Страница:
Есенинские строки назойливо звучали в его голове прощанием. На этот раз спокойным, без ненависти, без боли.
До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала мне красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.
Глава 18
Придя домой после встречи с Булевским, Альбина позвонила знакомому юристу.
— Сигизмунд Львович? Это Альбина Дормич беспокоит, здравствуйте. Помните меня?
— Альбина? Боже, да как же это? — картавый голос старого знакомого звучал радостно и удивленно. — Ты выздоровела? Я даже не слышал, что уже пришла в себя!
— Только сегодня пришла в себя, Сигизмунд Львович. Вы простите, у меня мало времени, я вам кратко объясню, в чем дело. Мне надо, чтобы составили для меня парочку документов и привезли их завтра ко мне в больницу. Заодно и нотариуса захватите, прямо там заверим, потому что выйти из больницы я пока не смогу.
— Хорошо, Альбиночка, сделаем. — без лишних вопросов согласился опытный юрист, постоянно имеющий дела со знаменитостями и знающий об их причудах не понаслышке.
Альбина объяснила ему подробно, что она хочет.
— И еще просьба, Сигизмунд Львович, до подписания документов не говорите никому о моем звонке, хорошо?
— Альбиночка, об этом могла бы даже не упоминать. А когда ты… — он запнулся. Суда по бумагам, которые она хотела оформить, Дормич не собиралась возвращаться к своим делам. — Все за тебя очень переживают и молятся о твоем здоровье.
— Спасибо, Сигизмунд Львович. Увидимся завтра часов в десять утра. Спросите в больнице профессора Булевского, он вас проводит ко мне.
Больше она никому звонить не стала. На работе никто не забеспокоится из-за одного дня, да и уже привыкли все к её пропускам. Кто еще? Симонов… Нет, Тёме она вообще ничего не скажет. С того дурацкого вечера они общались очень редко — только на тему Саши. Вновь превратились в чужих людей. Не суждено им, по всей видимости, сблизиться и услышать друг друга в этой жизни. Магнит обратного действия. Притягивает до определенного расстояния, а потом начинается противодействие.
Он, конечно же, услышит о случившемся. Скорее всего, догадается обо всем. Еще одно тяжелое объяснение. А все из-за чего? Из-за собственной трусости.
На следующее утро в десять часов вход в ожоговый центр был окружен журналистами, вооруженными камерами. Руна Дормич, как только получила сообщение от Булевского, что её дочь пришла в себя и просит их зайти к ней в больницу, тут же сообщила журналистам об этом. Зная точно, что новость о выздоровлении Альбины, а значит и снимки с её посещением больницы, украсят первые полосы газет и журналов, Руна не могла пропустить такой шанс вновь очутиться в центре внимания, пусть даже за счет дочери. Они явились с мужем, эффектно одетые, с выражением радости на лицах, широко улыбаясь репортерам. Пообещав дать интервью после встречи с дочерью, они скрылись за дверьми центра. Дальше охрана никого не пустила, следуя строгому наказу самого Булевского.
Альбина ждала их, одетая в джинсы и простую футболку, с перебинтованной головой. Лишь на глазах и в области рта и носа слой бинтов истончался, но увидеть за повязкой ничего было нельзя. Они сидела в кресле, прямая, как струна, готовая к спектаклю.
— Альбиночка, доченька! — запричитала Руна, бросившись обнимать её. — Я так рада, что ты пришла в себя. Мы так беспокоились, мы не знали, что и думать! Столько месяцев в коме — мы уже стали терять надежду!
Альбина осторожно убрала с себя её руки.
— Привет, мама. Как ты?
— Да что я? Я в порядке, вот за тебя переживаем. Какой ужас все, что произошло. Ты знаешь, что этого маньяка посадили в психушку? Он оказался невменяемым психопатом. Вся его квартира была увешана твоими фотографиями, он давно уже выслеживал тебя. Ужас! Хорошо, что не убил!
Альбина передернулась. Хорошо, что не убил. Она понимает вообще, что говорит? Затем она перевела взгляд на отца. Того, по всей видимости, вид дочери тронул намного больше, чем мать. Он стоял, сжав пальцы, не решаясь ни подойти, ни сказать что-либо. Он думал, что увидит её вновь здоровой, раны должны были уже зажить, он не ожидал, что она все еще вынуждена носить повязку. Руна все время отговаривала его ходить в больницу, говорила, что все равно их не пускают к ней, что она ничего не слышит, и, в принципе, была права. А когда утром им позвонили и сообщили, что она пришла в себя, они решили, что теперь к ним вернется их прежняя дочь. Или хотя бы её подобие.
— Что, папа, неприятное зрелище? — усмехнулась Альбина. Она не могла простить им обоим такое равнодушие во время болезни. Если бы они хоть немного попытались ей помочь, она бы не чувствовала бы себя настолько одинокой, один на один со своей бедой.
— Как ты? — тихо спросил отец, не зная, куда деть руки.
— Как видишь. Ничего хорошего. Вышла из комы и обнаружила вместо лица картинку из фильма ужасов. Думаю, мне дорого бы заплатили за одну фотографию этого кошмара. Но этого не будет. Меня никто в таком виде не увидит.
— А что ты будешь делать? Что говорят врачи? Я уверена, что если поехать за границу, они смогут поправить ситуацию, ведь у тебя же есть деньги, дорогая! — заботливо тараторила Руна. — Тебе надо срочно ехать в Швейцарию и проконсультироваться там у врачей.
— Мама, меня здесь осмотрели уже все, кто могли. Ничего нельзя сделать. В общем-то, я пригласила вас сюда для важного дела. Я приняла решение, о котором вам необходимо знать. Папа, скажи, пожалуйста, врачу за дверью, Анне, что она может пригласить юриста.
— Кого?
— Юриста, Сигизмунда Львовича. Он вам все объяснит.
Сигизмунд Львович неторопливо и обстоятельно разложил по полочкам изумленным Руне и Борису Дормич волеизъявление их дочери. Они сначала молчали, ничего не понимая, потом переспросили, не ошибается ли он и что все это значит.
— Не ошибается, — ответила за юриста Альбина. — Все именно так, как он сказал. А значит это то, что отныне я исчезаю с глаз публики, куда — не скажу, на сколько — не знаю. Если у меня получится что-нибудь изменить в своей внешности, я вновь выйду на свет Божий, если нет — значит, никогда не увидимся. Но я буду звонить и давать о себе знать через Катерину, обещаю.
— Да кто она такая, эта Лаврентьева? С чего ты доверяешь свою судьбу в её руки, свои деньги, кто она тебе? — не удержалась Руна. — Ты что, не доверяешь нам, своим родителям? Зачем тебе верить абсолютно чужому человеку?
— Не то, чтобы не доверяю, но не считаю нужным обременять вас своими проблемами. А Катя — она будет моим поверенным. Я её хорошо знаю и не важно, откуда. Я так решила и прошу вас уважать мое желание. В конце концов, это моя жизнь и что хочу, то я с ней и сделаю. Но я решила, что вам надо тоже знать о моем решении. Все-таки, вы мои родители, — помолчав, добавила она.
Анна Себастьяновна подтвердила вменяемость Альбины и шокированные родители поставили подпись о своем согласии на её решение. Альбина решила, что так надежнее. Когда юрист и нотариус ушли, Альбина заставила себя встать и обнять отца с матерью.
— Не переживайте. Это лучше, чем смерть. Мама, ты меня должна понять больше всех — поставь себя на мое место, что бы ты выбрала? Захотела бы выставлять свое уродство на показ? Как горбун в цирке, на всеобщее посмешище и жалость?
Руна отрицательно покачала головой. Как горбун в цирке? Неужели все так плохо? Что скрыто под этими бинтами? Кажется, до неё стало потихоньку доходить, что за трагедия твориться в душе дочери. Но понять её решение насчет Лаврентьевой она все равно не могла.
— Мы бы тоже смогли о тебе позаботиться, — нерешительно произнес отец.
— Ну, подумай сам, что ты говоришь, папа! У тебя столько работы, поездок, ты же постоянно занят, разве тебе до моих проблем? А Катя сможет заменить мне и сиделку и доверенное лицо. Поверьте мне, что так лучше.
Она поговорила с ними еще минут двадцать, выслушала последние сплетни о знакомых, а потом сослалась на сильную усталость, начала прощаться.
— Так мы тебя теперь вообще не увидим? — отец никак не мог принять этот факт.
— Пока ничего не знаю, но временно — да, я не буду никому показываться и даже вам. Не ищите меня, не мучайте Лаврентьеву, она все равно не скажет, где я. Я постараюсь сама с вами связываться.
Крокодильи слезы и причитания матери, испуганные непониманием глаза отца, торопливое прощание, и вот уже расстроенные, держащиеся с большим достоинством Руна и Борис Дормич дают интервью окружившим их журналистам и репортерам о том, что их дочь исчезает в поисках возможных методов лечения на некоторое время и передает управление всем свои имуществом некой Катерине Лаврентьевой.
На самом деле они уже практически смирились с тем, что дочь для них потеряна, они даже не ожидали, что она выйдет из состояния комы, поэтому решение Альбины ни с кем не видеться шокировало их своей сутью, но морально их это травмировало не так уж и сильно. Для журналистов же это являлось горячей новостью и вот уже самые ретивые устроили засаду у больницы в надежде поймать момент выписки Дормич и разнюхать, кто же это такая — загадочная никому неизвестная Лаврентьева. Их ждало разочарование — к вечеру им сообщили, что Дормич уже покинула ожоговый центр через запасной вход и что место её нахождения в настоящий момент неизвестно.
— Сигизмунд Львович? Это Альбина Дормич беспокоит, здравствуйте. Помните меня?
— Альбина? Боже, да как же это? — картавый голос старого знакомого звучал радостно и удивленно. — Ты выздоровела? Я даже не слышал, что уже пришла в себя!
— Только сегодня пришла в себя, Сигизмунд Львович. Вы простите, у меня мало времени, я вам кратко объясню, в чем дело. Мне надо, чтобы составили для меня парочку документов и привезли их завтра ко мне в больницу. Заодно и нотариуса захватите, прямо там заверим, потому что выйти из больницы я пока не смогу.
— Хорошо, Альбиночка, сделаем. — без лишних вопросов согласился опытный юрист, постоянно имеющий дела со знаменитостями и знающий об их причудах не понаслышке.
Альбина объяснила ему подробно, что она хочет.
— И еще просьба, Сигизмунд Львович, до подписания документов не говорите никому о моем звонке, хорошо?
— Альбиночка, об этом могла бы даже не упоминать. А когда ты… — он запнулся. Суда по бумагам, которые она хотела оформить, Дормич не собиралась возвращаться к своим делам. — Все за тебя очень переживают и молятся о твоем здоровье.
— Спасибо, Сигизмунд Львович. Увидимся завтра часов в десять утра. Спросите в больнице профессора Булевского, он вас проводит ко мне.
Больше она никому звонить не стала. На работе никто не забеспокоится из-за одного дня, да и уже привыкли все к её пропускам. Кто еще? Симонов… Нет, Тёме она вообще ничего не скажет. С того дурацкого вечера они общались очень редко — только на тему Саши. Вновь превратились в чужих людей. Не суждено им, по всей видимости, сблизиться и услышать друг друга в этой жизни. Магнит обратного действия. Притягивает до определенного расстояния, а потом начинается противодействие.
Он, конечно же, услышит о случившемся. Скорее всего, догадается обо всем. Еще одно тяжелое объяснение. А все из-за чего? Из-за собственной трусости.
На следующее утро в десять часов вход в ожоговый центр был окружен журналистами, вооруженными камерами. Руна Дормич, как только получила сообщение от Булевского, что её дочь пришла в себя и просит их зайти к ней в больницу, тут же сообщила журналистам об этом. Зная точно, что новость о выздоровлении Альбины, а значит и снимки с её посещением больницы, украсят первые полосы газет и журналов, Руна не могла пропустить такой шанс вновь очутиться в центре внимания, пусть даже за счет дочери. Они явились с мужем, эффектно одетые, с выражением радости на лицах, широко улыбаясь репортерам. Пообещав дать интервью после встречи с дочерью, они скрылись за дверьми центра. Дальше охрана никого не пустила, следуя строгому наказу самого Булевского.
Альбина ждала их, одетая в джинсы и простую футболку, с перебинтованной головой. Лишь на глазах и в области рта и носа слой бинтов истончался, но увидеть за повязкой ничего было нельзя. Они сидела в кресле, прямая, как струна, готовая к спектаклю.
— Альбиночка, доченька! — запричитала Руна, бросившись обнимать её. — Я так рада, что ты пришла в себя. Мы так беспокоились, мы не знали, что и думать! Столько месяцев в коме — мы уже стали терять надежду!
Альбина осторожно убрала с себя её руки.
— Привет, мама. Как ты?
— Да что я? Я в порядке, вот за тебя переживаем. Какой ужас все, что произошло. Ты знаешь, что этого маньяка посадили в психушку? Он оказался невменяемым психопатом. Вся его квартира была увешана твоими фотографиями, он давно уже выслеживал тебя. Ужас! Хорошо, что не убил!
Альбина передернулась. Хорошо, что не убил. Она понимает вообще, что говорит? Затем она перевела взгляд на отца. Того, по всей видимости, вид дочери тронул намного больше, чем мать. Он стоял, сжав пальцы, не решаясь ни подойти, ни сказать что-либо. Он думал, что увидит её вновь здоровой, раны должны были уже зажить, он не ожидал, что она все еще вынуждена носить повязку. Руна все время отговаривала его ходить в больницу, говорила, что все равно их не пускают к ней, что она ничего не слышит, и, в принципе, была права. А когда утром им позвонили и сообщили, что она пришла в себя, они решили, что теперь к ним вернется их прежняя дочь. Или хотя бы её подобие.
— Что, папа, неприятное зрелище? — усмехнулась Альбина. Она не могла простить им обоим такое равнодушие во время болезни. Если бы они хоть немного попытались ей помочь, она бы не чувствовала бы себя настолько одинокой, один на один со своей бедой.
— Как ты? — тихо спросил отец, не зная, куда деть руки.
— Как видишь. Ничего хорошего. Вышла из комы и обнаружила вместо лица картинку из фильма ужасов. Думаю, мне дорого бы заплатили за одну фотографию этого кошмара. Но этого не будет. Меня никто в таком виде не увидит.
— А что ты будешь делать? Что говорят врачи? Я уверена, что если поехать за границу, они смогут поправить ситуацию, ведь у тебя же есть деньги, дорогая! — заботливо тараторила Руна. — Тебе надо срочно ехать в Швейцарию и проконсультироваться там у врачей.
— Мама, меня здесь осмотрели уже все, кто могли. Ничего нельзя сделать. В общем-то, я пригласила вас сюда для важного дела. Я приняла решение, о котором вам необходимо знать. Папа, скажи, пожалуйста, врачу за дверью, Анне, что она может пригласить юриста.
— Кого?
— Юриста, Сигизмунда Львовича. Он вам все объяснит.
Сигизмунд Львович неторопливо и обстоятельно разложил по полочкам изумленным Руне и Борису Дормич волеизъявление их дочери. Они сначала молчали, ничего не понимая, потом переспросили, не ошибается ли он и что все это значит.
— Не ошибается, — ответила за юриста Альбина. — Все именно так, как он сказал. А значит это то, что отныне я исчезаю с глаз публики, куда — не скажу, на сколько — не знаю. Если у меня получится что-нибудь изменить в своей внешности, я вновь выйду на свет Божий, если нет — значит, никогда не увидимся. Но я буду звонить и давать о себе знать через Катерину, обещаю.
— Да кто она такая, эта Лаврентьева? С чего ты доверяешь свою судьбу в её руки, свои деньги, кто она тебе? — не удержалась Руна. — Ты что, не доверяешь нам, своим родителям? Зачем тебе верить абсолютно чужому человеку?
— Не то, чтобы не доверяю, но не считаю нужным обременять вас своими проблемами. А Катя — она будет моим поверенным. Я её хорошо знаю и не важно, откуда. Я так решила и прошу вас уважать мое желание. В конце концов, это моя жизнь и что хочу, то я с ней и сделаю. Но я решила, что вам надо тоже знать о моем решении. Все-таки, вы мои родители, — помолчав, добавила она.
Анна Себастьяновна подтвердила вменяемость Альбины и шокированные родители поставили подпись о своем согласии на её решение. Альбина решила, что так надежнее. Когда юрист и нотариус ушли, Альбина заставила себя встать и обнять отца с матерью.
— Не переживайте. Это лучше, чем смерть. Мама, ты меня должна понять больше всех — поставь себя на мое место, что бы ты выбрала? Захотела бы выставлять свое уродство на показ? Как горбун в цирке, на всеобщее посмешище и жалость?
Руна отрицательно покачала головой. Как горбун в цирке? Неужели все так плохо? Что скрыто под этими бинтами? Кажется, до неё стало потихоньку доходить, что за трагедия твориться в душе дочери. Но понять её решение насчет Лаврентьевой она все равно не могла.
— Мы бы тоже смогли о тебе позаботиться, — нерешительно произнес отец.
— Ну, подумай сам, что ты говоришь, папа! У тебя столько работы, поездок, ты же постоянно занят, разве тебе до моих проблем? А Катя сможет заменить мне и сиделку и доверенное лицо. Поверьте мне, что так лучше.
Она поговорила с ними еще минут двадцать, выслушала последние сплетни о знакомых, а потом сослалась на сильную усталость, начала прощаться.
— Так мы тебя теперь вообще не увидим? — отец никак не мог принять этот факт.
— Пока ничего не знаю, но временно — да, я не буду никому показываться и даже вам. Не ищите меня, не мучайте Лаврентьеву, она все равно не скажет, где я. Я постараюсь сама с вами связываться.
Крокодильи слезы и причитания матери, испуганные непониманием глаза отца, торопливое прощание, и вот уже расстроенные, держащиеся с большим достоинством Руна и Борис Дормич дают интервью окружившим их журналистам и репортерам о том, что их дочь исчезает в поисках возможных методов лечения на некоторое время и передает управление всем свои имуществом некой Катерине Лаврентьевой.
На самом деле они уже практически смирились с тем, что дочь для них потеряна, они даже не ожидали, что она выйдет из состояния комы, поэтому решение Альбины ни с кем не видеться шокировало их своей сутью, но морально их это травмировало не так уж и сильно. Для журналистов же это являлось горячей новостью и вот уже самые ретивые устроили засаду у больницы в надежде поймать момент выписки Дормич и разнюхать, кто же это такая — загадочная никому неизвестная Лаврентьева. Их ждало разочарование — к вечеру им сообщили, что Дормич уже покинула ожоговый центр через запасной вход и что место её нахождения в настоящий момент неизвестно.
Глава 19
Симонов пришел с работы уставший и только и мечтал о том, как поскорее заснуть. Мать накормила ужином, завела, как всегда, разговор о том, как прошел день, плавно перешедший в извечную тему о его холостяцкой жизни и слишком редких визитах домой. У него была своя квартира, но так как ужинать у матери было куда удобнее, он иногда все еще ночевал у родителей. Отца в этот вечер не было — укатил в командировку на конференцию. При отце мать не так наседала с женитьбой, так как он всегда горой стоял за сына, повторяя свое любимое «пусть сначала встанет на ноги попрочнее», зато без него она объединялась с дочерью и вместе они обрушивали шквал упреков и советов. Симонов слушал, не вникая, думал о своем и делал вид, что соглашается со сказанным.
Что творилось на самом деле в его душе по этому поводу, мать, конечно, не догадывалась. Да и никто не догадывался. Ведь о том случае с Альбиной не знал никто. Сбежавший, как преступник, Артем, зарылся с головой в учебу, с Олегом продолжал общаться лишь изредка, избегая встречаться с ним и его знакомыми. Избегая увидеть Альбину. Ему казалось — если он увидит её еще раз, окажется рядом, почувствует аромат её кожи, он больше не сможет противится. А он не хотел сдаваться.
Он боролся с собственными слабостями с раннего детства, пытаясь измениться, вырвать себя из замкнутого круга астенических страданий. Уже в возрасте трех-четырех лет можно было определить, что Тема — ярко выраженный астеник по натуре. Любое неосторожное слово, брошенное в его адрес, резало, как по живому, неумение ответить вызывало желание, чтобы все просто отстали от него. Про таких детей говорят, что они очень впечатлительны и пугливы, и это правда. Только вот детям от таких «диагнозов» ничуть не легче. В школе Тема частенько страдал от собственной робости, особенно на фоне более решительных и порой агрессивных сверстников, доводивших его только лишь по причине его слабости, неумения дать отпор наглости. Тема в ответ на злые шутки лишь сжимал кулаки, бледнел от злости, но ничего не предпринимал, а потом в итоге краснел за собственное бездействие.
С возрастом он сумел побороть детские страхи, научился владеть собой и адаптировался к окружающей среде. Никто уже и не вспоминал о пугливом мальчике, глядя на спокойного уравновешенного парня, прекрасно ладящего с окружающими, имеющего множество друзей и четкие цели в жизни. Но где-то в глубине души обидные воспоминания детства все же остались, а все страхи трансформировались в один большой — боязнь, что его обвинят в том, что он боится. И иногда поступки его поддавались влиянию этого страха. Так и тогда, с Альбиной, он был уверен, что поступи он иначе, все обвинят его в слабости характера, в малодушии, предательстве «истинно мужских ценностей» в угоду теплому местечку под женским каблучком.
Поначалу он не сомневался в правильности своего решения. И хотя перед глазами постоянно вставали полные ужаса и тоски глаза Альбины, он верил, что они оба тогда заблудились, поддались сиюминутному желанию. Первое сомнение кольнуло его, когда Олег сообщил между прочим, что Дормич его бросила. Почти сразу же после побега Тёмы. Значило ли это, что Олег для неё ничего не значил и его попытка наступить на горло чувствам оказалась бесполезной жертвой? Он не хотел копаться в этом. Он просто начал жить жизнью без неё. Спрятал все её фотографии, стер все видеозаписи.
Через несколько лет он даже пережил кратковременную женитьбу. Они вместе учились и, как это часто бывает, приняли наличие общих интересов и дружбы за любовь. Прожили они с Тиной год, ни плохо, ни хорошо. Не ругались, не изменяли друг другу, проводили вместе вечера, но через год поняли совершенно ясно, что любви нет и не было. Поняли это тогда, когда жена его влюбилась. Влюбилась по настоящему — страсть, страдания, слезы, встречи украдкой. Долго она тянуть с этим не стала — призналась во всем и попросила развода. Он хорошо помнил тот разговор. Тина съездила на научный форум а после поездки сразу же все и выложила. Она сидела в кресле, уютно подвернув под себя ноги, счастливая в своих ощущениях, с блестящими глазами. Совершенно другая Тина,
— Я больше не смогу с тобой спать, — заявила она.
— Почему?
Он удивился. Он знал, что в ней происходят перемены, чувствовал, что что-то грядет, но не ожидал такого заявления.
— Потому что я тебе изменила.
Он молчал.
— Не хочешь узнать с кем?
— Какая теперь разница?
— Большая. Я изменила не по дурости. Я влюбилась. Понимаешь?
Голос её звучал спокойно, она вовсе не оправдывалась. Она просто объясняла ему, как объясняют маленькому ребенку, что вне стен дома есть еще огромный мир, который стоит того, что бы его познать.
— Я полюбила человека и ухожу жить к нему.
— Разве нам было плохо вдвоем?
— Мы совершили с тобой ошибку. Мы не любили друг друга. Разве ты не видишь этого? Мы просто хорошие друзья, не более. Мне не с чем было сравнить раньше, но теперь… Теперь я не могу лгать ни себе, ни тебе. Это не любовь.
Он прикрыл глаза. А что тогда любовь? Глупый вопрос. Кому, как не ему, знать об этом.
— Мне очень жаль, — ответил он спокойно.
— Мне тоже, — отозвалась Тина. — Но, поверь, так лучше. Я не могу отпустить свой шанс на любовь. А вдруг этого больше не повториться в моей жизни? Я не хочу рисковать. Мне жаль, что приходится ради этого бросать тебя, поверь, я не желаю тебе зла. Но когда ты встретишь свою любовь, тогда ты поймешь, о чем я говорю. Ты тоже не захочешь отпускать свой шанс на счастье.
— А ты уверена, что любовь и счастье — идентичные понятия?
— Да, уверена. Не думай, что я идеалистка. Любовь — это не билет в счастливую жизнь, я отлично это понимаю. Но точно знаю, что, не войдя в эту дверь, я никогда не узнаю, что значит «жить».
Тёма отпустил её с миром. Да и что оставалось делать? Она была права. Права во всем, кроме одного. Свой шанс почувствовать «что значит жить» он давно упустил. Не просто упустил — растоптал и выбросил.
После этого он больше никогда ни с кем не сходился надолго. Да и работа поглотила практически все его время. От образа Альбины было не так-то легко избавиться. Она все время мелькала то на обложках журналов, то на телевидении, то на рекламных счетах. Как назло, его сестренка сотворила из неё чуть ли не идола, украсив свою комнату вырезкам с её фотографиями. Словно судьба постоянно напоминала ему о его малодушном побеге. Скандальные истории с наркотиками, влиятельные любовники, надменное лицо… От чего она бежала? Он ведь знал её настоящую, знал, насколько она отличается от вылепленного экранного образа. Маска, скрывающая истину. Ему казалось, что он видит её насквозь, видит искусственную кожу, натянутую в угоду славе. Пару раз возникал дурацкий вопрос — а если бы они тогда не расстались, какой бы стала её жизнь? Хотелось верить, что другой, верить, что в искусственной коже не было бы смысла. Но логика вещей говорила за то, что она не поступилась бы своими интересами. А, значит, он был прав, оставив её. Им было явно не по пути.
А потом он узнал о том, что Альбину облили кислотой. Как врач, он знал, чем это грозит. Знал о последствиях. Знал о пожизненном уродстве. Знал так же, что Альбина слишком горда, чтобы жить с таким уродством. Идти к ней в больницу не хватало моральных сил. Находилось тысяча причин, чтобы этого не делать. Он начала читать глянцевые журналы, жадно выискивая любую информацию о ней. Почему-то подсознательно Тёма все время боялся открыть однажды журнал и прочесть о её самоубийстве.
Жизнь не давала расслабиться. Появился Сашка. Вслед за ним появилась Катя.
Артем продолжал ужинать, думая о перипетиях жизни, а мама с сестренкой тем временем продолжали тему о вреде холостяцкой жизни, отбив в итоге у Артёма всякий аппетит. Он заперся у себя в комнате, решил проверить почту перед тем, как лечь спать. Загрузив почту, он среди прочих обнаружил письмо от неизвестного адресата.
В тот же вечер одновременно несколько человек подскочили на своих диванах и креслах, указывая в немом изумлении пальцем на экран, где по новостям передали о странном желании известной телеведущей и фотомодели Альбины Дормич. В следующую минуту сотрудники лаборатории НИИ Микробиологии обрывали телефоны, обсуждая невероятную новость — сомнений быть не могло, речь шла именно об их Лаврентьевой, теперь понятно её невесть откуда взявшиеся шмотки, косметика, деньги и уверенность в себе. Загадочная история взбудоражила умы всех, кто знал Катерину, а практичная Людочка даже успела продать информацию о местонахождении Лаврентьевой первому каналу. На следующее утро, когда Альбина-Катерина явилась в лабораторию, к её неудивлению (рано или поздно этого следовало ожидать!) в комнате находились несколько журналистов, работающих над интервью с Молчановой и Мариной Степановной, при этом Людочка не скупилась на детали, а Марина Степановна лишь отметила, что не удивлена выбором Дормич, так как считает Катерину очень порядочным и милым человеком.
Альбина неслышно остановилась в дверном проеме, с улыбкой слушая откровения Людочки об их неземной дружбе. Наконец, Молчанова первая заметила её и с возгласом «Привет, Катюша» бросилась обниматься. Альбина равнодушно снесла её поцелуи и с улыбкой заговорщика подмигнула Марине Степановне. Журналисты защелкали фотоаппаратами, изучая при этом каждую деталь внешности распорядительницы судьбы и денег звезды.
— Ну, господа, у меня не так много времени, так что, если у вас есть вопросы, уложитесь в десять минут.
Даже Молчанова не смогла удержать на своем лице выражение деланной радости и сменила его на разинутый рот и округлившиеся глаза. И это Лаврентьева? Тихоня, бесцветная улитка Лаврентьева общается с журналистами, как будто только этим и занималась всю жизнь! Альбина тем временем устроилась поудобнее в потрепанном казенном кресле, изящно сложила ноги, обтянутые бежевыми брюками, и приготовилась к интервью. Вопросы посыпались один за другим.
— Как давно вы знаете Альбину Дормич?
— В каких вы с ней отношениях?
— Когда родилось скандальное решение Дормич?
— Где сейчас Дормич?
— Что у вас в планах?
— Что ощущает Катерина, проснувшаяся в один миг знаменитостью?
Альбине стоило немалых трудов не менять спокойного и приветливого выражения лица. Впрочем, она должна была быть готова к тому, что, собственно, судьба Дормич и её нового образа будет интересовать публику только через призму скандальности и «жареных новостей», а не сквозь человеческий фактор.
Приняв решение представиться свету официальным представителем Дормич, она продумала свою легенду для прессы. Да, они знакомы с Дормич давно, с тех пор, как та попала в ожоговый центр, так как сама провела там не один месяц и тоже прошла через ужас боли, комы, и даже потерю памяти. На самом деле Дормич не была в коме все это время, но психологическая травма была слишком велика и она просто не хотела никого видеть. Единственным человеком, с которым общалась Альбина все эти месяцы, была Катерина. О решении Дормич Катя узнала в последний момент и считает, что она справится с этим, учитывая, что Альбина постоянно будет консультировать её.
Больше этого Лаврентьева рассказывать отказалась, сославшись на уговор с Дормич. Выложив свою легенду, Альбина сказала, что время на прессу истекло и выпроводила всех из лаборатории.
Людочка и Марина Степановна изумленно молчали. Информация увеличивалась, как снежная лавина. Они, конечно, давно заподозрили, что в жизни Лаврентьевой, кроме автокатастрофы и амнезии, произошли и другие перемены, но даже наблюдая колоссальные изменения в её поведении, они не могли предсказать такого поворота событий.
— Так вот оно что, Катя…. — многозначительно промолвила Людочка. — Ты у нас теперь ближайшая подруга звезды, можно сказать, сама звездою стала. Ты уж не забудь о нас, твоих сотрудницах, когда будешь сотнями тысяч долларов ворочать.
— Да уж, не забуду, — усмехнулась Альбина. — Особенно твою дружбу, Людочка, ни за что на свете не забуду.
— Я опоздала? — прервала их влетевшая в комнату Виолетта Горячева, предупрежденная Молчановой о журналистах.
— Пропустила самое интересное. — Альбина, покачивая ногой, наблюдала за её выражением лица, которое никак не могло решить, что изобразить.
— Так мы теперь можем гордиться своим знакомством с тобой? — Виолетта, наконец, решила, что новый статус Лаврентьевой в любом случае не ставит её на одну степень с ней самой, и подумала, что не стоит изменять своему вечному высокомерному и снисходительному тону. — Звезда, да и только!
— У тебя какие-то с этим проблемы, Виолетта? Или ты просто расстроена, что опоздала и не попала в свет прожекторов?
— Ой, держите меня! — захохотала Горячева. — Ты думаешь, что о тебе будут говорить больше двух дней? Да что из себя представляешь? Приспешницу при больной фотомодели? Ну, поудивляются все, с чего это ты стала её выбором, и забудут. А я, если захочу, в любой момент могу себе интервью организовать.
— Да ну? — Альбина подняла брови. — Только отчего я раньше тебя нигде не видела по телевизору? А может, ты и мелькнула в рубрике «Синие чулки науки», да только никто не заметил?
Виолетта сжала губы, с метнув ненавистный взгляд на Лаврентьеву.
— Да что ты себе позволяешь? Думаешь, из грязи в князи выбралась? Да только до князей тебе еще далеко, милочка. Тут одной дружбы с известной калекой маловато будет.
— Ладно, подружки, — кинула насмешливый взгляд Альбина на Молчанову. — Некогда мне тут ерундой заниматься. Пойду я загляну к шефу. Думаю, пора мне ему сообщить радостную новость, что, наконец, покидаю его и избавляю от бельма на глазу лаборатории. И как это он не примчался на журналистскую сходку?
Что творилось на самом деле в его душе по этому поводу, мать, конечно, не догадывалась. Да и никто не догадывался. Ведь о том случае с Альбиной не знал никто. Сбежавший, как преступник, Артем, зарылся с головой в учебу, с Олегом продолжал общаться лишь изредка, избегая встречаться с ним и его знакомыми. Избегая увидеть Альбину. Ему казалось — если он увидит её еще раз, окажется рядом, почувствует аромат её кожи, он больше не сможет противится. А он не хотел сдаваться.
Он боролся с собственными слабостями с раннего детства, пытаясь измениться, вырвать себя из замкнутого круга астенических страданий. Уже в возрасте трех-четырех лет можно было определить, что Тема — ярко выраженный астеник по натуре. Любое неосторожное слово, брошенное в его адрес, резало, как по живому, неумение ответить вызывало желание, чтобы все просто отстали от него. Про таких детей говорят, что они очень впечатлительны и пугливы, и это правда. Только вот детям от таких «диагнозов» ничуть не легче. В школе Тема частенько страдал от собственной робости, особенно на фоне более решительных и порой агрессивных сверстников, доводивших его только лишь по причине его слабости, неумения дать отпор наглости. Тема в ответ на злые шутки лишь сжимал кулаки, бледнел от злости, но ничего не предпринимал, а потом в итоге краснел за собственное бездействие.
С возрастом он сумел побороть детские страхи, научился владеть собой и адаптировался к окружающей среде. Никто уже и не вспоминал о пугливом мальчике, глядя на спокойного уравновешенного парня, прекрасно ладящего с окружающими, имеющего множество друзей и четкие цели в жизни. Но где-то в глубине души обидные воспоминания детства все же остались, а все страхи трансформировались в один большой — боязнь, что его обвинят в том, что он боится. И иногда поступки его поддавались влиянию этого страха. Так и тогда, с Альбиной, он был уверен, что поступи он иначе, все обвинят его в слабости характера, в малодушии, предательстве «истинно мужских ценностей» в угоду теплому местечку под женским каблучком.
Поначалу он не сомневался в правильности своего решения. И хотя перед глазами постоянно вставали полные ужаса и тоски глаза Альбины, он верил, что они оба тогда заблудились, поддались сиюминутному желанию. Первое сомнение кольнуло его, когда Олег сообщил между прочим, что Дормич его бросила. Почти сразу же после побега Тёмы. Значило ли это, что Олег для неё ничего не значил и его попытка наступить на горло чувствам оказалась бесполезной жертвой? Он не хотел копаться в этом. Он просто начал жить жизнью без неё. Спрятал все её фотографии, стер все видеозаписи.
Через несколько лет он даже пережил кратковременную женитьбу. Они вместе учились и, как это часто бывает, приняли наличие общих интересов и дружбы за любовь. Прожили они с Тиной год, ни плохо, ни хорошо. Не ругались, не изменяли друг другу, проводили вместе вечера, но через год поняли совершенно ясно, что любви нет и не было. Поняли это тогда, когда жена его влюбилась. Влюбилась по настоящему — страсть, страдания, слезы, встречи украдкой. Долго она тянуть с этим не стала — призналась во всем и попросила развода. Он хорошо помнил тот разговор. Тина съездила на научный форум а после поездки сразу же все и выложила. Она сидела в кресле, уютно подвернув под себя ноги, счастливая в своих ощущениях, с блестящими глазами. Совершенно другая Тина,
— Я больше не смогу с тобой спать, — заявила она.
— Почему?
Он удивился. Он знал, что в ней происходят перемены, чувствовал, что что-то грядет, но не ожидал такого заявления.
— Потому что я тебе изменила.
Он молчал.
— Не хочешь узнать с кем?
— Какая теперь разница?
— Большая. Я изменила не по дурости. Я влюбилась. Понимаешь?
Голос её звучал спокойно, она вовсе не оправдывалась. Она просто объясняла ему, как объясняют маленькому ребенку, что вне стен дома есть еще огромный мир, который стоит того, что бы его познать.
— Я полюбила человека и ухожу жить к нему.
— Разве нам было плохо вдвоем?
— Мы совершили с тобой ошибку. Мы не любили друг друга. Разве ты не видишь этого? Мы просто хорошие друзья, не более. Мне не с чем было сравнить раньше, но теперь… Теперь я не могу лгать ни себе, ни тебе. Это не любовь.
Он прикрыл глаза. А что тогда любовь? Глупый вопрос. Кому, как не ему, знать об этом.
— Мне очень жаль, — ответил он спокойно.
— Мне тоже, — отозвалась Тина. — Но, поверь, так лучше. Я не могу отпустить свой шанс на любовь. А вдруг этого больше не повториться в моей жизни? Я не хочу рисковать. Мне жаль, что приходится ради этого бросать тебя, поверь, я не желаю тебе зла. Но когда ты встретишь свою любовь, тогда ты поймешь, о чем я говорю. Ты тоже не захочешь отпускать свой шанс на счастье.
— А ты уверена, что любовь и счастье — идентичные понятия?
— Да, уверена. Не думай, что я идеалистка. Любовь — это не билет в счастливую жизнь, я отлично это понимаю. Но точно знаю, что, не войдя в эту дверь, я никогда не узнаю, что значит «жить».
Тёма отпустил её с миром. Да и что оставалось делать? Она была права. Права во всем, кроме одного. Свой шанс почувствовать «что значит жить» он давно упустил. Не просто упустил — растоптал и выбросил.
После этого он больше никогда ни с кем не сходился надолго. Да и работа поглотила практически все его время. От образа Альбины было не так-то легко избавиться. Она все время мелькала то на обложках журналов, то на телевидении, то на рекламных счетах. Как назло, его сестренка сотворила из неё чуть ли не идола, украсив свою комнату вырезкам с её фотографиями. Словно судьба постоянно напоминала ему о его малодушном побеге. Скандальные истории с наркотиками, влиятельные любовники, надменное лицо… От чего она бежала? Он ведь знал её настоящую, знал, насколько она отличается от вылепленного экранного образа. Маска, скрывающая истину. Ему казалось, что он видит её насквозь, видит искусственную кожу, натянутую в угоду славе. Пару раз возникал дурацкий вопрос — а если бы они тогда не расстались, какой бы стала её жизнь? Хотелось верить, что другой, верить, что в искусственной коже не было бы смысла. Но логика вещей говорила за то, что она не поступилась бы своими интересами. А, значит, он был прав, оставив её. Им было явно не по пути.
А потом он узнал о том, что Альбину облили кислотой. Как врач, он знал, чем это грозит. Знал о последствиях. Знал о пожизненном уродстве. Знал так же, что Альбина слишком горда, чтобы жить с таким уродством. Идти к ней в больницу не хватало моральных сил. Находилось тысяча причин, чтобы этого не делать. Он начала читать глянцевые журналы, жадно выискивая любую информацию о ней. Почему-то подсознательно Тёма все время боялся открыть однажды журнал и прочесть о её самоубийстве.
Жизнь не давала расслабиться. Появился Сашка. Вслед за ним появилась Катя.
Артем продолжал ужинать, думая о перипетиях жизни, а мама с сестренкой тем временем продолжали тему о вреде холостяцкой жизни, отбив в итоге у Артёма всякий аппетит. Он заперся у себя в комнате, решил проверить почту перед тем, как лечь спать. Загрузив почту, он среди прочих обнаружил письмо от неизвестного адресата.
«Здравствуйте, Артем Данилович!Артем перечитал еще раз, подумав, что кто-то просто дурачится или ошибся. Но его имя и упоминание его профессии не могло быть случайным совпадением. Он иногда давал консультации для одной частной клиники, и они платили ему и за консультации по интернету. Но обычно вопросы эти приходили со страницы этой клиники, а не в частном порядке. Он пожал плечами и склонился над клавиатурой.
Вы врач, а потому не станете отказывать человеку в совете, от которого, возможно, зависит жизнь. Дело в том, что меня беспокоят сильные боли, от которых ничего не помогает. Я уже отчаялась найти средство, способное избавить меня от них. Жизнь постепенно превращается в ад.
С уважением»
«Здравствуйте,Занимаясь ответами на другие вопросы, он потратил около часу, пока не закончил со всеми письмами. Уже собираясь отключится от сети, он увидел новое сообщение.
К сожалению, вы дали слишком мало информации, чтобы я мог сделать какие-либо выводы. Скорее всего, вам понадобится тщательное обследование. Приходите в нашу клинику, и мы с радостью вам поможем.
А.Д. Симонов»
«Спасибо, что откликнулись. Трудно описать подробнее мою проблему. Вам приходилось видеть людей, одна часть которых день за днем, кусочек за кусочком убивает другую? И та, вторая, часть, старательно пытается ускользнуть, выжить, не дать поглотить себя целиком, цепляется за каждую возможность, каждое укрытие, но ей это плохо удается. И это больно. Есть ли средство от этой боли? Есть ли обследование, способное выявить и остановить процесс?Я подозреваю, что есть, но подозреваю так же, что средство это не менее болезненное, чем сама болезнь, потому как резать придется по живому, чтобы удалить всю ту мерзость и отвращение, которые питают убийцу — пожирательницу. Или вы думаете иначе?»Теперь у Симонова уже не оставалось сомнений, что письмо не по адресу. Но что-то его удержало от того, чтобы стереть его.
«Думаю, вернее, я уверен, что вам необходимо посетить нашу клинику, где работают замечательные психологи. Возможно, они решат вашу проблему.На этом он выключил компьютер и отправился спать, смертельно уставший. Эти консультации отнимали довольно много времени, и писем становилось все больше и больше. Пожалуй, пора от них отказаться, иначе ни на что больше времени оставаться не будет.
А.Д. Симонов»
В тот же вечер одновременно несколько человек подскочили на своих диванах и креслах, указывая в немом изумлении пальцем на экран, где по новостям передали о странном желании известной телеведущей и фотомодели Альбины Дормич. В следующую минуту сотрудники лаборатории НИИ Микробиологии обрывали телефоны, обсуждая невероятную новость — сомнений быть не могло, речь шла именно об их Лаврентьевой, теперь понятно её невесть откуда взявшиеся шмотки, косметика, деньги и уверенность в себе. Загадочная история взбудоражила умы всех, кто знал Катерину, а практичная Людочка даже успела продать информацию о местонахождении Лаврентьевой первому каналу. На следующее утро, когда Альбина-Катерина явилась в лабораторию, к её неудивлению (рано или поздно этого следовало ожидать!) в комнате находились несколько журналистов, работающих над интервью с Молчановой и Мариной Степановной, при этом Людочка не скупилась на детали, а Марина Степановна лишь отметила, что не удивлена выбором Дормич, так как считает Катерину очень порядочным и милым человеком.
Альбина неслышно остановилась в дверном проеме, с улыбкой слушая откровения Людочки об их неземной дружбе. Наконец, Молчанова первая заметила её и с возгласом «Привет, Катюша» бросилась обниматься. Альбина равнодушно снесла её поцелуи и с улыбкой заговорщика подмигнула Марине Степановне. Журналисты защелкали фотоаппаратами, изучая при этом каждую деталь внешности распорядительницы судьбы и денег звезды.
— Ну, господа, у меня не так много времени, так что, если у вас есть вопросы, уложитесь в десять минут.
Даже Молчанова не смогла удержать на своем лице выражение деланной радости и сменила его на разинутый рот и округлившиеся глаза. И это Лаврентьева? Тихоня, бесцветная улитка Лаврентьева общается с журналистами, как будто только этим и занималась всю жизнь! Альбина тем временем устроилась поудобнее в потрепанном казенном кресле, изящно сложила ноги, обтянутые бежевыми брюками, и приготовилась к интервью. Вопросы посыпались один за другим.
— Как давно вы знаете Альбину Дормич?
— В каких вы с ней отношениях?
— Когда родилось скандальное решение Дормич?
— Где сейчас Дормич?
— Что у вас в планах?
— Что ощущает Катерина, проснувшаяся в один миг знаменитостью?
Альбине стоило немалых трудов не менять спокойного и приветливого выражения лица. Впрочем, она должна была быть готова к тому, что, собственно, судьба Дормич и её нового образа будет интересовать публику только через призму скандальности и «жареных новостей», а не сквозь человеческий фактор.
Приняв решение представиться свету официальным представителем Дормич, она продумала свою легенду для прессы. Да, они знакомы с Дормич давно, с тех пор, как та попала в ожоговый центр, так как сама провела там не один месяц и тоже прошла через ужас боли, комы, и даже потерю памяти. На самом деле Дормич не была в коме все это время, но психологическая травма была слишком велика и она просто не хотела никого видеть. Единственным человеком, с которым общалась Альбина все эти месяцы, была Катерина. О решении Дормич Катя узнала в последний момент и считает, что она справится с этим, учитывая, что Альбина постоянно будет консультировать её.
Больше этого Лаврентьева рассказывать отказалась, сославшись на уговор с Дормич. Выложив свою легенду, Альбина сказала, что время на прессу истекло и выпроводила всех из лаборатории.
Людочка и Марина Степановна изумленно молчали. Информация увеличивалась, как снежная лавина. Они, конечно, давно заподозрили, что в жизни Лаврентьевой, кроме автокатастрофы и амнезии, произошли и другие перемены, но даже наблюдая колоссальные изменения в её поведении, они не могли предсказать такого поворота событий.
— Так вот оно что, Катя…. — многозначительно промолвила Людочка. — Ты у нас теперь ближайшая подруга звезды, можно сказать, сама звездою стала. Ты уж не забудь о нас, твоих сотрудницах, когда будешь сотнями тысяч долларов ворочать.
— Да уж, не забуду, — усмехнулась Альбина. — Особенно твою дружбу, Людочка, ни за что на свете не забуду.
— Я опоздала? — прервала их влетевшая в комнату Виолетта Горячева, предупрежденная Молчановой о журналистах.
— Пропустила самое интересное. — Альбина, покачивая ногой, наблюдала за её выражением лица, которое никак не могло решить, что изобразить.
— Так мы теперь можем гордиться своим знакомством с тобой? — Виолетта, наконец, решила, что новый статус Лаврентьевой в любом случае не ставит её на одну степень с ней самой, и подумала, что не стоит изменять своему вечному высокомерному и снисходительному тону. — Звезда, да и только!
— У тебя какие-то с этим проблемы, Виолетта? Или ты просто расстроена, что опоздала и не попала в свет прожекторов?
— Ой, держите меня! — захохотала Горячева. — Ты думаешь, что о тебе будут говорить больше двух дней? Да что из себя представляешь? Приспешницу при больной фотомодели? Ну, поудивляются все, с чего это ты стала её выбором, и забудут. А я, если захочу, в любой момент могу себе интервью организовать.
— Да ну? — Альбина подняла брови. — Только отчего я раньше тебя нигде не видела по телевизору? А может, ты и мелькнула в рубрике «Синие чулки науки», да только никто не заметил?
Виолетта сжала губы, с метнув ненавистный взгляд на Лаврентьеву.
— Да что ты себе позволяешь? Думаешь, из грязи в князи выбралась? Да только до князей тебе еще далеко, милочка. Тут одной дружбы с известной калекой маловато будет.
— Ладно, подружки, — кинула насмешливый взгляд Альбина на Молчанову. — Некогда мне тут ерундой заниматься. Пойду я загляну к шефу. Думаю, пора мне ему сообщить радостную новость, что, наконец, покидаю его и избавляю от бельма на глазу лаборатории. И как это он не примчался на журналистскую сходку?