Страница:
Я засмеялся, но смех получился каким-то неживым. Тяжело скорбеть о человеке, который был от меня столь далек, который, как я подозреваю, ничуть не огорчился бы, сгори я вместе с книгами в пламени того пожара. Мой альбинизм казался отцу отвратительным. Завидев меня, он всякий раз отворачивался. И все же — мои попытки оторваться от родителей, разорвать незримые родственные нити до сих пор не имели успеха… Отец ждал, что я приму на себя наши семейные обязанности, но своей любовью дарил только братьев, меня же словно не замечал.
Оуна почувствовала мое состояние и прекратила расспросы, за что я был несказанно благодарен. Меня всегда изумляло, какую бурю чувств вызывают во мне воспоминания о родителях.
— Что ж, — проговорила она, — у нас обоих непростая жизнь.
— Да уж, — согласился я. — Тем не менее я твердо намерен вернуться в Бек. Вы еще не нашли способа переправить меня домой?
Она с сожалением покачала головой.
— Я путешествую между снами, между историями сновидений, которые, как говорят, позволяют мультивселенной расти и обновляться. Кое-кто даже считает, что наши сны постепенно претворяются в явь. Что в них — все наши желания, стремления, идеалы, которые мало-помалу воплощаются в реальной жизни. По другой теории, мы сами — сны мультивселенной. По третьей, уже она — наш сон. А вам какая теория ближе, граф?
— Боюсь, что никакая. Для меня они слишком новы, слишком непривычны, чтобы я мог выбрать… Признаться, я до сих пор с трудом принимаю то, что стоит за ними, — я обнял Оуну за плечи, внезапно ощутив ее одиночество, ее печаль, близкую к отчаянию. — Что касается веры, я верю в человечество. В нашу способность в конце концов вытащить себя за уши из грязной лужи необузданной алчности и беспечной жестокости. В тягу к добру, которая и создает гармонию, столь хрупкую и столь беззащитную. Оуна пожала плечами.
— Голодный пес набивает брюхо, — сказала она. — А потом блюет, обожравшись.
— Цинизм вас не красит.
— Знаю. Мы, рыцари Равновесия, от века сражаемся за гармонию, о которой вы говорите.
Я уже слышал про этих рыцарей. И теперь попросил Оуну объяснить, кто они такие.
— Так называют людей, которые сражаются за справедливость во всех мирах без исключения, — ответила девушка.
— Я могу причислять себя к этим рыцарям? — спросил я осторожно.
— Думаю, вы сами знаете ответ, — Оуна указала на струящийся каскад лунных цветов (так она их назвала), ниспадающий по террасам одной из городских башенок.
Несмотря на все опасности, которые мне угрожали, несмотря на все тайны, уже открывшиеся мне, я не мог не признать про себя, что узреть подобную красоту дано не каждому. С прелестью этих цветов ничто не шло ни в какое сравнение. Их красота обладала ощутимой, осязаемой реальностью, какой не воспринять даже курильщику опиума. Должно быть, и вправду существует некая материальная субстанция, из которой состоят сновидения. И здесь, в подземном мире, эта субстанция проявилась во всем своем великолепии.
Оуне явно расхотелось отвечать на какие бы то ни было вопросы, так что дальше мы пошли в молчании, любуясь искусством местных зодчих, которые сумели сохранить шедевры Природы и добавить к ним свои собственные, не нарушив целостности, органичности города, чем оставалось лишь восхищаться.
Когда мы вдосталь налюбовались на прозрачную каменную стену, словно раскачивавшуюся в исходящем от озера свете, и двинулись было далее, я внезапно увидел футах в четырех от себя мужчину. Узнавание было мгновенным и болезненным; к горлу подкатил ком. Это снова был он, мой двойник, по-прежнему в вычурном черном доспехе. Мое лицо — высокие скулы, слегка скошенные брови, кроваво-красные глаза, матово-бледная кожа. Он кричал на меня. Кричал во все горло — и понимал, что я не разбираю ни слова, потому что не слышу.
Оуна тоже заметила его — и узнала. Направилась к нему, но он попятился в аллею, маня за собой. Я подчинился. Он ускорил шаг, и вскоре мы уже почти бежали, чтобы не отстать. Поворот, другой, третий; налево, направо, снова налево по узким улочкам, вверх и вниз по каменным лестницам, по мостикам и мостам. Мой двойник вывел нас на окраину Мо-Оурии, к реке. Как мы ни старались, поравняться с ним у нас не получалось. Он споро шагал впереди, то и дело оглядываясь и обращая к нам свое обрамленное шлемом озабоченное лицо. Интересно, куда мы так спешим?
Я зачем-то посмотрел на реку и на мгновение ослеп. Оуна вырвалась вперед. Я побежал за ней, предположив, что она следует за моим двойником.
Внезапно раздался крик, исполненный боли, — женский крик. Я кинулся вперед, не разбирая дороги, и чуть не сбил девушку, опустившуюся на колени перед… Сперва мне почудилось, что на земле распростерся мой двойник в черных доспехах.
Но он исчез. А на земле лежала та самая саблезубая пантера, которая мчалась по берегу, когда наш волу к подплывал к городу.
Оуна подняла голову. По ее лицу текли слезы.
— Это Гейнор, — проговорила она. — Кто еще может убивать просто так?
Я огляделся, рассчитывая увидеть своего двойника. Может, это он прикончил пантеру? Мне почудился тусклый блеск серебра, послышалась насмешка в плеске воды, но я никого не заметил.
— Вы ее знали? — спросил я прильнувшую к бездыханному телу Оуну, опускаясь на колени рядом с ней.
— Знала? — девушка задрожала всем телом. — Да, граф фон Бек, я ее знала! — она умолкла, явно сдерживая рвущиеся наружу эмоции. — Мы с ней были как сестры, — из глаз Оуны вновь полились слезы, отливавшие серебром на ее белоснежной коже.
Сестры? Видимо, я что-то не правильно понял.
— Только Гейнор, — прошептала Оуна. Она отпустила тело пантеры, поднялась и принялась осматриваться. — Только ему хватит безумия и храбрости первым напасть на наших пантер. Без них Мо-Оурия беззащитна.
— Вы назвали ее сестрой? — не удержался я от глупого вопроса. Огромная кошка неподвижно лежала у моих ног, ее клыки были каждый длиной со шпагу или меч. — Но это же зверь…
— И что? — отстранение отозвалась Оуна. — Я же, в конце концов, дочь похитительницы снов. Я сама выбираю себе сестер и подруг. И друзей И тут из-за каменной колонны выступил Гейнор, все в той же эсэсовской форме. В одной руке он держал короткий костяной лук, а другой натягивал тетиву. Гейнор — и лук… Смешно. Но на тетиве лежала серебряная стрела, нацеленная точно в сердце Оуне.
Девушка потянулась было за своим луком, но замерла, сообразив, что Гейнор при любом раскладе успеет выстрелить первым.
— Привет, — сказал мой злополучный кузен. — Я тут кое-что повидал, кое с кем повстречался. Кое-чему научился, между прочим. Время-то как пролетело. А у вас какие делишки?
Глава 3
Оуна почувствовала мое состояние и прекратила расспросы, за что я был несказанно благодарен. Меня всегда изумляло, какую бурю чувств вызывают во мне воспоминания о родителях.
— Что ж, — проговорила она, — у нас обоих непростая жизнь.
— Да уж, — согласился я. — Тем не менее я твердо намерен вернуться в Бек. Вы еще не нашли способа переправить меня домой?
Она с сожалением покачала головой.
— Я путешествую между снами, между историями сновидений, которые, как говорят, позволяют мультивселенной расти и обновляться. Кое-кто даже считает, что наши сны постепенно претворяются в явь. Что в них — все наши желания, стремления, идеалы, которые мало-помалу воплощаются в реальной жизни. По другой теории, мы сами — сны мультивселенной. По третьей, уже она — наш сон. А вам какая теория ближе, граф?
— Боюсь, что никакая. Для меня они слишком новы, слишком непривычны, чтобы я мог выбрать… Признаться, я до сих пор с трудом принимаю то, что стоит за ними, — я обнял Оуну за плечи, внезапно ощутив ее одиночество, ее печаль, близкую к отчаянию. — Что касается веры, я верю в человечество. В нашу способность в конце концов вытащить себя за уши из грязной лужи необузданной алчности и беспечной жестокости. В тягу к добру, которая и создает гармонию, столь хрупкую и столь беззащитную. Оуна пожала плечами.
— Голодный пес набивает брюхо, — сказала она. — А потом блюет, обожравшись.
— Цинизм вас не красит.
— Знаю. Мы, рыцари Равновесия, от века сражаемся за гармонию, о которой вы говорите.
Я уже слышал про этих рыцарей. И теперь попросил Оуну объяснить, кто они такие.
— Так называют людей, которые сражаются за справедливость во всех мирах без исключения, — ответила девушка.
— Я могу причислять себя к этим рыцарям? — спросил я осторожно.
— Думаю, вы сами знаете ответ, — Оуна указала на струящийся каскад лунных цветов (так она их назвала), ниспадающий по террасам одной из городских башенок.
Несмотря на все опасности, которые мне угрожали, несмотря на все тайны, уже открывшиеся мне, я не мог не признать про себя, что узреть подобную красоту дано не каждому. С прелестью этих цветов ничто не шло ни в какое сравнение. Их красота обладала ощутимой, осязаемой реальностью, какой не воспринять даже курильщику опиума. Должно быть, и вправду существует некая материальная субстанция, из которой состоят сновидения. И здесь, в подземном мире, эта субстанция проявилась во всем своем великолепии.
Оуне явно расхотелось отвечать на какие бы то ни было вопросы, так что дальше мы пошли в молчании, любуясь искусством местных зодчих, которые сумели сохранить шедевры Природы и добавить к ним свои собственные, не нарушив целостности, органичности города, чем оставалось лишь восхищаться.
Когда мы вдосталь налюбовались на прозрачную каменную стену, словно раскачивавшуюся в исходящем от озера свете, и двинулись было далее, я внезапно увидел футах в четырех от себя мужчину. Узнавание было мгновенным и болезненным; к горлу подкатил ком. Это снова был он, мой двойник, по-прежнему в вычурном черном доспехе. Мое лицо — высокие скулы, слегка скошенные брови, кроваво-красные глаза, матово-бледная кожа. Он кричал на меня. Кричал во все горло — и понимал, что я не разбираю ни слова, потому что не слышу.
Оуна тоже заметила его — и узнала. Направилась к нему, но он попятился в аллею, маня за собой. Я подчинился. Он ускорил шаг, и вскоре мы уже почти бежали, чтобы не отстать. Поворот, другой, третий; налево, направо, снова налево по узким улочкам, вверх и вниз по каменным лестницам, по мостикам и мостам. Мой двойник вывел нас на окраину Мо-Оурии, к реке. Как мы ни старались, поравняться с ним у нас не получалось. Он споро шагал впереди, то и дело оглядываясь и обращая к нам свое обрамленное шлемом озабоченное лицо. Интересно, куда мы так спешим?
Я зачем-то посмотрел на реку и на мгновение ослеп. Оуна вырвалась вперед. Я побежал за ней, предположив, что она следует за моим двойником.
Внезапно раздался крик, исполненный боли, — женский крик. Я кинулся вперед, не разбирая дороги, и чуть не сбил девушку, опустившуюся на колени перед… Сперва мне почудилось, что на земле распростерся мой двойник в черных доспехах.
Но он исчез. А на земле лежала та самая саблезубая пантера, которая мчалась по берегу, когда наш волу к подплывал к городу.
Оуна подняла голову. По ее лицу текли слезы.
— Это Гейнор, — проговорила она. — Кто еще может убивать просто так?
Я огляделся, рассчитывая увидеть своего двойника. Может, это он прикончил пантеру? Мне почудился тусклый блеск серебра, послышалась насмешка в плеске воды, но я никого не заметил.
— Вы ее знали? — спросил я прильнувшую к бездыханному телу Оуну, опускаясь на колени рядом с ней.
— Знала? — девушка задрожала всем телом. — Да, граф фон Бек, я ее знала! — она умолкла, явно сдерживая рвущиеся наружу эмоции. — Мы с ней были как сестры, — из глаз Оуны вновь полились слезы, отливавшие серебром на ее белоснежной коже.
Сестры? Видимо, я что-то не правильно понял.
— Только Гейнор, — прошептала Оуна. Она отпустила тело пантеры, поднялась и принялась осматриваться. — Только ему хватит безумия и храбрости первым напасть на наших пантер. Без них Мо-Оурия беззащитна.
— Вы назвали ее сестрой? — не удержался я от глупого вопроса. Огромная кошка неподвижно лежала у моих ног, ее клыки были каждый длиной со шпагу или меч. — Но это же зверь…
— И что? — отстранение отозвалась Оуна. — Я же, в конце концов, дочь похитительницы снов. Я сама выбираю себе сестер и подруг. И друзей И тут из-за каменной колонны выступил Гейнор, все в той же эсэсовской форме. В одной руке он держал короткий костяной лук, а другой натягивал тетиву. Гейнор — и лук… Смешно. Но на тетиве лежала серебряная стрела, нацеленная точно в сердце Оуне.
Девушка потянулась было за своим луком, но замерла, сообразив, что Гейнор при любом раскладе успеет выстрелить первым.
— Привет, — сказал мой злополучный кузен. — Я тут кое-что повидал, кое с кем повстречался. Кое-чему научился, между прочим. Время-то как пролетело. А у вас какие делишки?
Глава 3
Сквозь время
Равенбранд находился там, где я его непредусмотрительно оставил, — в моем новом жилище. У Оуны был при себе ее лук, но воспользоваться им она не могла. Так что мы оба оказались безоружными. А Гейнор наслаждался моментом и нарочито выбирал, в кого из нас выстрелить первым. Руки у него слегка дрожали — видимо, от радостного волнения, — но расстояние между им и нами было слишком велико, чтоб я успел добежать до него, прежде чем он выстрелит.
Внутренний голос, правда, твердил, что мой кузен не станет нас убивать. Гейнору нужен мой меч, а убив меня, он не сможет узнать, где тот находится. И потом, он, похоже, забыл об уроке, преподанном ему Ученым Фи. Против офф-моо его лук бесполезен.
— Кузен, ты помнишь, что оружие здесь не всесильно?
Он с кривой улыбкой отмахнулся от моих слов.
— Ерунда! С нашей последней встречи я многое испытал, многое повидал и многому научился. У меня появились могущественные союзники. Сверхъестественные союзники, кузен. Мы уже осадили Танелорн. А офф-моо… — он пренебрежительно повел рукой. — Тут совсем неплохо, надо только привыкнуть, так сказать, пообтереться. Я узнал кое-что полезное, что непременно мне пригодится, когда я добуду Грааль.
— Думаешь, вернуться будет легко?
— Мне — да. Видишь ли, кузен, с тех пор как мы расстались с тобой, отнюдь не добрыми друзьями, я успел обзавестись новыми приятелями. Когда ты с ними познакомишься, тебе сразу захочется извиниться передо мной за все те неприятности, какие ты мне доставил. И ты будешь счастлив сбегать домой и принести Равенбранд; а пока ты будешь отсутствовать, я поразвлекаюсь с твоей симпатичной подружкой.
За бравадой Гейнора угадывалась неуверенность.
— Будь при мне мой меч, кузен, — произнес я, вложив в голос изрядную толику презрения, — ты бы вел себя как подобает воспитанному человеку. Опусти лук, в конце концов. Это ты убил пантеру?
— Если не возражаешь, Ульрик, лук я опускать не стану. Так спокойнее, знаешь ли. А кошка сдохла? Чем-нибудь отравилась, наверное. С кошачьими такое случается: раз — и эпидемия… — стрела на тетиве была по-прежнему нацелена мне в сердце, а стрелой словесной он метил в Оуну.
Девушка отреагировала совсем не так, как ожидал Гейнор. Она ничем не показала, уязвила ли ее насмешка моего кузена.
— Принц Гейнор, ваши притязания незаконны. Вас погубит ваш собственный цинизм. Ваше будущее — вечное отчаяние.
Гейнор лучезарно улыбнулся. Затем нахмурился, словно сообразил, что позволил себя отвлечь.
— Ты прав, Ульрик, я очень надеялся, что ты придешь сюда с мечом на поясе. Как я разочарован! Предлагаю сделку — ты приносишь мне меч, а я соглашаюсь пощадить девушку.
— Меч доверен мне на хранение, — ответил я. — Я не могу отдать его, не поступившись своей честью…
— Ха! Твой отец тоже отказывался поступиться честью — и что? Мы оба знаем, как он обошелся с тем, что ему доверили.
Голос Гейнора буквально сочился ядом.
— Мой отец?
— Идиот! Фон Беки владели самыми могущественными артефактами во всей мультивселенной! А твой полоумный отец впал в маразм, увлекся, понимаешь ли, всякими ведьминскими штучками — и собственноручно избавился от одного артефакта. Боялся, старый осел, что его похитят! Твоя семья не заслуживает своей участи, кузен! Отныне хранителями этих артефактов будут мужчины моего рода. Отныне и навсегда.
Я не знал, что сказать. Может, Гейнор спятил? Он как будто уверен, что я его понимаю, между тем для меня его слова казались полнейшей бессмыслицей.
— Ну? — он оттянул тетиву. — Кто из вас побежит за мечом, а кто останется заложником?
Оуна внезапно схватилась за голову. Пошатнулась. Гейнор мгновенно нацелил лук на нее.
Мускулистое тело у ног Оуны шевельнулось. Мышцы напряглись. Дернулся хвост. Дрогнули длинные усы. Раскрылись отливавшие яшмой глаза. Большая черная голова приподнялась, пасть раскрылась, раздался короткий рык.
Оуна застыла в изумлении. Гейнор разразился проклятиями. Саблезубая пантера медленно встала, повела взглядом из стороны в сторону, высматривая врага;, ее огромные клыки тускло светились в сиянии реки.
И тут я узрел человека, стоящего с пантерой плечо к плечу.
Мой двойник!
Это он оживил кошку? Гейнор улыбался, но взгляд у него был как у загнанного в угол зверя. Оуна воспользовалась его замешательством и потянула меня за ближайшую каменную колонну, где мы очутились в сравнительной безопасности и могли наблюдать за происходящим из укрытия.
Мой двойник что-то говорил Гейнору. Потом взмахнул рукой. Вдруг оба исчезли — и альбинос, и пантера. Гейнор снял стрелу с тетивы, вложил ее в колчан — и удалился в темноту.
Все случившееся для меня было загадкой. Я попытался расспросить Оуну, однако девушка лишь покачала головой и заявила, что мы должны немедленно вернуться в город.
— Надо предупредить мудрых. Им потребуется время, чтобы собрать силы.
— Что все это означает? Кто такой этот мой двойник?
— Это вы его двойник, — бросила Оуна на ходу, — Его зовут Эльрик Мелнибонэйский и он несет по жизни ношу, тяжелее которой не вообразить.
— Он из другой.., э… Из реальности, параллельной нашей?
— Да. Эти реальности называют по-разному — плоскости, измерения, ветви, сферы; но все они — элементы мультивселенной, — мы углубились в лабиринт городских улиц, причем Оуна вела меня не той дорогой, какой мы выходили к реке.
— И мой двойник, подобно вам, может странствовать между мирами. Он вас знает?
— Видел во сне, — отозвалась девушка. Через какое-то время я почувствовал, что начинаю задыхаться. Оуна тоже запыхалась, но упорно вела меня все дальше, не желая останавливаться. Неужели Мо-Оурии грозит столь великая опасность, что мы не можем передохнуть хотя бы минутку-другую? Кроме этого вопроса, у меня была еще добрая тысяча других — правда, столь философских, что никак не получалось сформулировать их вслух.
Мы прошли под высокой аркой, миновали длинный коридор, поднялись по винтовой лестнице и оказались в просторном помещении с низким потолком, где ряды резных каменных лавок окружали пустое, отливавшее черным пространство посередине.
Мне вспомнились монашеские обители. Сходство усиливалось полумраком, царившим в этом помещении; горели лишь высокие водяные светильники по углам. Могло показаться, что мы находимся под водой. Черный круг посреди залы вдруг покрылся рябью, изменил цвет с иссиня-черного на пепельно-серый.
Оуна усадила меня на лавку. Тут в помещении стали появляться офф-моо, все как один серьезные, даже мрачные, и каждый вопросительно поглядывал на мою спутницу. Интересно, как они узнали, что мы здесь? Или одного нашего присутствия в этой зале достаточно, чтобы собрать старейшин? У некоторых офф-моо был такой вид, словно приглашение оторвало их от весьма важных дел. Но никто не ворчал: по всей видимости, все были уверены, что по пустякам их не созвали бы. Как Оуна известила офф-моо о встрече? Или у нее с ними телепатический контакт? Когда девушка разговаривала с офф-моо, ее лицо становилось одухотворенным, что ли. А нечеловеческая красота этих существ заставила меня ощутить себя в компании ангелов.
Офф-моо расположились вдоль обсидианового круга, вновь ставшего иссиня-черным, и внимательно слушали, как Оуна рассказывает обо всем, что видела и что нам удалось узнать.
— Вполне возможно, Гейнор уже ведет свое войско на Мо-Оурию, — закончила она с легкой запинкой.
Ей никто не возразил. Я ждал обсуждений, шумных дебатов, но вместо этого офф-моо устремили взгляды на обсидиановый круг посреди залы. Что они надеялись там рассмотреть? Или это их вариант ведьминского хрустального шара? Что-то вроде подручного средства для сосредоточения мыслей?
В следующий миг я словно ослеп и чуть не свалился с лавки. Одной рукой прикрывая глаза, чтоб защититься от чудовищно яркой вспышки, я пошарил вокруг другой, разыскивая Оуну. Наткнулся на ее ладонь. Девушка тоже прятала глаза под рукой. А офф-моо сидели себе на лавках как ни в чем не бывало.
— Что происходит? — спросил я шепотом.
— По-моему, они умеют искажать свет, — вот и все, что ответила Оуна. Ослепительное золотое сияние тем временем слегка потускнело, мои глаза более или менее привыкли к нему, и я смог различить источник этого сияния. Он находился в самом центре обсидианового круга — висел, не касаясь поверхности; это был обыкновенный на вид камень, мелко вибрировавший и издававший звуки, которые будили воспоминания о давно забытых поступках и благородных помышлениях. Мысль, дело и образ как бы сливались воедино. Ощущение было такое, что вот-вот перед камнем возникнет коленопреклоненный Парцифаль, рыцарь, чистый помыслами.
И вдруг камень стал меняться на моих глазах. В благоговейном изумлении я смотрел на артефакт, который всегда считал не более чем красивой легендой. На месте камня возникла огромная золотая чаша, украшенная самоцветными каменьями, наполненная по кромку густым красным вином, которое переливалось через края и как бы таяло в сиянии, потускневшем до закатного багрянца; в этом сиянии зала, где собрались офф-моо, словно вскипела буйством живых красок. Мои чувства отказывались воспринимать происходящее. Я внезапно ощутил слабость и неожиданно, совершенно без причины, затосковал по Равенбранду. Если бы я мог стиснуть в пальцах рукоять меча, мне бы стало гораздо легче, ибо клинок напитал бы меня силой. Но он находился там, где я его оставил, а потому близость к легендарной чаше становилась попросту непереносимой. Между тем чаша — Священный Грааль — увеличивалась в размерах. Конические колпаки офф-моо раскачивались и падали, словно это зрелище было непривычным даже для мудрецов Мо-Оурии. По зале пролегли длинные тени.
Офф-моо запели, их голоса слились в одном-единственном протяжном звуке, который перерос то ли в песню, то ли в заклинание, угрожавшее поколебать весь мир. Свет смешивался с тенью, тень становилась светом. Чаша стремительно уменьшалась, как бы съеживалась — пока наконец не преобразилась в золотой, отделанный драгоценными камнями посох, который медленно вращался в воздухе над обсидиановым диском.
Офф-моо завели другую песню, и посох.., вырос. На мгновение он превратился в маленького ребенка с прекрасным ангельским личиком, вновь стал самим собой, затем обернулся изящной золотой стрелой. Знак Порядка. На месте одной стрелы возник целый колчан, стрелы взмыли к потолку и зависли над диском, потом начали вращаться. Восемь золотых стрел с самоцветами. Знак Хаоса.
Но, как не замедлило выясниться, вовсе не эти знаки приковали внимание офф-моо. Обсидиановый диск обрел прозрачность, и в нем проступило изображение. Множество всадников скакало по направлению к нам. Мне почудилось, будто я смотрю исторический фильм в кинотеатре. Вот только актеры были пугающе знакомы. Впереди, на белом жеребце, слепые глаза которого были устремлены вверх, но поступь, несмотря на слепоту, уверенна, скакал Гейнор, облаченный в доспехи. За его спиной, тоже верхом на слепых лошадях, мчались нацисты во главе с Клостерхеймом, все как один в эсэсовской форме под плащами. И у каждого было при себе какое-нибудь старинное оружие — меч, пика, лук или арбалет.
А за ними надвигались чудовища, самые невероятные, самые диковинные, будто сошедшие с полотен Босха. Внезапно возникла почти крамольная мысль: а что, если художник творил, опираясь на опыт, а не на фантазии воспаленного рассудка? Длинноногие, длиннорукие, с выпученными слепыми глазами… Вытянутые рыла свидетельствовали о том, что эти существа ориентировались под землей по запаху. Они были гораздо крупнее людей, скакавших впереди, ни дать ни взять игрушечные солдатики двух различных видов. Дикари, уродливые, но наделенные зачатками разума дикари, с дубинами и топорами в руках. Попадались среди них и лучники, и те, кто был вооружен мечами. Скорее толпа, чем армия в истинном смысле слова. Но их были тысячи…
— Труги, — сказала Оуна.
Теперь я понимал, почему народ офф-моо не слишком опасался обитателей темных земель. Чудовищам не хватило бы ни разумности, ни желания, чтобы напасть на Мо-Оурию по собственной инициативе.
Один из офф-моо что-то негромко произнес. Оуна утвердительно кивнула.
— Все пантеры исчезли, — объяснила мне девушка. — Тругам некого больше опасаться. Мы не знаем, что случилось, — мертвы ли пантеры, заколдованы или просто исчезли.
— Как они могли просто исчезнуть?
— Колдовство, — Оуна пожала плечами.
— Колдовство? — я не стал скрывать скепсиса. — Колдовство, фройляйн? Неужели наше положение настолько отчаянное, что мы готовы поверить в колдовство?
— Называйте как хотите, граф фон Бек, — нетерпеливо бросила Оуна, — но по мне это слово — самое точное. Пантеры слышат зов. Зов существа, куда более могущественного, нежели все те, кто обычно бродит по подземелью. Быть может, владыки Вышних Миров. Отсюда следует, что Гейнор каким-то образом исхитрился привести сюда своих сверхъестественных союзников. Если" они сохранили в нашем мире свое могущество, значит, победить их невозможно. Правда, некоторым, чтобы перейти из мира в мир, нужен посредник — например, Гейнор и его армия.
— Эти труги — настоящие великаны, — заметил я, поглядывая на диск.
— Только здесь, — ответила Оуна. — В других мирах они совсем крошечные. Они населяют пространства между Мо-Оурией и Серыми Жилами. Исчадия преисподней, обитатели бездны, пушечное мясо Гейнора. Если Гейнор возьмет верх колдовством, именно труги будут добивать тех из нас, кто уцелеет.
— Похоже, вы пережили не одно нападение, фройляйн, — проговорил я.
— Да уж, — Оуна устало усмехнулась. — Сражениям нет конца, граф. Вы и представить себе не можете, какая беда угрожает вашему миру.
Желание иметь при себе Равенбранд стало нестерпимым. Я попросил Оуну объяснить офф-моо, что скоро вернусь, и выбежал из помещения.
Я мчался по извилистым улицам, перебегал из света в тень и вновь выскакивал на свет, выискивая дорогу как по запечатлевшимся в памяти краскам, так и по форме строении. Наконец я добрался до отведенного мне жилища и сразу кинулся туда, где спрятал клинок. К моему несказанному облегчению он лежал там, где я его оставил, — в нише возле кровати. Я развернул ткань, чтобы убедиться воочию, что это действительно мой меч, и черная сталь приветственно загудела.
Я снова завернул меч в материю — этакие самодельные тряпичные ножны, вышел из башни с клинком на плече и вновь углубился в лабиринт улиц, ориентируясь, как и прежде, по лучу серебряного света там, по тени тут, по игре красок на стене, по очертаниям «деревьев» в каменном саду.
Позади осталась центральная площадь, я уже приближался к горловине очередной узкой улочки, когда позади меня послышался язвительный смешок. Я обернулся — и увидел перед собой лучащегося торжеством кузена Гейнора. Он держал в руках лук и целился мне прямо в сердце.
Честно говоря, мне совершенно не приходило в голову, что он наберется наглости и последует за нами в Мо-Оурию. Наверное, я до сих пор не привык к тому, что один человек может одновременно находиться в двух местах — вести на город армию чудовищ и незаметно проскользнуть в тот самый город в одиночку.
Гейнор широко улыбнулся.
— Я вижу, ты удивлен, кузен. Мое второе "я" командует одним фронтом, а у меня развязаны руки. Мечта полководца, а? — он уставился на меч с таким видом, что мне захотелось крикнуть ему:
«Подбери слюни!» Клинок зачаровал его, можно даже сказать, загипнотизировал.
Не раздумывая, я стиснул пальцами рукоять и повернулся таким образом, чтобы мне не составило труда выхватить меч и выбить лук из рук Гейнора. Пусть только приблизится…
Но Гейнор не собирался лезть на рожон. Он держался на безопасном расстоянии, по-прежнему не снимая стрелу с тетивы. Разумеется, в искусстве стрельбы из лука он был новичком, но, похоже, успел набраться опыта.
Делать нечего, надо подойти к нему.
Я шагнул вперед, сделал маленький, крохотный шажок, продолжая при этом разговор. Но Гейнор разгадал мою уловку и выразительно покачал головой.
— Кузен, с какой стати мне оставлять тебя в живых теперь? — он ухмыльнулся. — Ты принес меч. Мне остается лишь убить тебя и забрать его.
— Тогда стреляй в спину, — прорычал я в тот самый миг, когда он спустил тетиву. Стрела угодила мне в левую руку. Я подивился было, что не чувствую боли, но потом сообразил — стрела застряла в плотном материале моей твидовой куртки, даже не поцарапав кожу. Прежде чем Гейнор успел наложить на тетиву другую стрелу, я в несколько шагов оказался возле него и приставил меч к его горлу.
— Бросай оружие, кузен, — потребовал я. Бок пронзила боль. Опустил глаза — в мои ребра упирался нацистский кинжал. Повернув голову, я встретился с безжизненным взглядом Клостерхейма.
Еще один двойник. Я содрогнулся.
— Мы все заодно, — пробурчал Клостерхейм. — Все, граф. А нас миллионы.
Он выглядел обеспокоенным. Что его могло напугать?
Мы оказались в патовой ситуации, застыли скульптурной группой — мой меч у горла Гейнора, кинжал Клостерхейма у моих ребер.
— Опустите меч, граф, — сказал Клостерхейм. — И положите его на землю. Я расхохотался ему в лицо.
— Клянусь, вам придется меня убить, чтобы забрать Равенбранд! Гейнор хмыкнул.
— Твой отец тоже клялся, что скорее погибнет, чем расстанется с известной тебе вещицей. И что же — он погиб, а вещица пропала. Ульрик, дорогой мой кузен, отдай мне меч, и можешь возвращаться в свой Бек. Тебя никто не тронет, даю тебе слово, живи там, как тебе заблагорассудится. Кузен, среди нас есть те — идеалисты вроде тебя, — кто не боится запачкать руки, сажая райские семена. Не хочешь пачкаться, не хочешь марать руки — твое право. Но я сделал иной выбор. Я готов принять неизбежное, готов сражаться за установление порядка во всей мультивселенной. Ты понимаешь, о чем я?
— Ты безумец, — ответил я. Он рассмеялся.
— Безумец? Все мы безумны, кузен, уж поверь. Сама мультивселенная давным-давно спятила. Но в наших силах вернуть ей рассудок, и мы это обязательно сделаем. Мало того, мы изменим ее по нашему желанию! Все меняется, и мироздание в том числе. Разве ты не чувствуешь, что меняешься день ото дня? Это единственный способ выжить. Я именно так и выживаю. Человеческий разум не в состоянии воспринять все то, что окружает его здесь, не изменившись, не подстроившись под новые условия. По-твоему, тот Ульрик, который бежал из концлагеря, и ты нынешний — это один и тот же человек?
Внутренний голос, правда, твердил, что мой кузен не станет нас убивать. Гейнору нужен мой меч, а убив меня, он не сможет узнать, где тот находится. И потом, он, похоже, забыл об уроке, преподанном ему Ученым Фи. Против офф-моо его лук бесполезен.
— Кузен, ты помнишь, что оружие здесь не всесильно?
Он с кривой улыбкой отмахнулся от моих слов.
— Ерунда! С нашей последней встречи я многое испытал, многое повидал и многому научился. У меня появились могущественные союзники. Сверхъестественные союзники, кузен. Мы уже осадили Танелорн. А офф-моо… — он пренебрежительно повел рукой. — Тут совсем неплохо, надо только привыкнуть, так сказать, пообтереться. Я узнал кое-что полезное, что непременно мне пригодится, когда я добуду Грааль.
— Думаешь, вернуться будет легко?
— Мне — да. Видишь ли, кузен, с тех пор как мы расстались с тобой, отнюдь не добрыми друзьями, я успел обзавестись новыми приятелями. Когда ты с ними познакомишься, тебе сразу захочется извиниться передо мной за все те неприятности, какие ты мне доставил. И ты будешь счастлив сбегать домой и принести Равенбранд; а пока ты будешь отсутствовать, я поразвлекаюсь с твоей симпатичной подружкой.
За бравадой Гейнора угадывалась неуверенность.
— Будь при мне мой меч, кузен, — произнес я, вложив в голос изрядную толику презрения, — ты бы вел себя как подобает воспитанному человеку. Опусти лук, в конце концов. Это ты убил пантеру?
— Если не возражаешь, Ульрик, лук я опускать не стану. Так спокойнее, знаешь ли. А кошка сдохла? Чем-нибудь отравилась, наверное. С кошачьими такое случается: раз — и эпидемия… — стрела на тетиве была по-прежнему нацелена мне в сердце, а стрелой словесной он метил в Оуну.
Девушка отреагировала совсем не так, как ожидал Гейнор. Она ничем не показала, уязвила ли ее насмешка моего кузена.
— Принц Гейнор, ваши притязания незаконны. Вас погубит ваш собственный цинизм. Ваше будущее — вечное отчаяние.
Гейнор лучезарно улыбнулся. Затем нахмурился, словно сообразил, что позволил себя отвлечь.
— Ты прав, Ульрик, я очень надеялся, что ты придешь сюда с мечом на поясе. Как я разочарован! Предлагаю сделку — ты приносишь мне меч, а я соглашаюсь пощадить девушку.
— Меч доверен мне на хранение, — ответил я. — Я не могу отдать его, не поступившись своей честью…
— Ха! Твой отец тоже отказывался поступиться честью — и что? Мы оба знаем, как он обошелся с тем, что ему доверили.
Голос Гейнора буквально сочился ядом.
— Мой отец?
— Идиот! Фон Беки владели самыми могущественными артефактами во всей мультивселенной! А твой полоумный отец впал в маразм, увлекся, понимаешь ли, всякими ведьминскими штучками — и собственноручно избавился от одного артефакта. Боялся, старый осел, что его похитят! Твоя семья не заслуживает своей участи, кузен! Отныне хранителями этих артефактов будут мужчины моего рода. Отныне и навсегда.
Я не знал, что сказать. Может, Гейнор спятил? Он как будто уверен, что я его понимаю, между тем для меня его слова казались полнейшей бессмыслицей.
— Ну? — он оттянул тетиву. — Кто из вас побежит за мечом, а кто останется заложником?
Оуна внезапно схватилась за голову. Пошатнулась. Гейнор мгновенно нацелил лук на нее.
Мускулистое тело у ног Оуны шевельнулось. Мышцы напряглись. Дернулся хвост. Дрогнули длинные усы. Раскрылись отливавшие яшмой глаза. Большая черная голова приподнялась, пасть раскрылась, раздался короткий рык.
Оуна застыла в изумлении. Гейнор разразился проклятиями. Саблезубая пантера медленно встала, повела взглядом из стороны в сторону, высматривая врага;, ее огромные клыки тускло светились в сиянии реки.
И тут я узрел человека, стоящего с пантерой плечо к плечу.
Мой двойник!
Это он оживил кошку? Гейнор улыбался, но взгляд у него был как у загнанного в угол зверя. Оуна воспользовалась его замешательством и потянула меня за ближайшую каменную колонну, где мы очутились в сравнительной безопасности и могли наблюдать за происходящим из укрытия.
Мой двойник что-то говорил Гейнору. Потом взмахнул рукой. Вдруг оба исчезли — и альбинос, и пантера. Гейнор снял стрелу с тетивы, вложил ее в колчан — и удалился в темноту.
Все случившееся для меня было загадкой. Я попытался расспросить Оуну, однако девушка лишь покачала головой и заявила, что мы должны немедленно вернуться в город.
— Надо предупредить мудрых. Им потребуется время, чтобы собрать силы.
— Что все это означает? Кто такой этот мой двойник?
— Это вы его двойник, — бросила Оуна на ходу, — Его зовут Эльрик Мелнибонэйский и он несет по жизни ношу, тяжелее которой не вообразить.
— Он из другой.., э… Из реальности, параллельной нашей?
— Да. Эти реальности называют по-разному — плоскости, измерения, ветви, сферы; но все они — элементы мультивселенной, — мы углубились в лабиринт городских улиц, причем Оуна вела меня не той дорогой, какой мы выходили к реке.
— И мой двойник, подобно вам, может странствовать между мирами. Он вас знает?
— Видел во сне, — отозвалась девушка. Через какое-то время я почувствовал, что начинаю задыхаться. Оуна тоже запыхалась, но упорно вела меня все дальше, не желая останавливаться. Неужели Мо-Оурии грозит столь великая опасность, что мы не можем передохнуть хотя бы минутку-другую? Кроме этого вопроса, у меня была еще добрая тысяча других — правда, столь философских, что никак не получалось сформулировать их вслух.
Мы прошли под высокой аркой, миновали длинный коридор, поднялись по винтовой лестнице и оказались в просторном помещении с низким потолком, где ряды резных каменных лавок окружали пустое, отливавшее черным пространство посередине.
Мне вспомнились монашеские обители. Сходство усиливалось полумраком, царившим в этом помещении; горели лишь высокие водяные светильники по углам. Могло показаться, что мы находимся под водой. Черный круг посреди залы вдруг покрылся рябью, изменил цвет с иссиня-черного на пепельно-серый.
Оуна усадила меня на лавку. Тут в помещении стали появляться офф-моо, все как один серьезные, даже мрачные, и каждый вопросительно поглядывал на мою спутницу. Интересно, как они узнали, что мы здесь? Или одного нашего присутствия в этой зале достаточно, чтобы собрать старейшин? У некоторых офф-моо был такой вид, словно приглашение оторвало их от весьма важных дел. Но никто не ворчал: по всей видимости, все были уверены, что по пустякам их не созвали бы. Как Оуна известила офф-моо о встрече? Или у нее с ними телепатический контакт? Когда девушка разговаривала с офф-моо, ее лицо становилось одухотворенным, что ли. А нечеловеческая красота этих существ заставила меня ощутить себя в компании ангелов.
Офф-моо расположились вдоль обсидианового круга, вновь ставшего иссиня-черным, и внимательно слушали, как Оуна рассказывает обо всем, что видела и что нам удалось узнать.
— Вполне возможно, Гейнор уже ведет свое войско на Мо-Оурию, — закончила она с легкой запинкой.
Ей никто не возразил. Я ждал обсуждений, шумных дебатов, но вместо этого офф-моо устремили взгляды на обсидиановый круг посреди залы. Что они надеялись там рассмотреть? Или это их вариант ведьминского хрустального шара? Что-то вроде подручного средства для сосредоточения мыслей?
В следующий миг я словно ослеп и чуть не свалился с лавки. Одной рукой прикрывая глаза, чтоб защититься от чудовищно яркой вспышки, я пошарил вокруг другой, разыскивая Оуну. Наткнулся на ее ладонь. Девушка тоже прятала глаза под рукой. А офф-моо сидели себе на лавках как ни в чем не бывало.
— Что происходит? — спросил я шепотом.
— По-моему, они умеют искажать свет, — вот и все, что ответила Оуна. Ослепительное золотое сияние тем временем слегка потускнело, мои глаза более или менее привыкли к нему, и я смог различить источник этого сияния. Он находился в самом центре обсидианового круга — висел, не касаясь поверхности; это был обыкновенный на вид камень, мелко вибрировавший и издававший звуки, которые будили воспоминания о давно забытых поступках и благородных помышлениях. Мысль, дело и образ как бы сливались воедино. Ощущение было такое, что вот-вот перед камнем возникнет коленопреклоненный Парцифаль, рыцарь, чистый помыслами.
И вдруг камень стал меняться на моих глазах. В благоговейном изумлении я смотрел на артефакт, который всегда считал не более чем красивой легендой. На месте камня возникла огромная золотая чаша, украшенная самоцветными каменьями, наполненная по кромку густым красным вином, которое переливалось через края и как бы таяло в сиянии, потускневшем до закатного багрянца; в этом сиянии зала, где собрались офф-моо, словно вскипела буйством живых красок. Мои чувства отказывались воспринимать происходящее. Я внезапно ощутил слабость и неожиданно, совершенно без причины, затосковал по Равенбранду. Если бы я мог стиснуть в пальцах рукоять меча, мне бы стало гораздо легче, ибо клинок напитал бы меня силой. Но он находился там, где я его оставил, а потому близость к легендарной чаше становилась попросту непереносимой. Между тем чаша — Священный Грааль — увеличивалась в размерах. Конические колпаки офф-моо раскачивались и падали, словно это зрелище было непривычным даже для мудрецов Мо-Оурии. По зале пролегли длинные тени.
Офф-моо запели, их голоса слились в одном-единственном протяжном звуке, который перерос то ли в песню, то ли в заклинание, угрожавшее поколебать весь мир. Свет смешивался с тенью, тень становилась светом. Чаша стремительно уменьшалась, как бы съеживалась — пока наконец не преобразилась в золотой, отделанный драгоценными камнями посох, который медленно вращался в воздухе над обсидиановым диском.
Офф-моо завели другую песню, и посох.., вырос. На мгновение он превратился в маленького ребенка с прекрасным ангельским личиком, вновь стал самим собой, затем обернулся изящной золотой стрелой. Знак Порядка. На месте одной стрелы возник целый колчан, стрелы взмыли к потолку и зависли над диском, потом начали вращаться. Восемь золотых стрел с самоцветами. Знак Хаоса.
Но, как не замедлило выясниться, вовсе не эти знаки приковали внимание офф-моо. Обсидиановый диск обрел прозрачность, и в нем проступило изображение. Множество всадников скакало по направлению к нам. Мне почудилось, будто я смотрю исторический фильм в кинотеатре. Вот только актеры были пугающе знакомы. Впереди, на белом жеребце, слепые глаза которого были устремлены вверх, но поступь, несмотря на слепоту, уверенна, скакал Гейнор, облаченный в доспехи. За его спиной, тоже верхом на слепых лошадях, мчались нацисты во главе с Клостерхеймом, все как один в эсэсовской форме под плащами. И у каждого было при себе какое-нибудь старинное оружие — меч, пика, лук или арбалет.
А за ними надвигались чудовища, самые невероятные, самые диковинные, будто сошедшие с полотен Босха. Внезапно возникла почти крамольная мысль: а что, если художник творил, опираясь на опыт, а не на фантазии воспаленного рассудка? Длинноногие, длиннорукие, с выпученными слепыми глазами… Вытянутые рыла свидетельствовали о том, что эти существа ориентировались под землей по запаху. Они были гораздо крупнее людей, скакавших впереди, ни дать ни взять игрушечные солдатики двух различных видов. Дикари, уродливые, но наделенные зачатками разума дикари, с дубинами и топорами в руках. Попадались среди них и лучники, и те, кто был вооружен мечами. Скорее толпа, чем армия в истинном смысле слова. Но их были тысячи…
— Труги, — сказала Оуна.
Теперь я понимал, почему народ офф-моо не слишком опасался обитателей темных земель. Чудовищам не хватило бы ни разумности, ни желания, чтобы напасть на Мо-Оурию по собственной инициативе.
Один из офф-моо что-то негромко произнес. Оуна утвердительно кивнула.
— Все пантеры исчезли, — объяснила мне девушка. — Тругам некого больше опасаться. Мы не знаем, что случилось, — мертвы ли пантеры, заколдованы или просто исчезли.
— Как они могли просто исчезнуть?
— Колдовство, — Оуна пожала плечами.
— Колдовство? — я не стал скрывать скепсиса. — Колдовство, фройляйн? Неужели наше положение настолько отчаянное, что мы готовы поверить в колдовство?
— Называйте как хотите, граф фон Бек, — нетерпеливо бросила Оуна, — но по мне это слово — самое точное. Пантеры слышат зов. Зов существа, куда более могущественного, нежели все те, кто обычно бродит по подземелью. Быть может, владыки Вышних Миров. Отсюда следует, что Гейнор каким-то образом исхитрился привести сюда своих сверхъестественных союзников. Если" они сохранили в нашем мире свое могущество, значит, победить их невозможно. Правда, некоторым, чтобы перейти из мира в мир, нужен посредник — например, Гейнор и его армия.
— Эти труги — настоящие великаны, — заметил я, поглядывая на диск.
— Только здесь, — ответила Оуна. — В других мирах они совсем крошечные. Они населяют пространства между Мо-Оурией и Серыми Жилами. Исчадия преисподней, обитатели бездны, пушечное мясо Гейнора. Если Гейнор возьмет верх колдовством, именно труги будут добивать тех из нас, кто уцелеет.
— Похоже, вы пережили не одно нападение, фройляйн, — проговорил я.
— Да уж, — Оуна устало усмехнулась. — Сражениям нет конца, граф. Вы и представить себе не можете, какая беда угрожает вашему миру.
Желание иметь при себе Равенбранд стало нестерпимым. Я попросил Оуну объяснить офф-моо, что скоро вернусь, и выбежал из помещения.
Я мчался по извилистым улицам, перебегал из света в тень и вновь выскакивал на свет, выискивая дорогу как по запечатлевшимся в памяти краскам, так и по форме строении. Наконец я добрался до отведенного мне жилища и сразу кинулся туда, где спрятал клинок. К моему несказанному облегчению он лежал там, где я его оставил, — в нише возле кровати. Я развернул ткань, чтобы убедиться воочию, что это действительно мой меч, и черная сталь приветственно загудела.
Я снова завернул меч в материю — этакие самодельные тряпичные ножны, вышел из башни с клинком на плече и вновь углубился в лабиринт улиц, ориентируясь, как и прежде, по лучу серебряного света там, по тени тут, по игре красок на стене, по очертаниям «деревьев» в каменном саду.
Позади осталась центральная площадь, я уже приближался к горловине очередной узкой улочки, когда позади меня послышался язвительный смешок. Я обернулся — и увидел перед собой лучащегося торжеством кузена Гейнора. Он держал в руках лук и целился мне прямо в сердце.
Честно говоря, мне совершенно не приходило в голову, что он наберется наглости и последует за нами в Мо-Оурию. Наверное, я до сих пор не привык к тому, что один человек может одновременно находиться в двух местах — вести на город армию чудовищ и незаметно проскользнуть в тот самый город в одиночку.
Гейнор широко улыбнулся.
— Я вижу, ты удивлен, кузен. Мое второе "я" командует одним фронтом, а у меня развязаны руки. Мечта полководца, а? — он уставился на меч с таким видом, что мне захотелось крикнуть ему:
«Подбери слюни!» Клинок зачаровал его, можно даже сказать, загипнотизировал.
Не раздумывая, я стиснул пальцами рукоять и повернулся таким образом, чтобы мне не составило труда выхватить меч и выбить лук из рук Гейнора. Пусть только приблизится…
Но Гейнор не собирался лезть на рожон. Он держался на безопасном расстоянии, по-прежнему не снимая стрелу с тетивы. Разумеется, в искусстве стрельбы из лука он был новичком, но, похоже, успел набраться опыта.
Делать нечего, надо подойти к нему.
Я шагнул вперед, сделал маленький, крохотный шажок, продолжая при этом разговор. Но Гейнор разгадал мою уловку и выразительно покачал головой.
— Кузен, с какой стати мне оставлять тебя в живых теперь? — он ухмыльнулся. — Ты принес меч. Мне остается лишь убить тебя и забрать его.
— Тогда стреляй в спину, — прорычал я в тот самый миг, когда он спустил тетиву. Стрела угодила мне в левую руку. Я подивился было, что не чувствую боли, но потом сообразил — стрела застряла в плотном материале моей твидовой куртки, даже не поцарапав кожу. Прежде чем Гейнор успел наложить на тетиву другую стрелу, я в несколько шагов оказался возле него и приставил меч к его горлу.
— Бросай оружие, кузен, — потребовал я. Бок пронзила боль. Опустил глаза — в мои ребра упирался нацистский кинжал. Повернув голову, я встретился с безжизненным взглядом Клостерхейма.
Еще один двойник. Я содрогнулся.
— Мы все заодно, — пробурчал Клостерхейм. — Все, граф. А нас миллионы.
Он выглядел обеспокоенным. Что его могло напугать?
Мы оказались в патовой ситуации, застыли скульптурной группой — мой меч у горла Гейнора, кинжал Клостерхейма у моих ребер.
— Опустите меч, граф, — сказал Клостерхейм. — И положите его на землю. Я расхохотался ему в лицо.
— Клянусь, вам придется меня убить, чтобы забрать Равенбранд! Гейнор хмыкнул.
— Твой отец тоже клялся, что скорее погибнет, чем расстанется с известной тебе вещицей. И что же — он погиб, а вещица пропала. Ульрик, дорогой мой кузен, отдай мне меч, и можешь возвращаться в свой Бек. Тебя никто не тронет, даю тебе слово, живи там, как тебе заблагорассудится. Кузен, среди нас есть те — идеалисты вроде тебя, — кто не боится запачкать руки, сажая райские семена. Не хочешь пачкаться, не хочешь марать руки — твое право. Но я сделал иной выбор. Я готов принять неизбежное, готов сражаться за установление порядка во всей мультивселенной. Ты понимаешь, о чем я?
— Ты безумец, — ответил я. Он рассмеялся.
— Безумец? Все мы безумны, кузен, уж поверь. Сама мультивселенная давным-давно спятила. Но в наших силах вернуть ей рассудок, и мы это обязательно сделаем. Мало того, мы изменим ее по нашему желанию! Все меняется, и мироздание в том числе. Разве ты не чувствуешь, что меняешься день ото дня? Это единственный способ выжить. Я именно так и выживаю. Человеческий разум не в состоянии воспринять все то, что окружает его здесь, не изменившись, не подстроившись под новые условия. По-твоему, тот Ульрик, который бежал из концлагеря, и ты нынешний — это один и тот же человек?