Страница:
В современных работах, как правило, строителем Казанского собора также называется князь Пожарский, таким образом, народная молва вопреки фактам восстанавливает историческую справедливость: мемориальный памятник (а Казанский собор является таковым) должен вызывать в памяти прежде всего образ того или тех, в честь которых он поставлен, а не того, на чьи деньги его строили.
В Отечественную войну 1812 года с новой силой и с новым значением зазвучали имена Минина и Пожарского. Они были произнесены в первом же обращенном к народу императорском манифесте, извещавшем о вступлении наполеоновских войск в пределы России, в котором император Александр I выразил уверенность в том, что враг найдет «на каждом шаге верных сынов России, поражающих всеми средствами и силами», «встретит в каждом дворянине Пожарского, в каждом гражданине – Минина».
В петербургском Казанском соборе перед иконой Казанской Божией Матери молился перед отъездом в армию назначенный главнокомандующим всех русских войск М.И. Кутузов.
Площадь перед московским Казанским собором всегда была многолюдна. У ограды располагались «скамьи и шалаши» с торговлей разными съестными товарами, предлагали свой товар разносчики – квас, сбитень, пирожки. Торговля была оживленной, потому что здесь пролегали пути и на Красную площадь, и в Кремль, и в Зарядье, и в Замоскворечье.
С началом войны народу у Казанского собора не стало меньше, но переменились характер толпы и ее настроение, постоянно был полон народом и храм.
За собором находилась губернская типография, в которой печатались сообщения из армии, распоряжения московского губернатора Ростопчина и тут же раздавались народу. Люди на площади ожидали этих сообщений, которые тотчас вызывали оживленные обсуждения, замечания, вопросы. На ограде собора вывешивались лубочные листы о войне: «Крестьянин Иван Долбило», «Французы под конвоем бабушки Спиридоновны», «Беседы бывшего ратника московского мещанина Карнюшки Чихирина о доблести русского воина» и многие другие.
В ночь на 1 сентября 1812 года, накануне вступления Наполеона в Москву, архиепископ Московский Августин по приказу губернатора Ростопчина выехал из Москвы во Владимир, увозя московские святыни – Владимирскую икону Божией Матери и Иверскую. Казанская икона пока оставалась в храме. Лишь 2 сентября, когда французские войска уже входили в город, икону вынесли из собора; сначала ее укрыли в доме протоиерея Сергия, а затем увезли из города. В статье священника Радугина, опубликованной в 1862 году, приводятся воспоминания неназванного мемуариста о том, как были вывезены Августином Владимирская и Иверская иконы, но поскольку обстоятельства и детали его выезда из Москвы хорошо известны и не соответствуют этому рассказу, то очевидно, что здесь речь идет о другой святыне – видимо, о Казанской иконе.
Икону погрузили в дорожную карету, рассказывает мемуарист, и «полетели вскачь к Крестовой заставе, думая настичь обоз с церковным имуществом; но у Сухаревой башни были остановлены врагами, предупредившими их и загородившими выезд из столицы. Чтобы не остаться в плену, надобно было повернуть лошадей назад и искать другого выезда. Сначала думали было пробраться к Калужской заставе, в которую проходили русские войска; но, повернув на Яузу, направились в Рогожскую заставу, где была страшная давка от множества экипажей и народа, спешившего выехать из Москвы».
Следуя за армией, карета с Казанской иконой Божией Матери оказалась под Тарутиным, где Кутузов разворачивал лагерь русских войск.
Во время своего пребывания в Москве французы ограбили Казанский собор, но он не был разрушен. Площадь перед ним завалило грудами кирпичей от взорванной Никольской башни.
12 октября последние французские части ушли из Москвы, в тот же день была совершена служба в сохранившемся Страстном монастыре. В первых числах ноября в Москву возвратился архиепископ Августин со святынями. 1 декабря по Китай-городу прошли крестные ходы, во время которых Августин освящал краплением воды Москву: «…древний благочестивый град сей, богоненавистным в нем пребыванием врага нечестивого оскверненный». Среди других храмов был освящен и Казанский собор.
В XIX веке собор не раз ремонтировали, перекрывали крышу, перестраивали. В результате перестроек он лишился кокошников у основания главы, было разобрано шатровое покрытие колокольни.
В XIX веке Торговые ряды из Воскресенского проезда были убраны, осталась только торговля с лотков и вразнос. Но кроме торговцев здесь появились люди новой профессии, порожденные развитием бюрократии. О них рассказывает в своих мемуарах «Из жизни торговой Москвы» московский купец И.А. Слонов.
«У Воскресенских ворот, – пишет он, – около здания Губернского правления, с незапамятных времен находилась сутяжная биржа стряпчих, приказных и выгнанных со службы чиновников, занимавшихся писанием разных доносов, ябед и прошений для неграмотного, темного люда.
В простонародье такие лица известны под названием «аблакатов от Иверской». Все они поголовно алкоголики, с опухшими лицами и красно-сизыми носами.
«Аблакат», найдя на улице клиента, приглашал его следовать за ним в трактир «Низок». Там за косушку водки, выслушав клиента, он писал ему такое витиеватое прошение, что понять написанное нельзя было не только постороннему человеку, но оно часто было непонятно и самому автору…»
«Аблакат от Иверской» был настолько характерной и яркой фигурой купеческой Москвы сороковых – семидесятых годов XIX века, что А.Н. Островский вывел его в первой своей комедии «Свои люди – сочтемся». Этот отставной стряпчий Сысой Псоич Рисположенский играет в сюжете комедии заметную роль.
Еще описи XVII века неизменно отмечают торговлю съестным у ограды Казанского собора: «Стоят у той ограды скамьи и шалаши и торгуют яблок и восчаными свечами и иными съестными товары». С XVII же века идет и обычай приносить сюда первые плоды урожая. В судебных документах конца XVII века сохранилось дело о беззаконном торге «новой редькой» торговцем Огородной слободы Ивашкой Феоктистовым. Его обвинили в том, что он не представил до того, как торговать «новой редькой» у Казанского, свой товар «великому государю вверх». Огородник оправдывался, что он носил редьку во дворец, да у него не купили, это дело расследовали, и в конце концов Ивашке пришлось платить штраф.
XX век, принесший русскому православию – вере, церкви и верующим – тяжкие испытания, начался страшным и пророческим исчезновением подлинной чудотворной Казанской иконы Божией Матери из ее обители – Богородицкого монастыря в Казани.
Утром 29 июня 1904 служители обнаружили, что из монастырского собора исчезли две иконы: чудотворная Казанской Божией Матери и Нерукотворный образ Спасителя.
Полиции удалось обнаружить непосредственных похитителей – двадцативосьмилетнего крестьянина Варфоломея Стояна, он же Чайкин, и тридцатилетнего крестьянина Комова, а также их сообщников – сожительницу Чайкина и ее мать, которые обвинялись в укрывательстве похищенного, ювелира, купившего золото и жемчуг с окладов икон, и церковного сторожа, который, возможно, содействовал похищению.
Главное желание следователей, игуменьи монастыря, духовных и светских властей заключалось в том, чтобы вернуть святыни. Но сожительница Чайкина, ее малолетняя дочь и мать показали на суде, что они видели, как Чайкин разрубил иконы на мелкие щепки и сжег их в печи, при обыске в печи были найдены четыре обгорелые жемчужины, грунтовка с позолотой, два гвоздика, 17 петель, которые, по показаниям монахинь, находились на бархатной обшивке иконы. Сам Чайкин во время следствия отрицал уничтожение им икон, чтобы не отягчать свою вину еще и богохульством, после же приговора признался в этом.
Чайкин представлял собой характерный тип, с которым русскому православию предстояло встретиться в недалеком будущем. Следствие обнаружило еще ряд совершенных им церковных ограблений, правда, он сдирал с икон драгоценные ризы, самих же образов не похищал, что характеризовало его как заурядного уголовника. Между тем он старался представить себя публике «политиком», социалистом, убежденным атеистом, объясняя уничтожение икон тем, что ему «…ужасно хотелось тогда доказать всем, что икона вовсе не чудотворная, что ей напрасно поклоняются и напрасно ее чтят, что… сожгу ее и никакого не случится чуда: сгорит – и все».
После приговора Чайкин сидел в Шлиссельбургской каторжной тюрьме. Следствие по поиску икон продолжалось и после приговора. У следователей не было уверенности в том, что они уничтожены: Чайкин путался в своих показаниях, в уголовном мире ходил слух, что иконы были проданы. Древние иконы имели спрос у коллекционеров, их скупали старообрядцы, поэтому следователи сомневались в том, что Чайкин мог своими руками уничтожить иконы, цена которых превышает цену их оклада. В 1930-е годы прошел слух, будто Казанская икона Божией Матери была продана за границу.
Во время октябрьских боев 1917 года Казанский собор оказался свидетелем и в некотором роде местом действия главного эпизода боев – штурма Кремля: у собора поставили орудие, которое прямой наводкой било по Никольским воротам.
Обстрел Никольской башни стал первым случаем осквернения и разрушения православных святынь коммунистами: пострадал надворотный образ святителя Николая, почитаемый в Москве чудотворным за то, что при взрыве французами в 1812 году Никольской башни остался неповрежденным.
В праздник 1 Мая 1918 года (в тот год он пришелся на Страстную среду) Красная площадь стала центром торжеств. Было организовано мощное «общенародное» шествие, здания на площади, стены Кремля задекорировали красными флагами и лозунгами.
В.Д. Бонч-Бруевич в статье «Первое мая и В.И. Ленин» описал это празднество:
«Рабочий класс революционной России впервые держал власть в своих собственных руках. Никогда нигде на всей нашей планете еще не было празднования Первого мая при таких неожиданных обстоятельствах… Все районы были на ногах, и великими потоками лилась человеческая стихия на Красную площадь под стены древнего Кремля, где теперь вытянулся громадный фронт братских могил борцов революции, погибших в первых кровавых боях Октября во время вооруженного восстания в Москве, во время первых битв нашей Гражданской войны.
Мы все, ответственные работники, конечно, были в рядах демонстрантов-рабочих и шли каждый со своим районом или со своей организацией. Я шел с организацией рабочих и служащих Кремля. Пройдя мимо трибуны, где назначенные от правительства товарищи с Л.Д. Троцким и Я.М. Свердловым во главе принимали демонстрацию, я отделился от рядов демонстрантов и присоединился к рядам правительства, собиравшегося на трибуне. Мне хотелось поделиться впечатлениями с Владимиром Ильичем, и я знал, что он наверное сейчас находится на Кремлевской стене, откуда он хотел посмотреть на всю демонстрацию. Его выступление на площади должно было совершиться несколько поздней, когда демонстранты подойдут и займут площадь.
Я пришел в Кремль и поднялся на Кремлевскую стену, с которой когда-то Наполеон смотрел на пожар Москвы.
Владимир Ильич радостный ходил по широченному проходу стены, часто останавливаясь между ее зубцами, и смотрел пристально на площадь.
Я подошел к нему.
– Вы шли с демонстрантами? Я видел вас… – встретил меня Владимир Ильич, весело и юно смотря поблескивающими глазами.
– А как же? – ответил я ему. – Первого мая мы все должны быть там…
– Это хорошо, это верно! – одобрил Владимир Ильич. – Не надо отрываться от масс, несмотря на всю занятость. Самое важное – не потерять постоянную связь с массами. Надо чувствовать жизнь масс…»
Затем Ленин спустился со стены, вышел на площадь и произнес краткую речь.
Торжества продолжались весь день, ораторы сменяли один другого. Конечно, никто им возражать не смел. Но к вечеру произошло неожиданное. Вот как об этом рассказывает современник Н.П.Окунев в своем дневнике:
«Первого мая к вечеру огромное красное полотнище, закрывавшее изъяны, причиненные Никольским воротам во время Октябрьского переворота, когда была разбита икона Николая Чудотворца, порывом ветра было разорвано, и таким образом ясно обнаружилось как раз то место, где скрывался под красной тканью образ. На другой день собралась к воротам огромная толпа людей, видевшая в этом чудо. По требованию верующих был совершен из Казанского собора к Никольским воротам крестный ход, и там отслужен молебен. А затем явились конные стражники и разогнали всех, сделав даже несколько выстрелов, к счастью, в воздух».
Явление иконы Николая Чудотворца было воспринято как знак. По всем московским приходам заговорили об общем крестном ходе к Никольским воротам. Крестный ход состоялся 22 мая. Репортер газеты «Новая жизнь», явно настроенный к нему враждебно, невольно создает грандиозную картину:
«С утра улицы Белокаменной переполнены народом. Со всех концов, от всех сорока сороков церквей по направлению к Красной площади движутся процессии молящихся, развеваются, сверкая на солнце, тысячи хоругвей, несется торжественное церковное пение. У Никольских ворот, где на днях наблюдалось «чудо», совершается непрерывная церковная служба. Десятки тысяч фанатизированных женщин наполняют Красную площадь, толпясь у могил жертв революции. Поражает обилие интеллигенции: масса вылощенных лиц в котелках, студентов в кителях, дам в шляпах. Подавляющее большинство – серая мещанская пыль, озлобленная, угрюмая, полная ненависти ко всем и ко всему».
Репортер не говорит, по понятным соображениям, что все же большинство крестного хода составляли пролетарии – рабочие, работницы, солдаты, крестьяне.
А «полная ненависть ко всем и ко всему» исходила с другой стороны: весной и летом 1918 года как мирный народный протест против новой власти многолюдные крестные ходы проходили по всей России, и в некоторых городах они были расстреляны.
Образ Николая Чудотворца на Никольских воротах через некоторое время был заложен кирпичом.
В 1925 году, когда подошло время в очередной раз ремонтировать Казанский собор, община верующих храма решила по возможности вернуть собору прежний облик. Произвести реставрацию предложили тогда уже известному своими реставрационными работами П.Д. Барановскому. Средства на реставрацию давала община.
Барановский начал реставрационные работы с барабана главы собора и восстановления кокошников. Понимая, что работа продлится долго, он, чтобы не портить вида Красной площади, работал без лесов, и Казанский собор преображался, обретая прежнюю красоту, на глазах москвичей.
Но довести реставрацию Казанского собора до конца Барановскому не удалось: в 1930 году храм был закрыт, община распущена. Здание собора было наскоро переоборудовано под жилые коммунальные квартиры.
В конце 1920 – начале 1930-х годов развернулась массовая общегосударственная кампания по уничтожению архитектурных памятников и прекращению всех реставрационных работ. Она сопровождалась шумной агитационной пропагандой: «разоблачали» церковь и попов, «разоблачали» и ученых-реставраторов. «Они, – писал о реставраторах журнал «За коммунистическое просвещение», – надували советскую власть всеми средствами и путями. Создав вокруг себя «верное» окружение, они и чувствовали себя в ЦГРМ (Центральных Государственных реставрационных мастерских. – В.М.), как за монастырской стеной. Советская лояльность была для них маской. Они верили, что советская власть скоро падет, они ждали с нетерпением ее падения, а пока старались использовать свое положение… Они всегда говорили с пафосом о чистой науке, о чистом искусстве. Они жаловались на то, что при старом, при царско-поповском строе церковь мешала развернуть по-настоящему научно-исследовательскую работу по древнерусскому искусству. Они были всегда столь возвышенными идеалистами – людьми-бессребрениками! А когда пролетарская власть предоставила им возможность полностью отдаваться науке и искусству… что они сделали, верные сыны буржуазии? Они снова превратили науку в церковь, искусство в богомазню, а все вместе – в обыкновенное церковно-торговое заведение, в монастырь-лавочку». Последнее обвинение было направлено персонально против Барановского, производившего реставрацию Казанского собора на средства общины. Вскоре это же обвинение он услышит на Лубянке.
В сентябре 1933 года П.Д. Барановский и архитектор Б.Н. Засыпкин как члены Комитета по охране памятников при ВЦИК были вызваны к заместителю председателя Моссовета Усову.
«В длительной беседе с ним, – рассказывает П.Д. Барановский, – выяснились две противоположных и непримиримых позиции. Наши аргументы за защиту памятников на основе установок, данных В.И. Лениным, полностью отвергались, и нам с полной категоричностью было заявлено, что Московским Советом принята общая установка очистить город полностью от старого хлама, который мы именуем памятниками и который тормозит социалистическое строительство. По-видимому, для большего убеждения в непререкаемости своей точки зрения и своей мощи, а также в бесполезности какого-либо сопротивления с нашей стороны при нас были вызваны начальник отдела благоустройства тов. Хорошилкин и начальник Мосразбортреста тов. Иванюк и им дано распоряжение немедленно снабдить нас лестницами, веревками и т. п. для того, чтобы произвести обмер и прочую фиксацию храма Василия Блаженного на Красной площади, так как в течение ближайших дней он подлежит сносу».
Барановский сказал Усову: «Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной что хотите. Будете ломать – покончу с собой». Тогда же он послал соответствующую телеграмму Сталину.
Храм Василия Блаженного не снесли, но 4 октября 1933 года Барановского и Засыпкина арестовали. По статье 58, пункты 10, 11 – антисоветская агитация, организация антисоветской группы – Барановский был осужден на три года лагерей с последующим поражением в правах, в том числе в праве жить в Москве и других крупных городах. Он вернулся из заключения в мае 1936 года и прописался в Александрове – ближайшем к Москве городе, в котором разрешалось жить отбывшим срок по политической статье.
Как раз в эти дни, летом 1936 года, сносили Казанский собор. Барановский ежедневно приезжал в Москву из Александрова и в тот же день уезжал обратно. Как поднадзорный он обязан был ежедневно в 17 часов 30 минут являться в Александровское НКВД на отметку. Он приезжал в Москву и делал обмеры и фотофиксацию сносимого Казанского собора. Эти чертежи и обмеры Барановский передал впоследствии О.И. Журину.
Окончательно разрушен Казанский собор был в последние дни июля 1936 года, в начале сентября убрали битый кирпич. Известный историк московской церковной старины М.И. Александровский в своем дневнике 9 сентября записал, что на месте собора уже пустая площадка.
До трехсотлетия своего освящения 15 октября 1636 года московский Казанский собор не достоял один месяц.
Соборная Казанская икона Божией Матери еще при закрытии храма в 1930 году была перенесена в Богоявленский патриарший собор в Елохове, где она и находится в настоящее время.
На освободившейся после сноса Казанского собора площадке устроили летнее кафе.
Казанский собор в процессе разборки. Фотография 1936 г.
Возможно, в проекте веранды этого кафе и был заложен какой-то идейный смысл, а может быть, просто какой-то остроумец пустил шутку, но говорили, что она возведена в честь 3-го Интернационала и что строил ее прославившийся тогда проектом Дворца Советов архитектор Б. Иофан. Эти сведения в настоящее время попали даже в специальную искусствоведческую литературу.
В военные годы кафе постепенно разрушалось, лишаясь отдельных своих частей, и в 1950-е годы на его месте был разбит газон, в правом дальнем углу которого открыли общественный туалет.
В 1985 году в недрах Музея В.И. Ленина, занимавшего здание бывшей Городской Думы, зародилась идея о расширении музея за счет прилегающих к нему зданий: Губернского правления, Монетного двора, Заиконоспасского монастыря, Никольских рядов и других. Музей должен был занять весь квартал между площадью Революции, Историческим (Воскресенским) проездом, Никольской улицей. По идее все эти здания и внутренние дворы приспосабливались под музейные помещения: под выставочные залы, аудитории, библиотеку, буфеты, «чтобы в них, – сформулировал тогда директор музея, – было удобно учиться и работать, впитывать великие идеи Владимира Ильича Ленина». Реконструкция должна была завершиться в 1995 году к 125-летию со дня рождения В.И. Ленина.
Ввиду большого количества исторических памятников на реконструируемой площади директор обещал, что «будут учтены все ценные предложения по использованию памятников архитектуры».
От Казанского собора сохранились фундаменты XVII века, являвшимися охраняемым памятником архитектуры и истории, и авторы проекта обещали их не уничтожать.
Проект расширения Музея В.И. Ленина был столь невежественно-варварским по отношению к памятникам отечественной истории и архитектуры, что вызвал широкое общественное возмущение. К тому же изменилась и общественно-политическая ситуация в стране. Даже всегда послушный Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, который по закону должен был дать согласие на строительство в зоне исторических памятников, этот проект поддержал лишь частично. Одобрив общую идею, он поставил важное условие, указав на необходимость «воссоздания бывшего Казанского собора как памятника истории государственной независимости Руси и являющегося составным градостроительным композиционным элементом Красной площади». Однако в этом предложении был пункт, который делал возведение собора почти неосуществимым: средства на восстановление должно было выделить не государство, его разрушившее, а предлагалось Московскому городскому обществу охраны памятников самому «решить вопрос о финансировании», то есть собрать пожертвования среди москвичей…
В группу энтузиастов, добивавшихся восстановления Казанского собора, вошли и реставраторы – ученики П.Д. Барановского, в том числе О.И. Журин. Им удалось поднять не только общественность, но сделать своими союзниками Патриархию и обновленный Моссовет, что было очень важно, потому что хотя отовсюду и поступали пожертвования, но их было недостаточно, и руководство Моссовета выделило недостающую сумму из городского бюджета.
Летом 1989 года начались археологические исследования фундаментов Казанского собора. 5 июня 1990 года Моссовет принял официальное решение о его воссоздании, окончание работ намечалось на 1995 год, причем – что особо подчеркивалось – храм будет действующим. 4 ноября 1990 года, в день праздника Казанской Божией Матери, был заложен и освящен Патриархом Московским и всея Руси Алексием II первый символический камень Казанского собора.
История воссоздания Казанского храма – первого в послереволюционной Москве восстанавливаемого не только в качестве архитектурной формы, но и ради его настоящего предназначения – сложна и драматична. Множество разнообразных сил пришли в движение. Кроме четкого противопоставления – сторонников и противников его воссоздания, были противники, скрывавшиеся под маской друзей, и друзья, вынужденные публично выступать как противники. События, взаимоотношения людей, тайные и явные пружины происходившего – все это может составить содержание большой и поучительной книги. Наверное, она когда-нибудь будет написана.
Казанский собор. Современная фотография
Воссозданный Казанский собор был освящен 4 ноября 1993 года. Освятил собор патриарх. На освящении присутствовали президент Б.Н. Ельцин, мэр Москвы Ю.М. Лужков и прочие официальные лица.
«А на торжественном приеме по случаю восстановления и освящения собора, состоявшемся в ресторане гостиницы «Россия», – сообщил репортер «Вечерней Москвы», – Патриарх вручил мэру Москвы Юрию Лужкову орден Святого равноапостольного князя Владимира I степени. Медалью Святого Даниила II степени награжден министр московского правительства Александр Матросов, отвечавший за восстановление храма».
Восстановлением Казанского собора – с первого до последнего дня – руководил Олег Игоревич Журин. Он исполнил завещание своего учителя. Казанский собор восстановлен в том виде, близком к первоначальному своему облику XVII века, как предполагал его восстановить П.Д. Барановский.
Так вернулся дом № 1 на угол Красной площади с Никольской улицей, и вновь левая сторона старинной московской улицы начинается не пустырем, а храмом.
А с правой стороны Никольская улица начинается боковым фасадом ГУМа.
ГУМ – Государственный универсальный магазин (так он был назван в 1921 году) строился в 1888–1893 годах как часть комплекса помещений для розничной торговли в Китай-городе и назывался, как и предшествовавшие ему в этом месте постройки, Верхними торговыми рядами. Но поскольку главным своим фасадом эти ряды выходили на Красную площадь, то перед архитекторами (на проектирование здания был объявлен конкурс) ставилась идейная градостроительная задача ни в коем случае не нарушить ансамбль площади. На конкурсе первое место занял А.Н. Померанцев – архитектор, разрабатывавший в своем творчестве национальный русский стиль. Его проект органично вписывался в ансамбль Красной площади, при этом в своей планировке, конструкциях и оборудовании он соответствовал мировому уровню торговых сооружений. Верхние торговые ряды включают в себя более полутора тысяч помещений. До сих пор ГУМ остается одним из крупнейших и удобнейших торговых помещений Москвы.
В Отечественную войну 1812 года с новой силой и с новым значением зазвучали имена Минина и Пожарского. Они были произнесены в первом же обращенном к народу императорском манифесте, извещавшем о вступлении наполеоновских войск в пределы России, в котором император Александр I выразил уверенность в том, что враг найдет «на каждом шаге верных сынов России, поражающих всеми средствами и силами», «встретит в каждом дворянине Пожарского, в каждом гражданине – Минина».
В петербургском Казанском соборе перед иконой Казанской Божией Матери молился перед отъездом в армию назначенный главнокомандующим всех русских войск М.И. Кутузов.
Площадь перед московским Казанским собором всегда была многолюдна. У ограды располагались «скамьи и шалаши» с торговлей разными съестными товарами, предлагали свой товар разносчики – квас, сбитень, пирожки. Торговля была оживленной, потому что здесь пролегали пути и на Красную площадь, и в Кремль, и в Зарядье, и в Замоскворечье.
С началом войны народу у Казанского собора не стало меньше, но переменились характер толпы и ее настроение, постоянно был полон народом и храм.
За собором находилась губернская типография, в которой печатались сообщения из армии, распоряжения московского губернатора Ростопчина и тут же раздавались народу. Люди на площади ожидали этих сообщений, которые тотчас вызывали оживленные обсуждения, замечания, вопросы. На ограде собора вывешивались лубочные листы о войне: «Крестьянин Иван Долбило», «Французы под конвоем бабушки Спиридоновны», «Беседы бывшего ратника московского мещанина Карнюшки Чихирина о доблести русского воина» и многие другие.
В ночь на 1 сентября 1812 года, накануне вступления Наполеона в Москву, архиепископ Московский Августин по приказу губернатора Ростопчина выехал из Москвы во Владимир, увозя московские святыни – Владимирскую икону Божией Матери и Иверскую. Казанская икона пока оставалась в храме. Лишь 2 сентября, когда французские войска уже входили в город, икону вынесли из собора; сначала ее укрыли в доме протоиерея Сергия, а затем увезли из города. В статье священника Радугина, опубликованной в 1862 году, приводятся воспоминания неназванного мемуариста о том, как были вывезены Августином Владимирская и Иверская иконы, но поскольку обстоятельства и детали его выезда из Москвы хорошо известны и не соответствуют этому рассказу, то очевидно, что здесь речь идет о другой святыне – видимо, о Казанской иконе.
Икону погрузили в дорожную карету, рассказывает мемуарист, и «полетели вскачь к Крестовой заставе, думая настичь обоз с церковным имуществом; но у Сухаревой башни были остановлены врагами, предупредившими их и загородившими выезд из столицы. Чтобы не остаться в плену, надобно было повернуть лошадей назад и искать другого выезда. Сначала думали было пробраться к Калужской заставе, в которую проходили русские войска; но, повернув на Яузу, направились в Рогожскую заставу, где была страшная давка от множества экипажей и народа, спешившего выехать из Москвы».
Следуя за армией, карета с Казанской иконой Божией Матери оказалась под Тарутиным, где Кутузов разворачивал лагерь русских войск.
Во время своего пребывания в Москве французы ограбили Казанский собор, но он не был разрушен. Площадь перед ним завалило грудами кирпичей от взорванной Никольской башни.
12 октября последние французские части ушли из Москвы, в тот же день была совершена служба в сохранившемся Страстном монастыре. В первых числах ноября в Москву возвратился архиепископ Августин со святынями. 1 декабря по Китай-городу прошли крестные ходы, во время которых Августин освящал краплением воды Москву: «…древний благочестивый град сей, богоненавистным в нем пребыванием врага нечестивого оскверненный». Среди других храмов был освящен и Казанский собор.
В XIX веке собор не раз ремонтировали, перекрывали крышу, перестраивали. В результате перестроек он лишился кокошников у основания главы, было разобрано шатровое покрытие колокольни.
В XIX веке Торговые ряды из Воскресенского проезда были убраны, осталась только торговля с лотков и вразнос. Но кроме торговцев здесь появились люди новой профессии, порожденные развитием бюрократии. О них рассказывает в своих мемуарах «Из жизни торговой Москвы» московский купец И.А. Слонов.
«У Воскресенских ворот, – пишет он, – около здания Губернского правления, с незапамятных времен находилась сутяжная биржа стряпчих, приказных и выгнанных со службы чиновников, занимавшихся писанием разных доносов, ябед и прошений для неграмотного, темного люда.
В простонародье такие лица известны под названием «аблакатов от Иверской». Все они поголовно алкоголики, с опухшими лицами и красно-сизыми носами.
«Аблакат», найдя на улице клиента, приглашал его следовать за ним в трактир «Низок». Там за косушку водки, выслушав клиента, он писал ему такое витиеватое прошение, что понять написанное нельзя было не только постороннему человеку, но оно часто было непонятно и самому автору…»
«Аблакат от Иверской» был настолько характерной и яркой фигурой купеческой Москвы сороковых – семидесятых годов XIX века, что А.Н. Островский вывел его в первой своей комедии «Свои люди – сочтемся». Этот отставной стряпчий Сысой Псоич Рисположенский играет в сюжете комедии заметную роль.
Еще описи XVII века неизменно отмечают торговлю съестным у ограды Казанского собора: «Стоят у той ограды скамьи и шалаши и торгуют яблок и восчаными свечами и иными съестными товары». С XVII же века идет и обычай приносить сюда первые плоды урожая. В судебных документах конца XVII века сохранилось дело о беззаконном торге «новой редькой» торговцем Огородной слободы Ивашкой Феоктистовым. Его обвинили в том, что он не представил до того, как торговать «новой редькой» у Казанского, свой товар «великому государю вверх». Огородник оправдывался, что он носил редьку во дворец, да у него не купили, это дело расследовали, и в конце концов Ивашке пришлось платить штраф.
XX век, принесший русскому православию – вере, церкви и верующим – тяжкие испытания, начался страшным и пророческим исчезновением подлинной чудотворной Казанской иконы Божией Матери из ее обители – Богородицкого монастыря в Казани.
Утром 29 июня 1904 служители обнаружили, что из монастырского собора исчезли две иконы: чудотворная Казанской Божией Матери и Нерукотворный образ Спасителя.
Полиции удалось обнаружить непосредственных похитителей – двадцативосьмилетнего крестьянина Варфоломея Стояна, он же Чайкин, и тридцатилетнего крестьянина Комова, а также их сообщников – сожительницу Чайкина и ее мать, которые обвинялись в укрывательстве похищенного, ювелира, купившего золото и жемчуг с окладов икон, и церковного сторожа, который, возможно, содействовал похищению.
Главное желание следователей, игуменьи монастыря, духовных и светских властей заключалось в том, чтобы вернуть святыни. Но сожительница Чайкина, ее малолетняя дочь и мать показали на суде, что они видели, как Чайкин разрубил иконы на мелкие щепки и сжег их в печи, при обыске в печи были найдены четыре обгорелые жемчужины, грунтовка с позолотой, два гвоздика, 17 петель, которые, по показаниям монахинь, находились на бархатной обшивке иконы. Сам Чайкин во время следствия отрицал уничтожение им икон, чтобы не отягчать свою вину еще и богохульством, после же приговора признался в этом.
Чайкин представлял собой характерный тип, с которым русскому православию предстояло встретиться в недалеком будущем. Следствие обнаружило еще ряд совершенных им церковных ограблений, правда, он сдирал с икон драгоценные ризы, самих же образов не похищал, что характеризовало его как заурядного уголовника. Между тем он старался представить себя публике «политиком», социалистом, убежденным атеистом, объясняя уничтожение икон тем, что ему «…ужасно хотелось тогда доказать всем, что икона вовсе не чудотворная, что ей напрасно поклоняются и напрасно ее чтят, что… сожгу ее и никакого не случится чуда: сгорит – и все».
После приговора Чайкин сидел в Шлиссельбургской каторжной тюрьме. Следствие по поиску икон продолжалось и после приговора. У следователей не было уверенности в том, что они уничтожены: Чайкин путался в своих показаниях, в уголовном мире ходил слух, что иконы были проданы. Древние иконы имели спрос у коллекционеров, их скупали старообрядцы, поэтому следователи сомневались в том, что Чайкин мог своими руками уничтожить иконы, цена которых превышает цену их оклада. В 1930-е годы прошел слух, будто Казанская икона Божией Матери была продана за границу.
Во время октябрьских боев 1917 года Казанский собор оказался свидетелем и в некотором роде местом действия главного эпизода боев – штурма Кремля: у собора поставили орудие, которое прямой наводкой било по Никольским воротам.
Обстрел Никольской башни стал первым случаем осквернения и разрушения православных святынь коммунистами: пострадал надворотный образ святителя Николая, почитаемый в Москве чудотворным за то, что при взрыве французами в 1812 году Никольской башни остался неповрежденным.
В праздник 1 Мая 1918 года (в тот год он пришелся на Страстную среду) Красная площадь стала центром торжеств. Было организовано мощное «общенародное» шествие, здания на площади, стены Кремля задекорировали красными флагами и лозунгами.
В.Д. Бонч-Бруевич в статье «Первое мая и В.И. Ленин» описал это празднество:
«Рабочий класс революционной России впервые держал власть в своих собственных руках. Никогда нигде на всей нашей планете еще не было празднования Первого мая при таких неожиданных обстоятельствах… Все районы были на ногах, и великими потоками лилась человеческая стихия на Красную площадь под стены древнего Кремля, где теперь вытянулся громадный фронт братских могил борцов революции, погибших в первых кровавых боях Октября во время вооруженного восстания в Москве, во время первых битв нашей Гражданской войны.
Мы все, ответственные работники, конечно, были в рядах демонстрантов-рабочих и шли каждый со своим районом или со своей организацией. Я шел с организацией рабочих и служащих Кремля. Пройдя мимо трибуны, где назначенные от правительства товарищи с Л.Д. Троцким и Я.М. Свердловым во главе принимали демонстрацию, я отделился от рядов демонстрантов и присоединился к рядам правительства, собиравшегося на трибуне. Мне хотелось поделиться впечатлениями с Владимиром Ильичем, и я знал, что он наверное сейчас находится на Кремлевской стене, откуда он хотел посмотреть на всю демонстрацию. Его выступление на площади должно было совершиться несколько поздней, когда демонстранты подойдут и займут площадь.
Я пришел в Кремль и поднялся на Кремлевскую стену, с которой когда-то Наполеон смотрел на пожар Москвы.
Владимир Ильич радостный ходил по широченному проходу стены, часто останавливаясь между ее зубцами, и смотрел пристально на площадь.
Я подошел к нему.
– Вы шли с демонстрантами? Я видел вас… – встретил меня Владимир Ильич, весело и юно смотря поблескивающими глазами.
– А как же? – ответил я ему. – Первого мая мы все должны быть там…
– Это хорошо, это верно! – одобрил Владимир Ильич. – Не надо отрываться от масс, несмотря на всю занятость. Самое важное – не потерять постоянную связь с массами. Надо чувствовать жизнь масс…»
Затем Ленин спустился со стены, вышел на площадь и произнес краткую речь.
Торжества продолжались весь день, ораторы сменяли один другого. Конечно, никто им возражать не смел. Но к вечеру произошло неожиданное. Вот как об этом рассказывает современник Н.П.Окунев в своем дневнике:
«Первого мая к вечеру огромное красное полотнище, закрывавшее изъяны, причиненные Никольским воротам во время Октябрьского переворота, когда была разбита икона Николая Чудотворца, порывом ветра было разорвано, и таким образом ясно обнаружилось как раз то место, где скрывался под красной тканью образ. На другой день собралась к воротам огромная толпа людей, видевшая в этом чудо. По требованию верующих был совершен из Казанского собора к Никольским воротам крестный ход, и там отслужен молебен. А затем явились конные стражники и разогнали всех, сделав даже несколько выстрелов, к счастью, в воздух».
Явление иконы Николая Чудотворца было воспринято как знак. По всем московским приходам заговорили об общем крестном ходе к Никольским воротам. Крестный ход состоялся 22 мая. Репортер газеты «Новая жизнь», явно настроенный к нему враждебно, невольно создает грандиозную картину:
«С утра улицы Белокаменной переполнены народом. Со всех концов, от всех сорока сороков церквей по направлению к Красной площади движутся процессии молящихся, развеваются, сверкая на солнце, тысячи хоругвей, несется торжественное церковное пение. У Никольских ворот, где на днях наблюдалось «чудо», совершается непрерывная церковная служба. Десятки тысяч фанатизированных женщин наполняют Красную площадь, толпясь у могил жертв революции. Поражает обилие интеллигенции: масса вылощенных лиц в котелках, студентов в кителях, дам в шляпах. Подавляющее большинство – серая мещанская пыль, озлобленная, угрюмая, полная ненависти ко всем и ко всему».
Репортер не говорит, по понятным соображениям, что все же большинство крестного хода составляли пролетарии – рабочие, работницы, солдаты, крестьяне.
А «полная ненависть ко всем и ко всему» исходила с другой стороны: весной и летом 1918 года как мирный народный протест против новой власти многолюдные крестные ходы проходили по всей России, и в некоторых городах они были расстреляны.
Образ Николая Чудотворца на Никольских воротах через некоторое время был заложен кирпичом.
В 1925 году, когда подошло время в очередной раз ремонтировать Казанский собор, община верующих храма решила по возможности вернуть собору прежний облик. Произвести реставрацию предложили тогда уже известному своими реставрационными работами П.Д. Барановскому. Средства на реставрацию давала община.
Барановский начал реставрационные работы с барабана главы собора и восстановления кокошников. Понимая, что работа продлится долго, он, чтобы не портить вида Красной площади, работал без лесов, и Казанский собор преображался, обретая прежнюю красоту, на глазах москвичей.
Но довести реставрацию Казанского собора до конца Барановскому не удалось: в 1930 году храм был закрыт, община распущена. Здание собора было наскоро переоборудовано под жилые коммунальные квартиры.
В конце 1920 – начале 1930-х годов развернулась массовая общегосударственная кампания по уничтожению архитектурных памятников и прекращению всех реставрационных работ. Она сопровождалась шумной агитационной пропагандой: «разоблачали» церковь и попов, «разоблачали» и ученых-реставраторов. «Они, – писал о реставраторах журнал «За коммунистическое просвещение», – надували советскую власть всеми средствами и путями. Создав вокруг себя «верное» окружение, они и чувствовали себя в ЦГРМ (Центральных Государственных реставрационных мастерских. – В.М.), как за монастырской стеной. Советская лояльность была для них маской. Они верили, что советская власть скоро падет, они ждали с нетерпением ее падения, а пока старались использовать свое положение… Они всегда говорили с пафосом о чистой науке, о чистом искусстве. Они жаловались на то, что при старом, при царско-поповском строе церковь мешала развернуть по-настоящему научно-исследовательскую работу по древнерусскому искусству. Они были всегда столь возвышенными идеалистами – людьми-бессребрениками! А когда пролетарская власть предоставила им возможность полностью отдаваться науке и искусству… что они сделали, верные сыны буржуазии? Они снова превратили науку в церковь, искусство в богомазню, а все вместе – в обыкновенное церковно-торговое заведение, в монастырь-лавочку». Последнее обвинение было направлено персонально против Барановского, производившего реставрацию Казанского собора на средства общины. Вскоре это же обвинение он услышит на Лубянке.
В сентябре 1933 года П.Д. Барановский и архитектор Б.Н. Засыпкин как члены Комитета по охране памятников при ВЦИК были вызваны к заместителю председателя Моссовета Усову.
«В длительной беседе с ним, – рассказывает П.Д. Барановский, – выяснились две противоположных и непримиримых позиции. Наши аргументы за защиту памятников на основе установок, данных В.И. Лениным, полностью отвергались, и нам с полной категоричностью было заявлено, что Московским Советом принята общая установка очистить город полностью от старого хлама, который мы именуем памятниками и который тормозит социалистическое строительство. По-видимому, для большего убеждения в непререкаемости своей точки зрения и своей мощи, а также в бесполезности какого-либо сопротивления с нашей стороны при нас были вызваны начальник отдела благоустройства тов. Хорошилкин и начальник Мосразбортреста тов. Иванюк и им дано распоряжение немедленно снабдить нас лестницами, веревками и т. п. для того, чтобы произвести обмер и прочую фиксацию храма Василия Блаженного на Красной площади, так как в течение ближайших дней он подлежит сносу».
Барановский сказал Усову: «Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной что хотите. Будете ломать – покончу с собой». Тогда же он послал соответствующую телеграмму Сталину.
Храм Василия Блаженного не снесли, но 4 октября 1933 года Барановского и Засыпкина арестовали. По статье 58, пункты 10, 11 – антисоветская агитация, организация антисоветской группы – Барановский был осужден на три года лагерей с последующим поражением в правах, в том числе в праве жить в Москве и других крупных городах. Он вернулся из заключения в мае 1936 года и прописался в Александрове – ближайшем к Москве городе, в котором разрешалось жить отбывшим срок по политической статье.
Как раз в эти дни, летом 1936 года, сносили Казанский собор. Барановский ежедневно приезжал в Москву из Александрова и в тот же день уезжал обратно. Как поднадзорный он обязан был ежедневно в 17 часов 30 минут являться в Александровское НКВД на отметку. Он приезжал в Москву и делал обмеры и фотофиксацию сносимого Казанского собора. Эти чертежи и обмеры Барановский передал впоследствии О.И. Журину.
Окончательно разрушен Казанский собор был в последние дни июля 1936 года, в начале сентября убрали битый кирпич. Известный историк московской церковной старины М.И. Александровский в своем дневнике 9 сентября записал, что на месте собора уже пустая площадка.
До трехсотлетия своего освящения 15 октября 1636 года московский Казанский собор не достоял один месяц.
Соборная Казанская икона Божией Матери еще при закрытии храма в 1930 году была перенесена в Богоявленский патриарший собор в Елохове, где она и находится в настоящее время.
На освободившейся после сноса Казанского собора площадке устроили летнее кафе.
Возможно, в проекте веранды этого кафе и был заложен какой-то идейный смысл, а может быть, просто какой-то остроумец пустил шутку, но говорили, что она возведена в честь 3-го Интернационала и что строил ее прославившийся тогда проектом Дворца Советов архитектор Б. Иофан. Эти сведения в настоящее время попали даже в специальную искусствоведческую литературу.
В военные годы кафе постепенно разрушалось, лишаясь отдельных своих частей, и в 1950-е годы на его месте был разбит газон, в правом дальнем углу которого открыли общественный туалет.
В 1985 году в недрах Музея В.И. Ленина, занимавшего здание бывшей Городской Думы, зародилась идея о расширении музея за счет прилегающих к нему зданий: Губернского правления, Монетного двора, Заиконоспасского монастыря, Никольских рядов и других. Музей должен был занять весь квартал между площадью Революции, Историческим (Воскресенским) проездом, Никольской улицей. По идее все эти здания и внутренние дворы приспосабливались под музейные помещения: под выставочные залы, аудитории, библиотеку, буфеты, «чтобы в них, – сформулировал тогда директор музея, – было удобно учиться и работать, впитывать великие идеи Владимира Ильича Ленина». Реконструкция должна была завершиться в 1995 году к 125-летию со дня рождения В.И. Ленина.
Ввиду большого количества исторических памятников на реконструируемой площади директор обещал, что «будут учтены все ценные предложения по использованию памятников архитектуры».
От Казанского собора сохранились фундаменты XVII века, являвшимися охраняемым памятником архитектуры и истории, и авторы проекта обещали их не уничтожать.
Проект расширения Музея В.И. Ленина был столь невежественно-варварским по отношению к памятникам отечественной истории и архитектуры, что вызвал широкое общественное возмущение. К тому же изменилась и общественно-политическая ситуация в стране. Даже всегда послушный Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, который по закону должен был дать согласие на строительство в зоне исторических памятников, этот проект поддержал лишь частично. Одобрив общую идею, он поставил важное условие, указав на необходимость «воссоздания бывшего Казанского собора как памятника истории государственной независимости Руси и являющегося составным градостроительным композиционным элементом Красной площади». Однако в этом предложении был пункт, который делал возведение собора почти неосуществимым: средства на восстановление должно было выделить не государство, его разрушившее, а предлагалось Московскому городскому обществу охраны памятников самому «решить вопрос о финансировании», то есть собрать пожертвования среди москвичей…
В группу энтузиастов, добивавшихся восстановления Казанского собора, вошли и реставраторы – ученики П.Д. Барановского, в том числе О.И. Журин. Им удалось поднять не только общественность, но сделать своими союзниками Патриархию и обновленный Моссовет, что было очень важно, потому что хотя отовсюду и поступали пожертвования, но их было недостаточно, и руководство Моссовета выделило недостающую сумму из городского бюджета.
Летом 1989 года начались археологические исследования фундаментов Казанского собора. 5 июня 1990 года Моссовет принял официальное решение о его воссоздании, окончание работ намечалось на 1995 год, причем – что особо подчеркивалось – храм будет действующим. 4 ноября 1990 года, в день праздника Казанской Божией Матери, был заложен и освящен Патриархом Московским и всея Руси Алексием II первый символический камень Казанского собора.
История воссоздания Казанского храма – первого в послереволюционной Москве восстанавливаемого не только в качестве архитектурной формы, но и ради его настоящего предназначения – сложна и драматична. Множество разнообразных сил пришли в движение. Кроме четкого противопоставления – сторонников и противников его воссоздания, были противники, скрывавшиеся под маской друзей, и друзья, вынужденные публично выступать как противники. События, взаимоотношения людей, тайные и явные пружины происходившего – все это может составить содержание большой и поучительной книги. Наверное, она когда-нибудь будет написана.
Воссозданный Казанский собор был освящен 4 ноября 1993 года. Освятил собор патриарх. На освящении присутствовали президент Б.Н. Ельцин, мэр Москвы Ю.М. Лужков и прочие официальные лица.
«А на торжественном приеме по случаю восстановления и освящения собора, состоявшемся в ресторане гостиницы «Россия», – сообщил репортер «Вечерней Москвы», – Патриарх вручил мэру Москвы Юрию Лужкову орден Святого равноапостольного князя Владимира I степени. Медалью Святого Даниила II степени награжден министр московского правительства Александр Матросов, отвечавший за восстановление храма».
Восстановлением Казанского собора – с первого до последнего дня – руководил Олег Игоревич Журин. Он исполнил завещание своего учителя. Казанский собор восстановлен в том виде, близком к первоначальному своему облику XVII века, как предполагал его восстановить П.Д. Барановский.
Так вернулся дом № 1 на угол Красной площади с Никольской улицей, и вновь левая сторона старинной московской улицы начинается не пустырем, а храмом.
А с правой стороны Никольская улица начинается боковым фасадом ГУМа.
ГУМ – Государственный универсальный магазин (так он был назван в 1921 году) строился в 1888–1893 годах как часть комплекса помещений для розничной торговли в Китай-городе и назывался, как и предшествовавшие ему в этом месте постройки, Верхними торговыми рядами. Но поскольку главным своим фасадом эти ряды выходили на Красную площадь, то перед архитекторами (на проектирование здания был объявлен конкурс) ставилась идейная градостроительная задача ни в коем случае не нарушить ансамбль площади. На конкурсе первое место занял А.Н. Померанцев – архитектор, разрабатывавший в своем творчестве национальный русский стиль. Его проект органично вписывался в ансамбль Красной площади, при этом в своей планировке, конструкциях и оборудовании он соответствовал мировому уровню торговых сооружений. Верхние торговые ряды включают в себя более полутора тысяч помещений. До сих пор ГУМ остается одним из крупнейших и удобнейших торговых помещений Москвы.