Страница:
Константин Мзареулов
Зачарованный мир
Глава 1
РУИНЫ ОТЕЧЕСТВА
Несмотря на частые ураганы, с начала лета эти места не знали дождя, земля рассохлась, и каждый удар копыт взметал облачко удушливой желтой пыли, а сегодня пыли поднималось особенно много. По разбитой грунтовой дороге, извивавшейся среди прибрежных барханов, мимо изъеденных временем скал, мимо развалин парфянских поселений, сожженных магрибцами в позапрошлом столетии, мимо обрушившихся стен арабистанских крепостей, разгромленных хозарами в начале века нынешнего, мимо невообразимо древних руин, пропитанных чудовищной магией неведомых народов прошлых эпох, мимо чахлых полей и глинобитных хижин двигалась кавалерийская колонна – Гирканский полк возвращался с братоубийственной войны. Позади оставался долгий путь, уже показались горы, за которыми раскинулся Тахтабад, и лица воинов сияли счастливыми усталыми улыбками. Солдаты вполголоса переговаривались, радостно предвкушая скорую встречу с родными, но выражать свои чувства громче не решались, опасаясь потревожить задумчивое молчание мрачной фигуры, возглавлявшей полковую колонну.
Человек в серебристой чалме и алом плаще, накинутом поверх доспеха, ехал впереди всех на сером в яблоках жеребце по имени Алман, опережая на три конных корпуса даже командира полка сарханга Нимдада и остальных старших офицеров. Сумукдиар не занимал каких-либо постов в военной иерархии Атарпаданского Эмирата, однако по праву считался одним из лучших мастеров ратного дела, и потому, когда войско хастанцев перешло границу, намереваясь прорваться в Арзуан, встревоженный назирхекмандар без колебаний поручил ему возглавить брошенную навстречу врагу армию. Победа была достигнута столь быстро и столь малой кровью, что всем стало ясно: правители в Акабе не ошиблись, остановив свой выбор на этом человеке. Впрочем, многие искренне и не без оснований сомневались, является ли он человеком в подлинном смысле этого слова – слишком уж тесно Кровавый Паша был связан с силами, выходящими за пределы людского разумения.
Ужасающие слухи о его сверхъестественном могуществе проникли в каждый уголок Средиморья и докатились даже до северных фьордов, скифских степей, заснеженных полей Великой Белой Рыси и даже до франкских земель. Сын хозяина замка Ганлыбель, агабек Сумукдиар Хашбази Ганлы, был джадугяром – могущественным волшебником, третьим по силе среди чародеев Атарпадана. Посвященный в раннем детстве великому Ахурамазде, богу Света и Добра, Сумукдиар неожиданно для обучавших его жрецов превратился в демона воинствующей справедливости и предпочитал служить силам добра наиболее прямолинейным способом – сражаясь со Злом. Поскольку земные владыки из числа простых смертных всегда не жаловали столь непокорных и своевольных волшебников, молодой агабек Хашбази не был приближен ко двору. Убить его, конечно, не пытались, ибо печальный опыт неосмотрительных монархов прошлого многому научил нынешних повелителей, а потому Сумукдиара попросту предоставили самому себе, обращаясь к нему за помощью лишь в самые трудные времена. Недруги действовали исподтишка, распуская грязные сплетни, будто наследник Ганлыбельских владений не то продался языческим магам-волхвам Белой Рыси, не то спутался с парфянскими чернокнижниками, не то – как ни странно, кто-то верил в такую заведомую галиматью – даже содействует втайне темным колдунам Магриба.
Отвечать клеветникам самолюбивый джадугяр считал ниже собственного достоинства, а вместо этого еще ревностнее служил Ахурамазде, чтобы делами, а не словами побороть козни недоброжелателей. Много времени он проводил за манускриптами, вобравшими тайны древних знаний, и почти не покидал пределов Эмирата, лишь изредка выезжая в соседние страны, чтобы повидаться с друзьями или родичами. Только однажды он сильно удивил земляков, когда сколотил конную сотню добровольцев из гирканских сорвиголов и присоединился к армии Белой Рыси, направленной в Черные Горы далекой Бактрии. Прослужив два года в гарнизоне Шайтанда, дьявольского города, он из рядовых сотников быстро превратился в минбаши, то есть тысяцкого, а затем воевода Охрим Огарыш пожаловал ему чин, соответствующий парфянскому званию сарханг, или командиру полка. Там, в Бактрии, Сумукдиар крепко подружился со многими рыссами – князьями, волхвами, офицерами и простыми ратниками – и возвратился в родные края, умудренный опытом и с расширенным кругозором…
Внезапно, стряхнув тягостные мысли о минувшем, Сумукдиар тронул уздечку, замедляя резвую иноходь своего коня, поравнялся с Нимдадом и негромко сказал:
– Вот что, брат, здесь наши пути разойдутся. Веди полк в город, а я поверну к себе в Ганлыбель.
– Вряд ли марзабан будет доволен, если вы не приедете вместе с нами, – неуверенно произнес командир гирканцев. – Он может счесть это оскорбительной непочтительностью. Нас ждут. Наверняка горожане подготовили пышную встречу – будет пир, веселье…
– Говоришь, марзабан Эльхан может обидеться? – Волшебник рассмеялся, и усиленный эхом его хохот был столь же мрачен, как и гримаса на лице. – Думаю, что правителя Тахтабада мое отсутствие только осчастливит Ты же знаешь, как сильно сатрапы не любят таких, как я… До встречи, Нимдад!
Он съехал с дороги, уступая следовавшим за ним всадникам, спрыгнул на землю и, держа за узду жеребца аланской породы, направился в сторону моря. Оба – конь и человек, – тяжело нагруженные оружием и припасами, проваливались с каждым шагом в перемешанный с ракушечными панцирями песок. Возле скалы, из-под которой сочилась родниковая струя, Сумукдиар жадно напился, наполнил водой бурдюки и, не дожидаясь, пока разгоряченный конь утолит жажду, медленно зашагал к линии прибоя.
Взбудораженное злым северным ветром Гирканское море бушевало. Увенчанные пенистыми гребешками тяжелые свинцово-серые волны яростно, словно обкурившиеся дурманящего зелья заморские наемники, атаковали берег, швыряя на песок лохматые обрывки водорослей, обломки древесины, оглушенных качкой осетров и севрюг. Освежившись прохладой соленых брызг, Сумукдиар стал возле черты, где угасал натиск набегающих валов, и подставил лицо густому ветру, вдыхая пьянящий аромат моря и с бессильным недоумением взирая на буйство вод.
Ему были подвластны многие силы как этого, так и потустороннего миров, но только не море – грозная бушующая стихия, неиссякающая бездонность магических энергий. Конечно, сконцентрировав свою говве-а-джаду, волшебную силу, Сумукдиар мог отогнать воду вдаль от берега или успокоить неистовство шторма, но даже его сверхъестественного могущества не хватило бы, чтобы долго противостоять своенравию морских демонов. В юности Сумукдиар не раз приходил в бешенство, сознавая собственное бессилие перед мощью бескрайних водных пространств. Однако, став старше и рассудительнее, он понял, что море ему не враждебно. Просто он, посвященный в таинства света, огня и молний, был слишком далек от понимания этой силы, а потому оказался не способен подчинять своей воле мрачную бездну, в глубинах которой беспомощно угасали и свет, и огонь. Чтобы повелевать бунтующим голубым простором, требовалась иная, чем у него, магия и совершенно иной, несравненно более мягкий склад души.
Сумукдиар лелеял надежду однажды встретиться и подружиться с волшебником, которому подвластно море – вдвоем они смогли бы покорить все силы природы. Но только за долгие годы он так и не нашел себе такого друга.
Где-то позади, пробившись сквозь рев урагана, послышалось ржание, но то был голос не его Алмана. Медленно повернув голову, агабек увидел, как с песчаного гребня, спотыкаясь, торопливо спускаются трое. Своих лошадей они оставили наверху, тогда как Алман, обеспокоенный появлением незнакомцев, припустил галопом к хозяину. Впрочем, незнакома эта троица была только коню, а Сумукдиар прекрасно их помнил и потому имел все основания для лютой неприязни к двоим из них. Местные помещики Суби, Удан и Шадад владели землями, окружавшими замок Ганлыбель. Три года назад, когда Сумукдиар отправился в Бактрию, Удан и Суби затеяли тяжбу с его родителями, и тогдашний марзабан присудил отобрать у семьи Хашбази две деревни, оставив агабеков без родовых владений…
– Привет тебе, прославленный джадугяр, – льстиво начал, подчеркнуто низко кланяясь, высокий худой старикашка Шадад. – Немыслимо передать словами, как счастливы мы видеть, что ты возвратился с войны живой, невредимый и увенчанный лаврами триумфатора, какие не снились даже величайшим из ромейских полководцев…
Двое других также отвесили земные поклоны и выразили молодому наследнику рода Хашбази Ганлы свои чрезмерные восторги по поводу его благополучного и, главное, исключительно своевременного возвращения. Не удостоив их ответом, Сумукдиар сел на коня и, глядя сверху вниз, процедил сквозь зубы:
– Я тоже рад встретить тебя, дядюшка Шадад. Хотя не могу сказать, что получаю удовольствие при виде этой пары вонючих шакалов. Судя по их подобострастным рожам, вам требуется помощь. Не так ли?
– Ты прав, дорогой, ты всегда был умным и догадливым мальчиком, – со вздохом признал Шадад. – Нужен чародей, причем очень сильный…
– Я спешу домой, не видел отца целых два месяца…. В горах живет какой-то колдун, обратитесь к нему.
Снова вздохнув, Шадад поведал, что деревенский колдун способен только чуть-чуть изменять погоду, лечить простолюдинов и другую скотину, а также предсказывать пол младенца. А тут творятся такие ужасные дела, что без Сумукдиара никак не обойтись.
– Когда-то вы, насмехаясь над моим отцом, говорили, что не нуждаетесь в услугах его сына. – В нем снова проснулся Кровавый Паша, пощекотавший шпорами бока Алмана, так что конь едва не наехал на проворно отпрянувших богатеев. – Помнится, тогда вы долго испражнялись ослоумием…
Вся троица дружно повалилась ничком, и Суби истошно завопил, ломая руки:
– Прости нас, господин, мы не ведали, что творили! Иблис и Анхра-Майнъю ослепили нас, лишили рассудка! Поверь: никогда впредь никто в нашей округе не осмелится произнести не то что дурного – даже неуважительного слова в адрес великих повелителей Ганлыбеля!
Удан, самый молодой из них, низкорослый и кривоногий, тоже взмолился, простирая руки к раскаленному небу:
– О агабек, спаси нас от злых чар! Ведь ты же поклялся всегда и всюду сражаться с силами Тьмы…
Дело принимало интересный оборот, и Сумукдиар, добавив холода в голос, равнодушно осведомился, что у них там стряслось. Поспешно оторвав колени от песка, землевладельцы окружили джадугяра и наперебой поведали о жутком чудовище, которое с недавних пор поселилось в озере, расположенном между деревней Шарур и рощей на берегу реки Сефидруд. Услышав эти названия, Сумукдиар снова рассвирепел: Шарур принадлежал еще родителям его. бабушки по материнской линии, но проклятый Суби отсудил это село у Хашбази. А трое вконец обезумевших от страха помещиков продолжали сулить несметные сокровища, если он сумеет избавить округу от безжалостного дэва.
– Вот что, – сказал Сумукдиар строгим голосом. – Вашего поганого золота мне не нужно, а вот те земли и деревни, которые принадлежали родам Хашбази и Ганлы, вы вернете непременно. Ты, Суби, вернешь, мне Шарур, а ты, Удан, вернешь село Ахал.
– Господин, деревня Турагундай тоже станет твоей, – заверил его Шадад. – Только избавь от страшилища.
– Клянитесь, – невозмутимо потребовал Сумукдиар.
От души наслаждаясь этим мигом торжества, он поднял свой магический жезл, и, когда помещики произносили ритуальные слова, изумруд на кончике жезла ярко вспыхнул.
– Марзабан Эльхан ждет тебя в Шаруре, – сообщил Суби. – Там же оформим все фирманы о возвращении тебе семейных владений. Только, умоляю, поспешим.
Подняв тучу мелкой въедливой пыли – хорошо хоть ветер быстро уносил прочь эту мерзость, – четыре всадника поскакали к деревне. Шумное в обычное время село сегодня словно вымерло – и богатые дома, и саманные лачуги были закрыты на все запоры, и ни одной живой души не видно было на кривых улочках.
Эльхан, наместник эмира, правивший Тахтабадом, обосновался в хоромах шарурского старосты. Во дворе, обнесенном высоким каменным забором, дежурили полсотни вооруженных копьями и саблями, основательно перепуганных солдат из отряда городской стражи. Кивнув их командиру, которого немного знал – парень был местным и вышел в юзбаши не без протекции агабеков Хашбази, – Сумукдиар вошел в дом. Увидев его, марзабан – немолодой, в меру тучный мужчина в дорогом, расшитом золотыми нитями халате, – бросился навстречу, распахнув объятия. Пришлось ответить тем же.
– А вы все пошли вон! – рявкнул Эльхан, покончив с предназначавшейся для публики церемонией теплой дружеской встречи. – Кому сказал – вон! Нам надо переговорить наедине!
– О великий, – пискнул Суби. – Мы передаем агабеку принадлежащие ему по закону владения.
– Да хоть баб своих ему передавайте! – заорал вконец рассвирепевший марзабан, хватаясь за эфес сабли. – Чтоб я вас больше не видел!
Соседи-помещики гурьбой кинулись вон и застряли в тесном проходе. Развеселившийся Сумукдиар пинками сапога помог им покинуть комнату и крикнул вслед, чтобы подготовили с помощью писаря – сами-то неграмотные – все необходимые бумаги. Затем он сел, скрестив ноги, на ковер и обратил взор на правителя.
– Ты не теряешься, – буркнул Эльхан. – Вы с отцом сильно злы на меня за то, что я отклонил ваше прошение?
– Довольно-таки. Догадываюсь, что ты преследовал нас без особого желания и рвения, но ты все-таки подчинился местным мракобесам.
– Время такое, – вздохнул марзабан. – Эти проклятые твари без конца давят на нас… И на эмира тоже, к твоему сведению. Мы слишком долго не решались противиться жрецам кровавого культа, надеясь, что они успокоятся. Мы закрывали глаза, когда они творили свои отвратительные ритуалы в капищах Анхра-Майнъю. Мы искренне рассчитывали, что они, расправившись с несчастными хастанцами, удовлетворят свою злобу, однако им нужна абсолютная власть, и темные силы продолжают наступать. Чудовище в озере пробуждено их магией.
– Расскажи подробнее.
Марзабан признался, что знает немного. Чистое и прозрачное некогда озеро превратилось вдруг в мутное зловонное болото, из которого временами появляется ужасный демон, пожирающий людей и скотину, топчущий посевы и требующий подношений в виде золота, драгоценных камней, роскошных ковров и прочих сокровищ. Население окрестных деревень впало в панику, боится покидать свои дома…
– Я послал к озеру сотню стражников с тяжелым оружием, но стрелы и копья не причинили демону никакого вреда.
«Вернее, сказать: почти никакого», – мысленно уточнил Сумукдиар, но вслух произнес другое:
– Естественно. А что случилось с солдатами?
Вздохнув, Эльхан ответил, что из всего отряда вернулся лишь один солдат, который кое-как рассказал о побоище и вскоре помер от неизвестной, но ужасно мучительной болезни. Сумукдиар понимающе кивнул и сказал, что хотел бы поговорить со здешним колдуном. Марзабан, приоткрыв дверь, отдал какое-то невнятное приказание. Спустя минуту вошел небогато одетый крепкий еще старик – высокий, худой и жилистый. Вокруг его головы слабо светилось хварно – божественное сияние, свойственное лишь истинным чародеям и видимое лишь при помощи магического зрения.
– Салам алейкум, агабек Сумукдиар. – Старик церемонно поклонился.
– Алейкум ассалам, дедушка. Прости, я не знаю твоего имени.
– Нам, слабым колдунам низкого звания, опасно называть свое настоящее имя. В округе меня называют Ак-Годжа – Седой Старец.
– Неважно. – Сумукдиар усмехнулся. – Что известно тебе о демоне, который поселился в озере?
Узнать мнение этого старика было бы небезынтересно. Волшебники старших рангов мастерства, овладевшие высшими ступенями магии, поневоле занимались глобальными проблемищами, постепенно удаляясь от мелких будничных забот. В то же время простые деревенские колдуны были близки к природе и могли знать множество важных мелочей, ускользающих от взгляда гроссмейстеров чародейского дела.
Степенно разгладив длинную седую бороду, Ах-Годжа пошевелил губами, неслышно произнося охранительные заклинания, и лишь после этого сказал:
– В последнее время Магриб беспрерывно насылает на наши земли злых духов и по всему Востоку подняли голову самые темные силы…
– Я знаю, – кивнул Сумукдиар.
– Трудно не заметить этого… Так вот. Силы Зла стали достаточно могущественными, овладели многими душами, больше того – в своих берлогах пробуждаются страшные демоны, побежденные светлыми богами в давние времена… – Он замешкался, а потом, не продолжая прерванной фразы, сказал: – В озере поселился Су-Эшшеги, водяной ишак.
– Дэв? – Джадугяр недоверчиво поднял бровь.
– Нет, это не дэв, – Ак-Годжа решительно замотал головой. – Су-Эшшеги страшнее. Он похож на дракона и буквально источает смерть и злобу.
Сумукдиар задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядывая исподлобья то на старавшегося держаться спокойно колдуна, то на заметно перепуганного марзабана. Демоны, которых в народе называли водяными ишаками, были, конечно, противниками не слишком приятными, но и не слишком страшными. Для сильного волшебника, разумеется. Кстати, рыссы называли этих тварей ящерами.
Чародей поднялся, сказав:
– Проводишь меня к озеру?
– Конечно, – быстро, чуть ли не в один голос ответили Эльхан и Ак-Годжа.
Вообще-то Сумукдиар обращался только к деревенскому колдуну, однако присутствие на поле боя правителя тоже не помешало бы. Что ж, марзабан оказался храбрее, чем можно было предполагать. Хотя, если верить слухам, лет двадцать назад он был отважным воином….
Во дворе их встретили настороженно ожидавшие старейшины. Удан протянул дарственную на три деревни, и Эльхан не глядя подписался и приложил печать. Засунув футляр со свитком пергамента во внутренний карман плаща, джадугяр вложил ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Алман коротко заржал.
– Ты берешь дарственную с собой? – удивленно проблеял Суби. – Но вдруг ты… вдруг с тобой что-нибудь случится?
– Тогда и с бумагой «случится» то же самое, – хохотнул Сумукдиар. – Паша-Эльхан, отправь гонца в Ганлыбель – пусть предупредит отца, чтобы не беспокоился.
– Ты уверен в себе, это успокаивает. – Марзабан через силу выдавил из себя улыбку. – Гасан, скачи в Ганлыбель. Юзбаши Саттар, прикажи отряду следовать за нами.
Кавалькада запылила в сторону озера. Предстоящая схватка не слишком тревожила Сумукдиара. Избрав своим поприщем военное колдовство, он непрестанно занимался поиском волшебного оружия, которое в больших количествах рассеялось по земле в отдаленную эпоху, когда беззаботные античные боги ретиво выясняли между собой родственные отношения. В замке у него скопилась прекрасная коллекция предметов, принадлежавших прежде высшим духам Эллады, Хиндустана, Фаластына и, конечно, Средиморья. Отправляясь на хастанскую войну, он надел волшебные доспехи и подпоясался мечом, которыми тысячу лет назад пользовался олимпийский бог войны Арес. Сейчас этого оружия было вполне достаточно, чтобы зарубить тупого и неповоротливого водяного ишака.
На холме, в трех сотнях шагов от озера, Сумукдиар велел спутникам остановиться, а сам поскакал вперед. Приближаясь к водоему, он ощутил своим внутренним, магическим восприятием нарастающее отвращение – здесь действительно обитала какая-то мерзость, порожденная мрачной магией Иблиса, демона Тьмы и Зла. Замедлив бег коня, Сумукдиар снял и опустил в седельную сумку роскошную парадную чалму, а вместо нее надел шлем с забралом, выточенным из прозрачного кристалла. Затем сбросил на землю мешки, бурдюки и прочую неуместную в бою поклажу, перекинул щит со спины на левую руку, выхватил меч из ножен и только после этого легонько щекотнул шпорами бока Алмана.
Круглое, около двухсот шагов в поперечнике, озеро было окружено высокими скалистыми утесами, торчавшими из песка, словно клыки дракона. Сохранилась легенда, будто именно здесь бог огня Атар, сын Ахурамазды, убил трехглавого дракона Дахану. Тот самый Атар, давший свое огненное имя Атарпадану, стране огней. Впрочем, рыссы уверяли, что дракона поразил их бог-громовержец Перун, а фаластынские иудеи – что бог Яхве убил огромным громовым мечом ужасного змея Ливийатана. И уж, конечно, жрецы каждого племени были убеждены (и убеждали в том остальных), что событие сие случилось именно в их землях! Как ни странно, Сумукдиар постепенно склонялся к мысли, что все они правы, но в то же время ошибаются в главном. Полное понимание тех давних битв между богами и демонами еще не снизошло на молодого джадугяра, но было совершенно очевидно, что мир этот устроен куда сложнее, нежели об этом говорится в манускриптах летописцев древности.
Отогнав посторонние мысли, Сумукдиар собрал говве-а-джаду в плотный сгусток – джаман, которым ударил по вершине самого высокого утеса. Острый кусок скалы, отломившись, шумно рухнул в мутную болотную жижу. Из взбудораженной трясины вырвались булькающие пузыри горючего газа, по поверхности разбежались кольцами волны, однако чудовище – чем или кем бы оно ни было– не спешило появляться. Видимо, Су-Эшшеги опасался встречаться с джадугяром и трусливо забился в какую-нибудь щель на дне трясины.
Тогда Сумукдиар переместил джаман повыше и слегка расплющил, превратив в подобие линзы, направившей лучи стоявшего в зените солнца на логовище водяного ишака. Собравшись ослепительным жгутом, солнечный свет вонзился в болото, и эта огненно-сверкавшая колонна принялась кружиться, перемешивая и превращая в пар вонючую жидкость. Теперь скрывавшейся в глубине твари не оставалось ничего иного, кроме как вылезти на берег и принять бой.
Громко визжа, Су-Эшшеги высунул из озера зубастую пасть, а потом и всю похожую на крокодилью башку и нацелил мутный взгляд на стоявших в полусотне шагов коня и всадника. Сумукдиар торопливо изменил направление бившего с неба светового копья, и оно ударило по чудовищу. Завопив от нестерпимой боли, Су-Эшшеги нырнул, но затем голова снова показалась над водой, приближаясь к берегу. На мелком месте водяной ишак стал виден весь – раздутое тело бегемота, козлиные ноги с раздвоенными копытами. Не дожидаясь, пока тварь приготовится к схватке, джадугяр подтянул поближе к себе свернутый в тугой шар джаман и пришпорил коня.
Он налетел на творение злых сил, загородившись щитом, и обрушил меч Ареса на толстую, прикрытую шипастой броней шею. Заколдованный клинок эллинского бога вошел в магическую плоть как раскаленный нож в мягкую глину. Отсеченная голова Су-Эшшеги покатилась по песку, а туловище задергалось в конвульсиях, извиваясь и постепенно затихая.
Победа досталась так легко и просто, что даже не принесла удовлетворения. Сумукдиар вновь закинул щит за спину, спрятал в ножны меч, к лезвию которого не пристало ни капельки демоновой крови, и взмахнул рукой. Повинуясь движению его кисти, отрубленная голова, плавно взлетев в воздух, описала дугу и опустилась в подставленную джадугяром сумку. Черепу Су-Эшшеги предстояло украшать стену одного из залов Ганлыбеля. С холмов, где остались зрители, звучали восторженные вопли.
Можно было возвращаться, но Сумукдиар имел обыкновение доводить любое дело до конца, а потому не мог оставить в нынешнем состоянии это озеро, буквально пропитанное злыми чарами. Он опять развернул джаман в виде линзы и тщательно испарил ослепительным лучом всю грязную жидкость. Столб света сверкал ярче тысячи солнц, однако прозрачный щиток шлема надежно защищал глаза от нестерпимого блеска. Когда впадина водоема полностью очистилась от жидкости, Сумукдиар выжег огненным жгутом всю тину со дна и только после этого убрал говве-а-джаду. Теперь ручейки и дожди постепенно заполнят озеро чистой водой, а темные силы не скоро осмелятся навещать эти места.
Он медленно поехал в сторону ожидавших его марзабана со свитой и равнодушно принял поздравления и заверения в вечной признательности. Столь быстро и без осложнений достигнутый успех трудно было воспринимать всерьез – обычная драка на большой дороге, не более того. Он молча кивал в ответ, а затем, отпустив поводья, позволил Алману неторопливо скакать к дому. Рядом с ним, оставив позади отряд стражников, ехали Эльхан и Ак-Годжа.
После затянувшегося молчания деревенский колдун сказал негромко:
– Зло ослаблено, но не уничтожено.
– Чего же ты хочешь?! – взорвался марзабан. – Чтобы я закрыл в Тахтабаде все капища Анхра-Майнъю или запретил устраивать шабаши в честь Иблиса? Дедеркинские жрецы и колдуны мигом натравят на меня чернь, и это будет погром с резней пострашнее прошлогоднего!
– У нас есть Гирканский полк, – напомнил Сумукдиар. – И вдобавок хорошие друзья в Тайной Страже.
– А у них есть очень влиятельные покровители, – пробурчал Эльхан. – И здесь, и, что хуже, в Акабе.
Ак-Годжа, сокрушенно покачав головой, заметил:
– Их могущество заключено отнюдь не в столичных дельцах, но в силах, бороться с которыми не способен даже самый лучший конный или пехотный отряд. Темную тучу направили на Восток злые колдуны Магриба, и колдовство это разбудило Хызра.
Услыхав это имя, Эльхан испуганно вскрикнул, но Сумукдиар произнес равнодушным скучающим голосом:
– Ты ошибаешься, Седой. Хызр, погонщик дракона Даханы, был повержен Атаром и погружен в вечный сон.
Человек в серебристой чалме и алом плаще, накинутом поверх доспеха, ехал впереди всех на сером в яблоках жеребце по имени Алман, опережая на три конных корпуса даже командира полка сарханга Нимдада и остальных старших офицеров. Сумукдиар не занимал каких-либо постов в военной иерархии Атарпаданского Эмирата, однако по праву считался одним из лучших мастеров ратного дела, и потому, когда войско хастанцев перешло границу, намереваясь прорваться в Арзуан, встревоженный назирхекмандар без колебаний поручил ему возглавить брошенную навстречу врагу армию. Победа была достигнута столь быстро и столь малой кровью, что всем стало ясно: правители в Акабе не ошиблись, остановив свой выбор на этом человеке. Впрочем, многие искренне и не без оснований сомневались, является ли он человеком в подлинном смысле этого слова – слишком уж тесно Кровавый Паша был связан с силами, выходящими за пределы людского разумения.
Ужасающие слухи о его сверхъестественном могуществе проникли в каждый уголок Средиморья и докатились даже до северных фьордов, скифских степей, заснеженных полей Великой Белой Рыси и даже до франкских земель. Сын хозяина замка Ганлыбель, агабек Сумукдиар Хашбази Ганлы, был джадугяром – могущественным волшебником, третьим по силе среди чародеев Атарпадана. Посвященный в раннем детстве великому Ахурамазде, богу Света и Добра, Сумукдиар неожиданно для обучавших его жрецов превратился в демона воинствующей справедливости и предпочитал служить силам добра наиболее прямолинейным способом – сражаясь со Злом. Поскольку земные владыки из числа простых смертных всегда не жаловали столь непокорных и своевольных волшебников, молодой агабек Хашбази не был приближен ко двору. Убить его, конечно, не пытались, ибо печальный опыт неосмотрительных монархов прошлого многому научил нынешних повелителей, а потому Сумукдиара попросту предоставили самому себе, обращаясь к нему за помощью лишь в самые трудные времена. Недруги действовали исподтишка, распуская грязные сплетни, будто наследник Ганлыбельских владений не то продался языческим магам-волхвам Белой Рыси, не то спутался с парфянскими чернокнижниками, не то – как ни странно, кто-то верил в такую заведомую галиматью – даже содействует втайне темным колдунам Магриба.
Отвечать клеветникам самолюбивый джадугяр считал ниже собственного достоинства, а вместо этого еще ревностнее служил Ахурамазде, чтобы делами, а не словами побороть козни недоброжелателей. Много времени он проводил за манускриптами, вобравшими тайны древних знаний, и почти не покидал пределов Эмирата, лишь изредка выезжая в соседние страны, чтобы повидаться с друзьями или родичами. Только однажды он сильно удивил земляков, когда сколотил конную сотню добровольцев из гирканских сорвиголов и присоединился к армии Белой Рыси, направленной в Черные Горы далекой Бактрии. Прослужив два года в гарнизоне Шайтанда, дьявольского города, он из рядовых сотников быстро превратился в минбаши, то есть тысяцкого, а затем воевода Охрим Огарыш пожаловал ему чин, соответствующий парфянскому званию сарханг, или командиру полка. Там, в Бактрии, Сумукдиар крепко подружился со многими рыссами – князьями, волхвами, офицерами и простыми ратниками – и возвратился в родные края, умудренный опытом и с расширенным кругозором…
Внезапно, стряхнув тягостные мысли о минувшем, Сумукдиар тронул уздечку, замедляя резвую иноходь своего коня, поравнялся с Нимдадом и негромко сказал:
– Вот что, брат, здесь наши пути разойдутся. Веди полк в город, а я поверну к себе в Ганлыбель.
– Вряд ли марзабан будет доволен, если вы не приедете вместе с нами, – неуверенно произнес командир гирканцев. – Он может счесть это оскорбительной непочтительностью. Нас ждут. Наверняка горожане подготовили пышную встречу – будет пир, веселье…
– Говоришь, марзабан Эльхан может обидеться? – Волшебник рассмеялся, и усиленный эхом его хохот был столь же мрачен, как и гримаса на лице. – Думаю, что правителя Тахтабада мое отсутствие только осчастливит Ты же знаешь, как сильно сатрапы не любят таких, как я… До встречи, Нимдад!
Он съехал с дороги, уступая следовавшим за ним всадникам, спрыгнул на землю и, держа за узду жеребца аланской породы, направился в сторону моря. Оба – конь и человек, – тяжело нагруженные оружием и припасами, проваливались с каждым шагом в перемешанный с ракушечными панцирями песок. Возле скалы, из-под которой сочилась родниковая струя, Сумукдиар жадно напился, наполнил водой бурдюки и, не дожидаясь, пока разгоряченный конь утолит жажду, медленно зашагал к линии прибоя.
Взбудораженное злым северным ветром Гирканское море бушевало. Увенчанные пенистыми гребешками тяжелые свинцово-серые волны яростно, словно обкурившиеся дурманящего зелья заморские наемники, атаковали берег, швыряя на песок лохматые обрывки водорослей, обломки древесины, оглушенных качкой осетров и севрюг. Освежившись прохладой соленых брызг, Сумукдиар стал возле черты, где угасал натиск набегающих валов, и подставил лицо густому ветру, вдыхая пьянящий аромат моря и с бессильным недоумением взирая на буйство вод.
Ему были подвластны многие силы как этого, так и потустороннего миров, но только не море – грозная бушующая стихия, неиссякающая бездонность магических энергий. Конечно, сконцентрировав свою говве-а-джаду, волшебную силу, Сумукдиар мог отогнать воду вдаль от берега или успокоить неистовство шторма, но даже его сверхъестественного могущества не хватило бы, чтобы долго противостоять своенравию морских демонов. В юности Сумукдиар не раз приходил в бешенство, сознавая собственное бессилие перед мощью бескрайних водных пространств. Однако, став старше и рассудительнее, он понял, что море ему не враждебно. Просто он, посвященный в таинства света, огня и молний, был слишком далек от понимания этой силы, а потому оказался не способен подчинять своей воле мрачную бездну, в глубинах которой беспомощно угасали и свет, и огонь. Чтобы повелевать бунтующим голубым простором, требовалась иная, чем у него, магия и совершенно иной, несравненно более мягкий склад души.
Сумукдиар лелеял надежду однажды встретиться и подружиться с волшебником, которому подвластно море – вдвоем они смогли бы покорить все силы природы. Но только за долгие годы он так и не нашел себе такого друга.
Где-то позади, пробившись сквозь рев урагана, послышалось ржание, но то был голос не его Алмана. Медленно повернув голову, агабек увидел, как с песчаного гребня, спотыкаясь, торопливо спускаются трое. Своих лошадей они оставили наверху, тогда как Алман, обеспокоенный появлением незнакомцев, припустил галопом к хозяину. Впрочем, незнакома эта троица была только коню, а Сумукдиар прекрасно их помнил и потому имел все основания для лютой неприязни к двоим из них. Местные помещики Суби, Удан и Шадад владели землями, окружавшими замок Ганлыбель. Три года назад, когда Сумукдиар отправился в Бактрию, Удан и Суби затеяли тяжбу с его родителями, и тогдашний марзабан присудил отобрать у семьи Хашбази две деревни, оставив агабеков без родовых владений…
– Привет тебе, прославленный джадугяр, – льстиво начал, подчеркнуто низко кланяясь, высокий худой старикашка Шадад. – Немыслимо передать словами, как счастливы мы видеть, что ты возвратился с войны живой, невредимый и увенчанный лаврами триумфатора, какие не снились даже величайшим из ромейских полководцев…
Двое других также отвесили земные поклоны и выразили молодому наследнику рода Хашбази Ганлы свои чрезмерные восторги по поводу его благополучного и, главное, исключительно своевременного возвращения. Не удостоив их ответом, Сумукдиар сел на коня и, глядя сверху вниз, процедил сквозь зубы:
– Я тоже рад встретить тебя, дядюшка Шадад. Хотя не могу сказать, что получаю удовольствие при виде этой пары вонючих шакалов. Судя по их подобострастным рожам, вам требуется помощь. Не так ли?
– Ты прав, дорогой, ты всегда был умным и догадливым мальчиком, – со вздохом признал Шадад. – Нужен чародей, причем очень сильный…
– Я спешу домой, не видел отца целых два месяца…. В горах живет какой-то колдун, обратитесь к нему.
Снова вздохнув, Шадад поведал, что деревенский колдун способен только чуть-чуть изменять погоду, лечить простолюдинов и другую скотину, а также предсказывать пол младенца. А тут творятся такие ужасные дела, что без Сумукдиара никак не обойтись.
– Когда-то вы, насмехаясь над моим отцом, говорили, что не нуждаетесь в услугах его сына. – В нем снова проснулся Кровавый Паша, пощекотавший шпорами бока Алмана, так что конь едва не наехал на проворно отпрянувших богатеев. – Помнится, тогда вы долго испражнялись ослоумием…
Вся троица дружно повалилась ничком, и Суби истошно завопил, ломая руки:
– Прости нас, господин, мы не ведали, что творили! Иблис и Анхра-Майнъю ослепили нас, лишили рассудка! Поверь: никогда впредь никто в нашей округе не осмелится произнести не то что дурного – даже неуважительного слова в адрес великих повелителей Ганлыбеля!
Удан, самый молодой из них, низкорослый и кривоногий, тоже взмолился, простирая руки к раскаленному небу:
– О агабек, спаси нас от злых чар! Ведь ты же поклялся всегда и всюду сражаться с силами Тьмы…
Дело принимало интересный оборот, и Сумукдиар, добавив холода в голос, равнодушно осведомился, что у них там стряслось. Поспешно оторвав колени от песка, землевладельцы окружили джадугяра и наперебой поведали о жутком чудовище, которое с недавних пор поселилось в озере, расположенном между деревней Шарур и рощей на берегу реки Сефидруд. Услышав эти названия, Сумукдиар снова рассвирепел: Шарур принадлежал еще родителям его. бабушки по материнской линии, но проклятый Суби отсудил это село у Хашбази. А трое вконец обезумевших от страха помещиков продолжали сулить несметные сокровища, если он сумеет избавить округу от безжалостного дэва.
– Вот что, – сказал Сумукдиар строгим голосом. – Вашего поганого золота мне не нужно, а вот те земли и деревни, которые принадлежали родам Хашбази и Ганлы, вы вернете непременно. Ты, Суби, вернешь, мне Шарур, а ты, Удан, вернешь село Ахал.
– Господин, деревня Турагундай тоже станет твоей, – заверил его Шадад. – Только избавь от страшилища.
– Клянитесь, – невозмутимо потребовал Сумукдиар.
От души наслаждаясь этим мигом торжества, он поднял свой магический жезл, и, когда помещики произносили ритуальные слова, изумруд на кончике жезла ярко вспыхнул.
– Марзабан Эльхан ждет тебя в Шаруре, – сообщил Суби. – Там же оформим все фирманы о возвращении тебе семейных владений. Только, умоляю, поспешим.
Подняв тучу мелкой въедливой пыли – хорошо хоть ветер быстро уносил прочь эту мерзость, – четыре всадника поскакали к деревне. Шумное в обычное время село сегодня словно вымерло – и богатые дома, и саманные лачуги были закрыты на все запоры, и ни одной живой души не видно было на кривых улочках.
Эльхан, наместник эмира, правивший Тахтабадом, обосновался в хоромах шарурского старосты. Во дворе, обнесенном высоким каменным забором, дежурили полсотни вооруженных копьями и саблями, основательно перепуганных солдат из отряда городской стражи. Кивнув их командиру, которого немного знал – парень был местным и вышел в юзбаши не без протекции агабеков Хашбази, – Сумукдиар вошел в дом. Увидев его, марзабан – немолодой, в меру тучный мужчина в дорогом, расшитом золотыми нитями халате, – бросился навстречу, распахнув объятия. Пришлось ответить тем же.
– А вы все пошли вон! – рявкнул Эльхан, покончив с предназначавшейся для публики церемонией теплой дружеской встречи. – Кому сказал – вон! Нам надо переговорить наедине!
– О великий, – пискнул Суби. – Мы передаем агабеку принадлежащие ему по закону владения.
– Да хоть баб своих ему передавайте! – заорал вконец рассвирепевший марзабан, хватаясь за эфес сабли. – Чтоб я вас больше не видел!
Соседи-помещики гурьбой кинулись вон и застряли в тесном проходе. Развеселившийся Сумукдиар пинками сапога помог им покинуть комнату и крикнул вслед, чтобы подготовили с помощью писаря – сами-то неграмотные – все необходимые бумаги. Затем он сел, скрестив ноги, на ковер и обратил взор на правителя.
– Ты не теряешься, – буркнул Эльхан. – Вы с отцом сильно злы на меня за то, что я отклонил ваше прошение?
– Довольно-таки. Догадываюсь, что ты преследовал нас без особого желания и рвения, но ты все-таки подчинился местным мракобесам.
– Время такое, – вздохнул марзабан. – Эти проклятые твари без конца давят на нас… И на эмира тоже, к твоему сведению. Мы слишком долго не решались противиться жрецам кровавого культа, надеясь, что они успокоятся. Мы закрывали глаза, когда они творили свои отвратительные ритуалы в капищах Анхра-Майнъю. Мы искренне рассчитывали, что они, расправившись с несчастными хастанцами, удовлетворят свою злобу, однако им нужна абсолютная власть, и темные силы продолжают наступать. Чудовище в озере пробуждено их магией.
– Расскажи подробнее.
Марзабан признался, что знает немного. Чистое и прозрачное некогда озеро превратилось вдруг в мутное зловонное болото, из которого временами появляется ужасный демон, пожирающий людей и скотину, топчущий посевы и требующий подношений в виде золота, драгоценных камней, роскошных ковров и прочих сокровищ. Население окрестных деревень впало в панику, боится покидать свои дома…
– Я послал к озеру сотню стражников с тяжелым оружием, но стрелы и копья не причинили демону никакого вреда.
«Вернее, сказать: почти никакого», – мысленно уточнил Сумукдиар, но вслух произнес другое:
– Естественно. А что случилось с солдатами?
Вздохнув, Эльхан ответил, что из всего отряда вернулся лишь один солдат, который кое-как рассказал о побоище и вскоре помер от неизвестной, но ужасно мучительной болезни. Сумукдиар понимающе кивнул и сказал, что хотел бы поговорить со здешним колдуном. Марзабан, приоткрыв дверь, отдал какое-то невнятное приказание. Спустя минуту вошел небогато одетый крепкий еще старик – высокий, худой и жилистый. Вокруг его головы слабо светилось хварно – божественное сияние, свойственное лишь истинным чародеям и видимое лишь при помощи магического зрения.
– Салам алейкум, агабек Сумукдиар. – Старик церемонно поклонился.
– Алейкум ассалам, дедушка. Прости, я не знаю твоего имени.
– Нам, слабым колдунам низкого звания, опасно называть свое настоящее имя. В округе меня называют Ак-Годжа – Седой Старец.
– Неважно. – Сумукдиар усмехнулся. – Что известно тебе о демоне, который поселился в озере?
Узнать мнение этого старика было бы небезынтересно. Волшебники старших рангов мастерства, овладевшие высшими ступенями магии, поневоле занимались глобальными проблемищами, постепенно удаляясь от мелких будничных забот. В то же время простые деревенские колдуны были близки к природе и могли знать множество важных мелочей, ускользающих от взгляда гроссмейстеров чародейского дела.
Степенно разгладив длинную седую бороду, Ах-Годжа пошевелил губами, неслышно произнося охранительные заклинания, и лишь после этого сказал:
– В последнее время Магриб беспрерывно насылает на наши земли злых духов и по всему Востоку подняли голову самые темные силы…
– Я знаю, – кивнул Сумукдиар.
– Трудно не заметить этого… Так вот. Силы Зла стали достаточно могущественными, овладели многими душами, больше того – в своих берлогах пробуждаются страшные демоны, побежденные светлыми богами в давние времена… – Он замешкался, а потом, не продолжая прерванной фразы, сказал: – В озере поселился Су-Эшшеги, водяной ишак.
– Дэв? – Джадугяр недоверчиво поднял бровь.
– Нет, это не дэв, – Ак-Годжа решительно замотал головой. – Су-Эшшеги страшнее. Он похож на дракона и буквально источает смерть и злобу.
Сумукдиар задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядывая исподлобья то на старавшегося держаться спокойно колдуна, то на заметно перепуганного марзабана. Демоны, которых в народе называли водяными ишаками, были, конечно, противниками не слишком приятными, но и не слишком страшными. Для сильного волшебника, разумеется. Кстати, рыссы называли этих тварей ящерами.
Чародей поднялся, сказав:
– Проводишь меня к озеру?
– Конечно, – быстро, чуть ли не в один голос ответили Эльхан и Ак-Годжа.
Вообще-то Сумукдиар обращался только к деревенскому колдуну, однако присутствие на поле боя правителя тоже не помешало бы. Что ж, марзабан оказался храбрее, чем можно было предполагать. Хотя, если верить слухам, лет двадцать назад он был отважным воином….
Во дворе их встретили настороженно ожидавшие старейшины. Удан протянул дарственную на три деревни, и Эльхан не глядя подписался и приложил печать. Засунув футляр со свитком пергамента во внутренний карман плаща, джадугяр вложил ногу в стремя и вспрыгнул в седло. Алман коротко заржал.
– Ты берешь дарственную с собой? – удивленно проблеял Суби. – Но вдруг ты… вдруг с тобой что-нибудь случится?
– Тогда и с бумагой «случится» то же самое, – хохотнул Сумукдиар. – Паша-Эльхан, отправь гонца в Ганлыбель – пусть предупредит отца, чтобы не беспокоился.
– Ты уверен в себе, это успокаивает. – Марзабан через силу выдавил из себя улыбку. – Гасан, скачи в Ганлыбель. Юзбаши Саттар, прикажи отряду следовать за нами.
Кавалькада запылила в сторону озера. Предстоящая схватка не слишком тревожила Сумукдиара. Избрав своим поприщем военное колдовство, он непрестанно занимался поиском волшебного оружия, которое в больших количествах рассеялось по земле в отдаленную эпоху, когда беззаботные античные боги ретиво выясняли между собой родственные отношения. В замке у него скопилась прекрасная коллекция предметов, принадлежавших прежде высшим духам Эллады, Хиндустана, Фаластына и, конечно, Средиморья. Отправляясь на хастанскую войну, он надел волшебные доспехи и подпоясался мечом, которыми тысячу лет назад пользовался олимпийский бог войны Арес. Сейчас этого оружия было вполне достаточно, чтобы зарубить тупого и неповоротливого водяного ишака.
На холме, в трех сотнях шагов от озера, Сумукдиар велел спутникам остановиться, а сам поскакал вперед. Приближаясь к водоему, он ощутил своим внутренним, магическим восприятием нарастающее отвращение – здесь действительно обитала какая-то мерзость, порожденная мрачной магией Иблиса, демона Тьмы и Зла. Замедлив бег коня, Сумукдиар снял и опустил в седельную сумку роскошную парадную чалму, а вместо нее надел шлем с забралом, выточенным из прозрачного кристалла. Затем сбросил на землю мешки, бурдюки и прочую неуместную в бою поклажу, перекинул щит со спины на левую руку, выхватил меч из ножен и только после этого легонько щекотнул шпорами бока Алмана.
Круглое, около двухсот шагов в поперечнике, озеро было окружено высокими скалистыми утесами, торчавшими из песка, словно клыки дракона. Сохранилась легенда, будто именно здесь бог огня Атар, сын Ахурамазды, убил трехглавого дракона Дахану. Тот самый Атар, давший свое огненное имя Атарпадану, стране огней. Впрочем, рыссы уверяли, что дракона поразил их бог-громовержец Перун, а фаластынские иудеи – что бог Яхве убил огромным громовым мечом ужасного змея Ливийатана. И уж, конечно, жрецы каждого племени были убеждены (и убеждали в том остальных), что событие сие случилось именно в их землях! Как ни странно, Сумукдиар постепенно склонялся к мысли, что все они правы, но в то же время ошибаются в главном. Полное понимание тех давних битв между богами и демонами еще не снизошло на молодого джадугяра, но было совершенно очевидно, что мир этот устроен куда сложнее, нежели об этом говорится в манускриптах летописцев древности.
Отогнав посторонние мысли, Сумукдиар собрал говве-а-джаду в плотный сгусток – джаман, которым ударил по вершине самого высокого утеса. Острый кусок скалы, отломившись, шумно рухнул в мутную болотную жижу. Из взбудораженной трясины вырвались булькающие пузыри горючего газа, по поверхности разбежались кольцами волны, однако чудовище – чем или кем бы оно ни было– не спешило появляться. Видимо, Су-Эшшеги опасался встречаться с джадугяром и трусливо забился в какую-нибудь щель на дне трясины.
Тогда Сумукдиар переместил джаман повыше и слегка расплющил, превратив в подобие линзы, направившей лучи стоявшего в зените солнца на логовище водяного ишака. Собравшись ослепительным жгутом, солнечный свет вонзился в болото, и эта огненно-сверкавшая колонна принялась кружиться, перемешивая и превращая в пар вонючую жидкость. Теперь скрывавшейся в глубине твари не оставалось ничего иного, кроме как вылезти на берег и принять бой.
Громко визжа, Су-Эшшеги высунул из озера зубастую пасть, а потом и всю похожую на крокодилью башку и нацелил мутный взгляд на стоявших в полусотне шагов коня и всадника. Сумукдиар торопливо изменил направление бившего с неба светового копья, и оно ударило по чудовищу. Завопив от нестерпимой боли, Су-Эшшеги нырнул, но затем голова снова показалась над водой, приближаясь к берегу. На мелком месте водяной ишак стал виден весь – раздутое тело бегемота, козлиные ноги с раздвоенными копытами. Не дожидаясь, пока тварь приготовится к схватке, джадугяр подтянул поближе к себе свернутый в тугой шар джаман и пришпорил коня.
Он налетел на творение злых сил, загородившись щитом, и обрушил меч Ареса на толстую, прикрытую шипастой броней шею. Заколдованный клинок эллинского бога вошел в магическую плоть как раскаленный нож в мягкую глину. Отсеченная голова Су-Эшшеги покатилась по песку, а туловище задергалось в конвульсиях, извиваясь и постепенно затихая.
Победа досталась так легко и просто, что даже не принесла удовлетворения. Сумукдиар вновь закинул щит за спину, спрятал в ножны меч, к лезвию которого не пристало ни капельки демоновой крови, и взмахнул рукой. Повинуясь движению его кисти, отрубленная голова, плавно взлетев в воздух, описала дугу и опустилась в подставленную джадугяром сумку. Черепу Су-Эшшеги предстояло украшать стену одного из залов Ганлыбеля. С холмов, где остались зрители, звучали восторженные вопли.
Можно было возвращаться, но Сумукдиар имел обыкновение доводить любое дело до конца, а потому не мог оставить в нынешнем состоянии это озеро, буквально пропитанное злыми чарами. Он опять развернул джаман в виде линзы и тщательно испарил ослепительным лучом всю грязную жидкость. Столб света сверкал ярче тысячи солнц, однако прозрачный щиток шлема надежно защищал глаза от нестерпимого блеска. Когда впадина водоема полностью очистилась от жидкости, Сумукдиар выжег огненным жгутом всю тину со дна и только после этого убрал говве-а-джаду. Теперь ручейки и дожди постепенно заполнят озеро чистой водой, а темные силы не скоро осмелятся навещать эти места.
Он медленно поехал в сторону ожидавших его марзабана со свитой и равнодушно принял поздравления и заверения в вечной признательности. Столь быстро и без осложнений достигнутый успех трудно было воспринимать всерьез – обычная драка на большой дороге, не более того. Он молча кивал в ответ, а затем, отпустив поводья, позволил Алману неторопливо скакать к дому. Рядом с ним, оставив позади отряд стражников, ехали Эльхан и Ак-Годжа.
После затянувшегося молчания деревенский колдун сказал негромко:
– Зло ослаблено, но не уничтожено.
– Чего же ты хочешь?! – взорвался марзабан. – Чтобы я закрыл в Тахтабаде все капища Анхра-Майнъю или запретил устраивать шабаши в честь Иблиса? Дедеркинские жрецы и колдуны мигом натравят на меня чернь, и это будет погром с резней пострашнее прошлогоднего!
– У нас есть Гирканский полк, – напомнил Сумукдиар. – И вдобавок хорошие друзья в Тайной Страже.
– А у них есть очень влиятельные покровители, – пробурчал Эльхан. – И здесь, и, что хуже, в Акабе.
Ак-Годжа, сокрушенно покачав головой, заметил:
– Их могущество заключено отнюдь не в столичных дельцах, но в силах, бороться с которыми не способен даже самый лучший конный или пехотный отряд. Темную тучу направили на Восток злые колдуны Магриба, и колдовство это разбудило Хызра.
Услыхав это имя, Эльхан испуганно вскрикнул, но Сумукдиар произнес равнодушным скучающим голосом:
– Ты ошибаешься, Седой. Хызр, погонщик дракона Даханы, был повержен Атаром и погружен в вечный сон.