Морозов Сергей Александрович. Офицер, Сильные впечатления

   - Умершая являлась вашей матерью?
   Но Маша только хлопала глазами и не могла взять в толк, о чем он спрашивает. Почему "являлась"? Ведь он имеет в виду её мать? Но оттого, что она умерла, она ведь не перестала являться её матерью?
   - Врач сказал, что криминала нет, - успокаивающе продолжал милиционер. - Просто неосторожное обращение с лекарствами... Это ж не криминал, так?
   - Простите, - сказала Маша, - вы бы не могли излагать более связно?
   - Ваша мамаша неосторожно употребила лекарства. Это ж не самоубийство?
   - Конечно, нет! - поспешно кивнула она.
   - Значит, криминала нет, - кивнул в ответ милиционер. - Не забудьте вызвать участкового врача, чтобы выписать справку о смерти, - на прощание посоветовал он.
   Оказывается, нужны ещё какие-то справки. Только в такие вот моменты понимаешь, что живешь в цивилизованном обществе. Скажем, где-нибудь в пригороде Грозного, чтобы тебя закопали в общей могиле или у кого-нибудь на огороде, никаких справок не требуется. Вообще формальностей минимум.
   Тем временем Катя совершила мужественный поступок. Она достала из шкафа совершенно новую простыню - в нежно-розовых цветочках - и накрыла мать.
   * * *
   После этого Маша с Катей и бабушка вышли из гостиной и сели на кухне.
   - Ох-хо-хо, - снова начала голосить бабушка, - что же теперь будет?
   - Что теперь будет? - рассеянно проговорила Маша.
   - Неужели он теперь будет здесь жить с этой своей любовницей?
   - Ба, о чем ты? Разве у него появилась любовница?
   - Что значит, появилась? - проскрипела бабушка - Она у него всегда и была... Если только он приведет её жить сюда, я лучше в дом престарелых уйду!
   - Ты что-то знаешь, ба? - нахмурилась Катя. - Тогда расскажи нам.
   - Ах, деточки мои! - вздохнула старушка. - Что тут рассказывать? Последние несколько лет ваш отец приводил её прямо сюда. Когда мама отправлялась ночевать к Кате или когда куда-нибудь надолго уходила, он приводил эту.
   - Как?! - вскричали сестры в один голос. - Он приводил её прямо домой? Даже не стесняясь тебя, ба?..
   - Да, деточки.
   - Но как же ты это терпела? - изумилась Маша. Ведь мама твоя дочка! Ты говорила ей об этом? Она это знала?
   - Что я могла поделать с этим кобелем, миленькие? Он говорил мне, что это по делу, и запирался с ней в спальне.
   - В маминой спальне? - ахнула Катя.
   - Почему ты не предупредила маму? - спросила Маша, чувствуя тошноту.
   - Сколько раз хотела... Но ты же сама знаешь, что... Бабушка снова залилась слезами.
   - Но мне или Кате ты же могла об этом сказать?
   - Такой стыд! - бормотала старушка. - А потом у тебя и у Кати хватало своих неприятностей. Зачем же вас ещё огорчать?
   - Но ведь она твоя дочка, ба! - снова воскликнула Маша. - Чего же тебе стоило это знать и молчать!
   - Да, деточки, он приводил её, а я сидела в своей комнате и молила Бога, чтобы ваша мама вдруг случайно не вернулась домой...
   * * *
   Представить себе, что отец приводил любовницу прямо в их дом, что он ложился с ней в мамину постель... Каким нужно было быть негодяем, извергом и подлецом? У Маши это в голове не укладывалось. Хотя почему не укладывалось? И почему, собственно, негодяем, извергом и подлецом?..
   Однажды Рита Макарова рассказывала ей кое о чем подобном.
   Как-то раз один женатый мужчина сказал Рите:
   - Моя жена уехала с детьми к матери. Давай поужинаем у меня дома.
   И Рита приняла его приглашение. Во-первых, это был тот тягостный период в её жизни, когда она потеряла и мужа, и ребенка, а Господь Бог ещё не наградил её за исключительное мужество благородным и безупречным Иваном Бурденко. Во-вторых, этот женатый мужчина был необыкновенно хорош собой остроумен, чертовски талантлив и голубоглаз. А в-третьих, Рита поклялась себе не сделаться "синим чулком" и не терять жизнерадостности.
   Однако непередаваемо гнусное ощущение начало овладевать ею в тот момент, когда, подходя с ней к его дому, он показал рукой вверх и сказал:
   - А вон наши окна!
   - Которые? - вежливо спросила Рита.
   - А вот те - с геранью на подоконнике! Жена обожает разводить цветы.
   Едва жена вышла из дома, а муж уже тащил туда другую бабу. Да ещё хвалился жениной геранью.
   Дальше было ещё гнуснее. Они сидели на кухне, и этот самый муженек острил, жарил цыплят, накрывал на стол, откупоривал дорогое французское винишко. Рита боялась поднять глаза. Ей казалось, что все вещи осуждающе на неё вызверились: клетчатый передник, кастрюли, сковородки, часы с кукушкой... А когда после ужина мужчина как ни в чем ни бывало повел её в спальню, и Рита легла на супружеские простыни, от ощущения гнусности и мерзости с ней приключился своеобразный шок. От её жизнерадостности и оптимистической настроенности вести жизнь полноценной женщины не осталось и следа. Удовольствие, которое Рита рассчитывала получить в обмен на мелкие нравственные травмы, оказалось более чем сомнительным.
   - Расслабься, - убеждал Риту партнер. - Мой брак с этой женщиной просто мираж!
   Конечно, он нагло лгал. Его брак был такой же безусловной реальностью, как кастрюли, сковородки и герань на окне. Когда он взобрался на Риту и принялся за дело, ей казалось, что в неё хотят засунуть эту самую герань, да ещё вместе с горшком.
   * * *
   Рита не кривила душой. За это Маша и любила её. Она всегда говорила правду, даже самую неприятную. Она была честна, и её нельзя было упрекнуть за тот случай... Но если так, то какое Маша имела право осуждать другую женщину, любовницу отца? И все-таки у неё снова помутилось в глазах от злости.
   * * *
   ...Ах, мама, если бы она повременила хотя бы ещё один день, то познакомилась бы с Волком! Может быть, увидев суженого своей дочери, она не воспринимала бы жизнь в таких черных тонах. Однако полковник прилетал только завтра, а значит, они уже никогда не познакомятся. Эта мысль так огорчила Машу, что из глаз брызнули слезы. Глядя на нее, зарыдала и Катя.
   - Деточки мои, сиротинушки, - причитала бабушка.
   - Я ему этого никогда не прощу! - наплакавшись, сказала Катя, и её глаза гневно засверкали.
   - Разве мы не видели всего этого раньше? - печально проговорила Маша.
   - Нам казалось, что мать слишком строга с нами, и поэтому мы не замечали, как она страдает, - вздохнула Катя.
   - Господи, - шамкала бабушка, - чем она, голубка наша, была виновата? Она его так любила!
   - Я ненавижу его, - прошептала Маша. - Он её убил!
   XL
   Через полчаса пришел участковый врач и, едва взглянув на мать, быстро выписал свидетельство о смерти и удалился.
   - Маша! - вдруг воскликнула Катя и, наморщив лоб, проговорила:
   - Мы забыли об одной вещи...
   - О чем?
   - Кто-то все-таки должен сообщить отцу. Тебе не кажется?
   Маша передернула плечами, а потом медленно кивнула. Было ясно, что никто из сестер не испытывал желания взять это на себя. От бабушки этого нельзя было требовать и подавно.
   К счастью, скоро появился Катин супруг.
   - Григорий, - проворчала Катя, - сколько тебя можно ждать?
   - Я летел со всех ног, честное слово! - начал оправдываться он. - Что у вас стряслось?
   Вместо ответа Катя кивнула ему в направлении гостиной. Григорий побледнел и шатаясь двинулся туда.
   - Зачем ты так с ним? Он всегда с тобой такой нежный и заботливый, шепнула Маша сестре. - Из-за вашего отпуска?
   Ей хотелось, чтобы оставшиеся в живых были более терпимыми друг к другу.
   - Черт с ним, с отпуском, - ответила та. - Этот заботливый осел меня снова обрюхатил!
   - Разве ты не хотела ещё одного ребенка?
   - Вообще-то я уже настроилась на то, что дети, наконец, подрастут. Один пойдет в школу, другой в детский сад, а я займусь собой. Конечно, может быть, и мне хотелось бы где-нибудь работать...
   - Катя, - горячо начала Маша, - а разве нельзя как-то совместить эти две вещи - быть матерью и работать, заниматься в жизни чем-то серьезным?
   Сестра взглянула на неё с любопытством.
   - Погоди, погоди! Что это тебя стало так волновать, а? Ты часом не задумала остепениться?
   - Почему бы и нет? - застенчиво проговорила Маша.
   - Ну, поздравляю, - усмехнулась Катя. - Что же, у тебя, я уверена, это совмещение прекрасно получится.
   Однако они были вынуждены прервать эту занимательную тему. Из гостиной донеслось громкое рыдание Григория, и они снова спустились на землю.
   - Бедная мамочка! - заплакала Маша. - Твой Григорий её тоже любил.
   - Хотя обычно не подавал вида, - заметила Катя.
   - Разве её можно было не любить! - присовокупила бабушка.
   Несколько минут женщины слушали, как рыдает мужчина. Как ни странно, от этого им стало немного легче. Потом рыдания стихли. Прошло ещё несколько минут, и Григорий вернулся на кухню. На этот раз более уверенной походкой.
   - Какой кошмар, - сказал он, - я только вчера говорил с ней по телефону... Давайт.е плакать вместе!
   - Ты такой чуткий, Гриша, - вздохнула Маша.
   - Спасибо, - поблагодарил он и смахнул слезу.
   Некоторое время он переминался с ноги на ногу, а потом сказал:
   - Я потрясен. Это ужасно. Я пощупал пульс и прослушал сердце. Она действительно скончалась.
   - Более точного диагноза от зубного врача и не требуется, - фыркнула Катя. - В заключении о смерти врач написал, что мама скончалась от сердечного приступа.
   - Она так посинела, - вздохнул Григорий.
   - Кажется, мы все посинели, - заметила Катя.
   - Прошу тебя, - умоляюще взглянув на сестру, воскликнула Маша, давайте говорить друг с другом нежно!
   - Может, стоит выпить чего-нибудь успокоительного? - предложил Григорий.
   - Вот-вот, - сказала Катя, - пойди достань из холодильника водки и налей себе немного.
   Григорий повиновался.
   - Наверное, нужно позвонить в похоронное бюро, - сказал он, педантично убрав бутылку обратно в холодильник.
   - А еще, - сказала Катя, - позвони в контору отцу. Хоть какая-то от тебя помощь.
   * * *
   Григорий ушел звонить, бабушка тихо молилась у себя в комнате, а сестры сидели на кухне. Когда Маша оставалась с Катей наедине, ей казалось, что они снова возвращались в детство - в те времена, когда забивались в угол, чтобы вместе перемочь несправедливости, которые обрушивали на них родители.
   - Его хоть немного будет мучить совесть? - прошептала Маша.
   - Не знаю, - ответила Катя. - Не удивлюсь, если уже вечером он явится сюда со своей любовницей.
   - Странно, что случилось такое, а мы сидим тут с тобой и спокойно разговариваем! - сказала Маша.
   Катя откинула со лба волосы, и её голубые глаза опять наполнились слезами.
   - Я знала, что рано или поздно это случится. Я была в этом уверена.
   - Как ты можешь так говорить?
   - Потому что так оно и есть, - резко откликнулась Катя. - Последние годы ты была занята своими делами, а последние несколько месяцев мы имели счастье лицезреть тебя только по телевизору...
   - Ну и что?
   - А то, что ты не видела, как она медленно сходит с ума.
   - Ты на меня злишься?
   - Вовсе нет, - вздохнула Катя. - Что теперь толку злиться?
   - А раньше злилась?
   - Еще бы! До тебя ей было не добраться, а мне она названивала целыми днями или приезжала и сводила с ума своим плачем и жалобами на отца. Григорий, как только её видел, чуть на стену не лез. Не говоря уж обо мне. Да и отцу, я думаю, от неё доставалось...
   - Но почему ты ни разу не сказала мне об этом? - обиделась Маша. Почему не звонила, когда у неё начинались приступы тоски?
   Катя горько усмехнулась.
   - А тебя можно было найти?
   - Я постоянно появлялась на телецентре. Нужно было позвонить в студию.
   - Пару раз я звонила.
   - Так что же?
   - Мне объясняли, что ты выехала на задание. То брать интервью у какого-то террориста, то на какую-то пресс-конференцию. Предлагали даже, чтобы я продиктовала тебе записочку.
   - Ты все-таки злишься и мучаешь меня, - сказала Маша.
   - Злюсь не злюсь. Разве теперь это имеет значение? - иронично откликнулась Катя. - Может, я на себя злюсь! Такой дуры, как я, ещё поискать.
   - Я тебя не понимаю...
   - Я сама себя не понимаю. Что мне всегда больше всех надо было? Я только и разрывалась на части, чтобы вам всем было хорошо!
   Машу задели её слова.
   - А я, по-твоему, не хотела, чтобы всем было хорошо?
   - Ну да, ты хотела! - усмехнулась Катя. - Поэтому ты всегда делала только то, что хотела. На остальное тебе было наплевать... А я, дура, одна расхлебывала!
   - Но ведь я всегда звонила тебе и маме! Спрашивала, как у вас дела. И вы отвечали, что все хорошо, прекрасно...
   - Ага, тебе, конечно, не о чем было волноваться. Тебя и так любили.
   - Это меня-то любили? - изумилась Маша.
   - Не меня же! - ревниво проговорила Катя.
   - Что ты говоришь! - возмутилась Маша. - А ты вспомни: что бы ни случилось, всегда считали меня виноватой! Даже если всем было очевидно, что виновата ты, то вину все равно перекладывали на меня.
   - Ах, бедняжка! Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела? - холодно сказала Катя. - Какая ты несчастная, ты достигла всего, чего хотела!
   - Боже мой, неужели ты мне завидуешь?
   - Как тебе не завидовать, ты же у нас звезда!
   - Ты что, серьезно, Катя?
   Маша бросилась к сестре, чтобы обнять её, но та инстинктивно отстранилась. Знакомый жест матери. Катя и сама это заметила, и ей стало неловко. Она смущенно улыбнулась и сама протянула руку Маше.
   - Я забыла, что нам некого больше делить. Прости! Обе сестры обнялись и всплакнули.
   - Ты мне так нужна! - прошептала Маша.
   - Ладно, - примирительно сказала Катя, - мы все-таки сестры.
   XLI
   После полудня, дождавшись, когда отшумит короткий летний ливень, сестры уселись в машину и Григорий повез их в похоронную контору на Ваганьковском кладбище. С собой у них была мамина фотография. Когда Григорий звонил в контору, ему велели прихватить с собой какую-нибудь фотографию покойной. Если, конечно, они будут заказывать гримера.
   Предстояла тягостная погребальная волокита.
   Машина остановилась перед желтой каменной оградой. На площадке перед тяжелыми кладбищенскими воротами было пусто и скучно. Сколько раз Маше доводилось бывать здесь со своей телевизионной группой на похоронах известных политиков, предпринимателей, мафиози и журналистов! Раз за разом это место начинало напоминать ей огромные декорации, в которых разыгрывали финалы пьес - будь то трагедия или фарс. Авторы, режиссеры-постановщики и актеры менялись, но декорации и массовка оставалась прежними... И вот теперь она вдруг оказалась здесь не в качестве зрителя и увидела, что ограда, ворота, церковь - вовсе не декорации, а самые настоящие. Ей предстояло хоронить маму.
   Внутренний интерьер бюро ритуальных услуг, расположенного в каменном флигеле, не оставлял в душе места другим чувствам, кроме ощущения смерти. Повсюду венки, гробы, ленты, покрывала и прочее. Несмотря на то, что за окнами сверкал летний день, здесь был разлит холодный электрический свет.
   Григорий сказал пару слов администратору, и тот расплылся в сочувственной улыбке, всем видом выражая готовность услужить богатым клиентам. Он повел их в другое помещение, свой офис, где они могли сделать свой выбор - американский гроб, мальтийский мрамор, ограду чугунного литья и тому подобное.
   - Примите, пожалуйста, мои самые сердечные соболезнования, - сказал администратор, когда они расселись в мягких креслах. - Позвольте узнать, кого из вас постигло это ужасное несчастье - потеря близкого человека?
   Вероятно, подобный вопрос вызван исключительно профессиональным интересом, однако Машу от такого вопроса почему-то покоробило. К тому же вот уже больше двух часов на неё то и дело нападала нервная икота. С того самого момента, как на Патриаршие приехали санитары, чтобы забрать тело матери в морг. Они без лишних слов переложили тело, подхватив под мышки и за ноги, на складные носилки и исчезли, так что Маша даже не успела ещё раз всмотреться в родные мамины черты, ещё не слишком искаженные смертью. Она икнула и посмотрела на сестру.
   Лицо у Кати сплошь опухло, глаза заплыли от слез, и вообще она выглядела так, словно её сутки вымачивали в огуречном рассоле.
   - Эт-то нас обеих постигло... несчастье, - выговорила Маша, судорожно хватая ртом воздух и, достав из сумочки мамину фотографию, протянула её администратору.
   - Еще раз примите мои соболезнования, - кивнул тот с таким значительным выражением, словно его соболезнования были чем-то вроде чудодейственных витаминов, возвращающих интерес к прелестям жизни.
   - Вы её дочери, то бишь сестры, - продолжал он, бегло взглянув на снимок. - Я сразу уловил сходство. Вы прекрасные дочери, раз желаете отдать последний долг вашей маме по полной программе. Мы сделаем все, что полагается в таких случаях. Нам нужно лишь определиться с вашими вкусами на этот счет...
   Катя смотрела в окно с выражением абсолютной непричастности ко всему происходящему, но, когда администратор умолк, поспешно проговорила:
   - Моя сестра сделает все распоряжения.
   В данном случае Маша никак не могла пожаловаться на то, что сестра забивает её инициативу и ревнует к матери. Администратор понимающе кивнул и принялся листать громадный каталог ритуальных услуг, слюнявя палец быстрым, как у ящерицы, языком.
   - Итак, перед вами широчайший выбор, - сказал он. - Вы найдете здесь цены на все услуги, а также на все то, что может понадобиться вашей дорогой маме...
   Маша подумала о том, что, наверное, нет ничего странного, что ежедневное пребывание в смердящей ауре смерти делает человека слегка идиотом.
   - ...Всевозможные гробы, - продолжал администратор, - венки, аренду помещения для предварительного прощания с телом, а также ритуального зала, включая музыку и, естественно, соответствующий транспорт, чтобы привести вашу дорогую маму и всех близких родственников на кладбище...
   Даже если он слегка идиот, то не больше того, чем требует от него профессия. Может быть, в данном случае это лишь издержки его добросовестности. Если бы Маша, к примеру, поинтересовалась, сколько стоит похоронить человека, завернув его в целлофан и зарыв на огороде между грядками с картошкой, он бы, пожалуй, не моргнув глазом, полистал свой замечательный каталог и назвал цену.
   - ...причем цена указана независимо от расстояния, если оно не превышает пятидесяти километров. Если превышает, то следует приплюсовать дополнительный километраж, помножив его на соответствующий коэффициент, указанный в условных единицах... У вас возникли какие-нибудь вопросы? поинтересовался администратор.
   Однако у Маши не возникло абсолютно никаких вопросов. Кроме нарастающей могильной жути, которой веяло на неё из кондиционера, качающего туда-сюда кладбищенский воздух, Машу ничто не волновало.
   - Мне все ясно, - сказала она.
   - Очень хорошо, - кивнул он и, не удержавшись, потер ладони. - Можете ни о чем не беспокоиться. Мы сделаем все необходимое.
   Последний его жест, видимо, означал: вздохните свободно, ваша мама теперь в надежных руках.
   - Спасибо, - сказала Маша. - Большое спасибо. В ответ он скромно наклонил голову: о чем, мол, разговор, это наш святой долг.
   - А теперь... - сказал он, поднимаясь и поглаживая себя по голове, прошу пройти и осмотреть конкретные образцы нашего ассортимента.
   Маша покорно поднялась, хотя колени у неё чуть-чуть дрожали. Она вопросительно взглянула на Катю.
   - Если ты не возражаешь, - взмолилась та. - Я пойду в машину. Что-то я нехорошо себя чувствую.
   И вот так было всегда. Что бы там Катя ни говорила об эгоизме младшей сестры.
   Машу провели в помещения, где пахло сосной, дубом и лиственницей. А также какой-то синтетикой. Оглядевшись и обнаружив вокруг себя сплошные гробы, Маша почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Мать была мертва, а ей, её дочери, предстояло выбрать поприличнее и поудобнее гроб.
   - Не могли бы вы сами... - проговорила она.
   - Естественно! - воскликнул он и, безусловно довольный и гордый, что его хозяйство произвело на гостью подобающее впечатление, проводил Машу к выходу.
   - Еще раз большое спасибо, - сказала она, прощаясь.
   - Я вас узнал, - шепнул он. - Ваши репортажи всегда бесподобны! Милости прошу к нам в любое время!
   Маша подумала, что, наверное, это уже ни что иное, как слава.
   XLII
   Погода была переменчива. Когда они вернулись на Патриаршие, снова разразилась гроза. Усевшись перед электрическим самоваром на кухне, они смотрели в окно. За исключением бабушки, которая, обессилев, спала у себя в железной кроватке. Ливневые потоки неслись с неба и вспучивали поверхность пруда. Грозы над Патриаршими были для Маши не художественной метафорой, а одним из первых впечатлений детства.
   - На кровати в спальне у мамы, - сказала Катя, - лежит её новое зеленое платье. А ещё - её новые лаковые туфли.
   Маша снова ощутила дуновение кошмара.
   - Мама как будто все приготовила, - сказала Катя.
   - Она действительно все приготовила, - прошептала Маша. - Разве ты не знаешь маму, ей всегда все нужно проконтролировать самой!
   - Похоже, она знала обо всем заранее...
   - Не травите душу, девочки! - взмолился Григорий.
   - Ты дозвонился отцу? - поинтересовалась у него Катя.
   - Ну конечно.
   - И что он сказал? - воскликнула Маша.
   - Что сказал? - вздохнул он. - Не может быть.
   - И все?
   - Что немедленно выезжает...
   - Немедленно! - проворчала Катя. - Ну и где же он? Минута прошла в молчании.
   - Нужно обзвонить всех родственников и знакомых. Разослать телеграммы, - сказал Григорий. - Еще столько нужно сделать. Похороны ведь уже послезавтра!
   Он и Катя принялись составлять список всего необходимого, а Маша листала мамины записные книжки, чтобы выяснить, кого из её подруг обзвонить. Внезапно она подскочила как ужаленная и хлопнула себя по заднему карману.
   - Господи Боже мой! - вскрикнула она, доставая конверт. - Я же совсем забыла...
   Вытащив из конверта, на котором значилось "Моим близким", густо исписанный листок, Маша хотела приступить к чтению, но как раз в этот момент хлопнула входная дверь и в кухню решительными шагами вошел красный от злости отец.
   - Что тут у вас, черт возьми, происходит? - с ходу закричал он.
   Поскольку Маша и Катя застыли, словно в столбняке, за них подал голос Григорий:
   - Я же вам сказал...
   - Что ты мне сказал?
   - Что она умерла.
   - Сядь, папа, - проговорила Маша.
   - Черт знает что такое, - проворчал он, не слушая её. - Этого не может быть! Я только утром ушел от неё и...
   - Нам уже это известно, - резко прервала его Катя.
   Отец взглянул на неё с удивлением. Наверное, ему казалось, что все происходящее касается одного его, и он недоумевал, с какой стати кто-то вмешивается.
   - Я только хотел сказать, что... - начал он, шагая взад и вперед по кухне и с трудом подбирая слова.
   - Говорю тебе, мы знаем, что ты хотел сказать, - снова перебила его Катя.
   На какую-то долю секунды у него был вид нашкодившего юнца. Маша обратила внимание, что он прекрасно выглядит - румян, подтянут и энергичен.
   - Сказано тебе: она умерла! - крикнула ему Маша.
   Взглянув на нее, он мгновенно вскипел.
   - А это ты, отважная журналистка! - завопил отец, сверкая глазами. От тебя всегда были одни неприятности! Соизволила явиться из своих похождений, два часа поговорила с матерью - и вот вам результат!
   - Ты с ума сошел, папа, - прошептала Катя.
   - Папа, - поддержал её Григорий, - не нужно обвинять друг друга. У нас общее горе. Нам всем больно.
   Отец немного сник, а потом просительно взглянул на Катю.
   - Катя, - начал он, - ты же знаешь, что наша мама...
   - Нет, папа! - перебила его Маша, подходя к старшей сестре, которая тоже потянулась к ней. - На этот раз у тебя ничего не выйдет!
   - Что такое? - встрепенулся отец.
   - А то, - ответила Маша, - нам известно, что здесь происходило. Бабушка нам все рассказала. Это ты довел маму до этого!
   Отец зло усмехнулся и, высокомерно приподняв голову, процедил:
   - Дрянь! Ты для меня пустое место. В чем мы с матерью всегда сходились, так это в том, что такая дрянь, как ты, недостойна называться нашей дочерью! Она тебя презирала так же, как и я!
   В этот миг перед глазами у Маши промелькнула вся мерзость, которая когда-либо отравляла её жизнь. Унизительное детство, несчастливое замужество. Но ещё больнее обожгло её сознание несчастной жизни мамы и её ужасная смерть.
   - Негодяй! - прошептала она и, бросившись к отцу, впилась ногтями в его румяные щеки. - Это ты ее...
   Мамино письмо выпало у неё из рук и запорхало в воздухе.
   Все вздрогнули от ужаса, но отец даже не шелохнулся. Он просто стоял и ждал, пока дочь придет в себя. Потом он положил ладони ей на плечи и проговорил:
   - Ну что ты, Маша, ей-богу!
   Наконец она отняла руки от его лица. Несколько царапин осталось на левой щеке. Из одной царапины выступила капля крови. Отец потрогал щеку пальцем и посмотрел на окровавленный палец. Потом вытащил платок и приложил к щеке.
   Григорий зачем-то схватил Машу за руки, хотя она стояла, понурив голову, и не делала попыток снова броситься на отца.
   - Ничего, - вздохнул тот, неловко пожимая плечами, - ничего... Прости...
   - И ты меня прости, папа, - заплакав, сказала Маша.
   - Ничего, - повторил он.
   - И все-таки именно ты во всем виноват! - сказала Катя. - Ты и твоя любовница её убили!
   Отец сглотнул слюну, прокашлялся и, покраснев, начал отпираться:
   - Что ты такое говоришь, Катя? Это какое-то недоразумение!
   - Оставь его, - попросила Маша сестру. - Все это так гадко...
   Приобняв Катю и Машу, Григорий усадил их на диванчик, поднял с пола письмо и протянул его Маше.
   - Ты хотела прочесть, - сказал он. Маша вздохнула.
   - Это что, её письмо? - спросил отец, на этот раз побледнев. - Думаю, его нужно читать в присутствии не зубного врача, - он покосился на Григория, - а в присутствии психиатра!