- Они борются за власть над бесконечностью! - Уэлдрейк был потрясен.
- Множественная вселенная не бесконечна в буквальном смысле... пустился в объяснения Пфатт, но его прервал визгливый от негодования голос матери:
- Бесконечна! Болтовня! Как она может быть бесконечна! Конечно, множественная вселенная конечна. У нее есть границы и измерения, хотя только боги порой способны их увидеть - но границы и измерения существуют! Иначе во всем этом не было бы смысла!
- В чем, матушка? - Даже Фаллогард был в недоумении. - Смысла - в чем?
- В существовании семьи Пфатт, конечно. В нашей вере, что однажды нам суждено... Сын подхватил за ней наизусть:
- ...познать устройство всей множественной вселенной и пересечь ее от Сферы до Сферы, от мира до мира, сквозь клубящиеся облака многоцветных звезд с кружащимися планетами, сквозь галактики, что роятся, подобно пчелам в саду, - о, слава! - сквозь потоки сияния блуждающих светил.
- Скажите, сударь, случались ли вам когда-нибудь видения? Помните ли вы тот миг, когда вдруг замерли, пораженный, удостоившись хоть краешком глаза заглянуть за завесу этой почти бесконечной вселенной? Это могло случиться с вами, когда вы смотрели на облака, или на полено в очаге, или на складку одеяла, или на изгиб травинки... неважно. Вы знаете, что видели, и картина эта влечет за собой иное, куда более величественное видение. Так, вчера, например... - Он вопросительно взглянул на поэта, тот подал ему знак продолжать. - ...вчера, например, я в полдень поднял голову. Серебристый свет стекает, подобно воде, со сгустившихся туч, которые сами столь огромны, что похожи на гигантских морских тварей, служащих пристанищем сотням иных тварей... и даже Человеку. Как будто они всплыли ненадолго из родной стихии, готовые вновь погрузиться в пучины, столь же непостижимые для тех, кто внизу, как загадочен океан для тех, кто живет над ним.
Лицо его раскраснелось при этих воспоминаниях, взор устремился вдаль, словно пред ним вновь предстали те облака, необъятные, созданные природой корабли, будто поднятые из неведомой бездны, потерпевшие крушения многие века назад, но удивительно нетронутые, настолько недоступные смертному разуму, что забытье становилось его единственным прибежищем; эти до дрожи древние твари-корабли, истаивающие в чуждой им стихии, в сиянии солнца и небес, покуда очертания их не помутнеют и не смешаются и не останется лишь небо да солнце, единственные свидетели их неоплаканной кончины.
- Сделались ли они невидимы или исчезли навеки, даже из удивительной памяти нашей крови, из этих крошечных искорок, доставшихся нам от предков, что таят в себе душу нашего рода? Можно ли сказать, что они не существовали и не будут существовать никогда? Но во вселенных было множество странных вещей еще до того, как предки наши выволокли свои плавники на вспененный берег...
Эльрик усмехнулся, ибо память его расы уходила корнями куда глубже, нежели человеческая, по крайней мере в его собственном мире. Предки его некогда бежали через миры и вселенные, спасаясь от последствий катастрофы, которую сами же, возможно, и вызвали.
Воспоминания следуют за воспоминаниями, воспоминания побеждают воспоминания; некоторые из них мы изгоняем в богатые миры собственного воображения - но это не значит, что вещи эти не существовали, не могут или не будут когда-либо существовать - они существуют! Существуют!
Последний из мелнибонэйцев думает об истории и преданиях своего народа и рассказывает друзьям-людям некоторые из них, и однажды писец запишет его слова, порождая тем самым новые бесчисленные мифы, легенды и суеверия, и так зерно дочеловеческой памяти дойдет и до нас, из крови в кровь, из жизни в жизнь. А циклы вращаются, кружатся и пересекаются в самых непредсказуемых точках среди бесконечных вероятностей, парадоксов и совпадении, и так одно предание порождает другое, а невинная шутка дает жизнь целым эпосам. Так мы влияем на будущее, прошлое и настоящее, на все их бесчисленные возможности. Так все мы несем ответственность друг за друга, через мириады измерений времени и пространства, что составляют множественную вселенную...
- Любовь, - произносит Фаллогард Пфатт, оторвавший наконец взор от видения, - вот наше единственное оружие против энтропии...
- Если не будет равновесия Закона и Хаоса... - Уэлдрейк откусывает кусочек сыра, мимоходом гадая, какой из запуганных народов по обочинам Дороги произвел его, - ...мы лишимся самой возможности выбора. Это удивительный парадокс борьбы Владык Высших Миров. Если один из них возобладает, мы утратим половину того, чем владеем. Порой мне трудно удержаться от мысли, что судьбы наши - в руках существ не разумнее какихнибудь бобров!
- Власть и разум никогда не питались из одного источника, - шепчет Роза, на миг оторвавшись от собственных мыслей. - Зачастую к власти рвутся глупцы, озадаченные, почему к ним так немилосердна госпожа Удача. Кто вправе винить этих болванов? Их оскорбляет непредсказуемость Природы. Возможно, боги чувствуют то же самое? Возможно, они подвергают нас ужасным испытанием, лишь потому что чувствуют наше превосходство? Может быть, они погрязли в старческом слабоумии и забыли смысл заключенного в древности перемирия?
- В одном вы правы, сударыня, - поддержал ее Эльрик. - Природа и впрямь раздает силу с той же бессмысленной неразборчивостью, что ум, красоту или богатство!
- Поэтому перед человечеством и стоит задача, - выспренне говорит Уэлдрейк, выдавая свое происхождение, - исправить допущенные Природой ошибки. Поэтому наша обязанность - помогать тем, кого Природа создала бедными, больными или ущербными в любом ином отношении. Если мы не делаем этого, полагаю, тем самым мы уклоняемся от своего прямого долга. Разумеется, - добавил он поспешно, - я говорю как агностик. Поймите правильно, я чистой воды радикал. Но мне представляется, Парацельс был прав, утверждая...
Но Роза, успевшая поднатореть в этом искусстве, не дала беседе погрязнуть в бесплодных абстракциях, осведомившись у старушки Пфатт, не желает ли та еще сыра.
- На сегодня сыра довольно, - загадочно отозвалась та, но улыбка ее была вполне дружелюбной. - Только вперед. Только вперед. Шаг за шагом идут бродяги. Шаг за шагом, шаг за шагом. Все идут, дорогая моя, надеются убежать от проклятия. Ничего не меняется. Поколение за поколением. Одна несправедливость за другой, и подпитывается третьей. Шаг за шагом идут бродяги. Только вперед. Только вперед... - И она вновь погрузилась в молчание.
- О, такое скверно устроенное общество, сударь! - Сын ее понимающе закивал и одобрительно взмахнул печеньем. - Скверно! Все сплошная ложь, сударь. Удивительное надувательство, этот "вольный народ", который все время движется, но никогда не меняется! Согласитесь, ведь это и есть подлинный упадок, сударь.
- Не такая ли судьба ожидает и Англию? - Уэлдрейк вздохнул, должно быть вспоминая одну из покинутых им отчизн. - Судьба всех неправедных империй... О, боюсь, я узрел пред собой будущность моей родной державы!
- И такова была участь моей. - Усмешка Эльрика открывала куда больше, чем пыталась скрыть. - Именно потому Мелнибонэ рухнула, как изъеденная червями скорлупа, от одного толчка...
- Ладно. - Голос Розы прерывает их излияния. - Давайте за дело.
Она предлагает план, как им ночью добраться до Дунтроллина, проскользнуть под покровом тьмы под платформу, а затем - по лестнице вверх. Там их поведет, как охотничий пес, Фаллогард Пфатт, чьи способности помогут отыскать трех сестер.
- Но нужно еще обсудить детали, - добавляет она. - Я могла упустить какие-то частности.
- Совершенно верно, сударыня, кое-что вы упустили. - Ясновидящий любезно поясняет свою мысль. Щели в кожаных пологах, скрывающих колеса, наверняка охраняют. Воинственные жители Дунтроллина, скорее всего, будут готовы оказать отпор вторжению. Сам он никогда прежде не видел сестер, а значит, на дар его полагаться нельзя. Более того, нет никакой уверенности, что сестры будут рады встрече. И как им потом выбраться из Страны Цыган? Перелезть через мусорные завалы почти невозможно, стражники всегда начеку. Да и в любом случае Пфаттам об этом нечего и думать, поскольку они здесь, подобно многим несчастным душам, в вечной власти пленившего их психического тяготения и обречены вечно странствовать по Дороге и найти рано или поздно успокоение под ней.
- Так что нас держат здесь не только черные стрелы и стены из отбросов. Страна Цыган правит этим миром. Они обладают необъяснимой темной силой. Они заключили какую-то сделку. Им удалось поставить себе на службу сам Хаос - или часть его. Вот почему, как я думаю, они не смеют остановиться. Все упирается в их беспрестанное движение.
- Тогда мы должны остановить Страну Цыган, - просто отозвалась Роза.
- Это невозможно, сударыня. - Фаллогард Пфатт в отчаянии покачал головой. - Она существует, чтобы двигаться. Она движется, чтобы существовать. Поэтому Дорога никогда не меняет направление, а лишь надстраивается, даже когда погрузилась в пучину земля - как в том заливе, который нам вскоре предстоит пересечь. Они не могут изменить Дорогу. Я задавал им вопрос, когда мы только прибыли сюда. Они сказали, это слишком дорого, общество не может себе этого позволить. Но это неправда. Они не в силах изменить свой курс, как не может сменить орбиту планета, что кружится вокруг солнца. А любая попытка бежать отсюда подобна попытке камешка избегнуть притяжения земли. Нам сказали, пусть это нас не беспокоит. Что волноваться надо лишь о том, чтобы остаться на платформе, а не под ней.
- Так это просто тюрьма, - восклицает Уэлдрейк, продолжая угощаться сыром, - а вовсе не свободная страна! Отвратительное надругательство над естественным ходом жизни! Мертвый порядок, который только на смерти и держится. Неправедный - и держится на несправедливости. Жестокий - и держится на жестокости. Зато все мы видели, как троллонцы не нарадуются своей культурности, доброте и хорошим манерам, а у них под ногами бредут мертвецы, единственная опора их глупости и самообмана! Что за пародия на истинный прогресс!
Матушка Пфатт повернула сморщенную, точно печеное яблоко, головку к Уэлдрейку и добродушно хмыкнула, без всякой издевки:
- То же самое сказал им мой брат. Каждый раз говорил им. Но он умер там, внизу. Я была с ним. Я почувствовала, когда он умер.
- О! - Поэт, казалось, оплакивал эту смерть вместе с ней. - Проклятая насмешка над свободой и справедливостью! Какая бесчестная ложь! Ибо когда хоть одна душа в этом мире страдает, как страдают сотни тысяч или даже миллионы, все они виновны.
- Да, эти троллонцы - славные ребята, - саркастически отозвался Фаллогард Пфатт. - Такие добродетельные и милосердные. Похваляются своей мудростью и терпимостью...
- Нет. - Уэлдрейк встряхивает огненно-рыжей гривой. - Они могут считать, что им повезло, но дело не в доброте и не в мудрости! Иначе в конце концов такие люди соглашаются на все, что угодно, лишь бы сохранить удобства и привилегии, поддерживают своих правителей, избирая их с истинным демократическим и республиканским рвением. Так все устроено, сударь. И они даже не думают, насколько все это несправедливо. Лицемеры до кончиков ногтей! Будь на то моя воля, я бы немедленно остановил всю эту пародию на прогресс!
- Остановить Страну Цыган! - Фаллогард Пфатт издевательски расхохотался, а затем добавил с подчеркнутой серьезностью: - Будьте осторожны, мой дорогой. Здесь вы в кругу друзей, но в ином обществе такие мысли почитают за ересь! Так что молчите, сударь! Молчите!
- Молчать! К этому не устает призывать любая Тирания! Тирания рычит: "Молчите!" - даже своим рыдающим жертвам, даже когда слышит, как стонут и молят о пощаде раздавленные ее железной пятой миллионы. Это падаль, которой черви придают подобие Жизни, труп, трепещущий под весом личинок, гнилой остов идеальной Свободы... Вольная Страна Цыган - это чудовищная ложь! Движение, сударь, это еще не Свобода! - выдохнул разъяренный Уэлдрейк.
Краем глаза Эльрик видел, что Роза поднялась и вышла из комнаты: должно быть, бурные дебаты прискучили ей.
- Колесо Времени со скрежетом вращает миллионы зубцов, которые цепляют другие миллионы, и так до бесконечности... или почти до бесконечности. - Фаллогард Пфатт опасливо покосился на свою матушку, которая вновь смежила очи. - Смертные - лишь его пленники и служители. Такова истина, и никуда от этого не денешься.
- Человеку доступно отражать истину или пытаться смягчить ее, - заметил на это Эльрик. - А иногда можно даже попытаться что-то изменить...
Уэлдрейк отхлебывает из наполненного до краев бокала.
- В моем мире, сударь, истина считалась неизменной и никто не посмел бы утверждать, будто реальность такова, какой нам кажется в этот момент. Мне тяжело слушать такие суждения. Более того, сударь, признаюсь, они тревожат меня. Не то чтобы я был не в силах оценить всей их прелести, равно как и того оптимизма, что вы, на свой манер, выражаете. Просто меня учили доверять своим чувствам и верить, что мироздание в основе своей прекрасно и неизменно, опирается на непреложные естественные законы и в чем-то подобно машине, бесконечно сложной и хитроумной, но все же разумно устроенной. Такова, сударь, Природа, которую я восхвалял и которой поклонялся, подобно тому, как иные поклоняются божеству. То же, что предлагаете вы, кажется мне шагом назад. Эти понятия близки устаревшим идеям алхимиков.
И дискуссия продолжалась, покуда спорщики не устали от звука собственных голосов и постель не показалась им желанным убежищем.
Лампа в руке Эльрика отбрасывала огромные тени на стены лестницы. Ему вспомнилось почему-то, как внезапно покинула их сегодня Роза. Неприятно было думать, что что-то могло обидеть ее. Хотя обычно подобные соображения едва ли пришли бы на ум альбиносу, но к этой женщине он питал истинное уважение и восхищался не только ее умом и красотой. От нее неуловимо веяло покоем, подобным тому, что Эльрику довелось испытать лишь в Танелорне. Трудно поверить, чтобы столь целостная натура всю себя посвятила грубой мести!
В крохотной комнатке, что он выбрал для себя, - размерами не больше шкафа, - где едва умещалась кровать, мелнибонэец стал готовиться ко сну. Все пока что шло к лучшему. Пфатты согласились помочь им в их поисках насколько хватит сил. Тем временем альбиносу требовался отдых. Он смертельно устал и смертельно тосковал по миру, что был утрачен им навсегда. По миру, который он разрушил своими руками.
Альбинос спит, и его бледное тело мечется на ложе; с алых чувственных губ срывается стон, и вдруг красные глаза широко распахиваются, с тревогой всматриваясь в непроглядную тьму.
- Эльрик, - зовет его голос, полный древней ярости и боли, - сын мой. Отыскал ли ты мою душу? Мне плохо здесь. Здесь холодно. И одиноко. Скоро, хочу я того или нет, мне придется войти в твое тело. Я соединюсь с тобой, и мы навеки будем связаны воедино...
Эльрик просыпается с воплем, что заполняет беспредельную пустоту вокруг, и собственный крик отдается у него в ушах, и в унисон ему доносится другой вопль, так что оба они кричат в один голос, и он ищет лицо отца, но это не отец...
Это старуха - мудрая и любящая, знающая и добрая - вопит, словно обезумевшая, будто в тисках самой страшной пытки, кричит: "НЕТ!"... кричит: "СТОЙТЕ!":.. кричит: "ОНИ ПАДАЮТ... О, АСТАРТА, ОНИ ПАДАЮТ!"
Кричит старая Пфатт. Матушке Пфатт явилось видение столь невыносимой отчетливости, что даже криком она не в силах облегчить боль. И она замолкает.
И Эльрик смолкает тоже.
И весь мир смолкает, если не считать рокота громадных колес, мерного топота ног, без остановки идущих по дороге...
"СТОЙТЕ!" - кричит принц-альбинос, сам не зная, что делает. Ему досталась лишь крохотная частичка видения старой Пфатт...
Теперь за дверью слышен самый обычный шум. Он слышит, как Фаллогард Пфатт зовет мать, слышит, как рыдает навзрыд Черион Пфатт, и понимает, что стряслось нечто непоправимое...
С лампой в руке, накинув на себя первое, что попалось под руку, Эльрик выскакивает на лестницу. Дверь открыта, и в комнате он видит матушку Пфатт, всклокоченную, с пеной на губах, застывшую неподвижно, точно объятую ужасом.
- Они падают! - стонет она. - О, как они падают!.. Этого не должно было случиться. Бедняги! Бедняги!
Черион Пфатт обнимает бабушку, укачивает ее, точно младенца, испуганного ночным кошмаром: "Не надо, бабуля, не надо! Не надо, бабуля!" Но по лицу ее видно, что ужасающее видение явилось и ей. И рядом дядюшка, тоже вне себя - раскрасневшийся, взъерошенный, зажимает ладонями уши, точно не желает слышать их криков.
- Не может быть! Не может быть! Она похитила нашего мальчика!
- Нет, нет, - качает головой Черион. - Он сам с ней пошел. Поэтому ты и не почувствовал опасности. Он не думал, что случится что-то плохое!
- Так она подстроила все это? - стенает Фаллогард Пфатт. - Неужели столько смертей...
- Верни ее! - рявкает матушка Пфатт. Взор ее по-прежнему устремлен в никуда. - Быстрее верни ее. Отыщи ее - и спасешь сына.
- Они отправились в Дунтроллин за сестрами, - поясняет Черион. - И нашли их - но там был другой человек... они стали сражаться... Не знаю. Я ничего не могу разобрать в этой круговерти. Дядя Фаллогард, надо их остановить! - она корчится от боли, царапает ногтями лицо. - Дядя! О, какой ужас!
Фаллогарда Пфатта тоже начинает трясти, и Эльрик с Уэлдрейком ни от кого не могут добиться, что, в конце концов, происходит.
- Ветер веет над вселенной, - провозглашает Пфатт. - Черный ветер веет над вселенной! О, это работа Хаоса. Кто бы мог поверить?
- Нет, - качает головой его мать. - Она не служит Хаосу. И не она воззвала к этим силам. Но...
- Остановите их! - кричит Черион. И Фаллогард Пфатт вздымает руки в отчаянии:
- Слишком поздно. Мы - свидетели их гибели!
- Еще нет, - восклицает старуха. - Пока нет. Может, мы успеем... Но он так силен...
Эльрик не тратил времени на раздумья. Роза в опасности! Альбинос поспешно вернулся к себе, оделся, прицепил к поясу меч. Вместе с ним Уэлдрейк выбежал из дома и понесся по дощатым улочкам Троллона, то и дело ошибаясь в темноте, пока не отыскал наконец ведущую вниз лестницу. Мелнибонэец, за все время своих странствий так и не выучившийся осторожности, уже извлек из ножен Буреносец, и черный клинок вспыхнул облаком мрака, и руны зазмеились на лезвии - и вот он уже убивал каждого, кто осмеливался встать у него на пути.
Уэлдрейк при виде лиц мертвецов содрогнулся невольно, не зная, что безопаснее - держаться поближе или как можно дальше от альбиноса; а за ним вслед поспешал Фаллогард Пфатт, волоча за собой племянницу и старуху-мать.
Эльрик знал только, что Розе грозит опасность. Терпение наконец покинуло его, и он почти с облегчением позволил адскому клинку взять свою дань крови и душ и, ощущая, как переполняет его жизненная сила, бежал вперед, выкрикивая непроизносимые имена неведомых богов. Он рассек путы, удерживавшие лошадей, рубанул по цепям, что сковывали несчастных рабов, и вскочил в седло. Огромный черный боевой скакун торжествующе заржал, приветствуя освободителя, вздыбился и устремился на волю.
Откуда-то издалека доносился теперь новый звук - крики ,ужаса и боли, и матушка Пфатт зарыдала громче:
- Поздно! Слишком поздно!
Уэлдрейк ухватил лошадь за повод, но та отскочила прочь, не даваясь неумелому всаднику. Не решившись попробовать еще раз, маленький поэт устремился за Эльриком на своих двоих. Тем временем Фаллогард Пфатт на руках снес мать по лестнице - и она разразилась таким отчаянным воплем, что у него заложило в ушах. Тащившая кресло-каталку племянница обливалась слезами.
Вперед, в ночь - Эльрик несся, точно тень возмездия, мимо скрипящих колес гигантских платформ - навстречу ледяному ветру, несущему дождь - в безумную ночь, в которой волчьими глазами светились огни дальних селений и лампы идущих пешком. Дорога слегка пружинила под ногами - а значит, они подошли к мосту над заливом.
Ветер донес до Уэлдрейка обрывки песни. Он хотел пуститься бегом, но вместо того лишь ускорил шаг, делая глубокий вдох, как его когда-то учили. Повсюду слышался смех, разговоры, и на мгновение ему показалось, что это лишь сон, ибо происходящее обладало всей нелепостью и непоследовательностью сна. Но впереди доносились теперь и другие голоса вопли и проклятия, там, где Эльрик проталкивался сквозь толпу, не желая обнажать рунный меч против безоружных.
А за спиной у него старуха Пфатт подозрительно притихла, зато рыдания ее внучки делались все громче.
Каким-то образом Уэлдрейку с Пфаттами удалось не отстать от Эльрика и даже приблизиться к нему. Протискиваясь через толпу, старуха кричала: "Стойте! Остановитесь!" - и цыгане, слыша столь чудовищный призыв, в ужасе отступали прочь, давая им дорогу.
Повсюду царило смятение. Маленький поэт гадал, не стали ли все они жертвами кошмара, привидевшегося безумной. Ни одно колесо не прекратило вращаться, ни один пеший не остановился - все было точь-в-точь как всегда на огромной дороге. Выбравшись на относительно свободный участок, Эльрик пришпорил коня, удивляясь, почему за ними никто не гонится. Осторожный Уэлдрейк предпочел дождаться, пока альбинос вложит в ножны меч, и лишь затем приблизился к нему.
- Что происходит, Эльрик?
- Я только знаю, что Роза в опасности. Может быть, кое-что еще. Нам нужно срочно найти Дунтроллин. Глупо было с ее стороны так рисковать. Я думал, она умнее. Подумать только, что она первая всегда призывала нас к осторожности!
Под порывами ветра трещали и хлопали флаги Страны Цыган.
- Скоро рассвет, - заметил Уэлдрейк. Он обернулся взглянуть на Пфаттов: у всех у них на лице лежала печать такого всепоглощающего ужаса, что они казались слепы и глухи к происходящему вокруг. Они молили, кричали, взывали, рыдали и вопили. Заслышав этот плач отчаяния и боли, цыгане спешили отойти как можно дальше, так что вскоре вокруг не осталось почти никого.
Но Страна Цыган все так же невозмутимо движется вперед, равномерно и неспешно вращаются колеса, толкаемые миллионами рабов... вперед, вперед, вокруг света...
Но что-то странное там, впереди... что-то странное и тревожное - матушка Пфатт уже видит это, Черион слышит, а Фаллогард Пфатт всей душой жаждет предотвратить!
И лишь когда за спиной у них встает рассвет, и небо расцветает розовым, голубым и белым, и выплывает из ночной мглы дорога, Эльрик понимает, почему кричит старая Пфатт, а Черион зажимает руками уши, и почему искажено от боли лицо Фаллогарда!
Лучи света стремятся вперед, освещая деревянные платформы, бредущую толпу, дым и гаснущие лампы, все обычные мелочи быта... но впереди... впереди лежит то, что явилось ясновидцам...
Широкая дорога через бухту, поразительное творение кочевого народа, словно рассечена гигантским мечом!
И две части ре медленно вздымаются и опадают на волнах, содрогаясь от чудовищного удара. Неимоверных размеров мост из человеческих костей, шкур животных и всевозможных отбросов трепещет, подобно срубленной ветке, поднимаясь и опускаясь почти неощутимо, под натиском неукротимых волн. Высоко над головой в белопенных брызгах вспыхивают крохотные радуги.
Один за другим, с ошеломляющей неотвратимостью, деревянные поселения Страны Цыган подползают к краю и устремляются в бездну.
Останавливаться недопустимо. Они не способны остановиться. Они могут только гибнуть.
Теперь и Эльрик кричит во весь голос, устремляя коня вперед. Он кричит в ярости, перед лицом безмерной глупости людей, что готовы принять смерть ради соблюдения принципов и традиций, давно утративших смысл. Они гибнут, потому что скорее пойдут на поводу у привычки, чем согласятся что-либо изменить.
Видя, как, одна за другой, приближаются к пропасти и рушатся вниз платформы, Эльрик вспоминает Мелнибонэ и свой народ, который также предпочел смерть переменам. И оплакивает Страну Цыган, свою родину и себя самого.
Они не остановятся.
Они не могут остановиться.
Повсюду смятение. Суматоха. В селениях паника. Но они не остановятся.
Эльрик скачет сквозь туман, призывая их одуматься и повернуть назад. Он достигает края пропасти, его лошадь храпит и пятится в ужасе. Страна Цыган падает не в океан, но в недра гигантского пульсирующего огненного цветка с желто-алыми лепестками. Альбинос узнает в нем творение Хаоса!
Повернув своего черного скакуна, он галопом несется прочь, слыша отчаянные вопли матушки Пфатт:
- Нет! Нет! Роза! Где Роза? Спешившись, Эльрик хватает Фаллогарда Пфатта за дрожащие узкие плечи.
- Где она? Ты знаешь? Который из них Дунтроллин?
Но Фаллогард Пфатт лишь бессмысленно трясет головой и шевелит губами. Мелнибонэец кричит в отчаянии:
- Роза!
- Она не должна была этого делать! - восклицает Черион. - Так нельзя!
Даже Эльрик не мог принять происходящего, хотя и невысоко ценил жизнь смертных, и теперь сам готов был воззвать к Хаосу, чтобы остановить бессмысленное разрушение. Но именно Хаос сотворил все это, а потому альбинос знал, что глас его не будет услышан. Он не мог поверить, чтобы у Розы нашлись столь могущественные союзники; ему казалось невозможным, чтобы она стала вольной причиной этого кошмара - там, впереди, ненасытная бездна тысячами пожирала людей, их отчаянные крики стеной стояли в воздухе... а над всем этим сверкали в белопенных брызгах крохотные радуги.
- Множественная вселенная не бесконечна в буквальном смысле... пустился в объяснения Пфатт, но его прервал визгливый от негодования голос матери:
- Бесконечна! Болтовня! Как она может быть бесконечна! Конечно, множественная вселенная конечна. У нее есть границы и измерения, хотя только боги порой способны их увидеть - но границы и измерения существуют! Иначе во всем этом не было бы смысла!
- В чем, матушка? - Даже Фаллогард был в недоумении. - Смысла - в чем?
- В существовании семьи Пфатт, конечно. В нашей вере, что однажды нам суждено... Сын подхватил за ней наизусть:
- ...познать устройство всей множественной вселенной и пересечь ее от Сферы до Сферы, от мира до мира, сквозь клубящиеся облака многоцветных звезд с кружащимися планетами, сквозь галактики, что роятся, подобно пчелам в саду, - о, слава! - сквозь потоки сияния блуждающих светил.
- Скажите, сударь, случались ли вам когда-нибудь видения? Помните ли вы тот миг, когда вдруг замерли, пораженный, удостоившись хоть краешком глаза заглянуть за завесу этой почти бесконечной вселенной? Это могло случиться с вами, когда вы смотрели на облака, или на полено в очаге, или на складку одеяла, или на изгиб травинки... неважно. Вы знаете, что видели, и картина эта влечет за собой иное, куда более величественное видение. Так, вчера, например... - Он вопросительно взглянул на поэта, тот подал ему знак продолжать. - ...вчера, например, я в полдень поднял голову. Серебристый свет стекает, подобно воде, со сгустившихся туч, которые сами столь огромны, что похожи на гигантских морских тварей, служащих пристанищем сотням иных тварей... и даже Человеку. Как будто они всплыли ненадолго из родной стихии, готовые вновь погрузиться в пучины, столь же непостижимые для тех, кто внизу, как загадочен океан для тех, кто живет над ним.
Лицо его раскраснелось при этих воспоминаниях, взор устремился вдаль, словно пред ним вновь предстали те облака, необъятные, созданные природой корабли, будто поднятые из неведомой бездны, потерпевшие крушения многие века назад, но удивительно нетронутые, настолько недоступные смертному разуму, что забытье становилось его единственным прибежищем; эти до дрожи древние твари-корабли, истаивающие в чуждой им стихии, в сиянии солнца и небес, покуда очертания их не помутнеют и не смешаются и не останется лишь небо да солнце, единственные свидетели их неоплаканной кончины.
- Сделались ли они невидимы или исчезли навеки, даже из удивительной памяти нашей крови, из этих крошечных искорок, доставшихся нам от предков, что таят в себе душу нашего рода? Можно ли сказать, что они не существовали и не будут существовать никогда? Но во вселенных было множество странных вещей еще до того, как предки наши выволокли свои плавники на вспененный берег...
Эльрик усмехнулся, ибо память его расы уходила корнями куда глубже, нежели человеческая, по крайней мере в его собственном мире. Предки его некогда бежали через миры и вселенные, спасаясь от последствий катастрофы, которую сами же, возможно, и вызвали.
Воспоминания следуют за воспоминаниями, воспоминания побеждают воспоминания; некоторые из них мы изгоняем в богатые миры собственного воображения - но это не значит, что вещи эти не существовали, не могут или не будут когда-либо существовать - они существуют! Существуют!
Последний из мелнибонэйцев думает об истории и преданиях своего народа и рассказывает друзьям-людям некоторые из них, и однажды писец запишет его слова, порождая тем самым новые бесчисленные мифы, легенды и суеверия, и так зерно дочеловеческой памяти дойдет и до нас, из крови в кровь, из жизни в жизнь. А циклы вращаются, кружатся и пересекаются в самых непредсказуемых точках среди бесконечных вероятностей, парадоксов и совпадении, и так одно предание порождает другое, а невинная шутка дает жизнь целым эпосам. Так мы влияем на будущее, прошлое и настоящее, на все их бесчисленные возможности. Так все мы несем ответственность друг за друга, через мириады измерений времени и пространства, что составляют множественную вселенную...
- Любовь, - произносит Фаллогард Пфатт, оторвавший наконец взор от видения, - вот наше единственное оружие против энтропии...
- Если не будет равновесия Закона и Хаоса... - Уэлдрейк откусывает кусочек сыра, мимоходом гадая, какой из запуганных народов по обочинам Дороги произвел его, - ...мы лишимся самой возможности выбора. Это удивительный парадокс борьбы Владык Высших Миров. Если один из них возобладает, мы утратим половину того, чем владеем. Порой мне трудно удержаться от мысли, что судьбы наши - в руках существ не разумнее какихнибудь бобров!
- Власть и разум никогда не питались из одного источника, - шепчет Роза, на миг оторвавшись от собственных мыслей. - Зачастую к власти рвутся глупцы, озадаченные, почему к ним так немилосердна госпожа Удача. Кто вправе винить этих болванов? Их оскорбляет непредсказуемость Природы. Возможно, боги чувствуют то же самое? Возможно, они подвергают нас ужасным испытанием, лишь потому что чувствуют наше превосходство? Может быть, они погрязли в старческом слабоумии и забыли смысл заключенного в древности перемирия?
- В одном вы правы, сударыня, - поддержал ее Эльрик. - Природа и впрямь раздает силу с той же бессмысленной неразборчивостью, что ум, красоту или богатство!
- Поэтому перед человечеством и стоит задача, - выспренне говорит Уэлдрейк, выдавая свое происхождение, - исправить допущенные Природой ошибки. Поэтому наша обязанность - помогать тем, кого Природа создала бедными, больными или ущербными в любом ином отношении. Если мы не делаем этого, полагаю, тем самым мы уклоняемся от своего прямого долга. Разумеется, - добавил он поспешно, - я говорю как агностик. Поймите правильно, я чистой воды радикал. Но мне представляется, Парацельс был прав, утверждая...
Но Роза, успевшая поднатореть в этом искусстве, не дала беседе погрязнуть в бесплодных абстракциях, осведомившись у старушки Пфатт, не желает ли та еще сыра.
- На сегодня сыра довольно, - загадочно отозвалась та, но улыбка ее была вполне дружелюбной. - Только вперед. Только вперед. Шаг за шагом идут бродяги. Шаг за шагом, шаг за шагом. Все идут, дорогая моя, надеются убежать от проклятия. Ничего не меняется. Поколение за поколением. Одна несправедливость за другой, и подпитывается третьей. Шаг за шагом идут бродяги. Только вперед. Только вперед... - И она вновь погрузилась в молчание.
- О, такое скверно устроенное общество, сударь! - Сын ее понимающе закивал и одобрительно взмахнул печеньем. - Скверно! Все сплошная ложь, сударь. Удивительное надувательство, этот "вольный народ", который все время движется, но никогда не меняется! Согласитесь, ведь это и есть подлинный упадок, сударь.
- Не такая ли судьба ожидает и Англию? - Уэлдрейк вздохнул, должно быть вспоминая одну из покинутых им отчизн. - Судьба всех неправедных империй... О, боюсь, я узрел пред собой будущность моей родной державы!
- И такова была участь моей. - Усмешка Эльрика открывала куда больше, чем пыталась скрыть. - Именно потому Мелнибонэ рухнула, как изъеденная червями скорлупа, от одного толчка...
- Ладно. - Голос Розы прерывает их излияния. - Давайте за дело.
Она предлагает план, как им ночью добраться до Дунтроллина, проскользнуть под покровом тьмы под платформу, а затем - по лестнице вверх. Там их поведет, как охотничий пес, Фаллогард Пфатт, чьи способности помогут отыскать трех сестер.
- Но нужно еще обсудить детали, - добавляет она. - Я могла упустить какие-то частности.
- Совершенно верно, сударыня, кое-что вы упустили. - Ясновидящий любезно поясняет свою мысль. Щели в кожаных пологах, скрывающих колеса, наверняка охраняют. Воинственные жители Дунтроллина, скорее всего, будут готовы оказать отпор вторжению. Сам он никогда прежде не видел сестер, а значит, на дар его полагаться нельзя. Более того, нет никакой уверенности, что сестры будут рады встрече. И как им потом выбраться из Страны Цыган? Перелезть через мусорные завалы почти невозможно, стражники всегда начеку. Да и в любом случае Пфаттам об этом нечего и думать, поскольку они здесь, подобно многим несчастным душам, в вечной власти пленившего их психического тяготения и обречены вечно странствовать по Дороге и найти рано или поздно успокоение под ней.
- Так что нас держат здесь не только черные стрелы и стены из отбросов. Страна Цыган правит этим миром. Они обладают необъяснимой темной силой. Они заключили какую-то сделку. Им удалось поставить себе на службу сам Хаос - или часть его. Вот почему, как я думаю, они не смеют остановиться. Все упирается в их беспрестанное движение.
- Тогда мы должны остановить Страну Цыган, - просто отозвалась Роза.
- Это невозможно, сударыня. - Фаллогард Пфатт в отчаянии покачал головой. - Она существует, чтобы двигаться. Она движется, чтобы существовать. Поэтому Дорога никогда не меняет направление, а лишь надстраивается, даже когда погрузилась в пучину земля - как в том заливе, который нам вскоре предстоит пересечь. Они не могут изменить Дорогу. Я задавал им вопрос, когда мы только прибыли сюда. Они сказали, это слишком дорого, общество не может себе этого позволить. Но это неправда. Они не в силах изменить свой курс, как не может сменить орбиту планета, что кружится вокруг солнца. А любая попытка бежать отсюда подобна попытке камешка избегнуть притяжения земли. Нам сказали, пусть это нас не беспокоит. Что волноваться надо лишь о том, чтобы остаться на платформе, а не под ней.
- Так это просто тюрьма, - восклицает Уэлдрейк, продолжая угощаться сыром, - а вовсе не свободная страна! Отвратительное надругательство над естественным ходом жизни! Мертвый порядок, который только на смерти и держится. Неправедный - и держится на несправедливости. Жестокий - и держится на жестокости. Зато все мы видели, как троллонцы не нарадуются своей культурности, доброте и хорошим манерам, а у них под ногами бредут мертвецы, единственная опора их глупости и самообмана! Что за пародия на истинный прогресс!
Матушка Пфатт повернула сморщенную, точно печеное яблоко, головку к Уэлдрейку и добродушно хмыкнула, без всякой издевки:
- То же самое сказал им мой брат. Каждый раз говорил им. Но он умер там, внизу. Я была с ним. Я почувствовала, когда он умер.
- О! - Поэт, казалось, оплакивал эту смерть вместе с ней. - Проклятая насмешка над свободой и справедливостью! Какая бесчестная ложь! Ибо когда хоть одна душа в этом мире страдает, как страдают сотни тысяч или даже миллионы, все они виновны.
- Да, эти троллонцы - славные ребята, - саркастически отозвался Фаллогард Пфатт. - Такие добродетельные и милосердные. Похваляются своей мудростью и терпимостью...
- Нет. - Уэлдрейк встряхивает огненно-рыжей гривой. - Они могут считать, что им повезло, но дело не в доброте и не в мудрости! Иначе в конце концов такие люди соглашаются на все, что угодно, лишь бы сохранить удобства и привилегии, поддерживают своих правителей, избирая их с истинным демократическим и республиканским рвением. Так все устроено, сударь. И они даже не думают, насколько все это несправедливо. Лицемеры до кончиков ногтей! Будь на то моя воля, я бы немедленно остановил всю эту пародию на прогресс!
- Остановить Страну Цыган! - Фаллогард Пфатт издевательски расхохотался, а затем добавил с подчеркнутой серьезностью: - Будьте осторожны, мой дорогой. Здесь вы в кругу друзей, но в ином обществе такие мысли почитают за ересь! Так что молчите, сударь! Молчите!
- Молчать! К этому не устает призывать любая Тирания! Тирания рычит: "Молчите!" - даже своим рыдающим жертвам, даже когда слышит, как стонут и молят о пощаде раздавленные ее железной пятой миллионы. Это падаль, которой черви придают подобие Жизни, труп, трепещущий под весом личинок, гнилой остов идеальной Свободы... Вольная Страна Цыган - это чудовищная ложь! Движение, сударь, это еще не Свобода! - выдохнул разъяренный Уэлдрейк.
Краем глаза Эльрик видел, что Роза поднялась и вышла из комнаты: должно быть, бурные дебаты прискучили ей.
- Колесо Времени со скрежетом вращает миллионы зубцов, которые цепляют другие миллионы, и так до бесконечности... или почти до бесконечности. - Фаллогард Пфатт опасливо покосился на свою матушку, которая вновь смежила очи. - Смертные - лишь его пленники и служители. Такова истина, и никуда от этого не денешься.
- Человеку доступно отражать истину или пытаться смягчить ее, - заметил на это Эльрик. - А иногда можно даже попытаться что-то изменить...
Уэлдрейк отхлебывает из наполненного до краев бокала.
- В моем мире, сударь, истина считалась неизменной и никто не посмел бы утверждать, будто реальность такова, какой нам кажется в этот момент. Мне тяжело слушать такие суждения. Более того, сударь, признаюсь, они тревожат меня. Не то чтобы я был не в силах оценить всей их прелести, равно как и того оптимизма, что вы, на свой манер, выражаете. Просто меня учили доверять своим чувствам и верить, что мироздание в основе своей прекрасно и неизменно, опирается на непреложные естественные законы и в чем-то подобно машине, бесконечно сложной и хитроумной, но все же разумно устроенной. Такова, сударь, Природа, которую я восхвалял и которой поклонялся, подобно тому, как иные поклоняются божеству. То же, что предлагаете вы, кажется мне шагом назад. Эти понятия близки устаревшим идеям алхимиков.
И дискуссия продолжалась, покуда спорщики не устали от звука собственных голосов и постель не показалась им желанным убежищем.
Лампа в руке Эльрика отбрасывала огромные тени на стены лестницы. Ему вспомнилось почему-то, как внезапно покинула их сегодня Роза. Неприятно было думать, что что-то могло обидеть ее. Хотя обычно подобные соображения едва ли пришли бы на ум альбиносу, но к этой женщине он питал истинное уважение и восхищался не только ее умом и красотой. От нее неуловимо веяло покоем, подобным тому, что Эльрику довелось испытать лишь в Танелорне. Трудно поверить, чтобы столь целостная натура всю себя посвятила грубой мести!
В крохотной комнатке, что он выбрал для себя, - размерами не больше шкафа, - где едва умещалась кровать, мелнибонэец стал готовиться ко сну. Все пока что шло к лучшему. Пфатты согласились помочь им в их поисках насколько хватит сил. Тем временем альбиносу требовался отдых. Он смертельно устал и смертельно тосковал по миру, что был утрачен им навсегда. По миру, который он разрушил своими руками.
Альбинос спит, и его бледное тело мечется на ложе; с алых чувственных губ срывается стон, и вдруг красные глаза широко распахиваются, с тревогой всматриваясь в непроглядную тьму.
- Эльрик, - зовет его голос, полный древней ярости и боли, - сын мой. Отыскал ли ты мою душу? Мне плохо здесь. Здесь холодно. И одиноко. Скоро, хочу я того или нет, мне придется войти в твое тело. Я соединюсь с тобой, и мы навеки будем связаны воедино...
Эльрик просыпается с воплем, что заполняет беспредельную пустоту вокруг, и собственный крик отдается у него в ушах, и в унисон ему доносится другой вопль, так что оба они кричат в один голос, и он ищет лицо отца, но это не отец...
Это старуха - мудрая и любящая, знающая и добрая - вопит, словно обезумевшая, будто в тисках самой страшной пытки, кричит: "НЕТ!"... кричит: "СТОЙТЕ!":.. кричит: "ОНИ ПАДАЮТ... О, АСТАРТА, ОНИ ПАДАЮТ!"
Кричит старая Пфатт. Матушке Пфатт явилось видение столь невыносимой отчетливости, что даже криком она не в силах облегчить боль. И она замолкает.
И Эльрик смолкает тоже.
И весь мир смолкает, если не считать рокота громадных колес, мерного топота ног, без остановки идущих по дороге...
"СТОЙТЕ!" - кричит принц-альбинос, сам не зная, что делает. Ему досталась лишь крохотная частичка видения старой Пфатт...
Теперь за дверью слышен самый обычный шум. Он слышит, как Фаллогард Пфатт зовет мать, слышит, как рыдает навзрыд Черион Пфатт, и понимает, что стряслось нечто непоправимое...
С лампой в руке, накинув на себя первое, что попалось под руку, Эльрик выскакивает на лестницу. Дверь открыта, и в комнате он видит матушку Пфатт, всклокоченную, с пеной на губах, застывшую неподвижно, точно объятую ужасом.
- Они падают! - стонет она. - О, как они падают!.. Этого не должно было случиться. Бедняги! Бедняги!
Черион Пфатт обнимает бабушку, укачивает ее, точно младенца, испуганного ночным кошмаром: "Не надо, бабуля, не надо! Не надо, бабуля!" Но по лицу ее видно, что ужасающее видение явилось и ей. И рядом дядюшка, тоже вне себя - раскрасневшийся, взъерошенный, зажимает ладонями уши, точно не желает слышать их криков.
- Не может быть! Не может быть! Она похитила нашего мальчика!
- Нет, нет, - качает головой Черион. - Он сам с ней пошел. Поэтому ты и не почувствовал опасности. Он не думал, что случится что-то плохое!
- Так она подстроила все это? - стенает Фаллогард Пфатт. - Неужели столько смертей...
- Верни ее! - рявкает матушка Пфатт. Взор ее по-прежнему устремлен в никуда. - Быстрее верни ее. Отыщи ее - и спасешь сына.
- Они отправились в Дунтроллин за сестрами, - поясняет Черион. - И нашли их - но там был другой человек... они стали сражаться... Не знаю. Я ничего не могу разобрать в этой круговерти. Дядя Фаллогард, надо их остановить! - она корчится от боли, царапает ногтями лицо. - Дядя! О, какой ужас!
Фаллогарда Пфатта тоже начинает трясти, и Эльрик с Уэлдрейком ни от кого не могут добиться, что, в конце концов, происходит.
- Ветер веет над вселенной, - провозглашает Пфатт. - Черный ветер веет над вселенной! О, это работа Хаоса. Кто бы мог поверить?
- Нет, - качает головой его мать. - Она не служит Хаосу. И не она воззвала к этим силам. Но...
- Остановите их! - кричит Черион. И Фаллогард Пфатт вздымает руки в отчаянии:
- Слишком поздно. Мы - свидетели их гибели!
- Еще нет, - восклицает старуха. - Пока нет. Может, мы успеем... Но он так силен...
Эльрик не тратил времени на раздумья. Роза в опасности! Альбинос поспешно вернулся к себе, оделся, прицепил к поясу меч. Вместе с ним Уэлдрейк выбежал из дома и понесся по дощатым улочкам Троллона, то и дело ошибаясь в темноте, пока не отыскал наконец ведущую вниз лестницу. Мелнибонэец, за все время своих странствий так и не выучившийся осторожности, уже извлек из ножен Буреносец, и черный клинок вспыхнул облаком мрака, и руны зазмеились на лезвии - и вот он уже убивал каждого, кто осмеливался встать у него на пути.
Уэлдрейк при виде лиц мертвецов содрогнулся невольно, не зная, что безопаснее - держаться поближе или как можно дальше от альбиноса; а за ним вслед поспешал Фаллогард Пфатт, волоча за собой племянницу и старуху-мать.
Эльрик знал только, что Розе грозит опасность. Терпение наконец покинуло его, и он почти с облегчением позволил адскому клинку взять свою дань крови и душ и, ощущая, как переполняет его жизненная сила, бежал вперед, выкрикивая непроизносимые имена неведомых богов. Он рассек путы, удерживавшие лошадей, рубанул по цепям, что сковывали несчастных рабов, и вскочил в седло. Огромный черный боевой скакун торжествующе заржал, приветствуя освободителя, вздыбился и устремился на волю.
Откуда-то издалека доносился теперь новый звук - крики ,ужаса и боли, и матушка Пфатт зарыдала громче:
- Поздно! Слишком поздно!
Уэлдрейк ухватил лошадь за повод, но та отскочила прочь, не даваясь неумелому всаднику. Не решившись попробовать еще раз, маленький поэт устремился за Эльриком на своих двоих. Тем временем Фаллогард Пфатт на руках снес мать по лестнице - и она разразилась таким отчаянным воплем, что у него заложило в ушах. Тащившая кресло-каталку племянница обливалась слезами.
Вперед, в ночь - Эльрик несся, точно тень возмездия, мимо скрипящих колес гигантских платформ - навстречу ледяному ветру, несущему дождь - в безумную ночь, в которой волчьими глазами светились огни дальних селений и лампы идущих пешком. Дорога слегка пружинила под ногами - а значит, они подошли к мосту над заливом.
Ветер донес до Уэлдрейка обрывки песни. Он хотел пуститься бегом, но вместо того лишь ускорил шаг, делая глубокий вдох, как его когда-то учили. Повсюду слышался смех, разговоры, и на мгновение ему показалось, что это лишь сон, ибо происходящее обладало всей нелепостью и непоследовательностью сна. Но впереди доносились теперь и другие голоса вопли и проклятия, там, где Эльрик проталкивался сквозь толпу, не желая обнажать рунный меч против безоружных.
А за спиной у него старуха Пфатт подозрительно притихла, зато рыдания ее внучки делались все громче.
Каким-то образом Уэлдрейку с Пфаттами удалось не отстать от Эльрика и даже приблизиться к нему. Протискиваясь через толпу, старуха кричала: "Стойте! Остановитесь!" - и цыгане, слыша столь чудовищный призыв, в ужасе отступали прочь, давая им дорогу.
Повсюду царило смятение. Маленький поэт гадал, не стали ли все они жертвами кошмара, привидевшегося безумной. Ни одно колесо не прекратило вращаться, ни один пеший не остановился - все было точь-в-точь как всегда на огромной дороге. Выбравшись на относительно свободный участок, Эльрик пришпорил коня, удивляясь, почему за ними никто не гонится. Осторожный Уэлдрейк предпочел дождаться, пока альбинос вложит в ножны меч, и лишь затем приблизился к нему.
- Что происходит, Эльрик?
- Я только знаю, что Роза в опасности. Может быть, кое-что еще. Нам нужно срочно найти Дунтроллин. Глупо было с ее стороны так рисковать. Я думал, она умнее. Подумать только, что она первая всегда призывала нас к осторожности!
Под порывами ветра трещали и хлопали флаги Страны Цыган.
- Скоро рассвет, - заметил Уэлдрейк. Он обернулся взглянуть на Пфаттов: у всех у них на лице лежала печать такого всепоглощающего ужаса, что они казались слепы и глухи к происходящему вокруг. Они молили, кричали, взывали, рыдали и вопили. Заслышав этот плач отчаяния и боли, цыгане спешили отойти как можно дальше, так что вскоре вокруг не осталось почти никого.
Но Страна Цыган все так же невозмутимо движется вперед, равномерно и неспешно вращаются колеса, толкаемые миллионами рабов... вперед, вперед, вокруг света...
Но что-то странное там, впереди... что-то странное и тревожное - матушка Пфатт уже видит это, Черион слышит, а Фаллогард Пфатт всей душой жаждет предотвратить!
И лишь когда за спиной у них встает рассвет, и небо расцветает розовым, голубым и белым, и выплывает из ночной мглы дорога, Эльрик понимает, почему кричит старая Пфатт, а Черион зажимает руками уши, и почему искажено от боли лицо Фаллогарда!
Лучи света стремятся вперед, освещая деревянные платформы, бредущую толпу, дым и гаснущие лампы, все обычные мелочи быта... но впереди... впереди лежит то, что явилось ясновидцам...
Широкая дорога через бухту, поразительное творение кочевого народа, словно рассечена гигантским мечом!
И две части ре медленно вздымаются и опадают на волнах, содрогаясь от чудовищного удара. Неимоверных размеров мост из человеческих костей, шкур животных и всевозможных отбросов трепещет, подобно срубленной ветке, поднимаясь и опускаясь почти неощутимо, под натиском неукротимых волн. Высоко над головой в белопенных брызгах вспыхивают крохотные радуги.
Один за другим, с ошеломляющей неотвратимостью, деревянные поселения Страны Цыган подползают к краю и устремляются в бездну.
Останавливаться недопустимо. Они не способны остановиться. Они могут только гибнуть.
Теперь и Эльрик кричит во весь голос, устремляя коня вперед. Он кричит в ярости, перед лицом безмерной глупости людей, что готовы принять смерть ради соблюдения принципов и традиций, давно утративших смысл. Они гибнут, потому что скорее пойдут на поводу у привычки, чем согласятся что-либо изменить.
Видя, как, одна за другой, приближаются к пропасти и рушатся вниз платформы, Эльрик вспоминает Мелнибонэ и свой народ, который также предпочел смерть переменам. И оплакивает Страну Цыган, свою родину и себя самого.
Они не остановятся.
Они не могут остановиться.
Повсюду смятение. Суматоха. В селениях паника. Но они не остановятся.
Эльрик скачет сквозь туман, призывая их одуматься и повернуть назад. Он достигает края пропасти, его лошадь храпит и пятится в ужасе. Страна Цыган падает не в океан, но в недра гигантского пульсирующего огненного цветка с желто-алыми лепестками. Альбинос узнает в нем творение Хаоса!
Повернув своего черного скакуна, он галопом несется прочь, слыша отчаянные вопли матушки Пфатт:
- Нет! Нет! Роза! Где Роза? Спешившись, Эльрик хватает Фаллогарда Пфатта за дрожащие узкие плечи.
- Где она? Ты знаешь? Который из них Дунтроллин?
Но Фаллогард Пфатт лишь бессмысленно трясет головой и шевелит губами. Мелнибонэец кричит в отчаянии:
- Роза!
- Она не должна была этого делать! - восклицает Черион. - Так нельзя!
Даже Эльрик не мог принять происходящего, хотя и невысоко ценил жизнь смертных, и теперь сам готов был воззвать к Хаосу, чтобы остановить бессмысленное разрушение. Но именно Хаос сотворил все это, а потому альбинос знал, что глас его не будет услышан. Он не мог поверить, чтобы у Розы нашлись столь могущественные союзники; ему казалось невозможным, чтобы она стала вольной причиной этого кошмара - там, впереди, ненасытная бездна тысячами пожирала людей, их отчаянные крики стеной стояли в воздухе... а над всем этим сверкали в белопенных брызгах крохотные радуги.