- Чу! Никак, отбой! - послышалось Павлуше.
- Отбой и есть: они замолчали.
Действительно, орудия в крепости, по сигналу, моментально смолкли.
Государь весело глянул на Шереметева и перекрестился.
Перекрестился и Шереметев.
- Говорил я... Сколько, поди, казенного добра перевели!
- Моего добра! - сказал царь.
В это время ворота цитадели отворились и на опущенном через ров мосту показалась группа шведских офицеров.
- Пардону идут просить, - замстил государь, - давно бы пора.
- Аманаты, чаю, государь, - сказал Шереметев.
Это действительно были заложники, долженствовавшие оставаться в русском лагере до окончательной сдачи крепости.
Государь принял аманатов милостиво и приказал немедленно изготовить "неутеснительные аккорды".
Условия сдачи крепости, "аккорды", написаны начерно Ягужинским под диктовку государя.
- Вычти их, Павлуша, - говорит он, окруженный всем генералитетом.
Павлуша читает, но государь почти его не слушает: думы его растут, ширятся... перед ним величие России... поражение гордого коронованного варяга, нанесшего ему рану под Нарвой... Рана закрылась... До слуха его отрывками доносятся фразы из чтения "аккордов"...
- ..."с распущенными знамены (это гарнизон Ниеншанца выпускается из крепости), - читает Павлуша, - и с драгунским знаком, барабанным боем, со всею одеждою, с четырьмя железными полковыми пушками, с верхним и нижним ружьем, с принадлежащим к тому порохом и пулями во рту"...
"Зачем с пулями во рту?" - думает Павлуша.
Царь по-прежнему мало вслушивается в чтение: он загадывает далеко-далеко вперед!.. Душа его провидит будущее...
Он глянул на своего сына. Апатичное, как ему показалось, лицо царевича неприятно поразило его...
"Этому все равно... Он не понимает того, ч т о совершилось, ч т о!.. Скорей в глазах Павлуши я вижу сие понимание..."
А Павлуша между тем думал о... Мотреньке.
Но он продолжал, думая о Мотреньке, читать "аккорды". Когда же он дочитал до того места, где было сказано, что выпущенный из крепости гарнизон Ниеншанца переправляется через Неву на царских карбасах, чтоб потом дорогою, проложенною к Копорью, следовать на Нарву, - царь остановил его...
- Постой, Павел, - сказал государь, - будем милостивы до конца. Аманаты просили меня отправить их не к Нарве, а к Выборгу, быть посему. Так измени и сие место в аккордах.
Ягужинский исполнил приказ царя.
- Государь милостивее Бренна, - заметил как бы про себя Ламберт, - не кладет свой меч на весы и не говорит: "Vae victis!"
- Какой Бренн? - спросил Петр.
- Вождь галлов, государь... Когда галлы взяли Рим в 390 году до Рождества Христова, то, по свидетельству Ливия, Бренн наложил на римлян дань или контрибуцию в тысячу фунтов золота, и когда римляне не хотели платить этой дани, то Бренн на чашу весов с гирями бросил еще свой тяжелый меч и воскликнул: "Vae victis!" - горе побежденным!
- Я сего случая не знал, - сказал государь, - да и чему меня учили в детстве!.. Я токмо то и знаю, до чего сам дошел своим трудом.
Государь глянул на Ягужинского, и тот продолжал читать:
- "А чтобы его царского величества войска и подъезда их не беспокоили и не вредили, конвоировать оных имеет офицер войск российских".
Само собою разумеется, что с гарнизоном выпускаются жены, дети и слуги, раненые и больные, а равно желающие того обыватели и чиновные люди.
- "Гарнизон получает со всеми офицеры на месяц провианту на пропитание, - продолжал читать Ягужинский. - Его царского величества войско не касается их пожитков, чтобы гарнизону дать сроку, пока все вещи свои вывезут".
Ропот одобрения прошел среди собравшегося генералитета.
За приведением в исполнение аккорда прошел весь день 1 мая, и только в десятом часу вечера преображенцы, в рядах которых выступал царевич Алексей Петрович, заняли город; цитадель же заняли семеновцы.
Для приема найденных в крепости артиллерийских и других воинских запасов составлена была из офицеров особая комиссия, члены которой, по докладу счетчиков, всю ночь на 2 мая составляли ведомости найденного добра.
Всю ночь в "чихаузе" слышалось:
- Крепостных пушек восемьдесят без двух.
- Сто девяносто пять бочек счетом.
- Запасец не маленький... этого добра нам надолго хватит.
- Рад будет государь, да и старому Виниусу дела поубавится.
- Ядер, картечи, туфл, банников, фитиля, колец, огненных люст... люст... вот и не выговорю, - слышалось у другого стола.
- Люсткугелей...
- Точно... Эко словечко!..
- Ну, дале говори.
- Гранат, канифолии, серы...
У третьего стола докладывали:
- Подъемов, гирь медных и железных, ломов, стали, гвоздей, топоров, котлов, рогаток, свинцу, железа, цепей железных, якорей, труб медных пожарных...
- Экая прорва!.. У меня и пальцы одеревянели, записались...
Только уже утром 2 мая, после торжественного благодарственного молебствия за дарованную его пресветлому царскому величеству и христолюбивому российскому воинству знатную викторию, которая оглашена была троекратной пушечной пальбой и беглым ружейным огнем, комендант Ниеншанца, теперь уже просто полковник Опалев, окруженный своими офицерами, вручил Шереметеву ключи от несчастной крепости.
- Бедные! - шепнул Нейдгарт Глебовскому. - Какие печальные лица!.. Что-то ждет их там впереди?.. Что-то скажет король?..
- Не дай Бог из нас никому быть на их месте, - вздохнул Глебовский.
21
Вечером того же 2 мая Павлуша Ягужинский, сопровождавший государя вместе с Меншиковым, Шереметевым и Ламбертом при осмотре стен только что завоеванной крепости, внезапно остановился и стал во что-то пристально всматриваться, приложив ладонь ко лбу над глазами в виде зонтика.
Петр заметил это.
- Ты на что так воззрился, Павел? - спросил он. - Я чаю, "мои глаза" заприметили что?
- Кажись, государь, наш карбас поднимается сюда с низу Невы, отвечал Ягужинский, продолжая всматриваться.
- Дай-ко трубу, Данилыч, - сказал государь Меншикову.
Меншиков подал царю подзорную трубу. Государь, положив ее на плечо своего денщика, тоже стал всматриваться в двигавшуюся по Неве по направлению к крепости черную точку.
- Малость придержи дух, не дыши, - сказал он.
- Так и есть, наш карбас, - сказал он через минуту.
- Должно, с вестями от сторожевого отряда, - заметил Меншиков.
- Не показались ли шведские корабли на море? - сказал Петр в волнении.
Тотчас все спустились со стены, чтоб идти навстречу приближавшемуся карбасу.
Пока государь с сопровождавшими его дошел до мостков, где должен был пристать карбас, на мостки уже выскочил мичман, управлявший карбасом, и отдавал государю честь.
- С какими вестями? - быстро спросил Петр.
- Имею честь доложить вашему царскому величеству, что на море от острова Реттусари показалась шведская флотилия с адмиральским кораблем в главе, - бойко отрапортовал молодой мичман, один из первых русских "навигаторов", уже отведавший навигаторской мудрости в Голландии и в Венеции.
- Что ж они, идут прямо в Неву?.. - еще торопливее спросил Петр.
- Нет, государь; они раньше не войдут в Неву, пока из Ниеншанца не ответят им условным сигналом.
- Ты как же о сем проведал? - оживился Петр, и глаза его радостно сверкнули.
- Проведал я о сем, ваше величество, от лоцманов, кои проводят оные корабли в Неву.
- А где ты их видел?
- Они здешние, государь, рыбаки и живут на острове Хирвисари, где имеются ихние тони. Им дно Невы и все ее глубины и мели ведомы, как своя ладонь.
- Спасибо, мичман! - радостно проговорил государь. - Спасибо, лейтенант!.. С сего часу я возвожу тебя в чин лейтенанта.
- Рад стараться, ваше царское величество!.. - в радостном волнении пробормотал новый лейтенант.
- В чем же состоит их сигнал? - спросил Петр.
- В двух пушечных салютах с адмиральского корабля, на каковой салют из крепости ответствуют тоже двукратными выстрелами.
Взор государя выражал нескрываемое ликование.
- Будем ждать оного салюта и отсалютуем им тем же! - весело проговорил Петр.
Потом, несколько подумав, царь спросил:
- Для чего ж сии салюты так издалека?
- Для того, государь, чтобы прибывшие корабли ведали, что крепость обретается в благополучии и проходу кораблей к крепости Невою не угрожает неприятель.
- И мне таковая же мысль пришла в голову, - вымолвил Петр.
Действительно, в скором времени издалека, от моря, донеслись, хотя очень глухо, два выстрела. Русский пушкарь, заблаговременно поставленный у вестовой крепостной пушки и получивший инструкцию, что ему делать в случае салюта со взморья, отвечал такими же выстрелами.
- "Поцелуй Иуды" - скажет почтенный полковник Опалев, услышав наш ответ, - злорадно улыбнулся Меншиков.
- Сей салют - плач крокодила, - как бы про себя заметил Ягужинский.
- Почему "плач крокодила"?.. - спросил Шереметев, не особенно сведущий в естественной истории.
- Я читал, что в Египте, в Ниле, крокодилы, желая привлечь свою жертву к Нилу, к камышам, жалобно кричат, подражая детскому плачу, и посему, ежели человек притворно плачет, дабы обмануть кого своими слезами, сии слезы и называются крокодиловыми слезами, - отвечал Павлуша.
- Павел у меня во всем дока, - весело сказал государь.
- И точно, государь, малый у тебя собаку съел, - добродушно рассмеялся Шереметев.
"Ниеншанцский крокодил" продолжал плакать и третьего и четвертого мая...
Вечером 5 мая из засады, устроенной русскими в камышах у устьев Невы, увидели, что от шведского флота отделились два корабля и, войдя в устье Большой Невы, бросили якорь против самой засады: в ожидании, конечно, лоцманов. И карбас молодого лейтенанта стрелою полетел к Ниеншанцу с новою важною вестью.
Вестей с засады государь ожидал с часу на час. Его удивляло и приводило в гнев то обстоятельство, что шведская эскадра вот уже четвертый день стояла на одном месте, не приближаясь к устью Невы. В открытом море атаковать ее простыми карбасами было положительно невозможно: их бы шведские ядра потопили один карбас за другим, не допуская до абордажной схватки на ружейный выстрел.
Поэтому, когда из лагеря заметили приближение карбаса нашего лейтенанта, то государь пришел в сильное волнение. Быстрыми шагами он направился к мосткам причала лодок.
- Должно, что зело важные вести везет гонец, - заметил Меншиков, стрелой летит карбас.
- А мне сдается, что он стоит на месте, - возразил Петр.
- От нетерпения сие кажется тебе, государь.
Карбас еще не успел коснуться мостков, как бравый лейтенант перелетел на мостки и вытянулся перед государем...
- Что? - мог только сказать последний. - Короче!
- Сейчас, государь, два корабля отделились от эскадры и легли на якорь в устье Большой Невы в ожидании лоцманов.
- Какого типа и калибра корабли?
- Четырнадцатипушечная, государь, шнява "Astrel" и десятипушечный бот "Gedan".
- Спасибо, капитан-поручик Сенявин! Я сеи радостные вести никогда не забуду!
И государь горячо обнял молодого навигатора.
- Скоро выскочил в капитаны, - шепнул Шереметев Меншикову.
- Поистине достойно заслужил, - ответил шепотом же последний.
22
Нетерпение государя схватиться наконец с победителями под Нарвой в морском бою было так велико, его так неудержимо влекло к себе море, все еще "чужое" море, что он тотчас же, в тот же вечер, с разрешения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала Шереметева, посадил на тридцать карбасов преображенцев и семеновцев и, отдав последних под команду Меншикова как поручика бомбардирской роты, пустился вниз по Неве, чтоб во что бы то ни стало добыть морские суда, залетевшие в устье его Невы из околдовавшего его душу европейского рая.
Одно, что неприятно волновало царя, это полусвет палевой ночи...
"Нельзя будет врасплох накрыть врага... Ах, эти чухонские ночи!" сердился в душе государь.
Но флотилия продолжала двигаться, стараясь держаться в тени, отбрасываемой береговыми лесами.
Об этом говорит и автор "Панорамы Петербуга".
"Погода, - пишет Башуцкий, - сначала тихая и светлая, не благоприятствовала предприятию русского монарха, но мало-помалу ветер изменялся, тучи скоплялись, и вскоре после полуночи, обложив небо непроницаемою пеленою, разразились проливным дождем.
Флотилия, достигнув входа в речку Кеме, ныне Фонтанку, разделилась на два отряда. Государь со своими пятнадцатью карбасами с преображенцами вступил в Малую Неву и, огибая берега острова Хирвисари - ныне Васильевский, тихо подвигался к взморью. Меншиков же с остальными пятнадцатью карбасами с семеновцами вошел в Фонтанку".
Достигнув устьев этих рек, обе флотилии остановились, ожидая под покровом бурной ночи благоприятного для нападения времени.
"Через несколько часов ожидания, - продолжает историк Башуцкий, благоприятное время настало, и посреди мрака и бури Оссиановской ночи Петр, в поте лица трудившийся для России, ударил с двух сторон на изумленных неприятелей. Пример вождя одушевил предводимых. Под градом ядер, гранат и пуль, сыпавшихся на царскую флотилию не только с абордированных судов, но и с остальной эскадры, вступившей под паруса в намерении их выручить, но остановленной мелководьем, взлетели русские на суда, где смерть являлась во всех видах. Ни губительное действие неприятельских выстрелов, ни отчаянные усилия защищавшихся не спасли сих последних от угрожающей им смерти. Царь с гранатою в руке взошел первый на шняву, и через несколько минут оба судна находились в его власти. Из 77 человек, составлявших их экипаж, только 19 сохранили жизнь ценою плена".
Ночь, первая ночь после первой морской победы...
Кругом сон, сон и над завоеванною крепостью, и над лагерем войска.
Не спит один Петр. Он тихо, чтоб не разбудить денщика, выходит из своей палатки и идет еще раз, в уединении, без посторонних глаз, взглянуть на дорогое приобретение. Душа его ищет уединения.
Медленно приближается он к стоящим на Неве кораблям, которые в дымке палевой весенней ночи кажутся такими великанами в сравнении с крохотными лодками-карбасами.
Долго стоит он в задумчивости. Казалось, что в такой же тихой задумчивости и Нева спокойно и величаво катит свои многоводные струи к морю, уже окрашенному первою победною кровью.
В уединении, в глубокой задумчивости, он не подозревает, что его юный денщик, которого он считал спящим, раздвинув немного полу палатки, следит за ним издали, и Павлуше кажется в дымке весенней ночи, что на берегу стоит исполин.
Да, это был действительно исполин...
Невольно, представляя себе этот великий момент в жизни русского исполина, поддаешься гипнозу гениального стиха великого поэта - стиха, относящегося к этому именно великому моменту:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
И в его возбужденном, вдохновенном воображении здесь, на этой многоводной Неве, уже развевались флаги всего мира, величаво двигались великаны-корабли; произведения вселенской стекались к этим пустынным берегам, чтобы потом из этого "нового сердца России" стремиться внутрь страны по всем ее водяным и сухопутным артериям движения, а к новому сердцу, обратно, притягивать живую кровь и соки производительности и избыток их выбрасывать из сердца во все концы мира...
Творческая мысль лихорадочно работает, созидает, обновляет... Нет предела для созданий его мысли, нет конца гениальным замыслам... Его великая душа стремится объять необъятное...
"Окно в Европу!.. Нет, мало того! Все двери настежь, великие объятия великой страны - настежь!.. Я взял море, оно теперь мое, и моими станут все океаны... Никогда не будет заходить солнце в моей стране... Уже совершилось небывалое... Завтра же повелю монетному двору выбить медаль с написанием на оной: "Н е б ы в а л о е б ы в а е т"...* Завтра же отправлюсь выбрать место для заложения крепости моей новой столицы... А там, приходи, швед, милости просим"...
_______________
* И такая медаль действительно была выбита и пожалована всем
участникам морской баталии.
Уже совсем рассветало, когда государь возвращался к своей палатке.
Проходя мимо ставки царевича Алексея Петровича, он услыхал там голоса.
"И Алексей не спит, - сказал про себя государь. - А може, встал уже".
И царь вошел в палатку сына. Там он увидел старого полкового священника, который, сидя рядом с царевичем, показывал ему что-то в раскрытой перед ним рукописи.
При виде государя царевич и священник быстро встали.
Подойдя под благословение и поздоровавшись с царевичем, государь спросил:
- Что это у вас за рукописание?
- Летописец, государь, древний, - отвечал священник. - И я вот показываю благоверному царевичу знамение, его же Господь и сподоби и тебя, благоверный государь.
- Какое знамение?
- А то знамение, государь, что брезе реки сей и на море родичи твои, святые мученики Борис и Глеб, помогаша тебе одолети врага, как помогли они, во время оно, сродственнику твоему, святому благоверному князю Александру Невскому, сокрушити врагов на сих же невских берегах. И зде, в сем же летописце, оное знамение и чудо записаны.
Государь взял рукопись, раскрытую на том месте, где летопись повествовала о видении старца Пелгусия и о поражении шведов новгородским князем Александром Ярославичем на берегах Невы при чудесной помощи святых Бориса и Глеба.
- Сказание о старце Пелгусии мне ведомо, а токмо как оно записано в летописце, сего я не читал, - сказал Петр.
- Так прочти, государь, - сказал священник, - и царевич послушает.
Заинтересованный, царь стал читать:
- "Бе некто муж, старейшина в земли Ижорской, именем Пелгусий. Поручена бе ему стража морская. Восприять же святое крещение и живеше посреде рода своего, погана суща, и наречено бысть ему имя в святом крещении Филипп. Живяше богоугодно, в среду и пяток пребывания в алчбе, там же сподоби его Бог видению страшну. Уведав силу ратных..."
- То были рати шведского короля Бергеля, государь, - пояснил священник.
- Бергера, а по другим - Биргера, - поправил его государь, и продолжал чтение: - "И иде оный Пелгусий противу князя Александра, да скажет ему стани, обрете бо их. Стоящю же ему при краи моря, стрегущи обои пути и пребысть всю нощь в бдении. Яко же нача выходити солнце, и услыша шум страшен по морю, и виде насад (судно) един гребущ, посреди же насада стояща Бориса и Глеба в одеждах червленых, и беста руки держаще на рамах, гребцы же седяща аки в молнию одеяны. И рече Борис: "Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему Александру". Видев же Пелгусий таковое видение и слышав таковой глас от святую, стояще трепетень, дондеже насад отыде от очию его. Потом скоро поехал к Александру, он же видев его радостными очимы, исповеда ему единому, яко же видя и слыша. Князь же отвеща ему: "Сего не рци никому же..."
Петр остановился в задумчивости.
- И меня, государь, сподоби Господь такова же видения, - проговорил священник.
- Как? И тебе было видение? - с недоверием спросил государь.
- Было, о царю! - торжественно воскликнул священник. - Я видел, государь, как рядом с тобою взыде на большой свейский корабль святый Борис, огненным мечом поражая свеев, а Глеб стояще поруч с Александром Данилычем, на меньшем корабле, посекая огненным же мечом врагов нашей церкви.
- И ты все это видел? - с улыбкою спросил царь.
- Видех, государь, в нощи, в сонии, - смело отвечал попик.
- А! Во сне?
- В сонии, государь, духовными очима.
- А! Духовными...
Государь взглянул на царевича.
- Я верю... Без веры нет спасения... Вера - сила необоримая, - тихо сказал государь. - В Евангелии читается: "Аще имати веру яко зерно горушно, - говорил Христос ученикам, - и рече-то горе сей: - "Прейди отсюда" - тамо и прейдет..."
- Аминь, - подтвердил попик и многозначительно глянул на царевича.
23
В тот же день государь собрал военный совет для решения важного государственного дела: в каком месте при устьях Невы заложить крепость и новую столицу Российского государства?
Перед открытием совета генерал-адмирал Головин, первый в России кавалер знатнейшего ордена св. Андрея Первозванного (вторым был гетман Мазепа), торжественно возложил знаки этого ордена на главных виновников морской победы над шведами - на самого царя и его любимца, Меншикова. Таким образом, государь был третьим кавалером высшего в России ордена.
Военный совет постановил: тотчас же отправиться в полном составе для всестороннего осмотра всех устьев Невы, ее дельты и всех омываемых устьями Невы островов.
Маленькая флотилия, проследовав Большою Невою все ее течение, вышла на взморье.
Шведский флот все еще стоял неподвижно против устья Большой Невы, но на таком расстоянии, что пушки его не могли досягать до скромной флотилии русских карбасов, как бы дразнивших собою шведских великанов. С кораблей заметили царя и его приближеннных. Зрительные трубы шведских капитанов направились на дерзкие лодчонки.
Меншиков снял шляпу и замахал ею в воздухе...
- Здравствуйте, други, несолоно хлебавши! - крикнул он.
Государь весело рассмеялся. Взор его выражал вдохновенное торжество.
- Близок локоть, да не укусишь, - сказал он.
- Они грозят кулаками, государь, - заметил Ягужинский. - Зоркие глаза Павлуши заметили эту бессильную угрозу.
- Кабы мы не лишили их лоцманов, нам бы не справиться с Нумерсом, серьезно заметил генерал-адмирал. - Кстати же и ветер им на руку с моря.
- Да и вода поднимается, им же на руку, - сказал и государь.
Головин, сам правивший рулем на царском карбасе, скомандовал гребцам, и царский карбас вместе с другими стал огибать, по взморью, остров Хирвисари, ныне Васильевский, чтобы войти в Малую Неву.
- И чего они стоят в море? Чего ждут? - говорил Петр.
- Подмоги, чаю, государь, сухопутной, либо от Выборга, либо от Нарвы, - заметил Головин.
- Добро пожаловать! - сверкнул глазами Петр. - Мои молодцы теперь уже не те, что были под Нарвой, наука нам впрок пошла.
Долго маленькая флотилия плутала по лабиринту всех рукавов Невы. Обогнув остров Хирвисари со взморья, она проследовала Малой Невой вверх, мимо острова Койвисари, ныне Петербургской стороны, и мимо маленького острова Иенисари, где ныне крепость, и повернула в Большую Невку, следуя мимо острова Кивисари, ныне Каменного, мимо Мусмансгольма, ныне Елагина, и, обогнув остров Ристисари, ныне Крестовский, Малою Невою вошла опять в Большую Невку.
На всем останавливался взор царя, все обсуждала и взвешивала его творческая мысль, во все вникал его всеобъемлющий гений.
- Сими дыхательными путями будут дышать великие легкие моей России, говорил он в каком-то творческом гипнозе.
- Отдушины знатные, - согласился Головин.
- Воды что в Ниле, - продолжал государь. У него из ума, по-видимому, не выходил Александр Македонский с его новой столицей в дельте Нила.
Меншиков, умевший отгадывать мысли царя, заметил:
- А, поди, он, Александр Филиппович, не с таким тщанием, как ты, государь, изучал дельту Нила.
- Да у Александра Филиппыча, чаю, не стоял за спиной Нумерс со шведским флотом, как ноне у меня, - проговорил Петр.
Карбасы, выйдя из Большой Невки, снова повернули вниз по Большой Неве.
- Стой! - сказал царь, когда его карбас поравнялся опять с островом Иенисари. - Осмотрим сие место.
Карбас причалил к берегу. Все вышли на островок и исследовали его со всех сторон.
- Государь! - вдруг радостно воскликнул Павлуша Ягужинский. - Изволь взглянуть наверх.
- Что там? - спросил Петр.
- Над тобою, государь, кружит царь-птица! - с юношеской живостью говорил Павлуша. - Орел над тобой, государь, - счастливое знамение.
- Откуда тут быть орлу? - удивился царь.
- А вон и гнездо на дереве, государь, - сказал Меншиков.
Огромная шапка, точно гнездо аиста, чернелась между ветвей с начинавшими распускаться зелеными листьями.
- Знамение, знамение! - радовался Ягужинский. - Такой же орел кружил над Цезарем, когда он переходил через Рубикон.
Государь задумчиво следил за плавными взмахами гигантских крыльев царственной птицы.
- Какой полет! - тихо заметил он.
- Твой полет, государь, - сказал Меншиков.
Исследовав островок Иенисари и его окрестности, государь остановился на решении, что лучше этого островка для сооружения крепости и быть не может.
- Кругом вода, и никаких рвов копать нет надобности, - говорил он возбужденно. - Сие место не Ниеншанцу чета! Мимо сего островка, чаю, не токмо корабля с моря, но и рыбацкая лодка не проскользнет. А по другим рукавам Невы большим судам ходу нет. Назло братцу моему Карлу я новую свою столицу срублю моим топором на его земле, на сей стороне Невы, на острове Койвисари, а на левой стороне Невы разведу огород на славу, сей огород украшу статуями, каковые я видел в Версале, и назову сие место "Парадизом". Самый же город расположу на острове Хирвисари. А по малом времени, чаю, с Божьей помощью, и на левую сторону Невы перекину город.
- Отбой и есть: они замолчали.
Действительно, орудия в крепости, по сигналу, моментально смолкли.
Государь весело глянул на Шереметева и перекрестился.
Перекрестился и Шереметев.
- Говорил я... Сколько, поди, казенного добра перевели!
- Моего добра! - сказал царь.
В это время ворота цитадели отворились и на опущенном через ров мосту показалась группа шведских офицеров.
- Пардону идут просить, - замстил государь, - давно бы пора.
- Аманаты, чаю, государь, - сказал Шереметев.
Это действительно были заложники, долженствовавшие оставаться в русском лагере до окончательной сдачи крепости.
Государь принял аманатов милостиво и приказал немедленно изготовить "неутеснительные аккорды".
Условия сдачи крепости, "аккорды", написаны начерно Ягужинским под диктовку государя.
- Вычти их, Павлуша, - говорит он, окруженный всем генералитетом.
Павлуша читает, но государь почти его не слушает: думы его растут, ширятся... перед ним величие России... поражение гордого коронованного варяга, нанесшего ему рану под Нарвой... Рана закрылась... До слуха его отрывками доносятся фразы из чтения "аккордов"...
- ..."с распущенными знамены (это гарнизон Ниеншанца выпускается из крепости), - читает Павлуша, - и с драгунским знаком, барабанным боем, со всею одеждою, с четырьмя железными полковыми пушками, с верхним и нижним ружьем, с принадлежащим к тому порохом и пулями во рту"...
"Зачем с пулями во рту?" - думает Павлуша.
Царь по-прежнему мало вслушивается в чтение: он загадывает далеко-далеко вперед!.. Душа его провидит будущее...
Он глянул на своего сына. Апатичное, как ему показалось, лицо царевича неприятно поразило его...
"Этому все равно... Он не понимает того, ч т о совершилось, ч т о!.. Скорей в глазах Павлуши я вижу сие понимание..."
А Павлуша между тем думал о... Мотреньке.
Но он продолжал, думая о Мотреньке, читать "аккорды". Когда же он дочитал до того места, где было сказано, что выпущенный из крепости гарнизон Ниеншанца переправляется через Неву на царских карбасах, чтоб потом дорогою, проложенною к Копорью, следовать на Нарву, - царь остановил его...
- Постой, Павел, - сказал государь, - будем милостивы до конца. Аманаты просили меня отправить их не к Нарве, а к Выборгу, быть посему. Так измени и сие место в аккордах.
Ягужинский исполнил приказ царя.
- Государь милостивее Бренна, - заметил как бы про себя Ламберт, - не кладет свой меч на весы и не говорит: "Vae victis!"
- Какой Бренн? - спросил Петр.
- Вождь галлов, государь... Когда галлы взяли Рим в 390 году до Рождества Христова, то, по свидетельству Ливия, Бренн наложил на римлян дань или контрибуцию в тысячу фунтов золота, и когда римляне не хотели платить этой дани, то Бренн на чашу весов с гирями бросил еще свой тяжелый меч и воскликнул: "Vae victis!" - горе побежденным!
- Я сего случая не знал, - сказал государь, - да и чему меня учили в детстве!.. Я токмо то и знаю, до чего сам дошел своим трудом.
Государь глянул на Ягужинского, и тот продолжал читать:
- "А чтобы его царского величества войска и подъезда их не беспокоили и не вредили, конвоировать оных имеет офицер войск российских".
Само собою разумеется, что с гарнизоном выпускаются жены, дети и слуги, раненые и больные, а равно желающие того обыватели и чиновные люди.
- "Гарнизон получает со всеми офицеры на месяц провианту на пропитание, - продолжал читать Ягужинский. - Его царского величества войско не касается их пожитков, чтобы гарнизону дать сроку, пока все вещи свои вывезут".
Ропот одобрения прошел среди собравшегося генералитета.
За приведением в исполнение аккорда прошел весь день 1 мая, и только в десятом часу вечера преображенцы, в рядах которых выступал царевич Алексей Петрович, заняли город; цитадель же заняли семеновцы.
Для приема найденных в крепости артиллерийских и других воинских запасов составлена была из офицеров особая комиссия, члены которой, по докладу счетчиков, всю ночь на 2 мая составляли ведомости найденного добра.
Всю ночь в "чихаузе" слышалось:
- Крепостных пушек восемьдесят без двух.
- Сто девяносто пять бочек счетом.
- Запасец не маленький... этого добра нам надолго хватит.
- Рад будет государь, да и старому Виниусу дела поубавится.
- Ядер, картечи, туфл, банников, фитиля, колец, огненных люст... люст... вот и не выговорю, - слышалось у другого стола.
- Люсткугелей...
- Точно... Эко словечко!..
- Ну, дале говори.
- Гранат, канифолии, серы...
У третьего стола докладывали:
- Подъемов, гирь медных и железных, ломов, стали, гвоздей, топоров, котлов, рогаток, свинцу, железа, цепей железных, якорей, труб медных пожарных...
- Экая прорва!.. У меня и пальцы одеревянели, записались...
Только уже утром 2 мая, после торжественного благодарственного молебствия за дарованную его пресветлому царскому величеству и христолюбивому российскому воинству знатную викторию, которая оглашена была троекратной пушечной пальбой и беглым ружейным огнем, комендант Ниеншанца, теперь уже просто полковник Опалев, окруженный своими офицерами, вручил Шереметеву ключи от несчастной крепости.
- Бедные! - шепнул Нейдгарт Глебовскому. - Какие печальные лица!.. Что-то ждет их там впереди?.. Что-то скажет король?..
- Не дай Бог из нас никому быть на их месте, - вздохнул Глебовский.
21
Вечером того же 2 мая Павлуша Ягужинский, сопровождавший государя вместе с Меншиковым, Шереметевым и Ламбертом при осмотре стен только что завоеванной крепости, внезапно остановился и стал во что-то пристально всматриваться, приложив ладонь ко лбу над глазами в виде зонтика.
Петр заметил это.
- Ты на что так воззрился, Павел? - спросил он. - Я чаю, "мои глаза" заприметили что?
- Кажись, государь, наш карбас поднимается сюда с низу Невы, отвечал Ягужинский, продолжая всматриваться.
- Дай-ко трубу, Данилыч, - сказал государь Меншикову.
Меншиков подал царю подзорную трубу. Государь, положив ее на плечо своего денщика, тоже стал всматриваться в двигавшуюся по Неве по направлению к крепости черную точку.
- Малость придержи дух, не дыши, - сказал он.
- Так и есть, наш карбас, - сказал он через минуту.
- Должно, с вестями от сторожевого отряда, - заметил Меншиков.
- Не показались ли шведские корабли на море? - сказал Петр в волнении.
Тотчас все спустились со стены, чтоб идти навстречу приближавшемуся карбасу.
Пока государь с сопровождавшими его дошел до мостков, где должен был пристать карбас, на мостки уже выскочил мичман, управлявший карбасом, и отдавал государю честь.
- С какими вестями? - быстро спросил Петр.
- Имею честь доложить вашему царскому величеству, что на море от острова Реттусари показалась шведская флотилия с адмиральским кораблем в главе, - бойко отрапортовал молодой мичман, один из первых русских "навигаторов", уже отведавший навигаторской мудрости в Голландии и в Венеции.
- Что ж они, идут прямо в Неву?.. - еще торопливее спросил Петр.
- Нет, государь; они раньше не войдут в Неву, пока из Ниеншанца не ответят им условным сигналом.
- Ты как же о сем проведал? - оживился Петр, и глаза его радостно сверкнули.
- Проведал я о сем, ваше величество, от лоцманов, кои проводят оные корабли в Неву.
- А где ты их видел?
- Они здешние, государь, рыбаки и живут на острове Хирвисари, где имеются ихние тони. Им дно Невы и все ее глубины и мели ведомы, как своя ладонь.
- Спасибо, мичман! - радостно проговорил государь. - Спасибо, лейтенант!.. С сего часу я возвожу тебя в чин лейтенанта.
- Рад стараться, ваше царское величество!.. - в радостном волнении пробормотал новый лейтенант.
- В чем же состоит их сигнал? - спросил Петр.
- В двух пушечных салютах с адмиральского корабля, на каковой салют из крепости ответствуют тоже двукратными выстрелами.
Взор государя выражал нескрываемое ликование.
- Будем ждать оного салюта и отсалютуем им тем же! - весело проговорил Петр.
Потом, несколько подумав, царь спросил:
- Для чего ж сии салюты так издалека?
- Для того, государь, чтобы прибывшие корабли ведали, что крепость обретается в благополучии и проходу кораблей к крепости Невою не угрожает неприятель.
- И мне таковая же мысль пришла в голову, - вымолвил Петр.
Действительно, в скором времени издалека, от моря, донеслись, хотя очень глухо, два выстрела. Русский пушкарь, заблаговременно поставленный у вестовой крепостной пушки и получивший инструкцию, что ему делать в случае салюта со взморья, отвечал такими же выстрелами.
- "Поцелуй Иуды" - скажет почтенный полковник Опалев, услышав наш ответ, - злорадно улыбнулся Меншиков.
- Сей салют - плач крокодила, - как бы про себя заметил Ягужинский.
- Почему "плач крокодила"?.. - спросил Шереметев, не особенно сведущий в естественной истории.
- Я читал, что в Египте, в Ниле, крокодилы, желая привлечь свою жертву к Нилу, к камышам, жалобно кричат, подражая детскому плачу, и посему, ежели человек притворно плачет, дабы обмануть кого своими слезами, сии слезы и называются крокодиловыми слезами, - отвечал Павлуша.
- Павел у меня во всем дока, - весело сказал государь.
- И точно, государь, малый у тебя собаку съел, - добродушно рассмеялся Шереметев.
"Ниеншанцский крокодил" продолжал плакать и третьего и четвертого мая...
Вечером 5 мая из засады, устроенной русскими в камышах у устьев Невы, увидели, что от шведского флота отделились два корабля и, войдя в устье Большой Невы, бросили якорь против самой засады: в ожидании, конечно, лоцманов. И карбас молодого лейтенанта стрелою полетел к Ниеншанцу с новою важною вестью.
Вестей с засады государь ожидал с часу на час. Его удивляло и приводило в гнев то обстоятельство, что шведская эскадра вот уже четвертый день стояла на одном месте, не приближаясь к устью Невы. В открытом море атаковать ее простыми карбасами было положительно невозможно: их бы шведские ядра потопили один карбас за другим, не допуская до абордажной схватки на ружейный выстрел.
Поэтому, когда из лагеря заметили приближение карбаса нашего лейтенанта, то государь пришел в сильное волнение. Быстрыми шагами он направился к мосткам причала лодок.
- Должно, что зело важные вести везет гонец, - заметил Меншиков, стрелой летит карбас.
- А мне сдается, что он стоит на месте, - возразил Петр.
- От нетерпения сие кажется тебе, государь.
Карбас еще не успел коснуться мостков, как бравый лейтенант перелетел на мостки и вытянулся перед государем...
- Что? - мог только сказать последний. - Короче!
- Сейчас, государь, два корабля отделились от эскадры и легли на якорь в устье Большой Невы в ожидании лоцманов.
- Какого типа и калибра корабли?
- Четырнадцатипушечная, государь, шнява "Astrel" и десятипушечный бот "Gedan".
- Спасибо, капитан-поручик Сенявин! Я сеи радостные вести никогда не забуду!
И государь горячо обнял молодого навигатора.
- Скоро выскочил в капитаны, - шепнул Шереметев Меншикову.
- Поистине достойно заслужил, - ответил шепотом же последний.
22
Нетерпение государя схватиться наконец с победителями под Нарвой в морском бою было так велико, его так неудержимо влекло к себе море, все еще "чужое" море, что он тотчас же, в тот же вечер, с разрешения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала Шереметева, посадил на тридцать карбасов преображенцев и семеновцев и, отдав последних под команду Меншикова как поручика бомбардирской роты, пустился вниз по Неве, чтоб во что бы то ни стало добыть морские суда, залетевшие в устье его Невы из околдовавшего его душу европейского рая.
Одно, что неприятно волновало царя, это полусвет палевой ночи...
"Нельзя будет врасплох накрыть врага... Ах, эти чухонские ночи!" сердился в душе государь.
Но флотилия продолжала двигаться, стараясь держаться в тени, отбрасываемой береговыми лесами.
Об этом говорит и автор "Панорамы Петербуга".
"Погода, - пишет Башуцкий, - сначала тихая и светлая, не благоприятствовала предприятию русского монарха, но мало-помалу ветер изменялся, тучи скоплялись, и вскоре после полуночи, обложив небо непроницаемою пеленою, разразились проливным дождем.
Флотилия, достигнув входа в речку Кеме, ныне Фонтанку, разделилась на два отряда. Государь со своими пятнадцатью карбасами с преображенцами вступил в Малую Неву и, огибая берега острова Хирвисари - ныне Васильевский, тихо подвигался к взморью. Меншиков же с остальными пятнадцатью карбасами с семеновцами вошел в Фонтанку".
Достигнув устьев этих рек, обе флотилии остановились, ожидая под покровом бурной ночи благоприятного для нападения времени.
"Через несколько часов ожидания, - продолжает историк Башуцкий, благоприятное время настало, и посреди мрака и бури Оссиановской ночи Петр, в поте лица трудившийся для России, ударил с двух сторон на изумленных неприятелей. Пример вождя одушевил предводимых. Под градом ядер, гранат и пуль, сыпавшихся на царскую флотилию не только с абордированных судов, но и с остальной эскадры, вступившей под паруса в намерении их выручить, но остановленной мелководьем, взлетели русские на суда, где смерть являлась во всех видах. Ни губительное действие неприятельских выстрелов, ни отчаянные усилия защищавшихся не спасли сих последних от угрожающей им смерти. Царь с гранатою в руке взошел первый на шняву, и через несколько минут оба судна находились в его власти. Из 77 человек, составлявших их экипаж, только 19 сохранили жизнь ценою плена".
Ночь, первая ночь после первой морской победы...
Кругом сон, сон и над завоеванною крепостью, и над лагерем войска.
Не спит один Петр. Он тихо, чтоб не разбудить денщика, выходит из своей палатки и идет еще раз, в уединении, без посторонних глаз, взглянуть на дорогое приобретение. Душа его ищет уединения.
Медленно приближается он к стоящим на Неве кораблям, которые в дымке палевой весенней ночи кажутся такими великанами в сравнении с крохотными лодками-карбасами.
Долго стоит он в задумчивости. Казалось, что в такой же тихой задумчивости и Нева спокойно и величаво катит свои многоводные струи к морю, уже окрашенному первою победною кровью.
В уединении, в глубокой задумчивости, он не подозревает, что его юный денщик, которого он считал спящим, раздвинув немного полу палатки, следит за ним издали, и Павлуше кажется в дымке весенней ночи, что на берегу стоит исполин.
Да, это был действительно исполин...
Невольно, представляя себе этот великий момент в жизни русского исполина, поддаешься гипнозу гениального стиха великого поэта - стиха, относящегося к этому именно великому моменту:
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
И в его возбужденном, вдохновенном воображении здесь, на этой многоводной Неве, уже развевались флаги всего мира, величаво двигались великаны-корабли; произведения вселенской стекались к этим пустынным берегам, чтобы потом из этого "нового сердца России" стремиться внутрь страны по всем ее водяным и сухопутным артериям движения, а к новому сердцу, обратно, притягивать живую кровь и соки производительности и избыток их выбрасывать из сердца во все концы мира...
Творческая мысль лихорадочно работает, созидает, обновляет... Нет предела для созданий его мысли, нет конца гениальным замыслам... Его великая душа стремится объять необъятное...
"Окно в Европу!.. Нет, мало того! Все двери настежь, великие объятия великой страны - настежь!.. Я взял море, оно теперь мое, и моими станут все океаны... Никогда не будет заходить солнце в моей стране... Уже совершилось небывалое... Завтра же повелю монетному двору выбить медаль с написанием на оной: "Н е б ы в а л о е б ы в а е т"...* Завтра же отправлюсь выбрать место для заложения крепости моей новой столицы... А там, приходи, швед, милости просим"...
_______________
* И такая медаль действительно была выбита и пожалована всем
участникам морской баталии.
Уже совсем рассветало, когда государь возвращался к своей палатке.
Проходя мимо ставки царевича Алексея Петровича, он услыхал там голоса.
"И Алексей не спит, - сказал про себя государь. - А може, встал уже".
И царь вошел в палатку сына. Там он увидел старого полкового священника, который, сидя рядом с царевичем, показывал ему что-то в раскрытой перед ним рукописи.
При виде государя царевич и священник быстро встали.
Подойдя под благословение и поздоровавшись с царевичем, государь спросил:
- Что это у вас за рукописание?
- Летописец, государь, древний, - отвечал священник. - И я вот показываю благоверному царевичу знамение, его же Господь и сподоби и тебя, благоверный государь.
- Какое знамение?
- А то знамение, государь, что брезе реки сей и на море родичи твои, святые мученики Борис и Глеб, помогаша тебе одолети врага, как помогли они, во время оно, сродственнику твоему, святому благоверному князю Александру Невскому, сокрушити врагов на сих же невских берегах. И зде, в сем же летописце, оное знамение и чудо записаны.
Государь взял рукопись, раскрытую на том месте, где летопись повествовала о видении старца Пелгусия и о поражении шведов новгородским князем Александром Ярославичем на берегах Невы при чудесной помощи святых Бориса и Глеба.
- Сказание о старце Пелгусии мне ведомо, а токмо как оно записано в летописце, сего я не читал, - сказал Петр.
- Так прочти, государь, - сказал священник, - и царевич послушает.
Заинтересованный, царь стал читать:
- "Бе некто муж, старейшина в земли Ижорской, именем Пелгусий. Поручена бе ему стража морская. Восприять же святое крещение и живеше посреде рода своего, погана суща, и наречено бысть ему имя в святом крещении Филипп. Живяше богоугодно, в среду и пяток пребывания в алчбе, там же сподоби его Бог видению страшну. Уведав силу ратных..."
- То были рати шведского короля Бергеля, государь, - пояснил священник.
- Бергера, а по другим - Биргера, - поправил его государь, и продолжал чтение: - "И иде оный Пелгусий противу князя Александра, да скажет ему стани, обрете бо их. Стоящю же ему при краи моря, стрегущи обои пути и пребысть всю нощь в бдении. Яко же нача выходити солнце, и услыша шум страшен по морю, и виде насад (судно) един гребущ, посреди же насада стояща Бориса и Глеба в одеждах червленых, и беста руки держаще на рамах, гребцы же седяща аки в молнию одеяны. И рече Борис: "Брате Глебе! Вели грести, да поможем сроднику своему Александру". Видев же Пелгусий таковое видение и слышав таковой глас от святую, стояще трепетень, дондеже насад отыде от очию его. Потом скоро поехал к Александру, он же видев его радостными очимы, исповеда ему единому, яко же видя и слыша. Князь же отвеща ему: "Сего не рци никому же..."
Петр остановился в задумчивости.
- И меня, государь, сподоби Господь такова же видения, - проговорил священник.
- Как? И тебе было видение? - с недоверием спросил государь.
- Было, о царю! - торжественно воскликнул священник. - Я видел, государь, как рядом с тобою взыде на большой свейский корабль святый Борис, огненным мечом поражая свеев, а Глеб стояще поруч с Александром Данилычем, на меньшем корабле, посекая огненным же мечом врагов нашей церкви.
- И ты все это видел? - с улыбкою спросил царь.
- Видех, государь, в нощи, в сонии, - смело отвечал попик.
- А! Во сне?
- В сонии, государь, духовными очима.
- А! Духовными...
Государь взглянул на царевича.
- Я верю... Без веры нет спасения... Вера - сила необоримая, - тихо сказал государь. - В Евангелии читается: "Аще имати веру яко зерно горушно, - говорил Христос ученикам, - и рече-то горе сей: - "Прейди отсюда" - тамо и прейдет..."
- Аминь, - подтвердил попик и многозначительно глянул на царевича.
23
В тот же день государь собрал военный совет для решения важного государственного дела: в каком месте при устьях Невы заложить крепость и новую столицу Российского государства?
Перед открытием совета генерал-адмирал Головин, первый в России кавалер знатнейшего ордена св. Андрея Первозванного (вторым был гетман Мазепа), торжественно возложил знаки этого ордена на главных виновников морской победы над шведами - на самого царя и его любимца, Меншикова. Таким образом, государь был третьим кавалером высшего в России ордена.
Военный совет постановил: тотчас же отправиться в полном составе для всестороннего осмотра всех устьев Невы, ее дельты и всех омываемых устьями Невы островов.
Маленькая флотилия, проследовав Большою Невою все ее течение, вышла на взморье.
Шведский флот все еще стоял неподвижно против устья Большой Невы, но на таком расстоянии, что пушки его не могли досягать до скромной флотилии русских карбасов, как бы дразнивших собою шведских великанов. С кораблей заметили царя и его приближеннных. Зрительные трубы шведских капитанов направились на дерзкие лодчонки.
Меншиков снял шляпу и замахал ею в воздухе...
- Здравствуйте, други, несолоно хлебавши! - крикнул он.
Государь весело рассмеялся. Взор его выражал вдохновенное торжество.
- Близок локоть, да не укусишь, - сказал он.
- Они грозят кулаками, государь, - заметил Ягужинский. - Зоркие глаза Павлуши заметили эту бессильную угрозу.
- Кабы мы не лишили их лоцманов, нам бы не справиться с Нумерсом, серьезно заметил генерал-адмирал. - Кстати же и ветер им на руку с моря.
- Да и вода поднимается, им же на руку, - сказал и государь.
Головин, сам правивший рулем на царском карбасе, скомандовал гребцам, и царский карбас вместе с другими стал огибать, по взморью, остров Хирвисари, ныне Васильевский, чтобы войти в Малую Неву.
- И чего они стоят в море? Чего ждут? - говорил Петр.
- Подмоги, чаю, государь, сухопутной, либо от Выборга, либо от Нарвы, - заметил Головин.
- Добро пожаловать! - сверкнул глазами Петр. - Мои молодцы теперь уже не те, что были под Нарвой, наука нам впрок пошла.
Долго маленькая флотилия плутала по лабиринту всех рукавов Невы. Обогнув остров Хирвисари со взморья, она проследовала Малой Невой вверх, мимо острова Койвисари, ныне Петербургской стороны, и мимо маленького острова Иенисари, где ныне крепость, и повернула в Большую Невку, следуя мимо острова Кивисари, ныне Каменного, мимо Мусмансгольма, ныне Елагина, и, обогнув остров Ристисари, ныне Крестовский, Малою Невою вошла опять в Большую Невку.
На всем останавливался взор царя, все обсуждала и взвешивала его творческая мысль, во все вникал его всеобъемлющий гений.
- Сими дыхательными путями будут дышать великие легкие моей России, говорил он в каком-то творческом гипнозе.
- Отдушины знатные, - согласился Головин.
- Воды что в Ниле, - продолжал государь. У него из ума, по-видимому, не выходил Александр Македонский с его новой столицей в дельте Нила.
Меншиков, умевший отгадывать мысли царя, заметил:
- А, поди, он, Александр Филиппович, не с таким тщанием, как ты, государь, изучал дельту Нила.
- Да у Александра Филиппыча, чаю, не стоял за спиной Нумерс со шведским флотом, как ноне у меня, - проговорил Петр.
Карбасы, выйдя из Большой Невки, снова повернули вниз по Большой Неве.
- Стой! - сказал царь, когда его карбас поравнялся опять с островом Иенисари. - Осмотрим сие место.
Карбас причалил к берегу. Все вышли на островок и исследовали его со всех сторон.
- Государь! - вдруг радостно воскликнул Павлуша Ягужинский. - Изволь взглянуть наверх.
- Что там? - спросил Петр.
- Над тобою, государь, кружит царь-птица! - с юношеской живостью говорил Павлуша. - Орел над тобой, государь, - счастливое знамение.
- Откуда тут быть орлу? - удивился царь.
- А вон и гнездо на дереве, государь, - сказал Меншиков.
Огромная шапка, точно гнездо аиста, чернелась между ветвей с начинавшими распускаться зелеными листьями.
- Знамение, знамение! - радовался Ягужинский. - Такой же орел кружил над Цезарем, когда он переходил через Рубикон.
Государь задумчиво следил за плавными взмахами гигантских крыльев царственной птицы.
- Какой полет! - тихо заметил он.
- Твой полет, государь, - сказал Меншиков.
Исследовав островок Иенисари и его окрестности, государь остановился на решении, что лучше этого островка для сооружения крепости и быть не может.
- Кругом вода, и никаких рвов копать нет надобности, - говорил он возбужденно. - Сие место не Ниеншанцу чета! Мимо сего островка, чаю, не токмо корабля с моря, но и рыбацкая лодка не проскользнет. А по другим рукавам Невы большим судам ходу нет. Назло братцу моему Карлу я новую свою столицу срублю моим топором на его земле, на сей стороне Невы, на острове Койвисари, а на левой стороне Невы разведу огород на славу, сей огород украшу статуями, каковые я видел в Версале, и назову сие место "Парадизом". Самый же город расположу на острове Хирвисари. А по малом времени, чаю, с Божьей помощью, и на левую сторону Невы перекину город.