Страница:
Сидя за изысканно сервированным столом напротив высокого, темноволосого, облаченного в одежду от Армани красавца, Габби смаковала омара в масле, спагетти и салат, а на закуску был сырный пирог в шоколаде и клубника с шампанским. Еда доставляла ей огромное удовольствие. Обычно Габби считала калории (скорей всего, она все равно бы это съела, но калории посчитала бы), но поскольку при данных обстоятельствах было сложно предположить, сколько еще продлится ее жизнь, она не собиралась тратить то время, которое ей отведено, на угрызения совести.
Габби как раз открыла рот, чтобы потребовать от Адама объяснений относительно его планов, но он ласково спросил:
– Почему ты все еще девственница, ka-lyrra?
Она моргнула, и слова «не твое дело» чуть было не сорвались с ее языка, но Габби вовремя сдержалась. Возможно, если она ответит на некоторые его вопросы, ей будет легче добиться ответа от него. Кроме того, он частично являлся причиной ее неудавшейся личной жизни, и ей будет полезно облегчить душу. Ведь она не могла пожаловаться подругам на то, как Нелегко быть Видящей Сидхов.
– Как ты уже заметил, у меня есть один огромный недостаток.
Его темные брови сошлись на переносице, и он окинул ее хмурым взглядом.
– Я ничего не вижу. Какой еще недостаток?
Габби отодвинула стул и поджала под себя ногу.
– Какой? Я вижу Существ!
– А-а-а! А разве это недостаток?
– Я хочу жить нормальной жизнью. Обычной, стабильной, полноценной жизнью. Это все, чего я когда-либо хотела: иметь мужа, детей, любимую работу. У меня простая мечта, что-то вроде «они жили долго и счастливо и умерли в один день».
– А как этому мешает то, что ты видишь Существ?
Габби тяжело вздохнула.
– В своей жизни я дважды имела серьезные отношения с молодыми людьми. И каждый раз, когда я была уже готова к интимным отношениям, я начинала думать о том, что, если забеременею, мой ребенок, скорей всего, тоже будет Видящим. Для меня это не так уж страшно, я могу с этим смириться. А сможет ли это сделать мой избранник? Стоит ли мне рассказывать ему о мире, которого он не видит? И о том, что я должна оберегать от этого мира наших детей? И что он не сможет мне ничем помочь? Или лучше ничего ему не говорить, а разбираться с этой проблемой потом, когда все раскроется, и на деяться, что такое никогда не случится? – Она снова печально вздохнула. – Я рассказала своему последнему парню правду. Решила, что это единственный достойный выход из положения и что если он действительно меня любит, то сможет это принять. И знаешь, что произошло?
Адам покачал головой, пристально глядя на девушку.
– Сначала он подумал, что это шутка. Потом, когда я все же попыталась ему доказать, что это правда – я даже показала ему «Книги о Чаре», – он чуть в обморок не упал. Если бы я это не прекратила, если бы не сказала, что это была шутка, если бы не «раскрылся мой обман», как он изволил выразиться, ой бы ответил, что я переутомилась и мне нужна помощь специалиста. Вскоре после этого он меня бросил. Просто прислал письмо по электронной почте, как бесхарактерный, трусливый сопляк Я пыталась до него дозвониться, но тщетно. Я оставляла ему сообщения, но он не отвечал; он заблокировал номер моей электронной почты и не открывал мне дверь. Мы знакомы уже три года, и половину этого срока мы встречались. Он тоже студент-юрист. Одна подружка сказала мне, что на прошлой неделе он рассказывал нашим общим знакомым, будто у меня нервный срыв.
– Ты его не любила, – спокойно сказал Адам.
– Что? – Габби испугалась, теряясь в догадках, как ему удалось так легко это понять.
– Ты не любила его. Я был... то есть видел смертных, которые любили, и видел, как они страдали, когда теряли близко го человека. У тебя этого нет.
С вымученной улыбкой Габби призналась:
– Ты прав. Я не сходила от него с ума. Но он был мне небезразличен, я беспокоилась о нем. Сильно. И мне до сих пор больно.
– Мне жаль, Габриель.
Она пожала плечами.
– Не могу сказать, что я не ожидала такого развития событий. Женщины О'Каллаген никогда не были счастливы в любви. Мой отец бросил маму, когда мне исполнилось четыре года. Я его почти не помню. Осталось только смутное воспоминание о мужчине с колючей бородой и громким злым голосом. Единственная причина, по которой второй брак моей матери еще не распался, – это то, что она не видит Существ, а детей у нее больше нет. Ее муж не имеет ни малейшего понятия, что она чем-то отличается от обычных женщин. И пока я буду оставаться в тени, он об этом и не узнает. Грэм так и не вышла замуж. Она ограничилась мечтой о детях. Забеременела и ничего не сказала отцу ребенка. Это тебе не прошлые века, когда перед Видящими Сидхов преклонялись и мужчины сражались за их руку и сердце. В наше время люди не верят в то, чего не видят. А я? Впервые я увидела Существо, если верить рассказам Грэм, в три года. Я показала на него пальцем и улыбнулась. К счастью, в тот день меня повела на прогулку Грэм. Если бы я пошла с мамой, она бы даже не поняла, куда я смотрю, и меня бы, наверно, забрали. Вот когда стало известно наверняка, что, хоть мама их и не видела, эта способность передалась мне. Мне не разрешали выходить из дома до десяти лег. Только тогда Грэм перестала сомневаться, что я себя не выдам.
Адам откинулся на спинку стула, наблюдая за Габби. Он завел этот разговор и спросил, почему она до сих пор девственница, чтобы подвести ее к теме секса и плавно продолжить обольщение. Но она завела его мысли совершенно в другую сторону. Он никогда не думал, что означает быть Видящей Сидхов для женщины из двадцать первого века.
Ее жизнь не так уж и отличается от жизни той старухи в глухом лесу, подумал Адам. Ей так же приходится скрываться, и не только от Чара, но и от людей. Она нигде и никогда не чувствует себя комфортно. Да, Габби была права, ну какой мужчина поверит ей? А если и поверит, кто смирится с таким унижением его мужественности – быть не в состоянии защитить то, что ему принадлежит?
В таких условиях она еще неплохо держалась: пыталась сделать карьеру, встречаться с парнем и вычеркнуть из своей жизни всяких Туата-Де.
Пока не появился Адам Блэк и не ворвался в ее дом через черный ход, выдав ее самым страшным обитателям Чара.
– Когда я снова обрету бессмертие, я все устрою, ka-lyrra.
Тебе больше не придется жить в страхе. Она презрительно поморщилась, словно говоря: «Ну конечно!»
– Кстати, раз уж ты начал, какие у тебя планы? Если ты решил таскать меня за собой по всему миру, думаю, я имею право знать, что и зачем мы делаем.
Он покачал головой.
– Чем меньше ты сейчас знаешь, тем безопасней для тебя. Если вдруг ты окажешься вдалеке от меня, мой план может быть единственным ключом к тому, чтобы вернуть тебя обратно.
Габби вздрогнула и побледнела от ужаса.
– Ты хочешь сказать, если меня заберут Охотники?
Адам кивнул.
– Да. То, чего ты не знаешь, не смогут узнать от тебя представители моей расы. Подожди, пока мы доберемся до Шотландии, там я тебе все расскажу.
Она снова вздрогнула.
– Хорошо. Но ты можешь хотя бы сказать мне, в какую именно часть Шотландии мы направляемся?
– На священную землю, где запрещено пребывать любому Туата-Де. На землю МакКелтаров. Там мы будем в безопасности.
– Насколько я поняла, мы больше не ищем Цирцена Броуди?
Адам пристально посмотрел на нее и ответил:
– Я больше не могу ждать, пока объявится мой сын.
– Кто??? – пролепетала она, изумленно глядя на него.
– Сын. Цирцен – мой сын.
Габби выпрямилась на стуле и нахмурилась.
– Ты хочешь сказать, что его родила смертная? Вот почему он наполовину Существо? Смертная женщина имела от тебя ребенка?
Адам кивнул, скрывая улыбку за бокалом вина, из которого сделал глоток. В ее словах звучали одновременно обида и... скрытое восхищение. Восхищение – это очень, очень хорошо. Это как раз то, что он хотел от нее услышать.
– А когда? Недавно?
– Давным-давно, ka-lyrra.
– Насколько давно? И перестань заговаривать мне зубы, Адам. Я на твои вопросы ответила. Если хочешь, чтобы я отвечала на них впредь, будь добр, начни со мной нормально разговаривать.
У нее был такой вид, как будто она сейчас вскочит со стула, схватит его за плечи и начнет трясти. Раньше он, пожалуй, вступил бы с ней в спор, чтобы она все-таки это сделала и у него появился повод схватить ее в объятия, но он был слишком очарован тем, что она назвала его «Адам». Хотя Габби и раньше произносила его имя в различных ситуациях, она впервые мимоходом назвала его по имени во время разговора. Он ждал этого. Это была своеобразная веха, обозначавшая, что путь к ее сердцу открыт. Он ведь не дурак; он знал, что вначале был для нее не больше чем «оно». Потом стал называться «син сириш ду», потом «самым темным из Существ», а потом – своим полным именем, Адам Блэк.
И вот теперь он стал просто Адамом. Ему было интересно понимает ли Габби, что сейчас произошло.
– Цирцен родился в 811 г. н. э., – ответил он. – Он жил в своем времени до начала 1500-х, пока не встретил женщину из твоего времени. Теперь они живут в двадцать первом веке.
Глаза Габби расширились.
– Думаю, мне не надо знать, как все это произошло. Это только лишняя головная боль.
Она замолчала, и Адаму показалось, что он видит, как в ее золотисто-зеленых глазах мелькают десятки вопросов, пока она не выбрала, какой из них задать. Ему понравился ее выбор.
– Означает ли это, что твои дети тоже будут бессмертны, даже если это будут полу-Существа? Не то чтобы это интересовало меня лично, – тут же добавила Габби, – просто я подумала, что было бы нелишне добавить это в наши книги.
Единственный, кто теперь сможет что-то добавить в эти идиотские книги, будет он сам; пора О'Каллагенам узнать, как все обстоит на самом деле.
– Нет, Габриель, только чистокровный Туата-Де рождается бессмертным. Своему сыну я дал эликсир, который создала моя раса для того, чтобы мы могли даровать бессмертие избранным людям.
Габби не нужно было знать, что он сделал это без ведома сына. И что когда Цирцен узнал об этом, то возненавидел его. Если быть честным до конца, Цирцен не разговаривал с ним следующие шесть веков или около того, не признавая его своим отцом. Своей злобой и ненавистью его сын мог бы сравниться с Туата-Де.
– Ты можешь сделать человека бессмертным? – упавшим голосом спросила Габби. – То есть так, чтобы он жил вечно.
– Да. Его жену я тоже сделал бессмертной.
Как же давно это было? За последние годы Адам так много путешествовал во времени, что для него прошло много веков, а для Габби – три смертных года, где-то так? Неясная мысль затуманила его голову. У эликсира было одно очень неприятное свойство; он ничего не сказал о нем ни Цирцену, ни Лизе. Дети полу-Существ рождались с душой (вероятно, доли человеческого в них хватало, чтобы заслужить такой божественный дар), и Цирцен, имея более крепкое телосложение, еще имел в запасе несколько столетий. Эффект отражался на полу-Существе примерно через тысячу лет. В то же время несчастные люди, как, например, Лиза, могли протянуть лишь несколько лет. Лизе оставалось немного времени. Золотистый свет, излучаемый ею, уже угасал, и она становилась бездушной, каким был и любой Туата-Де.
– А матери Цирцена ты тоже даровал бессмертие?
Адаму вдруг захотелось прервать этот разговор. Встав из-за стола, он стал собирать остатки ужина. Эту пищу они съедят утром перед тем, как сесть на самолет. Он хотел вылететь пораньше.
– Нет.
– Так значит, она умерла?
– Да.
– А почему ты не предложил ей...
– Предлагал, – отрезал он, не дав ей закончить.
– И что?
– И Морганна отказалась.
– О... – Глаза Габби сузились, потом расширились, как будто ее осенило. – А когда Морганна умерла?
– Какого черта ты у меня все это спрашиваешь? – сердито проворчал он.
Она посмотрела на него с опаской, но все же повторила:
– Когда?
Адам отправил в сумку последний контейнер с макаронами. Пакет порвался. Он раздраженно обернул его бумагой и прижал снизу рукой.
– В 847 году.
Габби долго задумчиво молчала и наконец спросила:
– Так почему же она не...
Он посмотрел на нее яростным взглядом, а затем прищурился и оскалил зубы.
– Все, хватит! Моя жизнь – это тебе не открытая «Книга о Чаре», которую ты можешь пролистать, когда захочешь, и сделать любые идиотские выводы, Видящая Сидхов. Туата-Де не рассказывают о том, что касается Туата-Де, – он смерил ее холодным взглядом, – с простыми смертными.
– Ну что ж, мистер Сам Ты Простой Смертный, – накинулась на него Габби, – наверное, пора тебе к этому привыкать, поскольку, нравится тебе это или нет, тебе нужна помощь по крайней мере одного из «простых смертных», чтобы снова стать напыщенным дурацким Существом.
Адам попытался остаться невозмутимым, но, вопреки всем усилиям, его губы изогнулись в улыбке, и он затрясся от беззвучного смеха. «Напыщенное дурацкое Существо». Какое презрение. Интересно, кого-нибудь из его расы когда-нибудь так называли? Эту женщину ничем не напугаешь. Ничем.
– Тонко подмечено, ka-lyrra, – сухо промолвил он. Собрав сумки и повернувшись лицом к кухне, прежде чем уйти, он бросил ей через плечо:
– Кстати, для информации, я рассказал тебе столько, сколько не рассказывал никому из смертных уже очень-очень давно.
– Как давно? – Когда у нее вырвался этот вопрос, она готова была себя ударить. Но ей нужно было знать. Знать, кто была последняя женщина... последний смертный, который действительно был знаком с Адамом Блэком.
Он остановился и повернулся к ней. Когда его пламенный взгляд встретился с ее взглядом, Габби вдруг почувствовала, как стынет в жилах кровь. Иногда его взгляд был совсем как человеческий, но порой на его лице отражалось пугающее несоответствие, словно что-то ужасно древнее и совершенно нечеловеческое смотрело на нее из-за карнавальной маски с изображением молодого человеческого лица. И на какой-то короткий, неуловимый миг Габби показалось, что, приподними она эту маску, увидит под ней кого-то похожего на... на Охотника.
Адам вздохнул. Устало вздохнул. Так устать мог только бессмертный. Потом он отвернулся и вышел. Она слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника и воцарилась тишина. Затем по номеру разнесся его мягкий, Глубокий ГОЛОС:
– С 847 года, Габриель.
Раздвигая диван-кровать, Габби все еще размышляла над тем, что рассказал ей Адам. Она не могла перепутать даты. Морганна умерла в середине девятого века, отказавшись от его предложения стать бессмертной, и как раз в это время не только женщины О'Каллаген, но и уйма других смертных видели, как Адам Блэк неистово метался по горам Шотландии. Из-за Морганны?
Пришел ли Адам Блэк в ярость, когда потерял ее? И если да, почему он допустил ее смерть? Он был всемогущ; он мог заставить ее остаться в живых и принять «эликсир бессмертия» (сама по себе возможность его создания представлялась невероятной!).
И кто была эта Морганна? Какой она была? Почему она отказалась? Сколько времени Адам провел с ней? Может, она прожила с ним всю жизнь? И просыпалась каждое утро в одной постели с принцем из Чара? А он баловал ее всей этой невиданной роскошью, и она ежедневно засыпала, удовлетворенная, в его объятиях?
Что было в ней такого особенного, что он захотел сделать ее бессмертной?
– Я готова ее возненавидеть, – пробормотала Габби еле слышно.
У Адама Блэка были близкие отношения со смертной женщиной, она родила от него ребенка, и он хотел подарить ей бессмертие. И Габби чувствовала... «О Господи, – сердито думала она, – Ревность». Зависть, что она себе в этом отказывала, а Морганна нет. Морганна приняла то, что ей предлагалось, погрузилась в это, получила все сполна. Она прикасалась к Адаму, целовала его и шла с ним в постель. Играла его шелковистыми черными волосами, чувствовала, как эти волосы ласкают ее обнаженное тело. Она знала вкус его прекрасной золотисто-бархатной кожи, сгорала в пламени волшебного секса с ним. И даже родила ему ребенка.
А когда она умерла, Адам удалился в горы. В печали? Или это просто был каприз ребенка, у которого забрали любимую игрушку? «Какая разница? Для него я готова всю жизнь быть любимой игрушкой, – мечтательно отозвался юный голосок. – Пошли они к черту, все твои мальчики. Зачем искать что-то посредственное, если ты всю жизнь можешь прожить как в сказке?»
– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.
Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.
– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.
– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.
Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.
Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!
– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.
И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.
У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.
– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.
Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...
– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.
Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.
– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.
Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.
Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...
Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.
«Остановись, О'Каллаген, ты знаешь, что тебя просто поимеют, и не только физически», – благоразумно предупредил ее едва слышный внутренний голос. «Хорошо, только минуту...»
– У тебя были фантазии. Может, твое тело и девственно, но разум – нет. Я чувствую в тебе пылкость и страсть; внутри тебя бушует ярость. Я ощутил это, как только тебя увидел. Ты ненормальна. И никогда другой не будешь. Но тебе это и не нужно. Перестань подстраиваться под мир, который никогда тебя не примет. Никто не поймет тебя так, как я. Ты – Видящая Сидхов. Ты собираешься всю жизнь это отрицать? То, что ты видишь? То, кем ты есть? Не самый лучший способ прожить всю жизнь.
На миг воцарилась тишина. Адам неподвижно стоял, все еще держа руки у нее на груди и согревая дыханием ее шею.
Габби знала, что она еще может спастись. Обрушить на него свой гнев. Сказать, что он не прав, что сам не понимает, о чем говорит. Но она не могла этого сделать, потому что Адам был прав.
В его словах не было ни капли лжи. Она действительно ненормальна и, что бы ни делала, никогда нормальной не станет. Всю жизнь она разрывалась между двумя мирами, пытаясь игнорировать один и соответствовать другому – и то и другое оказалось совершенно бесполезным занятием, – постоянно задаваясь вопросом, не ожидает ли ее в итоге такая же жизнь, как у Грэм. Без мужа, с ребенком на руках, в огромном пустом доме. И не придется ли ей постоянно убеждать себя, что этого вполне достаточно. А пока Габби неплохо держалась, пытаясь наладить дела с работой и с личной жизнью.
Но никакой парень не смог бы соперничать с фантастическими мужчинами из Чара, которых она видела с детства. Ни один земной юноша не в состоянии конкурировать с миром, который был, в сущности, намного более ярким, пылким и чувственным. И ни с одним из них она, если честно, не могла бы связать свою судьбу. И самое печальное было в том, что она все еще оставалась девственницей по большей части потому, что, черт возьми, не хотела мужчину, а хотела Существо. Всегда.
Габби устала думать, как бы она чувствовала себя с ним, устала отворачиваться, отводить взгляд, бояться прикоснуться. Устала заглушать в себе все свои грешные фантазии.
Между ними замерла тишина.
Рука Адама вдруг отпустила грудь Габби и аккуратно легла между ее ног, прижимая ее ягодицы к своему возбужденному члену.
Из ее горла вырвался несмелый крик.
Он ответил потоком слов на древнем непонятном языке, который обрушился на нее грубыми проклятиями. Потом на староанглийском, украшенном его экзотическим акцентом, Адам прорычал:
– Тебе было интересно, каково это – трахаться с Существом. Что ж, вот он я, Габриель. Вот он я.
ГЛАВА 15
Габби как раз открыла рот, чтобы потребовать от Адама объяснений относительно его планов, но он ласково спросил:
– Почему ты все еще девственница, ka-lyrra?
Она моргнула, и слова «не твое дело» чуть было не сорвались с ее языка, но Габби вовремя сдержалась. Возможно, если она ответит на некоторые его вопросы, ей будет легче добиться ответа от него. Кроме того, он частично являлся причиной ее неудавшейся личной жизни, и ей будет полезно облегчить душу. Ведь она не могла пожаловаться подругам на то, как Нелегко быть Видящей Сидхов.
– Как ты уже заметил, у меня есть один огромный недостаток.
Его темные брови сошлись на переносице, и он окинул ее хмурым взглядом.
– Я ничего не вижу. Какой еще недостаток?
Габби отодвинула стул и поджала под себя ногу.
– Какой? Я вижу Существ!
– А-а-а! А разве это недостаток?
– Я хочу жить нормальной жизнью. Обычной, стабильной, полноценной жизнью. Это все, чего я когда-либо хотела: иметь мужа, детей, любимую работу. У меня простая мечта, что-то вроде «они жили долго и счастливо и умерли в один день».
– А как этому мешает то, что ты видишь Существ?
Габби тяжело вздохнула.
– В своей жизни я дважды имела серьезные отношения с молодыми людьми. И каждый раз, когда я была уже готова к интимным отношениям, я начинала думать о том, что, если забеременею, мой ребенок, скорей всего, тоже будет Видящим. Для меня это не так уж страшно, я могу с этим смириться. А сможет ли это сделать мой избранник? Стоит ли мне рассказывать ему о мире, которого он не видит? И о том, что я должна оберегать от этого мира наших детей? И что он не сможет мне ничем помочь? Или лучше ничего ему не говорить, а разбираться с этой проблемой потом, когда все раскроется, и на деяться, что такое никогда не случится? – Она снова печально вздохнула. – Я рассказала своему последнему парню правду. Решила, что это единственный достойный выход из положения и что если он действительно меня любит, то сможет это принять. И знаешь, что произошло?
Адам покачал головой, пристально глядя на девушку.
– Сначала он подумал, что это шутка. Потом, когда я все же попыталась ему доказать, что это правда – я даже показала ему «Книги о Чаре», – он чуть в обморок не упал. Если бы я это не прекратила, если бы не сказала, что это была шутка, если бы не «раскрылся мой обман», как он изволил выразиться, ой бы ответил, что я переутомилась и мне нужна помощь специалиста. Вскоре после этого он меня бросил. Просто прислал письмо по электронной почте, как бесхарактерный, трусливый сопляк Я пыталась до него дозвониться, но тщетно. Я оставляла ему сообщения, но он не отвечал; он заблокировал номер моей электронной почты и не открывал мне дверь. Мы знакомы уже три года, и половину этого срока мы встречались. Он тоже студент-юрист. Одна подружка сказала мне, что на прошлой неделе он рассказывал нашим общим знакомым, будто у меня нервный срыв.
– Ты его не любила, – спокойно сказал Адам.
– Что? – Габби испугалась, теряясь в догадках, как ему удалось так легко это понять.
– Ты не любила его. Я был... то есть видел смертных, которые любили, и видел, как они страдали, когда теряли близко го человека. У тебя этого нет.
С вымученной улыбкой Габби призналась:
– Ты прав. Я не сходила от него с ума. Но он был мне небезразличен, я беспокоилась о нем. Сильно. И мне до сих пор больно.
– Мне жаль, Габриель.
Она пожала плечами.
– Не могу сказать, что я не ожидала такого развития событий. Женщины О'Каллаген никогда не были счастливы в любви. Мой отец бросил маму, когда мне исполнилось четыре года. Я его почти не помню. Осталось только смутное воспоминание о мужчине с колючей бородой и громким злым голосом. Единственная причина, по которой второй брак моей матери еще не распался, – это то, что она не видит Существ, а детей у нее больше нет. Ее муж не имеет ни малейшего понятия, что она чем-то отличается от обычных женщин. И пока я буду оставаться в тени, он об этом и не узнает. Грэм так и не вышла замуж. Она ограничилась мечтой о детях. Забеременела и ничего не сказала отцу ребенка. Это тебе не прошлые века, когда перед Видящими Сидхов преклонялись и мужчины сражались за их руку и сердце. В наше время люди не верят в то, чего не видят. А я? Впервые я увидела Существо, если верить рассказам Грэм, в три года. Я показала на него пальцем и улыбнулась. К счастью, в тот день меня повела на прогулку Грэм. Если бы я пошла с мамой, она бы даже не поняла, куда я смотрю, и меня бы, наверно, забрали. Вот когда стало известно наверняка, что, хоть мама их и не видела, эта способность передалась мне. Мне не разрешали выходить из дома до десяти лег. Только тогда Грэм перестала сомневаться, что я себя не выдам.
Адам откинулся на спинку стула, наблюдая за Габби. Он завел этот разговор и спросил, почему она до сих пор девственница, чтобы подвести ее к теме секса и плавно продолжить обольщение. Но она завела его мысли совершенно в другую сторону. Он никогда не думал, что означает быть Видящей Сидхов для женщины из двадцать первого века.
Ее жизнь не так уж и отличается от жизни той старухи в глухом лесу, подумал Адам. Ей так же приходится скрываться, и не только от Чара, но и от людей. Она нигде и никогда не чувствует себя комфортно. Да, Габби была права, ну какой мужчина поверит ей? А если и поверит, кто смирится с таким унижением его мужественности – быть не в состоянии защитить то, что ему принадлежит?
В таких условиях она еще неплохо держалась: пыталась сделать карьеру, встречаться с парнем и вычеркнуть из своей жизни всяких Туата-Де.
Пока не появился Адам Блэк и не ворвался в ее дом через черный ход, выдав ее самым страшным обитателям Чара.
– Когда я снова обрету бессмертие, я все устрою, ka-lyrra.
Тебе больше не придется жить в страхе. Она презрительно поморщилась, словно говоря: «Ну конечно!»
– Кстати, раз уж ты начал, какие у тебя планы? Если ты решил таскать меня за собой по всему миру, думаю, я имею право знать, что и зачем мы делаем.
Он покачал головой.
– Чем меньше ты сейчас знаешь, тем безопасней для тебя. Если вдруг ты окажешься вдалеке от меня, мой план может быть единственным ключом к тому, чтобы вернуть тебя обратно.
Габби вздрогнула и побледнела от ужаса.
– Ты хочешь сказать, если меня заберут Охотники?
Адам кивнул.
– Да. То, чего ты не знаешь, не смогут узнать от тебя представители моей расы. Подожди, пока мы доберемся до Шотландии, там я тебе все расскажу.
Она снова вздрогнула.
– Хорошо. Но ты можешь хотя бы сказать мне, в какую именно часть Шотландии мы направляемся?
– На священную землю, где запрещено пребывать любому Туата-Де. На землю МакКелтаров. Там мы будем в безопасности.
– Насколько я поняла, мы больше не ищем Цирцена Броуди?
Адам пристально посмотрел на нее и ответил:
– Я больше не могу ждать, пока объявится мой сын.
– Кто??? – пролепетала она, изумленно глядя на него.
– Сын. Цирцен – мой сын.
Габби выпрямилась на стуле и нахмурилась.
– Ты хочешь сказать, что его родила смертная? Вот почему он наполовину Существо? Смертная женщина имела от тебя ребенка?
Адам кивнул, скрывая улыбку за бокалом вина, из которого сделал глоток. В ее словах звучали одновременно обида и... скрытое восхищение. Восхищение – это очень, очень хорошо. Это как раз то, что он хотел от нее услышать.
– А когда? Недавно?
– Давным-давно, ka-lyrra.
– Насколько давно? И перестань заговаривать мне зубы, Адам. Я на твои вопросы ответила. Если хочешь, чтобы я отвечала на них впредь, будь добр, начни со мной нормально разговаривать.
У нее был такой вид, как будто она сейчас вскочит со стула, схватит его за плечи и начнет трясти. Раньше он, пожалуй, вступил бы с ней в спор, чтобы она все-таки это сделала и у него появился повод схватить ее в объятия, но он был слишком очарован тем, что она назвала его «Адам». Хотя Габби и раньше произносила его имя в различных ситуациях, она впервые мимоходом назвала его по имени во время разговора. Он ждал этого. Это была своеобразная веха, обозначавшая, что путь к ее сердцу открыт. Он ведь не дурак; он знал, что вначале был для нее не больше чем «оно». Потом стал называться «син сириш ду», потом «самым темным из Существ», а потом – своим полным именем, Адам Блэк.
И вот теперь он стал просто Адамом. Ему было интересно понимает ли Габби, что сейчас произошло.
– Цирцен родился в 811 г. н. э., – ответил он. – Он жил в своем времени до начала 1500-х, пока не встретил женщину из твоего времени. Теперь они живут в двадцать первом веке.
Глаза Габби расширились.
– Думаю, мне не надо знать, как все это произошло. Это только лишняя головная боль.
Она замолчала, и Адаму показалось, что он видит, как в ее золотисто-зеленых глазах мелькают десятки вопросов, пока она не выбрала, какой из них задать. Ему понравился ее выбор.
– Означает ли это, что твои дети тоже будут бессмертны, даже если это будут полу-Существа? Не то чтобы это интересовало меня лично, – тут же добавила Габби, – просто я подумала, что было бы нелишне добавить это в наши книги.
Единственный, кто теперь сможет что-то добавить в эти идиотские книги, будет он сам; пора О'Каллагенам узнать, как все обстоит на самом деле.
– Нет, Габриель, только чистокровный Туата-Де рождается бессмертным. Своему сыну я дал эликсир, который создала моя раса для того, чтобы мы могли даровать бессмертие избранным людям.
Габби не нужно было знать, что он сделал это без ведома сына. И что когда Цирцен узнал об этом, то возненавидел его. Если быть честным до конца, Цирцен не разговаривал с ним следующие шесть веков или около того, не признавая его своим отцом. Своей злобой и ненавистью его сын мог бы сравниться с Туата-Де.
– Ты можешь сделать человека бессмертным? – упавшим голосом спросила Габби. – То есть так, чтобы он жил вечно.
– Да. Его жену я тоже сделал бессмертной.
Как же давно это было? За последние годы Адам так много путешествовал во времени, что для него прошло много веков, а для Габби – три смертных года, где-то так? Неясная мысль затуманила его голову. У эликсира было одно очень неприятное свойство; он ничего не сказал о нем ни Цирцену, ни Лизе. Дети полу-Существ рождались с душой (вероятно, доли человеческого в них хватало, чтобы заслужить такой божественный дар), и Цирцен, имея более крепкое телосложение, еще имел в запасе несколько столетий. Эффект отражался на полу-Существе примерно через тысячу лет. В то же время несчастные люди, как, например, Лиза, могли протянуть лишь несколько лет. Лизе оставалось немного времени. Золотистый свет, излучаемый ею, уже угасал, и она становилась бездушной, каким был и любой Туата-Де.
– А матери Цирцена ты тоже даровал бессмертие?
Адаму вдруг захотелось прервать этот разговор. Встав из-за стола, он стал собирать остатки ужина. Эту пищу они съедят утром перед тем, как сесть на самолет. Он хотел вылететь пораньше.
– Нет.
– Так значит, она умерла?
– Да.
– А почему ты не предложил ей...
– Предлагал, – отрезал он, не дав ей закончить.
– И что?
– И Морганна отказалась.
– О... – Глаза Габби сузились, потом расширились, как будто ее осенило. – А когда Морганна умерла?
– Какого черта ты у меня все это спрашиваешь? – сердито проворчал он.
Она посмотрела на него с опаской, но все же повторила:
– Когда?
Адам отправил в сумку последний контейнер с макаронами. Пакет порвался. Он раздраженно обернул его бумагой и прижал снизу рукой.
– В 847 году.
Габби долго задумчиво молчала и наконец спросила:
– Так почему же она не...
Он посмотрел на нее яростным взглядом, а затем прищурился и оскалил зубы.
– Все, хватит! Моя жизнь – это тебе не открытая «Книга о Чаре», которую ты можешь пролистать, когда захочешь, и сделать любые идиотские выводы, Видящая Сидхов. Туата-Де не рассказывают о том, что касается Туата-Де, – он смерил ее холодным взглядом, – с простыми смертными.
– Ну что ж, мистер Сам Ты Простой Смертный, – накинулась на него Габби, – наверное, пора тебе к этому привыкать, поскольку, нравится тебе это или нет, тебе нужна помощь по крайней мере одного из «простых смертных», чтобы снова стать напыщенным дурацким Существом.
Адам попытался остаться невозмутимым, но, вопреки всем усилиям, его губы изогнулись в улыбке, и он затрясся от беззвучного смеха. «Напыщенное дурацкое Существо». Какое презрение. Интересно, кого-нибудь из его расы когда-нибудь так называли? Эту женщину ничем не напугаешь. Ничем.
– Тонко подмечено, ka-lyrra, – сухо промолвил он. Собрав сумки и повернувшись лицом к кухне, прежде чем уйти, он бросил ей через плечо:
– Кстати, для информации, я рассказал тебе столько, сколько не рассказывал никому из смертных уже очень-очень давно.
– Как давно? – Когда у нее вырвался этот вопрос, она готова была себя ударить. Но ей нужно было знать. Знать, кто была последняя женщина... последний смертный, который действительно был знаком с Адамом Блэком.
Он остановился и повернулся к ней. Когда его пламенный взгляд встретился с ее взглядом, Габби вдруг почувствовала, как стынет в жилах кровь. Иногда его взгляд был совсем как человеческий, но порой на его лице отражалось пугающее несоответствие, словно что-то ужасно древнее и совершенно нечеловеческое смотрело на нее из-за карнавальной маски с изображением молодого человеческого лица. И на какой-то короткий, неуловимый миг Габби показалось, что, приподними она эту маску, увидит под ней кого-то похожего на... на Охотника.
Адам вздохнул. Устало вздохнул. Так устать мог только бессмертный. Потом он отвернулся и вышел. Она слышала, как открылась и закрылась дверца холодильника и воцарилась тишина. Затем по номеру разнесся его мягкий, Глубокий ГОЛОС:
– С 847 года, Габриель.
Раздвигая диван-кровать, Габби все еще размышляла над тем, что рассказал ей Адам. Она не могла перепутать даты. Морганна умерла в середине девятого века, отказавшись от его предложения стать бессмертной, и как раз в это время не только женщины О'Каллаген, но и уйма других смертных видели, как Адам Блэк неистово метался по горам Шотландии. Из-за Морганны?
Пришел ли Адам Блэк в ярость, когда потерял ее? И если да, почему он допустил ее смерть? Он был всемогущ; он мог заставить ее остаться в живых и принять «эликсир бессмертия» (сама по себе возможность его создания представлялась невероятной!).
И кто была эта Морганна? Какой она была? Почему она отказалась? Сколько времени Адам провел с ней? Может, она прожила с ним всю жизнь? И просыпалась каждое утро в одной постели с принцем из Чара? А он баловал ее всей этой невиданной роскошью, и она ежедневно засыпала, удовлетворенная, в его объятиях?
Что было в ней такого особенного, что он захотел сделать ее бессмертной?
– Я готова ее возненавидеть, – пробормотала Габби еле слышно.
У Адама Блэка были близкие отношения со смертной женщиной, она родила от него ребенка, и он хотел подарить ей бессмертие. И Габби чувствовала... «О Господи, – сердито думала она, – Ревность». Зависть, что она себе в этом отказывала, а Морганна нет. Морганна приняла то, что ей предлагалось, погрузилась в это, получила все сполна. Она прикасалась к Адаму, целовала его и шла с ним в постель. Играла его шелковистыми черными волосами, чувствовала, как эти волосы ласкают ее обнаженное тело. Она знала вкус его прекрасной золотисто-бархатной кожи, сгорала в пламени волшебного секса с ним. И даже родила ему ребенка.
А когда она умерла, Адам удалился в горы. В печали? Или это просто был каприз ребенка, у которого забрали любимую игрушку? «Какая разница? Для него я готова всю жизнь быть любимой игрушкой, – мечтательно отозвался юный голосок. – Пошли они к черту, все твои мальчики. Зачем искать что-то посредственное, если ты всю жизнь можешь прожить как в сказке?»
– Заткнись, – пробормотала Габби. – Мне и так нелегко, а еще ты лезешь со своими замечаниями. Избавь меня от этой подростковой ерунды.
Она нахмурилась и принялась взбивать подушки, затем положила их, достала одеяло и разложила его на кровати. Все было готово, и как раз в этот момент Адам подошел к ней сзади, обнял руками за талию и потянул назад, так что ее плечи уперлись в его грудную клетку. Жар его огромного тела обжигал ее сквозь одежду, и она ощущала экзотический пряный аромат при каждом вдохе.
– Неужели тебе никогда не было интересно? – вкрадчиво проговорил Адам ей на ухо, наклонив голову.
– Что интересно? – спросила Габби, замерев на месте.
Между его животом и ее ягодицами оставалось крошечное пространство, такое соблазнительное и заманчивое. Она не позволит своему телу занять его. Не позволит себе прислониться к Адаму, ища своей ложбинкой его неизменно твердый бугор. Габби вдруг с содроганием осознала: ей нравилось то, что рядом с ней он всегда был возбужден. Она привыкла к его непрерывным ухаживаниям. Осознание того, что она так возбуждает син сириш ду, опьяняло ее. И то, что он пылал страстью, распаляло желание в ней самой. Быть объектом вожделения такого неимоверно красивого мужчины-Существа – это действовало на нее сильнее, чем самое лучшее стимулирующее средство.
Господи, он был опасен. Но она знала это с самого начала. Он явился перед ней словно облепленный наклейками с предупреждениями О'Каллагенов: «Избегать контакта любой ценой!». Куда уж понятней!
– Ты столько лет наблюдала за нами, столько лет тебе это запрещали, и, когда ты делала вид, что не замечаешь нас, неужели тебе не было интересно прикоснуться к одному из Туата-Де? – Адам медленно убрал руки с ее талии, и Габби почувствовала, что он дает ей возможность отойти, но знает, что она не сможет этого сделать; и, Господи помоги, она понимала, что должна уйти, но ей не хватало сил. Ее сердце стучало в груди, как кузнечный молот. Настал долгий, напряженный миг, когда никто из них не шевелился и не произносил ни слова.
И наконец Адам прикоснулся руками к ее груди. Дыхание, которое Габби пыталась сдерживать, вырвалось из ее легких. Ее кожа горела под тканью футболки, а нервные окончания ненасытно жаждали прикосновения. Она могла только представить, насколько восхитительно было бы ощущать, как его руки ласкают ее обнаженное тело: большие, сильные руки кузнеца касаются ее кожи. Чувствуя его волшебное прикосновение, она могла бы сгореть в пламени страсти от одного лишь тепла его тела.
У Адама вырвался крик, такой неистовый и полный желания, что у Габби подкосились ноги и она покачнулась. Он еще сильнее сжал ее грудь, заставив ее сделать глубокий, прерывистый вдох, но не стал поддерживать ее тело и все еще находился на крошечном, манящем расстоянии от нее.
– У тебя красивая грудь, ka-lyrra. Я мечтал взять ее в руки с тех самых пор, как увидел тебя. Такая полная, сочная, упругая и... – Из его горла вырвался тихий мурлыкающий звук.
Габби закрыла глаза; ее грудь, которую он крепко сжал, налилась от его прикосновения. Его небритый подбородок коснулся ее волос, а потом, скользнув вниз, – ее щеки. Его влажный горячий язык оставил длинный бархатистый след у нее на шее, посылая импульсы чувственного восторга, которые откликались у нее в позвонках. Габби хотела вырваться, остановить его. Сейчас...
– Неужели у тебя никогда не было фантазий о нас? Скажи, что не было. Скажи мне: «Нет, Адам, я никогда даже не думала об этом». – Он хрипло и злорадно рассмеялся, как будто его забавляла эта мысль, и его большие пальцы описывали круги на ее груди, как раз под сосками, где кожа была особенно чувствительной. Ее жаждущие прикосновения соски так затвердели, что стали видны сквозь бюстгальтер и футболку.
Пальцы Адама сомкнулись на этих торчащих бугорках как раз в тот момент, когда он укусил ее за шею сзади, и Габби стиснула зубы, чтобы не закричать. Он знал, черт возьми, он знал. Ее сокровенные фантазии, ее вечную внутреннюю битву. Он все об этом знал.
– Почему ты молчишь? Почему не можешь сказать это, Габриель? – Пауза. – Потому что ты действительно думала об этом. Много раз. – Его теплый шершавый язык двигался вниз по шее. Еще один мягкий укус в нежную, чувствительную мышцу, идущую от шеи к плечу, – и ее тело забилось в судороге желания. Легкое, едва заметное прикосновение к ее соскам. – Неужто в этом так трудно признаться? Я знаю, что все так и происходило. Тебе было интересно, что ты почувствуешь, когда один из нас затащит тебя в постель. Разденет тебя догола и доведет до оргазма столько раз, что ты не сможешь даже пошевелиться. Доставит тебе такое удовольствие, что ты будешь чувствовать себя изнеможенной и выжатой, как лимон, и сможешь только лежать, пока твой сказочный любовник будет кормить тебя, ухаживать за тобой и восстанавливать твои силы, чтобы все повторилось снова и снова.
Чтобы он мог медленно и глубоко входить в тебя, быстро и сильно брать тебя сзади. Чтобы мог посадить тебя верхом, а ты дрожала бы на нем, кончая. Чтобы мог целовать, облизывать и вкушать каждый миллиметр твоего тела; и все вокруг перестанет существовать для тебя, потеряет смысл, – все, кроме него и того освобождения, которое может дать тебе только он.
Дыхание Габби участилось. Будь он проклят! Да, она представляла себе все это и даже больше. А после его слов ее воображение рисовало чрезвычайно яркие картины о том, как Адам проделывает все это с ней. Вот он сажает ее на себя верхом; вот она стоит перед ним, опустившись на колени и на локти, и он пронзает ее сзади...
Господи, взволнованно подумала она, неужели она всегда представляла его? Но сколько Габби ни старалась, она не смогла вспомнить лицо принца своей мечты, которое она так детально изображала в своих девичьих грезах. Либо Адам вытеснил его из ее памяти, заменив воображаемого любовника своими темными глазами, своим сильным телом, своим соблазнительным голосом и потрясающим прикосновением, либо она всегда представляла только его.
«Остановись, О'Каллаген, ты знаешь, что тебя просто поимеют, и не только физически», – благоразумно предупредил ее едва слышный внутренний голос. «Хорошо, только минуту...»
– У тебя были фантазии. Может, твое тело и девственно, но разум – нет. Я чувствую в тебе пылкость и страсть; внутри тебя бушует ярость. Я ощутил это, как только тебя увидел. Ты ненормальна. И никогда другой не будешь. Но тебе это и не нужно. Перестань подстраиваться под мир, который никогда тебя не примет. Никто не поймет тебя так, как я. Ты – Видящая Сидхов. Ты собираешься всю жизнь это отрицать? То, что ты видишь? То, кем ты есть? Не самый лучший способ прожить всю жизнь.
На миг воцарилась тишина. Адам неподвижно стоял, все еще держа руки у нее на груди и согревая дыханием ее шею.
Габби знала, что она еще может спастись. Обрушить на него свой гнев. Сказать, что он не прав, что сам не понимает, о чем говорит. Но она не могла этого сделать, потому что Адам был прав.
В его словах не было ни капли лжи. Она действительно ненормальна и, что бы ни делала, никогда нормальной не станет. Всю жизнь она разрывалась между двумя мирами, пытаясь игнорировать один и соответствовать другому – и то и другое оказалось совершенно бесполезным занятием, – постоянно задаваясь вопросом, не ожидает ли ее в итоге такая же жизнь, как у Грэм. Без мужа, с ребенком на руках, в огромном пустом доме. И не придется ли ей постоянно убеждать себя, что этого вполне достаточно. А пока Габби неплохо держалась, пытаясь наладить дела с работой и с личной жизнью.
Но никакой парень не смог бы соперничать с фантастическими мужчинами из Чара, которых она видела с детства. Ни один земной юноша не в состоянии конкурировать с миром, который был, в сущности, намного более ярким, пылким и чувственным. И ни с одним из них она, если честно, не могла бы связать свою судьбу. И самое печальное было в том, что она все еще оставалась девственницей по большей части потому, что, черт возьми, не хотела мужчину, а хотела Существо. Всегда.
Габби устала думать, как бы она чувствовала себя с ним, устала отворачиваться, отводить взгляд, бояться прикоснуться. Устала заглушать в себе все свои грешные фантазии.
Между ними замерла тишина.
Рука Адама вдруг отпустила грудь Габби и аккуратно легла между ее ног, прижимая ее ягодицы к своему возбужденному члену.
Из ее горла вырвался несмелый крик.
Он ответил потоком слов на древнем непонятном языке, который обрушился на нее грубыми проклятиями. Потом на староанглийском, украшенном его экзотическим акцентом, Адам прорычал:
– Тебе было интересно, каково это – трахаться с Существом. Что ж, вот он я, Габриель. Вот он я.
ГЛАВА 15
При этих словах сопротивление Габби окончательно иссякло. «Вот он я». Другими словами, «возьми меня, делай со мной что хочешь». И она мечтала об этом. Мечтала, черт возьми. Она всю жизнь этого ждала. Ее фантазии о Чаре носили в основном сексуальный характер, и, хотя она редко употребляла грубые словечки, из его уст они звучали обольстительно. Благодаря его акценту и низкому голосу эти резкие слова превратились в интригующие и запретные и стали казаться сексуальными и притягательными. Его слова не оскорбили ее слух; они были приглашением, забыв о времени, закружиться в танце, в земном, животном танце, для которого не будет поводов и оправданий. Необузданный мужчина, необузданный секс – Адам предлагал ей мир, расцвеченный размытыми красками своей привлекательности и сексуальности.