Страница:
– Змея! – шипел Голубь.
– Я вовсе не змея, – в негодовании сказала Аня.
– Змея, – повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы всхлипнув: – Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у меня не выходит.
– Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, – сказала Аня.
– Пробовал я корни деревьев, и речные скаты, и кустарники, – продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, – но эти змеи! Никак им не угодишь!
Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит перебивать Голубя.
– И так нелегко высиживать яйца, – воскликнул он, – а тут еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз не прикрыл за последние три недели!
– Мне очень жаль, что вас тревожили, – сказала Аня, которая начинала понимать, к чему он клонит.
– И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, – продолжал Голубь, возвышая голос до крика, – и только успел порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они, вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!
– Да я же говорю вам – я вовсе не змея! – возразила Аня. – Я… я… я…
– Ну? Кто же ты? – взвизгнул Голубь. – Вижу, что ты стараешься придумать что-нибудь.
– Я – маленькая девочка, – проговорила Аня не совсем уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот день.
– Правдоподобно, нечего сказать! – презрительно прошипел Голубь. – Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но девочки с такой шеей – никогда! Нет, нет! Ты – змея, и нечего это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!
– Разумеется, пробовала, – ответила правдивая Аня, – но ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.
– Не думаю, – сказал Голубь. – Но если это и правда, то, значит, они тоже в своем роде змеи – вот и все.
Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить:
– Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне, девочка ты или змея!
– Мне это не все равно, – поспешно сказала Аня. – Но дело в том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае мне не нужны были бы Ваши: я не люблю их сырыми.
– Тогда убирайся, – проворчал Голубь и с обиженным видом опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями, причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.
Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не вернулась к своему обычному росту.
Так много времени прошло с тех пор, как была она сама собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным. Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.
“Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее – это пробраться в чудесный сад – но как это сделать, как это сделать?
Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела крошечный домик около четырех футов вышины.
“Кто бы там ни жил, – подумала Аня, – нехорошо явиться туда в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной!” Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
– Я вовсе не змея, – в негодовании сказала Аня.
– Змея, – повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы всхлипнув: – Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у меня не выходит.
– Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, – сказала Аня.
– Пробовал я корни деревьев, и речные скаты, и кустарники, – продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, – но эти змеи! Никак им не угодишь!
Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит перебивать Голубя.
– И так нелегко высиживать яйца, – воскликнул он, – а тут еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз не прикрыл за последние три недели!
– Мне очень жаль, что вас тревожили, – сказала Аня, которая начинала понимать, к чему он клонит.
– И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, – продолжал Голубь, возвышая голос до крика, – и только успел порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они, вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!
– Да я же говорю вам – я вовсе не змея! – возразила Аня. – Я… я… я…
– Ну? Кто же ты? – взвизгнул Голубь. – Вижу, что ты стараешься придумать что-нибудь.
– Я – маленькая девочка, – проговорила Аня не совсем уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот день.
– Правдоподобно, нечего сказать! – презрительно прошипел Голубь. – Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но девочки с такой шеей – никогда! Нет, нет! Ты – змея, и нечего это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!
– Разумеется, пробовала, – ответила правдивая Аня, – но ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.
– Не думаю, – сказал Голубь. – Но если это и правда, то, значит, они тоже в своем роде змеи – вот и все.
Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить:
– Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне, девочка ты или змея!
– Мне это не все равно, – поспешно сказала Аня. – Но дело в том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае мне не нужны были бы Ваши: я не люблю их сырыми.
– Тогда убирайся, – проворчал Голубь и с обиженным видом опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями, причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.
Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не вернулась к своему обычному росту.
Так много времени прошло с тех пор, как была она сама собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным. Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.
“Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее – это пробраться в чудесный сад – но как это сделать, как это сделать?
Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела крошечный домик около четырех футов вышины.
“Кто бы там ни жил, – подумала Аня, – нехорошо явиться туда в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной!” Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.
ГЛАВА 6
ПОРОСЕНОК И ПЕРЕЦ
Некоторое время она глядела на домик молча. Вдруг из леса выбежал пышный лакей (она приняла его за лакея благодаря ливрее: иначе, судя по его лицу, она назвала бы его рыбой) – и громко постучал костяшками рук о дверь. Отпер другой лакей, тоже в пышной ливрее, раскоряченный, лупоглазый, необычайно похожий на лягушку. И у обоих волосы были мелко завиты и густо напудрены.
Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его лакею, открывшему дверь, торжественно произнес:
– Для Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет.
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка изменив порядок слов:
– От Королевы. Приглашение для Герцогини на игру в крокет.
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу, боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула, то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
– Стучать ни к чему, – сказал лакей, не глядя на нее, – ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и Вы, а во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный: безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск разбиваемой посуды.
– Скажите мне, пожалуйста, – проговорила Аня, – как же мне туда войти?
– Был бы какой-нибудь прок от вашего стука, – продолжал лакей, не отвечая ей, – когда бы дверь была между нами. Если б Вы, например, постучали бы изнутри, то я мог бы Вас, так сказать, выпустить.
При этом он, не отрываясь, глядел вверх, что показалось Ане чрезвычайно неучтивым. “Но, быть может, он не может иначе, – подумала она. – Ведь глаза у него на лбу. Но, по крайней мере, он мог бы ответить на вопрос”.
– Как же я войду? – повторила она громко.
– Я буду здесь сидеть, – заметил лакей, – до завтрашнего дня.
Тут дверь дома на миг распахнулась, и большая тарелка, вылетев оттуда, пронеслась дугой над самой головой лакея, легко коснувшись кончика его носа, и разбилась о соседний ствол.
– И, пожалуй, до послезавтра, – продолжал лакей совершенно таким же голосом, как будто ничего и не произошло.
– Как я войду? – настаивала Аня.
– Удастся ли вообще Вам войти? – сказал лакей. – Вот, знаете, главный вопрос.
Он был прав. Но Ане было неприятно это возражение.
“Это просто ужас, – пробормотала она, – как все эти существа любят рассуждать. С ними с ума можно сойти!”
Лакей воспользовался ее молчаньем, повторив прежнее свое замечание с некоторым дополненьем.
– Я буду здесь сидеть, – сказал он, – по целым дням, по целым дням… без конца…
– А что же мне-то делать? – спросила Аня.
– Все, что хотите, – ответил лакей и стал посвистывать.
– Ну его, все равно ничего не добьюсь, – воскликнула Аня в отчаянии. – Он полный дурак! – и она отворила дверь и вошла в дом.
Очутилась она в просторной кухне, сплошь отуманенной едким дымом. Герцогиня сидела посредине на стуле о трех ногах и нянчила младенца; кухарка нагибалась над очагом, мешая суп в огромном котле.
“Однако сколько в этом супе перца!” – подумала Аня, расчихавшись.
Да и весь воздух был заражен. Герцогиня и та почихивала; ребенок же чихал и орал попеременно, не переставая ни на одно мгновение. Единственные два существа на кухне, которые не чихали, были кухарка и большой кот, который сидел у плиты и широко ухмылялся.
– Будьте добры мне объяснить, – сказала Аня робко, так как не знала, учтиво ли с ее стороны заговорить первой. – Почему это ваш кот ухмыляется так?
– Это – Масляничный Кот, – отвечала Герцогиня, – вот почему. Хрюшка!
Последнее слово было произнесено так внезапно и яростно, что Аня так и подскочила; но она сейчас же поняла, что оно обращено не к ней, а к младенцу, и, набравшись смелости, заговорила опять:
– Я не знала, что такие коты постоянно ухмыляются. Впрочем, я вообще не знала, что коты могут это делать.
– Не всегда коту масленица, – ответила Герцогиня. – Моему же коту – всегда. Вот он и ухмыляется.
– Я этого никогда не знала, – вежливо сказала Аня. Ей было приятно, что завязался умный разговор.
– Ты очень мало что знаешь, – отрезала Герцогиня. – Это ясно.
Ане не понравился тон этого замечания, и она подумала, что хорошо бы перевести разговор на что-нибудь другое. Пока она старалась найти тему, кухарка сняла с огня котел с супом и тотчас же принялась швырять в Герцогиню и в ребенка все, что попадалось ей под руку: кочерга и утюг полетели первыми, потом градом посыпались блюдца, тарелки, миски. Герцогиня не обращала на них никакого вниманья, даже когда они попадали в нее, ребенок же орал беспрестанно, так что все равно нельзя было знать, когда ему больно – когда нет.
– Ах, ради Бога, будьте осторожны! – вскрикнула Аня, прыгая на месте от нестерпимого страха. – Ах, вот отлетел его бесценный нос! – взвизгнула она, когда большая тарелка чуть не задела младенца.
– Если б никто не совался в чужие дела, – сказала хриплым басом Герцогиня, – земля вертелась бы куда скорее.
– Что не было бы преимуществом, – заметила Аня, воспользовавшись случаем, чтобы показать свое знанье. – Подумайте только, как укоротился бы день. Земля, видите ли, берет двадцать четыре часа…
– В таком случае, – рявкнула Герцогиня, – отрубить ей голову!
Аня с тревогой поглядела на кухарку, не собирается ли она исполнить это приказанье, но кухарка ушла с головой в суп и не слушала.
Аня решилась продолжать.
– Двадцать четыре часа, кажется, – или двенадцать? Я…
– Увольте, – сказала Герцогиня. – Я никогда не могла выносить вычисленья! И она стала качать своего младенца, выкрикивая при этом нечто вроде колыбельной песни и хорошенько встряхивая его после каждого стиха.
(при участии кухарки и ребенка)
Ау! Ау! Ау! Ау!
Ау! Ау! Ау! Ау! Ау! Ау!
– Эй Вы там, можете понянчить его, если хотите, – сказала Герцогиня, обращаясь к Ане, и, как мяч, кинула ей ребенка. – Я же должна пойти одеться, чтобы отправиться играть в крокет с Королевой. – И она поспешно вышла. Кухарка швырнула ей вслед кастрюлю, но промахнулась на волос.
Аня схватила ребенка с некоторым трудом: это было несуразное маленькое существо, у которого ручки и ножки торчали во все стороны (“Как у морской звезды”, – подумала Аня). Оно, бедное, напряженно сопело и, словно куколка, то скрючивалось, то выпрямлялось, так что держать его было почти невозможно.
Наконец Аня нашла верный способ (то есть скрутила его в узел и крепко ухватилась за его правое ушко и левую ножку, не давая ему таким образом раскрутиться) и вышла с ним на свежий воздух.
“Не унеси я его, они бы там, конечно, его убили, – подумала Аня. – Было бы преступленье его оставить”.
Последние слова она произнесла громко, и ребенок в ответ хрюкнул (он уже перестал чихать к тому времени).
“Не хрюкай, – сказала Аня. – Вежливые люди выражаются иначе”.
Но младенец хрюкнул опять, и Аня с тревогой взглянула на него. Странное было личико: вздернутый нос, вроде свиного рыльца, крохотные гляделки, вовсе непохожие на детские глаза. Ане все это очень не понравилось. “Но, может быть, он просто всхлипывает”, – подумала она и посмотрела, нет ли слез на ресницах. Но не было ни ресниц, ни слез.
“Если ты собираешься, мой милый, обратиться в поросенка, – твердо сказала Аня, – то я с тобой никакого дела иметь не хочу. Смотри ты у меня!” Бедное маленькое существо снова всхлипнуло (или хрюкнуло – разобрать было невозможно), и Аня некоторое время несла его молча.
Аня начинала уже недоумевать – что же она с ним будет делать дома, как вдруг он хрюкнул так громко, что она с некоторым испугом поглядела ему в лицо. На этот раз сомненья не оставалось: это был самый настоящий поросенок, так что глупо было с ним возиться. Аня опустила поросенка наземь, и тот, теряя чепчик на бегу, спокойно затрусил прочь и вскоре скрылся в чаще, что очень обрадовало ее.
“Он в будущем был бы ужасно уродлив как ребенок, – сказала она про себя, – но свинья, пожалуй, вышла бы из него красивая”. И она стала размышлять о других ей знакомых детях, которые годились бы в поросята. “Если б только знать, как изменить их”, – подумала она и вдруг, встрепенувшись, заметила, что на суку ближнего дерева сидит Масляничный Кот.
Он только ухмыльнулся, увидя Аню. Вид у него был добродушный, хотя когти были длиннейшие, а по количеству зубов он не уступал крокодилу. Поэтому Аня почувствовала, что нужно относиться к нему с уважением.
– Масляничный Котик, – робко заговорила она, не совсем уверенная, понравится ли ему это обращение. Однако он только шире осклабился. “Пока что он доволен”, – подумала Аня и продолжала: – Котик, не можете ли Вы мне сказать, как мне выйти отсюда?
– Это зависит, куда Вам нужно идти, – сказал Кот.
– Мне-то в общем все равно, куда, – начала Аня.
– Тогда Вам все равно, какую дорогу взять, – перебил ее Кот.
– Только бы прийти куда-нибудь, – добавила Аня в виде объяснения.
– Прийти-то Вы придете, – сказал Кот, – если будете идти достаточно долго.
Аня почувствовала, что отрицать этого нельзя. Она попробовала задать другой вопрос:
– Какого рода люди тут живут?
– Вон там, – сказал Кот, помахав правой лапой, – живет Шляпник, а вон там (он помахал левой) живет Мартовский Заяц. Навести-ка их: оба они сумасшедшие.
– Но я вовсе не хочу общаться с сумасшедшими, – заметила Аня.
– Ничего уж не поделаешь, – возразил Кот. – Мы все здесь сумасшедшие. Я безумен. Вы безумны.
– Откуда Вы знаете, что я безумная? – спросила Аня.
– Должны быть. Иначе Вы сюда не пришли бы.
Аня не нашла это доказательством. Однако она продолжала:
– А как Вы знаете, что Вы сами сумасшедший?
– Начать с того, – ответил Кот, – что собака, например, не сумасшедшая. Вы с этим согласны?
– Пожалуй, – сказала Аня.
– Ну так вот, – продолжал Кот, – собака рычит, когда сердита, и виляет хвостом, когда довольна. Я же рычу, когда доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Заключенье: я – сумасшедший.
– Я называю это мурлыканьем, а не рычаньем, – проговорила Аня.
– Называйте чем хотите, – сказал Кот. – Играете ли Вы сегодня в крокет с Королевой?
– Я очень бы этого хотела, – ответила Аня, – но меня еще не приглашали.
– Вы меня там увидите, – промолвил Кот – и исчез.
Это не очень удивило Аню: она уже привыкла к чудесам. Пока она глядела на то место, где только что сидел Кот, он вдруг появился опять.
– Кстати, что случилось с младенцем? – спросил он.
– Он превратился в поросенка, – ответила Аня совершенно спокойно, словно Кот вернулся естественным образом.
– Я так и думал, – ответил Кот и снова испарился.
Аня подождала немного, думая, что, может, он опять появится, а затем пошла по тому направлению, где, по его словам, жил Мартовский Заяц.
“Шляпников я и раньше видала, – думала она. – Мартовский Заяц куда будет занятнее и к тому же, так как мы теперь в мае, он не будет буйно-помешанный, по крайней мере, не так буйно, как в марте”. Тут она взглянула вверх и опять увидела Кота, сидящего на ветке дерева.
– Вы как сказали – поросенок или опенок? – спросил Кот.
– Я сказала – поросенок, – ответила Аня. – И я очень бы просила Вас не исчезать и не появляться так внезапно: у меня в глазах рябит.
– Ладно, – промолвил Кот и на этот раз стал исчезать постепенно, начиная с кончика хвоста и кончая улыбкой, которая еще осталась некоторое время после того, как остальное испарилось.
“Однако! – подумала Аня. – Мне часто приходилось видеть кота без улыбки, но улыбку без кота – никогда. Это просто поразительно”.
Вскоре она пришла к дому Мартовского Зайца. Не могло быть сомнения, что это был именно его дом: трубы были в виде ушей, а крыша была крыта шерстью. Дом был так велик, что она не решилась подойти, раньше чем не откусила кусочек от левого ломтика гриба. И даже тогда она робела: а вдруг он все-таки буйствует! “Пожалуй, лучше было бы, если бы я посетила Шляпника!”
Некоторое время она глядела на домик молча. Вдруг из леса выбежал пышный лакей (она приняла его за лакея благодаря ливрее: иначе, судя по его лицу, она назвала бы его рыбой) – и громко постучал костяшками рук о дверь. Отпер другой лакей, тоже в пышной ливрее, раскоряченный, лупоглазый, необычайно похожий на лягушку. И у обоих волосы были мелко завиты и густо напудрены.
Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его лакею, открывшему дверь, торжественно произнес:
– Для Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет.
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка изменив порядок слов:
– От Королевы. Приглашение для Герцогини на игру в крокет.
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу, боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула, то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
– Стучать ни к чему, – сказал лакей, не глядя на нее, – ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и Вы, а во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный: безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск разбиваемой посуды.
– Скажите мне, пожалуйста, – проговорила Аня, – как же мне туда войти?
– Был бы какой-нибудь прок от вашего стука, – продолжал лакей, не отвечая ей, – когда бы дверь была между нами. Если б Вы, например, постучали бы изнутри, то я мог бы Вас, так сказать, выпустить.
При этом он, не отрываясь, глядел вверх, что показалось Ане чрезвычайно неучтивым. “Но, быть может, он не может иначе, – подумала она. – Ведь глаза у него на лбу. Но, по крайней мере, он мог бы ответить на вопрос”.
– Как же я войду? – повторила она громко.
– Я буду здесь сидеть, – заметил лакей, – до завтрашнего дня.
Тут дверь дома на миг распахнулась, и большая тарелка, вылетев оттуда, пронеслась дугой над самой головой лакея, легко коснувшись кончика его носа, и разбилась о соседний ствол.
– И, пожалуй, до послезавтра, – продолжал лакей совершенно таким же голосом, как будто ничего и не произошло.
– Как я войду? – настаивала Аня.
– Удастся ли вообще Вам войти? – сказал лакей. – Вот, знаете, главный вопрос.
Он был прав. Но Ане было неприятно это возражение.
“Это просто ужас, – пробормотала она, – как все эти существа любят рассуждать. С ними с ума можно сойти!”
Лакей воспользовался ее молчаньем, повторив прежнее свое замечание с некоторым дополненьем.
– Я буду здесь сидеть, – сказал он, – по целым дням, по целым дням… без конца…
– А что же мне-то делать? – спросила Аня.
– Все, что хотите, – ответил лакей и стал посвистывать.
– Ну его, все равно ничего не добьюсь, – воскликнула Аня в отчаянии. – Он полный дурак! – и она отворила дверь и вошла в дом.
Очутилась она в просторной кухне, сплошь отуманенной едким дымом. Герцогиня сидела посредине на стуле о трех ногах и нянчила младенца; кухарка нагибалась над очагом, мешая суп в огромном котле.
“Однако сколько в этом супе перца!” – подумала Аня, расчихавшись.
Да и весь воздух был заражен. Герцогиня и та почихивала; ребенок же чихал и орал попеременно, не переставая ни на одно мгновение. Единственные два существа на кухне, которые не чихали, были кухарка и большой кот, который сидел у плиты и широко ухмылялся.
– Будьте добры мне объяснить, – сказала Аня робко, так как не знала, учтиво ли с ее стороны заговорить первой. – Почему это ваш кот ухмыляется так?
– Это – Масляничный Кот, – отвечала Герцогиня, – вот почему. Хрюшка!
Последнее слово было произнесено так внезапно и яростно, что Аня так и подскочила; но она сейчас же поняла, что оно обращено не к ней, а к младенцу, и, набравшись смелости, заговорила опять:
– Я не знала, что такие коты постоянно ухмыляются. Впрочем, я вообще не знала, что коты могут это делать.
– Не всегда коту масленица, – ответила Герцогиня. – Моему же коту – всегда. Вот он и ухмыляется.
– Я этого никогда не знала, – вежливо сказала Аня. Ей было приятно, что завязался умный разговор.
– Ты очень мало что знаешь, – отрезала Герцогиня. – Это ясно.
Ане не понравился тон этого замечания, и она подумала, что хорошо бы перевести разговор на что-нибудь другое. Пока она старалась найти тему, кухарка сняла с огня котел с супом и тотчас же принялась швырять в Герцогиню и в ребенка все, что попадалось ей под руку: кочерга и утюг полетели первыми, потом градом посыпались блюдца, тарелки, миски. Герцогиня не обращала на них никакого вниманья, даже когда они попадали в нее, ребенок же орал беспрестанно, так что все равно нельзя было знать, когда ему больно – когда нет.
– Ах, ради Бога, будьте осторожны! – вскрикнула Аня, прыгая на месте от нестерпимого страха. – Ах, вот отлетел его бесценный нос! – взвизгнула она, когда большая тарелка чуть не задела младенца.
– Если б никто не совался в чужие дела, – сказала хриплым басом Герцогиня, – земля вертелась бы куда скорее.
– Что не было бы преимуществом, – заметила Аня, воспользовавшись случаем, чтобы показать свое знанье. – Подумайте только, как укоротился бы день. Земля, видите ли, берет двадцать четыре часа…
– В таком случае, – рявкнула Герцогиня, – отрубить ей голову!
Аня с тревогой поглядела на кухарку, не собирается ли она исполнить это приказанье, но кухарка ушла с головой в суп и не слушала.
Аня решилась продолжать.
– Двадцать четыре часа, кажется, – или двенадцать? Я…
– Увольте, – сказала Герцогиня. – Я никогда не могла выносить вычисленья! И она стала качать своего младенца, выкрикивая при этом нечто вроде колыбельной песни и хорошенько встряхивая его после каждого стиха.
Хор
Вой, младенец мой прекрасный,
А чихнешь – побью!
Ты нарочно – это ясно…
Баюшки-баю.
(при участии кухарки и ребенка)
Ау! Ау! Ау! Ау!
Хор
То ты синий, то ты красный,
Бью и снова бью!
Перец любишь ты ужасно.
Баюшки-баю.
Ау! Ау! Ау! Ау! Ау! Ау!
– Эй Вы там, можете понянчить его, если хотите, – сказала Герцогиня, обращаясь к Ане, и, как мяч, кинула ей ребенка. – Я же должна пойти одеться, чтобы отправиться играть в крокет с Королевой. – И она поспешно вышла. Кухарка швырнула ей вслед кастрюлю, но промахнулась на волос.
Аня схватила ребенка с некоторым трудом: это было несуразное маленькое существо, у которого ручки и ножки торчали во все стороны (“Как у морской звезды”, – подумала Аня). Оно, бедное, напряженно сопело и, словно куколка, то скрючивалось, то выпрямлялось, так что держать его было почти невозможно.
Наконец Аня нашла верный способ (то есть скрутила его в узел и крепко ухватилась за его правое ушко и левую ножку, не давая ему таким образом раскрутиться) и вышла с ним на свежий воздух.
“Не унеси я его, они бы там, конечно, его убили, – подумала Аня. – Было бы преступленье его оставить”.
Последние слова она произнесла громко, и ребенок в ответ хрюкнул (он уже перестал чихать к тому времени).
“Не хрюкай, – сказала Аня. – Вежливые люди выражаются иначе”.
Но младенец хрюкнул опять, и Аня с тревогой взглянула на него. Странное было личико: вздернутый нос, вроде свиного рыльца, крохотные гляделки, вовсе непохожие на детские глаза. Ане все это очень не понравилось. “Но, может быть, он просто всхлипывает”, – подумала она и посмотрела, нет ли слез на ресницах. Но не было ни ресниц, ни слез.
“Если ты собираешься, мой милый, обратиться в поросенка, – твердо сказала Аня, – то я с тобой никакого дела иметь не хочу. Смотри ты у меня!” Бедное маленькое существо снова всхлипнуло (или хрюкнуло – разобрать было невозможно), и Аня некоторое время несла его молча.
Аня начинала уже недоумевать – что же она с ним будет делать дома, как вдруг он хрюкнул так громко, что она с некоторым испугом поглядела ему в лицо. На этот раз сомненья не оставалось: это был самый настоящий поросенок, так что глупо было с ним возиться. Аня опустила поросенка наземь, и тот, теряя чепчик на бегу, спокойно затрусил прочь и вскоре скрылся в чаще, что очень обрадовало ее.
“Он в будущем был бы ужасно уродлив как ребенок, – сказала она про себя, – но свинья, пожалуй, вышла бы из него красивая”. И она стала размышлять о других ей знакомых детях, которые годились бы в поросята. “Если б только знать, как изменить их”, – подумала она и вдруг, встрепенувшись, заметила, что на суку ближнего дерева сидит Масляничный Кот.
Он только ухмыльнулся, увидя Аню. Вид у него был добродушный, хотя когти были длиннейшие, а по количеству зубов он не уступал крокодилу. Поэтому Аня почувствовала, что нужно относиться к нему с уважением.
– Масляничный Котик, – робко заговорила она, не совсем уверенная, понравится ли ему это обращение. Однако он только шире осклабился. “Пока что он доволен”, – подумала Аня и продолжала: – Котик, не можете ли Вы мне сказать, как мне выйти отсюда?
– Это зависит, куда Вам нужно идти, – сказал Кот.
– Мне-то в общем все равно, куда, – начала Аня.
– Тогда Вам все равно, какую дорогу взять, – перебил ее Кот.
– Только бы прийти куда-нибудь, – добавила Аня в виде объяснения.
– Прийти-то Вы придете, – сказал Кот, – если будете идти достаточно долго.
Аня почувствовала, что отрицать этого нельзя. Она попробовала задать другой вопрос:
– Какого рода люди тут живут?
– Вон там, – сказал Кот, помахав правой лапой, – живет Шляпник, а вон там (он помахал левой) живет Мартовский Заяц. Навести-ка их: оба они сумасшедшие.
– Но я вовсе не хочу общаться с сумасшедшими, – заметила Аня.
– Ничего уж не поделаешь, – возразил Кот. – Мы все здесь сумасшедшие. Я безумен. Вы безумны.
– Откуда Вы знаете, что я безумная? – спросила Аня.
– Должны быть. Иначе Вы сюда не пришли бы.
Аня не нашла это доказательством. Однако она продолжала:
– А как Вы знаете, что Вы сами сумасшедший?
– Начать с того, – ответил Кот, – что собака, например, не сумасшедшая. Вы с этим согласны?
– Пожалуй, – сказала Аня.
– Ну так вот, – продолжал Кот, – собака рычит, когда сердита, и виляет хвостом, когда довольна. Я же рычу, когда доволен, и виляю хвостом, когда сержусь. Заключенье: я – сумасшедший.
– Я называю это мурлыканьем, а не рычаньем, – проговорила Аня.
– Называйте чем хотите, – сказал Кот. – Играете ли Вы сегодня в крокет с Королевой?
– Я очень бы этого хотела, – ответила Аня, – но меня еще не приглашали.
– Вы меня там увидите, – промолвил Кот – и исчез.
Это не очень удивило Аню: она уже привыкла к чудесам. Пока она глядела на то место, где только что сидел Кот, он вдруг появился опять.
– Кстати, что случилось с младенцем? – спросил он.
– Он превратился в поросенка, – ответила Аня совершенно спокойно, словно Кот вернулся естественным образом.
– Я так и думал, – ответил Кот и снова испарился.
Аня подождала немного, думая, что, может, он опять появится, а затем пошла по тому направлению, где, по его словам, жил Мартовский Заяц.
“Шляпников я и раньше видала, – думала она. – Мартовский Заяц куда будет занятнее и к тому же, так как мы теперь в мае, он не будет буйно-помешанный, по крайней мере, не так буйно, как в марте”. Тут она взглянула вверх и опять увидела Кота, сидящего на ветке дерева.
– Вы как сказали – поросенок или опенок? – спросил Кот.
– Я сказала – поросенок, – ответила Аня. – И я очень бы просила Вас не исчезать и не появляться так внезапно: у меня в глазах рябит.
– Ладно, – промолвил Кот и на этот раз стал исчезать постепенно, начиная с кончика хвоста и кончая улыбкой, которая еще осталась некоторое время после того, как остальное испарилось.
“Однако! – подумала Аня. – Мне часто приходилось видеть кота без улыбки, но улыбку без кота – никогда. Это просто поразительно”.
Вскоре она пришла к дому Мартовского Зайца. Не могло быть сомнения, что это был именно его дом: трубы были в виде ушей, а крыша была крыта шерстью. Дом был так велик, что она не решилась подойти, раньше чем не откусила кусочек от левого ломтика гриба. И даже тогда она робела: а вдруг он все-таки буйствует! “Пожалуй, лучше было бы, если бы я посетила Шляпника!”
ГЛАВА 7
СУМАСШЕДШИЕ ПЬЮТ ЧАЙ
Перед домом под деревьями был накрыт стол: Мартовский Заяц и Шляпник пили чай. Зверек Соня сидел между ними и спал крепким сном. Они же облокачивались на него, как на подушку, и говорили через его голову. “Соне, наверное, очень неудобно”, – подумала Аня. – Но, впрочем, он спит, не замечает”.
Стол был большой, но почему-то все трое скучились в одном конце.
– Нет места, нет места, – закричали они, когда Аня приблизилась.
– Места сколько угодно, – сказала она в возмущеньи и села в обширное кресло во главе стола.
– Можно Вам вина? – бодро предложил Мартовский Заяц.
Аня оглядела стол: на нем ничего не было, кроме чая и хлеба с маслом.
– Я никакого вина не вижу, – заметила она.
– Никакого и нет, – сказал Мартовский Заяц.
– В таком случае не очень было вежливо предлагать мне его, – рассердилась Аня.
– Не очень было вежливо садиться без приглашения, – возразил Мартовский Заяц.
– Я не знала, что это ваш стол, – сказала Аня. – Тут гораздо больше трех приборов.
– Обстричь бы Вас, – заметил Шляпник. Он все время смотрел на волосы Ани с большим любопытством, и вот были его первые слова.
Аня опять вспылила:
– Потрудитесь не делать личных замечаний, это чрезвычайно грубо.
У Шляпника расширились глаза, но все, что он сказал, было:
– Какое сходство между роялем и слоном?
“Вот это лучше, – подумала Аня. – Я люблю такого рода загадки. Повеселимся”.
– Мне кажется, я могу разгадать это, – добавила она громко.
– Вы говорите, что знаете ответ? – спросил Мартовский Заяц.
Аня кивнула.
– А Вы знаете, что говорите? – спросил Мартовский Заяц.
– Конечно, – поспешно ответила Аня. – По крайней мере, я говорю, что знаю. Ведь это то же самое.
– И совсем не то же самое! – воскликнул Шляпник. – Разве можно сказать: “Я вижу, что ем” вместо: “Я ем, что вижу?”
– Разве можно сказать, – пробормотал Соня, словно разговаривая во сне, – “Я дышу, пока сплю” вместо: “Я сплю, пока дышу?”
– В твоем случае можно, – заметил Шляпник, и на этом разговор иссяк, и все сидели молча, пока Аня вспоминала все, что знала насчет роялей и слонов, – а знала она не много.
Шляпник первый прервал молчанье.
– Какое сегодня число? – спросил он, обращаясь к Ане. При этом он вынул часы и тревожно на них глядел, то встряхивая их, то прикладывая их к уху.
Аня подумала и сказала:
– Четвертое.
– На два дня отстают, – вздохнул Шляпник. – Я говорил тебе, что твое масло не подойдет к механизму, – добавил он, недовольно глядя на Мартовского Зайца.
– Масло было самое свежее, – кротко возразил Мартовский Заяц.
– Да, но, вероятно, и крошки попали, – пробурчал Шляпник. – Ты не должен был мазать хлебным ножом.
Мартовский Заяц взял часы и мрачно на них посмотрел, потом окунул их в свою чашку, расплескав чай, и посмотрел опять.
– Это было самое свежее масло, – повторил он удивленно.
Аня с любопытством смотрела через его плечо.
– Какие забавные часы! – воскликнула она. – По ним можно узнать, которое сегодня число, а который час – нельзя.
– Ну и что же, – пробормотал Шляпник. – Или по Вашим часам можно узнать время года?
– Разумеется, нет, – бойко ответила Аня. – Ведь один и тот же год держится так долго.
– В том-то и штука, – проговорил Шляпник.
Аня была ужасно озадачена. Объяснение Шляпника не имело, казалось, никакого смысла, а вместе с тем слова были самые простые.
– Я не совсем понимаю, – сказала она, стараясь быть как можно вежливее.
– Соня опять спит, – со вздохом заметил Шляпник и вылил ему на нос немножко горячего чая.
Соня нетерпеливо помотал головой и сказал, не открывая глаз:
– Конечно, конечно, я совершенно того же мнения.
– Нашли разгадку? – спросил Шляпник, снова повернувшись к Ане.
– Сдаюсь! – объявила Аня. – Как же?
– Не имею ни малейшего представления, – сказал Шляпник.
– И я тоже, – сказал Мартовский Заяц.
Аня устало вздохнула:
– Как скучно так проводить время!
– Если бы Вы знали Время так, как я его знаю, – заметил Шляпник, – Вы бы не посмели сказать, что его провожать скучно. Оно самолюбиво.
– Я Вас не понимаю, – сказала Аня.
– Конечно, нет! – воскликнул Шляпник, презрительно мотнув головой. – Иначе Вы бы так не расселись.
– Я только села на время, – кротко ответила Аня.
– То-то и есть, – продолжал Шляпник. – Время не любит, чтобы на него садились. Видите ли, если бы Вы его не обижали, оно делало бы с часами все, что хотите. Предположим, было бы десять часов утра, Вас зовут на урок. А тут Вы бы ему, Времени-то, намекнули – и мигом закружились бы стрелки: два часа, пора обедать.
– Ах, пора! – шепнул про себя Мартовский Заяц.
– Это было бы великолепно, – задумчиво проговорила Аня. – Но только, знаете, мне, пожалуй, не хотелось бы есть.
– Сначала, может быть, и не хотелось бы, – сказал Шляпник, – но ведь Вы бы могли подержать стрелку на двух часах до тех пор, пока не проголодались бы.
– И Вы так делаете? – спросила Аня.
Шляпник уныло покачал головой.
– Куда мне? – ответил он. – Мы с Временем рассорились в прошлом Мартобре, когда этот, знаете, начинал сходить с ума (он указал чайной ложкой на Мартовского Зайца), а случилось это так: Королева давала большой музыкальный вечер, и я должен был петь:
“Рыжик, рыжик, где ты был?
На полянке дождик пил?”
Вы, может быть, эту песню знаете?
– Я слышала нечто подобное, – ответила Аня.
– Не думаю, – сказал Шляпник. – Дальше идет так:
“Выпил каплю, выпил две,
Стало сыро в голове!”
Тут Соня встряхнулся и стал петь во сне: “сыро, сыро, сыро…” – и пел так долго, что остальным пришлось его щипать, чтобы он перестал.
– Ну так вот, – продолжал Шляпник, – только начал я второй куплет, вдруг Королева как вскочит да гаркнет: “Он губит время! Отрубить ему голову!”
– Как ужасно жестоко! – воскликнула Аня.
– И с этой поры, – уныло добавил Шляпник, – Время отказывается мне служить: теперь всегда пять часов.
– Потому-то и стоит на столе так много чайной посуды? – спросила Аня.
– Да, именно потому, – вздохнул Шляпник. – Время всегда – время чая, и мы не успеваем мыть чашки.
– Так, значит, вы двигаетесь вокруг стола от одного прибора к другому? – сказала Аня.
– Да, – ответил Шляпник, – от одного к другому, по мере того, как уничтожаем то, что перед нами.
– А что же случается, когда вы возвращаетесь к началу? – полюбопытствовала Аня.
– Давайте-ка переменим разговор, – перебил Мартовский Заяц, зевая. – Мне это начинает надоедать. Предлагаю, чтобы барышня рассказала нам что-нибудь.
– Я ничего не знаю, – сказала Аня, несколько испуганная этим предложением.
– Тогда расскажет Соня! – воскликнули оба. – Проснись, Соня!
И они одновременно ущипнули его с обеих сторон.
Соня медленно открыл глаза.
– Я вовсе не спал, – проговорил он слабым хриплым голосом. – Я слышал, господа, каждое ваше слово.
– Расскажи нам сказку, – попросил Мартовский Заяц.
– Да, пожалуйста, – протянула Аня.
– И поторопись! – добавил Шляпник, – а то уснешь, не докончив.
– Жили-были три сестренки, – начал Соня с большой поспешностью, – и звали их: Мася, Пася и Дася. И жили они на глубине колодца…
– Чем они питались? – спросила Аня.
– Они питались сиропом, – сказал Соня, подумав.
– Это, знаете, невозможно, – коротко вставила Аня, – ведь они же были бы больны.
– Так они и были очень больны, – ответил Соня.
Аня попробовала представить себе такую необычайную жизнь, но ничего у нее не вышло. Тогда она задала другой вопрос:
– Почему же они жили на глубине колодца?
– Еще чаю? – вдумчиво сказал Мартовский Заяц, обращаясь к Ане.
– Я совсем не пила, – обиделась Аня, – и потому не могу выпить еще .
– Если Вы еще чаю не пили, – сказал Шляпник, – то вы можете еще чаю выпить.
– Никто не спрашивал Вашего мнения! – воскликнула Аня.
– А кто теперь делает личные замечания? – проговорил Шляпник с торжествующим видом.
Аня не нашлась что ответить. Она налила себе чаю и взяла хлеба с маслом. Потом опять обратилась к Соне:
– Почему же они жили на глубине колодца?
Соня опять несколько минут подумал и наконец сказал:
– Это был сироповый колодец.
– Таких не бывает, – рассердилась было Аня, но Шляпник и Мартовский Заяц зашипели на нее:
– Шш, шш!
А Соня, надувшись, пробормотал:
– Если вы не можете быть вежливы, то доканчивайте рассказ сами.
– Нет, пожалуйста, продолжайте, – сказала Аня очень смиренно. – Я не буду вас больше прерывать. Пожалуйста, хоть какой-нибудь рассказ!
– Какой-нибудь, – возмущенно просопел Соня. Однако он согласился продолжать. – Итак, эти три сестрички, которые, знаете, учились черпать…
– Что они черпали? – спросила Аня, забыв свое обещанье.
– Сироп! – сказал Соня, уже вовсе не подумав.
– Я хочу чистую чашку, – перебил Шляпник, – давайте подвинемся.
Шляпник подвинулся, за ним Соня. Мартовскому Зайцу досталось место Сони. Аня же неохотно заняла стул Мартовского Зайца. Один Шляпник получил выгоду от этого перемещения: Ане было куда хуже, чем прежде, ибо Мартовский Заяц только что опрокинул кувшин с молоком в свою тарелку.
Перед домом под деревьями был накрыт стол: Мартовский Заяц и Шляпник пили чай. Зверек Соня сидел между ними и спал крепким сном. Они же облокачивались на него, как на подушку, и говорили через его голову. “Соне, наверное, очень неудобно”, – подумала Аня. – Но, впрочем, он спит, не замечает”.
Стол был большой, но почему-то все трое скучились в одном конце.
– Нет места, нет места, – закричали они, когда Аня приблизилась.
– Места сколько угодно, – сказала она в возмущеньи и села в обширное кресло во главе стола.
– Можно Вам вина? – бодро предложил Мартовский Заяц.
Аня оглядела стол: на нем ничего не было, кроме чая и хлеба с маслом.
– Я никакого вина не вижу, – заметила она.
– Никакого и нет, – сказал Мартовский Заяц.
– В таком случае не очень было вежливо предлагать мне его, – рассердилась Аня.
– Не очень было вежливо садиться без приглашения, – возразил Мартовский Заяц.
– Я не знала, что это ваш стол, – сказала Аня. – Тут гораздо больше трех приборов.
– Обстричь бы Вас, – заметил Шляпник. Он все время смотрел на волосы Ани с большим любопытством, и вот были его первые слова.
Аня опять вспылила:
– Потрудитесь не делать личных замечаний, это чрезвычайно грубо.
У Шляпника расширились глаза, но все, что он сказал, было:
– Какое сходство между роялем и слоном?
“Вот это лучше, – подумала Аня. – Я люблю такого рода загадки. Повеселимся”.
– Мне кажется, я могу разгадать это, – добавила она громко.
– Вы говорите, что знаете ответ? – спросил Мартовский Заяц.
Аня кивнула.
– А Вы знаете, что говорите? – спросил Мартовский Заяц.
– Конечно, – поспешно ответила Аня. – По крайней мере, я говорю, что знаю. Ведь это то же самое.
– И совсем не то же самое! – воскликнул Шляпник. – Разве можно сказать: “Я вижу, что ем” вместо: “Я ем, что вижу?”
– Разве можно сказать, – пробормотал Соня, словно разговаривая во сне, – “Я дышу, пока сплю” вместо: “Я сплю, пока дышу?”
– В твоем случае можно, – заметил Шляпник, и на этом разговор иссяк, и все сидели молча, пока Аня вспоминала все, что знала насчет роялей и слонов, – а знала она не много.
Шляпник первый прервал молчанье.
– Какое сегодня число? – спросил он, обращаясь к Ане. При этом он вынул часы и тревожно на них глядел, то встряхивая их, то прикладывая их к уху.
Аня подумала и сказала:
– Четвертое.
– На два дня отстают, – вздохнул Шляпник. – Я говорил тебе, что твое масло не подойдет к механизму, – добавил он, недовольно глядя на Мартовского Зайца.
– Масло было самое свежее, – кротко возразил Мартовский Заяц.
– Да, но, вероятно, и крошки попали, – пробурчал Шляпник. – Ты не должен был мазать хлебным ножом.
Мартовский Заяц взял часы и мрачно на них посмотрел, потом окунул их в свою чашку, расплескав чай, и посмотрел опять.
– Это было самое свежее масло, – повторил он удивленно.
Аня с любопытством смотрела через его плечо.
– Какие забавные часы! – воскликнула она. – По ним можно узнать, которое сегодня число, а который час – нельзя.
– Ну и что же, – пробормотал Шляпник. – Или по Вашим часам можно узнать время года?
– Разумеется, нет, – бойко ответила Аня. – Ведь один и тот же год держится так долго.
– В том-то и штука, – проговорил Шляпник.
Аня была ужасно озадачена. Объяснение Шляпника не имело, казалось, никакого смысла, а вместе с тем слова были самые простые.
– Я не совсем понимаю, – сказала она, стараясь быть как можно вежливее.
– Соня опять спит, – со вздохом заметил Шляпник и вылил ему на нос немножко горячего чая.
Соня нетерпеливо помотал головой и сказал, не открывая глаз:
– Конечно, конечно, я совершенно того же мнения.
– Нашли разгадку? – спросил Шляпник, снова повернувшись к Ане.
– Сдаюсь! – объявила Аня. – Как же?
– Не имею ни малейшего представления, – сказал Шляпник.
– И я тоже, – сказал Мартовский Заяц.
Аня устало вздохнула:
– Как скучно так проводить время!
– Если бы Вы знали Время так, как я его знаю, – заметил Шляпник, – Вы бы не посмели сказать, что его провожать скучно. Оно самолюбиво.
– Я Вас не понимаю, – сказала Аня.
– Конечно, нет! – воскликнул Шляпник, презрительно мотнув головой. – Иначе Вы бы так не расселись.
– Я только села на время, – кротко ответила Аня.
– То-то и есть, – продолжал Шляпник. – Время не любит, чтобы на него садились. Видите ли, если бы Вы его не обижали, оно делало бы с часами все, что хотите. Предположим, было бы десять часов утра, Вас зовут на урок. А тут Вы бы ему, Времени-то, намекнули – и мигом закружились бы стрелки: два часа, пора обедать.
– Ах, пора! – шепнул про себя Мартовский Заяц.
– Это было бы великолепно, – задумчиво проговорила Аня. – Но только, знаете, мне, пожалуй, не хотелось бы есть.
– Сначала, может быть, и не хотелось бы, – сказал Шляпник, – но ведь Вы бы могли подержать стрелку на двух часах до тех пор, пока не проголодались бы.
– И Вы так делаете? – спросила Аня.
Шляпник уныло покачал головой.
– Куда мне? – ответил он. – Мы с Временем рассорились в прошлом Мартобре, когда этот, знаете, начинал сходить с ума (он указал чайной ложкой на Мартовского Зайца), а случилось это так: Королева давала большой музыкальный вечер, и я должен был петь:
“Рыжик, рыжик, где ты был?
На полянке дождик пил?”
Вы, может быть, эту песню знаете?
– Я слышала нечто подобное, – ответила Аня.
– Не думаю, – сказал Шляпник. – Дальше идет так:
“Выпил каплю, выпил две,
Стало сыро в голове!”
Тут Соня встряхнулся и стал петь во сне: “сыро, сыро, сыро…” – и пел так долго, что остальным пришлось его щипать, чтобы он перестал.
– Ну так вот, – продолжал Шляпник, – только начал я второй куплет, вдруг Королева как вскочит да гаркнет: “Он губит время! Отрубить ему голову!”
– Как ужасно жестоко! – воскликнула Аня.
– И с этой поры, – уныло добавил Шляпник, – Время отказывается мне служить: теперь всегда пять часов.
– Потому-то и стоит на столе так много чайной посуды? – спросила Аня.
– Да, именно потому, – вздохнул Шляпник. – Время всегда – время чая, и мы не успеваем мыть чашки.
– Так, значит, вы двигаетесь вокруг стола от одного прибора к другому? – сказала Аня.
– Да, – ответил Шляпник, – от одного к другому, по мере того, как уничтожаем то, что перед нами.
– А что же случается, когда вы возвращаетесь к началу? – полюбопытствовала Аня.
– Давайте-ка переменим разговор, – перебил Мартовский Заяц, зевая. – Мне это начинает надоедать. Предлагаю, чтобы барышня рассказала нам что-нибудь.
– Я ничего не знаю, – сказала Аня, несколько испуганная этим предложением.
– Тогда расскажет Соня! – воскликнули оба. – Проснись, Соня!
И они одновременно ущипнули его с обеих сторон.
Соня медленно открыл глаза.
– Я вовсе не спал, – проговорил он слабым хриплым голосом. – Я слышал, господа, каждое ваше слово.
– Расскажи нам сказку, – попросил Мартовский Заяц.
– Да, пожалуйста, – протянула Аня.
– И поторопись! – добавил Шляпник, – а то уснешь, не докончив.
– Жили-были три сестренки, – начал Соня с большой поспешностью, – и звали их: Мася, Пася и Дася. И жили они на глубине колодца…
– Чем они питались? – спросила Аня.
– Они питались сиропом, – сказал Соня, подумав.
– Это, знаете, невозможно, – коротко вставила Аня, – ведь они же были бы больны.
– Так они и были очень больны, – ответил Соня.
Аня попробовала представить себе такую необычайную жизнь, но ничего у нее не вышло. Тогда она задала другой вопрос:
– Почему же они жили на глубине колодца?
– Еще чаю? – вдумчиво сказал Мартовский Заяц, обращаясь к Ане.
– Я совсем не пила, – обиделась Аня, – и потому не могу выпить еще .
– Если Вы еще чаю не пили, – сказал Шляпник, – то вы можете еще чаю выпить.
– Никто не спрашивал Вашего мнения! – воскликнула Аня.
– А кто теперь делает личные замечания? – проговорил Шляпник с торжествующим видом.
Аня не нашлась что ответить. Она налила себе чаю и взяла хлеба с маслом. Потом опять обратилась к Соне:
– Почему же они жили на глубине колодца?
Соня опять несколько минут подумал и наконец сказал:
– Это был сироповый колодец.
– Таких не бывает, – рассердилась было Аня, но Шляпник и Мартовский Заяц зашипели на нее:
– Шш, шш!
А Соня, надувшись, пробормотал:
– Если вы не можете быть вежливы, то доканчивайте рассказ сами.
– Нет, пожалуйста, продолжайте, – сказала Аня очень смиренно. – Я не буду вас больше прерывать. Пожалуйста, хоть какой-нибудь рассказ!
– Какой-нибудь, – возмущенно просопел Соня. Однако он согласился продолжать. – Итак, эти три сестрички, которые, знаете, учились черпать…
– Что они черпали? – спросила Аня, забыв свое обещанье.
– Сироп! – сказал Соня, уже вовсе не подумав.
– Я хочу чистую чашку, – перебил Шляпник, – давайте подвинемся.
Шляпник подвинулся, за ним Соня. Мартовскому Зайцу досталось место Сони. Аня же неохотно заняла стул Мартовского Зайца. Один Шляпник получил выгоду от этого перемещения: Ане было куда хуже, чем прежде, ибо Мартовский Заяц только что опрокинул кувшин с молоком в свою тарелку.