Мякшин Антон. Бес специального назначения

   — Машина времени? — переспросил ошеломленный Степан Федорович.
   — Как будто ты не знаешь, о чем я говорю! Теоретически — времеатрон действительно гениальное изобретение. Но практически — никакая энергия на всей планете не сможет заставить установку работать. Генератор такой мощности еще не создан и вряд ли будет создан когда-нибудь. Я решил эту проблему! Я, и никто другой! Сила древних заклинаний привела времеатрон в действие! И тогда проект «Черный легион» был закончен.
   Гиммлер перевел дух, протирая стеклышки очков лохмотьями своего кителя. И когда он снова заговорил, он обращался снова к своим зомби:
   — Я собирался вызвать из прошлого духов наших арийских предков, могучих воинов Ливонского ордена! Победоносное войско, прекрасно вооруженное и подготовленное для битвы с проклятыми русичами на Чудском озере. Но этот гадкий Штирлиц, навязанный фюрером мне в помощники, умышленно допустил многокилометровые просчеты в пространственных параметрах времеатрона, поэтому вместо арийцев я получил чернокожих недочеловеков, которые злостно уклоняются от сотрудничества и думают только о том, как бы срезать голову-другую у ни в чем не повинных берлинцев! Гитлер рвал и метал, но коварный Штирлиц сумел убедить его в том, что ошибку допустил я, а не он. Я! На следующий день я повторил эксперимент! При второй попытке мерзкий предатель сместил на несколько часов временные параметры, и из заданного квадрата, где должны были располагаться германцы, к нам переместилась русская дружина, уже празднующая победу разграблением трофейных шатров! Сердце мое стонет! Любимый фюрер, разгневанный до предела, закрыл проект, а времеатрон собственноручно расколотил молотком!
   Как интересно! Вот вам и объективные, логически обусловленные причины появления в этом временно-пространственном периоде зулусов и русичей.
   — Простите… — вякнул Степан Федорович. — А ваш… времеатрон рассчитан только на прошлое, или он способен обращаться к будущим временам? Не сочтите за дерзость, но… я хотел вас попросить об одной услуге… Мне бы домой вернуться…
   Рейхсфюрер аж задохнулся от такой наглости:
   — Услуга? Кому? Тебе, предатель? Какой неописуемый нахал!
   — Ну, почему же я предатель? Что я вам такого сделал? Я вас вообще первый раз в жизни вижу!
   — Молчи! — затопал ногами Гиммлер. — Не говори ни слова, а то меня сейчас инфаркт хватит! Кто предложил Гитлеру взамен гениального «Черного легиона»
   бездарный проект создания Машины смерти? По всему рейхстагу только и разговоров, что об этой Машине! Кто выписал у Бормана на затраты для конструирования три миллиона марок? Я пытался выкрасть чертежи, но не преуспел в этом деле по одной простой причине — никаких чертежей нет! Вообще ничего нет! Кроме одного-единственного идиотского рисунка! Никакой Машины смерти нет и быть не может! Ты, Штирлиц, глупая шпионская собака, строчишь насквозь лживые доклады, специально тянешь время, чтобы советские успели войти в Берлин!
   — Я ничего такого не строчу! — закричал Степан Федорович. — Вы не понимаете! Не было никакого проекта! Это Михалыч виноват! Я слышал, как ему в дирекции говорили: зачем сразу три пьесы вести и одну постановку для подшефной школы, если можно вести одну-единственную пьесу, но хорошо! Вы ничего не знаете!
   — Я все знаю! — бушевал рейхсфюрер. — Я знаю, больше, чем ты думаешь! Я за тобой следил, шпионская поганка! Я знаю, что ты наладил контакт с племенем охотников за головами и тайно руководил их вредительской деятельностью! Я знаю, что ты завербовал дружину Златича и даже принял ратников в большевистскую партию, а воеводу назначил парторгом! Я знаю, что ты обещал рейху в скором времени закончить проект «Машина смерти», переломить ход войны и сделать фюрера властелином мира! А Златичу кто обещал мировое господство? Ты! А зулусам? Ты! Мне все известно! Обо всем этом я представил развернутый доклад — и что же? Заклеймен как завистник и предатель и брошен в темницу! Вместе с обломками моего гениального времеатрона! И никто, никто, кроме меня, даже и не догадывается об истинной твоей сущности! Солдаты! Сейчас на ваших глазах правосудие нако-нец-то свершится! Подлый шпион Штирлиц, посмотри на меня! Посмотри в лицо своей смерти!
   — Пожалуйста, не надо! Уберите пистолет! Подождите… Ну, хотите, я выдам вам какую-нибудь советскую военную тайну?
   — Попробуй! — рыкнул Гиммлер, щелчком снимая рычажок предохранителя.
   Степан Федорович скривился от чудовищного умственного напряжения.
   — Скорее, иуда! — взмахнул пистолетом рейхсфюрер.
   — Иосиф Сталин — женщина! — выпалил мой клиент. — И усы у него накладные!
   — Опять издеваешься, предатель? Молчать! Стой прямо! Прямо! Где три миллиона марок?! Где золото партии?
   — Дайте мне минутку подумать, и я вам…
   — Пропиты с растратчиком Борманом, до которого я тоже доберусь! Где твоя хваленая Машина смерти?! Ну хотя бы экспериментальная модель? Ну хотя бы чертежи? Ну хотя бы винтик от нее покажи, бездарь! Что? Нет у тебя никакой Машины! Ничего, кроме дурацкого рисунка механического человека с рожками! Слушай меня, гнилая душонка! Я мог бы простить тебе издевательство над собой лично! Я бы простил и то, что ты своими пакостями и интригами разлагаешь рейх, наносишь родной Германии непоправимый вред — в конце концов, это твоя работа! Но одно я тебе никогда не прощу. Именно за это ты получишь сейчас пулю в свой враждебный большевистский лоб!
   — За что?..
   — За то, что ты свою кретинскую несуществующую Машину смерти издевательски назвал в честь величайшего человека всех времен и народов! — Голос Гиммлера сгустился до громовых раскатов. — Меня просто корежит от ненависти, когда я слышу — Машина смерти Адольф!
   — Адольф!!! — завопил Степан Федорович, рванувшись из рук мертвецов. — Адольф!!!
   Вспомнил обо мне наконец. Я и сам ждал удобного момента для наиболее эффектного появления. Честно признаться, я надеялся, что герр Генрих отправит отряд зомби куда-нибудь подальше на исходные позиции, чтобы никто не мешал ему в полной мере насладиться местью. Но Гиммлер что-то не спешил оставаться наедине со своим пленником. В чем-то я его понимаю. Посидишь полгода в подземелье, живых людей не видя, и обществу мертвецов рад будешь. А уж зомби — какая благодарная аудитория! Пламенные речи слушают внимательно, не хихикают, не шушукаются, даже не мигают. Аплодируют бурно и по команде. Идеальные слушатели для настоящего оратора.
   Только вот сражаться с мертвецами, скажу вам серьезно, вовсе не интересно. Нечувствительные к боли, не поддающиеся страху, они всегда прут напролом и предпочитают лечь костьми, но не сдаться в плен и не отступить. Тяжко мне будет.
   Но делать нечего; подписал договор — изволь выполнять условия. Вон — господин рейхсфюрер уже, облизываясь, наводит пистолет на Степана Федоровича, медленно, со вкусом передергивает затвор, явно наслаждаясь неторопливыми своими действиями, взводит курок, прищуривается, отступает на шаг. А несчастного Степана Федоровича как заклинило. Обвиснув в руках мертвецов, словно белье на просушке, он орал что было сил:
   — Адольф! Адольф! Адольф!
   Обломки стола, ножки стульев, разбитые вдрызг Колбы и переломанные штативы разлетелись в разные стороны, когда я вскочил с пола и предстал перед присутствующими во всей своей бесовской красе с криком:
   — А вот он я!
   Зомби, как того и следовало ожидать, на мое появление никак не прореагировали. Но Гиммлер-то был вполне живым человеком! Реакция герра Генриха превзошла все мои ожидания. Пистолет дрогнул в его руке, очки перекосились, кустистые брови поползли вверх и, вопреки законам анатомии, остановились только высоко на лбу, почти под головным волосяным покровом. Нижняя челюсть отвалилась до кадыка.
   — Этого не может быть… — пролепетал он, зацепившись взглядом за мои рожки. — Этого… тебя же нет… Машина смерти!
   Я едва не расхохотался. Вот он за кого меня принял!
   — Адольф! Адольф! Адольф! — надрывно визжал Степан Федорович.
   — Машина смерти Адольф… — выдохнул рейхсфюрер.
   Надо отдать должное Гиммлеру. Несмотря на остолбенение, он кое-как справился с собой, повернул в мою сторону дуло пистолета…
   — Полегче! — забеспокоился я. — Убери пушку! От моего восклицания рейхсфюрера передернуло.
   Оружие выпало из его рук, звякнуло, подпрыгнув на каменном полу подвала, почти неслышно щелкнул взведенный курок — и тут же громыхнул выстрел. Пуля мышкой шмыгнула у меня между ног, тонко цвиркнула о стену и отрикошетила точнехонько…
   — Адовы глубины!!! — взвыл я, подпрыгнув так, что рожками царапнул потолок.
   … прямо мне под хвост!
 
   От моего рева с потолка посыпались осколки камня. Я сразу вспомнил сражение Филимона с гуннами, но даже это приятное воспоминание ничуть меня не успокоила. Зад жгло огнем. Боль толчками распространялась по всему телу, которое категорически отказалось меня слушаться, враз обретя собственную волю.
   Честно говоря, я вряд ли соображал, что делаю. Феномен бесовского зада управлял мною по своему усмотрению. Очаг жуткой боли превратился в подобие мощного реактивного двигателя и швырнул меня по направлению к человеку, из чьих рук выпал поразивший меня пулей пистолет.
   Герр рейхсфюрер действовал, как и полагается настоящему солдату. То есть, не тратя времени на раздумья, мигом оценил силы противника и без всяких попыток к сопротивлению рванул прочь — в пролом.
   Меня потащило за ним с такой скоростью, что я даже не успел пригнуться — и пролом стал намного шире и выше, чем был минуту назад. Зомби, оставив в покое бедного Степана Федоровича, конечно, бросились на выручку своему командиру, но куда там!.. Я крутнулся на месте, разбрасывая врагов, и восставшие мертвецы влепились в стену, превратившись в глупо хлопающие глазами барельефы.
   Гиммлер, не останавливаясь и не оглядываясь, бежал вперед по узким подземным коридорам. Тут бы мне и предоставить ему возможность спокойно спастись бегством, но что я мог поделать со своим реактивным тылом? Я летел за улепетывающим рейхсфюрером, рыча от туманившей мне мозги ярости, летел с огромной скоростью, и не поручусь, что не оставлял за собой клубы выхлопных газов.
   Коридор то и дело петлял, превращался в низкий лаз или расширялся до обширного туннеля; разбегался на несколько ответвлений… Гиммлер, за время заключения давно изучивший здесь каждый закоулок, вовсю пользовался этим преимуществом, пытаясь ото-рваться от меня — правда, безуспешно. Его хватало только на то, чтобы сохранять мало-мальски приемлемую дистанцию. А бесконечные повороты, тупики и прочие ловушки меня не смущали. Я плечами выламывал из стен громадные куски, пробивал себе проход собственным лбом. Больно, ребята, больно! Да, нашим ученым еще изучать и изучать уникальные свойства бесовской задницы: в нормальном своем состоянии после нескольких подобных ударов я бы давно уже свалился без чувств, а теперь — вот поди-ка!
   — Отстань от меня, Машина смерти! — орал на бегу рейхсфюрер. — Я не представляю никакой опасности для великой Германии! Я без памяти обожаю фюрера и предан арийской нации! Я…
   Окончание фразы я не расслышал — Гиммлер проворно нырнул в узкую сводчатую нору и захлопнул за собой окованную железом дверцу. Я взвыл. Ай! Шарах! Больно! Почему у этой проклятой, обуреваемой местью части тела не предусмотрен ручной тормоз?
   Словно противотанковый снаряд, я пробил собой дверцу, размолотил свод и кувырком полетел вдоль по норе.
   Погоня продолжалась. Гиммлер с небольшим отрывом пыхтел впереди, я катился следом. После нескольких особенно ощутимых столкновений с каменными стенками ярость из моей головы вышибло полностью — теперь я мечтал только о том, чтобы спокойно умереть. Или хотя бы настичь своего врага — пусть побыстрее эта мука закончится.
   — Отстань от меня, Машина смерти!
   — Я здесь ни при чем! Ох! Это все она!
   — Кто — она?
   — Она!.. Чтоб ей ни дна ни покрышки… Чтоб ее, сволочь такую, ампутировали… Да стой же! Я больше не могу! Ай! На мне живого места нет, одни синяки…
   А может, если обидчик просто извинится, мой зад-мучитель успокоится? Я несколько раз прокричал в спину Генриху:
   — Проси пощады у моей задницы! — Но он даже не оглянулся, должно быть, счел мое вполне разумное предложение гнусным оскорблением.
   Впереди выросла еще одна дверь, сплошь исписанная замысловатыми знаками, в которых я успел признать защитные заклинания.
   — Стой! Только не в дверь… Гад! Хотя бы не закрывай ее за собой!
   — Я еще и запрусь! Бах!
   Кажется, на несколько минут я потерял сознание. По крайней мере, тот блаженный момент, когда задница наконец-то выдохлась, я не засек. Когда я пришел в себя, рейхсфюрер стоял в углу комнаты, распластавшись по стенке, и, открыв рот, смотрел на меня… Вернее, не на меня, а на полыхавшие пламенем останки какой-то несуразной конструкции, валявшейся в пределах начерченной на полу пентаграммы, в центре которой сидел я.
   — Что же ты наделала, идиотская Машина… — с трудом выговорил Гиммлер.
   — Во-первых, я не Машина, — с достоинством поправил я герра Генриха, силясь оторвать от пола зловеще притихшую задницу, — а во-вторых, нечего раскидывать где попало свое имущество… Что это такое я поломал?
   — Не поломал! А разбил, расколол, уничтожил! Мой времеатрон! Долгими одинокими ночами я его восстанавливал, почти уже восстановил… По крайней мере, пневмоакустический пространственный регулятор был приведен в рабочее состояние. С его помощью нельзя полноценно изменить время, но он прекрасно концентрирует в себе заклинания Времени. В частности, заклинание Время Вспять, заставляющее хрупкие кости снова обрастать плотью! Каким еще способом, по-твоему, я бы набрал себе в подземельях, переполненных человеческими останками, целую армию мертвецов?
   Бесформенные обломки зашевелились… Закопошились, словно черви, разрубленные садовой лопатой,
   — Что я говорил! — воскликнул Гиммлер. — Прошу тебя, Машина, не шевелись! Заклинания действуют! О, мою установку не так-то просто разрушить!
   — Легко сказать — не шевелись… — пробормотал я, глядя, как надвигаются на меня со всех сторон, собираясь в единую конструкцию, острые осколки стекла, обломки обточенных камней и покореженные железяки. — Меня же раздавит!
   — Ничего с тобой не случится — ты же Машина смерти! Посиди спокойненько, когда заклинания иссякнут, я тебя осторожно выну…
   — Повторяю для чересчур одаренных — я не Машина! Я живой… ну, и не совсем человек тоже.
   — Все равно — не шевелись! — логично рассудил Генрих. — Если ты не Машина, то грош тебе цена. Пускай давит. Небольшая плата за то, что ты гонялся за рейхсфюрером, как за каким-то зайцем. Древние арийские заклинания — очень мощная вещь, нельзя им мешать, не то произойдет ужасная катастрофа! Сиди смирно!
   — Нашел чем напугать! За последние два часа я этих катастроф пережил больше, чем ты за всю жизнь венских сосисок съел! Одной больше, одной меньше, .. Ох…
   Два плоских камня чуть не превратили меня в блинчик. Я едва успел выскользнуть и тут же получил изогнутой железкой по затылку. Что-то тяжелое, словно башмак великана, опустилось на поясницу, прочно придавив меня к полу. Стеклянные копья ползли к моей груди, а я даже не мог пошевелиться, не то что покинуть пределы пентаграммы. И всюду пылал огонь, явно магического происхождения — горело даже стекло и железо, горело и не сгорало, и не плавилось…
   — Еще немного! — умолял рейхсфюрер.
   Ну, что мне оставалось делать? Правильно, единственно только — подставить корму под острое стекло… как ставят двигатель на подзарядку… Адовы глубины, как больно! Но необходимо.
   — Не-эт! — вцепившись обеими руками в бороду, завопил Гиммлер, когда одним движением размолотив конструкцию в еще более мелкие куски, я с воем взлетел к потолку.
   Вокруг полыхнуло так, что я на какое-то время ослеп и оглох. Чудовищный грохот сотряс подземелье, по стенам которого черными молниями полетели глубокие трещины. Внизу, под собой, я увидел, словно оскаленные зубы, торчком стоящие стеклянные и металлические осколки.
   «Больно будет падать», — успел подумать я.
   А потом мое сознание сострадательно отключилось.

Часть вторая
ЦИВИЛЬНЫЙ ЦИРЮЛЬНИК

ГЛАВА 1

 
   Вот представьте: вы просыпаетесь и видите рядом с собой рейхсфюрера Генриха Гиммлера, методично и угрюмо ощипывающего громадную ворону… Я тут же закрыл глаза и мысленно попытался припомнить, где нахожусь — уже в психиатрической клинике или все еще на работе? Ответ на первый же вопрос, который я сам себе задал, говорил больше в пользу клиники: «Что последнее я помню? » — «Как меня приплюснуло к потолку».
   — Очухался? — мрачно осведомился Генрих. — Вставай, вставай, хватит валяться. Я видел, как ты моргнул.
   Я приподнялся на кровати и понял, что никакой кровати в помине нет. Лежу я в грязной луже под открытым серым небом. Справа — полуразрушенное кирпичное здание, еще дымящееся изнутри, слева — кусок мостовой, перегороженной забором из колючей проволоки. Рядом сидит рейхсфюрер и помешивает веточкой в кипящем на огне котелке. На коленях Гиммлера лежит дохлая ворона.
   Как же мне надоел этот проклятый вопрос! Но деваться некуда — каждый раз после того, как я тем или иным способом теряю сознание, а потом благополучно прихожу в себя, приходится спрашивать у того, кто ближе:
   — Где я?
   Гиммлер тоже не стал оригинальничать.
   — Там же, где и я, — буркнул он.
   — А ты где?
   — Там же, где и все остальные… военнопленные. Я оглянулся. Забор из колючей проволоки тянулся поперек мостовой, через подворотню — и все дальше и дальше — по пепелищам, по разрушенным улицам и осыпавшимся домам. Такое ощущение, что пол-Берлина колючкой огородили. Очень похоже на…
   — Ну да, — без труда угадал мои мысли Генрих. — Концентрационный лагерь.
   — В центре Берлина?!
   — Почему это в центре? На окраине. В центре — резиденция нового правительства.
   — В рейхстаге?
   — Он еще спрашивает! В городском зоопарке — вот где! В рейхстаге… Нет больше рейхстага! Сам же и взорвал его. Вместе с тем, что там было…
   Я рывком сел, протер глаза, ощупал голову. Голова на месте, рожки на месте, бейсболки вот только не хватает… Ну, да тут, кажется, не до бейсболки.
   — Правительство какое? — поинтересовался я. — Уже советское?
   Рейхсфюрер выщипнул из хвоста вороны последнее перышко и запустил птичку в котелок, понюхал варево и сглотнул слюну. И только потом ответил на мой вопрос:
   — Отвали.
   — Но-но! — вяло завозмущался я. — Ты не очень-то хами. Забыл, как по подземным коридорам от меня скакал? Я — Машина смерти!
   — Никакая ты не машина. Ты бес обыкновенный. Думаешь, я об этом не догадался за двое суток, пока тебе рану под хвостом заговаривал? Тьфу, до сих пор тошнит… Рожки еще туда-сюда, а какой у машины хвост может быть?..
   Двое суток! Огненные вихри преисподней, неужели я двое суток в отключке провалялся? Так, эта несуразная бандура в пентаграмме, конечно, взорвалась. Это я еще худо-бедно помню. Судя по всему — с такой силой громыхнула, что весь рейхстаг разнесла…
   — Спасибо, конечно, за заботу… — осторожно начал я, — но зачем ты меня выхаживал, если я, как выясняется, невольно такую поганку всему рейху завернул?
   — Затем, что, кроме тебя, ни одного дельного воина не осталось! — зарычал Гиммлер и пинком опрокинул котелок. — Все, все пропало! Берлин пал! Рейхсканцелярия обрушилась в подвал, а подвал обрушился… черт знает куда под землю! Все, кто на тот момент находился в рейхстаге, пропали под каменными обломками! Гитлер! Мой обожаемый фюрер исчез! Неужели я больше его не увижу? Геринг, Борман… Все! Личная охрана фюрера, отборные бойцы — все пропало! Весь гарнизон рейхстага! Все оружие! Под землю! Только нас с тобой взрывной волной вышвырнуло из эпицентра! Правда, не может не радовать то, что и Штирлиц, и плененный после отбитого нападения отряд красных партизан Златича, с которыми как раз непринужденно беседовали в пыточной, тоже ухнули под землю, но разве это хоть немного облегчает положение?
   — Штирлиц погиб? Степана Федоровича больше нет? — Я схватился за голову.
   — Ему просто не повезло, — пожав плечами, констатировал Гиммлер. — Плевать на твоего Штирлица! Туда ему и дорога! Гадина…
   — А как же твоя армия мертвецов?
   — Вышла из-под контроля, — злобно сплюнул Гиммлер. — После катастрофы они выбрались на поверхность — им-то никакие ушибы и ссадины не страшны — и разбежались по городу, где их и перехватил… новый хозяин.
   — Какой?
   — Ука-Шлаки! — скривился Гиммлер.
   — Охотники за головами! — вспомнил я именной ассагай на стене кабинета Штирлица.
   — Колдун племени уна-уму, — подтвердил Генрих. — Ука-Шлаки. Бездарный дикарь! Первобытный шарлатан! Он даже не колдун, он… он… просто козел! Дорого бы я дал за то, чтобы набить ему морду! Но он скрывается даже от своих сородичей, которые утверждают, что Ука-Шлаки настолько велик и страшен, что даже вид его опасен для смертного… Никто никогда не видел Ука-Шлаки… Даже Штирлиц. Тьфу, неграмотный шаманишко! Для того чтобы создать собственных зомби, у него, видите ли, образования не хватает, а вот завладеть чужой армией — пожалуйста! Теоретических знаний у него нет, но кровь потомственного вудуиста сделала свое дело. Зомби наверняка подчиняются ему с восторгом и радостью. А у меня они только и знали, что пьянствовать да развратничать… Зомби деморализовали и обратили в бегство гарнизон Берлина и большую часть мирных жителей… Даже противник в недоумении медлит… Предатели! Вокруг одно предательство!
   — Постой! — закричал я. — Так ты хочешь сказать, что это новое правительство вовсе не советское?..
   — Встать, белокожие свиньи!!! — пронзил мои барабанные перепонки истошный вопль.
   Я поспешно поднялся. Гиммлер отчаянно заскрипел зубами, но встал на ноги тоже.
   За оградой из колючей проволоки остановились два черных парня. Курчавые и полуголые, они были босы, на широких плечах держали могучие ассагаи; у набедренных повязок болтались большие серповидные ножи, наверняка очень удобные для мгновенного отрезания головы. В приплюснутых носах покачивались толстые серьги.
   — Это проклятый шпион Штирлиц снабжал их оружием, — захрипел Гиммлер. — Это он навел их на мысль о мировом господстве. Сволочь! Хотел, видимо, на крайний случай сколотить себе личную гвардию! Мало того, что он принял в большевистскую партию дружинников, драл с них себе в карман партвзносы, воеводу Златича назначил парторгом и обязал проводить ежедневные ликбезы на тему: «Майор Исаев — славный сталинский орел»…
   — Молчать, белые недочеловеки, когда с вами разговаривают представители господствующей негроидной расы!
   — … он еще и этим обезьянам привил идеи расизма!
   — Не разговаривать, помет шакала! — разъярился один из племени уна-уму. — Почему сидите и не трудитесь? Возводите для нас многоэтажные каменные хижины, или ваши вонючие головы слетят с ваших вонючих плеч!
   Гиммлер побагровел. Секунду стоял он неподвижно, сжимая кулаки и скрежеща зубами, а потом заорал, выбросив вперед и вверх правую руку:
   — Хайль Гитлер! Всемогущий Вотан, будь милосерден к германскому народу! Ибо Германия превыше всего! — Треснувшие стекла в очечках гневно блистали.
   Охотники за головами схватились за свои ножи:
   — Белым свиньям разрешено возносить молитвы только великому Ука-Шлаки!
   — Ука-Шлаки — форева! — с готовностью поддержал я, оттирая взбеленившегося рейхсфюрера в сторону. — Простите этого неотесанного мужлана, доблестные воины уна-уму. Мы немедленно начинаем работать.
   — Хайль Гитлер! — долдонил свое Гиммлер. — Свободу нибелунгам! Вы знаете, неотесанные скотины, что рабский труд экономически невыгоден?
   — Заткнись! — пнул я его коленом. — Надоело голову носить? Откуда им знать о недостатках рабовладельческого строя? Они еще по уши в первобытнообщинном сидят… Заткнись, кому говорят! На твои вопли сейчас все племя сбежится.
   И впрямь — по ту сторону ограды наметилось некое оживление. Не менее пяти десятков чернокожих оккупантов, размахивая ассагаями, бежали к нам.
   — Свободу!..
   Этот удар у нас в преисподней называется: «Папа, я не хочу сестренку». Я себе даже копыто ушиб. Зато Гиммлер прекратил ораторствовать и опрокинулся навзничь, закатив глаза, зажав ладони между ног.
   — Работайте! — смягчились уна-уму, увидев, как я бодро утихомирил буяна. — А то свободы захотели… Труд сделает вас свободными…
   Гиммлер заскулил, утирая локтями бессильные слезы. Я кое-как поднял его с земли и подтолкнул к ближайшей куче кирпичей.
   — Не могу я так… — бормотал рейхсфюрер, сгибаясь над кроваво-красным силикатным обломком, — не могу больше… Я лучше повешусь… Я — правая рука Гитлера! Член национал-социалистической партии с двадцать пятого года! Автор проекта «Черный легион»! Глава института «Аненэрбо»! Великий черный маг! Предводитель тайной германской полиции!