Монро Люси. Лунное пробуждение

   – Спасибо за мнение, Эмили, – сухо заметил Лахлан.
   – Убеждение в собственном превосходстве поставило под удар и тебя самого, и весь клан, – не сдавалась Эмили.
   Талорк рассмеялся:
   – А у женщины острый язык, правда?
   – Без обиняков, конечно, однако говорит чистую правду, – вздохнул Лахлан. – Надо признаться, такое часто случается.
   Эмили восприняла поправку с благодарностью. Приятно было услышать и о том, что правда нередко оказывается на ее стороне. И все же в душе осталась боль жестокого и несправедливого обвинения в распутстве. Да, именно греховным опытом неожиданно обернулась та страсть, которую он сам преднамеренно разжег в невинном теле. Вожди, возможно, и были готовы прекратить вражду без лишних извинений, но она – ни за что на свете. Лахлану еще предстояло просить прощения.
   – Англичанка заявила, что скорее выйдет замуж за козла, чем за меня. Так, оказывается, ты козел? – полюбопытствовал Талорк, даже не пытаясь скрыть иронию.
   – Намерен им стать в ближайшем будущем.
   – Нет!
   – Рад слышать, – признался Талорк, не обратив ни малейшего внимания на возглас Эмили. – С тех пор как малышку прислали в Шотландию в качестве моей невесты, я за нее в ответе. Горячего желания жениться не испытываю однако и на растерзание не отдам. Потребую обидчика к ответу.
   Удивительно, но Лахлан кивнул, словно поверил, что Талорк говорит от чистого сердца.
   – Прежде чем вернуться домой, мне хотелось бы увидеть свадьбу своими глазами. – На сей раз голос Синклера звучал крайне серьезно, без тени юмора. Ситуация становилась напряженной.
   Эмили выскочила из-за спины Лахлана, уставилась на Талорка горящими от гнева глазами и закричала:
   – Не выйду за него замуж! Ни за что!
   – Так, значит, ты хочешь выйти замуж за меня?
   – Вы и сам прекрасно знаете, что это не так! Ни один из вас на мне не женится!
   – Предпочитаешь, чтобы я немедленно объявил Балморалу войну?
   – Не говорите глупостей! Вы не станете воевать из-за меня! Не забывайте, что я англичанка!
   – До тех пор пока ты в Хайленде, я обязан заботиться о тебе. А моя честь – отличный повод для битвы.
   – Не горячись, Талорк! – с отчаянием в голосе вступила в разговор Кэт. – Они еще не были близки.
   – Но я видел их в воде – обнаженными!
   – Это ровным счетом ничего не значит, – поспешила заверить Эмили. – Вот вы сейчас тоже без одежды, но я не в ваших объятиях.
   Лахлан издал глухой звук, больше всего похожий на устрашающее рычание разъяренного зверя.
   Впрочем, Талорк не счел нужным заметить воинственную реакцию – точно так же как несколько минут назад не обратил внимания на эмоциональное восклицание Эмили.
   – Думаю, твой отец придерживается иного мнения, – спокойно возразил он.
   – Надеюсь, вы не собираетесь сообщить ему о моем отказе? – Эмили похолодела от ужаса.
   – Я собираюсь стать свидетелем брачной церемонии или объявить войну, – невозмутимо провозгласил Талорк.
   Эмили оглянулась, инстинктивно надеясь на помощь, но никто даже и не думал оспаривать безумное заявление дикого горца. Волнение и страх в карих глазах Кэт недвусмысленно говорили, что она нисколько не сомневается в серьезности намерений брата и очень боится, что Лахлан откажется исполнить волю соперника.
   – Но ты же не хочешь на мне жениться! – с надеждой повернулась Эмили к Балморалу.
   – Так, значит, ты готова столкнуть наши кланы? – с интересом уточнил вождь.
   – Нет, конечно.
   – В таком случае выбора нет: выйдешь за меня замуж, англичанка.
   – Ни за что!
 
   Час спустя Эмили стояла перед священником. Она еще не пришла в себя после яростной стычки Лахлана с Ульфом. Братья схватились, едва вождь вернулся в замок. Лишь жестокое волнение помешало Эмили продолжать упорное сопротивление.
   Талорк вместе со своими воинами (а их оказалось четверо) проводил всю компанию в замок. Синклер решительно настаивал на своем присутствии, а Балморал по какой-то таинственной причине не возражал. Вожди вернулись за крепостные стены вместе. Они шли плечо к плечу, причем ни тот ни другой словно и не слышали возмущенных возражений невесты.
   Принадлежи Эмили к славному народу криктов, она непременно перевоплотилась бы в волчицу и покусала обоих. Да и без того лишь правила приличия не позволяли ей наброситься на бесчувственных горцев.
   Талорк и его соплеменники предусмотрительно спрятали в зарослях пледы и теперь выглядели вполне прилично – если не принимать во внимание вражескую расцветку тартана. Впрочем, Эмили сомневалась, что женщины Хайленда относились к мужской наготе с тем же трепетом, с каким воспринимала ее она сама.
   Глубокие плодотворные размышления оказались прерваны яростным, воинственным криком Ульфа. Голос злоумышленника доносился с крепостной стены. Эмили подняла голову, но никого не увидела. Тогда она украдкой взглянула на Лахлана. Вождь шел совершенно спокойно. Уж не оглох ли он внезапно?
   Нет, конечно, он все прекрасно слышал. Сердце Эмили переполнилось сочувствием, хотя вряд ли Балморал в нем нуждался. Тяжко сознавать, что родной брат – закоренелый предатель и убийца. И все же Лахлан стоически выдержал свидетельство Талорка. Скрывал он чувства и сейчас.
   Ульф оказался далеко не столь осторожным и предусмотрительным. Эмили увидела провокатора, едва ступила на подъемный мост. С перекошенным от бешенства лицом заручившись поддержкой нескольких воинов, тот ждал брата в нижнем дворе.
   – Какого черта ты притащил врага в дом? Совсем с ума сошел?
   Лахлан знаком приказал всем остановиться и в гордом одиночестве приблизился к Ульфу. Одного лишь пристального взгляда вождя оказалось достаточно, чтобы охранявшие его воины отошли в сторону.
   – Единственный враг клана Балморалов стоит сейчас передо мной, – тоном ледяного спокойствия произнес Лахлан, остановившись в паре футов от брата. – Безумная жажда власти довела тебя до позорного убийства. Это ты убил одного из наших воинов – лишь для того, чтобы заманить меня в ловушку. Трусость не позволяет тебе сражаться самому!
   – У меня вполне достаточно мужества, – процедил Ульф. – Но я обещал отцу, что никогда не оспорю твоего права оставаться вождем. Он считал, что я не способен руководить кланом, потому что во мне нет зверя. Но ведь волчье начало лишь затемняет разум! Ему казалось, что ты его истинный последователь. Но на самом деле я похож на отца куда больше, чем когда-нибудь удастся походить тебе!
   – Ты унаследовал его вспыльчивость, но вот ни сила, ни ум к тебе не перешли.
   – Грубая ложь! Я обладаю всеми качествами, которые должен иметь сын вождя. Просто он судил меня лишь по реакции тела на полнолуние!
   – Отправляйся в большой зал, – приказал Лахлан. – Там объяснишь мотивы предательства.
   Ульф лишь презрительно хмыкнул.
   Лахлан совершил короткое, молниеносное движение – настолько быстрое, что Эмили даже не успела заметить. Увидела лишь, что Ульф оказался на земле – без сознания.
   – Отнесите в большой зал, – обратился вождь к двум воинам. Они тоже пришли с озера: вместе с Друстаном скрывались в зарослях, пока Лахлан выяснял отношения с Талорком.
   Те быстро бросились выполнять приказание, а вождь тем временем поинтересовался у охранников Ульфа, с кем они – с ним или с предателем клана. Воины тут же упали на колени и принялись сбивчиво объяснять, что Ульф призвал их обманом: сказал, что господину срочно необходима помощь. Лахлан поверил и милостиво отпустил невольных соучастников.
   Потом направился в большой зал и приказал, чтобы помещение покинули все, кроме криктов. Из людей остались лишь Эмили и Ульф. Дверь должна была охраняться снаружи, причем тоже исключительно криктами. Теперь Эмили поняла, почему вождь решил провести схватку в замке: он преданно охранял секреты волчьей стаи. Вожаки заботились об этом уже больше ста лет – с тех самых пор, как древний народ пополнил состав кельтских кланов.
   Когда через несколько минут все вошли в зал, Ульф уже очнулся и исходил яростью возле камина.
   Эмили и Кэт встали между Друстаном и Ангусом. Крикты Синклеры оказались за их спинами. Двое криктов из клана Балморалов с обеих сторон охраняли Ульфа. Провокатор с ненавистью взглянул на подруг.
   – Что здесь делают женщины?
   – Твое предательство перевернуло их жизнь. Так пусть услышат, что ты скажешь в свое оправдание.
   – Не собираюсь оправдываться перед тобой.
   – Собираешься или не собираешься, а я твой господин. Так что придется!
   – Только потому, что отец защитил тебя своим словом.
   Лахлан покачал головой:
   – Ошибаешься. Взяв с тебя обещание не противостоять мне, отец прежде всего защищал твою жизнь. Но ты так до сих пор ничего и не понял. Предпочел добраться до власти с помощью вероломства и коварства. Велика ли честь в отрицании воли отца и в попытке убить меня руками Синклера?
   – Куда больше, чем в захвате власти младшим братом в обход старшего.
   – Отец назначил преемником меня. Такова его воля.
   – Воля оказалась ошибочной! Править должен был я!
   – Почему? Что ты мог сделать для клана, чего не сделал я?
   Ульф не нашелся с ответом и лишь сверлил брата диким взглядом, словно пытался уничтожить на месте.
   – Ты виновен в убийстве.
   – А ты веришь словам врага, а не словам брата?
   – Но ты даже не отрицал предательства.
   – Потому что знал, насколько это бесполезно. Понял, едва увидел, как вы вместе возвращаетесь с озера. И не сомневаюсь: будете поддерживать друг друга как братья-оборотни, даже против кровного брата.
   Лахлан болезненно сморщился.
   – Так что же, теперь ты намерен отрицать, что замышлял против меня убийство? И даже то, что убил мальчика-воина?
   – А ты поверил бы мне, если бы я попытался это сделать?
   – Нет. – Безоговорочный, окончательный приговор услышали все, кто стоял вокруг. – Для этого мне слишком многое известно.
   – Так зачем же напрасно тратить силы? – Ульф держался прямо и гордо, а на лице застыло выражение ненависти и презрения. – Ты заслуживал смерти… как и тот молодой воин. Когда-нибудь он стал бы военачальником – таким же, как Друстан. А я, твой брат?
   – Но ведь ты отверг пост военачальника.
   – Потому что служить обязан ты мне, а не я тебе. Слишком унизительно!
   – Итак, по-твоему, ты – убийца и лжец – должен стать вождем?
   Обвинения прошли мимо Ульфа. Казалось, он не усматривал в собственных действиях ничего предосудительного.
   – Я Балморал и сын нашего отца. Так же как и ты.
   – Если я вызову тебя на поединок, станет ли это нарушением данного отцу обещания?
   – На каком же основании ты готов меня вызвать? – презрительно уточнил Ульф.
   – Ты убил одного из воинов клана.
   – Докажи.
   – Доказательств не требуется.
   – Требуется, если тебе необходима поддержка клана.
   – Такое способен заявить лишь глупец.
   – Неужели? – издевательским тоном переспросил Ульф. – Но ведь существует еще и твоя гордость. А без абсолютной уверенности в моей вине она останется уязвленной.
   – Сомнений нет.
   Ульф лишь пожал плечами.
   – Кроме того, я готов вызвать тебя на основании многочисленных оскорблений, нанесенных моей супруге при свидетелях.
   – Ты не женат.
   – Ничего, скоро женюсь. Эмили – моя невеста.
   Ульф внезапно покачнулся, словно Лахлан нанес еще один удар.
   – Ты собираешься жениться на простой женщине? Не на волчице?
   – Совершенно верно.
   – И не опасаешься рождения обычных детей, как это случилось у нашего отца?
   – Если эти дети окажутся столь же храбрыми и верными, как их мать, то им вовсе не обязательно родиться волчатами.
   Эмили растроганно улыбнулась.
   – Эта женщина поймала тебя в ловушку вожделения.
   – Меня не так уж легко обмануть. Я уже говорил об этом. Неплохо было бы помнить.
   – Ошибаешься! С какой легкостью ты поверил моей истории о Сусанне!
   – Поверил лишь собственным глазам. Увидел, что Сусанна вышла замуж за Магнуса – несмотря на то что я не разрешал покидать остров. Потому и поверил, что ее похитили.
   – Но теперь тебе известно, что это я послал ее на земли Синклеров.
   – Зачем?
   – Хотел, чтобы ты объявил войну. Таким образом смог бы заманить тебя в ловушку. Отец непременно вступил бы в бой. Но ты, к сожалению, оказался совсем другим. Слишком слабым.
   – И снова ошибаешься. Слаб не я, а ты, и отец понимал твой характер. Знал, что ты рвешься к власти, но не обладаешь ни выдержкой, ни рассудительностью. Ему следовало убрать тебя, отправить на службу к другому господину, однако он проявил излишнее мягкосердечие. Слишком любил тебя, чтобы расстаться. Я твой брат, но должен найти в душе достаточно сил, чтобы наказание в полной мере соответствовало преступлению. Напрасно ты надеялся, что сможешь мной манипулировать.
   – Не надеялся, а действовал трезво и расчетливо. Держал ситуацию под контролем. Если бы эти шлюхи не выбрались из замка, тебе не пришлось бы стоять сейчас рядом с Синклером.
   Последовал короткий, едва заметный удар, и Ульф врезался в стену недалеко от камина.

Глава 21

   – Говори о моей невесте с уважением, иначе умрешь на месте.
   Ульф вытер с лица кровь.
   – Сочувствую ей, но еще больше сочувствую ее детям… которые могут оказаться такими же, как я.
   – Если Бог того захочет, у нас родятся дети. И если кто-то из них окажется человеком, отцовская любовь от этого не уменьшится.
   – Наш отец любил меня лишь до момента перевоплощения, которого так и не случилось. А потом любовь растаяла, как снег весной. Я был его любимчиком. Он даже начал учить меня управлять кланом. Но все закончилось, едва выяснилось, что я не волк. Человек, а не глупое кровожадное животное.
   – Тебе мешает править не отсутствие звериного начала, а отсутствие чести. Думаю, отец понимал, в чем дело.
   После сурового приговора Ульф напал на брата, однако уже в следующее мгновение снова лежал без сознания.
   – Заприте его в западной башне, – коротко приказал Лахлан.
   Кэт что-то шепнула Друстану на ухо. Тот вспыхнул, но тут же взял себя в руки и отдал распоряжение стоявшему рядом воину. Эмили так и не удалось узнать, что же привело в ярость достойного супруга, потому что Лахлан послал за священником.
   И вот теперь Эмили смотрела на святого отца и слушала слова венчальной мессы – уже во второй раз со времени приезда в Хайленд. Рядом стоял Лахлан, и в глазах будущего супруга застыла боль – ведь он только что потерял родного брата. Так хотелось помочь вождю или хотя бы поддержать!
   В сложной, до предела запутанной ситуации не хотелось думать о дальнейшем сопротивлении браку – упрямство лишь обострило бы страдания. Но разве можно толкать Лахлана на тяжкую жертву? И можно ли жертвовать собой? Вождь не хотел жениться на обычной женщине, а Эмили считала ниже собственного достоинства связать жизнь с тем, кто недооценивает ее – всего лишь потому, что она не способна перевоплощаться в волчицу.
   И все же вождь согласился на брак. Не возразил ни единым словом. Эмили не верилось, что такой ценой гордый Балморал надеялся купить мир с Синклером. Нет, у него, конечно, имелись собственные причины жениться на ней. Вопрос заключался лишь в том, что это были за причины. Эмили сознавала свою любовь, но в то же время ясно понимала, что надеяться на взаимность не имело смысла – уж слишком снисходительно относился к ней возлюбленный.
   Ощущение неравноправия исчезало лишь в минуты нежности и страсти. И в то же время чувства Лахлана не ограничивались вожделением – в этом Эмили не сомневалась. Он никогда не обращался с ней как с «обычной женщиной», что бы ни говорил. Слова не соответствовали поступкам.
   А в разговоре с Талорком Лахлан и вообще отзывался о ней с восхищением. Так, может, брак с тем, кто хорошо к тебе относится, не очень грубая ошибка?
   И все же, едва пришло время произнести клятву и Эмили покорно открыла рот, слов не нашлось.
   Лахлан взглянул на нее удивленно:
   – Неужели так трудно, девочка?
   Эмили молча кивнула. В голове роились тысячи мыслей, и выбрать из них одну-единственную никак не удавалось.
   – Не понимаю почему. Ты любишь меня, и сама в этом призналась. И наверняка повторишь признание – едва я окончательно удовлетворю твое неуемное любопытство. – Лахлан заговорщицки подмигнул.
   От смущения и шока Эмили едва не упала. Дьявол! Что же, пусть будет так, поделом ему! Она выйдет за него замуж и превратит жизнь в кошмар!
   – Тише! – шикнула Эмили.
   – С какой стати? Стыдиться нечего.
   – Истинная правда, – согласился Талорк, который стоял рядом с Лахланом.
   – Но ведь ты не хочешь этого, – прошептала Эмили наконец.
   – Если бы не хотел, священник не стоял бы сейчас перед нами.
   – Ты собирался жениться на волчице.
   – А теперь собираюсь жениться на тебе.
   – Но мне больно даже подумать, что когда-нибудь ты отвергнешь наших детей так же, как твой отец отверг Ульфа. Правда, только в том случае, если дети родятся.
   – Я уже сказал Ульфу, что Бог решит, будут у нас дети или нет. Ты веришь в Божий промысел?
   – Верю.
   – Так вот, если нам суждено иметь детей, то я буду любить их, несмотря ни на что. Обещаю.
   – Но…
   – Ты способна довериться мне, англичанка?
   На глаза Эмили навернулись слёзы.
   – Да.
   Этот человек ни за что не нарушит данного слова.
   – В таком случае твоя очередь произнести клятву.
   – Но… – начала было Эмили, однако так и не закончила фразу, потому что не знала, что собирается сказать.
   Во-первых, она готова любить Лахлана всю жизнь. Во-вторых, в Хайленд ее привело стремление спасти сестру от тяжкой участи. В-третьих, сейчас предлагают вступить в союз куда более обнадеживающий, чем тот, ради которого пришлось покинуть родную Англию. Так откуда же сомнения?
   В этом браке можно одновременно защитить сестру и познать счастье. Горцы не случайно говорят, что подчиняются королю лишь тогда, когда хотят: до тех пор пока Эмили не вернется с позором домой, Абигайл ничто не угрожает. Отец заплатил немалую цену, которой потребовал от него английский король. Ну а королю Шотландии вряд ли придет в голову проверять точность исполнения приказа.
   Но даже если монарх вдруг решит проверить, то наверняка «укрощение» дикого Лахлана Балморала устроит его не меньше, чем покорение Талорка Синклера.
   И все же оставались сомнения в правильности поступка. Эмили искоса взглянула на Лахлана. Вождь выглядел спокойным и несокрушимо уверенным в себе. Невозмутимость возлюбленного подействовала магически: в мятущейся душе внезапно воцарился мир. Да, все будет хорошо. Если уж вождь Балморалов изменил решение жениться на «своей», значит, действительно полюбил. Возможно, он и сам пока еще не осознает чувства. Возможно, никогда не пожелает признаться в слабости. И все же в душе родилась и крепла любовь.
   Без любви он ни за что на свете не согласился бы жениться на обычной женщине, а уж тем более не начал бы настаивать на браке и уговаривать невесту. Лахлан говорил, что и раньше собирался сделать ее своей, однако тогда им руководило лишь вожделение. Но сейчас, после всего, что случилось в последнее время, о вожделении не могло быть и речи. Так что решение жениться можно было считать серьезным и вполне осознанным.
   А обещание любить детей? Оно многого стоит! Возможно, в один прекрасный день гордый вождь признается в любви и к их матери…
   Вот так Эмили наконец привела в порядок собственные чувства и мысли. И вдруг услышала протяжный вздох Талорка:
   – Может быть, ты все-таки выйдешь замуж за меня? Пока священник здесь, это можно организовать без особого труда.
   Не тратя больше ни секунды, Эмили почти прокричала слова клятвы – под веселый смех Синклера.
   Едва церемония закончилась, Лахлан поцеловал молодую супругу с такой неподдельной страстью, что Эмили не удержалась, крепко обняла мужа и ответила горячо и искренне. Не скрывая нежности, он взял ее на руки, прижал к груди и понес вверх по лестнице – в спальню. Вслед влюбленным неслись радостные крики.
   Оказавшись наконец в комнате, Лахлан плотно закрыл дверь. Времени терять не стал и не позволил жене ни задуматься, ни усомниться.
   Когда Эмили опомнилась, они уже лежали в постели – нагие.
   – Не забывай, что, как только все свершится, пути назад уже не будет, – серьезно предупредила Эмили.
   Несмотря на уверенность в чувствах мужа, она все-таки решила предоставить шанс к отступлению – последний. Что ни говори, а женитьба на обычной женщине шла вразрез с его жизненными планами оборотня и вожака стаи.
   – Пути назад не было уже с первой нашей встречи, да вот только я упрямо не хотел этого признавать.
   Заявление показалось слишком легкомысленным, почти игривым.
   – Мне не до шуток, Лахлан. Пока девственность со мной, ты можешь аннулировать брак. Но как только супружеские права вступят в силу, я уже не позволю выкинуть себя словно никчемную вещь – даже если нам не удастся достичь истинной близости.
   – Ни за что тебя не отпущу.
   Слова прозвучали как клятва, и Эмили поняла, что они родились в сердце – тем более что супруг подкрепил их страстным поцелуем.
   А потом начались прикосновения – такие чудесные, каких еще не случалось раньше. Возбуждение перешло все мыслимые границы и превратилось в желание, в жажду близости. Эмили широко раздвинула ноги, умоляя как можно быстрее соединить тела, облегчить палящую боль вожделения.
   Неожиданно, в самый последний момент, Лахлан остановился.
   – Предлагаю свое тело и всего себя. Готова ли ты принять меня таким, каков я есть, Эмили Балморал?
   Ответ мог быть лишь одним:
   – Готова.
   – И хочешь впустить меня в свое тело?
   – Да. Хочу, чтобы ты стал частью моего тела и моей души.
   – Что ж, так тому и быть, девочка. Отныне и навсегда.
   Лахлан решился на последний рывок. Напряженная плоть причинила острую боль, и Эмили не удержалась от крика.
   Лахлан с несказанной нежностью провел ладонью по лицу жены. Удивительно, но обычно такая уверенная рука дрожала.
   – Расслабься, любовь моя. Мало того, что я хочу тебя взять. Ты должна принять, впустить меня.
   – Но как? – Этого Эмили не знала, хотя отчаянно стремилась понять.
   Лахлан опустил руку и пальцем осторожно коснулся тайного уголка. Прикосновение оказалось желанным. Эмили выгнулась, стремясь оказаться как можно ближе, опасаясь потерять хотя бы одно-единственное сладкое мгновение. Возлюбленный продолжал ласкать, щедро даря удовольствие.
   – Как хорошо, – пробормотала Эмили.
   – Да. Думай только о приятном, милая. – Голос звучат неровно.
   Эмили так и сделала и скоро почувствовала, что действительно расслабилась.
   Лахлан осторожно, короткими движениями начал путь вперед – до критического барьера, преодоление которого несло острую боль. Эмили снова вскрикнула и попыталась увернуться, избавиться от неприятного ощущения.
   Лахлан держал ее, прижимая собственным тяжелым телом.
   – Боль неизбежна. Другого пути нет. Не знаю, как ее избежать.
   Пылающие глаза убеждали в абсолютной искренности, и этот огонь почему-то успокоил и утешил больше самих слов.
   – Острая, но короткая боль лучше, чем тупая и долгая, – прошептала Эмили.
   Лахлан кивнул и, словно приняв отчаянное решение, прорвался сквозь барьер и погрузился полностью, до самого основания.
   Эмили не смогла сдержать слез, однако на сей раз уже не пыталась оспаривать обладание. За болью непременно последует наслаждение. Так должно быть, иначе все женщины давным-давно скрылись бы за монастырскими стенами.
   Лахлан замер и поцеловал возлюбленную.
   – Скоро будет лучше.
   – Обещаешь?
   – Обещаю.
   – Но пока очень больно!
   – Прости, любовь моя.
   Еще один нежный поцелуй, а за ним – снова ласковое прикосновение пальца. Скоро боль притупилась, а потом и вообще скрылась за приятными ощущениями.
   Дискомфорт не пропал окончательно, но удовольствие брало свое. Эмили даже осмелилась слегка пошевелить бедрами. Лахлан повторил движение, а потом начал раскачиваться, продвигаясь все дальше и даря наслаждение удивительной, неизмеримой глубины.
   Не в силах лежать спокойно, Эмили постоянно двигалась. Лахлану понравилось: он шепотом поощрял ученицу и даже просил новых движений. Сейчас он зависел от нее ничуть не меньше, чем она от него. Сознание собственной значимости придало смелости и свободы. Скоро тела слились в неразделимое целое. Лахлан воскликнул что-то на родном языке и, крепко сжимая любимую в объятиях, вместе с ней взлетел на вершину блаженства.
   А Эмили вновь прошептала заветные слова любви.
   Лахлан без сил рухнул прямо на нее, но тут же повернулся на бок и прижал к себе с такой силой, словно не мог стерпеть даже мгновенной разлуки.
   Прошло немало времени, прежде чем он заговорил снова.
   – Отец был мудрым человеком, хотя и чересчур горячим. Должно быть, он давно заметил в характере брата те черты, которые утаились от моего внимания. Мы все считали, что отец изменил отношение к Ульфу из-за того, что в нем не оказалось звериного начала. Однако я помню, как сам Ульф реагировал на неудачу в перевоплощении. С тех пор он с каждым днем становился все мрачнее и угрюмее. Начал нападать на других мальчишек, а нередко даже использовал привилегированное положение сына вождя. Отец, конечно, не мог не заметить этого и постоянно спорил с матерью: она считала, что старший сын всего лишь проявляет свойства лидера.