Оба раза Кесс всячески отрицал свою причастность к этим событиям. Он изображал негодование и потрясение случившимся. Но через неделю, под Рождество, полиция нагрянула и в его дом в Провиденсе, штат Ред-Айленд, где обнаружила двенадцать незарегистрированных автоматов “томпсон” и два ящика гранат. Его обвинили в нарушении федерального закона об огнестрельном оружии и в организации заговора с целью нападения на арсенал Национальной гвардии штата Иллинойс.
А теперь, в сентябре, стоя в собственной ванной с мокрым от воды лицом, он вспоминал, как приник к телевизору, когда шел репортаж об аресте Кесса. Ему хотелось взглянуть этому человеку в лицо — но его не показали. Он вспоминал и о том, сколько усилий он приложил позже, чтобы встретиться с Кессом лично, и вдруг снова подумал об Итене, но постарался взять себя в руки.
Схватив полотенце, он сильно, до боли, растер лицо. Все, что угодно, но только не думать об этом! Надо чем-нибудь заняться. Но чем?
Кстати, где же Сара? Надо найти ее немедленно, узнать, как она себя чувствует.
Искал он недолго. Девочка была в своей комнате. Она сидела на кровати, прислонившись к спинке. При его появлении она постаралась сделать вид, что читает. Но книжку она держала вверх ногами.
— У меня есть для тебя дело, — произнес он. Она перевернула страницу.
— Мама тоже умрёт? — тихо проговорила Сара, не отрываясь от книжки.
Ему пришлось снова крепко зажмуриться, прежде чем ответить.
— Нет, но она очень плохо себя чувствует, и мы должны постараться ей помочь. Об этом я и хотел бы попросить тебя.
Боль в глазах немного прошла, и он смог посмотреть на дочь. Та отложила книгу и, прищурившись, взглянула ему в лицо.
— Маме было больно; когда доктор делал укол?
— Не очень. — Он почувствовал, что к горлу подступает очередной спазм, и заторопился. — Солнышко мое, сейчас врач выйдет из спальни, и я думаю, маме было бы очень хорошо, если бы ты пошла к ней, укрыла одеялом и полежала с ней. Пока она спит, но когда проснется, очень нужно, чтобы кто-нибудь из нас был рядом и смог оказать ей что-нибудь хорошее. Ты сможешь это сделать ради нее?
Она грустно кивнула.
— Ты кричал на меня… и толкнул…
— Я знаю. Прости меня, пожалуйста.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
А теперь, в сентябре, стоя в собственной ванной с мокрым от воды лицом, он вспоминал, как приник к телевизору, когда шел репортаж об аресте Кесса. Ему хотелось взглянуть этому человеку в лицо — но его не показали. Он вспоминал и о том, сколько усилий он приложил позже, чтобы встретиться с Кессом лично, и вдруг снова подумал об Итене, но постарался взять себя в руки.
Схватив полотенце, он сильно, до боли, растер лицо. Все, что угодно, но только не думать об этом! Надо чем-нибудь заняться. Но чем?
Кстати, где же Сара? Надо найти ее немедленно, узнать, как она себя чувствует.
Искал он недолго. Девочка была в своей комнате. Она сидела на кровати, прислонившись к спинке. При его появлении она постаралась сделать вид, что читает. Но книжку она держала вверх ногами.
— У меня есть для тебя дело, — произнес он. Она перевернула страницу.
— Мама тоже умрёт? — тихо проговорила Сара, не отрываясь от книжки.
Ему пришлось снова крепко зажмуриться, прежде чем ответить.
— Нет, но она очень плохо себя чувствует, и мы должны постараться ей помочь. Об этом я и хотел бы попросить тебя.
Боль в глазах немного прошла, и он смог посмотреть на дочь. Та отложила книгу и, прищурившись, взглянула ему в лицо.
— Маме было больно; когда доктор делал укол?
— Не очень. — Он почувствовал, что к горлу подступает очередной спазм, и заторопился. — Солнышко мое, сейчас врач выйдет из спальни, и я думаю, маме было бы очень хорошо, если бы ты пошла к ней, укрыла одеялом и полежала с ней. Пока она спит, но когда проснется, очень нужно, чтобы кто-нибудь из нас был рядом и смог оказать ей что-нибудь хорошее. Ты сможешь это сделать ради нее?
Она грустно кивнула.
— Ты кричал на меня… и толкнул…
— Я знаю. Прости меня, пожалуйста.
Глава 5
Они стояли у входной двери на солнце и внимательно смотрели, как он спускается по лестнице, цепляясь за перила. Один — широкозадый, высокий, другой — худощавый и пониже ростом. Оба с полицейскими значками на груди.
Он назвал им свое имя — Рубен Борн — и провел на кухню.
— Меня зовут Вебстер, — сказал высокий. — А это — Форд. Вы знаете, что это за яд?
Сидя за столом, он отвечал на вопросы толстозадого, пока тощий разглядывал подсохшие лужицы молока и осколки разбитой бутылочки на полу.
— Нет, не знаю. — Он подумал, что имена полицейских что-то смутно напоминают ему, но не смог сосредоточиться. Наверное, сказываются таблетки.
— Хорошо. Вы можете сказать, каким образом яд мог попасть ребенку?
— Могу. Он был в молоке, которое принесли сегодня утром.
— В молоке? — недоверчиво переспросил Вебстер и коротко переглянулся с Фордом.
— Да, в молоке. Наша кошка тоже умерла от этого. Я положил ее там, у лестницы в подвал. — Таблетки явно начали действовать. По крайней мере, собственный голос он уже слышал откуда-то издалека.
Форд поднялся и, осторожно переступая через осколки и лужицы, пошел взглянуть на кошку. Ему показалось, что полицейский идет очень медленно, и отвернулся. Со своего места за столом он мог видеть сквозь большое окно гостиной машину “скорой помощи”, которая отъехала от входа и теперь стояла на обочине, между двух елей. Он даже мог разглядеть длинноволосого водителя за рулем.
— Мистер Борн, я задал вам вопрос, — услышал он голос Вебстера. — Я спрашиваю: есть ли у вас предположения, как яд мог попасть в молоко?
— Кесс, — равнодушно бросил он, все еще рассматривая “скорую помощь”. Занавеска на одном из окон машины сбилась, и за ней угадывался какой-то небольшой предмет, но он не был уверен, что это Итен. Он даже представил себе белые, жестко накрахмаленные простыни, на которые уложили ребенка, но ничего не почувствовал при этом.
— Что значит Кесс?
— Это сделал человек по фамилии Кесс.
— Вы знаете этого человека? Вы уверены, что именно он это сделал?
— Не лично. Я хочу сказать, что знаю его, но не думаю, что лично он это сделал. Скорее всего, он приказал кому-то. Я встречался с ним в этом году, когда писал статью… — Собственный голос звучал все глуше; у него не оставалось сил, чтобы продолжать связный разговор.
— Мистер Борн, пожалуйста, посмотрите на меня! — окликнул его Вебстер.
Он с трудом повернулся к полицейскому.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что писали статью?
— Я писатель.
— Серьезно? — заинтересованно произнес от двери Форд. Это было его первое слово в доме. — А что вы пишете? Может, мне попадалось что-нибудь?
— Романы. Рассказы. — На подробные объяснения не было сил. Итен умер из-за его писанины. Но это тоже не объяснить. Он отделался дежурной фразой, которую обычно говорил незнакомым людям, когда они спрашивали о его работе. — Три года назад мне повезло с одним романом. Он едва не попал в список бестселлеров и по нему сняли фильм. — Он сказал название.
— Жаль. Должно быть, я пропустил его, — откликнулся Форд.Вебстер оглядел кухню и гостиную. Кирпичные стены, обшитые дубовыми панелями, свидетельствовали, что гонораров Борну хватило не только на покупку, но и на реставрацию своего жилища. Дом словно сошел со старинных фотографий, всем своим основательным видом показывая, что строился давно и с расчетом не на одно поколение. Наверняка Вебстер подумал — да, парень, тебе действительно повезло!
— Так что вы говорили о статье? — вернулся он к делу.
— Когда у меня не ладится с книгой, я иногда оставляю ее и пытаюсь написать какую-нибудь статью. В декабре я услышал о Кессе, то, что я узнал, заинтересовало меня, и я решил написать о нем.
— А кто такой этот тип? — спросил Форд.
Но рассказать об этом он уже был решительно не способен. Он чувствовал, что голова пошла кругом, а когда усилием воли попытался остановить кружение, кухня поплыла перед глазами. Он пошатнулся, с трудом встал и двинулся по мягкому глубокому ковру в гостиную к книжным полкам.
— В чем дело? — обеспокоился Вебстер. — Что вы делаете?
— Сейчас я вам ее дам, — ответил Борн, размышляя, сумеет ли вернуться обратно на кухню. Он раскрыл журнал. — Вот эта статья. В ней все сказано.
Он назвал им свое имя — Рубен Борн — и провел на кухню.
— Меня зовут Вебстер, — сказал высокий. — А это — Форд. Вы знаете, что это за яд?
Сидя за столом, он отвечал на вопросы толстозадого, пока тощий разглядывал подсохшие лужицы молока и осколки разбитой бутылочки на полу.
— Нет, не знаю. — Он подумал, что имена полицейских что-то смутно напоминают ему, но не смог сосредоточиться. Наверное, сказываются таблетки.
— Хорошо. Вы можете сказать, каким образом яд мог попасть ребенку?
— Могу. Он был в молоке, которое принесли сегодня утром.
— В молоке? — недоверчиво переспросил Вебстер и коротко переглянулся с Фордом.
— Да, в молоке. Наша кошка тоже умерла от этого. Я положил ее там, у лестницы в подвал. — Таблетки явно начали действовать. По крайней мере, собственный голос он уже слышал откуда-то издалека.
Форд поднялся и, осторожно переступая через осколки и лужицы, пошел взглянуть на кошку. Ему показалось, что полицейский идет очень медленно, и отвернулся. Со своего места за столом он мог видеть сквозь большое окно гостиной машину “скорой помощи”, которая отъехала от входа и теперь стояла на обочине, между двух елей. Он даже мог разглядеть длинноволосого водителя за рулем.
— Мистер Борн, я задал вам вопрос, — услышал он голос Вебстера. — Я спрашиваю: есть ли у вас предположения, как яд мог попасть в молоко?
— Кесс, — равнодушно бросил он, все еще рассматривая “скорую помощь”. Занавеска на одном из окон машины сбилась, и за ней угадывался какой-то небольшой предмет, но он не был уверен, что это Итен. Он даже представил себе белые, жестко накрахмаленные простыни, на которые уложили ребенка, но ничего не почувствовал при этом.
— Что значит Кесс?
— Это сделал человек по фамилии Кесс.
— Вы знаете этого человека? Вы уверены, что именно он это сделал?
— Не лично. Я хочу сказать, что знаю его, но не думаю, что лично он это сделал. Скорее всего, он приказал кому-то. Я встречался с ним в этом году, когда писал статью… — Собственный голос звучал все глуше; у него не оставалось сил, чтобы продолжать связный разговор.
— Мистер Борн, пожалуйста, посмотрите на меня! — окликнул его Вебстер.
Он с трудом повернулся к полицейскому.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что писали статью?
— Я писатель.
— Серьезно? — заинтересованно произнес от двери Форд. Это было его первое слово в доме. — А что вы пишете? Может, мне попадалось что-нибудь?
— Романы. Рассказы. — На подробные объяснения не было сил. Итен умер из-за его писанины. Но это тоже не объяснить. Он отделался дежурной фразой, которую обычно говорил незнакомым людям, когда они спрашивали о его работе. — Три года назад мне повезло с одним романом. Он едва не попал в список бестселлеров и по нему сняли фильм. — Он сказал название.
— Жаль. Должно быть, я пропустил его, — откликнулся Форд.Вебстер оглядел кухню и гостиную. Кирпичные стены, обшитые дубовыми панелями, свидетельствовали, что гонораров Борну хватило не только на покупку, но и на реставрацию своего жилища. Дом словно сошел со старинных фотографий, всем своим основательным видом показывая, что строился давно и с расчетом не на одно поколение. Наверняка Вебстер подумал — да, парень, тебе действительно повезло!
— Так что вы говорили о статье? — вернулся он к делу.
— Когда у меня не ладится с книгой, я иногда оставляю ее и пытаюсь написать какую-нибудь статью. В декабре я услышал о Кессе, то, что я узнал, заинтересовало меня, и я решил написать о нем.
— А кто такой этот тип? — спросил Форд.
Но рассказать об этом он уже был решительно не способен. Он чувствовал, что голова пошла кругом, а когда усилием воли попытался остановить кружение, кухня поплыла перед глазами. Он пошатнулся, с трудом встал и двинулся по мягкому глубокому ковру в гостиную к книжным полкам.
— В чем дело? — обеспокоился Вебстер. — Что вы делаете?
— Сейчас я вам ее дам, — ответил Борн, размышляя, сумеет ли вернуться обратно на кухню. Он раскрыл журнал. — Вот эта статья. В ней все сказано.
Глава 6
Чемелек — штаб-квартира организации Кесса, его командный пункт. Он расположен на огромном пустыре на окраине Провиденса — столицы штата Род-Айленд — и представляет собой большое темно-серое приземистое одноэтажное здание без окон. По периметру оно обнесено высоким забором с колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток. Здание постоянно патрулируется вооруженной охраной.
Компания Кесса занимается производством химического и электронного оборудования незначительной степени субсидируется различными крупными американскими корпорациями. Дело в том, что Кесс с самого начала запретил деятельность профсоюзов на своих предприятиях. Его сторонники также принимают участие в финансировании производства, поскольку кровно заинтересованы в.свобод-ном доступе к продукции такого рода. Она нужна им для создания современных взрывчатых устройств, которые они планируют применять в случае чрезвычайных ситуаций, а также для ведения химической и электронной войны с потенциальным агрессором.
Компания была создана Кессом в 1965 году на базе двух обанкротившихся предприятий. Кесс обвинил в банкротстве государство, которое, по его мнению, вынудило заказчиков отказаться от возобновления контрактов. Это заявление — всего лишь следствие, а отнюдь не причина разногласий Кесса с правительством.
В сорок пятом году Кесс служил в американских войсках, которые вели боевые действия на территории Германии. Ему тогда было двадцать лет, в политике он совершенно не разбирался, но ему не понравилось, что американцы получили приказ остановиться, в то время как русские продолжали наступление. Переживая за гибель своих друзей, он во всеуслышание настаивал, чтобы Америка захватила всю Германию. Ему посоветовали держать свое мнение при себе, а когда он не внял этому, был уволен из армии с диагнозом агрессивной паранойи.
В 1963 году Кесс и пятеро его друзей отправились охотиться на оленей на север Мичигана. В лесу их кто-то по ошибке обстрелял. Судя по всему, ситуация показалась им увлекательной. Они обнаружили незадачливого охотника, подкрались и открыли стрельбу — не на поражение, а на испуг. Целый день они гоняли его, пока тот с дикими воплями, бросив оружие, не убежал из леса. Больше всего им понравилось то, что они, оказывается, даже спустя много лет после войны сохранили присутствие духа под огнем, не растеряли боевых навыков и вообще выполнили все отлично. Они решили, что, если Америка когда-нибудь подвергнется нападению — а это, по их мнению, было вполне возможно, — они еще сумеют неплохо драться.
Вечером, хорошо выпив и вспомнив свои военные подвиги, они так увлеклись этой идеей, что стали думать о ее реальном осуществлении — о том, как устроят лагерь в горах, будут жить в лесу, совершать партизанские вылазки, уничтожая патрули, военные склады и все такое прочее, и снова скрываться в лесах, уходя от преследования. В идеале, разумеется, врагу не должно быть позволено даже приблизиться к берегам Америки, но для этого требуется тщательная военная подготовка. Правительство же, на их взгляд, слишком слабо и не в состоянии сделать этого, потому что в нем окопались враги и их сообщники.
Кесс даже предложил название для их организации — “Защитники Республики”…
— Ваша жена успокоилась и заснула, — внезапно услышал Борн голос врача. Тот стоял в дверном проеме, снова с идеальным пробором на голове. Мягкий ковер в гостиной заглушил его шаги. — Она должна проснуться около шести. Несмотря ни на что, постарайтесь ее покормить. Хотя бы немного бульона. Если увидите, что она по-прежнему агрессивна, дайте еще пару таблеток. А ваша нога сильно болит?
— Моя нога? — удивленно переспросил Борн и опустил взгляд. Было такое ощущение, что он смотрит в перевернутый бинокль. Пришлось сделать усилие, чтобы не упасть. Ноготь большого пальца на правой ноге был наполовину сорван; под ним запеклась кровь. Может, из-за таблеток, но боли он совершенно не чувствовал. — Я даже не заметил, — ответил он; — Наверное, за что-то зацепился, когда пытался удержать Клер. Ничего страшного. Я сам займусь этим, когда вы уедете. По крайней мере, будет хоть какое-нибудь дело, чтобы отвлечься.
— Нужно будет произвести вскрытие.
Фраза доктора застала его врасплох. Он с трудом переключился и тут же представил, как хирург разрезает маленькую грудку Итона, раздвигает ребра, вынимает какие-то органы…
— Хорошо, разумеется, — ответил он, быстро переведя взгляд на таблетки в своей руке, чтобы отогнать кошмарный образ. — Вы обманули меня с этими таблетками!
— Но они же помогли вам расслабиться?
— Да, если желание свалиться со стула можно назвать помощью.
Врач взял свою сумку, собираясь уходить.
— Доктор, можно вас на минутку? — произнес Вебстер.
— Да, разумеется.
— Только не здесь.
Борн был озадачен, когда Вебстер встал и направился с врачом через всю гостиную в холл, скрывшись из виду. Полицейский старался говорить очень тихо, но все-таки Борн смог разобрать слова и уже на второй фразе понял, в чем дело.
— Не сомневаюсь, что вы проведете тщательное обследование тела, доктор. Но проблема в том, что вы унесли его раньше, чем я смог осмотреть его и сфотографировать. Поэтому буду откровенен — я хочу знать, есть ли на теле ребенка следы побоев. Наш человек будет при вскрытии, мы займемся и кошкой… Мы вас, естественно, ни в чем не подозреваем, но все это выглядит так странно, что я предпочитаю перестраховаться, чтобы ничего не упустить…
Слушая Вебстера, Борн неотрывно смотрел на второго полицейского. Тот с озабоченным видом в десятый раз внимательно разглядывал пол, лужицы молока и каждый осколок бутылочки, словно надеялся найти там нечто важное. Наконец он догадался достать сигареты и, обрадованный тем, что может нарушить молчание, предложил Борну закурить. Не дождавшись ответа, он произнес:
— Послушайте, Вебстер не имеет в виду ничего плохого. Честное слово. Просто у него такая манера. Последний раз он проявил снисходительность десять лет назад. У одного типа была изнасилована и убита восьмилетняя дочь. Вебстер сидел с ним и переживал случившееся. Этот тип решил, что виноват один парень, школьник. И как только Вебстер уехал, он взял дробовик и пошел его искать. Он нашел его раньше, чем полиция, и разнес ему череп. Это, конечно, ужасно, но позже выяснилось, что Вебстер зря поверил этому типу — тот ошибся и паренек был ни в чем не виноват.
— Но я-то ни в чем не ошибся!
— Я не об этом! Послушайте…
Но в этот момент в коридоре хлопнула входная дверь, и на пороге кухни появился Вебстер.
— Вы напрасно беспокоитесь о синяках, — резко проговорил Борн. — У меня нет привычки бить пятимесячных младенцев.
— Вы слышали наш разговор?
— Так же, как вас сейчас.
— Что ж, прошу меня извинить.
— Да, вам следует просить об этом!
— Я прошу прощения за то, что вы стали невольным свидетелем разговора, а не за то, как я делаю свою работу. Я не хотел вас беспокоить, но уж коли так вышло, скажу откровенно: яд в молоке — это нечто новенькое для меня. Дело в том, что мне известно несколько случаев, когда малышам как бы случайно попадали в руки емкости с химикатами, или мебельный лак, или еще что-нибудь в таком роде. Но при обследовании обнаруживалось, что это никакая не случайность, потому что родители-садисты выламывали ребенку суставы, избивали, а потом совали в рот какую-нибудь отраву, по глупости надеясь, что мы не обратим внимание на синяки… Вот вы говорите, что виноват этот Кесс; у меня нет оснований не доверять вам. Но я должен изучить этот случай со всех сторон. Вы бы сами посчитали меня халтурщиком, если бы я этого не сделал. Пуля, нож — это обычное дело, нам не привыкать, Но у меня самого двое детишек, и когда я слышу, что ребенка отравили молоком, у меня это не укладывается в голове!
Компания Кесса занимается производством химического и электронного оборудования незначительной степени субсидируется различными крупными американскими корпорациями. Дело в том, что Кесс с самого начала запретил деятельность профсоюзов на своих предприятиях. Его сторонники также принимают участие в финансировании производства, поскольку кровно заинтересованы в.свобод-ном доступе к продукции такого рода. Она нужна им для создания современных взрывчатых устройств, которые они планируют применять в случае чрезвычайных ситуаций, а также для ведения химической и электронной войны с потенциальным агрессором.
Компания была создана Кессом в 1965 году на базе двух обанкротившихся предприятий. Кесс обвинил в банкротстве государство, которое, по его мнению, вынудило заказчиков отказаться от возобновления контрактов. Это заявление — всего лишь следствие, а отнюдь не причина разногласий Кесса с правительством.
В сорок пятом году Кесс служил в американских войсках, которые вели боевые действия на территории Германии. Ему тогда было двадцать лет, в политике он совершенно не разбирался, но ему не понравилось, что американцы получили приказ остановиться, в то время как русские продолжали наступление. Переживая за гибель своих друзей, он во всеуслышание настаивал, чтобы Америка захватила всю Германию. Ему посоветовали держать свое мнение при себе, а когда он не внял этому, был уволен из армии с диагнозом агрессивной паранойи.
В 1963 году Кесс и пятеро его друзей отправились охотиться на оленей на север Мичигана. В лесу их кто-то по ошибке обстрелял. Судя по всему, ситуация показалась им увлекательной. Они обнаружили незадачливого охотника, подкрались и открыли стрельбу — не на поражение, а на испуг. Целый день они гоняли его, пока тот с дикими воплями, бросив оружие, не убежал из леса. Больше всего им понравилось то, что они, оказывается, даже спустя много лет после войны сохранили присутствие духа под огнем, не растеряли боевых навыков и вообще выполнили все отлично. Они решили, что, если Америка когда-нибудь подвергнется нападению — а это, по их мнению, было вполне возможно, — они еще сумеют неплохо драться.
Вечером, хорошо выпив и вспомнив свои военные подвиги, они так увлеклись этой идеей, что стали думать о ее реальном осуществлении — о том, как устроят лагерь в горах, будут жить в лесу, совершать партизанские вылазки, уничтожая патрули, военные склады и все такое прочее, и снова скрываться в лесах, уходя от преследования. В идеале, разумеется, врагу не должно быть позволено даже приблизиться к берегам Америки, но для этого требуется тщательная военная подготовка. Правительство же, на их взгляд, слишком слабо и не в состоянии сделать этого, потому что в нем окопались враги и их сообщники.
Кесс даже предложил название для их организации — “Защитники Республики”…
— Ваша жена успокоилась и заснула, — внезапно услышал Борн голос врача. Тот стоял в дверном проеме, снова с идеальным пробором на голове. Мягкий ковер в гостиной заглушил его шаги. — Она должна проснуться около шести. Несмотря ни на что, постарайтесь ее покормить. Хотя бы немного бульона. Если увидите, что она по-прежнему агрессивна, дайте еще пару таблеток. А ваша нога сильно болит?
— Моя нога? — удивленно переспросил Борн и опустил взгляд. Было такое ощущение, что он смотрит в перевернутый бинокль. Пришлось сделать усилие, чтобы не упасть. Ноготь большого пальца на правой ноге был наполовину сорван; под ним запеклась кровь. Может, из-за таблеток, но боли он совершенно не чувствовал. — Я даже не заметил, — ответил он; — Наверное, за что-то зацепился, когда пытался удержать Клер. Ничего страшного. Я сам займусь этим, когда вы уедете. По крайней мере, будет хоть какое-нибудь дело, чтобы отвлечься.
— Нужно будет произвести вскрытие.
Фраза доктора застала его врасплох. Он с трудом переключился и тут же представил, как хирург разрезает маленькую грудку Итона, раздвигает ребра, вынимает какие-то органы…
— Хорошо, разумеется, — ответил он, быстро переведя взгляд на таблетки в своей руке, чтобы отогнать кошмарный образ. — Вы обманули меня с этими таблетками!
— Но они же помогли вам расслабиться?
— Да, если желание свалиться со стула можно назвать помощью.
Врач взял свою сумку, собираясь уходить.
— Доктор, можно вас на минутку? — произнес Вебстер.
— Да, разумеется.
— Только не здесь.
Борн был озадачен, когда Вебстер встал и направился с врачом через всю гостиную в холл, скрывшись из виду. Полицейский старался говорить очень тихо, но все-таки Борн смог разобрать слова и уже на второй фразе понял, в чем дело.
— Не сомневаюсь, что вы проведете тщательное обследование тела, доктор. Но проблема в том, что вы унесли его раньше, чем я смог осмотреть его и сфотографировать. Поэтому буду откровенен — я хочу знать, есть ли на теле ребенка следы побоев. Наш человек будет при вскрытии, мы займемся и кошкой… Мы вас, естественно, ни в чем не подозреваем, но все это выглядит так странно, что я предпочитаю перестраховаться, чтобы ничего не упустить…
Слушая Вебстера, Борн неотрывно смотрел на второго полицейского. Тот с озабоченным видом в десятый раз внимательно разглядывал пол, лужицы молока и каждый осколок бутылочки, словно надеялся найти там нечто важное. Наконец он догадался достать сигареты и, обрадованный тем, что может нарушить молчание, предложил Борну закурить. Не дождавшись ответа, он произнес:
— Послушайте, Вебстер не имеет в виду ничего плохого. Честное слово. Просто у него такая манера. Последний раз он проявил снисходительность десять лет назад. У одного типа была изнасилована и убита восьмилетняя дочь. Вебстер сидел с ним и переживал случившееся. Этот тип решил, что виноват один парень, школьник. И как только Вебстер уехал, он взял дробовик и пошел его искать. Он нашел его раньше, чем полиция, и разнес ему череп. Это, конечно, ужасно, но позже выяснилось, что Вебстер зря поверил этому типу — тот ошибся и паренек был ни в чем не виноват.
— Но я-то ни в чем не ошибся!
— Я не об этом! Послушайте…
Но в этот момент в коридоре хлопнула входная дверь, и на пороге кухни появился Вебстер.
— Вы напрасно беспокоитесь о синяках, — резко проговорил Борн. — У меня нет привычки бить пятимесячных младенцев.
— Вы слышали наш разговор?
— Так же, как вас сейчас.
— Что ж, прошу меня извинить.
— Да, вам следует просить об этом!
— Я прошу прощения за то, что вы стали невольным свидетелем разговора, а не за то, как я делаю свою работу. Я не хотел вас беспокоить, но уж коли так вышло, скажу откровенно: яд в молоке — это нечто новенькое для меня. Дело в том, что мне известно несколько случаев, когда малышам как бы случайно попадали в руки емкости с химикатами, или мебельный лак, или еще что-нибудь в таком роде. Но при обследовании обнаруживалось, что это никакая не случайность, потому что родители-садисты выламывали ребенку суставы, избивали, а потом совали в рот какую-нибудь отраву, по глупости надеясь, что мы не обратим внимание на синяки… Вот вы говорите, что виноват этот Кесс; у меня нет оснований не доверять вам. Но я должен изучить этот случай со всех сторон. Вы бы сами посчитали меня халтурщиком, если бы я этого не сделал. Пуля, нож — это обычное дело, нам не привыкать, Но у меня самого двое детишек, и когда я слышу, что ребенка отравили молоком, у меня это не укладывается в голове!
Глава 7
Машина “скорой помощи” уехала. Люди из медицинской лаборатории, полицейский фотограф, специалист по дактилоскопии, сделав свое дело, тоже уехали. Борн с двумя полицейскими вышел на залитую солнцем веранду. На противоположной стороне улицы стояло несколько женщин, оживленно обсуждая происшедшее. Форд держал в руках два пластиковых мешка: в одном — осколки бутылки со следами молока, в другом — труп кошки. Вебстер протянул свою визитную карточку.
Борн еще раз пытался вспомнить, откуда ему знакомы их имена. Палец на ноге болел так, словно в него только что воткнули нож. Наконец его осенило. Ну конечно же! Вебстер и Форд. Драматурги елизаветинской эпохи. Кажется, последнюю фразу он произнес вслух.
— Что? — переспросил Вебстер.
— Нет-нет, ничего. Это все из-за таблеток, которые дал мне доктор.
— Думаю, вам лучше прилечь.
— Я так и сделаю. — Он попытался улыбкой скрыть свое состояние, но на самом деле встревожился не на шутку. Если он не в силах даже контролировать свою речь, как он сможет позаботиться о Саре и Клер, когда та проснется? Глаза его тоже беспокоили. Перед этим вся кухня виделась словно в сером тумане, а теперь, на солнце, глаза ломило так, что хотелось зажмуриться. Голова кружилась, и ему пришлось опереться на поручни веранды, пока полицейские садились в машину и отъезжали от дома. Тут же зазвонил телефон.
Дверь в дом оставалась открытой; он поспешил к ближайшему аппарату в холле, чтобы снять трубку прежде, чем они разбудят жену или дочку.
— Алло, — произнес он, тяжело опускаясь на табурет.
— Ага, копы уже отвалили! — раздался хриплый, грубый голос. Страх охватил его с новой силой. — Но нам наплевать, отвалили они или нет, потому что мы все равно до тебя доберемся, можешь не сомневаться!
— Что? — воскликнул он, непроизвольно вскочив на ноги. — Кто это?
— Ну, скажем, это друг твоего друга, хотя вы не такие уж и друзья, так ведь? Я вижу, твоего младшенького уже увезли. Все правильно; Об остальных можешь не беспокоиться, с ними мы тоже разберемся раньше, чем копы шевельнут своей задницей…
Слова застряли у него в горле. Он хотел крикнуть — Нет, хватит, остановитесь! Ради Бога, не надо никого больше убивать! — но в трубке уже звучали короткие гудки отбоя.
Борн еще раз пытался вспомнить, откуда ему знакомы их имена. Палец на ноге болел так, словно в него только что воткнули нож. Наконец его осенило. Ну конечно же! Вебстер и Форд. Драматурги елизаветинской эпохи. Кажется, последнюю фразу он произнес вслух.
— Что? — переспросил Вебстер.
— Нет-нет, ничего. Это все из-за таблеток, которые дал мне доктор.
— Думаю, вам лучше прилечь.
— Я так и сделаю. — Он попытался улыбкой скрыть свое состояние, но на самом деле встревожился не на шутку. Если он не в силах даже контролировать свою речь, как он сможет позаботиться о Саре и Клер, когда та проснется? Глаза его тоже беспокоили. Перед этим вся кухня виделась словно в сером тумане, а теперь, на солнце, глаза ломило так, что хотелось зажмуриться. Голова кружилась, и ему пришлось опереться на поручни веранды, пока полицейские садились в машину и отъезжали от дома. Тут же зазвонил телефон.
Дверь в дом оставалась открытой; он поспешил к ближайшему аппарату в холле, чтобы снять трубку прежде, чем они разбудят жену или дочку.
— Алло, — произнес он, тяжело опускаясь на табурет.
— Ага, копы уже отвалили! — раздался хриплый, грубый голос. Страх охватил его с новой силой. — Но нам наплевать, отвалили они или нет, потому что мы все равно до тебя доберемся, можешь не сомневаться!
— Что? — воскликнул он, непроизвольно вскочив на ноги. — Кто это?
— Ну, скажем, это друг твоего друга, хотя вы не такие уж и друзья, так ведь? Я вижу, твоего младшенького уже увезли. Все правильно; Об остальных можешь не беспокоиться, с ними мы тоже разберемся раньше, чем копы шевельнут своей задницей…
Слова застряли у него в горле. Он хотел крикнуть — Нет, хватит, остановитесь! Ради Бога, не надо никого больше убивать! — но в трубке уже звучали короткие гудки отбоя.
Глава 8
Он опустился на табурет и долго сидел так, не в силах даже положить трубку на рычаг. Просто сидел и слушал короткие гудки. Его знобило; руки дрожали, страшная, слабость ударила в колени. Он даже не был уверен, что в состоянии встать. В ушах продолжал звучать хриплый, грубый голос. Непонятно почему, но интонация особенно напугала его. Озноб сменился испариной. Господи, как же он узнал, что Итена увезли, и полиция уехала? Откуда он звонил? Судя по всему, откуда-то поблизости. Но на улице нет ни одного телефона-автомата. Он был за углом? Или в каком-нибудь из соседних домов?
Входная дверь по-прежнему была открыта. Со своего места он мог видеть улицу и даже женщин на другой стороне, которые до сих пор не разошлись и оживленно беседовали, поглядывая в его сторону.
Хватит. Это уже слишком. Он сделал над собой усилие и встал, чтобы запереть дверь.
Нет, среди соседей не могло быть убийцы. В этом он был уверен — он знал их всех и со многими поддерживал дружеские отношения. И даже тот старикан не способен на такое. Но снова всплыл хриплый голос, и он вспомнил слова Кесса:
Мы не одиноки. Таких организаций, как наша, десятки. Только в наших рядах — двадцать тысяч подготовленных бойцов и еще двадцать — в резерве. А если посчитать всех наших сторонников по стране — это окажется не намного меньше, чем все военно-морские силы США, Это почти двести сорок тысяч. Наши люди есть везде — в промышленности, в правительстве, в правоохранительных органах, в армии. Парень, у которого вы купили свой автомобиль, или ваш тихий, незаметный, сосед — любой их них на самом деле может оказаться одним из нас.
Он так и стоял, прислонившись к закрытой двери, когда увидел, что по лестнице спускается Сара. На ее лице было написано страдание.
— Папа, меня тошнит, — проговорила она, держась за живот.
— Тебе плохо? — поспешил он к ней.
— Да… Меня сейчас вырвет…
Он тут же с яростью подумал о таблетках, которые дал врач, но постарался взять себя в руки. Все правильно, они могут вызвать тошноту. Господи, а может, он был прав, и этот врач послан Кессом, а в таблетках просто яд замедленного действия — чтобы преступник успел скрыться?
Нет, нельзя поддаваться панике, произнес он про себя, посмотрев на беспомощно-жалкое лицо Сары. Яд замедленного действия — абсурд, потому что можно успеть найти противоядие.
Правильно.
А может, он ошибается?
Да нет, все верно.
— Не волнуйся, — Он постарался придать уверенность голосу. — Пойдем. Сейчас вытошнит, и тебе станет легче. — Он обнял ее за плечи, отвел в ванную и поднял крышку унитаза. — Давай, не бойся! Встань на коленки и закрой глаза. И сразу все пройдет… Я тебя подержу.
Он подождал немного, но она вдруг повернула голову и тихо спросила дрожащим голосом:
— Папа! А со мной тоже случится то, о чем говорила мама?
— Что случится, моя хорошая? Я не понимаю, о чем ты.
— Ну то же, что с Самантой, потому что ей было шестнадцать лет. Ведь мама так сказала?
Он даже сразу не сообразил. Столько времени и событий прошло с тех пор…
— Ты имеешь в виду сердечный приступ?
— Да. Когда мне исполнится шестнадцать.
— Сара, ты знаешь, что Саманту отравили? Ты должна это хорошенько понять и ничего не брать в рот без моего разрешения.
— Но когда мне исполнится шестнадцать, со мной случится то же самое?
— Да нет конечно же, глупышка. Кошки — это не люди. Для кошки шестнадцать — это как для человека восемьдесят.
— Значит, даже с тобой это не скоро случится? Он обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.
— Конечно, солнышко. Надеюсь, господь Бог даст мне еще возможность пожить с вами со всеми…
Сара, все еще на коленях, не обратила внимания на его слова.
— Папа!
— Что, милая?
— Итен с Самантой уже в раю?
Наконец-то он сообразил, в чем дело. Он медленно повернул ее лицом к себе.
— Сара, можно у тебя кое-что спросить?
Она промолчала.
— Слушай, тебя правда тошнит? Или тебе просто не хочется быть одной? Ты понимаешь, что происходит, и тебе страшно, да? Она опустила голову.
— Ну а почему ты мне просто не сказала об этом? Мы можем с тобой поговорить о чем угодно. Ты меня так напугала, я решил, что ты заболела.
Девочка не откликнулась.
— Послушай, уверяю тебя, ничего страшного не происходит. Я вот что тебе скажу. Давай вернемся к маме, ты еще полежишь с ней, а я посижу рядом. Хорошо?
Только теперь она подняла голову и взглянула на него.
На самом деле ему надо было пойти позвонить Вебстеру и рассказать о телефонном звонке. Может быть, Вебстер прикажет устроить обыск в близлежащих домах, может, еще что-нибудь сделает. Он и так оттягивал этот звонок сколько мог, рассчитав время, которое нужно Вебстеру, чтобы добраться до участка. Но больше ждать уже не было сил.
Он встал, разминая затекшие колени. Ему пришлось взять Сару за руку, чтобы вывести из ванной.
В полумраке спальни Клер, укрытая пушистым голубым одеялом, спала, свернувшись клубочком. Он почти не слышал ее дыхания. Подождав, пока Сара заберется к матери под одеяло, он наклонился поцеловать ребенка, и в этот момент опять громко зазвонил телефон.
Входная дверь по-прежнему была открыта. Со своего места он мог видеть улицу и даже женщин на другой стороне, которые до сих пор не разошлись и оживленно беседовали, поглядывая в его сторону.
Хватит. Это уже слишком. Он сделал над собой усилие и встал, чтобы запереть дверь.
Нет, среди соседей не могло быть убийцы. В этом он был уверен — он знал их всех и со многими поддерживал дружеские отношения. И даже тот старикан не способен на такое. Но снова всплыл хриплый голос, и он вспомнил слова Кесса:
Мы не одиноки. Таких организаций, как наша, десятки. Только в наших рядах — двадцать тысяч подготовленных бойцов и еще двадцать — в резерве. А если посчитать всех наших сторонников по стране — это окажется не намного меньше, чем все военно-морские силы США, Это почти двести сорок тысяч. Наши люди есть везде — в промышленности, в правительстве, в правоохранительных органах, в армии. Парень, у которого вы купили свой автомобиль, или ваш тихий, незаметный, сосед — любой их них на самом деле может оказаться одним из нас.
Он так и стоял, прислонившись к закрытой двери, когда увидел, что по лестнице спускается Сара. На ее лице было написано страдание.
— Папа, меня тошнит, — проговорила она, держась за живот.
— Тебе плохо? — поспешил он к ней.
— Да… Меня сейчас вырвет…
Он тут же с яростью подумал о таблетках, которые дал врач, но постарался взять себя в руки. Все правильно, они могут вызвать тошноту. Господи, а может, он был прав, и этот врач послан Кессом, а в таблетках просто яд замедленного действия — чтобы преступник успел скрыться?
Нет, нельзя поддаваться панике, произнес он про себя, посмотрев на беспомощно-жалкое лицо Сары. Яд замедленного действия — абсурд, потому что можно успеть найти противоядие.
Правильно.
А может, он ошибается?
Да нет, все верно.
— Не волнуйся, — Он постарался придать уверенность голосу. — Пойдем. Сейчас вытошнит, и тебе станет легче. — Он обнял ее за плечи, отвел в ванную и поднял крышку унитаза. — Давай, не бойся! Встань на коленки и закрой глаза. И сразу все пройдет… Я тебя подержу.
Он подождал немного, но она вдруг повернула голову и тихо спросила дрожащим голосом:
— Папа! А со мной тоже случится то, о чем говорила мама?
— Что случится, моя хорошая? Я не понимаю, о чем ты.
— Ну то же, что с Самантой, потому что ей было шестнадцать лет. Ведь мама так сказала?
Он даже сразу не сообразил. Столько времени и событий прошло с тех пор…
— Ты имеешь в виду сердечный приступ?
— Да. Когда мне исполнится шестнадцать.
— Сара, ты знаешь, что Саманту отравили? Ты должна это хорошенько понять и ничего не брать в рот без моего разрешения.
— Но когда мне исполнится шестнадцать, со мной случится то же самое?
— Да нет конечно же, глупышка. Кошки — это не люди. Для кошки шестнадцать — это как для человека восемьдесят.
— Значит, даже с тобой это не скоро случится? Он обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.
— Конечно, солнышко. Надеюсь, господь Бог даст мне еще возможность пожить с вами со всеми…
Сара, все еще на коленях, не обратила внимания на его слова.
— Папа!
— Что, милая?
— Итен с Самантой уже в раю?
Наконец-то он сообразил, в чем дело. Он медленно повернул ее лицом к себе.
— Сара, можно у тебя кое-что спросить?
Она промолчала.
— Слушай, тебя правда тошнит? Или тебе просто не хочется быть одной? Ты понимаешь, что происходит, и тебе страшно, да? Она опустила голову.
— Ну а почему ты мне просто не сказала об этом? Мы можем с тобой поговорить о чем угодно. Ты меня так напугала, я решил, что ты заболела.
Девочка не откликнулась.
— Послушай, уверяю тебя, ничего страшного не происходит. Я вот что тебе скажу. Давай вернемся к маме, ты еще полежишь с ней, а я посижу рядом. Хорошо?
Только теперь она подняла голову и взглянула на него.
На самом деле ему надо было пойти позвонить Вебстеру и рассказать о телефонном звонке. Может быть, Вебстер прикажет устроить обыск в близлежащих домах, может, еще что-нибудь сделает. Он и так оттягивал этот звонок сколько мог, рассчитав время, которое нужно Вебстеру, чтобы добраться до участка. Но больше ждать уже не было сил.
Он встал, разминая затекшие колени. Ему пришлось взять Сару за руку, чтобы вывести из ванной.
В полумраке спальни Клер, укрытая пушистым голубым одеялом, спала, свернувшись клубочком. Он почти не слышал ее дыхания. Подождав, пока Сара заберется к матери под одеяло, он наклонился поцеловать ребенка, и в этот момент опять громко зазвонил телефон.
Глава 9
Он замер.
— Папа, что случилось?
Застыв в склоненной позе, он слушал очередной звонок.
— Папа, почему ты не берешь трубку?
Господи, неужели это снова тот голос?
Телефон опять затрезвонил. А вдруг это Вебстер, который уже приехал в участок и хочет ему что-то сообщить?
А вдруг не он?
А если все-таки он? Он решился и снял трубку. И внутри все похолодело.
— Слушай, мать твою так! Если ты позвонишь копам, тебе уже ничто не поможет. Так и знай. Лучше подумай, кто будет следующим — твоя старшая? Или жена? А может, ты сам? У тебя еще есть время.
— Папочка, что с тобой? — воскликнула Сара. Он почувствовал, как заледенели пальцы и свело челюсти. Голос дрожал, когда он выдавил из себя:
— Подождите! Ради Бога, не вешайте трубку. Нам нужно поговорить. Умоляю вас! Так больше нельзя! Вы должны остановиться!
— Остановиться? Слушай, я скоро разочаруюсь в тебе. Говорили, ты неглупый малый. Ну, ты там книжки пишешь и так далее. Ты что, не понял, что нас уже ничто не остановит? Мы только начали!
— Нет! Послушайте меня! Скажите, что вы хотите. Пожалуйста. Я все сделаю. Только скажите. Деньги? Сколько вам нужно?
— Слушай, приятель! Ты и так уже сделал вполне достаточно. Впрочем, в одном ты мне можешь помочь.
— Чем же? Я все сделаю!
— В следующий раз побыстрее подходи к телефону. А то мне надоедает ждать.
В трубке раздались короткие гудки.
— Кто это был, папа? — беспокойно спросила Сара.
— Не знаю, солнышко. — Он постарался не выдать волнения.
— А почему ты так с ним разговаривал? — Она испуганно села в кровати.
Он не хотел ее пугать, но и отвечать не было сил. Сдерживая дрожь в руках, он положил трубку.
— Папа, но почему ты так странно с ним разговаривал? — не унималась дочь.
Он посмотрел на Клер. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, закрывая половину лица. Потом — на Сару, светловолосую, с короткой стрижкой. У Клер были карие глаза и смуглый цвет лица, у Сары — беленькое лицо в веснушках и глаза голубые. Если посмотреть на них вместе — никто бы не догадался, что это мать и дочь. Его дочь и его жена.
Когда он чуть было не ушел от них, иногда он представлял себе, как упростилась бы его жизнь, если бы они вдруг погибли — например, в автомобильной катастрофе. Он ненавидел себя за такие мысли и полностью отдавал себе отчет, как страшно бы он переживал, если бы они действительно умерли… Но все-таки не он был бы причиной их гибели, а поэтому смог бы начать новую, другую жизнь. А сейчас он не видел смысла жить, если они погибнут:
— Папа, что случилось?
Застыв в склоненной позе, он слушал очередной звонок.
— Папа, почему ты не берешь трубку?
Господи, неужели это снова тот голос?
Телефон опять затрезвонил. А вдруг это Вебстер, который уже приехал в участок и хочет ему что-то сообщить?
А вдруг не он?
А если все-таки он? Он решился и снял трубку. И внутри все похолодело.
— Слушай, мать твою так! Если ты позвонишь копам, тебе уже ничто не поможет. Так и знай. Лучше подумай, кто будет следующим — твоя старшая? Или жена? А может, ты сам? У тебя еще есть время.
— Папочка, что с тобой? — воскликнула Сара. Он почувствовал, как заледенели пальцы и свело челюсти. Голос дрожал, когда он выдавил из себя:
— Подождите! Ради Бога, не вешайте трубку. Нам нужно поговорить. Умоляю вас! Так больше нельзя! Вы должны остановиться!
— Остановиться? Слушай, я скоро разочаруюсь в тебе. Говорили, ты неглупый малый. Ну, ты там книжки пишешь и так далее. Ты что, не понял, что нас уже ничто не остановит? Мы только начали!
— Нет! Послушайте меня! Скажите, что вы хотите. Пожалуйста. Я все сделаю. Только скажите. Деньги? Сколько вам нужно?
— Слушай, приятель! Ты и так уже сделал вполне достаточно. Впрочем, в одном ты мне можешь помочь.
— Чем же? Я все сделаю!
— В следующий раз побыстрее подходи к телефону. А то мне надоедает ждать.
В трубке раздались короткие гудки.
— Кто это был, папа? — беспокойно спросила Сара.
— Не знаю, солнышко. — Он постарался не выдать волнения.
— А почему ты так с ним разговаривал? — Она испуганно села в кровати.
Он не хотел ее пугать, но и отвечать не было сил. Сдерживая дрожь в руках, он положил трубку.
— Папа, но почему ты так странно с ним разговаривал? — не унималась дочь.
Он посмотрел на Клер. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, закрывая половину лица. Потом — на Сару, светловолосую, с короткой стрижкой. У Клер были карие глаза и смуглый цвет лица, у Сары — беленькое лицо в веснушках и глаза голубые. Если посмотреть на них вместе — никто бы не догадался, что это мать и дочь. Его дочь и его жена.
Когда он чуть было не ушел от них, иногда он представлял себе, как упростилась бы его жизнь, если бы они вдруг погибли — например, в автомобильной катастрофе. Он ненавидел себя за такие мысли и полностью отдавал себе отчет, как страшно бы он переживал, если бы они действительно умерли… Но все-таки не он был бы причиной их гибели, а поэтому смог бы начать новую, другую жизнь. А сейчас он не видел смысла жить, если они погибнут: