Нечего на меня кричать, я и так скажу. Фотограф она. Из Японии.
   Из Японии?
   Живет тут неподалеку и все Гарлем снимает. Может, дядюшку Уилли тоже снимала? Чудная такая.
   Женщина?
   Ну да. Уже года два тут живет.
   Где именно?
   На сто тридцать шестой улице, в доме двадцать два. Рядом с больницей. Ее все тут знают, найдешь сразу.
   Кен вылетел от Марио, даже не сказав спасибо. Такого сюрприза он не ожидал. Кен знал, что иностранные туристы любят фотографировать Гарлем - из окон проезжающих мимо туристских автобусов торчат обычно целые батареи фотокамер. Но снимать в самом Гарлеме - на такое отважится не всякий. Самых отчаянных хватает лишь на то, чтобы, замирая от страха, пристроиться с фотоаппаратом где-нибудь на 125-й улице - главной улице района. И вдруг на тебе, японка - женщина! - селится в Гарлеме, чтобы фотографировать ого. И Кен, при всей своей осведомленности в местных делах, ничего об этом не знает!
   Японка жила на самой границе между негритянским и восточным Гарлемом. Обосновавшиеся на тротуарах бродяги сразу объяснили Кену, как ее найти. Наверно, им тоже приходилось попадать к ней в объектив.
   Дом, в котором жила женщина-фотограф, был такой же обшарпанный и грязный, как тот, где только что побывал Кеп. Его красные кирпичные стены, одряхлевшие в ожидании сноса, были расписаны антивоенными лозунгами и похабщиной. У входа валялся опрокинутый мусорный ящик, в нем рылись бродячие псы. Рядом грелся на солнышке старик-пьяница. Только детей почему-то нигде не было видно. Обычно на них натыкаешься на каждом шагу. Послеполуденный Гарлем без шныряющих повсюду детишек в чирьях выглядел зловеще, как после мора.
   Привратницы вроде Марио здесь не было. Вероятно, владелец дома сам приходил за квартплатой.
   Найти квартиру японки оказалось нетрудно: на одной из дверей второго этажа Кен увидел табличку с ее именем. Он постучал.
   - Кто там? - послышалось из-за двери.
   «Наверно, это она и есть»,- подумал Кен и сказал:
   - Полиция.
   При слове «полиция» дверь немедленно отворилась. И перед Кеном появилась невысокая стройная женщина. Кен немного опешил: он ожидал увидеть почти звероподобное существо, а японка оказалась красивой молодой особой - правильные черты лица, на вид не старше тридцати.
   Юкико Мисима? - осведомился Кен.- Меня зовут Кен Шефтен. Между прочим, не следует с такой готовностью открывать дверь, даже если вам скажут «полиция». В Нью-Йорке полно фальшивых полицейских. Да и настоящим не всегда можно доверять.
   Ну что вы. Я уже давно в Гарлеме, и со мной ни разу ничего плохого не случилось. Это со стороны страшновато, а па самом деле люди здесь славные. И что все так боятся Гарлема? Что до меня, так я только тут и чувствую себя в безопасности.
   Вы просто еще не знаете его по-настоящему. Как, впрочем, и сам Нью-Йорк. К счастью, Гарлем принял вас как гостью, вот все страшное и проходит мимо вас.
   А я вполне доверяю и Гарлему, и Нью-Йорку, и Америке.
   Спасибо вам от всех американцев. Но перейдем к делу. Не приходилось ли вам фотографировать некоего старика - Уилла Хэйворда?
   Хэйворда?
   Это негр, который жил на сто двадцать третьей улице. В июне его сбила машина, после чего он умер. Уилл жил с сыном Джонни.
   Я многих снимала в Гарлеме… Нет ли у него каких-нибудь примет?
   Это я как раз и хотел узнать.
   А сколько ему примерно было лет?
   Шестьдесят один год. Он был алкоголик. В молодости проходил военную службу в Японии.
   В Японии? Вы говорите, сто двадцать третья улица… Может, это Джапан-Па?
   Джапан-Па?
   Да, был там один такой старик, просто помешанный на Японии, все вспоминал, как он туда ездил. Потому и прозвище ему дали Джапан-Па.
   Наверняка он: много ли в Гарлеме таких, кто бывал в Японии.
   Если это Джапан-Пa, то я его много снимала, сейчас вам покажу. Заходите, пожалуйста,-пригласила женщина.
   До сих пор весь разговор происходил в дверях. Хоть дом, в котором жила Юкико Мисима, был стандартной гарлемской застройки, квартира ее выглядела совсем не так, как у Марио или у Хэйвордов: нарядная и уютная, она, безусловно, могла принадлежать лить молодой женщине.
   Юкико пригласила Кена в большую комнату, где были красиво расставлены стол, стулья, кровать, ночной столик, диван, гардероб, телевизор и трюмо. Был здесь и книжный шкаф с японскими книгами. Б комнате царил порядок, выдававший характер ее обитательницы. На окне висели уютные ярко-розовые занавески. Похоже было, что Юкико живет здесь уже довольно давно.
   Часть комнаты была отгорожена занавеской, за которой угадывалось фотооборудование. В другой комнате Юкико, очевидно, устроила себе фотолабораторию, потому что спустя минуту опа вышла оттуда с ворохом фотографий.
   - Я выбрала самые характерные,- сказала она.- Вот он, Джапан-Па.
   С фотографий, разложенных на столе, на Кена глядел немолодой толстогубый негр. Глубокие, как шрамы, морщины. Равнодушные глаза, поблескивающие на застывшем старом испитом лице. Из-за пьянства Уилл выглядел старше своих лет. У него было лицо дряхлого человека, растерявшего со старостью все свои желания - одна только память о них еще живот под морщинистой кожей. Снято крупным планом, в нескольких ракурсах.
   Так, значит, это и есть Уилл Хэйворд?
   Имени этого человека я не знаю. Но если вам нужен негр со сто двадцать третьей улицы, который бывал в Японии, то это Джапан-Па, других таких там нет.
   Кен так и ел глазами снимки.
   - Это ваш знакомый? - удивленно спросила Юкико: очень уж явной была заинтересованность Кена.
   Нет… А вы не могли бы дать мне эти фотографии?
   Пожалуйста, возьмите. У меня все равно остаются негативы.
   Большое спасибо. И советую вам обставить комнату поскучнее.
   Зачем?
   Чересчур привлекает.
   И возбуждает?
   Да как вам сказать: просто не забывайте, что это Гарлем.
   Спасибо за предостережение. Но я все-таки оставлю все как есть: пока ведь со мной ничего особенного не случилось.
   И не впускайте в комнату всякого, кто назовется полицейским. Я, конечно, другое дело…- шутливо улыбнулся Кен, покидая квартиру Юкико.
 
3
 
   С первого взгляда, брошенного на фотографии Уилла Хойворда, Кена не покидало удивление. По очень скоро удивление перешло в подозрение.
   Раньше эта мысль не приходила ему в голову. Чтобы проверить ее, Кен еще раз отправился в центральное нотариальное бюро. Там он навел справки о семье Терезы Норвуд, жены Уилла Хэйворда. Дед и бабка Терезы по матери были неграми, они приехали в Нью-Йорк с Юга в начале века. Родители ее - отец Терезы тоже был негр - жили в Гарлеме с 1943 года.
   Чистокровным негром был и Уилл Хэйворд. По данным нотариального бюро, ни белых, ни азиатов среди его ближайших предков не было. Сведения о дальних предках следовало бы искать на Юге, но вряд ли там могли сохраниться какие-либо записи о давно переселившейся на Север семье негров, которых на Юге и за людей-то не считали. В Америке в отличие от Японии учет населения ведется не посемеяно, а индивидуально. При этом указывается, с кем человек состоит в браке; имзна же родителей, как правило, не указываются. Проследить родственные связи при такой системе крайне трудно. Данные о рождении Терезы и Уилла были получены при переписи населения полупринудительным путем. Наверно, они и сами не слитком хорошо разбирались в своей родословной.
   А между тем из предыдущих расспросов Кену было известно, что Джонни Хэйворд был непохож на чистокровного негра. В транспортной конторе, на последнем месте работы Джонни, Кену показали его фотографию. На ней он выглядел необычно светлым, и в чертах его лица было что-то явно азиатское.
   Дети от брака негров с белыми, пуэрториканцами, итальянцами встречаются часто. А вот метисы от браков негров с азиатами - вещь сравнительно редкая. «Отец Джонни служил в Японии. Что, если Джонни…» Это бы многое объяснило. Правда, Джонни родился в октябре 1950 года, примерно через десять месяцев после бракосочетания родителей. Следовательно, отец не мог привезти ого с собой из Японии.
   А если Уилл сообщил ложные сведения о времени рождения ребенка? И такое нельзя было скидывать со счетов. Сейчас свидетельство о рождении выдают на основании справки присутствовавшего при родах врача, но в трущобах, где роды без врача не редкость, частенько обходятся и без справки.
   А двадцать с лишним лет тому назад, сразу после войны, документы и вовсе, наверно, оформлялись кое-как. Указать в них более позднюю дату рождения было не так уж сложно. Во всяком случае, если свидетельство было выдано только на основании заявления родителей, места для сомнений более чем достаточно.
   Предположим, размышлял Кен, что Джонни Хэйворд родился в Японии. По каким-то причинам его отец расстался с его матерью и забрал сына с собой, в Америку. Вернувшись на родину, он женился. И для того, чтобы выдать Джонни за сына от законной жены, указал ложную дату рождения. Что ж, весьма правдоподобно. Ио тогда мать Джонни должна жить в Японии.
   Гипотеза казалась очень заманчивой. Она хорошо объясняла цель приезда Джонни в Японию. Джонни вполне мог отправиться туда для того, чтобы повидать мать. Может быть, никчемный пропойца Уилл, предчувствуя скорый конец, рассказал сыну о его настоящей матери. А может быть, Джонни знал о ней с самого начала. Уиллу все равно оставалось жить недолго. Его здоровье было подточено алкоголем, не нужный никому, он только мешал сыну жить. И он решил «утилизировать» себя самого и обеспечить сыну деньги на поездку в Японию, к матери. Кен был уверен в справедливости своего предположения.
   «Приехал повидаться с матерью, а его там убили. Невеселая история»,- подумал он и впервые почувствовал жалость к безвестному негритянскому парню, погибшему в чужой стране. Впрочем, Япония не была для Джонни чужой. Она была его «родиной-матерью» в буквальном смысле слова. И эта родина его убила.
   Смог ли он встретиться с матерью? Должно быть, он погиб, так и не успев это сделать. Если мать узнает о его смерти, это будет для нее большим потрясением. Но вероятнее всего, она ничего не знала о его приезде.
   И тут, выстроив длинный мост из собственных вопросов и ответов, Кен вздрогнул, словно от удара током,- так чудовищна была мысль, подстерегавшая его в конце моста.
   «Неужели…» - Кен замер и уставился в пустоту.
 

Городок в глуши

 
1
 
   Розыски в окрестностях Киридзуми не дали никаких результатов, как, впрочем, и розыски в более широком масштабе, предпринятые префектуральной полицией. В префектуре склонялись к мысли, что Танэ Накаяма просто-напросто поскользнулась и упала с плотины, и не скрывали своего недовольства: если бы не вмешательство полицейского управления, не пришлось бы попусту растрачивать силы и время.
   В Токио энтузиазм немного поостыл. Однако здесь по-прежпему были убеждены, что гибель Танэ Накаяма не была несчастным случаем. Предполагалось, что преступник опередил полицию, зазвал свою жертву на плотину и столкнул ее вниз. Иначе оставалось необъяснимым, почему старуха семидесяти с лишним лет оказалась на плотине в такое неподходящее время. Ее, несомненно, заманил туда преступник. И жертва знала этого преступника, в противном случае она не послушалась бы его. Таким
   образом, между нею и преступником существовала какая-то связь.
   Злосчастная командировка окончилась, но Мунэсуэ все не мог успокоиться. Перед глазами у него стояла одна и.та же картина: изуродованное тело старой О-Танэ и вцепившаяся в него плачущая Сидзуэ.
   «Старуху, несомненно, убил тот же человек, что н Джонни… или его сообщник»,- размышлял Мупэсуэ. Опа познакомилась с убийцей, когда тот приезжал в Ки-ридзуми в сопровождении Джонни Хэйворда. Старуха знала, что этот человек связан с Джонни. Если бы это стало известно полиции, все было бы кончено. И вот полиция напала как раз на этот, самый опасный для преступника след.
   Вероятнее всего, преступник приезжал в Киридзуми в качестве постояльца. Однако старуха О-Танэ удалилась на покой довольно давно. Могла 'ли ее одряхлевшая память сохранить воспоминание о таком давнем госте? Разве что они встречались и позже, когда она уже не служила в гостиницах Киридзуми.
   И тут Мунэсуэ обратил внимание на одно важное обстоятельство, которого прежде не замечал.
   Танэ Накаяма многие годы работала на источниках Киридзуми. Но, даже перестав там работать, опа продолжала жить недалеко от Киридзуми. И конечно, все считали, что она из местных. А если ист? Если она родом совсем из других мест? Теперь допустим, что преступник - земляк Танэ Накаяма… Версия насильственной смерти просто обязывает полицию начать расследование в этом направлении. Мунэсуэ немедленно обратился с запросом в полицейский участок Мацуида и выяснил, что Танэ Накаяма вышла замуж за Сакудзо Накаяму из поселка Мацуида и была внесена в его семейный список в марте 1924 года. До тех пор она жила в городе Яцуо префектуры Тояма.
   «Яцуо…» Мунэсуэ погрузился в размышления. Не оттуда ли родом убийца? Старуха приехала из Яцуо более полувека назад. Что свело ее с Сакудзо Накаямой, теперь, конечно, уже не узнать. Мунэсуэ попытался представить себе, какие надежды в те далекие дни привели юную девушку в чужую семью, в незнакомые места.
   Пятьдесят лет назад переехать из префектуры Тояма в префектуру Гумма означало, вероятно, почти то же, что сейчас уехать за границу. А опа переехала, хотя здесь ей не от кого было ждать поддержки, кроме мужа. Сколько пришлось ей, наверно, бороться с тоской, пока она не прижилась на новом месте. Она прошла через все это, родила детей, дождалась внуков, прожила долгую жизнь, и вот чья-то злобная рука внезапно оборвала эту угасающую уже жизнь. Да, если убийца - земляк старухи, то ему и смерти мало.
   Мупэсуэ решил изложить свои соображения на совещании следственной группы.
   Совещание приняло решение заняться городком Яцуо, родиной Танэ Накаяма. Если опа действительно была убита, то ключ к преступлению мог отыскаться именно там: в этом городе она жила, в этом городе могли сложиться мотивы ее убийства. Однако Танэ Накаяма уехала оттуда в 1924 году. И сам но себе ее отъезд стать таким мотивом не мог. Что же это за мотив, если он выдержал полстолетия?
   В Киридзуми и его окрестностях вся информация была уже собрана, и продолжать там розыск означало бы попусту тратить время. Ехать в Яцуо поручили все тем же Ёковатари и Мунэсуэ. У них уже был опыт совместной поездки, да и Яцуо выплыл на свет благодаря их усилиям. Более подходящие кандидатуры трудно было бы найти.
   Путеводитель сообщал, что город Яцуо расположен на юге префектуры Тояма, граничит с префектурой Гифу, население его составляет около 23 тысяч человек. К югу от города проходит один из отрогов горного хребта Хида с вершиной Конгодо (1638 метров над уровнем моря), откуда начинаются реки Муромаки, Нодзуми и Бэссо. Они текут на север, извиваясь между горных круч и образуя кое-где долины, а затем сливаются в центре города Яцуо, давая рождение реке Ида.
   Об истории города в путеводителе было сказано, что она восходит к доисторическим временам и что в ходе раскопок на его территории было обнаружено множество каменной и глиняной утвари, свидетельствующей о том, что «культура Яцуо» сложилась еще в эпоху Асука, то есть в VI-VII веках. Город вырос вокруг крепости, которую воздвиг на горе Сирогаяма владетельный феодал Сува-сакон. Яцуо играл важную роль в сношениях между провинциями Эттю и Хида, впоследствии здесь разместилась налоговая канцелярия феодального клана Тояма, расцвели ремесла: шелководство, бумажное дело. Некоторые памятники блистательной городской культуры XVII- XVIII веков до сих пор сохраняются в городе как драгоценное культурное достояние: таков, например, прославленный на всю страну ежегодный местный праздник Ова-ра-сэцу.
   Добраться до Яцуо можно было самолетом либо поездом; железнодорожных маршрутов оказалось даже два, но оба о пересадкой. Полицейские выбрали новую магистраль Токайдо, по которой ходил удобный для них ночной поезд. Командировка не обещала богатого улова, а потому не допускала излишней траты времени и денег. Правда, они все же взяли спальные места: утром предстояла большая работа. Поезд отправлялся с вокзала Уэно в 21.18 и прибывал в Тояма на следующий день в 5.10 утра. Постели были уже приготовлены. Но легли они не сразу. Постояли немного у вагонного окна.
   Если бы не это дело, никогда бы, наверно, нам в Яцуо не попасть,- задумчиво сказал Ёковатари, когда прозвенел звонок к отправлению и поезд плавно тронулся с места.
   Ёко-сан, вы то же самое говорили и в Киридзуми,- заметил Мунэсуэ.
   Да? В самом деле? - Ёковатари помолчал, словно что-то припоминая, а потом сказал: - Мне вот сейчас пришло в голову, что если б мы не поехали в Киридзуми, то старуха Танэ осталась бы жива.
   Как знать. Может быть, убийца Джонни здесь ни при чем. Связь между ними пока не доказана.
   Ну, сам-то ты вроде уверен, что она есть.
   М-м-м…
   Так вот, мы, значит, съездили себе туда, куда бы нам иначе ни за что не попасть, а старушку из-за этого убили. Дорогая плата.
   По-моему, это вы чересчур.
   Уж очень я тревожусь за ее внучку, Сидзуэ.
   Мунэсуэ тоже думал о девушке. Она потеряла единственного близкого человека. Пожалуй, из-за Сидзуэ в конечном счете и родилась у него эта идея - поехать в Яцуо.
   Преступника мы, может, и поймаем, а вот утешить девушку нам не по силам,- продолжал Ёкоцатари. Раньше такой чувствительности никто за ним не замечал.
   Старушка-то была уже почтенных лет. Не умри она сейчас, так все равно недолго бы протянула.
   Завидую твоей рассудительности.
   У меня родных и близких нет, я привык к одиночеству. И потом, не зря говорят - любая боль проходит. Все равно каждый живет сам по себе.
   А ты жениться не собираешься?
   Друг о друге они знали не много, но Ёковатари как-то слышал, что Мунэсуэ холостяк.
   Когда-нибудь можно и жениться, но пока что-то не хочется.
   Женишься, дети пойдут, по-другому станешь думать.
   Ну, женюсь, ну, заведу детей - да только они тоже будут каждый сам по себе. Всю жизнь я ведь не смогу при них быть.
   Да, конечно, люди рано или поздно расстаются, но зато большую часть жизни рядом с тобой будет семья.
   Вот именно, рядом. А я как был, так и буду сам по себе. Знаете, родные, друзья - это как эскадрилья в полете.
   Эскадрилья?
   Ну да. Если с одним самолетом что-то случилось: мотор отказал, пилот ранен,- другие ему не помогут, за руль чужого самолета не сядешь. В лучшем случае будут лететь рядом и подбадривать.
   Ну что ж, и то хлеб!
   Подбадривать - это все равно что ничего. Сколько ни подбадривай, а мотору и пилоту крышка. Если кто и удержит самолет в воздухе, так только он сам.
   Сурово рассуждаешь.
   Как ни посмотри, а жизнь - это полет в одноместном самолете. Если что-то с ним не в порядке, к товарищу в кабину не перелезешь…
   Пока они так разговаривали, стоя в коридоре, огоньки за окнами поезда стали проноситься все реже и реже. Вероятно, началась префектура Сайтама. Все пассажиры уже разошлись по своим местам.
   - Ну что ж, пойдем-ка и мы спать. А то вставать рано,- зевнул Ёковатари, и разговор закончился.
 
2
 
   Поезд прибыл в Тояма с опозданием на пять минут. Было еще темно. Здесь, на станции, им предстояло ждать поезда на Яцуо.
   - А в Тояма холодней, чем в Токио. Хотя так и должно быть,- поежившись, сказал Ёковатари.
   После теплого поезда северных! воздух казался особенно леденящим.
   - До отхода нашего поезда еще минут сорок. Давайте где-нибудь посидим.
   Они поискали в здании вокзала кафе, но в этот ранний час все еще было закрыто. Идти в город не было времени. Умывшись, они расположились в зале ожидания и, дрожа от утреннего холода, стали дожидаться поезда.
   Местный поезд резко отличался от того, на котором они только что приехали. Вагонов у него было всего четыре или пять, да и те - полупустые. Немногочисленные пассажиры, непонятно куда и зачем собравшиеся в такую рань, дремали на скамьях.
   - А мне что-то спать совсем не хочется,- бодро заявил Ёковатари.
   После умывания холодной водой и прогулки на свежем воздухе они чувствовали себя прекрасно
   Вы хорошо спали? - спросил Мунэсуэ коллегу.
   Не очень. Я редко езжу ночью и не привык спать в поезде.
   Я тоже. Но все-таки спальные вагоны удобные.
   Конечно. А то бы всю ночь тряслись сидя, представляешь? Как потом работать?
   Кстати, этот поезд приходит в Яцуо в шесть девятнадцать. Рановато. Что будем делать?
   Да, в это время все учреждения еще закрыты. Может, лучше было бы спокойно посидеть в Тояма?
   Давайте заглянем в участок.
   Дежурный там, конечно, есть, но все же неудобно беспокоить людей ни с того ни с сего. Дело же не срочное.- Ёковатари представил себе горную глушь, небольшой полицейский участок и дежурного, который спит себе мирно, не ведая, что еще немного - и его покой будет нарушен инспекторами из Токио, которые явятся ни свет ни заря, неся с собою запах крови. «Вот уж переполошатся, бедняги!» - подумал он и сказал: - Зайти туда, безусловно, придется, но лучше попозже.
   - Пожалуй.
   Пока они так разговаривали, поезд тронулся. В полутьме за окном тянулась равнина, белая, словно устланная снегом. Городские кварталы остались позади, и только где-то на горизонте уныло мерцали огоньки одиноких домов.
   Время от времени поезд останавливался на станциях. Двое-трое пассажиров сходили, их сменяли новые. Поезд неторопливо катился по равнине в сторону гор.
   Редкие огоньки гасли один за другим. Утро постепенно вступало в свои права, и пейзаж за окном становился все резче. Начинался угрюмый северный день с тяжелыми облаками.
   - Нам на следующей,- сказал Ёковатари, прочитав название станции, от которой поезд только что отошел.
   Дорогу обступили горы. Дома стали попадаться чаще. Кое-кто из пассажиров начал готовиться к выходу. После Тояма это был первый город. Наконец поезд остановился у платформы с надписью: «Эттю. Яцуо». Пассажиры сошли на короткую, явно не предназначенную для больших составов платформу.
   - Ну вот, накопец-то,- с облегчением вздохнул Ёковатари и окинул взглядом своих бывших попутчиков - судя по всему, местных жителей. Издалека прибыли, кажется, только они с Мунэсуэ.
   Вслед за остальными пассажирами они прошли по мостику над путями, вышли из вокзала - и вдруг оказались одни. В мгновение ока кучка пассажиров рассосалась: зябко ссутулившись, все они устремились куда-то по своим делам.
   Приняв и тут же проводив горстку новоприбывших, привокзальная площадь опять погрузилась в тишину. Городок еще не проснулся. Только арка с надписью «Добро пожаловать» встречала их по долгу службы. Магазинчики на площади были наглухо закрыты, и улица, начинавшаяся отсюда, была пустынной. Только вдалеке медленно переходил на другую сторону какой-то старик с собакой.
   - Да, рановато мы приехали,- вздохнул Ёковатари, глядя на безлюдную привокзальную улицу, протянувшуюся двумя рядами низких домов.
   Никакие кафе, конечно, еще не работают. Может, заглянуть вон в ту гостиницу, разбудить их, пускай завтраком покормят, а?
   Ну что ж…
   Они постучались в дверь гостиницы «Мията», как гласила вывеска. Неплохая идея: позавтракать и заодно разузнать про город у гостиничного персонала.
   По плану операции предполагалось прежде всего пойти в мэрию, найти там семейный список Танэ Накаяма и попытаться отыскать ее родных. Если родных не осталось, то, может быть, найдется кто-нибудь, кто помнит ее. Разумеется, это почти безнадежно: Танэ уехала отсюда пятьдесят с лишним лет назад.
   Они и прежде не возлагали на этот город особых надежд, а вид пустынной привокзальной площади и вовсе привел их в уныние. В завтраке им отказали, однако они продолжали настаивать и в конце концов добились своего. Правда, пришлось ждать около часа.
   Что это вы рано так пожаловали? - с любопытством спросила молоденькая служанка, накрывавшая на стол.
   Из Токио других поездов нет.
   Ой, так вы из Токио!
   Мунэсуэ никак не предполагал, что в век телевидения упоминание о Токио может вызвать такую наивно-восторженную реакцию. Телевизор мгновенно приносит столичные моды в самые далекие уголки Японии, и они приживаются в провинции едва ли не скорее, чем в больших городах. Взять хотя бы эту служанку: внешне она ничем не отличается от девушек с токийских улиц.
   Что же в этом удивительного? - улыбнулся Мунэсуэ.
   Я очень хочу в Токио. Или еще куда-нибудь - лишь бы отсюда уехать.
   Почему? Тут так тихо, красиво. Я бы, например, только рад был поселиться в таком уютном городке.
   Это вы потому так говорите, что никогда тут не жили. А я вот хотела бы туда уехать, где меня никто-никто не знает. А то выйдешь на улицу - кругом одни знакомые. Так и живешь всю жизнь среди одних и тех же людей, прямо противно.
   Ну, приедешь ты в большой город, поселишься в большом доме, и что? Заболеешь - никто не придет тебя проведать, умрешь - никто и знать не будет. Никому не нужна, одна в целом свете… Такая жизнь тебе по душе?
   - Мне просто здесь не нравится. Городок с кошкин лоб, самые заветные твои тайны каждому известны. Что с того, что здесь тихо и спокойно? Зато ничего нового, скучно. Лучше я помру где-нибудь на большой дороге, а на мир погляжу. Если бы кто согласился увезти меня отсюда, я бы за ним так и полетела.
   Девушка говорила с такой горячностью, что, казалось, позови ее сейчас Мунэсуэ - она, не раздумывая, пойдет и за ним.
   «Опасно, опасно так думать»,- хотел сказать Мунэсуэ, но удержался. Сказать-то можно, да разве она услышит? Так уж устроена молодежь: бредит большими городами и, пока не обожжется, не поймет, как хорошо на родине. А расплата за юношеские мечты - собственная жизнь. Вот Сидзуэ, внучка Танэ Накаяма, рассуждала совсем по-другому. Но как знать, быть может, ее бабушка, оставляя родные места, думала так же, как эта служанка…