Страница:
– Мы должны победить, – поправил его Горуглу.
– Должны, – согласился Сумук. – Но одна лишь магия тут бессильна. Когда дело касается такого количества людей, волшебники не могут опираться только на собственные заклинания. Мы сможем победить, лишь собрав в единый вихрь волю большей части народа. Пока большинство верит вражеской лжи, мы не в силах действовать против их желания. Надо кропотливо бороться за души, за прозрение сограждан, надо объединить не только джадугяров, но и всех людей Средиморья.
– Ничего я не хочу сильнее, чем прекратить кровопролитие между братьями – хастанцами и атарпаданцами, – глухим голосом признался атаман.
Полностью разделявший его чувства в этом вопросе Сумукдиар сказал угрюмо:
– К сожалению, примирение наступит не скоро. Слишком уж сильной стала взаимная ненависть. Много лет, если не десятилетий, пройдет, прежде чем дыга и качкын назовут друг друга братьями…
Горуглу покивал головой, соглашаясь, но потом протестующе замахал руками. Атаман напомнил, что в его армии сражаются плечом к плечу воины самых разных племен и народов, однако между ними нет никаких раздоров.
– Значит, у вас есть объединяющая идея, которая позволяет вам противостоять злым чарам, – не без легкой зависти заметил агабек. – Вероятно, это вера в Единого бога.
– Да, и вера тоже. Но не только… – Атаман покачал головой и кивнул сидевшему рядом Ибадулле: – Расскажи ему, дядюшка.
– Мы исповедуем заветы секты хуррамитов, которые боролись за народное дело в начале века… – приступил тот к повествованию, полуприкрыв глаза.
Ибадулла напомнил о победоносных битвах повстанческой армии Сурх-Алем, то есть «краснознаменных», и сегодня Горуглу вновь поднял знамя цвета алой крови. Народ до сих пор помнит Сурх-Алем и боготворит вождя того восстания Парпага и его соратников – гирканца Муканну и мидийца Мазьяра. Хуррамиты понимали суть истории как борьбу Добра и Зла, Света и Тьмы. Неравенство, насилие, невежество, угнетение порождены темным началом, и хуррамиты призывали к решительной борьбе с несправедливостью, корень которой идеологи движения видели в праве на владение землей.
– Земля создана Всевышним и не может принадлежать смертному, – с неистовым фанатизмом провозглашал Ибадулла. – Только свободное совместное владение землей, только крестьянские общины угодны Всевышнему! Освободив сельских и городских тружеников от власти угнетателей, от эмирских податей, мы построим новое государство, основанное на равенстве! Те, кто не трудятся, не достойны называться человеком, даже ошейник собаки выше их золотой короны. Человек обязан служить обществу, уподобляясь мылу, которое, уничтожаясь само, приносит пользу людям. Поэтому мы признаем лишь Единого Творца, обещавшего нам лучшую жизнь и свободу, – закончил колдун-проповедник. – Взгляни, мы называем Его – Аллах, фаластынские народы – Элох, хастанцы – Аствац, рыссы и прочие – по-своему, и тем не менее Он не в обиде на нас и щедро дарует свои милости.
Внимательно посмотрев на ставшего задумчивым волшебника, Горуглу поинтересовался, согласен ли Гандыпаша с идеями хуррамитов. Гирканец вынужден был признать, что доводы звучат убедительно, и к тому же почти то же самое говорит его отец Друид Хашбази…
– Твой отец – умнейший человек, – подняв большой палец, сказал Ибадулла. – Он – великий зодчий. Я работал с ним, когда строили мост через Урах.
Потом атаман предложил гостю поглядеть на его коллекцию доспехов. Когда они остались одни в шатре, Горуглу сказал:
– Никаких коллекций я, конечно, с собой в поход не беру. Просто надо было потолковать с глазу на глаз.
– Я так и понял. Нам нужно будет поддерживать постоянную связь.
– Правильно. Мой Ибадулла умеет разговаривать через огонь.
– Отлично! Передай ему вот это. – Сумукдиар протянул атаману маленький полупрозрачный шарик. – Здесь частичка моего говве-а-джаду. Если положить его в светильник…
Усмехнувшись, Горуглу сделал жест, показывая, что не нуждается в долгих объяснениях. Потом поинтересовался, можно ли надеяться на помощь от соседних держав.
– Смотря для чего тебе нужна помощь и что ты предложишь взамен, – усмехнулся джадугяр. – Вернее, против кого нужна тебе помощь.
– У нас три проблемы, – хмуро сказал Горуглу. – Первая – братоубийственные стычки с Хатанией, вторая – эмир и подонки из Черного Храма, а третья – сюэни. Кто поможет нам – Рысь или Парфия?
Сумукдиар был восхищен четкостью мыслей и здравостью суждений знаменитого разбойника. Малограмотный сын простого коневода, а как точно ухватил главное! Гирканец вдруг почувствовал, что ему очень легко разговаривать с этим могучим воином. Благодаря своему природному уму Горуглу легко постигал сложные хитросплетения региональной политики, тогда как многим образованным и родовитым персонам понимание этих проблем приходилось чуть ли не с боем вколачивать. С казенной части.
– Парфия ослаблена и не в состоянии помочь, Месопотамия слишком далеко и тоже слаба, – сказал Сумук. – Рысь готова поддержать нас, но мы должны начать сами и показать, что за нами стоит сила и симпатии немалой части народа.
Впрочем, будучи человеком честным, Сумук коротко рассказал про разброд, случившийся между рысскими князьями. Горуглу принял это как должное.
– Правители во все века грызлись, если не было над ними крепкой руки. Вот побьют их пару раз как следует – сразу помирятся и подчинятся сильному владыке вроде Джуга-Шаха, – и он продолжил без перехода: – У меня пять тысяч воинов. Чтобы собрать их со всего Средиморья, понадобится неделя, не больше.
– Думаю, Гирканский полк пойдет за мной, – медленно проговорил Сумук. – И Мидийский тоже. Это еще четыре тысячи всадников и столько же пехотинцев. Кроме того, питомник драконов и школа ифритов да дюжина-другая колдунов и чародеев, которые не станут мне перечить… А также гирканские дворяне, многие из которых командуют армейскими частями, и плюс племенные отряды, которые почитают своего вождя Бахрама Муканну…
Подсчитав силы, они не без удивления обнаружили, что могут рассчитывать на два-три десятка тысяч сабель. Джадугяр даже немного удивился – он и надеяться не мог на столь солидное войско.
– Главное, – провозгласил атаман, – накрыть первым же ударом Черный Храм. И выпытать у этих извергов, куда тянутся нити предательства… Паша, подбери толковых командиров и составь план, в какие города вокруг Акабы следует заблаговременно ввести наши войска. Аргадан и Арзуан я возьму на себя.
Встретить друга да еще единомышленника – всегда радость. Широко улыбаясь, агабек сказал, что именно этим он и собирался заняться, когда наступит срок. Горуглу быстро поинтересовался, скоро ли этот срок наступит. Скоро, заверил его волшебник, в последние дни все только и говорят о необходимости свергнуть эмира, истребить магрибских наймитов и снести до самого фундамента святилища кровавых культов. Атаман краснознаменных, однако, вовсе не обрадовался этому известию и заметил не без тревоги в голосе:
– Если много желающих, в толкотне можно затоптать друг дружку.
Несомненно, Горуглу был прав, но тут уж ни он, ни Сумукдиар ничего поделать не могли. Они обсудили еще кое-какие мелочи, затем попрощались, и джадугяр собрался уходить, но вдруг командир повстанцев сказал неуверенно:
– Послушай, ты посвящен в тайны потусторонних сил и, быть может, сумеешь прояснить загадку моего рождения.
Волшебник недоуменно поднял брови, но следующий вопрос окончательно поразил его. Атаман осведомился, знает ли уважаемый агабек Ганлы, почему он, Горуглу, получил такое имя.
Осторожно – как бы не обидеть собеседника – Сумукдиар предположил, что имя кроет в себе двойной смысл: «сын слепого» и «сын могилы». В Средиморье было принято считать, что много лет назад нукеры эмирского марзабана выкололи глаза отцу Горуглу, и тогда юноша поклялся отомстить за это злодеяние.
– Неверно, – вздохнул помрачневший атаман. – Отца не ослепили, а просто убили. И отца, и мать, и всю нашу деревню. Мирных крестьян истребили за то, что мои земляки не сумели выплатить в срок грабительскую подать «харадж» – половину урожая… – Он скрипнул зубами. – А меня тогда еще и на свете не было, я был в материнской утробе… Потом эти убийцы покидали все трупы в яму и присыпали землей – там, в могиле, я и родился…
– Странно, – прошептал Сумук.
– Да, немного приятного… Однако некая сверхъестественная сила спасла меня и перенесла в дом дальних родичей. Ибадулла уверяет: мол, это сделали дэвы из Талывердинской пещеры, но… – Горуглу шумно перевел дыхание. – Но почему дэвы спасли меня? Ведь дэвы служат темным силам, как и убийцы моего отца. Почему же они помогли мне, а не своим союзникам?
Ответить было непросто, но джадугяр предположил, что дэвы могли действовать, так сказать, из вредности: раз двуногие смертные кого-то убивают, значит, нужно помешать. Дэвы вообще не слишком разбираются в людских делах, а Талывердинские вдобавок упрямы до глупости. И к тому же многие дэвы сохранили верность Анхра-Майнъю, тогда как слуги эмира могли служить Иблису, которого дэвы откровенно не любят.
– Точно! – воскликнул Горуглу. – Убийцами командовал прислужник Иблиса – некто Абуфалос.
– Гара Пейгамбар? – поразился Сумук.
Теперь настал черед удивляться атаману:
– Абуфалос и Гара Пейгамбар – одна и та же тварь?! – Он яростно схватился за саблю. – Ну теперь я расчленю эту гадину с десятикратным наслаждением!
– С превеликой неохотой уступаю тебе это удовольствие, – хохотнул Сумукдиар. – Ну до встречи…
Свернув лагерь, разбойники ускакали к западу. Сумук произнес подобающие заклинания, чтобы его спутники забыли о встрече с Горуглу. Затем он подбросил в воздух одну из магрибских стрел, и та медленно полетела к своему прежнему владельцу. Теперь тот, кто найдет убитого Нухбалу, обнаружит в его колчане это доказательство связи мага-алверчи с темными силами.
– Поехали, – лениво сказал агабек, покончив с неотложными делами. – Порезвились, отдохнули – пора и по домам.
– А где этот жирный кастрат из военного ведомства? – брезгливо поинтересовалась Удака.
Они покричали немного, однако Нухбала почему-то не отзывался, а ждать его слишком долго ни у кого не оказалось желания. Оставляя позади огненный диск заходящего солнца, кавалькада неторопливо потянулась вдоль берега в сторону Акабы. Ехали молча – все были измотаны бурными развлечениями, долгой дорогой и летним зноем. Слабый ветерок, дувший с моря, не очень-то освежал.
– Все-таки подумай, о чем я тебе говорил, – сказал вдруг Гасанбек. – С этой нечистью пора кончать.
Сумукдиар кивнул, но промолчал. Полудетские игры в заговор, нечистоплотные интриги, тайный дележ еще не взятой власти порядком ему наскучили. Серьезные дела можно делать лишь с серьезными людьми.
Он уныло махнул рукой и снова применил волшебство перстня. Говве-а-джаду перенесла их через четыре дюжины верст, сократив путь на много часов. Теперь они очутились неподалеку от города, возле высокой отвесной скалы, украшенной древними письменами.
Клинопись Маг-Манны, изысканная вязь арабистанских иероглифов, варварские буквы хозар, полустершиеся ритуальные изображения людей и животных, оставшиеся от вовсе незапамятных времен, когда здесь жили какие-то полудикие племена. А поближе к вершине скалы в камень врезалась четкая надпись на ромейском языке:
Грустные мысли будили эти слова. Что делали здесь легионеры, зачем и ради чего шли они через чужие земли, пробиваясь сквозь орды аборигенов, не сделавших им ничего плохого? А ведь шли они, оставляя позади себя тысячи смертей. Столько страданий, столько крови – и ради чего? История не сохранила имен этих солдат, в веках растаяло даже имя командира, который привел легион на безлюдный берег, чтобы на следующий день быть раздавленным напором парфянской конницы.
Столько мучений, а в итоге – лишь буквы на камне Не символ ли это тщетности человеческих стремлений? Люди живут, любят, ненавидят, убивают, богатеют или разоряются, воспитывают детей, постигают тайны природы, совершают подвиги, а в конце концов навечно исчезают не только с лица земли, но даже из мыслей потомков. Остаются в памяти лишь имена тех, кого почему-то называют героями – уж не потому ли, что они успели убить большее количество себе подобных? Нет, надолго сохраняются в памяти лишь дела, изменившие судьбу мира. Остается добро, которое человек сделал для окружавших его людей, – будь то построенный дом, посаженный сад или написанная книга… Но многие ли оказались способны сотворить доброе дело?
Возле городских ворот их встретил конный отряд во главе с обеспокоенным Шамшиададом.
– Хвала Атару и Ахурамазде, вы невредимы! – вскричал сарханг Тайной Стражи. – Разбойники вас не тронули!
– А чего нам сделается? – осведомился спесивый Гасанбек. – Меня сам Горуглу боится, за сотню верст стороной объезжает!
Шамши замахал руками, утер с лица обильно струившийся пот и поведал, что часа полтора назад патруль мухабарата обнаружил в горах труп мага Нухбалы, убитого разбойничьей стрелой. К тому же имеются веские улики, подтверждающие, что Нухбала был связан с лазутчиками Магриба и замышлял какое-то злодейство при помощи заколдованного оружия. Уль-Хусейн уже доложил об этом эмиру, тот рассвирепел и сместил с доходных должностей нескольких родичей Нухбалы. В настоящее время остальные кланы ведут грызню за освободившиеся местечки.
– Я всегда говорил, что эти сынки воров и взяточников – все до единого предатели, которых надо вешать, – назидательно напомнил Сумукдиар. – Получше надо кадры подбирать. Как говаривал Джута, кадры решают все.
Сарханг бессильно развел руками, а доблестные охотники въехали в Акабу через крепостные ворота. Неожиданно Фаранах укоризненно сказал Гасанбеку:
– Зря ты так лихо говоришь насчет Горуглу. Этот парень – отличный воин. И к тому же сражался в отряде моего отца. А папаша дурачков не держал.
Глава 10
– Должны, – согласился Сумук. – Но одна лишь магия тут бессильна. Когда дело касается такого количества людей, волшебники не могут опираться только на собственные заклинания. Мы сможем победить, лишь собрав в единый вихрь волю большей части народа. Пока большинство верит вражеской лжи, мы не в силах действовать против их желания. Надо кропотливо бороться за души, за прозрение сограждан, надо объединить не только джадугяров, но и всех людей Средиморья.
– Ничего я не хочу сильнее, чем прекратить кровопролитие между братьями – хастанцами и атарпаданцами, – глухим голосом признался атаман.
Полностью разделявший его чувства в этом вопросе Сумукдиар сказал угрюмо:
– К сожалению, примирение наступит не скоро. Слишком уж сильной стала взаимная ненависть. Много лет, если не десятилетий, пройдет, прежде чем дыга и качкын назовут друг друга братьями…
Горуглу покивал головой, соглашаясь, но потом протестующе замахал руками. Атаман напомнил, что в его армии сражаются плечом к плечу воины самых разных племен и народов, однако между ними нет никаких раздоров.
– Значит, у вас есть объединяющая идея, которая позволяет вам противостоять злым чарам, – не без легкой зависти заметил агабек. – Вероятно, это вера в Единого бога.
– Да, и вера тоже. Но не только… – Атаман покачал головой и кивнул сидевшему рядом Ибадулле: – Расскажи ему, дядюшка.
– Мы исповедуем заветы секты хуррамитов, которые боролись за народное дело в начале века… – приступил тот к повествованию, полуприкрыв глаза.
Ибадулла напомнил о победоносных битвах повстанческой армии Сурх-Алем, то есть «краснознаменных», и сегодня Горуглу вновь поднял знамя цвета алой крови. Народ до сих пор помнит Сурх-Алем и боготворит вождя того восстания Парпага и его соратников – гирканца Муканну и мидийца Мазьяра. Хуррамиты понимали суть истории как борьбу Добра и Зла, Света и Тьмы. Неравенство, насилие, невежество, угнетение порождены темным началом, и хуррамиты призывали к решительной борьбе с несправедливостью, корень которой идеологи движения видели в праве на владение землей.
– Земля создана Всевышним и не может принадлежать смертному, – с неистовым фанатизмом провозглашал Ибадулла. – Только свободное совместное владение землей, только крестьянские общины угодны Всевышнему! Освободив сельских и городских тружеников от власти угнетателей, от эмирских податей, мы построим новое государство, основанное на равенстве! Те, кто не трудятся, не достойны называться человеком, даже ошейник собаки выше их золотой короны. Человек обязан служить обществу, уподобляясь мылу, которое, уничтожаясь само, приносит пользу людям. Поэтому мы признаем лишь Единого Творца, обещавшего нам лучшую жизнь и свободу, – закончил колдун-проповедник. – Взгляни, мы называем Его – Аллах, фаластынские народы – Элох, хастанцы – Аствац, рыссы и прочие – по-своему, и тем не менее Он не в обиде на нас и щедро дарует свои милости.
Внимательно посмотрев на ставшего задумчивым волшебника, Горуглу поинтересовался, согласен ли Гандыпаша с идеями хуррамитов. Гирканец вынужден был признать, что доводы звучат убедительно, и к тому же почти то же самое говорит его отец Друид Хашбази…
– Твой отец – умнейший человек, – подняв большой палец, сказал Ибадулла. – Он – великий зодчий. Я работал с ним, когда строили мост через Урах.
Потом атаман предложил гостю поглядеть на его коллекцию доспехов. Когда они остались одни в шатре, Горуглу сказал:
– Никаких коллекций я, конечно, с собой в поход не беру. Просто надо было потолковать с глазу на глаз.
– Я так и понял. Нам нужно будет поддерживать постоянную связь.
– Правильно. Мой Ибадулла умеет разговаривать через огонь.
– Отлично! Передай ему вот это. – Сумукдиар протянул атаману маленький полупрозрачный шарик. – Здесь частичка моего говве-а-джаду. Если положить его в светильник…
Усмехнувшись, Горуглу сделал жест, показывая, что не нуждается в долгих объяснениях. Потом поинтересовался, можно ли надеяться на помощь от соседних держав.
– Смотря для чего тебе нужна помощь и что ты предложишь взамен, – усмехнулся джадугяр. – Вернее, против кого нужна тебе помощь.
– У нас три проблемы, – хмуро сказал Горуглу. – Первая – братоубийственные стычки с Хатанией, вторая – эмир и подонки из Черного Храма, а третья – сюэни. Кто поможет нам – Рысь или Парфия?
Сумукдиар был восхищен четкостью мыслей и здравостью суждений знаменитого разбойника. Малограмотный сын простого коневода, а как точно ухватил главное! Гирканец вдруг почувствовал, что ему очень легко разговаривать с этим могучим воином. Благодаря своему природному уму Горуглу легко постигал сложные хитросплетения региональной политики, тогда как многим образованным и родовитым персонам понимание этих проблем приходилось чуть ли не с боем вколачивать. С казенной части.
– Парфия ослаблена и не в состоянии помочь, Месопотамия слишком далеко и тоже слаба, – сказал Сумук. – Рысь готова поддержать нас, но мы должны начать сами и показать, что за нами стоит сила и симпатии немалой части народа.
Впрочем, будучи человеком честным, Сумук коротко рассказал про разброд, случившийся между рысскими князьями. Горуглу принял это как должное.
– Правители во все века грызлись, если не было над ними крепкой руки. Вот побьют их пару раз как следует – сразу помирятся и подчинятся сильному владыке вроде Джуга-Шаха, – и он продолжил без перехода: – У меня пять тысяч воинов. Чтобы собрать их со всего Средиморья, понадобится неделя, не больше.
– Думаю, Гирканский полк пойдет за мной, – медленно проговорил Сумук. – И Мидийский тоже. Это еще четыре тысячи всадников и столько же пехотинцев. Кроме того, питомник драконов и школа ифритов да дюжина-другая колдунов и чародеев, которые не станут мне перечить… А также гирканские дворяне, многие из которых командуют армейскими частями, и плюс племенные отряды, которые почитают своего вождя Бахрама Муканну…
Подсчитав силы, они не без удивления обнаружили, что могут рассчитывать на два-три десятка тысяч сабель. Джадугяр даже немного удивился – он и надеяться не мог на столь солидное войско.
– Главное, – провозгласил атаман, – накрыть первым же ударом Черный Храм. И выпытать у этих извергов, куда тянутся нити предательства… Паша, подбери толковых командиров и составь план, в какие города вокруг Акабы следует заблаговременно ввести наши войска. Аргадан и Арзуан я возьму на себя.
Встретить друга да еще единомышленника – всегда радость. Широко улыбаясь, агабек сказал, что именно этим он и собирался заняться, когда наступит срок. Горуглу быстро поинтересовался, скоро ли этот срок наступит. Скоро, заверил его волшебник, в последние дни все только и говорят о необходимости свергнуть эмира, истребить магрибских наймитов и снести до самого фундамента святилища кровавых культов. Атаман краснознаменных, однако, вовсе не обрадовался этому известию и заметил не без тревоги в голосе:
– Если много желающих, в толкотне можно затоптать друг дружку.
Несомненно, Горуглу был прав, но тут уж ни он, ни Сумукдиар ничего поделать не могли. Они обсудили еще кое-какие мелочи, затем попрощались, и джадугяр собрался уходить, но вдруг командир повстанцев сказал неуверенно:
– Послушай, ты посвящен в тайны потусторонних сил и, быть может, сумеешь прояснить загадку моего рождения.
Волшебник недоуменно поднял брови, но следующий вопрос окончательно поразил его. Атаман осведомился, знает ли уважаемый агабек Ганлы, почему он, Горуглу, получил такое имя.
Осторожно – как бы не обидеть собеседника – Сумукдиар предположил, что имя кроет в себе двойной смысл: «сын слепого» и «сын могилы». В Средиморье было принято считать, что много лет назад нукеры эмирского марзабана выкололи глаза отцу Горуглу, и тогда юноша поклялся отомстить за это злодеяние.
– Неверно, – вздохнул помрачневший атаман. – Отца не ослепили, а просто убили. И отца, и мать, и всю нашу деревню. Мирных крестьян истребили за то, что мои земляки не сумели выплатить в срок грабительскую подать «харадж» – половину урожая… – Он скрипнул зубами. – А меня тогда еще и на свете не было, я был в материнской утробе… Потом эти убийцы покидали все трупы в яму и присыпали землей – там, в могиле, я и родился…
– Странно, – прошептал Сумук.
– Да, немного приятного… Однако некая сверхъестественная сила спасла меня и перенесла в дом дальних родичей. Ибадулла уверяет: мол, это сделали дэвы из Талывердинской пещеры, но… – Горуглу шумно перевел дыхание. – Но почему дэвы спасли меня? Ведь дэвы служат темным силам, как и убийцы моего отца. Почему же они помогли мне, а не своим союзникам?
Ответить было непросто, но джадугяр предположил, что дэвы могли действовать, так сказать, из вредности: раз двуногие смертные кого-то убивают, значит, нужно помешать. Дэвы вообще не слишком разбираются в людских делах, а Талывердинские вдобавок упрямы до глупости. И к тому же многие дэвы сохранили верность Анхра-Майнъю, тогда как слуги эмира могли служить Иблису, которого дэвы откровенно не любят.
– Точно! – воскликнул Горуглу. – Убийцами командовал прислужник Иблиса – некто Абуфалос.
– Гара Пейгамбар? – поразился Сумук.
Теперь настал черед удивляться атаману:
– Абуфалос и Гара Пейгамбар – одна и та же тварь?! – Он яростно схватился за саблю. – Ну теперь я расчленю эту гадину с десятикратным наслаждением!
– С превеликой неохотой уступаю тебе это удовольствие, – хохотнул Сумукдиар. – Ну до встречи…
Свернув лагерь, разбойники ускакали к западу. Сумук произнес подобающие заклинания, чтобы его спутники забыли о встрече с Горуглу. Затем он подбросил в воздух одну из магрибских стрел, и та медленно полетела к своему прежнему владельцу. Теперь тот, кто найдет убитого Нухбалу, обнаружит в его колчане это доказательство связи мага-алверчи с темными силами.
– Поехали, – лениво сказал агабек, покончив с неотложными делами. – Порезвились, отдохнули – пора и по домам.
– А где этот жирный кастрат из военного ведомства? – брезгливо поинтересовалась Удака.
Они покричали немного, однако Нухбала почему-то не отзывался, а ждать его слишком долго ни у кого не оказалось желания. Оставляя позади огненный диск заходящего солнца, кавалькада неторопливо потянулась вдоль берега в сторону Акабы. Ехали молча – все были измотаны бурными развлечениями, долгой дорогой и летним зноем. Слабый ветерок, дувший с моря, не очень-то освежал.
– Все-таки подумай, о чем я тебе говорил, – сказал вдруг Гасанбек. – С этой нечистью пора кончать.
Сумукдиар кивнул, но промолчал. Полудетские игры в заговор, нечистоплотные интриги, тайный дележ еще не взятой власти порядком ему наскучили. Серьезные дела можно делать лишь с серьезными людьми.
Он уныло махнул рукой и снова применил волшебство перстня. Говве-а-джаду перенесла их через четыре дюжины верст, сократив путь на много часов. Теперь они очутились неподалеку от города, возле высокой отвесной скалы, украшенной древними письменами.
Клинопись Маг-Манны, изысканная вязь арабистанских иероглифов, варварские буквы хозар, полустершиеся ритуальные изображения людей и животных, оставшиеся от вовсе незапамятных времен, когда здесь жили какие-то полудикие племена. А поближе к вершине скалы в камень врезалась четкая надпись на ромейском языке:
ЗДЕСЬ БЫЛ XIX НЕПОБЕДИМЫЙ ЛЕГИОН
Грустные мысли будили эти слова. Что делали здесь легионеры, зачем и ради чего шли они через чужие земли, пробиваясь сквозь орды аборигенов, не сделавших им ничего плохого? А ведь шли они, оставляя позади себя тысячи смертей. Столько страданий, столько крови – и ради чего? История не сохранила имен этих солдат, в веках растаяло даже имя командира, который привел легион на безлюдный берег, чтобы на следующий день быть раздавленным напором парфянской конницы.
Столько мучений, а в итоге – лишь буквы на камне Не символ ли это тщетности человеческих стремлений? Люди живут, любят, ненавидят, убивают, богатеют или разоряются, воспитывают детей, постигают тайны природы, совершают подвиги, а в конце концов навечно исчезают не только с лица земли, но даже из мыслей потомков. Остаются в памяти лишь имена тех, кого почему-то называют героями – уж не потому ли, что они успели убить большее количество себе подобных? Нет, надолго сохраняются в памяти лишь дела, изменившие судьбу мира. Остается добро, которое человек сделал для окружавших его людей, – будь то построенный дом, посаженный сад или написанная книга… Но многие ли оказались способны сотворить доброе дело?
Возле городских ворот их встретил конный отряд во главе с обеспокоенным Шамшиададом.
– Хвала Атару и Ахурамазде, вы невредимы! – вскричал сарханг Тайной Стражи. – Разбойники вас не тронули!
– А чего нам сделается? – осведомился спесивый Гасанбек. – Меня сам Горуглу боится, за сотню верст стороной объезжает!
Шамши замахал руками, утер с лица обильно струившийся пот и поведал, что часа полтора назад патруль мухабарата обнаружил в горах труп мага Нухбалы, убитого разбойничьей стрелой. К тому же имеются веские улики, подтверждающие, что Нухбала был связан с лазутчиками Магриба и замышлял какое-то злодейство при помощи заколдованного оружия. Уль-Хусейн уже доложил об этом эмиру, тот рассвирепел и сместил с доходных должностей нескольких родичей Нухбалы. В настоящее время остальные кланы ведут грызню за освободившиеся местечки.
– Я всегда говорил, что эти сынки воров и взяточников – все до единого предатели, которых надо вешать, – назидательно напомнил Сумукдиар. – Получше надо кадры подбирать. Как говаривал Джута, кадры решают все.
Сарханг бессильно развел руками, а доблестные охотники въехали в Акабу через крепостные ворота. Неожиданно Фаранах укоризненно сказал Гасанбеку:
– Зря ты так лихо говоришь насчет Горуглу. Этот парень – отличный воин. И к тому же сражался в отряде моего отца. А папаша дурачков не держал.
Глава 10
ВРАГ ИЗ ЛЕГЕНДЫ
Этого звереныша Сумукдиар вывел, приложив все свое искусство и скрестив лучших драконов самых сильных пород. Из полутора дюжин яиц той серии вылупилось лишь семь жалобно пищащих тварей, причем четверо подохли, не прожив и месяца, а еще двое выросли совсем хлипкими и годились разве что телеги волоком таскать. Зато последний, получивший имя Пятнистый, оказался настолько удачным экземпляром, что окупал с избытком все старания. Гигант в десять шагов длины, с могучими крыльями, прочнейшей чешуей и огромными мощными зубами. Вдобавок он плевал огнем чуть ли не на сотню шагов, а по скорости полета и выносливости превосходил, несмотря на молодость, самых матерых самцов золотистой породы.
Накануне Сумук впервые поднял в воздух оседланного Пятнистого и остался вполне доволен своим творением. Молодой драконыш, неведомым чутьем признав хозяина, беспрекословно повиновался поводьям. Они быстро добрались до парфянской границы, порезвились, маневрируя между заснеженными пиками вершин Южного Гирдымана, и вернулись домой, весьма довольные разминкой и друг другом. Сегодня им предстоял неблизкий путь в Боспорское царство, но Сумукдиар был уверен, что Пятнистый долетит на одном дыхании.
Увидев волшебника, дракон радостно зарычал и принялся громко хлопать крыльями.
– Красавец ты мой, – растаял от умиления агабек. – Любишь хозяина? – Он ласково похлопал зверя по бронированной шее. – Ничего, малыш, подрастешь немного – лучшие золотистые и рубиновые самки твоими будут.
Пятнистый – точь-в-точь большой котенок – повалился на бок и, довольно урча, потерся громадной башкой о бедро человека. От таких нежностей Сумукдиар пошатнулся.
– Полегче, зверюга, – забеспокоился Друид Хашбази. – Уронишь моего ребенка – на бастурму порежу.
Отца дракон тоже знал и слушался – ведь именно старый повелитель Ганлыбеля кормил и нянчил Пятнистого, пока Сумук занимался войнами, охотой, женщинами, колдовством и придворными интригами. Так что неизвестно еще, кому из двух хозяев он подчинится с большим рвением.
Друид и Сумук разместили груз, устроились в седлах, и Пятнистый отправился в полет. Отец возобновил традиционную агитацию насчет надобности жениться, сын вяло поддакивал. За унылой беседой время минуло незаметно, и путешественники даже удивились, когда внизу неожиданно показались Арзуанские горы.
Война разгорелась не на шутку. Войско Улурзы Рахима штурмовало крепостную стену, осажденные умело отбивались, деловито посылая в нападавших меткие стрелы, копья и дротики, а также поливая лезущих по лестницам сарвазов кипящей смолой, горящей серой, а то и просто нечистотами. С обеих сторон работали катапульты, полыхали пламенем ифриты, драконы и пожары.
Когда Пятнистый начал удаляться от места сражения, Сумукдиару показалось, что хастанцы предприняли вылазку, отбросив атарпаданскую пехоту. «Самое время ударить им во фланг кавалерией», – подумал волшебник. Однако Улурза Рахим по части военного дела был дуб дубом, а потому промедлил, упустив удобный момент. Затем форты Арзуана скрылись за горами, и гирканец так и не узнал, чем кончился сегодняшний бой.
– Неужели эта крепость действительно неприступна? – подивился отец.
– Слушай, нет в военной науке таких понятий: «неприступная крепость», «непобедимая армия», «невозможный маневр», – отмахнулся Сумук. – Просто Рахим – тупая скотина. Он привык убивать и грабить безоружных горожан, а в нормальном бою неизменно бывает бит.
– Нашли себе развлечение, идиоты. – Друид сплюнул, целясь мимо драконьего бока. – Будто никаких других дел у них дома нет. Нет, истинно тебе говорю: Ахурамазда сотворил род людской не из божественной глины, но из обезьяннего помета. Причем атарпаданцы и хастанцы произошли от одной и той же обезьяны!
– Со всем готов согласиться, кроме одного, – усмехнулся Сумукдиар. – Разве людей создал Ахурамазда? По-моему, это сделал более древний бог – то ли Крон, то ли сам Уран.
Они поспорили немного, вспоминая античные предания, и пришли к выводу, что Создателем был все-таки Уран. Тот самый бог Отец, который известен в Хиндустане как Брахма, в Рыси – Род, а в Фаластыне – Эл, или Элох, или Элохим.
Так, непринужденно обсуждая высочайшие материи, они пролетели над Колхидой, пересекли Понт Эвксинский, он же Сарматское море, и перед ними открылось изумительное по красоте побережье – Скифский полуостров, страна Боспория. Лазурное море, золотистый песок, розовые скалы, зелень рощ, пышные сады и нивы. Райская земля, благодатный край.
Сумукдиар покружил над Ладополем, столицей Боспории, отыскивая на окраине города резиденцию своего старшего брата. На обширном пространстве поместья, огороженном надежной каменной стеной, располагались двухэтажный особняк, небольшой парк, огороды, загоны для драконов и прочего скота, а также мастерские и склады. Арий Хашбази торговал оружием, и товар его был известен далеко за пределами полуострова.
Отца и брата Арий встретил на лужайке, куда приземлился дракон. Родственники обнимались, бурно радуясь встрече после долгой разлуки. На гостей смотрели как на вырвавшихся из адского пекла, не слишком доверяя рассказам о том, что война идет далеко от Акабы и Ганлыбеля. Сын и дочь Ария вцепились в деда и, всхлипывая, причитали, что не отпустят его обратно. Друид, умиленно прослезившись, бормотал:
– Выросли-то как, выше меня на две головы…
Арий негромко спросил Сумука:
– Вы просто так прилетели, в гости, или по делу?
– Есть дела, будет и серьезный разговор.
Брат указал потайным жестом на верблюдов, укрытых пестрыми попонами, и быков, запряженных в телеги. Караван этот, почти готовый в дорогу, стоял возле склада, и слуги грузили последние связки оружия. Арий продолжал, еще больше понизив голос:
– Тогда говори главное здесь. В доме гость сидит. Не враг, конечно, но лишнего ему знать не следует.
Кивнув, Сумукдиар выложил свои догадки насчет Молний Зевса и прочих предметов, которые надеялся добыть в подводном царстве.
– Куда тебе лезть под воду?! – рассвирепел старший брат. – Ты ведь плаваешь, как мой топор, даже еще хуже – у топора хоть рукоятка деревянная, наверх тянет… И вообще море враждебно твоим огненным силам! Сам этого не понимаешь, шакал ты горный?! – Он тяжело отдышался. – Ладно, есть у меня на примете одна морская ведьма – попрошу, чтоб помогла тебе.
Они вошли в дом, где Сумук не без удивления обнаружил еще одно знакомое лицо. На подушках развалился, прихлебывая чай, Сахадур-Мурза. При виде агабека сармат поднял брови, пытаясь вспомнить, потом все-таки вспомнил и приветливо помахал рукой, едва не расплескав при этом содержимое своей чашки.
– Тоже приехал оружие покупать? – спросил Сахадур-Мурза. – Правильно делаешь, у него хорошая оружий, одним мигом всех своя врага убьешь.
– Это мой родственник, – торопливо уточнил Арий.
Подвыпивший сармат совсем запутался и долго пытался разобраться, каким образом акабский паша может оказаться в родстве с хастанским купцом-оружейником. Братья, невесело посмеиваясь, объясняли: дескать, все люди доводятся друг дружке родичами, а вражда меж племенами разжигается Силами Зла. Сахадур-Мурза, соглашаясь, закивал головой и сказал:
– Мы тоже война не хотим. Зачем война, зачем убивать? В степи места много, всем хватит. Если сюэни не придут…
– Сюэни придут, можешь не сомневаться, – твердо сказал Сумук. – С проклятой Ордой хочешь – не хочешь, а придется драться. Вот мы и думаем, как бы все рати в один кулак собрать. Помнишь, в Турове об этом говорили?
Хищный взгляд степняка, внезапно утратив миролюбивость, жестко уколол джадугяра. Сарматский хан сказал, повысив голос и покачивая головой:
– Сахадур все помнит. Сахадур помнит, как Ползун и Охрим звал вместе воевать, а Ефимбор и Чорносвит «нет» говорила. И еще Сахадур другое помнит: как кой-кого оставляла про важный дело толковать, а Сахадуру сказала, что Княжий Вече кончался! Ползун остался, Веромир остался, даже гирканец остался, а почему сармат не остался? Сармат рыссу всегда друг был – почему без меня главный вещи говорил? Может, Ползун Сахадуру не верит, может, Охрим думает, что Сахадур с Тангри-Ханом дружба хочет? Только дурак так думает! Ты скажи Ползуну, скажи Веромиру, что Сахадур готов против Орды целый степь поднять, только у Сахадура оружие мало. Ты скажи им, Ганлы-паша, они мне не верят, тебе верят.
Арий торопливо заверил, что продал сарматам самое лучшее оружие, какое у него было, а через месяц подготовит новую партию отличнейшего товара – еще на две тысячи воинов. Хан мрачно огрызнулся, что этого мало – «травинка в степи», – нужно в двадцать раз больше, а такие количества мечей, доспехов и копий можно получить только из бездонных арсеналов Царедара и Древлеборска.
– Думаю, они не хотели тебя обидеть, – убеждал сармата Сумук. – Охрим и Ваньша в тебе не сомневаются и оружие дать готовы – о том на Вече разговор был.
– Я тебя не виню, – сказал Сахадур, подобрев. – И Охрима не виню. Это Тайный Приказ интрига плетет. Они там все сильно-сильно хитрый, своя тень боятся.
Тут слуги приволокли блюда с едой, кувшины с питьем и бочонки с другим питьем – покрепче. Хозяин, чтобы изменить неприятное течение беседы, поспешил поднять кубок за встречу, потом за родителей, за великих пращуров, за торжество Сил Света и Добра. Сармат подобрел окончательно и начал вспоминать, как они рубили кушанских басмачей. Сумук поддакивал, уточняя малозначительные детали, и упомянул между делом, мол, видел недавно Шакала-Амади. Рассказ об этой встрече Сахадур выслушал с нескрываемым интересом и прокомментировал злорадно:
– Поделом ему! Сколько сил отнял у нас этот козел!
– Он уже раскаивается, – осклабившись, сообщил Сумук. – Обещает помочь, если будет война с Ордой.
– Кому нужен его подмога, – фыркнул Сахадур. – Пусть лучше Ефимбор не мешает.
– Думаешь, будет мешать?
– Зачем думать – точно знаю…
И хан поведал, что в тот день, как только завершилось Вече, подкатился к нему Гаврюха, воевода тигропольский, и посулил много-много золота, если степняки станут на сторону Ефимбора и Чорносвита. Сахадур прикинулся дурачком, будто не понимает, о чем речь, и Гаврюха подробно выболтал все: древлеборская и тигропольская дружины готовятся разгромить внезапным ударом войско Царедара и Змиева. После этого Ефимбор станет царем Белой Рыси, а Чорносвит – великим гетьманом Будинии.
– …а потом, конечно, Тангри-Хан возьмет без боя и рысь, и Будинию, – закончил сармат.
– Ты сообщил об этой измене Ползуну или Светобору? – спросил помрачневший гирканец.
– Она мне не верит, а моя ему помогай?! – обидчиво окрысился Сахадур.
Сумук долго убеждал его забыть не со зла нанесенную обиду, особенно напирая на то, что Тангри-Хан, когда завоюет сарматские степи, не станет разбираться, сильно ли дружен хан с князьями или нет, – Тангри-Хан всех под топор пустит. В конце концов хан пообещал отправить гонца с этим известием в Царедар.
– И в Белоярск, – уточнил агабек.
– Ладно! – Сахадур махнул рукой. – Ты другой мне говори. Как моя будет воевать Орду, если нету волшебного сила? Мало-мало шамана– в степи есть, а волшебная меч нету, волшебный одежда нету, дракона совсем мало-мало…
Накануне Сумук впервые поднял в воздух оседланного Пятнистого и остался вполне доволен своим творением. Молодой драконыш, неведомым чутьем признав хозяина, беспрекословно повиновался поводьям. Они быстро добрались до парфянской границы, порезвились, маневрируя между заснеженными пиками вершин Южного Гирдымана, и вернулись домой, весьма довольные разминкой и друг другом. Сегодня им предстоял неблизкий путь в Боспорское царство, но Сумукдиар был уверен, что Пятнистый долетит на одном дыхании.
Увидев волшебника, дракон радостно зарычал и принялся громко хлопать крыльями.
– Красавец ты мой, – растаял от умиления агабек. – Любишь хозяина? – Он ласково похлопал зверя по бронированной шее. – Ничего, малыш, подрастешь немного – лучшие золотистые и рубиновые самки твоими будут.
Пятнистый – точь-в-точь большой котенок – повалился на бок и, довольно урча, потерся громадной башкой о бедро человека. От таких нежностей Сумукдиар пошатнулся.
– Полегче, зверюга, – забеспокоился Друид Хашбази. – Уронишь моего ребенка – на бастурму порежу.
Отца дракон тоже знал и слушался – ведь именно старый повелитель Ганлыбеля кормил и нянчил Пятнистого, пока Сумук занимался войнами, охотой, женщинами, колдовством и придворными интригами. Так что неизвестно еще, кому из двух хозяев он подчинится с большим рвением.
Друид и Сумук разместили груз, устроились в седлах, и Пятнистый отправился в полет. Отец возобновил традиционную агитацию насчет надобности жениться, сын вяло поддакивал. За унылой беседой время минуло незаметно, и путешественники даже удивились, когда внизу неожиданно показались Арзуанские горы.
Война разгорелась не на шутку. Войско Улурзы Рахима штурмовало крепостную стену, осажденные умело отбивались, деловито посылая в нападавших меткие стрелы, копья и дротики, а также поливая лезущих по лестницам сарвазов кипящей смолой, горящей серой, а то и просто нечистотами. С обеих сторон работали катапульты, полыхали пламенем ифриты, драконы и пожары.
Когда Пятнистый начал удаляться от места сражения, Сумукдиару показалось, что хастанцы предприняли вылазку, отбросив атарпаданскую пехоту. «Самое время ударить им во фланг кавалерией», – подумал волшебник. Однако Улурза Рахим по части военного дела был дуб дубом, а потому промедлил, упустив удобный момент. Затем форты Арзуана скрылись за горами, и гирканец так и не узнал, чем кончился сегодняшний бой.
– Неужели эта крепость действительно неприступна? – подивился отец.
– Слушай, нет в военной науке таких понятий: «неприступная крепость», «непобедимая армия», «невозможный маневр», – отмахнулся Сумук. – Просто Рахим – тупая скотина. Он привык убивать и грабить безоружных горожан, а в нормальном бою неизменно бывает бит.
– Нашли себе развлечение, идиоты. – Друид сплюнул, целясь мимо драконьего бока. – Будто никаких других дел у них дома нет. Нет, истинно тебе говорю: Ахурамазда сотворил род людской не из божественной глины, но из обезьяннего помета. Причем атарпаданцы и хастанцы произошли от одной и той же обезьяны!
– Со всем готов согласиться, кроме одного, – усмехнулся Сумукдиар. – Разве людей создал Ахурамазда? По-моему, это сделал более древний бог – то ли Крон, то ли сам Уран.
Они поспорили немного, вспоминая античные предания, и пришли к выводу, что Создателем был все-таки Уран. Тот самый бог Отец, который известен в Хиндустане как Брахма, в Рыси – Род, а в Фаластыне – Эл, или Элох, или Элохим.
Так, непринужденно обсуждая высочайшие материи, они пролетели над Колхидой, пересекли Понт Эвксинский, он же Сарматское море, и перед ними открылось изумительное по красоте побережье – Скифский полуостров, страна Боспория. Лазурное море, золотистый песок, розовые скалы, зелень рощ, пышные сады и нивы. Райская земля, благодатный край.
Сумукдиар покружил над Ладополем, столицей Боспории, отыскивая на окраине города резиденцию своего старшего брата. На обширном пространстве поместья, огороженном надежной каменной стеной, располагались двухэтажный особняк, небольшой парк, огороды, загоны для драконов и прочего скота, а также мастерские и склады. Арий Хашбази торговал оружием, и товар его был известен далеко за пределами полуострова.
Отца и брата Арий встретил на лужайке, куда приземлился дракон. Родственники обнимались, бурно радуясь встрече после долгой разлуки. На гостей смотрели как на вырвавшихся из адского пекла, не слишком доверяя рассказам о том, что война идет далеко от Акабы и Ганлыбеля. Сын и дочь Ария вцепились в деда и, всхлипывая, причитали, что не отпустят его обратно. Друид, умиленно прослезившись, бормотал:
– Выросли-то как, выше меня на две головы…
Арий негромко спросил Сумука:
– Вы просто так прилетели, в гости, или по делу?
– Есть дела, будет и серьезный разговор.
Брат указал потайным жестом на верблюдов, укрытых пестрыми попонами, и быков, запряженных в телеги. Караван этот, почти готовый в дорогу, стоял возле склада, и слуги грузили последние связки оружия. Арий продолжал, еще больше понизив голос:
– Тогда говори главное здесь. В доме гость сидит. Не враг, конечно, но лишнего ему знать не следует.
Кивнув, Сумукдиар выложил свои догадки насчет Молний Зевса и прочих предметов, которые надеялся добыть в подводном царстве.
– Куда тебе лезть под воду?! – рассвирепел старший брат. – Ты ведь плаваешь, как мой топор, даже еще хуже – у топора хоть рукоятка деревянная, наверх тянет… И вообще море враждебно твоим огненным силам! Сам этого не понимаешь, шакал ты горный?! – Он тяжело отдышался. – Ладно, есть у меня на примете одна морская ведьма – попрошу, чтоб помогла тебе.
Они вошли в дом, где Сумук не без удивления обнаружил еще одно знакомое лицо. На подушках развалился, прихлебывая чай, Сахадур-Мурза. При виде агабека сармат поднял брови, пытаясь вспомнить, потом все-таки вспомнил и приветливо помахал рукой, едва не расплескав при этом содержимое своей чашки.
– Тоже приехал оружие покупать? – спросил Сахадур-Мурза. – Правильно делаешь, у него хорошая оружий, одним мигом всех своя врага убьешь.
– Это мой родственник, – торопливо уточнил Арий.
Подвыпивший сармат совсем запутался и долго пытался разобраться, каким образом акабский паша может оказаться в родстве с хастанским купцом-оружейником. Братья, невесело посмеиваясь, объясняли: дескать, все люди доводятся друг дружке родичами, а вражда меж племенами разжигается Силами Зла. Сахадур-Мурза, соглашаясь, закивал головой и сказал:
– Мы тоже война не хотим. Зачем война, зачем убивать? В степи места много, всем хватит. Если сюэни не придут…
– Сюэни придут, можешь не сомневаться, – твердо сказал Сумук. – С проклятой Ордой хочешь – не хочешь, а придется драться. Вот мы и думаем, как бы все рати в один кулак собрать. Помнишь, в Турове об этом говорили?
Хищный взгляд степняка, внезапно утратив миролюбивость, жестко уколол джадугяра. Сарматский хан сказал, повысив голос и покачивая головой:
– Сахадур все помнит. Сахадур помнит, как Ползун и Охрим звал вместе воевать, а Ефимбор и Чорносвит «нет» говорила. И еще Сахадур другое помнит: как кой-кого оставляла про важный дело толковать, а Сахадуру сказала, что Княжий Вече кончался! Ползун остался, Веромир остался, даже гирканец остался, а почему сармат не остался? Сармат рыссу всегда друг был – почему без меня главный вещи говорил? Может, Ползун Сахадуру не верит, может, Охрим думает, что Сахадур с Тангри-Ханом дружба хочет? Только дурак так думает! Ты скажи Ползуну, скажи Веромиру, что Сахадур готов против Орды целый степь поднять, только у Сахадура оружие мало. Ты скажи им, Ганлы-паша, они мне не верят, тебе верят.
Арий торопливо заверил, что продал сарматам самое лучшее оружие, какое у него было, а через месяц подготовит новую партию отличнейшего товара – еще на две тысячи воинов. Хан мрачно огрызнулся, что этого мало – «травинка в степи», – нужно в двадцать раз больше, а такие количества мечей, доспехов и копий можно получить только из бездонных арсеналов Царедара и Древлеборска.
– Думаю, они не хотели тебя обидеть, – убеждал сармата Сумук. – Охрим и Ваньша в тебе не сомневаются и оружие дать готовы – о том на Вече разговор был.
– Я тебя не виню, – сказал Сахадур, подобрев. – И Охрима не виню. Это Тайный Приказ интрига плетет. Они там все сильно-сильно хитрый, своя тень боятся.
Тут слуги приволокли блюда с едой, кувшины с питьем и бочонки с другим питьем – покрепче. Хозяин, чтобы изменить неприятное течение беседы, поспешил поднять кубок за встречу, потом за родителей, за великих пращуров, за торжество Сил Света и Добра. Сармат подобрел окончательно и начал вспоминать, как они рубили кушанских басмачей. Сумук поддакивал, уточняя малозначительные детали, и упомянул между делом, мол, видел недавно Шакала-Амади. Рассказ об этой встрече Сахадур выслушал с нескрываемым интересом и прокомментировал злорадно:
– Поделом ему! Сколько сил отнял у нас этот козел!
– Он уже раскаивается, – осклабившись, сообщил Сумук. – Обещает помочь, если будет война с Ордой.
– Кому нужен его подмога, – фыркнул Сахадур. – Пусть лучше Ефимбор не мешает.
– Думаешь, будет мешать?
– Зачем думать – точно знаю…
И хан поведал, что в тот день, как только завершилось Вече, подкатился к нему Гаврюха, воевода тигропольский, и посулил много-много золота, если степняки станут на сторону Ефимбора и Чорносвита. Сахадур прикинулся дурачком, будто не понимает, о чем речь, и Гаврюха подробно выболтал все: древлеборская и тигропольская дружины готовятся разгромить внезапным ударом войско Царедара и Змиева. После этого Ефимбор станет царем Белой Рыси, а Чорносвит – великим гетьманом Будинии.
– …а потом, конечно, Тангри-Хан возьмет без боя и рысь, и Будинию, – закончил сармат.
– Ты сообщил об этой измене Ползуну или Светобору? – спросил помрачневший гирканец.
– Она мне не верит, а моя ему помогай?! – обидчиво окрысился Сахадур.
Сумук долго убеждал его забыть не со зла нанесенную обиду, особенно напирая на то, что Тангри-Хан, когда завоюет сарматские степи, не станет разбираться, сильно ли дружен хан с князьями или нет, – Тангри-Хан всех под топор пустит. В конце концов хан пообещал отправить гонца с этим известием в Царедар.
– И в Белоярск, – уточнил агабек.
– Ладно! – Сахадур махнул рукой. – Ты другой мне говори. Как моя будет воевать Орду, если нету волшебного сила? Мало-мало шамана– в степи есть, а волшебная меч нету, волшебный одежда нету, дракона совсем мало-мало…