Земля столь негостеприимная, что в сравнении с ней даже Вязкое Море показалось путешественникам почти домом родным; и Уэлдрейк предложил плыть дальше, пока не найдется более подходящее место, чтобы сойти на берег.
Но Гейнор покачал головой в мерцающем шлеме, вскинул сияющий кулак и опустил стальную ладонь на хрупкие плечи Черион Пфатт.
- Ты сказала, дитя, что твои родичи уже здесь. Они нашли сестер?
Девушка покачала головой. Лицо ее было серьезно, а взор устремлен кудато в иные миры.
- Они их не нашли.
- Но они здесь? И сестры тоже?
- Вон там... да... там... - с трудом вымолвила она, указывая на неприступные утесы, окутанные черной пеной. - Да... там... и они идут... уже... о, дядя! Теперь я поняла! Сестры едут дальше. А дядя? Где же бабушка? Сестры движутся на восток. Теперь они все время будут идти в ту сторону. Ибо они направляются домой.
- Хорошо, - удовлетворенно произнес Гейнор. - Нужно найти, где нам высадиться на землю.
Уэлдрейк шепотом заметил Эльрику, что Проклятый Принц, похоже, вознамерился бросить корабль на скалы, лить бы скорее добраться до цели.
Но судно благополучно причалило к черному берегу, на который лениво накатывал и так же лениво отползал прибой.
- Как черная патока, - с отвращением выговорил поэт, с опаской ступая в воду. - Какова ее природа, мастер Снар?
Со свертком под мышкой Эсберн Снар перебрался на берег.
- Всему виной небольшие искажения ткани времени. В этой Сфере подобные места не редкость. Там, откуда я родом, они встречались куда реже. Однажды я наткнулся на одно такое - совсем небольшое, в несколько футов, - в районе Северного полюса. Полагаю, это было где-то в начале вашего века, мастер Уэлдрейк.
- Которого именно, сударь? Я рождался во многих. Если угодно, это своего рода бессмертие. Возможно, таков мой Рок... Забавно, не правда ли? Ха-ха-ха.
Эсберн Снар поднялся по берегу к скалам, где глубокая расселина прорезала белый мрамор. Из иззубренной щели лился водянисто-желтый свет.
- Похоже, мы нашли путь наверх, - заметил он.
Зажав сверток в зубах, он принялся карабкаться по камням, похожий на огромного серого паука. Благодаря его советам остальным не составило труда последовать за ним самым простым путем. Эльрик поднимался последним. По приказу Гейнора матросы уже сталкивали корабль обратно в воду, когда с носовой палубы раздался .тоскливый вой пробудившегося ящера. Чудовище лишь сейчас осознало, что навсегда расстается с предметом своего обожания.
Вскоре все они стояли у края утеса, пытаясь разглядеть то, что осталось внизу, но над водой уже сгустился черный туман, скрывая Вязкое Море из виду, и они могли лишь слышать, как скребется о берег прилив... но и этот звук делался все тише, словно океан отступал - или скалы возносились ввысь.
Эльрик повернулся. Они оказались над облаками, и дышалось здесь куда легче. Впереди на сколько хватал глаз расстилалась сверкающая каменная равнина - беспредельное мраморное плато, в котором тут и там светились огоньки, точно в камнях обитали создания столь плотные, что могли дышать мрамором, как люди - кислородом.
Эсберн Снар первым подал голос, неприязненно глядя по сторонам:
- Похоже на страну троллей. Неужели пришлось забраться в такую даль, чтобы вновь очутиться в Тролльхейме? Что за насмешка судьбы!
Гейнор перебил его:
- Если каждый из нас примется оплакивать свою судьбу, мы останемся тут навеки. Учитывая, что среди нас, по меньшей мере, двое бессмертных, это может оказаться довольно скучным. Так что прошу тебя, Эсберн Снар, не причитать и не стенать больше. Твои страдания здесь никого не волнуют.
Седой штурман нахмурился, удивленный столь суровой отповедью, которой прежде всех заслуживал сам Гейнор. Но принц не желал признавать за собою такой вины. В этой разношерстной компании он единственный отказывался относиться к другим с тем терпением и пониманием, которых так жаждал сам, - именно эти качества были воплощением Равновесия, которому он некогда служил и которое предал. Проклятый Принц, казалось, с каждым мигом все больше нервничал и точно страшился чего-то - возможно, он что-то таил от остальных? Знал об этих краях и их обитателях нечто такое, что внушало ему опасения?
Но теперь он смолк и не подавал голоса, пока мрамор под ногами не сменился землей и травой. Дорога пошла под уклон и привела путников в очаровательную долину. Здесь журчали ручьи, склоны густо поросли деревьями, но не было ни следа жилья. Воздух становился все холоднее, и наконец путешественникам пришлось натянуть на себя предусмотрительно захваченную с корабля теплую одежду.
Лишь Эсберн Снар упорно отказывался развернуть сверток и лишь крепче прижимал его к груди, словно опасаясь чего-то. Эльрик не мог без сочувствия взирать на этого человека, который только сегодня лишился последней надежды. Его пробрала невольная дрожь...
На ночлег они остановились в сосновой рощице. Вскоре там уже вовсю ревел костер, защищая людей от пронзительного холода; в прозрачном зимнем небе взошла большая серебристая луна, отбрасывая длинные тени - такие огромные и неподвижные, по контрасту с мечущимися тенями от костра...
Вскоре огонь стал столь жарким, что Эльрику, Черион и Уэлдрейку пришлось отодвинуться подальше, чтобы не обгореть во сне. И лишь Эсберн Снар с Гейнором Проклятым остались сидеть, озаренные отблесками пламени, два обреченных бессмертных создания, тщетно пытавшиеся согреться, изгнать озноб вечной ночи; два создания, что с радостью предпочли бы огни Преисподней своим нынешним страданиям; они тосковали по иному бытию, которое знавали прежде, где не было боли, где мужчинам и женщинам не приходило в голову продать душевный покой за пестрые и бесцельные радости потустороннего мира.
- Как прекрасно крылышко бабочки, - произнесла Черион неожиданно, словно отзываясь на мысли Эльрика. - Вся щедрость природы в прелести розы. Знаете эти строки, мастер Уэлдрейк?
Поэт был вынужден признать, что нет. Размер заинтересовал его. Едва ли он избрал бы подобный ритм для выражения своих чувств.
- Думаю, пора спать, - вымолвила она с сожалением.
- Сон - одна из моих любимых тем, - воодушевился Уэлдрейк. - У Дэниела есть прекрасный сонет. По крайней мере, с академической точки зрения. Вам он знаком?
О, сладкий Сон, сын Черной Ночи,
Брат Смерти, что рожден в безмолвной тьме,
Даруй покой ты и сомкни мне очи,
Тревоги пусть исчезнут в тишине...
И лишь наутро станет вновь несчастный
Скорбеть о юности, растраченной напрасно.
Он продолжал читать, не замечая ни холода, ни ветра, пока глубокий сон не сморил его, как и остальных...
На рассвете пошел снег. Единственным, кто обрадовался этому, был Эсберн Снар: он с наслаждением вдохнул морозный воздух, облизнул губы, пробуя снежинки на вкус, и с удвоенным усердием принялся разводить костер и готовить завтрак. Остальные ежились, проклиная судьбу, как вдруг раздался гневный голос Гейнора:
- Разве вы забыли, что мы заключили сделку, сударыня? Вы сами это предложили!
- Никакой сделки больше нет, сударь. Я исполнила все, что обещала. И теперь свободна. Я привела вас сюда. Можете дальше искать сестер - но без меня.
- У нас одна цель! Это безумие, вы не вправе покинуть нас! - Принц Гейнор угрожающе схватился за меч, но гордость не позволяла ему обнажить оружие. Он был уверен, что сумеет убедить девушку, подчинить ее своей воле, и был уязвлен до глубины души. Это читалось в каждом его движении, в каждом слове. - Ваша семья тоже ищет сестер. Они найдут их! Зачем нам разлучаться?
- Нет! - воскликнула Черион. - По какой-то причине - не могу понять почему - сестры отправились туда, но мой дядя - в другую сторону. И я пойду за дядей, сударь!
- Мы договорились, что будем искать сестер вместе.
- Это было до того, как я узнала, что дядя с бабушкой в опасности. И я пойду за ними! Иначе и быть не может.
И, без единого слова прощания, она устремилась прочь, точно не могла больше терять ни секунды. Только снег посыпался с ветвей...
Уэлдрейк, собиравший книги и нехитрые пожитки, закричал ей вслед. Он пойдет с ней! Ей нужен защитник! И, наскоро простившись с остальными, бросился за возлюбленной. На лесной поляне опустилось ледяное молчание, и трое оставшихся переглянулись. Во взглядах их сквозили неуверенность и смущение.
- Ты пойдешь со мной за сестрами, Эльрик? - наконец подал голос Гейнор. Он первым пришел в себя, но в голосе слышалась мольба.
- У них та вещь, которую я ищу. Поэтому я должен их отыскать.
- А ты, Эсберн Снар? - спросил его принц. - Ты с нами?
- Ваши сестры мне не нужны, - отозвался штурман. - Вот если бы у них был ключ к моей свободе...
- Два ключа, похоже, у них есть. - Эльрик дружески похлопал седоволосого по плечу. - Почему бы не быть и третьему?
- Ну что же, - пробормотал Эсберн Снар. - Тогда я с вами. Мы идем на восток?
- Да, ибо на восток идут и сестры, - ответил Гейнор.
И трое спутников - высокие, худые, точно горностаи, - двинулись на восток. Путь их лежал вверх по склону долины, по замерзшим холмам, к древней горной гряде, где гранит крошился под ногами. Становилось все холоднее, снег делался глубже, и вскоре им пришлось растапливать лед, чтобы добыть воды. Лишь в полдень солнце начинало припекать, и тогда оживало все вокруг, и серебристые ручейки с журчанием струились меж сверкающих ледяных осколков.
Гейнор шел молча, погруженный в мрачные думы, зато Эсберн Снар с каждым шагом делался все оживленнее, точно наконец оказался в родной стихии. Он ни на миг не расставался со своим свертком, даже когда ел или спал. И однажды, пробираясь осторожно по краю засыпанного снегом ущелья, по самой кромке ледника, под шум ревущего внизу потока, пробивавшего дорогу сквозь снег и лед, Эльрик спросил, что за ценность он так бережно хранит. Может быть, это чей-то подарок на память?
Они вдвоем остановились передохнуть на узкой тропе, едва ли в фут шириной, и Гейнор один упрямо двинулся дальше, не замечая ничего вокруг.
- Да, можно сказать, это настоящее сокровище! - Эсберн Снар мрачно усмехнулся. - Ибо я ценю его превыше всего на свете. Как свою жизнь, если угодно. Я бы сказал даже, как свою душу, но, увы, душа моя едва ли чего-то стоит.
- Тогда ты прав, это большая ценность. - Эльрик заговорил со штурманом, больше чтобы развеяться. Ему недоставало общества Уэлдрейка, словно с уходом поэта жизнь лишилась остатков тепла. Альбиносу казалось, что внутри его все застыло, подобно этому леднику, и лишь где-то глубоко-глубоко струился ручей, не в силах найти выхода, - то была жажда обычной человеческой любви и дружбы; но эти простые радости оказались ему недоступны.
Возможно, он не знал нужных слов, не ведал, как выразить обуревающие его чувства, хотя Эльрик, лучше чем кто бы то ни было, сознавал, что именно речь способна помочь ему заслужить уважение тех людей, кого он сам уважал.
И все же достичь своих целей он по-прежнему пытался делами, а не словами. Бездумные поступки и слепая страсть заставили его уничтожить все, что ему было дорого. Он пытался исправить содеянное, поступая так, как советовали другие, сделавшись наемником, подобно многим обнищавшим мелнибонэйцам, - и наемником превосходным. И даже сейчас он шел вперед не по своей воле...
Но в глубине души альбинос начинал сознавать, что вскоре должен будет отыскать иной способ достичь того, на что рассчитывал, когда подверг разграблению Грезящий Город и уничтожил Сияющую Империю Мелнибонэ. До сих пор он большей частью смотрел в прошлое. Но там не было ответов на мучившие его вопросы. Одни лишь примеры, которые едва ли могли его чему-то научить сегодня.
Двое мужчин в глубоком молчании стояли на узкой кромке, взирая на другой край пропасти, на безжизненный пейзаж, где не видать было ни зверька, ни птицы, точно Время, замедлившее бег над Вязким Морем, здесь остановилось насовсем, и даже грохот воды под ногами доносился все глуше - пока наконец не стих совсем, и остался лишь звук их дыхания.
- Я любил ее. - Седоволосый штурман содрогнулся, словно от удара. Вновь повисло молчание; но когда он заговорил вновь, голос его звучал ровно:
- Ее звали Хельва, дочь лорда Несвека, и прекраснее ее не было среди смертных. Ей не было равных по живости ума, добродетели, грации и обаянию, притом она была мила и ничуть не спесива. Сам я был из хорошей семьи, но не столь богат, как ее отец, а тот не раз заявлял, что мужем Хельвы может стать лишь самый достойный человек в глазах Господа. По мнению лорда Несвека, достойных Господь непременно благословлял родовитостью и богатством - что может быть естественнее! Так что я едва ли посмел бы просить руки Хельвы, хотя она сама избрала меня. Тогда мне пришло на ум просить помощи иных сил, и я заключил сделку с троллем. По уговору, тролль должен был выстроить для меня собор - лучший в Северных Землях. Но если к тому времени я не узнаю имени зодчего, он заберет мои глаза и сердце. Мне повезло. Я подслушал колыбельную, что пела своему чаду жена тролля. Она просила его не плакать, потому что скоро Фаин, его отец, вернется и принесет на ужин глаза и сердце человека.
Цель была достигнута. И, конечно, лорд Несвек не посмел отказать жениху, который возвел во имя Господне столь величественную (и дорогостоящую!) церковь.
Бедная жена тролля получила от мужа заслуженную взбучку, а я принялся возводить усадьбу на наших землях недалеко от Каллундборга, где стоял собор, чей шпиль был прекрасно виден из окон дома. Строительство двигалось успешно, даже без помощи тролля; вскоре на приданое Хельвы мы уже выстроили главное здание, флигеля и постройки. И начали обживать новый дом. Все было хорошо. Зимой мы занимались хозяйством, а вечерами наслаждались празднествами, пением и иными развлечениями - пока на наших землях не завелся волк. Огромная тварь, с крупного мужчину ростом, он убивал собак, коров, овец и детей. Даже косточек не оставлял, а те, что мы нашли, оказались выгрызены до мозга, словно зверь кормил еще и волчат. Это было странно в разгаре зимы, хотя мы знали, что волки могут приносить и не один помет в год, особенно после прошлогодней мягкой зимы и ранней весны. Затем волк загрыз беременную жену моего слуги. Мы отыскали следы кровавого пиршества - но тварь бежала, унося останки несчастной. Конечно же, мы бросились в погоню.
Спустя какое-то время наши спутники отстали, и мы со слугой остались вдвоем. Волчий след привел нас в глубокий замерзший овраг, и мы расположились на ночлег. Но ночью зверь, перепрыгнув через костер, загрыз слугу и уволок тело прочь, пройдя прямо сквозь огонь.
Должен признать, принц Эльрик, я едва не сошел с ума от страха! Я стрелял в эту тварь из лука, успел даже ударить мечом... но не причинил ей вреда. Раны мгновенно затягивались. И тогда - только тогда! - я понял, что это не обычный зверь.
...На этом Эсберн Снар прервал рассказ, и путники двинулись дальше по тропе в надежде отыскать подходящее место для ночлега. Но когда они вновь остановились передохнуть, он продолжил:
- Я вновь пошел по следу волка. Тот наверняка был уверен, что никто больше не станет преследовать его. Возможно, именно затем он и убил моего слугу - не потому, что был голоден, а чтобы напугать охотников. Днем позже я наткнулся на тело бедняги, почти нетронутое, и с удивлением увидел, что кто-то снял с того все вещи. Хотя понятия не имел, кому могла понадобиться разодранная, окровавленная одежда.
Гнев мой и жажда мести были столь сильны, что лишили меня сна. Не ведая усталости, я продолжал преследовать тварь и однажды ночью наткнулся на чью-то стоянку. У огня сидела женщина. Я следил за ней из-за деревьев, не решаясь показаться на глаза, но был готов в любой миг броситься ей на помощь, если появится волк. К моему вящему удивлению, с ней были двое детишек, мальчик и девочка, одетые в звериные шкуры и какие-то лохмотья. Малыши с жадностью ели суп из котелка над огнем.
У женщины был изможденный вид, и я решил, что она сбежала от мужа, который, возможно, избивал .ее, или что ее деревню сожгли разбойники - ибо мы были на самой границе восточных земель, где обитают дикари, не ведающие ни христианского милосердия, ни языческой чести. И все же что-то удерживало меня на месте. И наконец я понял, что использую ее как приманку - в надежде, что волк все-таки нападет. Но волк так и не появился. На дереве, у которого они спали, я заметил развешанную волчью шкуру и решил, что это некий оберег против хищника.
Я следил за ними еще один день и одну ночь, идя следом за женщиной на восток, к горам, где жили дикари. Я думал предупредить ее об опасности, но вскоре стало ясно, что в предупреждениях она не нуждается, ибо чувствовала себя в этих местах вполне уверенно, как человек, привыкший жить вдали от мира. Я восхищался ею. Легкость и грация ее движений заставили меня забыть супружеские клятвы. Может быть, я следил за ней еще и поэтому. Так, оставаясь неузнанным, я узнавал ее все больше, и это наполняло меня странным ощущением власти и могущества. Ныне мне ведомо, что этим могуществом я и впрямь обладал, подобно ей самой, - и лишь поэтому она не сумела заметить меня. Будь со мной кто-то еще, она обнаружила бы нас тотчас же.
А в полнолуние я узрел, как она накинула на себя волчью шкуру, завернулась в нее, опустилась на четвереньки, прорычала детям, чтобы не отходили от огня, - и обратилась волчицей. Но меня она не заметила и не учуяла. Я оставался невидим. А она понеслась в сторону гор и к полудню вернулась с добычей - двумя овечками и мальчиком-пастушком, чье тело использовала как сани, чтобы дотащить животных. Человеческие останки она бросила поодаль и, когда вернулась к костру, вновь превратилась в женщину. Ягнятину она приготовила детям, и на ужин те наслаждались густой похлебкой, сама же, вновь обернувшись волком, насладилась человечиной. Я постарался держаться от нее подальше.
Теперь я, конечно же, понял, что женщина была вервольфом. Самым жестоким из оборотней, поскольку ей приходилось кормить еще двоих детенышей. Эти маленькие создания были еще совершенно невинны и не страдали ликантропией. Полагаю, сама она пришла к такой жизни от отчаяния, чтобы дети не умерли с голоду. Но из-за нее голодать и умирать приходилось другим, а потому я едва ли мог сочувствовать ей. И как только ночью она, насытившись, погрузилась в сон, я прокрался к огню, сорвал с дерева волчью шкуру и опрометью бросился обратно в лес.
Она мигом пробудилась, но теперь, лишенная своей магической защиты, была уже не опасна. И я сказал ей, прячась в тени: "Сударыня, у меня та ужасная вещь, с помощью которой вы погубили моих друзей и их семьи. Я сожгу ее у Каллундборгской церкви, как только вернусь. У меня не хватит духу убить мать на глазах у детей, а потому, покуда вы с ними, вам ничто не грозит. Я не стану мстить. Прощайте".
Бедное создание принялось выть и стенать. Теперь она ничем не напоминала ту уверенную в себе женщину, что так заботилась о своих детишках в лесной чащобе. Но я не слушал ее воплей. Она должна была понести наказание. Я лишь не знал тогда, насколько жестоким оно будет. "А ты подумал, как мне жить теперь, когда ты украл мою шкуру?" - вопрошала она. "Да, сударыня, - ответил я ей. - Но вам придется терпеть. Мяса в котелке вам хватит на пару дней. И есть еще мясо, что вы оставили в лесу... не думаю, что вы будете привередничать. Так что прощайте, сударыня. Вашу шкуру я сожгу на христианском костре". "О, сжалься, - возопила она тогда, - ибо мы с тобой одной крови. Мало кто способен менять облик, подобно мне... и тебе. Лишь ты мог украсть эту шкуру. Я знала, что ты опасен. Но пощадила тебя тогда, ибо учуяла родню. Так будь же милостив хотя бы к моим детям!"
Но я не стал больше слушать ее и бросился прочь. Вслед донесся жуткий вой и стенания - вопли и мольбы - страшное звериное рычание - так кричала она, лишившись единственного, что придавало ей гордости и достоинства. Удивительная ирония: нелюди сильнее всего цепляются за остатки человеческой гордости, но источником ее служит нечеловеческая сила. Лишившись одного, они лишаются и другого. Перестав быть оборотнем, они перестают быть и людьми. Нет худшей судьбы для вервольфа, как мне казалось тогда. Правда, теперь мне ведомы и худшие... более утонченные виды страдания.
Итак, я оставил женщину почти обезумевшей. Крики ее были полны невыразимой муки, но еще горшая мука ожидала ее впереди.
А дальше, сударь, была обычная история человеческой глупости и самонадеянности. Застигнутый снегопадом в восточных степях, я был вынужден накинуть волчью шкуру, чтобы согреться... А когда вернулся в Калдундборг, наши узы были куда прочнее, чем супружеские. Я искал спасения у священников, но нашел лишь страх. И тогда я ушел бродить по свету в поисках спасения, в надежде вновь стать прежним и вернуться к моей возлюбленной. Еще многие приключения ожидали меня в разных мирах, а потом я узнал, что тролль отомстил мне, обманом заключив сделку с нашим епископом. Не знаю точно, о чем они уговорились. Но собор обрушился как раз в то время, когда служили молебен по моей душе. И жена моя была там...
Вот что обещал мне Гейнор - рассказать, что за учесть постигла Хельву. И вот почему я плачу, сударь. Теперь, когда прошло столько лет...
У Эльрика не нашлось слов утешения для этого благородного человека. Ужасна была его судьба - навеки зависеть от этой проклятой шкуры, совершать самые бесчеловечные деяния... либо кануть в пустоту и никогда больше, даже в смерти, не увидеть своей возлюбленной.
И потому неудивительно, что альбинос, потирая рукоять рунного меча, задумался о том, как сам он связан с пьющим души клинком, и понял, что судьба Эсберна Снара еще ужаснее, чем его собственная.
И когда седоволосый штурман оступился в сумерках, он протянул ему руку, ощущая особое родство между ними. И эти двое, чьи пути были столь различны, а судьбы столь схожи, медленно двинулись в путь над пропастью, где, с трудом пробиваясь сквозь лед и снег, угрюмо бурчала вода.
Глава пятая
Владыки Высших Миров; судьба человека-волка
Принц Гейнор Проклятый остановился на каменистом склоне последнего кряжа, взирая на поросшую жесткой травой долину, за которой начиналась другая гряда. - Похоже, тут нет ничего, кроме гор, - заметил он. - Но должен же и им когда-то прийти конец. Надеюсь, сестры где-то поблизости. На этой голой равнине мы их не пропустим.
Они доели остатки припасов, но ни на земле, ни в воздухе по-прежнему не было и следа живности.
- Такое впечатление, что места эти совершенно необитаемы, - сказал Эсберн Снар. - Словно всякая жизнь чурается их.
- Я видел такое и раньше, - бросил Эльрик. - И мне это не по душе. Это знак того, что здесь безраздельно царит Закон... либо Хаос, еще не проявившийся в полную силу.
Остальные согласились с ним, ибо им также приходилось странствовать в подобных мирах, и Гейнор принялся торопить спутников поскорее добраться до гор, опасаясь, как бы сестры "не отплыли прочь с дальнего берега", но Эсберн Снар без пищи совсем оголодал и стал отставать. Гейнора вела неукротимая решимость, Эльрику помогал драконий яд, но седоволосому штурману нечем было подкрепить тающие силы. Все чаще альбинос замечал, как тот нерешительно мнет в руках волчью шкуру, что-то бормочет себе под нос и рычит, и когда однажды он обернулся, Эсберн Снар ответил ему взором, полным невыразимого страдания.
Наутро, когда они снялись со стоянки, Северный Оборотень исчез, поддавшись искушению. Дважды Эльрику показалось, что он слышит вдали тоскливый вой. А затем вновь наступила тишина.
Еще один день и одну ночь, без единого слова, точно в трансе, Эльрик с Гейнором упрямо шагали к горам. На рассвете они оказались у подножия холма. Судя по звукам, на другом его склоне мог располагаться небольшой город.
Гейнор, придя в отличное расположение духа, дружески похлопал мелнибонэйца по спине.
- Скоро каждый из нас получит то, что искал, друг Эльрик!
Эльрик ничего не ответил на это, гадая, как поступит Гейнор, если вдруг окажется, что оба они ищут одно и то же. Это вновь напомнило ему о Розе, и он затосковал по ней.
- Может, нам стоит сказать друг другу, за чем мы охотимся. Иначе сестры вполне могут застать нас врасплох.
Гейнор пожал плечами. Он повернулся к альбиносу; взор его был не столь сумрачен, как обычно.
- Нам нужно отнюдь не одно и то же, Эльрик Мелнибонэйский. Будь уверен.
- Я ищу ларец черного дерева, - просто ответил альбинос.
- А я - цветок, - небрежно отозвался Гейнор. - Тот, что цветет с Начала Времен.
Они уже почти добрались до гребня холма, как вдруг земля содрогнулась у них под ногами, так что путники едва не потеряли равновесие. Послышался ужасающий грохот, словно кто-то раз за разом бил в гигантский гонг. Эльрик заткнул уши. Гейнор рухнул на колени, как будто огромная длань прижимала его к земле.
Гонг прогремел всего десять раз, но бесчисленные отголоски его разносились до бесконечности, сотрясая горные пики.
Когда Гейнор с Эльриком наконец смогли продолжить путь и взошли на вершину холма, их взорам предстало огромное сооружение, которого - они оба готовы были поклясться - здесь не было еще мгновение назад. Но теперь оно было перед ними, вещественное и осязаемое во всей своей необычайной сложности - конструкция из деревянных желобов, подставок, чудовищных зубчатых колес, медленно вращавшихся с надрывными стонами и хрустом; внутри же извивались и поблескивали медные, бронзовые и серебряные провода, рычаги и противовесы, создавая самые причудливые комбинации и невозможные отражения, - и повсюду были люди, тысячи и тысячи людей, вертящие рукояти, снующие по лесам, таскающие песок и ведра с водой вверх и вниз по лестницам, старательно балансирующие среди колышков, вбитых для соблюдения некоего тонкого внутреннего равновесия этого невероятного сооружения, которое содрогалось и покачивалось, ежесекундно угрожая обрушиться и погрести под обломками нагих мужчин, женщин и детей, трудившихся на нем.
Но Гейнор покачал головой в мерцающем шлеме, вскинул сияющий кулак и опустил стальную ладонь на хрупкие плечи Черион Пфатт.
- Ты сказала, дитя, что твои родичи уже здесь. Они нашли сестер?
Девушка покачала головой. Лицо ее было серьезно, а взор устремлен кудато в иные миры.
- Они их не нашли.
- Но они здесь? И сестры тоже?
- Вон там... да... там... - с трудом вымолвила она, указывая на неприступные утесы, окутанные черной пеной. - Да... там... и они идут... уже... о, дядя! Теперь я поняла! Сестры едут дальше. А дядя? Где же бабушка? Сестры движутся на восток. Теперь они все время будут идти в ту сторону. Ибо они направляются домой.
- Хорошо, - удовлетворенно произнес Гейнор. - Нужно найти, где нам высадиться на землю.
Уэлдрейк шепотом заметил Эльрику, что Проклятый Принц, похоже, вознамерился бросить корабль на скалы, лить бы скорее добраться до цели.
Но судно благополучно причалило к черному берегу, на который лениво накатывал и так же лениво отползал прибой.
- Как черная патока, - с отвращением выговорил поэт, с опаской ступая в воду. - Какова ее природа, мастер Снар?
Со свертком под мышкой Эсберн Снар перебрался на берег.
- Всему виной небольшие искажения ткани времени. В этой Сфере подобные места не редкость. Там, откуда я родом, они встречались куда реже. Однажды я наткнулся на одно такое - совсем небольшое, в несколько футов, - в районе Северного полюса. Полагаю, это было где-то в начале вашего века, мастер Уэлдрейк.
- Которого именно, сударь? Я рождался во многих. Если угодно, это своего рода бессмертие. Возможно, таков мой Рок... Забавно, не правда ли? Ха-ха-ха.
Эсберн Снар поднялся по берегу к скалам, где глубокая расселина прорезала белый мрамор. Из иззубренной щели лился водянисто-желтый свет.
- Похоже, мы нашли путь наверх, - заметил он.
Зажав сверток в зубах, он принялся карабкаться по камням, похожий на огромного серого паука. Благодаря его советам остальным не составило труда последовать за ним самым простым путем. Эльрик поднимался последним. По приказу Гейнора матросы уже сталкивали корабль обратно в воду, когда с носовой палубы раздался .тоскливый вой пробудившегося ящера. Чудовище лишь сейчас осознало, что навсегда расстается с предметом своего обожания.
Вскоре все они стояли у края утеса, пытаясь разглядеть то, что осталось внизу, но над водой уже сгустился черный туман, скрывая Вязкое Море из виду, и они могли лишь слышать, как скребется о берег прилив... но и этот звук делался все тише, словно океан отступал - или скалы возносились ввысь.
Эльрик повернулся. Они оказались над облаками, и дышалось здесь куда легче. Впереди на сколько хватал глаз расстилалась сверкающая каменная равнина - беспредельное мраморное плато, в котором тут и там светились огоньки, точно в камнях обитали создания столь плотные, что могли дышать мрамором, как люди - кислородом.
Эсберн Снар первым подал голос, неприязненно глядя по сторонам:
- Похоже на страну троллей. Неужели пришлось забраться в такую даль, чтобы вновь очутиться в Тролльхейме? Что за насмешка судьбы!
Гейнор перебил его:
- Если каждый из нас примется оплакивать свою судьбу, мы останемся тут навеки. Учитывая, что среди нас, по меньшей мере, двое бессмертных, это может оказаться довольно скучным. Так что прошу тебя, Эсберн Снар, не причитать и не стенать больше. Твои страдания здесь никого не волнуют.
Седой штурман нахмурился, удивленный столь суровой отповедью, которой прежде всех заслуживал сам Гейнор. Но принц не желал признавать за собою такой вины. В этой разношерстной компании он единственный отказывался относиться к другим с тем терпением и пониманием, которых так жаждал сам, - именно эти качества были воплощением Равновесия, которому он некогда служил и которое предал. Проклятый Принц, казалось, с каждым мигом все больше нервничал и точно страшился чего-то - возможно, он что-то таил от остальных? Знал об этих краях и их обитателях нечто такое, что внушало ему опасения?
Но теперь он смолк и не подавал голоса, пока мрамор под ногами не сменился землей и травой. Дорога пошла под уклон и привела путников в очаровательную долину. Здесь журчали ручьи, склоны густо поросли деревьями, но не было ни следа жилья. Воздух становился все холоднее, и наконец путешественникам пришлось натянуть на себя предусмотрительно захваченную с корабля теплую одежду.
Лишь Эсберн Снар упорно отказывался развернуть сверток и лишь крепче прижимал его к груди, словно опасаясь чего-то. Эльрик не мог без сочувствия взирать на этого человека, который только сегодня лишился последней надежды. Его пробрала невольная дрожь...
На ночлег они остановились в сосновой рощице. Вскоре там уже вовсю ревел костер, защищая людей от пронзительного холода; в прозрачном зимнем небе взошла большая серебристая луна, отбрасывая длинные тени - такие огромные и неподвижные, по контрасту с мечущимися тенями от костра...
Вскоре огонь стал столь жарким, что Эльрику, Черион и Уэлдрейку пришлось отодвинуться подальше, чтобы не обгореть во сне. И лишь Эсберн Снар с Гейнором Проклятым остались сидеть, озаренные отблесками пламени, два обреченных бессмертных создания, тщетно пытавшиеся согреться, изгнать озноб вечной ночи; два создания, что с радостью предпочли бы огни Преисподней своим нынешним страданиям; они тосковали по иному бытию, которое знавали прежде, где не было боли, где мужчинам и женщинам не приходило в голову продать душевный покой за пестрые и бесцельные радости потустороннего мира.
- Как прекрасно крылышко бабочки, - произнесла Черион неожиданно, словно отзываясь на мысли Эльрика. - Вся щедрость природы в прелести розы. Знаете эти строки, мастер Уэлдрейк?
Поэт был вынужден признать, что нет. Размер заинтересовал его. Едва ли он избрал бы подобный ритм для выражения своих чувств.
- Думаю, пора спать, - вымолвила она с сожалением.
- Сон - одна из моих любимых тем, - воодушевился Уэлдрейк. - У Дэниела есть прекрасный сонет. По крайней мере, с академической точки зрения. Вам он знаком?
О, сладкий Сон, сын Черной Ночи,
Брат Смерти, что рожден в безмолвной тьме,
Даруй покой ты и сомкни мне очи,
Тревоги пусть исчезнут в тишине...
И лишь наутро станет вновь несчастный
Скорбеть о юности, растраченной напрасно.
Он продолжал читать, не замечая ни холода, ни ветра, пока глубокий сон не сморил его, как и остальных...
На рассвете пошел снег. Единственным, кто обрадовался этому, был Эсберн Снар: он с наслаждением вдохнул морозный воздух, облизнул губы, пробуя снежинки на вкус, и с удвоенным усердием принялся разводить костер и готовить завтрак. Остальные ежились, проклиная судьбу, как вдруг раздался гневный голос Гейнора:
- Разве вы забыли, что мы заключили сделку, сударыня? Вы сами это предложили!
- Никакой сделки больше нет, сударь. Я исполнила все, что обещала. И теперь свободна. Я привела вас сюда. Можете дальше искать сестер - но без меня.
- У нас одна цель! Это безумие, вы не вправе покинуть нас! - Принц Гейнор угрожающе схватился за меч, но гордость не позволяла ему обнажить оружие. Он был уверен, что сумеет убедить девушку, подчинить ее своей воле, и был уязвлен до глубины души. Это читалось в каждом его движении, в каждом слове. - Ваша семья тоже ищет сестер. Они найдут их! Зачем нам разлучаться?
- Нет! - воскликнула Черион. - По какой-то причине - не могу понять почему - сестры отправились туда, но мой дядя - в другую сторону. И я пойду за дядей, сударь!
- Мы договорились, что будем искать сестер вместе.
- Это было до того, как я узнала, что дядя с бабушкой в опасности. И я пойду за ними! Иначе и быть не может.
И, без единого слова прощания, она устремилась прочь, точно не могла больше терять ни секунды. Только снег посыпался с ветвей...
Уэлдрейк, собиравший книги и нехитрые пожитки, закричал ей вслед. Он пойдет с ней! Ей нужен защитник! И, наскоро простившись с остальными, бросился за возлюбленной. На лесной поляне опустилось ледяное молчание, и трое оставшихся переглянулись. Во взглядах их сквозили неуверенность и смущение.
- Ты пойдешь со мной за сестрами, Эльрик? - наконец подал голос Гейнор. Он первым пришел в себя, но в голосе слышалась мольба.
- У них та вещь, которую я ищу. Поэтому я должен их отыскать.
- А ты, Эсберн Снар? - спросил его принц. - Ты с нами?
- Ваши сестры мне не нужны, - отозвался штурман. - Вот если бы у них был ключ к моей свободе...
- Два ключа, похоже, у них есть. - Эльрик дружески похлопал седоволосого по плечу. - Почему бы не быть и третьему?
- Ну что же, - пробормотал Эсберн Снар. - Тогда я с вами. Мы идем на восток?
- Да, ибо на восток идут и сестры, - ответил Гейнор.
И трое спутников - высокие, худые, точно горностаи, - двинулись на восток. Путь их лежал вверх по склону долины, по замерзшим холмам, к древней горной гряде, где гранит крошился под ногами. Становилось все холоднее, снег делался глубже, и вскоре им пришлось растапливать лед, чтобы добыть воды. Лишь в полдень солнце начинало припекать, и тогда оживало все вокруг, и серебристые ручейки с журчанием струились меж сверкающих ледяных осколков.
Гейнор шел молча, погруженный в мрачные думы, зато Эсберн Снар с каждым шагом делался все оживленнее, точно наконец оказался в родной стихии. Он ни на миг не расставался со своим свертком, даже когда ел или спал. И однажды, пробираясь осторожно по краю засыпанного снегом ущелья, по самой кромке ледника, под шум ревущего внизу потока, пробивавшего дорогу сквозь снег и лед, Эльрик спросил, что за ценность он так бережно хранит. Может быть, это чей-то подарок на память?
Они вдвоем остановились передохнуть на узкой тропе, едва ли в фут шириной, и Гейнор один упрямо двинулся дальше, не замечая ничего вокруг.
- Да, можно сказать, это настоящее сокровище! - Эсберн Снар мрачно усмехнулся. - Ибо я ценю его превыше всего на свете. Как свою жизнь, если угодно. Я бы сказал даже, как свою душу, но, увы, душа моя едва ли чего-то стоит.
- Тогда ты прав, это большая ценность. - Эльрик заговорил со штурманом, больше чтобы развеяться. Ему недоставало общества Уэлдрейка, словно с уходом поэта жизнь лишилась остатков тепла. Альбиносу казалось, что внутри его все застыло, подобно этому леднику, и лишь где-то глубоко-глубоко струился ручей, не в силах найти выхода, - то была жажда обычной человеческой любви и дружбы; но эти простые радости оказались ему недоступны.
Возможно, он не знал нужных слов, не ведал, как выразить обуревающие его чувства, хотя Эльрик, лучше чем кто бы то ни было, сознавал, что именно речь способна помочь ему заслужить уважение тех людей, кого он сам уважал.
И все же достичь своих целей он по-прежнему пытался делами, а не словами. Бездумные поступки и слепая страсть заставили его уничтожить все, что ему было дорого. Он пытался исправить содеянное, поступая так, как советовали другие, сделавшись наемником, подобно многим обнищавшим мелнибонэйцам, - и наемником превосходным. И даже сейчас он шел вперед не по своей воле...
Но в глубине души альбинос начинал сознавать, что вскоре должен будет отыскать иной способ достичь того, на что рассчитывал, когда подверг разграблению Грезящий Город и уничтожил Сияющую Империю Мелнибонэ. До сих пор он большей частью смотрел в прошлое. Но там не было ответов на мучившие его вопросы. Одни лишь примеры, которые едва ли могли его чему-то научить сегодня.
Двое мужчин в глубоком молчании стояли на узкой кромке, взирая на другой край пропасти, на безжизненный пейзаж, где не видать было ни зверька, ни птицы, точно Время, замедлившее бег над Вязким Морем, здесь остановилось насовсем, и даже грохот воды под ногами доносился все глуше - пока наконец не стих совсем, и остался лишь звук их дыхания.
- Я любил ее. - Седоволосый штурман содрогнулся, словно от удара. Вновь повисло молчание; но когда он заговорил вновь, голос его звучал ровно:
- Ее звали Хельва, дочь лорда Несвека, и прекраснее ее не было среди смертных. Ей не было равных по живости ума, добродетели, грации и обаянию, притом она была мила и ничуть не спесива. Сам я был из хорошей семьи, но не столь богат, как ее отец, а тот не раз заявлял, что мужем Хельвы может стать лишь самый достойный человек в глазах Господа. По мнению лорда Несвека, достойных Господь непременно благословлял родовитостью и богатством - что может быть естественнее! Так что я едва ли посмел бы просить руки Хельвы, хотя она сама избрала меня. Тогда мне пришло на ум просить помощи иных сил, и я заключил сделку с троллем. По уговору, тролль должен был выстроить для меня собор - лучший в Северных Землях. Но если к тому времени я не узнаю имени зодчего, он заберет мои глаза и сердце. Мне повезло. Я подслушал колыбельную, что пела своему чаду жена тролля. Она просила его не плакать, потому что скоро Фаин, его отец, вернется и принесет на ужин глаза и сердце человека.
Цель была достигнута. И, конечно, лорд Несвек не посмел отказать жениху, который возвел во имя Господне столь величественную (и дорогостоящую!) церковь.
Бедная жена тролля получила от мужа заслуженную взбучку, а я принялся возводить усадьбу на наших землях недалеко от Каллундборга, где стоял собор, чей шпиль был прекрасно виден из окон дома. Строительство двигалось успешно, даже без помощи тролля; вскоре на приданое Хельвы мы уже выстроили главное здание, флигеля и постройки. И начали обживать новый дом. Все было хорошо. Зимой мы занимались хозяйством, а вечерами наслаждались празднествами, пением и иными развлечениями - пока на наших землях не завелся волк. Огромная тварь, с крупного мужчину ростом, он убивал собак, коров, овец и детей. Даже косточек не оставлял, а те, что мы нашли, оказались выгрызены до мозга, словно зверь кормил еще и волчат. Это было странно в разгаре зимы, хотя мы знали, что волки могут приносить и не один помет в год, особенно после прошлогодней мягкой зимы и ранней весны. Затем волк загрыз беременную жену моего слуги. Мы отыскали следы кровавого пиршества - но тварь бежала, унося останки несчастной. Конечно же, мы бросились в погоню.
Спустя какое-то время наши спутники отстали, и мы со слугой остались вдвоем. Волчий след привел нас в глубокий замерзший овраг, и мы расположились на ночлег. Но ночью зверь, перепрыгнув через костер, загрыз слугу и уволок тело прочь, пройдя прямо сквозь огонь.
Должен признать, принц Эльрик, я едва не сошел с ума от страха! Я стрелял в эту тварь из лука, успел даже ударить мечом... но не причинил ей вреда. Раны мгновенно затягивались. И тогда - только тогда! - я понял, что это не обычный зверь.
...На этом Эсберн Снар прервал рассказ, и путники двинулись дальше по тропе в надежде отыскать подходящее место для ночлега. Но когда они вновь остановились передохнуть, он продолжил:
- Я вновь пошел по следу волка. Тот наверняка был уверен, что никто больше не станет преследовать его. Возможно, именно затем он и убил моего слугу - не потому, что был голоден, а чтобы напугать охотников. Днем позже я наткнулся на тело бедняги, почти нетронутое, и с удивлением увидел, что кто-то снял с того все вещи. Хотя понятия не имел, кому могла понадобиться разодранная, окровавленная одежда.
Гнев мой и жажда мести были столь сильны, что лишили меня сна. Не ведая усталости, я продолжал преследовать тварь и однажды ночью наткнулся на чью-то стоянку. У огня сидела женщина. Я следил за ней из-за деревьев, не решаясь показаться на глаза, но был готов в любой миг броситься ей на помощь, если появится волк. К моему вящему удивлению, с ней были двое детишек, мальчик и девочка, одетые в звериные шкуры и какие-то лохмотья. Малыши с жадностью ели суп из котелка над огнем.
У женщины был изможденный вид, и я решил, что она сбежала от мужа, который, возможно, избивал .ее, или что ее деревню сожгли разбойники - ибо мы были на самой границе восточных земель, где обитают дикари, не ведающие ни христианского милосердия, ни языческой чести. И все же что-то удерживало меня на месте. И наконец я понял, что использую ее как приманку - в надежде, что волк все-таки нападет. Но волк так и не появился. На дереве, у которого они спали, я заметил развешанную волчью шкуру и решил, что это некий оберег против хищника.
Я следил за ними еще один день и одну ночь, идя следом за женщиной на восток, к горам, где жили дикари. Я думал предупредить ее об опасности, но вскоре стало ясно, что в предупреждениях она не нуждается, ибо чувствовала себя в этих местах вполне уверенно, как человек, привыкший жить вдали от мира. Я восхищался ею. Легкость и грация ее движений заставили меня забыть супружеские клятвы. Может быть, я следил за ней еще и поэтому. Так, оставаясь неузнанным, я узнавал ее все больше, и это наполняло меня странным ощущением власти и могущества. Ныне мне ведомо, что этим могуществом я и впрямь обладал, подобно ей самой, - и лишь поэтому она не сумела заметить меня. Будь со мной кто-то еще, она обнаружила бы нас тотчас же.
А в полнолуние я узрел, как она накинула на себя волчью шкуру, завернулась в нее, опустилась на четвереньки, прорычала детям, чтобы не отходили от огня, - и обратилась волчицей. Но меня она не заметила и не учуяла. Я оставался невидим. А она понеслась в сторону гор и к полудню вернулась с добычей - двумя овечками и мальчиком-пастушком, чье тело использовала как сани, чтобы дотащить животных. Человеческие останки она бросила поодаль и, когда вернулась к костру, вновь превратилась в женщину. Ягнятину она приготовила детям, и на ужин те наслаждались густой похлебкой, сама же, вновь обернувшись волком, насладилась человечиной. Я постарался держаться от нее подальше.
Теперь я, конечно же, понял, что женщина была вервольфом. Самым жестоким из оборотней, поскольку ей приходилось кормить еще двоих детенышей. Эти маленькие создания были еще совершенно невинны и не страдали ликантропией. Полагаю, сама она пришла к такой жизни от отчаяния, чтобы дети не умерли с голоду. Но из-за нее голодать и умирать приходилось другим, а потому я едва ли мог сочувствовать ей. И как только ночью она, насытившись, погрузилась в сон, я прокрался к огню, сорвал с дерева волчью шкуру и опрометью бросился обратно в лес.
Она мигом пробудилась, но теперь, лишенная своей магической защиты, была уже не опасна. И я сказал ей, прячась в тени: "Сударыня, у меня та ужасная вещь, с помощью которой вы погубили моих друзей и их семьи. Я сожгу ее у Каллундборгской церкви, как только вернусь. У меня не хватит духу убить мать на глазах у детей, а потому, покуда вы с ними, вам ничто не грозит. Я не стану мстить. Прощайте".
Бедное создание принялось выть и стенать. Теперь она ничем не напоминала ту уверенную в себе женщину, что так заботилась о своих детишках в лесной чащобе. Но я не слушал ее воплей. Она должна была понести наказание. Я лишь не знал тогда, насколько жестоким оно будет. "А ты подумал, как мне жить теперь, когда ты украл мою шкуру?" - вопрошала она. "Да, сударыня, - ответил я ей. - Но вам придется терпеть. Мяса в котелке вам хватит на пару дней. И есть еще мясо, что вы оставили в лесу... не думаю, что вы будете привередничать. Так что прощайте, сударыня. Вашу шкуру я сожгу на христианском костре". "О, сжалься, - возопила она тогда, - ибо мы с тобой одной крови. Мало кто способен менять облик, подобно мне... и тебе. Лишь ты мог украсть эту шкуру. Я знала, что ты опасен. Но пощадила тебя тогда, ибо учуяла родню. Так будь же милостив хотя бы к моим детям!"
Но я не стал больше слушать ее и бросился прочь. Вслед донесся жуткий вой и стенания - вопли и мольбы - страшное звериное рычание - так кричала она, лишившись единственного, что придавало ей гордости и достоинства. Удивительная ирония: нелюди сильнее всего цепляются за остатки человеческой гордости, но источником ее служит нечеловеческая сила. Лишившись одного, они лишаются и другого. Перестав быть оборотнем, они перестают быть и людьми. Нет худшей судьбы для вервольфа, как мне казалось тогда. Правда, теперь мне ведомы и худшие... более утонченные виды страдания.
Итак, я оставил женщину почти обезумевшей. Крики ее были полны невыразимой муки, но еще горшая мука ожидала ее впереди.
А дальше, сударь, была обычная история человеческой глупости и самонадеянности. Застигнутый снегопадом в восточных степях, я был вынужден накинуть волчью шкуру, чтобы согреться... А когда вернулся в Калдундборг, наши узы были куда прочнее, чем супружеские. Я искал спасения у священников, но нашел лишь страх. И тогда я ушел бродить по свету в поисках спасения, в надежде вновь стать прежним и вернуться к моей возлюбленной. Еще многие приключения ожидали меня в разных мирах, а потом я узнал, что тролль отомстил мне, обманом заключив сделку с нашим епископом. Не знаю точно, о чем они уговорились. Но собор обрушился как раз в то время, когда служили молебен по моей душе. И жена моя была там...
Вот что обещал мне Гейнор - рассказать, что за учесть постигла Хельву. И вот почему я плачу, сударь. Теперь, когда прошло столько лет...
У Эльрика не нашлось слов утешения для этого благородного человека. Ужасна была его судьба - навеки зависеть от этой проклятой шкуры, совершать самые бесчеловечные деяния... либо кануть в пустоту и никогда больше, даже в смерти, не увидеть своей возлюбленной.
И потому неудивительно, что альбинос, потирая рукоять рунного меча, задумался о том, как сам он связан с пьющим души клинком, и понял, что судьба Эсберна Снара еще ужаснее, чем его собственная.
И когда седоволосый штурман оступился в сумерках, он протянул ему руку, ощущая особое родство между ними. И эти двое, чьи пути были столь различны, а судьбы столь схожи, медленно двинулись в путь над пропастью, где, с трудом пробиваясь сквозь лед и снег, угрюмо бурчала вода.
Глава пятая
Владыки Высших Миров; судьба человека-волка
Принц Гейнор Проклятый остановился на каменистом склоне последнего кряжа, взирая на поросшую жесткой травой долину, за которой начиналась другая гряда. - Похоже, тут нет ничего, кроме гор, - заметил он. - Но должен же и им когда-то прийти конец. Надеюсь, сестры где-то поблизости. На этой голой равнине мы их не пропустим.
Они доели остатки припасов, но ни на земле, ни в воздухе по-прежнему не было и следа живности.
- Такое впечатление, что места эти совершенно необитаемы, - сказал Эсберн Снар. - Словно всякая жизнь чурается их.
- Я видел такое и раньше, - бросил Эльрик. - И мне это не по душе. Это знак того, что здесь безраздельно царит Закон... либо Хаос, еще не проявившийся в полную силу.
Остальные согласились с ним, ибо им также приходилось странствовать в подобных мирах, и Гейнор принялся торопить спутников поскорее добраться до гор, опасаясь, как бы сестры "не отплыли прочь с дальнего берега", но Эсберн Снар без пищи совсем оголодал и стал отставать. Гейнора вела неукротимая решимость, Эльрику помогал драконий яд, но седоволосому штурману нечем было подкрепить тающие силы. Все чаще альбинос замечал, как тот нерешительно мнет в руках волчью шкуру, что-то бормочет себе под нос и рычит, и когда однажды он обернулся, Эсберн Снар ответил ему взором, полным невыразимого страдания.
Наутро, когда они снялись со стоянки, Северный Оборотень исчез, поддавшись искушению. Дважды Эльрику показалось, что он слышит вдали тоскливый вой. А затем вновь наступила тишина.
Еще один день и одну ночь, без единого слова, точно в трансе, Эльрик с Гейнором упрямо шагали к горам. На рассвете они оказались у подножия холма. Судя по звукам, на другом его склоне мог располагаться небольшой город.
Гейнор, придя в отличное расположение духа, дружески похлопал мелнибонэйца по спине.
- Скоро каждый из нас получит то, что искал, друг Эльрик!
Эльрик ничего не ответил на это, гадая, как поступит Гейнор, если вдруг окажется, что оба они ищут одно и то же. Это вновь напомнило ему о Розе, и он затосковал по ней.
- Может, нам стоит сказать друг другу, за чем мы охотимся. Иначе сестры вполне могут застать нас врасплох.
Гейнор пожал плечами. Он повернулся к альбиносу; взор его был не столь сумрачен, как обычно.
- Нам нужно отнюдь не одно и то же, Эльрик Мелнибонэйский. Будь уверен.
- Я ищу ларец черного дерева, - просто ответил альбинос.
- А я - цветок, - небрежно отозвался Гейнор. - Тот, что цветет с Начала Времен.
Они уже почти добрались до гребня холма, как вдруг земля содрогнулась у них под ногами, так что путники едва не потеряли равновесие. Послышался ужасающий грохот, словно кто-то раз за разом бил в гигантский гонг. Эльрик заткнул уши. Гейнор рухнул на колени, как будто огромная длань прижимала его к земле.
Гонг прогремел всего десять раз, но бесчисленные отголоски его разносились до бесконечности, сотрясая горные пики.
Когда Гейнор с Эльриком наконец смогли продолжить путь и взошли на вершину холма, их взорам предстало огромное сооружение, которого - они оба готовы были поклясться - здесь не было еще мгновение назад. Но теперь оно было перед ними, вещественное и осязаемое во всей своей необычайной сложности - конструкция из деревянных желобов, подставок, чудовищных зубчатых колес, медленно вращавшихся с надрывными стонами и хрустом; внутри же извивались и поблескивали медные, бронзовые и серебряные провода, рычаги и противовесы, создавая самые причудливые комбинации и невозможные отражения, - и повсюду были люди, тысячи и тысячи людей, вертящие рукояти, снующие по лесам, таскающие песок и ведра с водой вверх и вниз по лестницам, старательно балансирующие среди колышков, вбитых для соблюдения некоего тонкого внутреннего равновесия этого невероятного сооружения, которое содрогалось и покачивалось, ежесекундно угрожая обрушиться и погрести под обломками нагих мужчин, женщин и детей, трудившихся на нем.