И пребывал в этом убеждении довольно долго, даже начал приглядываться к Катерине, что она за человек такой, почему такая странная, что скрывает за своим страхом и недоверием. Он нашел её забавной и запоминающейся. Запоминающейся своей двойственностью. Она напоминала маленького ребенка, надевшего мамины туфли на высоком каблуке — видно, что нога еще не доросла, что ходить очень неудобно, но желание показаться выше, чем ты есть, сильнее любых неудобств. И ребенок идет, с гордо поднятой головой, демонстрируя свое упорство.
Все-таки память одержала верх в борьбе с воспоминаниями. Вместо того, чтобы заглушить мысли об Альбине, память Тёмы вытащила их все на поверхность, вымыла, вычистила, отшлифовала и разложила сушиться на открытом солнышке. Эти посвежевшие воспоминания сверкали так, что слепило глаза. Он не мог отвязаться от них, не мог прогнать их. Он мог лишь опровергнуть свои подозрения, доказать, что осколки прошлого не имеют никакого отношения к настоящему. И потерпел в этом полный провал.
Тёма пригласил её отметить Сашкино возвращение в семью. Ему хотелось оказаться с ней рядом, убедиться, что она живая, настоящая и.. чужая. Он ждал её у подъезда, она не заметила его. Он стоял совсем рядом, наблюдал, прислушивался к ощущениям. В темноте не видно лица. Но силуэт, движения, привычка вздергивать подбородок, пластика рук, жесты, поворот головы… Перед ним стояла она — собранная воедино из отрывков безжалостной памяти. И даже запах — он прекрасно помнил запах её тела, сводивший его с ума десять лет назад, — это запах он не спутал бы ни с кем и ни с чем, этот запах мог принадлежать только ей. Не было духов, способных заглушить естественный запах тела, вместо этого её окружал ореол собственной подписи. Казалось бы — что такое запах? Скопление мельчайших частичек, раздражающие рецепторы нашего обоняния. Кто бы мог подумать, что эти частички могут выстроиться в целый образ, воссоздать его, словно голограмма, вернув яркость и живость картинки?
Она не поняла, что произошло. Что только что выдала себя такой мелочью. Губы лишь дополнили ощущение уверенности. Уверенность переросла в радость. Он потянулся к ней, обезумев от простоты решения всех проблем и вопросов. Неужели они настолько повзрослели, что смогут переступить рамки застарелых обид и непонимания без лишних слов и объяснений? Сердце забилось в предвкушении счастья. А потом оно остановилось. Потому что в глазах её возник такой страх, первобытный страх, словно он был чудовищем, а не человеком. Она не воспринимала его! Она оттолкнула его! Связи между ними больше не существовало. Годы или чужое лицо или еще что — он не знал — изменили её, она больше не чувствовала его, не нуждалась в нем. Более того, он стал ей неприятен. Это была цена за его малодушие. Если она и планировала отомстить за тот побег — она сделала это с виртуозностью мастера. Ткнула его носом в то, что прошлое вернуть невозможно. Что ушло — ушло, и больше им не принадлежит.
Это открытие обнажила старую рану еще больше. Теперь к сожалениям о прошлом прибавилось неприятия настоящего. За что она его так? Неужели обида? Неужели её сближение было лишь игрой с одной лишь целью — наказать его? Тогда у него не было никаких шансов. Оставалось только одно — отступить. Отпустить её. Оградить себя глухим высоким забором, чтобы неповадно было совершать еще глупые попытки. Она ненавидит его, она боится его, она жаждет мести.
Он ушел. Опять исчез в ночи. Сдался, сложил оружие, выбросил надежду в мусорное ведро. Вернулся к рутинной жизни. К работе. Все, как раньше. Как десять лет назад. С одним отличием. На этот раз оправдать себя никак не получалось. Никакие доводы не звучали достаточно убедительно. Но Тёма все еще цеплялся за микроскопический шанс, что он мог ошибиться.
Казалось, когда он узнал о том, что она сделала с завещанием Дормич, последняя оборона должна была пасть. Но тогда он быстренько соорудил очередную стену: почему она ему лгала, почему не доверяет, почему не хочет пролить на все свет? Самым логичным объяснением казалось лишь одно — он больше не нужен ей, он лишний, он помеха. Статьи о её новых любовниках лишь подтверждали его предположение.
А потом она зачем-то приехала к нему. Сказала, что он нуждается в нем. Тёма воспринял это, как оскорбление. Поманил работой, деньгами, телом, думала, что он кинется, как голодная собака на мясную косточку. Мужское самолюбие вновь сыграло злую шутку. Одна половина его слышала доводы несчастной, запутавшейся в жизни женщины, протягивающей к нему руки, хотелось шагнуть навстречу, обнять, успокоить, положить конец затянувшейся игре. Но другая половина шептала о риске вновь ошибиться, попасться на удочку, вновь упереться в страх и ненависть в глазах.
Через пару дней после ее последнего письма месяц назад он получил от нее еще одно письмо, даже не письмо, а просто цитату из книги Д. Соколова «Лоскутное одеяло». Цитату, по силе своего воздействия способную сравниться с бомбой замедленного действия.
После этого прошел уже месяц. Страшно подумать… Сколько дней ушло на разбор по косточкам собственных ощущений. На попытки взглянуть на себя со стороны. На честность. Пришлось счистить уютную шкурку ложных убеждений, в которой было так удобно и безопасно. Чистить было больно.
Пятое октября. Сколько еще времени он потратит на размышления? Пока не станет поздно и безвозвратно? Пока он не признает свое полное поражение и её правоту?
Артем включил компьютер и подключился к интернету. Почтовый ящик был пуст. « У вас нет новых сообщений», выдала безжалостная система. От неё ничего нет. Ну, что же… Похоже, она не собиралась облегчать его участь. Этого следовало ожидать. Дважды она давала ему шанс, дважды протягивала руку, дважды он струсил.
«Написать новое сообщение». Окошко с готовностью раскрыло перед ним чистую страницу, ожидая соприкосновения с мыслями.
Осень вовсю качала свои права, заставляя забыть о теплых ясных летних днях. Дожди шли дни напролет, солнце лишь изредка выглядывало из-за туч, подмигивая обитателям земли. Желтые листья усыпали аллеи и тротуары, запах листвы усиливался дождем, взмывая над улицами, проникая в дома. Люди вновь оказались втянуты в борьбу за хорошее настроение, сопротивляясь пасмурным дням и сонливости.
Когда в один из вечеров, полных дождя и уныния, в дверь Альбининой квартиры позвонили, она с удивлением обнаружила на пороге Симонова собственной персоной. Не ожидая от него ничего хорошего, она нехотя пригласила его войти. Не то чтобы она перестала переживать по его поводу, но острота боли сменилась покорностью обстоятельствам. Что еще она могла сделать? Разве что ждать, пока судьба не подкинет еще один шанс.
Артем вошел, не поздоровавшись, не сказав вообще ни слова. Альбина тоже молчала. Она уже сделала для себя вывод, что Симонов закрыт для её слов, он не понимает и не хочет понять её, зачем же сотрясать воздух?
Он сел на диван, приглаживая мокрые от дождя волосы. Странно, но он был таким насквозь мокрым, словно простоял на улице как минимум час. Альбина подождала, пока она не заговорит, но молчание повисло в воздухе надолго. Тогда она уселась на ковре и вернулась к своим эскизам сумок для новой коллекции, словно и не было в комнате мокрого гостя, нервно сцепившего пальцы рук. Минут пять он наблюдал за ней, склонившейся над листами бумаги с карандашом в руках. Потом пересел с дивана на ковер, близко-близко, так, что капли с его волос упали на её запястье. Альбина не шелохнулась, боясь выдать свое волнение. Волнение от близости его тела, мокрого, пахнущего дождем и напряжением.
— Выходи за меня замуж.
Голос его прозвучал хрипло и странно.
— Почему?
— Потому, что мы нужны друг другу.
— Странное объяснение. Есть еще причины?
— Это главное.
— Нет. Это не главное. Главное — любовь.
— А это и есть любовь.
— Разве?
— Да.
Альбина, не отрываясь, смотрела в его глаза. Он не лгал. Он верил в то, что говорил.
— А почему ты считаешь, что мы нужны друг другу?
— Просто знаю это и все. Будешь отрицать?
Она не смогла даже пожать плечами. Любой жест казался фальшивым и ненужным. Только глаза неотрывно впились в его глаза, выискивая малейший намек на сомнение. На неуверенность. На давление. Придирчивый взгляд не нашел ничего.
— Нет, не буду. Я же сама говорила тебе об этом. Десять лет назад.
— Да. Но ты говорила это не мне, а желторотому идиоту, ничего не понимающему в жизни. Теперь все по-другому.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Ты выйдешь за меня замуж?
— Да.
Он встал и, не говоря ни слова, вышел за дверь, оставив ошеломленную Альбину в застывшем состоянии на ковре. Через полчаса он вернулся с охапкой роз. Таких же мокрых, как и он сам. Она хотела поставить их в вазу, но он остановил её.
— Какое сегодня число?
— Пятое октября. А что?
— Ты почту свою проверяла?
Она растерянно взглянула в сторону ноутбука, лежащего на углу журнального столика.
— Ты хочешь, чтобы я проверила сейчас?
Он не стал подходить к монитору, терпеливо ожидая, когда она откроет письмо.
— Запах роз… он излечивает… Излечивает от боли. И даже от воспоминаний о ней…
Влажные от слез щеки уткнулись в его свитер. И поцелуй получился с привкусом моря — соленый и наполняющий чувством невесомости. И еще они долго сидели перед камином, просто обнявшись, и молча смотрели на огонь. Они так и уснули, обнявшись, у камина. Уставшие, измотанные собственными переживаниями, причудами судьбы, ожиданиями счастья, провалами, поисками, находками. Они устали от всего этого настолько, что просто близость друг к другу пьянила и усыпляла. Как бокал крепкого вина на голодный желудок. Они уснули, счастливые в своем маленьком мире, созданным собственноручно.
Альбина проснулась среди ночи, осторожно высвободившись из рук Тёмы. Поцеловала его закрытые глаза, улыбнувшись по-детски безмятежному выражению лица. В голове, как и на сердце, было легко и ясно. Они накинула плащ и выскользнула на улицу. Дождь уже остановился, дороги блестели в свете ночных фонарей, отражая огни проносившихся машин. Она вдохнула ночной воздух, наполненный осенними запахами разноцветной листвы и зашагала, стуча каблучками по тротуару, сначала медленно, потом ускорила шаг, шла, не оглядываясь, вдоль ночных дорог, навстречу ночи.
Симонов еще проспит немного, а потом проснется, не обнаружит её, встревожится, а потом поймет, что ей просто необходимо побыть одной. Она не сбежала, она вернется, он поймет это, почувствует, иначе быть не может. Он как-то заметил, что у них еще вся жизнь впереди. Он прав. У неё, у него, у карапуза Сашки, у их любви… У них все впереди. У них есть будущее. Как и у Катерины Лаврентьевой, которая так и останется живой для своей семьи, и у Альбины Дормич, сблизившейся с отцом сильнее, чем когда-либо. Это будущее было полно возможностей и неизведанного, как ночное черное небо над головой, где облака закрыли звезды, но она совершенно точно знала, что они там есть — мерцающие огоньки брильянтовой россыпи.
А пока она просто шагала по городу, вдыхая полной грудью свежесть осенней ночи. Легкие усиленно работали, отделяя молекулы драгоценного кислорода из загазованного городского воздуха, а мозг тем временем сортировал мысли, отбрасывая шелуху. Выживает сильнейший. Эволюция продолжала свое замысловатое шествие.
Все-таки память одержала верх в борьбе с воспоминаниями. Вместо того, чтобы заглушить мысли об Альбине, память Тёмы вытащила их все на поверхность, вымыла, вычистила, отшлифовала и разложила сушиться на открытом солнышке. Эти посвежевшие воспоминания сверкали так, что слепило глаза. Он не мог отвязаться от них, не мог прогнать их. Он мог лишь опровергнуть свои подозрения, доказать, что осколки прошлого не имеют никакого отношения к настоящему. И потерпел в этом полный провал.
Тёма пригласил её отметить Сашкино возвращение в семью. Ему хотелось оказаться с ней рядом, убедиться, что она живая, настоящая и.. чужая. Он ждал её у подъезда, она не заметила его. Он стоял совсем рядом, наблюдал, прислушивался к ощущениям. В темноте не видно лица. Но силуэт, движения, привычка вздергивать подбородок, пластика рук, жесты, поворот головы… Перед ним стояла она — собранная воедино из отрывков безжалостной памяти. И даже запах — он прекрасно помнил запах её тела, сводивший его с ума десять лет назад, — это запах он не спутал бы ни с кем и ни с чем, этот запах мог принадлежать только ей. Не было духов, способных заглушить естественный запах тела, вместо этого её окружал ореол собственной подписи. Казалось бы — что такое запах? Скопление мельчайших частичек, раздражающие рецепторы нашего обоняния. Кто бы мог подумать, что эти частички могут выстроиться в целый образ, воссоздать его, словно голограмма, вернув яркость и живость картинки?
Она не поняла, что произошло. Что только что выдала себя такой мелочью. Губы лишь дополнили ощущение уверенности. Уверенность переросла в радость. Он потянулся к ней, обезумев от простоты решения всех проблем и вопросов. Неужели они настолько повзрослели, что смогут переступить рамки застарелых обид и непонимания без лишних слов и объяснений? Сердце забилось в предвкушении счастья. А потом оно остановилось. Потому что в глазах её возник такой страх, первобытный страх, словно он был чудовищем, а не человеком. Она не воспринимала его! Она оттолкнула его! Связи между ними больше не существовало. Годы или чужое лицо или еще что — он не знал — изменили её, она больше не чувствовала его, не нуждалась в нем. Более того, он стал ей неприятен. Это была цена за его малодушие. Если она и планировала отомстить за тот побег — она сделала это с виртуозностью мастера. Ткнула его носом в то, что прошлое вернуть невозможно. Что ушло — ушло, и больше им не принадлежит.
Это открытие обнажила старую рану еще больше. Теперь к сожалениям о прошлом прибавилось неприятия настоящего. За что она его так? Неужели обида? Неужели её сближение было лишь игрой с одной лишь целью — наказать его? Тогда у него не было никаких шансов. Оставалось только одно — отступить. Отпустить её. Оградить себя глухим высоким забором, чтобы неповадно было совершать еще глупые попытки. Она ненавидит его, она боится его, она жаждет мести.
Он ушел. Опять исчез в ночи. Сдался, сложил оружие, выбросил надежду в мусорное ведро. Вернулся к рутинной жизни. К работе. Все, как раньше. Как десять лет назад. С одним отличием. На этот раз оправдать себя никак не получалось. Никакие доводы не звучали достаточно убедительно. Но Тёма все еще цеплялся за микроскопический шанс, что он мог ошибиться.
Казалось, когда он узнал о том, что она сделала с завещанием Дормич, последняя оборона должна была пасть. Но тогда он быстренько соорудил очередную стену: почему она ему лгала, почему не доверяет, почему не хочет пролить на все свет? Самым логичным объяснением казалось лишь одно — он больше не нужен ей, он лишний, он помеха. Статьи о её новых любовниках лишь подтверждали его предположение.
А потом она зачем-то приехала к нему. Сказала, что он нуждается в нем. Тёма воспринял это, как оскорбление. Поманил работой, деньгами, телом, думала, что он кинется, как голодная собака на мясную косточку. Мужское самолюбие вновь сыграло злую шутку. Одна половина его слышала доводы несчастной, запутавшейся в жизни женщины, протягивающей к нему руки, хотелось шагнуть навстречу, обнять, успокоить, положить конец затянувшейся игре. Но другая половина шептала о риске вновь ошибиться, попасться на удочку, вновь упереться в страх и ненависть в глазах.
Через пару дней после ее последнего письма месяц назад он получил от нее еще одно письмо, даже не письмо, а просто цитату из книги Д. Соколова «Лоскутное одеяло». Цитату, по силе своего воздействия способную сравниться с бомбой замедленного действия.
Не давай мне тебя обмануть,
Не давай лицу, которое я ношу, тебя обмануть.
Ведь у меня тысячи масок и я боюсь их снимать,
И ни одна из них не есть я.
Притворство — моя вторая натура.
Не давай мне тебя обмануть, ради Бога, не давай.
Всегда спокоен, я владею собой, и никто мне не нужен,
Но не верь мне пожалуйста.
На поверхности я кажусь спокойным,
Но это лишь маска.
Под ней нет довольства, под ней я в смущении, и в страхе, и одинок,
Но я скрываю это.
Не хочу, что бы кто-нибудь знал.
Я в панике,
Вдруг мои слабости и страх проявятся.
Вот почему я надел маску,
Она помогает мне притворяться, закрывает от пытливых взглядов,
Но, может быть, такой взгляд — мое спасение,
Мое единственное спасение…
И я знаю это.
Да, да, если за ним — одобрение, если за ним — любовь,
Только это заставляет меня поверить в то,
Во что я не могу поверить.
Что я стою любви.
Но я тебе не могу этого сказать,
Не осмеливаюсь, боюсь.
Я боюсь, что ты взглянешь — и не примешь, не полюбишь меня.
Поэтому и играю я в эту игру.
За маской уверенности — дрожащий ребенок.
Так начинается парад масок,
Моя жизнь становится полем боя.
Кто же я? — спросишь ты
Я тот, кого ты хорошо знаешь,
Я — каждая встречная женщина,
Я — каждый встречный мужчина.
После этого прошел уже месяц. Страшно подумать… Сколько дней ушло на разбор по косточкам собственных ощущений. На попытки взглянуть на себя со стороны. На честность. Пришлось счистить уютную шкурку ложных убеждений, в которой было так удобно и безопасно. Чистить было больно.
Пятое октября. Сколько еще времени он потратит на размышления? Пока не станет поздно и безвозвратно? Пока он не признает свое полное поражение и её правоту?
Артем включил компьютер и подключился к интернету. Почтовый ящик был пуст. « У вас нет новых сообщений», выдала безжалостная система. От неё ничего нет. Ну, что же… Похоже, она не собиралась облегчать его участь. Этого следовало ожидать. Дважды она давала ему шанс, дважды протягивала руку, дважды он струсил.
«Написать новое сообщение». Окошко с готовностью раскрыло перед ним чистую страницу, ожидая соприкосновения с мыслями.
Осень вовсю качала свои права, заставляя забыть о теплых ясных летних днях. Дожди шли дни напролет, солнце лишь изредка выглядывало из-за туч, подмигивая обитателям земли. Желтые листья усыпали аллеи и тротуары, запах листвы усиливался дождем, взмывая над улицами, проникая в дома. Люди вновь оказались втянуты в борьбу за хорошее настроение, сопротивляясь пасмурным дням и сонливости.
Когда в один из вечеров, полных дождя и уныния, в дверь Альбининой квартиры позвонили, она с удивлением обнаружила на пороге Симонова собственной персоной. Не ожидая от него ничего хорошего, она нехотя пригласила его войти. Не то чтобы она перестала переживать по его поводу, но острота боли сменилась покорностью обстоятельствам. Что еще она могла сделать? Разве что ждать, пока судьба не подкинет еще один шанс.
Артем вошел, не поздоровавшись, не сказав вообще ни слова. Альбина тоже молчала. Она уже сделала для себя вывод, что Симонов закрыт для её слов, он не понимает и не хочет понять её, зачем же сотрясать воздух?
Он сел на диван, приглаживая мокрые от дождя волосы. Странно, но он был таким насквозь мокрым, словно простоял на улице как минимум час. Альбина подождала, пока она не заговорит, но молчание повисло в воздухе надолго. Тогда она уселась на ковре и вернулась к своим эскизам сумок для новой коллекции, словно и не было в комнате мокрого гостя, нервно сцепившего пальцы рук. Минут пять он наблюдал за ней, склонившейся над листами бумаги с карандашом в руках. Потом пересел с дивана на ковер, близко-близко, так, что капли с его волос упали на её запястье. Альбина не шелохнулась, боясь выдать свое волнение. Волнение от близости его тела, мокрого, пахнущего дождем и напряжением.
— Выходи за меня замуж.
Голос его прозвучал хрипло и странно.
— Почему?
— Потому, что мы нужны друг другу.
— Странное объяснение. Есть еще причины?
— Это главное.
— Нет. Это не главное. Главное — любовь.
— А это и есть любовь.
— Разве?
— Да.
Альбина, не отрываясь, смотрела в его глаза. Он не лгал. Он верил в то, что говорил.
— А почему ты считаешь, что мы нужны друг другу?
— Просто знаю это и все. Будешь отрицать?
Она не смогла даже пожать плечами. Любой жест казался фальшивым и ненужным. Только глаза неотрывно впились в его глаза, выискивая малейший намек на сомнение. На неуверенность. На давление. Придирчивый взгляд не нашел ничего.
— Нет, не буду. Я же сама говорила тебе об этом. Десять лет назад.
— Да. Но ты говорила это не мне, а желторотому идиоту, ничего не понимающему в жизни. Теперь все по-другому.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Ты выйдешь за меня замуж?
— Да.
Он встал и, не говоря ни слова, вышел за дверь, оставив ошеломленную Альбину в застывшем состоянии на ковре. Через полчаса он вернулся с охапкой роз. Таких же мокрых, как и он сам. Она хотела поставить их в вазу, но он остановил её.
— Какое сегодня число?
— Пятое октября. А что?
— Ты почту свою проверяла?
Она растерянно взглянула в сторону ноутбука, лежащего на углу журнального столика.
— Ты хочешь, чтобы я проверила сейчас?
Он не стал подходить к монитору, терпеливо ожидая, когда она откроет письмо.
«Отчитываюсь: до бутона добрался. Шипы все же были, но не так уж они и страшны!Она оглянулась на него, чуть улыбнулась. Одними губами. Глаза, влажные и тревожные, не мигая смотрели сквозь него. Потом подошла к охапке роз, раскинувшейся багровым веером на столе.
Чего и тебе желаю,
А.Д. Симонов»
— Запах роз… он излечивает… Излечивает от боли. И даже от воспоминаний о ней…
Влажные от слез щеки уткнулись в его свитер. И поцелуй получился с привкусом моря — соленый и наполняющий чувством невесомости. И еще они долго сидели перед камином, просто обнявшись, и молча смотрели на огонь. Они так и уснули, обнявшись, у камина. Уставшие, измотанные собственными переживаниями, причудами судьбы, ожиданиями счастья, провалами, поисками, находками. Они устали от всего этого настолько, что просто близость друг к другу пьянила и усыпляла. Как бокал крепкого вина на голодный желудок. Они уснули, счастливые в своем маленьком мире, созданным собственноручно.
Альбина проснулась среди ночи, осторожно высвободившись из рук Тёмы. Поцеловала его закрытые глаза, улыбнувшись по-детски безмятежному выражению лица. В голове, как и на сердце, было легко и ясно. Они накинула плащ и выскользнула на улицу. Дождь уже остановился, дороги блестели в свете ночных фонарей, отражая огни проносившихся машин. Она вдохнула ночной воздух, наполненный осенними запахами разноцветной листвы и зашагала, стуча каблучками по тротуару, сначала медленно, потом ускорила шаг, шла, не оглядываясь, вдоль ночных дорог, навстречу ночи.
Симонов еще проспит немного, а потом проснется, не обнаружит её, встревожится, а потом поймет, что ей просто необходимо побыть одной. Она не сбежала, она вернется, он поймет это, почувствует, иначе быть не может. Он как-то заметил, что у них еще вся жизнь впереди. Он прав. У неё, у него, у карапуза Сашки, у их любви… У них все впереди. У них есть будущее. Как и у Катерины Лаврентьевой, которая так и останется живой для своей семьи, и у Альбины Дормич, сблизившейся с отцом сильнее, чем когда-либо. Это будущее было полно возможностей и неизведанного, как ночное черное небо над головой, где облака закрыли звезды, но она совершенно точно знала, что они там есть — мерцающие огоньки брильянтовой россыпи.
А пока она просто шагала по городу, вдыхая полной грудью свежесть осенней ночи. Легкие усиленно работали, отделяя молекулы драгоценного кислорода из загазованного городского воздуха, а мозг тем временем сортировал мысли, отбрасывая шелуху. Выживает сильнейший. Эволюция продолжала свое замысловатое шествие.