Страница:
Когда стадия судебного заседания уже приблизилась к составлению обвинительного заключения, обвиняемые прибегли к последнему средству: отправили влиятельных ходатаев в Петербург, чтобы добиться особого Высочайшего повеления о прекращении дела на том основании, что оно было начато против них «беззаконно» и в исходе своем «угрожает промышленным интересам страны».
Но шантаж не прошел: на ходатайство наследника-цесаревича император Александр II ответил ему: «Это дело суда, и не нам с тобой в него вмешиваться».
Приговор суда, несмотря на широкую огласку дела, был мягче, чем ожидали: Струсберга выслали из России, двух директоров сослали в Сибирь. Негласно уладили требования вкладчиков.
Однако в банковскую практику русских капиталистов проникла склонность к аферам, за «первым крахом» последовали новые, и громкие судебные процессы 1870–1880-х годов обнаружили их принципиальное сходство.
К сожалению, наши отечественные капиталисты показали себя переимчивыми и способными учениками западного учителя безнравственности.
В 1881 году художник-передвижник, замечательный бытописатель современной жизни В.Е. Маковский написал картину «Крах банка», приобретенную П.М. Третьяковым в свою галерею и сразу получившую широкую известность, она разошлась по всей России во множестве гравюр и репродукций. И хотя натурой ему послужили москвичи позапрошлого века, как знакомы и узнаваемы эти лица, их выражения, обуревающие их чувства, как похожи они на обманутых москвичей XXI века! Впрочем, и методы обманщиков-финансистов остались те же, Чубайс с его ваучерами, творцы дефолта и финансовых пирамид по праву могут считаться прямыми учениками и последователями западного авторитета Струсберга. Но вот прокурора на них в современной России не находится…
Пройдя через века, Никольская осталась торговой улицей.
В 1990-е годы в начале отечественного «кооперативного» капитализма, кроме имевшихся на ней разных магазинов и – главного среди них ГУМа, появились торговые точки: магазинчики, лавочки, палатки, закусочные, кафе. В течение десятилетия и прежние государственные магазины, и частные магазинчики были вытеснены фирменными магазинами-салонами, торгующими дорогой одеждой, обувью, предметами роскоши и явно стремящимися походить на бутики Третьяковского проезда и европеизированный ГУМ.
Коммерция торжествует, сверкает, бросается в глаза. Просвещение выглядит скромно. Даже вывеска замечательного учебного заведения «Российский государственный гуманитарный университет. Историко-архивный институт» гораздо менее заметна, чем вывеска прямо противоположного по своим задачам – питейного заведения – пивной «Кружка», разместившейся в воротах института, где в XVIII–XIX веках помещались книжные лавки. Ярко-оранжевая вывеска пивной с изображений пузатой кружки, увенчанной могучей шапкой пены, висит над входом в заведение, укрепленная на кронштейнах на здании института, поперек улицы.
В магазинах теперешней Никольской хорошо: красиво, просторно, народу мало – ни толкучки, ни очередей – смотри на товары, любуйся хорошенькими продавщицами.
Татьяна Сидорченко, писавшая о Третьяковском проезде, обратила внимание, что на Никольской она не увидела ни одного обычного продуктового магазина, где можно было бы купить столь необходимого человеку молока или хлеба (раньше на Никольской было две «Булочных»).
Но все же есть на улице одна торговая точка, которая имеет главной своей целью приносить и пользу народу, а не только прибыль владельцу-коммерсанту. О ней в газете «Московская правда» в июле 2007 года напечатана корреспонденция Софьи Ефимовой, трогательная, как рассказ Ивана Сергеевича Тургенева про Муму, только вселяющая не печаль, а надежду, потому что из нее видно, что живы еще в людях человеческие чувства. Значит, есть будущее и у нас, и у старой доброй Никольской.
Трехэтажный дом № 13, вплотную примыкающий к Синодальной типографии, кажется пристройкой к ней, но в действительности это левый флигель здания Никольского греческого монастыря, построенного в 1890-е годы по проекту архитектора К.Ф. Буссе. На первом этаже здания помещается «Бутербродная».
Директор НИК «Бутербродная» Людмила Александровна Норкина на своем посту с 1979 года, а сама закусочная основана в 1963! Изначально Это была 25-я столовая, но с 1992 г. ее переименовали, а год спустя «Бутербродная» получила аббревиатуру НИК, которая, по словам директора, расшифровывается просто как «Никольская»…
Лубянская площадь – старые времена
К.Ф. Юон. Лубянская площадь. Зима. Картина 1916 г.
Почти в каждой, даже не очень большой, частной коллекции открыток с видами старой Москвы имеются открытки, на которых изображена Лубянская площадь. Видимо, их издавали большими, по сравнению с другими сюжетами, тиражами, и они пользовались спросом. Надобно признать, открытки эти эффектны и красивы.
Китайгородская стена и арка Проломных Никольских ворот с надвратной иконой над ними, словно прекрасная старинная рама, обрамляют вид площади. Сквозь ворота виден кусок угадываемой широкой площади, на дальнем конце которой возвышается огромное здание, похожее на замок, и эта картина создает впечатление, что стоит только выйти за ворота и глазу откроется иной, просторный мир, так непохожий на тесноту внутри Китай-города.
Красивы и виды самой площади: от здания страхового общества «Россия» на Никольскую башню Китайгородской стены с возносящимися над стеной куполами Владимирской церкви и величественной часовни Пантелеймона-целителя, а также от Никольской башни – на «Россию», на фонтан посреди площади, на первые – угловые – здания отходящих от площади улиц Большой и Малой Лубянок, Мясницкой и на старинную церковь Гребневской иконы Божией Матери. (На одной из открыток 1910-х годов на первом доме Мясницкой улицы, в 1934 году переименованной в честь члена Политбюро ЦК ВКП(б) С.М. Кирова в улицу Кирова и называвшейся так до 1991 года, можно прочесть: «И. Киров. Фабрикант приборов». Любопытное совпадение!)
На этих открытках начала века перед зрителем предстает летняя, яркая, солнечная площадь благополучного города в благополучные довоенные, еще до Первой мировой войны времена.
Другой образ этой площади – на картине К.Ф. Юона. Так же широко ее пространство, так же величественна Пантелеймоновская часовня, так же на площади много народа, но не летнее солнце заливает ее, а окутывают зимние ранние перламутрово-серые предсумерки, на земле, на крышах лежит снег, над крышами поднимаются клубы дыма и пара. По небу летает, сбиваясь в стаи, множество галок, в этот час они обычно улетают на места своих ночевий: в Александровский сад, на Воробьевы горы…
Юон писал картину на исходе второго года Первой мировой войны, в декабре 1916 года, из окна страхового общества «Россия». Ему удалось передать тревожное предреволюционное настроение, царившее тогда в Москве. Кроме общего колорита картины это настроение создают многочисленные фигурки людей, перебегающих площадь в разных направлениях, они как будто мечутся, словно муравьи в растревоженном муравейнике. («Москва в военные годы была переполнена приезжим народом», – вспоминает художник, рассказывая о работе над этой картиной.) И птичья толчея в сером небе еще усиливает это впечатление беспорядочного движения.
На современной Лубянской площади не многое уцелело от тех времен – всего два-три дома, но тем не менее она узнаваема, потому что сохранила свою планировку: так же от нее отходит вниз, к Театральной площади, Театральный проезд, в левом углу берет начало Большая Лубянка, а в правом – Мясницкая, и посредине, как прежде фонтаном, теперь круглой клумбой обозначен центр площади.
Лубянская площадь расположена в одной из древнейших заселенных человеком местностей Москвы. Как утверждает предание и свидетельствуют документы, здесь начиналось обширное Кучково поле – владения легендарного боярина Кучки, на землях которого князь Юрий Долгорукий поставил «град мал древян» – первоначальную Москву.
Вид на Никольскую башню и Проломные ворота от Лубянской площади. Фотография 2-й половины ХIХ в.
В XII–XIV веках Кучково поле, простиравшееся от нынешней Лубянской площади до Сретенских ворот и от реки Неглинной до Яузы, представляло собой сельскую местность с полями, перелесками, лугами, деревушками. В установленных местах на полянах Кучкова поля происходили многолюдные сборища горожан, выборы тысяцких, шумело вече, вершился великокняжеский суд… Но уже в XV веке московский посад разросся до Кучкова поля и занял часть его территории. С возведением каменной Китайгородской стены, которая прошла по краю Кучкова поля, часть его стала площадью перед одной из ее проездных башен, названной Никольской.
Как обычно, на площади у въездных ворот сам собой образовался базар, на котором крестьяне, привозившие свои товары в столицу, торговали с возов. Товар этот был сезонный, поэтому у москвичей площадь перед Никольскими воротами слыла под разными названиями в зависимости от того, что кого привлекало на этот базар. В старых воспоминаниях, кроме наиболее известного ее названия – Лубянская площадь – встречаются и другие – Дровяная, Конная, Яблочная, Арбузная. Возможно, их было и больше.
О главном же ее названии автор первого, изданного в 1878 году, справочника о происхождении названий московских улиц и переулков А.А. Мартынов пишет: «Название Лубянки существует очень давно, но объяснение ему мы находим не ранее 1804 года, когда на Лубянской площади отдавались от города места для торговли овощами и фруктами в лубяных шалашах». Объяснение Мартынова звучит убедительно, однако название Лубянка в документах, в переписи дворов встречается веком раньше – в 1716 году. Да и оговорка Мартынова, что оно «существует очень давно», заставляет обратиться не к 1804 году, а ко времени образования площади – к XV веку. В последней четверти XV века московский князь Иван III, ставший великим князем всея Руси, собрал под своей рукой большинство русских удельных княжеств и готовился окончательно свергнуть татарское иго. Но в это время новгородские бояре и посадники, которым в Великом Новгороде – древней торговой республике – принадлежала власть, боясь потерять ее, изменили общерусскому делу и вступили в тайные переговоры с польским королем Казимиром о передаче новгородских областей под владычество польской короны. Поход Ивана III на Новгород завершился разгромом мятежников.
Бояре, посадники, богатейшие купцы с их семьями, то есть те, кто участвовал в заговоре, их родные и близкие были переселены из Новгорода в города центральной России, в том числе и в Москву. В Москве новгородцев поселили слободой за Никольскими воротами Китай-города.
Новгородские переселенцы поставили обыденкой, то есть в один день, трудясь всем миром, деревянную церковь во имя Софии Премудрости Божией – в память главного храма Великого Новгорода – Софийского. В конце XVII века на ее месте выстроили каменный храм, перестраивавшийся в XIX веке. В 1936 году церковь была закрыта, здание приспособлено под фабрику спортивных изделий общества «Динамо». Пока церковь Софии не восстановлена и богослужения в ней не производятся. В 1990 году храм занял КГБ, в 2002 году храм возвращен верующим. Церковь поставлена на государственную охрану как памятник архитектуры. Ее нынешний адрес – Пушечная улица, 15.
Свою слободу новгородцы называли Лубянской в память Лубяницы — одной из центральных улиц Новгорода. Москва усвоила новгородское название, с течением времени преобразовав его на московский лад в Лубянку. Поскольку это было название не улицы, не площади, а местности, или, говоря по-московски, урочища, то со временем оно переходило на проложенные в этом месте улицы и переулки. В начале XX века здесь находились улицы Большая и Малая Лубянки, два Лубянских проезда – просто Лубянский и Малый Лубянский, Лубянский тупик и Лубянская площадь.
В конце XVI – начале XVII века на Лубянке и в ее окрестностях, как показывают документы тех времен, располагаются усадьбы знати. Среди их владельцев много известных в истории России имен: князья Хованские, Пожарские, стольник князь Юрий Сицкий, стольник Микифор Собакин, стольник Зюзин, князь Куракин, князья Пронские, Засекины, Мосальские, Оболенские, Львовы, Голицыны и другие. Большинство княжеских владений находилось в северной части Лубянской площади, вдоль Троицкой дороги.
В XVI–XVII веках у городских ворот обычно ставили слободу стрельцов, которые несли охрану ворот. У Никольских ворот Китай-города был поселен Стремянный полк, который нес охрану царского дворца и сопровождал царя в его поездках.
А в отдалении от ворот, в северной части площади в XV–XVI веках была слобода мастеров, делавших боевые луки, и местность называлась Лучники. Память о лучниках сохраняется в названии церкви Георгия Великомученика, на Лубянке, в Старых Лучниках, а также в названии Лучникова переулка. Работы московских оружейников отличались высоким качеством. Но уже в XVI веке луки перестали использоваться как военное оружие, и прекратилось их производство, слобожане были вынуждены переменить профессию. Правда, церковь, известная по летописям с середины XV века, в середине XVII века еще сохраняла в своем названии указание «в Лучниках», затем, после постройки рядом тюрьмы, появилось другое топографическое пояснение: «что у старых тюрем», в конце XVII века тюрьма закрылась, и в названии церкви восстановилось прежнее определение, приобретя слово, уточняющее, что речь идет о давних временах: «в Старых Лучниках».
Современное здание церкви Георгия, что в Старых Лучниках, построено в 1692–1694 годах. После использования его в послереволюционное время сначала под женское общежитие ОГПУ, затем под кустарный заводик от него остались лишь изуродованные стены. В 1993 году храм возвращен верующим. Давнее исчезновение профессии лучника привело к забвению настоящего значения выражения «в Старых Лучниках», и в литературе появилось соображение, что оно происходит от живших здесь «торговцев луком», хотя документы не отметили здесь никакой торговли ни в XVII веке, ни позже.
В 1709 году, во время войны со шведами, Петр I, опасаясь, что они дойдут до Москвы, приказал укрепить Китайгородскую стену земляными укреплениями – болверками, при этом строительстве снесли все слободские постройки, стоявшие на площади. К счастью, опасения оказались напрасными: шведы были разбиты под Полтавой и до Москвы не дошли.
Пустырь, образовавшийся у Никольских ворот в результате сноса слободы и возведения петровских болверков вдоль Китайгородской стены, оставался в течение столетия незастроенным. На нем устраивались сезонные базары, ярмарки. В 1797 году при коронации Павла I на Лубянской площади происходило угощение народа. «Для народа был обед, – вспоминает Е.П. Янькова, – начиная от Никольских ворот, по всей Лубянской площади были расставлены столы и рундуки с жареными быками; фонтанами било красное и белое вино…»
После пожара 1812 года площадь была реконструирована: ров засыпан, болверки срыты. По своему размеру Лубянская площадь стала самой большой московской площадью: она простиралась от Никольских ворот Китай-города до Ильинских и получила официальное название – Большая Никольская площадь. Правда, это название так и осталось лишь в канцелярских бумагах: народ продолжал называть ее Лубянской.
Современный размер и конфигурацию Лубянская площадь получила в 1870-е годы, когда ее ближнюю к Ильинке часть (называемую москвичами Арбузной площадью, по веселой осенней торговле арбузами) отдали под строительство Политехнического музея. Расстояние же с юга на север – от стены Китай-города до здания ФСБ – остается неизменным с XVIII века до настоящего времени.
Одно из наиболее ранних изображений Лубянской площади – на акварели Ф.Я. Алексеева 1800-х годов «Москва. Вид на Владимирские ворота Китай-города с Мясницкой улицы». На первом плане видна церковь Гребневской иконы Божией Матери. На воротных столбах церковной ограды в начале XVIII века были укреплены две доски с надписями, рассказывающими об истории создания церкви. Первоначально на этом месте в 1472 году Иван III в память удачного похода на Новгород поставил деревянную церковь Успения Божией Матери. Его сын Василий III в начале XVI века заменил деревянную церковь каменным храмом, в который из кремлевского Успенского собора перенесли икону Гребневской Божией Матери, по преданию, поднесенную в 1380 году Дмитрию Донскому казаками, жившими между реками Донцом и Калитвою, у Гребневских гор. Икона эта очень почиталась в Москве.
Впоследствии церковь перестраивалась и обновлялась, в последний раз – в 1901 году. В 1920-е годы ее отреставрировали как выдающийся памятник истории и архитектуры.
Ф.Я. Алексеев. Вид на Владимирские ворота с Мясницкой улицы. Картина 1800 г.
Тогда внутри церкви, в трапезной, еще сохранились старинные надгробные плиты XVII–XVIII веков, на которых можно было прочесть известные аристократические фамилии князей Щербатовых, Волынских, Урусовых и другие. Было там и одно надгробие простого человека – «арифметических школ учителя» Леонтия Филипповича Магницкого.
Л.Ф. Магницкий скончался в 1739 году. За десять лет перед этим вышел императорский указ «О непогребении мертвых тел, кроме знатных персон, внутрь городов и об отвозе оных в монастыри и к приходским церквам за город». Магницкого никак нельзя отнести к числу «знатных персон», поэтому его захоронение в этой церкви представляется весьма необычным.
По происхождению Магницкий был крепостным крестьянином Осташковской патриаршей слободы, что на озере Селигер. Он родился в 1669 году. Священник местной церкви уже после смерти Магницкого записал сохранившиеся в памяти земляков предания о его молодых годах. «В младых летах неславный и недостаточный человек, – рассказывают они, – работою своих рук кормивший себя, он прославился здесь только тем, что, сам научившись чтению и письму, был страстный охотник читать в церкви и разбирать мудреное и трудное».
В.А. Милашевский. Церковь Гребневской иконы Божией Матери. Рисунок 1930 г.
Однажды юношу Магницкого послали с рыбным обозом в Иосифо-Волоколамский монастырь, игумен которого, узнав, что он грамотен, оставил его при себе. Известно, что затем некоторое время Магницкий жил в московском Симоновом монастыре, кажется, монастырское начальство имело намерение подготовить его к священническому сану. По каким-то причинам, возможно, потому, что был податным крестьянином, Магницкий не смог учиться в Славяно-греко-латинской академии, но самостоятельно овладел греческим, латинским, немецким и итальянским языками, изучил преподаваемые в академии науки по книгам, самоучкою, то есть, как выразился его современник, «наукам учился дивным и неудобовероятным способом».
В конце 1690-х годов Магницкий работал домашним учителем в Москве, обучая детей богатых людей грамоте и счету. Однажды, рассказывает предание, когда он давал очередной урок в доме боярина, хозяина посетил Петр I. Царь был в хорошем настроении, заговорил с учителем и пришел в еще более хорошее расположение духа, когда услышал, что тот на его вопросы из разных наук отвечает толково и уверенно. У Леонтия, как тогда у всех русских крестьян, фамилии не было, и Петр, заметивший, что дети льнут к учителю, сказал: «Поелику ты притягиваешь отроков к себе, словно магнит, то повелеваю тебе впредь именоваться Магницким».
Страница из «Арифметики» Л.Ф. Магницкого. Издание 1703 г.
Когда в 1701 году была открыта Навигацкая школа – первое в России математическое училище, для нее потребовался учебник математики, поскольку тогда не было ни одного такого учебника на русском языке. Дьяк Оружейной палаты Алексей Курбатов указал на Магницкого как на человека, способного его «сочинить».
По этому поводу последовал именной указ Петра I о зачислении «осташковца Леонтия Магницкого» в учителя Навигацкой школы с поручением «чрез труд свой издать ему на Словенском диалекте избрав от арифметики и геометрии и навигации поелику возможную к тиснению книгу».
За полтора года Магницкий «сочинил» учебник. Книга получилась объемистая – более 600 страниц, но зато в ней излагался полный курс изучаемых в школе математических наук: арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия и кораблевождение. Учителя и учащиеся называли учебник просто «Арифметика». Но полное название книги, по обычаю того времени, было длинное, обстоятельное и занимало весь титульный лист. Начиналось оно собственно названием: «Арифметика, сиречь наука числительная», далее сообщалось, что издана она повелением царя Петра Алексеевича (приводился полный его титул) в его царствование в богоспасаемом царствующем граде Москве, потом говорилось, кому и для чего книга предназначалась: «ради обучения мудролюбивых российских отроков и всякого чина и возраста людей».
В этих последних словах заключалась тайная и, может быть, главная мысль, с которой писалась книга: Магницкий создавал учебник, по которому всякий желающий мог бы без учителя, самоучкою, как он сам, изучить основы математических наук. «Арифметика» Магницкого не была похожа на те руководства, которые содержали лишь сухие правила и вызывали у учеников скуку. Магницкий старался вызвать у них интерес и пробудить любознательность.
На обороте заглавного листа был помещен рисунок, изображающий пышно цветущий куст и двух юношей, держащих в руках ветви с цветами. Под рисунком напечатано стихотворное обращение к юному ученику, специально для «Арифметики» сочиненное Магницким:
Невежды, считающие ученье пустым делом, обычно оправдывали свое нежелание учиться очень убедительным, на их взгляд, вопросом: «Зачем нужно это ученье? Какая мне от него польза?» Поэтому Магницкий на страницах «Арифметики» никогда не упускает возможности ответить на этот вопрос. Объясняя какое-нибудь правило, он как бы между прочим замечает: «Если хочешь быть морским навигатором, то сие знать необходимо». Большая часть задач «Арифметики» построена на жизненных случаях, с которыми учащиеся обязательно встретятся в будущем: в его задачах купцы покупают и продают товары, офицеры раздают жалованье солдатам, землемер решает спор между землевладельцами, поспорившими о границе своих полей, и так далее.
Есть в «Арифметике» и задачи другого рода, так называемые замысловатые. Это – рассказы и анекдоты с математическим сюжетом. Вот один из них (поскольку язык учебника устарел и сейчас малопонятен, то здесь он приближен к современному):
«Некий человек продал коня за 156 рублей. Но покупатель, решив, что покупка не стоит таких денег, стал возвращать коня продавцу, говоря:
Несть мне лепо за такого недостойного коня платить такую высокую цену.
Тогда продавец предложил ему иную куплю:
– Ежели полагаешь, что моя цена за коня высока, то купи гвозди, коими прибиты его подковы, а коня я отдам тебе при них в дар. А гвоздей в каждой подкове шесть, платить же будешь за первый гвоздь едину полушку (полушка – четверть копейки), за второй – две полушки, за третий – копейку и так выкупишь все гвозди.
Покупатель обрадовался, полагая, что ему придется уплатить не более 10 рублей и что получит коня совсем задаром, и согласился на условия продавца.
Спрашивается: сколько придется уплатить за коня сему покупателю?»
Подсчитав и узнав, что недогадливому и не умеющему быстро считать покупателю придется уплатить 41 787 рублей и еще 3 копейки с тремя полушками, вряд ли учащийся позабудет правило, на которое дана эта задача.
Дьяк Оружейной палаты Курбатов, которому было поручено наблюдать за работой Магницкого, еще в рукописи отослал «Арифметику» царю. Рукопись была Петром одобрена, и на Печатный двор перевели пятьсот рублей «к тиснению дву тысящ четырехсот книг «Арифметики». Тираж, по тем временам, назначен огромный, потому что тогда книги выходили в десятках и редко в сотнях экземпляров. Но и этот тираж оказался недостаточным, через три года «Арифметику» печатали снова.
Почти весь XVIII век, несмотря на то что издавались новые учебники, вся Россия училась по «Арифметике» Магницкого. Его расчет на то, что по ней начнут учиться не только ученики Математической школы, оправдался полностью: люди «всякого чина и возраста» в разных дальних губерниях постигали по ней математику самоучкой. Именно так освоил ее поморский паренек из села Холмогоры Михаил Ломоносов, который до конца своих дней с благодарностью называл «Арифметику» Магницкого «вратами своей учености».
Но шантаж не прошел: на ходатайство наследника-цесаревича император Александр II ответил ему: «Это дело суда, и не нам с тобой в него вмешиваться».
Приговор суда, несмотря на широкую огласку дела, был мягче, чем ожидали: Струсберга выслали из России, двух директоров сослали в Сибирь. Негласно уладили требования вкладчиков.
Однако в банковскую практику русских капиталистов проникла склонность к аферам, за «первым крахом» последовали новые, и громкие судебные процессы 1870–1880-х годов обнаружили их принципиальное сходство.
К сожалению, наши отечественные капиталисты показали себя переимчивыми и способными учениками западного учителя безнравственности.
В 1881 году художник-передвижник, замечательный бытописатель современной жизни В.Е. Маковский написал картину «Крах банка», приобретенную П.М. Третьяковым в свою галерею и сразу получившую широкую известность, она разошлась по всей России во множестве гравюр и репродукций. И хотя натурой ему послужили москвичи позапрошлого века, как знакомы и узнаваемы эти лица, их выражения, обуревающие их чувства, как похожи они на обманутых москвичей XXI века! Впрочем, и методы обманщиков-финансистов остались те же, Чубайс с его ваучерами, творцы дефолта и финансовых пирамид по праву могут считаться прямыми учениками и последователями западного авторитета Струсберга. Но вот прокурора на них в современной России не находится…
Пройдя через века, Никольская осталась торговой улицей.
В 1990-е годы в начале отечественного «кооперативного» капитализма, кроме имевшихся на ней разных магазинов и – главного среди них ГУМа, появились торговые точки: магазинчики, лавочки, палатки, закусочные, кафе. В течение десятилетия и прежние государственные магазины, и частные магазинчики были вытеснены фирменными магазинами-салонами, торгующими дорогой одеждой, обувью, предметами роскоши и явно стремящимися походить на бутики Третьяковского проезда и европеизированный ГУМ.
Коммерция торжествует, сверкает, бросается в глаза. Просвещение выглядит скромно. Даже вывеска замечательного учебного заведения «Российский государственный гуманитарный университет. Историко-архивный институт» гораздо менее заметна, чем вывеска прямо противоположного по своим задачам – питейного заведения – пивной «Кружка», разместившейся в воротах института, где в XVIII–XIX веках помещались книжные лавки. Ярко-оранжевая вывеска пивной с изображений пузатой кружки, увенчанной могучей шапкой пены, висит над входом в заведение, укрепленная на кронштейнах на здании института, поперек улицы.
В магазинах теперешней Никольской хорошо: красиво, просторно, народу мало – ни толкучки, ни очередей – смотри на товары, любуйся хорошенькими продавщицами.
Татьяна Сидорченко, писавшая о Третьяковском проезде, обратила внимание, что на Никольской она не увидела ни одного обычного продуктового магазина, где можно было бы купить столь необходимого человеку молока или хлеба (раньше на Никольской было две «Булочных»).
Но все же есть на улице одна торговая точка, которая имеет главной своей целью приносить и пользу народу, а не только прибыль владельцу-коммерсанту. О ней в газете «Московская правда» в июле 2007 года напечатана корреспонденция Софьи Ефимовой, трогательная, как рассказ Ивана Сергеевича Тургенева про Муму, только вселяющая не печаль, а надежду, потому что из нее видно, что живы еще в людях человеческие чувства. Значит, есть будущее и у нас, и у старой доброй Никольской.
Трехэтажный дом № 13, вплотную примыкающий к Синодальной типографии, кажется пристройкой к ней, но в действительности это левый флигель здания Никольского греческого монастыря, построенного в 1890-е годы по проекту архитектора К.Ф. Буссе. На первом этаже здания помещается «Бутербродная».
Директор НИК «Бутербродная» Людмила Александровна Норкина на своем посту с 1979 года, а сама закусочная основана в 1963! Изначально Это была 25-я столовая, но с 1992 г. ее переименовали, а год спустя «Бутербродная» получила аббревиатуру НИК, которая, по словам директора, расшифровывается просто как «Никольская»…
Лубянская площадь – старые времена
Почти в каждой, даже не очень большой, частной коллекции открыток с видами старой Москвы имеются открытки, на которых изображена Лубянская площадь. Видимо, их издавали большими, по сравнению с другими сюжетами, тиражами, и они пользовались спросом. Надобно признать, открытки эти эффектны и красивы.
Китайгородская стена и арка Проломных Никольских ворот с надвратной иконой над ними, словно прекрасная старинная рама, обрамляют вид площади. Сквозь ворота виден кусок угадываемой широкой площади, на дальнем конце которой возвышается огромное здание, похожее на замок, и эта картина создает впечатление, что стоит только выйти за ворота и глазу откроется иной, просторный мир, так непохожий на тесноту внутри Китай-города.
Красивы и виды самой площади: от здания страхового общества «Россия» на Никольскую башню Китайгородской стены с возносящимися над стеной куполами Владимирской церкви и величественной часовни Пантелеймона-целителя, а также от Никольской башни – на «Россию», на фонтан посреди площади, на первые – угловые – здания отходящих от площади улиц Большой и Малой Лубянок, Мясницкой и на старинную церковь Гребневской иконы Божией Матери. (На одной из открыток 1910-х годов на первом доме Мясницкой улицы, в 1934 году переименованной в честь члена Политбюро ЦК ВКП(б) С.М. Кирова в улицу Кирова и называвшейся так до 1991 года, можно прочесть: «И. Киров. Фабрикант приборов». Любопытное совпадение!)
На этих открытках начала века перед зрителем предстает летняя, яркая, солнечная площадь благополучного города в благополучные довоенные, еще до Первой мировой войны времена.
Другой образ этой площади – на картине К.Ф. Юона. Так же широко ее пространство, так же величественна Пантелеймоновская часовня, так же на площади много народа, но не летнее солнце заливает ее, а окутывают зимние ранние перламутрово-серые предсумерки, на земле, на крышах лежит снег, над крышами поднимаются клубы дыма и пара. По небу летает, сбиваясь в стаи, множество галок, в этот час они обычно улетают на места своих ночевий: в Александровский сад, на Воробьевы горы…
Юон писал картину на исходе второго года Первой мировой войны, в декабре 1916 года, из окна страхового общества «Россия». Ему удалось передать тревожное предреволюционное настроение, царившее тогда в Москве. Кроме общего колорита картины это настроение создают многочисленные фигурки людей, перебегающих площадь в разных направлениях, они как будто мечутся, словно муравьи в растревоженном муравейнике. («Москва в военные годы была переполнена приезжим народом», – вспоминает художник, рассказывая о работе над этой картиной.) И птичья толчея в сером небе еще усиливает это впечатление беспорядочного движения.
На современной Лубянской площади не многое уцелело от тех времен – всего два-три дома, но тем не менее она узнаваема, потому что сохранила свою планировку: так же от нее отходит вниз, к Театральной площади, Театральный проезд, в левом углу берет начало Большая Лубянка, а в правом – Мясницкая, и посредине, как прежде фонтаном, теперь круглой клумбой обозначен центр площади.
Лубянская площадь расположена в одной из древнейших заселенных человеком местностей Москвы. Как утверждает предание и свидетельствуют документы, здесь начиналось обширное Кучково поле – владения легендарного боярина Кучки, на землях которого князь Юрий Долгорукий поставил «град мал древян» – первоначальную Москву.
В XII–XIV веках Кучково поле, простиравшееся от нынешней Лубянской площади до Сретенских ворот и от реки Неглинной до Яузы, представляло собой сельскую местность с полями, перелесками, лугами, деревушками. В установленных местах на полянах Кучкова поля происходили многолюдные сборища горожан, выборы тысяцких, шумело вече, вершился великокняжеский суд… Но уже в XV веке московский посад разросся до Кучкова поля и занял часть его территории. С возведением каменной Китайгородской стены, которая прошла по краю Кучкова поля, часть его стала площадью перед одной из ее проездных башен, названной Никольской.
Как обычно, на площади у въездных ворот сам собой образовался базар, на котором крестьяне, привозившие свои товары в столицу, торговали с возов. Товар этот был сезонный, поэтому у москвичей площадь перед Никольскими воротами слыла под разными названиями в зависимости от того, что кого привлекало на этот базар. В старых воспоминаниях, кроме наиболее известного ее названия – Лубянская площадь – встречаются и другие – Дровяная, Конная, Яблочная, Арбузная. Возможно, их было и больше.
О главном же ее названии автор первого, изданного в 1878 году, справочника о происхождении названий московских улиц и переулков А.А. Мартынов пишет: «Название Лубянки существует очень давно, но объяснение ему мы находим не ранее 1804 года, когда на Лубянской площади отдавались от города места для торговли овощами и фруктами в лубяных шалашах». Объяснение Мартынова звучит убедительно, однако название Лубянка в документах, в переписи дворов встречается веком раньше – в 1716 году. Да и оговорка Мартынова, что оно «существует очень давно», заставляет обратиться не к 1804 году, а ко времени образования площади – к XV веку. В последней четверти XV века московский князь Иван III, ставший великим князем всея Руси, собрал под своей рукой большинство русских удельных княжеств и готовился окончательно свергнуть татарское иго. Но в это время новгородские бояре и посадники, которым в Великом Новгороде – древней торговой республике – принадлежала власть, боясь потерять ее, изменили общерусскому делу и вступили в тайные переговоры с польским королем Казимиром о передаче новгородских областей под владычество польской короны. Поход Ивана III на Новгород завершился разгромом мятежников.
Бояре, посадники, богатейшие купцы с их семьями, то есть те, кто участвовал в заговоре, их родные и близкие были переселены из Новгорода в города центральной России, в том числе и в Москву. В Москве новгородцев поселили слободой за Никольскими воротами Китай-города.
Новгородские переселенцы поставили обыденкой, то есть в один день, трудясь всем миром, деревянную церковь во имя Софии Премудрости Божией – в память главного храма Великого Новгорода – Софийского. В конце XVII века на ее месте выстроили каменный храм, перестраивавшийся в XIX веке. В 1936 году церковь была закрыта, здание приспособлено под фабрику спортивных изделий общества «Динамо». Пока церковь Софии не восстановлена и богослужения в ней не производятся. В 1990 году храм занял КГБ, в 2002 году храм возвращен верующим. Церковь поставлена на государственную охрану как памятник архитектуры. Ее нынешний адрес – Пушечная улица, 15.
Свою слободу новгородцы называли Лубянской в память Лубяницы — одной из центральных улиц Новгорода. Москва усвоила новгородское название, с течением времени преобразовав его на московский лад в Лубянку. Поскольку это было название не улицы, не площади, а местности, или, говоря по-московски, урочища, то со временем оно переходило на проложенные в этом месте улицы и переулки. В начале XX века здесь находились улицы Большая и Малая Лубянки, два Лубянских проезда – просто Лубянский и Малый Лубянский, Лубянский тупик и Лубянская площадь.
В конце XVI – начале XVII века на Лубянке и в ее окрестностях, как показывают документы тех времен, располагаются усадьбы знати. Среди их владельцев много известных в истории России имен: князья Хованские, Пожарские, стольник князь Юрий Сицкий, стольник Микифор Собакин, стольник Зюзин, князь Куракин, князья Пронские, Засекины, Мосальские, Оболенские, Львовы, Голицыны и другие. Большинство княжеских владений находилось в северной части Лубянской площади, вдоль Троицкой дороги.
В XVI–XVII веках у городских ворот обычно ставили слободу стрельцов, которые несли охрану ворот. У Никольских ворот Китай-города был поселен Стремянный полк, который нес охрану царского дворца и сопровождал царя в его поездках.
А в отдалении от ворот, в северной части площади в XV–XVI веках была слобода мастеров, делавших боевые луки, и местность называлась Лучники. Память о лучниках сохраняется в названии церкви Георгия Великомученика, на Лубянке, в Старых Лучниках, а также в названии Лучникова переулка. Работы московских оружейников отличались высоким качеством. Но уже в XVI веке луки перестали использоваться как военное оружие, и прекратилось их производство, слобожане были вынуждены переменить профессию. Правда, церковь, известная по летописям с середины XV века, в середине XVII века еще сохраняла в своем названии указание «в Лучниках», затем, после постройки рядом тюрьмы, появилось другое топографическое пояснение: «что у старых тюрем», в конце XVII века тюрьма закрылась, и в названии церкви восстановилось прежнее определение, приобретя слово, уточняющее, что речь идет о давних временах: «в Старых Лучниках».
Современное здание церкви Георгия, что в Старых Лучниках, построено в 1692–1694 годах. После использования его в послереволюционное время сначала под женское общежитие ОГПУ, затем под кустарный заводик от него остались лишь изуродованные стены. В 1993 году храм возвращен верующим. Давнее исчезновение профессии лучника привело к забвению настоящего значения выражения «в Старых Лучниках», и в литературе появилось соображение, что оно происходит от живших здесь «торговцев луком», хотя документы не отметили здесь никакой торговли ни в XVII веке, ни позже.
В 1709 году, во время войны со шведами, Петр I, опасаясь, что они дойдут до Москвы, приказал укрепить Китайгородскую стену земляными укреплениями – болверками, при этом строительстве снесли все слободские постройки, стоявшие на площади. К счастью, опасения оказались напрасными: шведы были разбиты под Полтавой и до Москвы не дошли.
Пустырь, образовавшийся у Никольских ворот в результате сноса слободы и возведения петровских болверков вдоль Китайгородской стены, оставался в течение столетия незастроенным. На нем устраивались сезонные базары, ярмарки. В 1797 году при коронации Павла I на Лубянской площади происходило угощение народа. «Для народа был обед, – вспоминает Е.П. Янькова, – начиная от Никольских ворот, по всей Лубянской площади были расставлены столы и рундуки с жареными быками; фонтанами било красное и белое вино…»
После пожара 1812 года площадь была реконструирована: ров засыпан, болверки срыты. По своему размеру Лубянская площадь стала самой большой московской площадью: она простиралась от Никольских ворот Китай-города до Ильинских и получила официальное название – Большая Никольская площадь. Правда, это название так и осталось лишь в канцелярских бумагах: народ продолжал называть ее Лубянской.
Современный размер и конфигурацию Лубянская площадь получила в 1870-е годы, когда ее ближнюю к Ильинке часть (называемую москвичами Арбузной площадью, по веселой осенней торговле арбузами) отдали под строительство Политехнического музея. Расстояние же с юга на север – от стены Китай-города до здания ФСБ – остается неизменным с XVIII века до настоящего времени.
Одно из наиболее ранних изображений Лубянской площади – на акварели Ф.Я. Алексеева 1800-х годов «Москва. Вид на Владимирские ворота Китай-города с Мясницкой улицы». На первом плане видна церковь Гребневской иконы Божией Матери. На воротных столбах церковной ограды в начале XVIII века были укреплены две доски с надписями, рассказывающими об истории создания церкви. Первоначально на этом месте в 1472 году Иван III в память удачного похода на Новгород поставил деревянную церковь Успения Божией Матери. Его сын Василий III в начале XVI века заменил деревянную церковь каменным храмом, в который из кремлевского Успенского собора перенесли икону Гребневской Божией Матери, по преданию, поднесенную в 1380 году Дмитрию Донскому казаками, жившими между реками Донцом и Калитвою, у Гребневских гор. Икона эта очень почиталась в Москве.
Впоследствии церковь перестраивалась и обновлялась, в последний раз – в 1901 году. В 1920-е годы ее отреставрировали как выдающийся памятник истории и архитектуры.
Тогда внутри церкви, в трапезной, еще сохранились старинные надгробные плиты XVII–XVIII веков, на которых можно было прочесть известные аристократические фамилии князей Щербатовых, Волынских, Урусовых и другие. Было там и одно надгробие простого человека – «арифметических школ учителя» Леонтия Филипповича Магницкого.
Л.Ф. Магницкий скончался в 1739 году. За десять лет перед этим вышел императорский указ «О непогребении мертвых тел, кроме знатных персон, внутрь городов и об отвозе оных в монастыри и к приходским церквам за город». Магницкого никак нельзя отнести к числу «знатных персон», поэтому его захоронение в этой церкви представляется весьма необычным.
По происхождению Магницкий был крепостным крестьянином Осташковской патриаршей слободы, что на озере Селигер. Он родился в 1669 году. Священник местной церкви уже после смерти Магницкого записал сохранившиеся в памяти земляков предания о его молодых годах. «В младых летах неславный и недостаточный человек, – рассказывают они, – работою своих рук кормивший себя, он прославился здесь только тем, что, сам научившись чтению и письму, был страстный охотник читать в церкви и разбирать мудреное и трудное».
Однажды юношу Магницкого послали с рыбным обозом в Иосифо-Волоколамский монастырь, игумен которого, узнав, что он грамотен, оставил его при себе. Известно, что затем некоторое время Магницкий жил в московском Симоновом монастыре, кажется, монастырское начальство имело намерение подготовить его к священническому сану. По каким-то причинам, возможно, потому, что был податным крестьянином, Магницкий не смог учиться в Славяно-греко-латинской академии, но самостоятельно овладел греческим, латинским, немецким и итальянским языками, изучил преподаваемые в академии науки по книгам, самоучкою, то есть, как выразился его современник, «наукам учился дивным и неудобовероятным способом».
В конце 1690-х годов Магницкий работал домашним учителем в Москве, обучая детей богатых людей грамоте и счету. Однажды, рассказывает предание, когда он давал очередной урок в доме боярина, хозяина посетил Петр I. Царь был в хорошем настроении, заговорил с учителем и пришел в еще более хорошее расположение духа, когда услышал, что тот на его вопросы из разных наук отвечает толково и уверенно. У Леонтия, как тогда у всех русских крестьян, фамилии не было, и Петр, заметивший, что дети льнут к учителю, сказал: «Поелику ты притягиваешь отроков к себе, словно магнит, то повелеваю тебе впредь именоваться Магницким».
Когда в 1701 году была открыта Навигацкая школа – первое в России математическое училище, для нее потребовался учебник математики, поскольку тогда не было ни одного такого учебника на русском языке. Дьяк Оружейной палаты Алексей Курбатов указал на Магницкого как на человека, способного его «сочинить».
По этому поводу последовал именной указ Петра I о зачислении «осташковца Леонтия Магницкого» в учителя Навигацкой школы с поручением «чрез труд свой издать ему на Словенском диалекте избрав от арифметики и геометрии и навигации поелику возможную к тиснению книгу».
За полтора года Магницкий «сочинил» учебник. Книга получилась объемистая – более 600 страниц, но зато в ней излагался полный курс изучаемых в школе математических наук: арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия и кораблевождение. Учителя и учащиеся называли учебник просто «Арифметика». Но полное название книги, по обычаю того времени, было длинное, обстоятельное и занимало весь титульный лист. Начиналось оно собственно названием: «Арифметика, сиречь наука числительная», далее сообщалось, что издана она повелением царя Петра Алексеевича (приводился полный его титул) в его царствование в богоспасаемом царствующем граде Москве, потом говорилось, кому и для чего книга предназначалась: «ради обучения мудролюбивых российских отроков и всякого чина и возраста людей».
В этих последних словах заключалась тайная и, может быть, главная мысль, с которой писалась книга: Магницкий создавал учебник, по которому всякий желающий мог бы без учителя, самоучкою, как он сам, изучить основы математических наук. «Арифметика» Магницкого не была похожа на те руководства, которые содержали лишь сухие правила и вызывали у учеников скуку. Магницкий старался вызвать у них интерес и пробудить любознательность.
На обороте заглавного листа был помещен рисунок, изображающий пышно цветущий куст и двух юношей, держащих в руках ветви с цветами. Под рисунком напечатано стихотворное обращение к юному ученику, специально для «Арифметики» сочиненное Магницким:
Даже определение арифметики у Магницкого дается не сухо, а поэтически. «Арифметика, или числительница, – пишет он, – есть художество честное, независтное (свободное), и всем удобопоятное (легко усвояемое), многополезнейшее и многохвальней-шее, от древнейших же и новейших, в разные времена являвшихся изряднейших арифметиков изобретенное и изложенное». После такой характеристики ученик просто не мог не загордиться, что изучает такую славную науку.
Прииме, юне, премудрости цветы…
Арифметике любезно учися,
В ней разных правил и штук придержися,
Ибо в гражданстве к делам есть потребно…
Та пути в небе решит и на море,
Еще на войне полезна и в поле.
Невежды, считающие ученье пустым делом, обычно оправдывали свое нежелание учиться очень убедительным, на их взгляд, вопросом: «Зачем нужно это ученье? Какая мне от него польза?» Поэтому Магницкий на страницах «Арифметики» никогда не упускает возможности ответить на этот вопрос. Объясняя какое-нибудь правило, он как бы между прочим замечает: «Если хочешь быть морским навигатором, то сие знать необходимо». Большая часть задач «Арифметики» построена на жизненных случаях, с которыми учащиеся обязательно встретятся в будущем: в его задачах купцы покупают и продают товары, офицеры раздают жалованье солдатам, землемер решает спор между землевладельцами, поспорившими о границе своих полей, и так далее.
Есть в «Арифметике» и задачи другого рода, так называемые замысловатые. Это – рассказы и анекдоты с математическим сюжетом. Вот один из них (поскольку язык учебника устарел и сейчас малопонятен, то здесь он приближен к современному):
«Некий человек продал коня за 156 рублей. Но покупатель, решив, что покупка не стоит таких денег, стал возвращать коня продавцу, говоря:
Несть мне лепо за такого недостойного коня платить такую высокую цену.
Тогда продавец предложил ему иную куплю:
– Ежели полагаешь, что моя цена за коня высока, то купи гвозди, коими прибиты его подковы, а коня я отдам тебе при них в дар. А гвоздей в каждой подкове шесть, платить же будешь за первый гвоздь едину полушку (полушка – четверть копейки), за второй – две полушки, за третий – копейку и так выкупишь все гвозди.
Покупатель обрадовался, полагая, что ему придется уплатить не более 10 рублей и что получит коня совсем задаром, и согласился на условия продавца.
Спрашивается: сколько придется уплатить за коня сему покупателю?»
Подсчитав и узнав, что недогадливому и не умеющему быстро считать покупателю придется уплатить 41 787 рублей и еще 3 копейки с тремя полушками, вряд ли учащийся позабудет правило, на которое дана эта задача.
Дьяк Оружейной палаты Курбатов, которому было поручено наблюдать за работой Магницкого, еще в рукописи отослал «Арифметику» царю. Рукопись была Петром одобрена, и на Печатный двор перевели пятьсот рублей «к тиснению дву тысящ четырехсот книг «Арифметики». Тираж, по тем временам, назначен огромный, потому что тогда книги выходили в десятках и редко в сотнях экземпляров. Но и этот тираж оказался недостаточным, через три года «Арифметику» печатали снова.
Почти весь XVIII век, несмотря на то что издавались новые учебники, вся Россия училась по «Арифметике» Магницкого. Его расчет на то, что по ней начнут учиться не только ученики Математической школы, оправдался полностью: люди «всякого чина и возраста» в разных дальних губерниях постигали по ней математику самоучкой. Именно так освоил ее поморский паренек из села Холмогоры Михаил Ломоносов, который до конца своих дней с благодарностью называл «Арифметику» Магницкого «вратами своей учености».