Мошковский Анатолий. Трава и солнце

   - Тс-с! - Аверя торнул его локтем в живот. - Неизвестный. Снимает местность... Фимка, приготовьсь.
   Холодок пробежал по Фиминой спине.
   - Как - приготовьсь? - шепотом спросила она.
   - На заставу побежишь.
   - А где он, где? - заморгал ресницами Аким. - В воде или на берегу? Переплывает Дунай?
   - Да вы что, ослепли? Смотрите! - И Аверя показал, куда надо смотреть.
   И Фима увидела. Увидела рослого человека в плаще с фотоаппаратом в руках. Он был далеко и сливался с деревьями и кустами. Но Фима четко видела, как он поднес к лицу фотоаппарат - объектив блеснул на солнце - и что-то снял.
   - Румынию щелкает, - шепнул Аким.
   Фима знала: фотографировать границу, все пограничные объекты и румынскую сторону запрещено.
   - Аверь, - вдруг шепнула она, хорошенько приглядевшись. - Какой же это неизвестный?! По-моему, это тот... с пляжа, с которым ты говорил вчера... Смотри, и очки у него... рост тот же...
   - Ну-ну! - шепотом запротестовал было Аверя, застыл на месте, впиваясь в незнакомца глазами, потом нехотя согласился: - Вроде ты права... Он.
   - А я-то думала... - чуть разочарованно сказала Фима.
   Аверя, несколько секунд молчавший, повернул к ней посуровевшее лицо:
   - Беги на заставу. Слышишь?
   Фима фыркнула:
   - Сам беги... Осрамиться хочешь?
   - Ты слышала, что я тебе сказал? И в обход, не спугни. И чтоб быстро. А мы с Акимом будем вести наблюдение и следить за ним.
   - Не смеши, - сказала Фима.
   - И самого Маслова вызывай, начальника, скажи: группа Аверьяна Галкина обнаружила... Ну и все такое...
   - Сам...
   Аверя вдруг схватил ее за руки и крепко сжал:
   - Я тебе приказываю! Приказываю, как заместитель начальника шта...
   - Ну сходи, чего тебе стоит? - перебил Аверю Аким. - Он и в самом деле снимает то, что нельзя.
   И Фима пошла - пошла не торопясь.
   - Бегом! - крикнул Аверя.
   Фима пошла побыстрей.
   Всю жизнь прожила она на границе, можно сказать у самых пограничных столбов, а никого не задерживала и даже не помогала задерживать. Правда, она много раз бывала на погранзаставе: с отцом, когда его задержали с лодкой за небольшое нарушение режима погранзоны - позже положенного времени возвращался; и когда они всем отрядом ходили сюда на встречу с пограничниками и осматривали их хозяйство: спортгородок, место для заряжания и разряжания оружия, глухую толстую стенку и два пограничных столба, совсем такие же, как на границе, только деревянные, и помещения, где живут служебные собаки...
   До заставы было недалеко, с километр, и скоро Фима толкнула калитку у ворот и вошла в огромный, огражденный двор заставы. На вышке под острой крышей расхаживал солдат. Время от времени он смотрел в бинокль в сторону Дуная.
   Фима пошла к деревянному дому, на первом этаже которого за стеклянным окошечком всегда - днем и ночью - сидит дежурный.
   Он и сейчас сидел там, парень в зеленой фуражке с очень знакомым лицом, хотя имени его Фима не знала.
   Она нерешительно постучала в окошко. Ей было неловко - очень уж по сомнительному делу обращалась.
   - Чего тебе? - Солдат открыл окошечко.
   - К начальнику бы.
   - А зачем?
   - Надо. Наш отряд ЮДП патрулировал...
   - А где же пограничники, которые были с вами?
   - Они в другом месте... С теми, кто подальше... А мы у порта...
   - Минутку. - Дежурный взял телефонную трубку и отчеканил: - Товарищ майор, докладывает дежурный рядовой Усенко. Здесь школьница требует, чтоб пропустили к вам.
   Лицо рядового Усенко было подтянуто и сосредоточенно.
   - Есть, товарищ майор, - сказал он молодцевато, положил на рычаг трубку и бросил Фиме: - Беги, третья дверь направо...
   Фима пошла по коридору - в нем пахло вымытыми полами, гимнастерками и еще чем-то строго служебным.
   Негромко постучала в дверь.
   - Войдите!
   Раздались быстрые - навстречу ей - шаги.
   Вошла. Два стола - один начальника, другой - для совещаний. У стены железная койка под байковым одеялом. На одной стене - портрет Ленина, на второй - Дзержинского, с пристальным, целящимся взглядом из-под козырька надвинутой на лоб фуражки. На столе начальника - толстая книга с торчащей закладкой ("О'Генри", - прочитала на корешке Фима) и телефоны.
   А лицо у начальника совсем не строгое, не военное, чуть полноватое, глаза мягкие, синие, добрые и губы не жесткие и вроде бы даже не очень волевые. И вообще - сними с него гимнастерку с погонами, пояс и сапоги, переодень в здешнее - ну рыбак рыбаком...
   А говорят, он беспощаден и строг. Многие рыбаки даже недовольны: чуть нарушат погранрежим - штраф или запрещение на какой-то срок выходить на лодке.
   - Что стряслось, девочка? - Майор улыбнулся.
   И Фима рассказала...
   Она так и не успела увидеть, как пограничники забирали нарушителя. Когда Фима вернулась на берег, все было уже сделано и даже ребят там не было.
   Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна - сидеть он не мог - и говорил:
   - Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо...
   - Как это его звали? - спросил Селька. - Помнишь, ты с ним...
   - Да ничего я с ним... Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы...
   - Куда уходили? - резко спросил Аким. - Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится...
   - Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек... Буду я помнить имя такого? Ничего не помню!
   - Дурак он, вот кто! - отрезал Аким. - Настоящие шпионы - они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет...
   - Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима...
   - Почему - даже? - спросил Аким. - Она что, полчеловека?
   - Полтора! - крикнул Аверя и рассмеялся.
   Фиме не понравился его смех.
   - Пойдем проверим: забрали других или нет? - предложил Аверя.
   Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и "Москвича" пограничники не тронули.
   - Палатки-то на месте, а вот как их содержимое? - улыбнулся Аверя.
   - А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали? - спросил вдруг Аким.
   - Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы! - передразнил его Аверя.
   - Может, они хорошие ребята, а ты...
   - Дай бог! - вскричал Аверя.
   Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.
   - А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, - сказал Аким, - и это было бы лучше всяких там наград за поимку и...
   - Дам в рыло! - вспылил Аверя. - Поговори еще у меня... Я, что ли, за наградами стремлюсь?
   - А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек... к чему стремишься...
   Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики "Буревестник", - он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.
   У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.
   - Не дери, пожалуйста, нос! - крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется. - Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь...
   "Куда меня понесло! - ужаснулась она. - Ведь все не то говорю!" Даже Авере не понравилось, как она себя вела.
   - Прекрати! - Он дернул ее за кофту.
   - Тоже мне подпевала! - резанул Аким. - Прячешься за его спину?
   Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только крикнула ожесточенно:
   - Дурной ты!
   Как назло, у пляжа появилась Алка - из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.
   - Опять Фимка ругается?.. - сказала она. - Грубая, не может без этого... Ну, как ваш улов?
   - Одного диверсанта точно и троих под сомнением, - желчно проговорил Аким.
   Алка сделала испуганные глаза:
   - Мальчики, это правда?
   - Это ты вчера им глазки строила, - сказал Аким, - этим туристам?
   - Они диверсанты? Это ужасно!
   - Заданий от них не получала? - Аким с ухмылкой косился на Аверю.
   Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.
   - Кайся, - проскрипел Аким.
   - Дам в морду, - повторил Аверя. - Не трожь ее, она не виновата.
   Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, - так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?
   Ничего нельзя понять! Что за штука - жизнь: в хорошем есть и плохое, а в плохом - хорошее; и все это так перемешано, что не так-то просто отрезать ножом, отделить одно от другого. Это в кишмане - рыбьих кишках нетрудно отделить пузырь с желчью, чтоб все мясо не испортить, а в жизни...
   От реки с котлом, наполненным водой, прошли мимо них две девушки в ситцевых платьицах. Лица их показались Фиме знакомыми.
   - Куда это Левка запропастился? - спросила одна - Два часа, как пропал, сказал: "Не спится, пойду погуляю", - и нет.
   - Вернется. Верно, набрел на что-то.
   Девушки скрылись в огненно-красной палатке.
   - Съел? - бросил Авере Аким.
   - Это еще ничего не значит. Может, они и невиноватые, а один он и скрывает от них...
   Фима вдруг хватилась, что пора домой: явилась вчера поздно и убежала тайком ни свет ни заря, когда все спали, чтоб мать не могла запретить ей уйти сегодня из дому.
   Потом Фима вдруг вспомнила про бабку Матрену и про Авериного подшефного деда, которому тоже надо помочь. И побежала не домой, а к нему. Часа два таскала воду, мыла полы, сдувала пыль, бегала в магазин за хлебом и едва даже не столкнулась с матерью.
   Перед тем как идти домой, решила искупаться. Добежав до реки, сбросила платье и готовилась уже нырнуть с мостков, как вдруг услышала голос Авери.
   - Слабо, говорите? А вот смотрите...
   Послышался плеск. Фима выглянула из-за кустов, росших у подножия корявой, полуразвалившейся от старости вербы, и увидела...
   Нет, в это нельзя было поверить! На кладях на корточках сидел тот самый, в очках, тот самый, длинный, обнаруженный Аверей за неположенной съемкой, и, опустив вниз руки, смотрел на то место, где только что был Аверя.
   Вот Аверя шумно вынырнул и поплыл к берегу, держа в руке, поднятой над водой, рака. Рак был крупный, яростно работал клешнями и всеми ножками, а Аверя хохотал.
   - Ловите, Лева! Здесь обрыв, а в нем полно их нор... Хотите, еще поймаю?
   - А не искусают тебя?
   - Надо уметь брать их: за спинку - и тогда ничего, не дотянутся клешнями.
   - Ну поймай еще трех: преподнесем Аркашке и двум нашим дамам как подарок от тебя... Не возражаешь?
   - А чего? Не.
   Аверя стал нырять, выбрасывая из воды ноги. Вода вокруг бурлила, пенилась, и Фима представила, как его пальцы скользят по срезу обрыва, влезают в норки, ощупывают их и, почуяв рачью спинку, берут за шершавый панцирь.
   На этот раз Аверя вынырнул с двумя раками. Лев заворачивал их в носовой платок, а Аверька, дрожащий от озноба, посиневший и готовый, снова нырнул.
   - Ну как, не напужались? - спросил он Льва, когда одевался. - А на заставе не выговаривали?
   - Было... Неприятно, да что поделаешь... Не знал, что у вас здесь так строго.
   - Очень. - Морщась, Аверя стал причесываться.
   - Обошлось. Теперь умнее будем... А в общем, они неплохие ребята, даже пленку вернули, вырезав несколько кадров.
   - Интересно, - вздохнул Аверька и посмотрел на шевелящихся в платке раков. - Раки - что! Теперича у нас никто их не промышляет, мяса у них кот наплакал.
   - Ну, это ты брось - первейшая закуска под пиво.
   - И под наше вино идет, - с видом знатока сказал Аверя, - да все равно это не промысел. Так только, для забавы. Хотите, я свожу вас на Крымское гирло? Бредешок захватим, будьте здоровы сколько рыбы наловим!
   - А застава разрешит?
   - А чего ей? Все по-законному оформим, лодку отмечу у причальщика в журнале, и порядок.
   - А когда?
   - Хоть завтра. Правда, лодка безмоторная, да это недалеко.
   - Прекрасно, - сказал Лев. - Ты изумительный парень, Аверьян! А наша компания вместится в лодку?
   - Запросто. Я еще Власа захвачу, чтобы с другой стороны заводил бредень, и Ваньку - этот пугать и воду баламутить будет.
   - Давай и ту девочку возьмем, - сказал вдруг Лев, - ну, у которой дома жизнь нелегкая, родители религиозные.
   Фима вся напряглась.
   - А, это Фимку? А зачем она нам сдалась?
   - Мне хочется с ней поговорить... Ты у нее дома бывал?
   - Мильон раз! Старый дом у них, плохой, стены едва держат иконы.
   - Позови ее, пожалуйста.
   - Хорошо. Будет кашеварить... Мы такую юшку соорудим - закачаешься.
   - Вот и хорошо. Можешь сейчас же прийти за ластами и маской. Через день вернешь.
   Они ушли, а Фима так и осталась стоять возле развалистой вербы. Что ж это получается - то крыл его последними словами, то раков для него ловит, роется в иле... И зачем это еще она, Фима, тому потребовалась? Даже купаться расхотелось Фиме. Она оделась и быстро пошла к дому.
   Глава 5
   БЕЗРЫБЬЕ
   Лев забрался в палатку.
   - Влезай, не стесняйся, - донеслось изнутри.
   Аверя просунул голову, влез и присел на корточки. У стенки на надувном матрасе в одних трусах посапывал Аркадий; другой матрас, очевидно Льва, пустовал; на ящичке стоял приемничек в кожаном футляре с ремешком, однажды на пляже Аверя уже слушал музыку. Тут же лежал рюкзак и валялись ласты с маской и трубкой.
   - В этой - мы, в той - женское общежитие. - Лев хлопнул по пустому матрасу, приглашая Аверю присесть.
   Аверя присел и зевнул от волнения: никогда еще такие люди не оказывали ему столько внимания.
   - Слушай, друг, - Лев улыбнулся, - ты вчера что-то хотел рассказать про ваши церкви и попов, а потом не успел. Прошу. - Он протянул Авере пачку с сигаретами. - Надеюсь, куришь?
   Нельзя сказать, что Аверя очень уж курил. Мог даже через нос дым пускать. Но до конца не пристрастился к курению: большого удовольствия оно ему не доставляло.
   - А как же! - Аверя потянулся к пачке, хотел лихо вытащить одну, но, как назло, цеплялись сразу три. Он повлажнел от неловкости: у Льва, верно, рука заболела, пока Аверя отделял от трех одну.
   Лев был очень вежлив, держался с ним как с равным: поднес горящую спичку вначале ему, потому прикурил сам.
   - Слушаю.
   - А чего там говорить... Работали две церкви старообрядческие, одну недавно закрыли. Почему? Небольшой городок, а две церкви метрах в трехстах друг от друга и одинаковые, только что названия разные: одна - Никольская, вторая - Рождественская. Ни к чему вроде держать обе. Нецелесообразно.
   Лев улыбнулся краешками тонких губ. Он развалился на матрасе, пускал в потолок струи дыма и внимательно слушал. Его длинные ноги, туго обтянутые синими тренировочными брюками, с резинками у щиколоток и на поясе, свешивались, потому что на кончике матраса примостился Аверя. Горбоносое смуглое лицо Льва, досиня выбритое, четкое и напористое, с твердыми губами, все время было повернуто к Авере.
   - Ну-ну, это очень интересно...
   - Одну, значит, и прикрыли, сам епископ наш согласился, и батюшка обещался сдать ключи, сдать всю церковную утварь в епархию. А у нас церкви - будь здоров!..
   - Она внутри была такая же, как и Никольская? - перебил Лев.
   - Пожалуй, почище. Бывали в Никольской?
   - Захаживали. Ну-ну, дальше.
   - Обещался, значит, сдать всю утварь, а колокола, как по закону полагается, должны перейти государству на цветной металл...
   - Скажи, а иконы там были?
   - Видимо-невидимо, и очень старые, писанные, сказывают, настоящими художниками и еще в древности. На некоторых и Христа-то с богородицей не увидишь - сквозь гарь и копоть едва пробиваются. Едва выглядывают из потемок, как живые.
   Лев задрыгал ногами и скосил глаза на Аркадия. Тот все еще спал, слегка посвистывая и отдуваясь. Кожа на полноватой шее под круглым подбородком собралась складками - в таком положении Аркадий казался просто толстяком.
   - Ну, и что дальше?
   - Уйма недовольных было.
   - Еще бы!
   - Особенно старики. Даже делегацию специальную командировали в Москву на Рогожскую, в епархию, к главе нашей церкви, чтоб помог. Кучу денег собранных проездили, а ничего не добились: архиепископ не поддержал. Горсовет решил пустить закрытую церковь под какое-нибудь помещение, под склад или что другое, а они ключей не дают. Знаете, какие у нас старики из церковного совета?
   - Какие?
   - Неподступные. Да и другие дедки не хуже их. Липован за стол не сядет не перекрестившись, стакан воды в киоске не выпьет, мимо церкви не пройдет... Да что там "мимо" - купола издаля увидит, и сама рука тянется ко лбу...
   - А ты-то рад, что закрыли?
   - Мне все равно: что была, что нет... Бог мне не мешает. Правда бабушка стала как больная, все охает и ахает по Рождественской, отца Василия жалеет. Любили его все, а епархия отправила его в соседний городишко Плавск. А этот, который остался, хочет его со свету сжить...
   - Что ты говоришь! - воскликнул Лев и ударил себя по коленям. - Не думал, что такие страсти могут кипеть в вашем городке! И главное, среди кого - среди самих служителей культа... - И, сказав это, он вдруг так громко засмеялся, что Аркадий зашевелился и перестал посвистывать.
   Он полудремал: одна рука его сгоняла надоедливую муху, что садилась то на плечо, то на грудь, безмускульную и рыхловатую, поросшую золотистыми волосками.
   - А вы думали! - сказал Аверя, польщенный, что его слушают с таким интересом. - Батюшка из Никольской, отец Игнатий, вообще хотел отделаться от нашего, от отца Василия, писал на него, что он венчает дальних родственников, а это по церковному закону не положено, что... Ну и много там всякого.
   - И сняли его?
   - Нет. Народ отстоял. Стал отец Василий служить в Плавске, а к нам приезжать на службу только по воскресеньям.
   - А служат оба в одной и той же церкви?
   - Ну да.
   - Ой и смех! Аркадий, да проснись же ты, соня! - Лев зажал ему пальцами нос; Аркадий замотал головой и открыл глаза. - Здесь такое рассказывают, а ты дрыхнешь!
   Аркадий сел и стал тереть заплывшие со сна глаза.
   - Скажи, - спросил Лев, - а почему закрыли именно Рождественскую?
   Аверя напрягся, по лбу побежали морщины. Ах, как хотелось ответить и на этот вопрос!
   - В точности сказать не могу, но думаю, потому, что Николай-угодник является покровителем всех моряков. Ну, а всякий рыбак - моряк, вот он и помогает нашим рыбачкам. Потому и оставили Никольскую.
   У двери раздался женский голос:
   - Можно? - И тотчас всунулось полненькое личико с челочкой на лбу Вера. - Ого, у вас гости... Пошли, ребята, поедим в чайной, спиртовка что-то забарахлила.
   - Я не против, - сказал Лев. - А вы знаете, куда мы завтра отправляемся? Не отгадаете. Не буду мучить. На рыбалку. Аверьян зовет. Вот дунайскую юшку отпробуем!
   - Прекрасно! - Вера принялась рассматривать ногти. - Как быстро лак слезает...
   - Ну забирай ласты и прочее, - сказал Лев, - только смотри потуже на ногах затягивай, а то потеряешь в реке.
   - Будьте спокойны.
   Туристы стали готовиться, а Аверя, сам не зная почему, все не уходил. Он стоял между двух палаток - ярко-красной и зеленоватой - со снаряжением для подводного плавания, завернутым в оберточную бумагу, стоял и чего-то ждал. А когда все пошли в город, пошел за ними и он.
   Они были хорошо и модно одеты: у девушек - открытые цветастые платья, у парней - легкие светлые рубахи навыпуск, узкие брюки и сандалии на босу ногу.
   На боку у Льва болтался "Зоркий", у Веры - маленький приемничек; из Москвы передавали последние известия. Аверя шел за приемничком и отчетливо слышал каждое слово.
   Чувствовал себя Аверя очень хорошо. Приятно было идти в компании этих ярких, по-столичному одетых туристов, разговорчивых, веселых, которые могут ценить дружбу даже таких мальчишек, как он. Ему очень хотелось оказаться нужным, показать им что-то, предостеречь от чего-то, направить куда-то.
   - Поймай-ка Бухарест, - попросил Аркадий, - до него отсюда рукой подать, в Москве не берет.
   Вера стала медленно двигать красный диск на передней стенке. Передача наплывала на передачу: четкий мужской голос вдруг разбавлялся грустной музыкой, музыка сменялась свистом и грохотом джаза, а из джаза рождался быстрый, огненно-легкий веселый марш.
   - Стоп, - сказал Аркадий, - законсервируй.
   Они шли вдоль опустевших полдневных ериков, с распластанными на поверхности лягушками, шли под лязг медных тарелок, под ошалелые стуки барабана и переливы кларнета. Из одной калитки высунулся стриженый малыш и тут же в испуге убрал голову. Бородач, сидевший у кладей на лавочке спиной к дощатому заборчику, поднял на них мутноватые глаза, полные хитрости и лукавства, и провожал их глазами, пока компания не скрылась.
   По дороге уточняли подробности завтрашней вылазки.
   - Хотите, я возьму еще Алку, - предложил Аверя, но, вспомнив, как она критиковала на пляже его длинные трусы, пожалел.
   Спас его Лев:
   - Пожалуй, не стоит. Девочка она симпатичная, но, как мне кажется, не ахти как... - Он повертел указательный палец у лба. - Верно?
   Аверя не совсем понял, что хотел сказать Лев, но, чтоб не показаться малосообразительным, кивнул:
   - Точно... Не ахти.
   Шедшие впереди девушки рассмеялись, и Аверя был вне себя от гордости.
   - Только Фиму не забудь прихватить.
   - Что вы, она такую юшку варит! Я на что уж рыбак, а и то три раза после оближусь.
   - Скажи, а отец Василий живет в Шаранове или переехал в Плавск? спросил вдруг Лев.
   Этот вопрос немного удивил Аверю.
   Странно, что Лев так интересуется религией. Точно третьим хочет вступить в борьбу двух батюшек за приход в Никольской церкви...
   - Здесь... Хотите, покажу его дом?
   - А это недалеко?
   - Рядом!
   - Ребята, я сейчас. - Лев быстро зашагал за Аверей по поперечному проулку.
   А сзади раздавались иронические возгласы Аркадия:
   - Честное слово, братцы, он с ума сойдет от них: с севера привез мало, Смоленщину обшарил - мало...
   "Чего это ему все мало?" - подумал Аверя, подводя Льва к поповскому дому. Он был такой же, как и все рыбацкие дома, может, более щеголеватый, со свежей белизной стен, с более затейливыми наличниками и новеньким - ни трещинки, ни зазубринки - шифером на крыше...
   Возле чайной Аверя спросил у Аркадия:
   - Из чего, вы думаете, этот дом?
   - Как - из чего? Из камня. - Аркадий окинул взглядом прочный двухэтажный дом с большим и вполне современным обувным магазином внизу: обувь стояла на полках по размерам, и отдельно - мужская, женская и детская. Авере уже покупали полуботинки в мужском отделе.
   - А спорим, что нет?
   Немало шоколадин и поллитров было проспорено новичками из-за этого дома. Аверя тоже решил огорошить новых знакомых и блеснуть мастерством местных строителей.
   - Нет, - сказал он.
   - Из чего же тогда? Из дерева?
   - Нет.
   - Я больше и материала-то не знаю, из чего можно строить... Ага, из железобетонных конструкций.
   Аверя покачал головой:
   - Из камыша да ила.
   Все шло как по-писаному. Лев разбил пари. Спорили на баночку черной икры. Потом в вестибюле перед лестницей вверх, где помещалась чайная, Аверя отломал от беленой стены кусок ила, - и все увидели камышовую стену: желтые стебли были пригнаны плотно, один к одному, - и победоносно улыбнулся.
   - Ай-яй-яй! - вскрикнул Лев. - Вот так ил, великий ил... Да здравствует ил - первооснова жизни на земле!
   Все четверо громко захохотали; не удержался и Аверя.
   - С меня, - сказал Лев и подмигнул Авере, - хорошая будет закуска!
   Аверя еще громче засмеялся.
   Первым движением его было пойти за ними, он даже сделал несколько шагов по лестнице, но потом решил - неловко: денег у него нет, а смотреть, как они едят, нехорошо. Подумают, набивается на еду.
   Аверя вышел наружу в тень, под акацию. Ждать пришлось долго; он присел на тротуар - Центральная улица была асфальтирована. Аверя прислонился спиной к стволу и поглядывал на двери чайной - скоро ли? Кто-то тронул Аверю за кончик уха. Не оборачиваясь, он схватил кого-то, стоящего за спиной, и поймал тонкую руку.
   - А, Фимка, - сказал он чуть разочарованно. - Завтра едем рыбалить. Собирайся.
   - Не хочу, - ответила Фима.
   Аверю словно ударили по голове.
   - Что-о? Повтори-ка!
   - Не поеду.
   И он увидел, что лицо у нее не такое, как всегда, когда она продавала семечки, когда встречала его у ериков. Оно было решительное. Как на Дунайце, когда она прыгала с лодок или плавала. Но не было сейчас той веселости и азарта в ее раскосых, отчаянно прорезанных глазах. Они были холодны и неласковы.
   Редко видел ее такой Аверя.
   - Фимочка, ты нам очень нужна... Не сердись на меня - ни пальцем, ни словом больше не задену... Ну?
   ...Фима поехала. Явилась она нарочно с опозданием. Все на причале и в лодке уже ждали ее - четверо москвичей, Влас и Ванюшка из пятого класса, веснушчатый, как ствол орешника, рыжеватый малый, предназначенный пугать рыбу, загоняя в бредень. И лодка уже была оформлена как нужно у причальщика: в лодочном паспорте - школьной тетрадке в корочках от "Геометрии" Киселева - стоял штампик со временем убытия и прибытия; и бредень с казаном принесены; и кой-какая еда к юшке припасена, а Фимы все не было.