра в слова и понятия - это просто факт.
   Возможно, и весь мир, частью которого (органической, однородной частью) Он является, имеет ту же природу, то есть так же состоит из любви. Ведь сказано: "Бог есть любовь". Подобно тому, как земной человек состоит из того же материала, как и весь земной мир.
   Соответственно и от человека требуется не игра в слова и ни во что другое, а само его существо, нутро. При этом слова и какие-то другие поверхностные вещи не имеют никакого значения. Этим существом, нутром нужно просто, элементарно соответствовать тому недостижимому образцу, который представляет собой и сам Христос, и, возможно, весь другой мир.
   Степень соответствия - настолько определенная и примитивная вещь, что этот образец, наверное, мог бы просто "измерить" ее в каждом конкретном случае, как некий прибор. И никакие слова и внешние ухищрения здесь не помогут. Соответствовать - и все. То есть не хотеть или стараться соответствовать, не говорить или думать об этом, а уже соответствовать на самом деле.
   Примерно так же, как нужно соответствовать требованиям земной жизни (дышать, есть, пить и т.д.), чтобы просто физически смочь в ней существовать. И только потом, после выполнения этих минимальных условий, может идти речь обо всем остальном ее содержании.
   Таким же минимальным, а может быть, и единственным, условием существования в другом мире является способность любить, которая или есть, или нет. Поэтому вряд ли можно надеяться, что какие-то другие способности смогут в этом случае помочь. Да и есть ли возможность существования в душе каких-то других способностей, кроме способности любить.
   В том числе не приходится надеяться и на разум, которым человек так привык гордиться и который, казалось бы, должен "роднить" его с "высшим разумом". Но вот не видно этого родства между Христом (и, в какой-то степени, представляемым Им миром) и людьми, которым Он явился. Не видно вообще возможности такого родства, да и самого "высшего разума" - тоже. Откуда только возникла такая распространенная идея о Боге как о "высшем разуме"? Среди многочисленных и замечательных свойств Христа (и Его мира) нет ничего похожего на разум, который, видимо, полностью является достоянием только человека как некая неполноценная компенсация за отсутствие гораздо более ценных качеств.
   Приписывание же этого чисто человеческого качества Богу, пусть даже в высшей степени, - совсем не комплимент Ему. Хотя само стремление найти как бы общий язык, общую точку соприкосновения и момент родства с Богом в этой области, в разуме, вполне понятно - так легче, гораздо легче, чем искать настоящий путь к Нему.
   Действительно, любые усилия в области разума всегда более просты, понятны и, так сказать, "человечны", то есть вполне в духе земной реальности, чем самые незначительные усилия в области души - те усилия, которыми "всякий входит в Царствие Небесное". Вся область души и тем более столь высокое требование к ней: состоять в какой-то степени из любви - это такая экзотика, которая своей труднодоступностью не перестает каждый раз подтверждать свое происхождение "не от мира сего".
   x x x
   Малоосновательной представляется даже и та последняя, наверное, надежда, которая, казалось бы, всегда может быть у человека - надежда на милость Бога к нему в любом случае, независимо ни от чего. Безграничная любовь Бога к человеку означает и столь же безграничную и безусловную милость к нему. Но в то же время Его весьма высокая требовательность (может быть, столь же бесконечная, как и любовь) к человеку, как ни странно, ограничивает даже и Его бесконечную милость. Слишком уж определенное и четкое это требование (или другим словом - закон), данное человеку в качестве единственного задания на всю его земную жизнь.
   Для того, чтобы он мог существовать в Боге и в Его мире, чт*, может быть, одно и то же, он должен быть сам "физически" (как сказали бы в условиях земной реальности) быть способен там существовать. То есть должен быть не чужд, не чужероден, а однороден в какой-то мере Богу и тоже, как и Он, состоять хоть в какой-то степени из любви.
   Может быть, то, что называется загадочным словом "рай", и означает эту возможность существовать в какой-то мере в Боге и Его мире - наверное, в той же мере, в какой человек, вернее, его душа состоит из любви в итоге ее земной жизни. В той же мере эта душа будет способна и воспринять любовь Бога к ней. Впрочем, это, наверное, одно и то же: способность воспринимать любовь Бога и способность существовать в Его мире. Слишком все определенно и четко, нет места какой-либо субъективности, которое могла бы занять милость.
   Действительно, сколько бы ни было любви Бога к душе человека и каким бы "раем" она ни была окружена, но если она "физически" не способна все это воспринять - что ей может помочь? Для нее наоборот это будет как бы чужеродная, невыносимая среда, в которой ей невозможно существовать, как, например, для земного человека - в безвоздушном пространстве.
   Но если в земном мире можно умереть, и на этом все закончится, то вечный мир даже такого избавления не предполагает. Не эта ли действительно бесконечно (буквально - бесконечно) трагическая ситуация обозначена другим загадочным словом "ад"?
   Если ни "рай", ни "ад" вовсе не обеспечиваются какими-то внешними усилиями для ублажения или истязания человека, а только в нем содержатся, то есть каждый сам в себе воспитывает, выращивает свой будущий рай или ад, то надежда на милость свыше кажется в этом случае весьма иллюзорной. Она имеет основание, скорее всего, только для времени земной жизни. Если бы милость Бога не ограничивалась ее пределами, если бы все было так фантастически легко и просто, то зачем надо было бы ценой таких усилий, в том числе и Его же собственных усилий, заставлять человека думать о спасении своей души в течение его земной жизни, потому что потом будет поздно.
   Существование (и явление столь наглядное) одновременно бесконечной милости Бога и Его бесконечной требовательности, которая каким-то образом ее ограничивает - вещь труднопостижимая, несмотря даже и на эту наглядность. Наверное, в этом есть так же момент чуда и тайны для человека, как и в других свойствах Христа и Его мира.
   Каким-то образом вся та бесконечная требовательность, о которой здесь говорилось, принадлежит тому же Существу, чье явление для земного человека производит впечатление только радости, только счастья. Есть, правда, более простое объяснение того же самого: Сам Он не обещает никого ни карать, ни миловать, но это будет делать закон, оставленный Им на земле. "Я пришел не судить мир, но спасти мир. Слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день." (Иоан.12:47,48).
   Поэтому, наверное, ни страха, ни священного трепета не внушает Его явление, а только радость и счастье от такого наглядного явления Его любви к людям и такой непостижимой степени этой любви. Несмотря на в высшей степени проницательный и вопросительный интерес к ним же - насколько они, со своей стороны, соответствуют той любви, которая предназначена для них свыше, насколько они способны сделать то усилие, которым человек входит в Царствие Небесное.
   5. "Я - путь"
   Путь, или дверь, в Царствие Небесное - еще одно свойство Христа, которое явлено в данном случае так же наглядно, как и другие. И эта наглядность показывает, что формулировки "Я есть дверь" и "Я - путь", также как и "Бог есть любовь" - не метафоры. Потому что Христос в данном случае (как, наверное, и вообще всегда Он существует) явился не один сам по себе. Вместе с Ним, а вернее - за Ним, как бы за Его спиной явилось и присутствие Бога. Не Сам Бог, лица Которого никто не видел и никто не знает, чт* Он собой представляет, а только Его присутствие.