Моррисон Уильям. Пиршество демонов

   — Но ведь она больна! — возразил Флеминг. — Чем она может нам помочь?
   — Она больна и ей становится все хуже, — ответила Дауни. — Вот почему нам следует безотлагательно поговорить с ней. Вы знаете, Джон, что я вовсе не так уж бессердечна, но она может нам помочь, в этом я уверена.
   — Решаете вы, — вздохнул Флеминг. — Но мне это не нравится.
   Сиделка вкатила в лабораторию инвалидное кресло, в котором полулежала Андре. Флеминг взял ее руку и заставил себя весело улыбнуться. Это было нелегко: девушка невероятно исхудала, и он ужаснулся, заметив, насколько она изменилась с тех пор, как его допустили к ней в последний раз.
   Дауни объяснила ей положение вещей, показала пробирки и добавила, что наиболее насыщенная проба была взята в Минче.
   — Что такое "Минч"? — спросила Андре.
   — Пролив у Торнесса, где все это началось, — ответила Дауни резким тоном.
   — Это невозможно. И бессмысленно. К машине это не может иметь никакого отношения. У нее совсем другая задача.
   Дауни недоверчиво хмыкнула.
   — Другая или не другая, но если так будет продолжаться, то от нас ничего не останется, а заодно и от ее задачи. Попробуйте вспомнить! Подумайте!
   — Машина об этом ничего не знает, — настаивала Андре.
   — Эта машина… — задумчиво сказал Флеминг. — Но почему-то бактерия кажется мне знакомой… Ваш анализ далеко продвинулся, Мадлен?
   Дауни молча подошла к письменному столу и достала папку.
   — Вот тут все мои результаты — в двоичном коде. Вам это что-нибудь говорит?
   Флеминг отошел с папкой к окну и, сев на подоконник, принялся изучать цифры. Потом он отложил папку и сказал:
   — По-видимому, я не ошибаюсь. Все это кажется ужасно знакомым.
   — В таком случае это ваша работа! — прервала его Андре.
   Он с удивлением обернулся к ней.
   — Моя?
   — Там, в Торнессе. Вот почему здешняя машина ничего не помнит, — она помолчала, собираясь с силами. — Сколько раз вы пытались уничтожить ту машину, прежде чем вам это удалось?
   — Несколько раз.
   — После одной из таких попыток она решила нанести ответный удар. При помощи этой бактерии. — Андре бросила на Флеминга холодный, враждебный взгляд, полный отчаяния. — В ваше распоряжение была отдана могучая сила, а вы обратили ее против самих себя. Вы не захотели меня выслушать. Вы никого не слушали. И обрекли на гибель все человечество. А теперь поздно. Вас ждет катастрофа.
   В ее голосе была нечеловеческая покорность судьбе. Флеминг отвернулся и пошел к двери. Его охватило тупое отчаяние.
   Дня два он прятался от всех в уединении своей комнаты. «Интель» позаботился снабдить своих пленников первоклассной библиотекой, и Флеминг рассеянно перелистывал технические журналы, не улавливая смысла того, что читал. Впрочем, журналы были старые: ураганы мешали поддерживать регулярную? воздушную связь, и хотя самолеты «Интеля» еще совершали рейсы между Азараном и Европой, они перевозили лишь наиболее важные грузы.
   Флеминг услышал гудение счетной машины и догадался, что по распоряжению Гамбуль Андре отвезли в машинный зал. Догадывался он и о том, какие расчеты делает машина — что-нибудь вроде ракет-перехватчиков, которыми так гордилось торнесское начальство. Его охватило неприятное ощущение своей причастности к происходящему, и, чтобы отвлечься, он прикинул, что происходит с материалами, по мере того как выходное печатающее устройство выдает их. Даже опытные специалисты по электронике ничего в них не поймут, если их предварительно не расшифровать. Тут он вспомнил про Абу Зеки и стал думать о нем. Не об Абу — первоклассном продукте технологической эры, а об Абу-человеке — глубоко порядочном, добром, с широким кругозором.
   Флеминг вскочил с кровати, на которой он провалялся полдня, и решительно взял телефонную трубку. В безнадежной битве и один союзник лучше, чем ничего.
   Диспетчер ответил, что доктор Абу Зеки сейчас в машинном зале. У Флеминга не было ни малейшего желания идти туда и смотреть, как машина высасывает последние силы из умирающей Андре. Он попросил соединить его с машинным залом, не считаясь с тем, что их разговор будет, несомненно, записан на пленку.
   — Здравствуйте, Абу! Может, мы с вами повидаемся в неофициальной обстановке? Я хотел бы познакомиться с вашей семьей. Боюсь только, что без охраны меня не отпустят.
   — Конечно, доктор Флеминг! Ваш визит — большая честь для меня, — осторожно ответил Абу. — Вам будет интересно посмотреть, как живут в Азаране простые люди. Боюсь только, мое жилище покажется вам очень скромным, но вы будете в нем желанным гостем.
   Со второй половины субботы и до понедельника Абу был свободен, и они договорились, что Флеминг поедет с ним. Флеминг тут же позвонил Кауфману. Того не было, но секретарша записала все подробности и вечером Флемингу принесли пропуск. По-видимому, в его просьбе не усмотрели ничего странного.
   Абу был гордым владельцем маленького итальянского автомобиля, а от интелевского поселка до его деревни было всего двадцать пять миль. Но, объяснил он, контракт обязывал его жить в поселке.
   — Моей жене это не нравится, но с нами живет ее мать, — добавил Абу. — А с ребенком столько забот, что время от субботы до субботы проходит очень быстро.
   Асфальт сменился булыжником, и вскоре шоссе превратилось в обыкновенный проселок. Абу пришлось снизить скорость. Охранник, еле умещавшийся сзади на дополнительном сиденье, ругался при каждом толчке, но, очевидно, был доволен неожиданной прогулкой, хотя ветер то и дело забрасывал в машину колючий песок.
   Дорога, извиваясь, уходила вверх по пологому склону. Кругом вздымались скалы. Очертания невысокой горной гряды впереди становились все более четкими, несмотря на крутившуюся в воздухе пыль.
   Абу указал на кучку прямоугольных домиков с плоскими крышами на небольшой площадке под крутым утесом.
   — Вот моя деревня, — сказал он. — Вернее, та, в которой я живу теперь. В этих местах люди селились с незапамятных времен. Вон, поглядите!
   Флеминг посмотрел, куда указывал Абу. Скалы вокруг были покрыты остатками гигантских барельефов — стилизованные изображения зверей, ряды бородатых воинов. Ни одна фигура не сохранилась полностью. Во многих местах их пересекали глубокие трещины.
   — Древние персы, — сказал Абу. — Раньше здесь работали английские археологи, а еще совсем недавно — американцы. Но интересовал их древний храм. Вы его увидите, когда мы проедем следующий поворот.
   От храма, ютившегося на обрывистом уступе, сохранились только развалины — над хаосом обрушившихся стен там и сям торчали колонны. Абу объяснил, что колонны эта римские, но во время раскопок были найдены следы других цивилизаций и религий — ассирийской и персидской, а также несколько табличек с египетскими иероглифами.
   — Как вам известно, Азаран подпадал под власть многих империй. Но теперь это больше никогда не повторится!
   Он свернул с дороги на еле заметную тропу и вскоре затормозил перед маленьким домиком. На пороге стояла его жена — очень красивая молодая женщина. Хотя на ней был арабский костюм, покрывала она не носила.
   Когда Абу знакомил ее с Флемингом, она потупилась, но поздоровалась с ним на прекрасном английском языке.
   — Лемка училась в Каирском университете — она была одной из первых студенток, принятых туда в соответствии с программой президента Насера, — гордо сообщил Абу.
   — Вам жарко, — сказала Лемка. — Войдите в дом, там прохладнее. И какой ужасный ветер!
   Она оглянулась на машину и вдруг заметила солдата.
   — Что он тут делает? — прошептала она, хватая мужа за руку. — Тебя арестовали?
   — Он сопровождает доктора Флеминга, — объяснил Абу, но Лемка продолжала тревожиться.
   — В городе большие беспорядки? — спросила она. — По радио ничего не передают. Сообщили только, что переворот не удался и теперь все спокойно. Это верно?
   — Да, — ответил Абу. — Все нормально. А теперь принеси нам чего-нибудь выпить и займись обедом. Я предупредил моего английского друга, что ему, как говорится, надо будет довольствоваться, чем бог послал.
   Лемка ушла через занавешенную дверь в маленькую кухоньку.
   — Послушайте, Абу, — сказал Флеминг, усевшись на низкой тахте, — вы не поверили тому, что я рассказывал вам про эту счетную машину, ведь так? Но поверьте тому, что я сейчас скажу.
   Лемка вернулась с кувшином вина и стаканами. Наполнив стакан, она протянула его Флемингу. Вино было сладким и слабым, но зато холодным.
   — Все это, в сущности, очень просто, — продолжал Флеминг, не обращая внимания на то, что его слушает Лемка. — «Интель» построил счетную машину и нанял вас для работы с ней. Как вы знаете, после бегства Нилсона она перестала действовать, поэтому они похитили меня, а со мной и эту девушку, Андромеду. Целью «Интеля» было обеспечить себе техническое превосходство над всеми соперниками, а также безопасную базу для дальнейших операций. Это устраивало интеллект, чьим орудием является счетная машина. Но это не устраивало Салима. Он был умен и честолюбив и намеревался взять контроль в свои руки. Андромеда это знала — вернее, узнала от счетной машины, которая могла предусмотреть такую вероятность, и решила передать всю власть "Интелю".
   — У вас нет доказательств! — упрямо возразил Абу.
   Тут вмешалась Лемка.
   — Ты ведь знаешь, что он прав, — сказала она. — И ты должен помочь ему.
   Абу сердито посмотрел на жену, но она не опустила глаз, и он вдруг улыбнулся.
   — Я попробую, — сказал он тихо, неловко взяв ее за руку, и добавил: — В понедельник, доктор Флеминг, я попробую поговорить с мадемуазель Гамбуль.
   Флеминг поблагодарил его, хотя и не верил, что из этой попытки может выйти что-нибудь путное.
   — Отлично! — сказал он. — Мы придумаем, что ей сказать, как воззвать к ее совести… впрочем, вряд ли у нее есть хоть какое-то подобие совести. Но мы ведем себя нечестно по отношению к вашей супруге. Сегодня все-таки день отдыха!
   За несколько часов, проведенных вне напряженной атмосферы интелевского поселка, дружба между Абу Зеки и Флемингом окрепла. Утром в воскресенье Абу повел англичанина осматривать храм, но они были принуждены скоро вернуться, так как ветер дул еще сильнее, чем накануне, и с обрыва над храмом то и дело срывались камни. Флеминг объяснил, чем, по мнению его и Дауни, вызвано изменение погоды. Абу поверил этому тем легче, что он уже видел выводы, которые сделала машина относительно бактерий, найденных в морской воде.
   Как только Абу заступил на дежурство, он попросил мадемуазель Гамбуль принять его.
   Француженка, казалось, была очень, рада его видеть.
   — Ну что же, доктор Зеки, — начала она. — Вы первый здесь узнаете, что сегодня утром мы провели испытаниe ракеты-перехватчика. Все прошло блестяще. Теперь в этой области мы догнали Англию. — Она улыбнулась и вопросительно посмотрела на него. — У вас тоже есть для нас какая-нибудь хорошая новость?
   — Да, мадемуазель, — ответил он. — Но сначала я хотел бы поговорить с вами о другом.
   — Так что же вам нужно? — спросила Гамбуль подозрительно.
   — Я пришел по поручению доктора Флеминга. Он считает, что изменения погоды в Америке, Европе и отчасти здесь как-то связаны с машиной. С задачей, которую она выполняет… — он замолчал, увидев, что француженка смотрит на него с нескрываемой злобой. — Доктор Флеминг просит, чтобы профессору Дауни было разрешено связаться с Международной метеорологической службой.
   — Ни в коем случае! — отрезала Гамбуль, стукнув кулаком по столу. — Все это глупости!
   — Но если машина…
   — Я знаю, что делает машина. Указания, которые она нам дает, совершенно ясны. Погода не имеет ни малейшего отношения к миссии, возложенной на нас машиной.
   Абу переменил тактику.
   — Быть может, вы выслушаете доктора Флеминга… — начал он.
   — Он меня не интересует! — крикнула она. — Он не может сказать мне ничего дельного! Вам ясно?
   Абу попятился к двери.
   — Благодарю вас, мадемуазель, — пробормотал он. Когда дверь за ним закрылась, Гамбуль нагнулась к микрофону селектора, который был уже давно включен.
   — Герр Кауфман, — сказала она. — Вы слышали, что говорил доктор Абу Зеки? Прекрасно. Обеспечьте постоянное наблюдение за ним.

9

   Осборн смотрел из окна вагона на бесконечные кварталы южного Лондона. Его левая рука все еще была в лубке, чтобы обеспечить покой грудным мышцам, пробитым пулей кауфманского наемника. Однако он чувствовал себя почти здоровым, а рана быстро затягивалась.
   Если он спасся чудом, то же можно было сказать и о Лондоне. Город сравнительно мало пострадал от урагана, бушевавшего накануне, — во всяком случае, насколько можно было судить, глядя в окно поезда. Только телевизионные антенны наклонялись под самыми фантастическими углами, и во многих крышах на месте сорванных труб зияли черные дыры. В проходе стояло так много пассажиров, что Осборн не мог бы отойти от окна, даже если бы хотел. От Орнингтона, где он жил, до Лондона поезд шел около двух часов. И нельзя было сказать, что поезд опаздывает: просто он шел без расписания. Контактные провода были сорваны, электропоезда не ходили, и оставалось только радоваться, что дизельные поезда дальнего следования останавливается на всех пригородных станциях. Впрочем, поезд полз так медленно еще и потому, что автоматика не работала и все стрелки переводились вручную.
   Осборн всегда был предусмотрительным человеком и отправился в Лондон загодя, понимая, что после подобной бури транспортные неполадки неизбежны. Но теперь он начал беспокоиться: заседание в министерстве было назначено на 10.30, а те, кто живет вблизи Уайтхолла, конечно, не опоздают.
   На южном берегу Темзы поезд простоял десять минут. Осборн смотрел на электростанцию в Баттерси, такую же огромную и массивную, как всегда, но дым над ее трубой не уходил в небо, а стлался по земле, потому что ветер был еще очень силен. Поезд еле заметно тронулся, но постепенно набрал скорость. Тут электрическая сигнализация была в порядке, и, покачиваясь на стрелках, поезд, наконец, подошел к перрону Чаринг-Кросса. Пассажиры ринулись к выходам, не обращая внимания на написанные от руки призывы остерегаться битого стекла.
   Стренд был почти таким же, как всегда. Правда, ураган сорвал леса со строящегося дома, но машины двигались свободно, хотя и медленно. Центр Трафальгарской площади был огорожен канатами. Нельсон все еще смотрел на Лондон со своей колонны, но власти, по-видимому, сочли нужным принять меры предосторожности.
   Осборн свернул в Уайтхолл. Кое-где выбитые окна были загорожены ставнями, но и только. Биг-Бен не пострадал, и его стрелки показывали двадцать одну минуту одиннадцатого. Осборн ускорил шаги — кажется, он все-таки не опоздает.
   Министр был уже у себя в кабинете. Нилсон вошел две-три минуты спустя. Он выглядел постаревшим — смерть сына была для него тяжким ударом.
   Министр сразу перешел к делу.
   — Сейчас не время для церемоний, — сказал он. — Профессору Нилсону нужна ваша помощь, Осборн. Профессор Нилсон возглавляет международную комиссию, и им требуется секретарь.
   — Ваша кандидатура нам подходит больше всего, — сказал Нилсон хрипло, неестественно громким голосом. Осборн внимательно поглядел на него.
   — И у вас тоже? — спросил он. — Затруднено дыхание?
   Нилсон кивнул.
   — Это чувствуется повсюду, но особенно в горах.
   — Началась эвакуация горных районов Шотландии, — сказал министр. — Мы еще не объявляли об этом официально, но это повсеместное явление. Воздух становится слишком разреженным.
   Нилсон подошел к столу, к которому была прикреплена кнопками метеорологическая карта.
   — Альпы и Пиренеи полностью эвакуированы, — сказал он. — Может быть, вы подойдете сюда, господин министр, и вы, Осборн. Я хотел бы показать вам, что мы пока сумели установить.
   Они послушно подошли и стали рядом с американцем.
   — Атмосферное давление стремительно падает здесь повсюду, — начал он, проводя широкую дугу от Шетландских островов до Бретани. — А также повсюду, где у нас есть корабли Службы погоды или военные суда, производящие необходимые наблюдения. Другими словами, область наиболее низкого давления находится в северной части Атлантики и в Средиземном море. В Индийском и Тихом океанах падение давления не столь значительно, но оно падает и там. Естественно, что в результате началось стремительное перемещение воздушных масс с суши — вот чем объясняются эти ураганы и разреженность воздуха.
   — Чем же я могу вам помочь? — спросил Осборн.
   — Разумеется, если вы хорошо себя чувствуете, — перебил его министр. — Рана вас не тревожит?
   — Я вполне здоров.
   — Отлично, — сказал Нилсон. — Вы, конечно, понимаете, что материал, который мне удалось собрать, довольно случаен и хаотичен. Его необходимо систематизировать, а затем провести подробный анализ. Это требует значительной организационной подготовки. Нам необходимо изучить все сводки погоды по крайней мере за последние полтора месяца. У вашего министерства военно-воздушных сил есть кое-какие предварительные данные. Я лично убежден, что это ненормально низкое давление возникло вначале в одной строго определенной точке.
   Министр снова взглянул на карту.
   — Вероятно, Осборн, вы догадываетесь, в какой именно, — сказал он. — Это началось здесь.
   Его палец уперся в центр сложных завитушек. Там веером расходились на запад пунктирные линии, означавшие закрытый район — ракетный полигон Торнесса. Осборн даже не удивился. Во всем этом была какая-то фатальная предопределенность.
   На здание внезапно обрушился яростный удар ветра, но современные стальные рамы не задребезжали, а только протестующе загудели. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. С улицы донесся звон бьющегося стекла.
   — Сейчас важнее всего быстрота, — сказал министр.
   До позднего вечера Осборн с Нилсоном занимались организационными вопросами. Необходимо было создать и проинструктировать аппарат и наладить связь. Информацию должна была поставлять метеорологическая станция в Бракнелле. Связываться с ней приходилось по радио. На телефон и телеграф полагаться было нельзя.
   Весенняя ночь еще не наступила, а ветер вновь усилился. Судя по всему, следовало ожидать урагана еще более страшного, чем накануне. Осборн решил не возвращаться домой.
   Нилсон ушел к себе в отель пообедать, и Осборн остался один. Он воспользовался этой передышкой, чтобы спокойно обдумать положение. Все страны, большие и малые, наперебой предлагали комиссии свою помощь и сотрудничество — когда Осборн вспоминал об этом, ему становилось легче на душе. Но в длинном списке этих стран был крохотный пробел. И Осборну показалось странным, что, несмотря на угрозу всемирного стихийного бедствия, Азаран так ревниво придерживается своей новой изоляционистской политики.
   Он снял телефонную трубку и попросил соединить его с дежурным по связи с Ближним и Средним Востоком в министерстве иностранных дел. Тот немедленно подошел к телефону, но они практически не слышали друг друга, так как ветер выбрал именно эту минуту, чтобы разбушеваться не на шутку. Осборну пришлось кричать, и он совсем задохнулся от этого усилия.
   В трубке раздался ответный крик и тяжелое дыхание:
   — Попробуем, сэр, но не знаю, получится ли что-нибудь. Телеграфные и телефонные линии пошли ко всем чертям, да и на радио полагаться нельзя. Нам повезет, если мы сумеем хоть что-нибудь передать отсюда. Кроме того, вам, вероятно, известно, сэр, что там были беспорядки. Азаран официально прервал связь с внешним миром… — Страшный грохот заглушил конец фразы. — Выбило все окна, — пробормотал голос. — Ну и ночка!
   Было уже далеко за полдень, когда Флеминг заставил себя встать с постели и пошел в душ. Им все больше овладевала апатия, и он несколько часов провалялся на кровати, ничего не делая и почти не думая. Он не верил, что Абу сумеет уговорить Гамбуль принять его, а кроме того, не очень представлял, что он ей скажет, даже если она согласится встретиться с ним.
   Но как бы то ни было, Гамбуль его не вызвала. Душ освежил его тело, если не мозг, и Флеминг направился в машинный зал. Андре сидела возле стержней. Рядом стоял Кауфман. Андре выглядела так плохо, что Флеминг в нерешительности остановился, но она не обратила на него никакого внимания, и он пошел дальше.
   Печатающее устройство работало, и Абу изучал поступающие из него цифры.
   — У меня ничего не вышло, — пробормотал Абу, не отводя глаз от бумажной ленты. — Теперь за мной следят.
   Флеминг нагнулся, словно его заинтересовали цифры.
   — По-моему, никто из нас ничего не может сделать. Разве только предупредить остальной мир.
   Абу оторвал ленту и выпрямился.
   — Вечером побывайте у меня дома, — шепнул он. — Только без охранника. Мне ускользнуть не удастся, но Лемка вам все объяснит.
   И Абу быстро ушел в соседнюю комнату. Флеминг задумчиво смотрел ему вслед.
   В коридор вышла Дауни.
   — Я увидела, что вы с Абу Зеки шепчетесь, как заговорщики, и не хотела вам мешать, — сказала она. — В чем все-таки дело?
   — Я и сам не знаю, — ответил Флеминг. — Возможно, это ловушка: он сегодня утром был у Гамбуль. А может быть, мыльный пузырь надежды. Но если уж погибать, так с музыкой. А какими приятными новостями порадуете нас вы?
   — Я знаю теперь, что это за бактерия.
   — А именно?
   — Синтезированная искусственно. Если бы мы знали, как она действует, картина прояснилась бы еще больше.
   — А если бы Андре?..
   Дауни грустно улыбнулась.
   — Я уже пробовала. Она говорит, что машина тут бессильна. Ей об этой бактерии ничего не известно.
   Они пошли к двери, так как поблизости от них остановился охранник.
   — Я уже хватаюсь за соломинки, — сказал Флеминг. — А потому, если наш друг Абу действительно расставил мне ловушку, я в нее попадусь.
   Дауни схватила его за локоть.
   — Будьте осторожны, Джон! Без вас…
   — Я всегда выхожу сухим из воды, — усмехнулся он.
   Выбраться из поселка незаметно было не так-то просто. Флемингу пришлось ждать, пока совсем не стемнеет, а он не совсем ясно понял, где именно Абу оставил свою машину. Но ему на помощь пришла погода. Ветер, буйствовавший весь день, теперь превратился в настоящий ураган, и часовые попрятались за столбами и стенами, стараясь укрыться от жалящего песка.
   Когда Флеминг добрался до автомобильной стоянки, его глаза уже привыкли к темноте и он без труда узнал машину Абу. Как и обещал Абу, ключ был вставлен в замок зажигания. Флеминг выехал из ворот довольно медленно, чтобы не возбудить подозрений какого-нибудь часового, спрятавшегося поблизости.
   Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.
   Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.
   В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные глаза смотрели на него дружелюбно. На коленях она покачивала ребенка.
   — Это ваш сын? — спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.
   — Да, это Йен, — ответила она с гордостью. — Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?
   — Нет.
   Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.
   — Хотите кофе? — спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.
   — Что, собственно, все это означает? — спросил Флеминг, когда они сели и Лемка начала тихонько покачивать колыбель. — Абу ничего мне не объяснил.
   — Я попросила его позвать вас, — спокойно ответила Лемка. — Мой двоюродный брат — радист на одном из самолетов «Интеля». Он летает в Европу.
   — Разве полеты еще продолжаются?
   Лемка кивнула.
   — Это трудно, но еще возможно. Может быть, вам нужно связаться с английскими учеными? Экипажу запрещено брать какие бы то ни было письма. Их перед вылетом обыскивают. Но мой брат сказал, что он сумеет провезти письмо.
   Флеминг задумался. Все это очень походило на ловушку
   — Но с какой стати он станет рисковать? — спросил он.
   Мать Лемки вернулась с кофе, налила им по чашке и тихо опустилась на пол в дальнем углу. Лемка посмотрела на нее, потом на сына.
   — Он сделает это для меня. Для своих родных, для нашего маленького Йена.
   В ее словах была простая и теплая человечность, настолько не похожая на окружающие кошмары, что Флеминг сразу поверил ей.
   — Он летит в Лондон? Чудесно. А что он может передать? Записку?
   Лемка кивнула.
   — Вы ведь понимаете, что это опасно. За это сажают в тюрьму и даже расстреливают.
   — Спасибо, — Флеминг не сумел найти нужных слов. — Я поговорю с профессором Дауни, что именно следует написать.