Мусин Камиль. Кремлёвские тайны

   Империя на грани кризисов и катастроф и поэтому я вынужден возложить на свои плечи этот тяжкий груз. Рассуждать в парламентах уже поздно, только прямое действие может спасти страну. И только императорская форма правления способна предпринимать и проводить в жизнь такие действия.
   – А что случилось-то? Что за катастрофы?
   – Как что? Да вы любую газету возьмите, да хоть «Гражданина» своего, – каждая вторая статья про кризисы и катастрофы. Народ нищает и вымирает. Здоровый бизнес удушается на корню. Промышленность и оборонка разваливаются. Коррупция и воровство процветают как никогда. Везде наркотики и СПИД. Субъекты откалываются. В смысле субъекты федерации. И так далее. Понятно, о чем речь?
   – Да. Но…
   – Что еще за «но»? Неужели ваши газеты врут? Идем дальше. Первоочередные меры по наведению порядка будут… Что там за шум?
   Откуда-то рядом донеслось «бу-бух», потом еще раз «бух».
   Мы подошли к окну и подняли занавески.
   Из-за зубчатой стены Кремля поднималась стена черного дыма. На ее фоне по самой стене беспорядочно металась охрана.
   Вбежал референт:
   – Восстание! Народ под руководством либеральной оппозиции штурмует Кремль.
   – Что им надо?
   – Свергают тирана. То есть вас.
   Референт убежал.
   – Но я даже не успел объявить себя императором! – недоумевал Вован, – откуда они узнали?
   – В Москве все секрет, но ничего не тайна, – объяснила я.
   – Проклятый город! Проклятая страна! Проклятый народ!
   – Вы сами очень постарались вызвать всеобщую ненависть.
   Вернулся референт.
   – Вас в полном составе отказались поддержать МО, МВД, МЧС, ФСБ, Альфа, МВФ, ВТО, ООН, МАГАТЭ… В общем, список большой. И персонал Кремля мародерствует и разбегается.
   Шум с улицы стал заметно громче. Кто-то истошно заорал. Мы выглянули в окно.
   – Они уже здесь! Почему?
   – Охрана открыла ворота.
   – А кто орет-то так?
   – Линчуют вице-премьера. Он один остался вам верен. – крики внезапно стихли – Оставался.
   – У меня еще есть верные войска?
   – Только гвардейцы Рамзана Мойдодырова. Но они выдвигают условие.
   – Что там еще?
   – Вы должны перейти в мусульманство. В ислам то есть.
   – Ладно, я согласен. Нашли время. Скажи им, что пока я буду переходить, все уже кончится.
   Референт исчез.
   Раздалася голос Закарпова:
   – Сдавайся Кровавый Тиран! Сопротивление бесполезно. Ты окружен со всех сторон. Кремль в наших руках. Весь народ против тебя. Чаша твоих преступлений переполнилась! Тебя ждет справедливый суд в Гааге. Гарантируем гуманное обращение, адвоката и трехразовое питание.
   Его поддержал рев тысяч голосов
   – А почему «кровавый»-то? Я еще не успел ничего кровавого сделать – обиделся Вован. Вбежал референт.
   – Ну?
   – Они говорят, что достаточно того, что вы согласны. Обряд проведут после боя.
   – Хорошо. Пусть занимают позиции.
   В зал ворвались вооруженные до зубов бородачи в тренировочных костюмах с отвислыми коленками. Они деловито распределились по окнам, выбив стекла гранатометами и дулами пулеметов.
   – Сдавайтесь! Время истекло, – кричал с улицы Закарпов, – не усугубляй своего положения ненужной кровью. Что же, мы исчерпали мирные средства. Молчишь, трус?… У тебя еще есть несколько минут. Сейчас подъедет Си-эн-эн и мы начинаем штурм!
   – Потопите это быдло в крови, – приказал Вован.
   – Аллах акбар, – хором ответили чеченцы.
   Референт бочком выскользнул за дверь, не забыв прихватить китайскую вазу эпохи Мин. Я тоже двинулась наружу, но Вован схватил меня за руку.
   – Куда? Вы будете заложницей, – сказал мне Вован, – ничего личного, но я же теперь «кровавый», сами сказали. Пусть эта ваша либеральная шушера убьет вас перед камерами вашего сиэнена. Отдадите жизнь за свободу, как у вас говорят, польете своей кровью деревцо свободы, разве плохо?
   Он потащил меня к окну. Настал мой час.
   Я достала из сумки костяной нож – его не заметила охрана и не засек металлоискатель, – и воткнула ему в грудь. Раздался хруст, как от рвущегося папье-маше и тошнотворное бульканье. Тиран пал.
   Один из чеченцев выкрикнул «А, шайтан!», все обернулись и развернули на меня свое оружие.
   Загрохотали очереди и острые куски стали начали рвать в клочья мое тело…
   Настойчиво звонил телефон. Я вскочила как ошпаренная. В ушах еще тарахтели пулеметы.
   – Алллёоооо…
   – Вам звонят из администрации президента. Вы сможете прибыть на интервью сегодня, через час?
   Остатки кошмара еще носились по комнате. Я встряхнулась.
   – Алле, вы слышите меня? – домогались в трубке.
   – Да… Сегодня? Ну… могу. А почему сегодня-то?
   – Наши планы изменились. Так вы сможете сегодня? Вопросы мы ваши получили, ответы готовы, так что вам предстоит собственно беседа.
   – Смогу, конечно.
   – Очень хорошо. Записывайте адрес.
   Я записала.
   – Но это же не Кремль. Это же ресторан какой-то.
   – А вам надо обязательно Кремль?
   – Нет, но…
   – Так вы будете?
   – Да.
   Я вскочила и принялась приводить себя в порядок. Через полчаса – рекорд! – была готова. Костяной нож, как я уже давно придумала, засунула за чулок, а торчащую ручку прилепила к ноге скотчем. Покрутилась перед зеркалом. Вроде незаметно. Ходить почти не мешает. И удобно доставать – в юбке как раз был разрез. Эх, клофелина бы еще пузырек, чтоб ему в кофе вылить. Гм, а что если клофелин и кофеин уравновесят друг друга? Но – некогда думать, вперед, Шарлотта Корде!
   Подходы к улочке, на которой был ресторан, были перекрыта. Но меня без разговоров пропустили. Улочка была пуста. Я уже подошла к ресторану, как навстречу мне из дверей вышел сам Дороховский, глава ЖУКОСа. Благородное лицо его было перекошено, по щеке катилась слеза.
   – Здрассь, – пробормотала я.
   Он глянул на меня, кивнул, но разговаривать не стал. Только безнадежно махнул рукой и пошел прочь.
   Я проводила его взглядом. Его широкие плечи его содрогались от рыданий. Что же такое надо было сделать с этим сильным человеком? Выглядело это неестественно поэтому вдвойне жалостно.
   А ведь еще недавно я брала у него интервью на квартире у Маши – он был жизнерадостен, остроумен и полон планов. Мы с ним проговорили о будущем России целый час. Помню, как он сказал:
   – Если в Кремле не захотят договориться с нами по-хорошему, мы обыграем их в два счёта. Потому что они в политике учился играть ещё в домино, а мы уже играем в шахматы.
   В ответ я напомнила ему о травле и судьбе талантливого медиа-магната Кусинского, в которой Дороховский принимал участие.
   – Ты еще не знаешь, кто играет на моей стороне, – загадочно усмехнулся он в ответ.
   И вот теперь он проиграл, и явно не в шахматы, а в «чапаевцы». Кто бы там ни стоял у него за спиной, помочь ему не смог.
   Из дверей высунулся охранник:
   – Вы на беседу? Позвольте, мы вас немного осмотрим.
   Я вошла.
   Как я и ожидала, они осмотрели сумочку, поводили вокруг меня рамкой и пропустили, а нож не заметили.
   Ресторан был пуст. Говорят, он раньше принадлежал Борису Вагранычу. Меня проводили до отдельного кабинета.
   Там был Сам и несколько его амбалов.
   Перед ним стояла початая бутылка шампанского и несколько пустых тарелок.
   Он указал мне на стул рядом с собой.
   – Садитесь.
   – Я опоздала?
   – Нет. Я просто иногда веду прием тут. В Кремле слишком много формальностей.
   – Что вы сделали с Дороховским?
   – Просто указал ему его место. Наглеет пацан.
   – Имейте в виду, я знаю его, как исключительно честного бизнесмена, заработавшего каждую свою копейку честным трудом и изобретательной торговлей.
   – Какое совпадение! Я тоже знаю его, как исключительно честного и изобретательного бизнесмена. Шампанского?
   – Нет.
   – Ну как хотите.
   Он поднял бокал, подмигнул одной из своих бесцветных гляделок, и выпил.
   Щелкнул кадыком.
   – Может приступим к интервью? – спросила я, еле сдерживая отвращение.
   – Ваши вопросы обработает моя пресс-служба. А мы давайте поговорим о чем-нибудь приятном, а?
   Я незаметно отодрала скотч с ручки ножа. Это я-то подумала, что незаметно, я он проследил мою возню под юбкой и заинтересовался.
   – Вы интересно делаете свою карьеру. Мне нравится.
   Опять хлебнув шампанского, он похвастался.
   – А у меня сегодня как раз опереточное настроение.
   Его заметно развезло – видимо он изрядно выпил раньше. Понес какую-то чушь про детство, потом схватил меня за коленку на глазах своих амбалов.
   Я высвободила коленку, движение получилось неловким, и я с ужасом почувствовала, как по поверхности другой ноги нож неудержимо проваливается в чулок.
   Чтобы как-то разрядить обстановку я, твердо глядя ему в глаза спросила:
   – Что вы от меня хотите?
   – Я это… хочу… хочу… сделать вас жертвой своих самых низменных наклонностей! Во что хочу!
   Не могла же я ему сказать «Подождите, я сейчас достану нож», а в голову ничего не приходило, и я лепила что попало.
   – Но мама не разрешила мне целоваться в первое свидание.
   – К черту маму! – включился в игру он.
   – Отстаньте, низкое животное!
   – Ваше сопротивление только распаляет мою похоть!
   – Я буду кричать!
   – Бесполезно! И персонал и посетители ресторана уже привыкли к женским крикам из этой комнаты.
   Он прижал меня к стене. Меня обдало ароматами съеденного им и начавшего перевариваться бифштекса с луком. Я, уже не стесняясь, пыталась достать нож из чулка, но тот стал скользким, как селедка , и все время выскальзывал. От этого дрыгалась я, наверное, весьма сексуально. Рот же мой изрыгал чушь собачью:
   – Да, вы можете получить мое тело, но вы никогда не получите мое сердце. Вы такой же подлец, как ваш бывший шеф!
   При упоминании о мэре СПб Супчаке его лицо его исказилось отвратительной гримасой. Казалось, мрачные воспоминания поднялись из запретных глубин его памяти и отравили предвкушение животных удовольствий. Железные тиски его лап, сжимавшие мои дрожащие плечи, ослабели. Он выпалил мне в лицо:
   – Ссука…
   И, едва не вывихнув мне руку, толкнул меня к своим присным со словами «надругайтесь над ней по очереди». После чего, бормоча какие-то новые ругательства, вышел из комнаты.
   Амбалы приближались. Они еще что-то тихо говорили друг другу – очередь, наверное, устанавливали – и гнусно хихикали. В ужасе я снова прижалась к стене. Наконец, каким-то чудом я достала нож, а в другой руке сжала ремешок от сумки, чтобы отмахиваться. Конечно, таких лосей этим не остановить, но хоть что-то. Вдруг открылась потайная дверь и чья-то рука втянула меня в узкий проход. Сверкнула знакомая лысина.
   – Борис Ваграныч!
   – Бегите! Этот тайный ход выведет вас прямо к Манежу.
   – А вы? Как же вы?
   – Мое кун-фу еще не так совершенно, но в этом узком коридоре они теряют преимущество в числе и в маневренности. Я применю стиль утки-мандаринки – и задержу их. Не беспокойтесь за меня. Мне не впервой вырывать невинных девушек из лап этого негодяя. Встретимся на пресс-конференции.
   Я метнулась было в проход, но вернулась и запечатлела благодарный поцелуй на его высоком лбу мыслителя.
   Он скупо улыбнулся и сказал:
   – Довольно, девочка, тебе пора.
   Первый амбал уже пер по коридору, громко сопя. Из-за его спины виднелись туши других.
   Хрустнули сжимаемые кулаки Бориса.
   Я , наконец, бросилась бежать. Сзади раздались первые звуки ударов. Его аристократические пальцы… нет, лучше не думать.
   Я попала в длинный освещенный коридор, в конце которого виднелась дверь.
   Приоткрыв ее, я с опаской заглянула.
   Впереди был новый коридор и новая дверь в конце.
   Я бросилась вперед и в один миг подлетела к двери. Она также была незаперта.
   Новый коридор был также пуст и снова дверь в конце.
   Потеряв всякий страх, я побежала через бесчисленные коридоры и двери, боковым зрением отмечая наличие в стенах еще каких-то дверей и боковых коридоров.
   Это было похоже на дурной сон.
   Я никого не встретила, лишь в одном боковом коридоре мне показалось, что я вижу каких-то людей в военной форме. Они крикнули мне «Эй! Вы к кому?», но преследовать не стали.
   Наконец, открыв очередную дверь, я попала в подсобку какого-то магазина, а из нее выбралась подземелье Манежа.
   В уши ворвался базарный гул.
   Где-то рядом играла зазывная музыка.
   Народ сновал вокруг меня, не обращая никакого внимания. Аппетитные запахи доносились из маленьких ресторанчиков. Я как-то сразу успокоилась. Нож, который я все еще держала в руке, я сунула в сумочку, чтобы не пугать народ.
   Мирное и уютное царство рынка – таким я и представляла его холодными зимними вечерами во времена СССР, когда мы с подругами собирались на моей маленькой кухне в родном Пескоструйске и необыкновенно вкусную ели картошку в мундире. Картофелины моя мама-уборщица приносила закрытого распределителя, где отоваривалась партийная элита. Картошку и прочую еду туда привозили отборную, но жены партбонз все равно брезгливо отбраковывали часть. И бросали в ящик, откуда мама доставала ее и несла домой – в иерархии магазина она была на самой низшей должности и больше ей ничего не было разрешено. И это было уже удачей. Мы читали вслух Солженицина и Бжезинского, и мечтали – о красивых машинах, поездках на далекие острова, сильных и богатых иностранцах в смокингах… А в это время за окнами завывала метель и изредка проносились зловещие черные воронки.
   Воспоминания о наивной молодости меня окончательно успокоили. Нисколько не опасаясь уже преследований, я спокойно походила вдоль витрин, отмечая то там то сям милые безделушки и вещи для дома.
   Шляпка одна дико понравилась и я уже рванулась было внутрь, на ходу расстегивая сумочку, чтобы достать бумажник – такую шляпку могли перехватить в любую минуту. Но тут я вспомнила о Борисе Ваграныче – как он там?
   Его телефон не отвечал. Полная самых мрачных мыслей, я ушла подальше от магазина – брать в такой момент шляпку было бы кощунством, но невыносимо было бы и увидеть, чтобы ее купили при мне.
   За углом обнаружилось кафе, я села за пустой столик и принялась думать – чего я, признаться, терпеть не могла всю жизнь.
   А подумать было надо.
   Куда я теперь пойду? Ведь он и его банда теперь меня не оставят в покое. Переехать на другую квартиру? Сменить работу? Уехать из Москвы? Найдут везде.
   Бежать из страны? Эта мысль показалась мне совершенно глупой – что я диссидент какой-нибудь? Но тогда, как ни крути, найдут… и убьют…
   На мое плечо легла рука.
   Я было взвизгнула, но это был Борис Ваграныч.
   – Жив! – выдохнула я.
   Он сел напротив. Кулаки его были разбиты, остатки волос всклочены, рукав пиджака порван – но в целом он был в форме. В руке какая-то коробка.
   – Ну как утка-мандаринка? Победила боевое самбо?
   – Да какое-там самбо, дилетанты попались, – отмахнулся он, – могло быть хуже.
   – Вы их обратили в бегство?
   – Типа того. Телефон вот разбили. От Сороса подарок.
   Он достал из кармана мобильник с заметной вмятиной.
   – Травматические пистолеты у них были. Спецназовская модель. Пришлось мне повертеться. – пояснил он. – можно я позвоню с вашего?
   – Да, конечно.
   Он набрал номер и сразу заговорил:
   – Это я. Да, у меня все в порядке. Давай сюда Мишу… Нет его? Тогда этого, новенького, как его Андрея…
   Он говорил, а я откровенно пялилась на него, открыв рот от изумления. Какой матерый человечище! Ноги мои, как будто сами по себе начали двигаться, принимая наиболее выгодную для показа позицию. Боковой разрез на юбке раскрылся сам собой, показав треугольник белой кожи над кружевом чулка. Я отметила, что его взгляд задержался на нем – но разве что на миг. По крайней мере, ровный тон его разговора не сбился.
   «Боже, кого я тут изображаю! И это после того, как меня только что чуть не изнасиловали!" – удивилась я себе. «Молчать, ханжа!" – ответила я же себе же – «потом будем об этом думать. А сейчас – жить! Свободно! Как мечтала!»
   Напряжение отпустило окончательно, стало удивительно легко.
   Мне захотелось просто прижаться к нему и замурлыкать.
   Тем временем он прекратил разговор и окинул меня задумчивым взглядом, от которого сладкая дрожь пробежала у меня по спине.
   Пододвинул ко мне коробку.
   – Это вам.
   Я открыла… О боже, там была эта шляпка!!! Я онемела. Глаза мои, видимо достигли размера 7 копеек. Или 8.
   – Я шел мимо витрины, думал вам такая пойдет, – произнес он извиняющимся тоном, видимо, озадаченный моей реакцией, – нормально?
   А смогла только кивнуть.
   Сейчас, сейчас, когда я смогу говорить, первое что я скажу: «Борис, мы едем ко мне. Отмените все дела. Никаких возражений.»
   Но он заговорил первым.
   – Новости плохие. В Кремле паника и разносы. Он приехал злой как собака, а еще узнал, что я вмешался, вообще взбеленился. Ни Вам, ни мне это даром не пройдет. Мне придется бежать – нет, нет, не беспокойтесь, я давно уже к этому готов. Паспорта все есть, деньги переведены, английское гражданство на мази. У меня есть время, чтобы доехать до аэропорта.
   Но и Вам надо поспешить убраться отсюда. Я приставлю к вам охрану. Через несколько минут сюда подойдет мой человек – его зовут Андрей Угловой. Доверьтесь ему, он вас будет защищать. Надеюсь, увидимся в Лондоне.
   Не знаю, сколько я просидела в некоем подобии обморока или ступора или транса или как там еще в медицине это называется.
   Но очнулась. Я снова была одна за столиком.
   Передо мной была коробка с этой самой идиотской шляпкой и телефон.
   Был ли Борис Ваграныч?
   Не приснилось ли мне это все? Еще… – я глянула на часы – еще полчаса назад я входила в пустой ресторан, прокручивая в голове вопросы для интервью и на заднем плане обдумывая как провести вечер – и тут все так поменялось! Глупо звучит, но со мной такого никогда не бывало.
   Я взяла телефончик, еще, кажется, не потерявший тепло его рук и повертела в руках.
   Ну, позвони…
   И он позвонил!
   – Борис Ваграныч!
   – Это не Борис Ваграныч. Это Андрей. Охранник.
   – Ааа…
   – Слушайте меня внимательно. Сейчас вы должны уйти отсюда.
   – Хорошо, иду…
   – Коробку не забудьте.
   – Ах, да… Вы где?
   – Не надо вертеть головой. Я вас вижу. Не торопясь, выходим из кафе. Очень хорошо. Теперь спокойненько так, направо, к выходу. Не оборачивайтесь.
   Я пошла вперед, сворачивая как механическая кукла, когда требовал Андрей.
   Поднялась по эскалатору – до поверхности оставалось пройти немного и подняться по небольшой лестнице.
   И вдруг грянул взрыв. Под ногами качнулась земля и я упала, но тут же вскочила. Вокруг все заволокло белой известковой пылью, звенели рушащиеся стекла и все кругом принялись носилиться туда-сюда. Замигал и погас свет. Стало страшно.
   Толпа понесла меня к светлому пятну в пылевом облаке – это был выход на улицу.
   Там, на лестнице, была давка, но меня постоянно толкали в спину и я быстро пробралась наверх.
   Вылетев на улицу, я побежала к газону. Вокруг носились люди с открытыми ртами – они, наверное, орали, но я не ничего слышала. Но что-то целенаправленно вело меня
   Обнаружив, что сила, двигавшая мной, наконец, ослабла, я плюхнулась на траву.
   Рядом кто-то орал так, что я слышала даже через свои оглохшие уши.
   Как-то до меня дошло, что орала я сама. Я закрыла рот и огляделась.
   Рядом со мной стоял молодой человек со шляпной коробкой в руках. Это Андрей, догадалась я и это он толкал меня в спину. И коробку подобрал. И сумочку тоже.
   Мы некоторое время молча смотрели друг на друга, затем он спросил, наклонившись прямо к моему уху:
   – С вами все в порядке?
   – А?… Не знаю. Вроде да.
   – Не кричите, я вас отлично слышу. Это от взрыва. Это сейчас пройдет.
   – А что это было?
   – Кажется, вас пытались убить.
   – Меня? Убить? – я театральным жестом указала на кремлевскую стену – Здесь?
   – Не кричите.
   Над выходом из перехода клубилось белое облако, как будто там произошел миниядерный взрыв.
   Туда уже бежали менты и спешили какие-то гражданские с кинокамерами.
   Некоторое время я тупо смотрела на прибытие скорых и пожарников и считала вслух их машины. Место происшествия уже начали оцеплять. Андрей в это время закончил разговоривать по телефону и протянул мне руку.
   – Вставайте. Надо сматывать
   – Зачем?
   – Тут везде скрытые кинокамеры и их люди. Пока они думают, что вы погибли при взрыве, у нас есть время уйти.
   Он вручил мне коробку со шляпой и потащил за собой. По дороге я вертела головой, пытаясь увидеть кинокамеры.
   – Скрытые камеры, скрытые, – сказал Андрей, видимо угадав причину моих кривляний.
   – Что вы меня таскаете, как дуру? – вспыхнула я.
   – У меня приказ охранять вас.
   – Вы мне руку вырвете. У меня синяк будет.
   Он не ответил и руки не разжал. Пришлось бежать за ним вприпрыжку.
   Мы поймали частника – Андрей отпустил первых двух и взял третьего, как в шпионских фильмах. Мы втиснулись в старенькие жигули – и помчались. Куда?
   – В Бирюлево. – Андрей снова прочитал мои мысли. – Я там живу.
   Мы ехали молча. Водитель включил радио. Понеслись новости о взрыве. Про террористов, чеченцев. Потом забубнил мэр Жульков.
   – Ааааа, сволочи! – заорал в сердцах водитель.
   – Кто, – осторожно спросила я? – кто сволочь?
   – Жиды! Все продали, суки!
   – Жиды? Вы имеет в виду евреев? – я тут же вспомнила милую Таню Минутковскую с ее мягким тактом, бьющим в глаза бессеребреничеством и обезоруживающей человечностью.
   – Вы уверены? Так прямо и продали?
   – Да, да, сволочи, комиссары проклятые! Понаехали тут из своих местечек, все засрали, черных понавезли…
   Водителя понесло. Понятно, очередной шизик, отравленный государственной антисемитской пропагандой и лужковским телевидением.
   Я не стала участвовать в обсуждении. Водитель, похоже, и не требовал ответа на свои излияния, только радио слушать мешал.
   – Телефон, – сказал Андрей, – давайте его сюда.
   Он почти вырвал мой телефон из рук и вынул из него батарейку и симку. Отдал это мне.
   – Так они не отследят, где вы.
   Я сомнамбулически засунула телефон и его потроха в карманчик сумки.
   Мы проезжали Добрынинскую. Андрей слегка толкнул меня и указал на выкатывающиеся из переулков ЗИЛы, из которых прямо на ходу выскакивали спецназовцы, морские пехотинцы и десантники.
   Мы проскочили оцепление одними из последних.
   Тем временем водитель, исчерпав свои претензии к жидам, принялся за «чурок» – армян, грузинов, чеченцев, прибалтов, украинцев и почем-то еще и калмыков.
   Досталось всем.
   Не хочется пересказывать всю эту грязь, накопившуюся в навсегда отравленной имперскими ядами душонке этого чванливого москвича. И не таких как он давила и сламывала ежедневная отвратительная лужковская пропаганда.
   Я, наконец, оглядела Андрея.
   Он был еще молод, свеж. Небось, недавно еще за партой у друга-очкарика списывал. Рассудителен и смел. Здоровый румянец, чистая кожа. И у него была хорошая фигура, формы которой не могла скрыть обычная мужская одежда – из тех, которые мне всегда нравились и которые я совсем недавно еще тщательно вырисовывала в тетрадке на нудных уроках физики. Мускул за мускулом…
   Как ни странно, сейчас меня это не сильно впечатляло. Да, он только что спас мне жизнь, и наверняка, рискует ради меня и сейчас. Вот так, просто и буднично спасает незнакомку.
   Но Борис Ваграныч – вот кто не выходил у меня из головы. Может, я геронтофилка?
   Но что-то надо делать с этим.
   Я представила, что мы приедем в Бирюлево – отвратительный район, днем состоящий из бесконечных рядов серых домов, разбавленных огромными неубираемыми помойками и серыми силуэтами градирен ТЭЦ на горизонте.
   А ночью – царство молодежных банд, огромных стай диких собак и вонючих бомжей. И время от времени – грохот и вой электрички.
   Неужели он там живет всю жизнь?
   Я стала представлять, как мы поднимемся в грязном, темном, изрисованном матом и диковинными членами лифте, войдем в тесную, заваленную хламом и пропитанную запахом тлена квартирку, с унылым видом из всех окон на другой такой же дом.
   Брюхатые тараканы лениво побегут по полу в стороны. Одного он раздавит и отшвырнет ногой под неубранную кровать.
   Из соседней комнаты его окликнет прикованная к постели мать, бывшая заслуженная учительница пения – и он, извинившись, вынесет судно, пошуршит там чем-то еще и, наконец, вернется ко мне и плотно прикроет за собой дверь с надорванным и пожелтевшим календариком на 1989 год с Клаудией Шифер.
   – Может чаю?
   А я, которая делала вид, что рассматривает корешки томов «макулатурных» Майн-Рида и Эжена Сю в пыльном книжном шкафчике, наконец, обернусь и, исподлобья взглянув в его честные глаза, расстегну первую пуговичку на блузке и спрошу хриплым голосом:
   – А водка есть?…
   Проклятье, снова оцепление. Быстро же они реагируют. Машины в потоке стали замедляться, вдалеке замаячили военные.
   Водитель, не переставая ругаться – фокус его внимания уже вышел за пределы бывшего СССР и теперь мы выслушивали нелицеприятные характеристики поляков и румын – резко свернул.
   Андрей завертел головой. Машина мчалась по какой-то безлюдной промзоне.
   – Шеф, тормозни, мы выходим, – решительно сказал Андрей, но тот, не прерывая свой монолог, умудрился объяснить, что «сейчас выберемся, он знает лазейку».