Нагибин Юрий. Председатель

   - Нам старые хлеборобы позарез нужны, чтоб не пахать, не сеять, не убирать без их веского совета...У нас ведь агрономов нету и не предвидится.
   - Ну а как будет агроном? - насмешливо спросил старик.
   - Все равно стану я одним ухом к науке, другим - к простому крестьянскому опыту. Оставайтесь у нас, дом дадим, кормовые, обзаведение всякое, к осени корову купим.Тебя, дед в правление введем, а Пелагея Родионовна будет греться на печи и погоду предсказывать. Чем не жизнь?
   Надежда Петровна наливает старушке очередную чашку, подвигает к ней вазочку с медом.Старик долго молчит. Он достает кисет, скручивает цигарку, закуривает, пускает облако дыма и лишь затем говорит:
   - Стары мы больно с коровами в ярме ходить. А при своем деле мы всегда сыты и чистым воздухом дышим. На кой ляд нам осенью корова? А до осени мы у твоего колхозного козла сосать будем?
   - У тебя что, уши заложило?.. Сказал, все будет: и харчи, и дом, и барахло. Что еще нужно?
   - А мы не просим. - Старик задавил окурок о лавку, швырнул на чистый пол. - Мы тебя об одном просим: отпусти ты нас за-ради бога! Лучше с сумой ходить да от начальства подале."
   - Старый паразит! - не с гневом, а с каким-то иным, большим, сильным чувством говорит Трубников. - Твои сыны за Советскую власть головы сложили, а ты по родной земле, по ее чистому телу вошью ползаешь? Барахло скопил, а старуху свою в слепоте гноишь?
   И тут раздается какой-то странный, тонкий, дрожащий звук. Пелагая Родионовна плачет, склонив к столу смугло-заветренное морщинистое личико, мелкие как бисер слезы катятся из-под темных очков. Надежда Петровна ласково обнимает ее за плечи.
   Что-то скривилось в лице старика, но он сдержался, снова полез за кисетом.
   - Ну, как знаешь...-Будто потеряв интерес к разговору, Трубников поднялся из-за стола и протянул старику котомку.
   - Постой! - говорит старик, откладывая свои пожитки. - Ответь мне: как ты нас разгадал?
   - У меня отроду нюх на симулянтов, - усмехнулся Трубников. - А потом уж слишком метко ты индюку по клюву съездил. Суду все ясно!..
   - Серьезный ты человек, Егор Иваныч, - с суровой приязнью говорит старик. - Ты у меня в доверии. Иначе нас никакой силой не удержишь. Мы, знаешь, свечным салом смажемся и в замочную скважину уйдем. А теперь все, кончились наши скитания, старая, - впервые обращается он к жене.
   - Как скажешь, Игнат Захарыч, - робко улыбнулась старушка. - А я согласная.
   Трубников подозвал к себе Надежду Петровну.
   - Ступай с Прасковьей контору прибрать. Мы их туда поместим.
   - А контора?
   - Обойдемся покамест, канцелярия у нас, слава богу, еще не наросла.
   Надежда Петровна выходит из дома. Тотчас из-под крыльца вынырнул пес, завертел от радости хвостом.
   Багровый закат охватил небо. И на этом багрянце далеко за деревней с удивительной четкостью вырисовывается на взлобке холма силуэт коровьей упряжки и двух женщин. И уж силой, торжеством человеческой воли веет от этой картины.
   Полустанок.На теневой стороне стоит коньковский "выезд". Копчик жует сено, Алешка дремлет на козлах. Рядом с полустанком идет строительство водонапорной башни. Оттуда отъезжает полуторка с гремящими бортами. Наперерез грузовику выходит Трубников с поднятой рукой.
   Грузовик тормозит, из кабины выглядывает остроглазый шофер.
   - Подбросишь в Коньково?
   - А тебе зачем? - подозрительно говорит шофер. - Ты же при своей карете.
   - Да не меня - наши коньковские мужики с двенадцатичасовым приедут... Цельная артель!
   - На мадерку будет?
   - Не обижу...
   - Порядок, - усмехнулся шофер. - Живи, пока живется, о счастье думай иногда, выпивай, когда придется, а веселись всегда! -продекламировал он и, развернувшись, поставил грузовик рядом с коньковским тарантасом.
   Слышится гудок паровоза
   Рабочий поезд медленно приближается к пустынной платформе. С площадки одного из вагонов неловко спускается задом наперед какая-то бокастая тетка с бидонами.
   Тревога и недоумение на лице Трубникова.
   Еще один пассажир сходит с поезда, напутствуемый шутками и дурашливыми криками вагонных дружков. Это парень лет двадцати двух, в пиджаке, брюках, заправленных в яловые сапоги, военной фуражке, в распахнутом вороте виднеется треугольничек морской тельняшки. За плечами у парня завернутая в рогожу пила, в руке ящик с инструментами. Поравнявшись с Трубниковым, парень уловил странно-пристальный взгляд незнакомого пожилого человека.
   - Чего уставился, папаша? - говорит он развязно. - Или на мне узор наведен?
   - Ты не с Конькова будешь? - спрашивает Трубников.
   - Хоть бы и так, как ни странно! - ответил парень. - А ты, видать, из оркестра, которым меня встречать должны?
   - Почему один? - резко спросил Трубников.
   - Никак, председатель? - хлопнул себя по лбу парень и протянул Трубникову руку. - Маркушев Павел Григорьевич, как ни странно.
   - Где остальные? - угрюмо спрашивает председатель.
   - Еще наряд не закрыли, - уклончиво отвечает Маркушев, - погодить придется...
   - Ты со мной не хитри! На разведку, что ль, прибыл?
   - Может, и так, а может, личную жизнь уладить, - независимо говорит Маркушев. - А коли начистоту: сомневаются мастера, как бы осечки не вышло.
   Они идут через площадь.
   - Не огорчайтесь, папаша, - добродушно улыбается Маркушев, глядя на опечаленное лицо Трубникова. - По стопочке примем? Я угощаю.
   - Ты вроде довольно наугощался, - неприязненно отзывается Трубников.
   - Все в норме... как ни странно. Они подходят к экипажу.
   - Алеха! - обрадовался Маркушев земляку. - Как она, ничего?
   - Ничего...
   - Дай петушка - будет хорошо!
   Маркушев кинул Алешке руку, а Трубников отходит, чтобы расплатиться с водителем грузовика.
   - Рейс отменяется. Получай за простой.
   - Обижаешь, хозяин!
   - Алименты, что ль, платишь?
   - Один я, как Папанин на льдине, - обиделся шофер.
   - Ну и хватит с тебя.
   Трубников садится рядом с Маркушевым, и экипаж, заскрипев всем своим расхлябанным составом, загрохотал по булыжной мостовой.
   - Силен фаэтон, как ни странно! - хохочет Маркушев. - Прямо для музея!
   - Может, он еще и будет в музее, - серьезно отвечает Трубников. Слушай, Маркушев, мы агитацией не занимаемся, а мужикам отпиши: могут крепко прогадать...
   - Это на чем же? - Маркушев закуривает длинную папиросу и откидывается на сиденье.
   - Мы большую стройку планируем. Своих мастеров не будет - чужих подрядим.
   Маркушев сожалеюще-насмешливо глядит на Трубникова. За последние горячие месяцы Егор Иваныч сильно пообносился. Заботами Надежды Петровны на нем, правда, все цельное, но истершееся до основы, штопаное, латаное, сапоги стоптаны, сбиты. К тому же у него опять болит ампутированная рука, и он ухватился за культю здоровой рукой. Вид у председателя далеко не блестящий.
   - Как ни странно, а все же странно, - резвится Маркушев, пуская голубые кольца. - С каких же это достатков, папаша? Штаны заложишь?
   Трубников, прищурившись, разглядывает парня.
   - Я так прямо и напишу ребятам: мол, колхоз голь-моль ставит вам ультиматум! - Маркушев хохочет, довольный собственным остроумием.
   - Веселый жених у твоей невесты, - как-то удивительно спокойно, глядя на Маркушева, произнес Трубников.
   Тарантас приближается к Конькову. Дорога прорезает березовый редняк. Маркушев безмятежно дымит в мире с самим собой и окружающим тихим солнечным простором. Трубников молчит задумавшись.
   По правую руку, за березами, на луговине, поросшей густой травой, мелькает фигура косаря в синей рубахе.
   - Это что еще за ударник полей? - очнулся Трубников. - Стой, Алешка!..
   - На кой он нам сдался? - спросил Маркушев.
   - Ворюга! Колхозную траву валит. - И, спрыгнув с тарантаса, Трубников устремляется к косарю.
   - Шебуршной он у вас! - благодушно посмеивается Маркушев.
   - Да, такой чудик! - соглашается Алешка, но, будь Маркушев проницательней, он бы уловил, что шутка возницы целит вовсе не в Трубникова
   - Мать честная! - вдруг с ужасом произнес Алешка - Да ведь это папаня!..
   На опушке рощи сошлись Трубников и Семен.
   - Под суд захотел? - опасным голосом произносит председатель.
   Семен, не обращая внимания, действует косой. Валятся через сизо-голубой нож сочные стебли травы.
   - Кончай, слышь?!
   - А корову мне чем кормить?! - орет Семен, размахивая косой. - Корова не человек, она жрать обязана!
   - Отработаешь на косовице - получишь сено...
   - На том свете угольками! Пшел с дороги!
   - Тогда коси, где положено!
   - Там сухотье! Захватили всю землю, дыхнуть негде! - Он вновь заносит косу.
   - Не дам! - Трубников становится прямо под косу. Их взгляды, полные ярости, скрещиваются.
   - Хоть и брат ты мне, хоть и родная кровь!.. - затряс губами Семен и пустил острый нож. прямо по щиколоткам Трубникова. Тот успевает подпрыгнуть. Ударом ноги Трубников ломает рукоять косы. Семен бьет Трубникова. Начинается жестокая драка
   С дороги видны фигуры дерущихся. По направлению к ним бегут Алешка и Маркушев.
   Трубников вышиб из рук Семена сломанную косу и закинул ее подальше от себя. Подбежавшего Алешку отшвыривают, как кутенка.
   Когда же подоспел Маркушев, драка внезапно кончилась. Сбив Трубникова с ног, Семен нагнулся над ним, чтобы половчее стукнуть, и тут страшный удар в живот поверг его на землю. Он попытался встать, но еще один удар левой в скулу окончательно решил его боеспособности.
   Трубников отходит в сторону и, зачерпнув воды из лужицы, ополаскивает лицо.
   Семен медленно, держась за живот, подымается.
   - Что накосил - сдашь Прасковье на скотный двор, - холодно говорит Трубников. И Алешке: - Подсобишь отцу. Мы сами доберемся.
   Он идет прочь вместе с Маркушевым, но вдруг поворачивается и подходит к Семену.
   - Долг за избу ты мне сегодня вернешь, - говорит он негромко, но очень выразительно. - Понятно? Иначе - раздел, ломать буду...
   Семен ничего не отвечает, лишь бросает на Трубникова взгляд раненого зверя.
   Трубников нагоняет Маркушева
   - Мы с Семеном с детства любили на кулачках биться, - говорит он, - но в деревне болтать об этом не обязательно.
   - Слушаюсь, Егор Иваныч! - каким-то новым голосом отвечает Маркушев.
   Под вечер. В доме Трубниковых. Борька что-то рисует с альбома
   Никогда, никогда не сольются
   День и ночь в одну колею.
   Никогда не умрет революция,
   Не закончив работу свою...
   - тихо напевает Трубников.
   Он ходит по избе, держась за культю. У него, видно, опять болит рука и всякие мысли одолевают. Проходя мимо печи, он прикладывает ладонь к ее чуть теплому боку и снова хватается за культю. Затем он подходит к Борису и заглядывает через плечо. Борька резко захлопывает альбомчик и не открывает до тех пор, пока Трубников не отходит от него. Надежда Петровна заметила эту сцену, и лицо ее болезненно скривилось. Трубников успокаивающе и намекающе кивает ей. Надежда Петровна берет пустые ведра и выходит из дома
   - Слушай, Борис, - обращается Трубников к пасынку. - Неладно у нас получается. Ты на меня волчонком глядишь... а мать переживает.
   Мальчик пожимает плечами, но взгляд его остается замкнутым и настороженным.
   - Ты не думай, я в отцы тебе не напрашиваюсь, - продолжает Трубников. Отец у тебя один, и это свято. Как ты был у матери на первом месте, так и остаешься. Но я, видишь, инвалид, со мной много возни требуется, не обижайся. Если мы и не станем друзьями, все равно мы оба должны о матери помнить, чтобы ей жилось хорошо, она это заслужила. Согласен?
   Борис потупился, чуть приметно пожав плечами.
   - Теперь поговорим о деле. - Трубников подходит к стене, на которой вывешены Борькины рисунки. - Скажи, ты мог бы таким же образом построить нашу деревню?
   - А чего строить-то? - Борька удивленно поднял темные брови. Деревня - она деревня и есть.
   - Я говорю о Конькове, которым оно станет лет через десять.
   - Каким же оно станет?
   - А я почем знаю!.. Другим, а каким - тебе виднее: ты - архитектор, я заказчик.
   - Нет, не смогу, - чуть подумав, говорит Борька - Деревни такой я сроду не видел.
   - Вот те раз! А фантазия зачем человеку дана?.. Ну-ка, выйдем...
   Речка Курица. Надежда Петровна, зачерпнув ведром воду, видит, как Борис и Трубников вышли на мосток, их сопровождает знакомый нам пес.
   Уже поздно, но еще длится розовый весенний закат. Где-то вдалеке звучит грустная, одинокая песня женщин.
   - Тебе нравится все это? - Трубников широким жестом обводит деревню: покосившиеся, почерневшие, а где и просто разрушенные избы, завалившиеся плетни.
   - Чего тут может нравиться?
   - То-то и оно! Неохота мне таким Коньково видеть, да и никому неохота. Пережиток войны!
   Направляясь на свой ночной пост, по улице идет Семен с берданкой под мышкой. Он в драном тулупе и треухе с вылезшим мехом.
   Увидев Трубникова, сворачивает с пути и медленно, опустив голову, идет к мостку. Подойдя вплотную, он почти швыряет в брата пачкой денег, завернутых в газету.
   Трубников успевает перехватить пачку, Семен, не проронив ни слова, возвращается назад.
   - Тоже пережиток, - говорит Трубников, пряча деньги в карман брюк. Ну, договорились, Борис. Покажем людям будущее Коньково?.. Не в альбомчике, не врозь, а цельной картиной, чтоб каждое здание на своем месте стояло, чтоб было видно: это Коньково, вон река Курица, вон старый вяз, вон Сенькин бугор. А это, мать честная, клуб, контора, почта, больница. Школа, елкипалки, колхозный санаторий!..
   Трубников так натурально изобразил удивление, что Борька рассмеялся.
   Навстречу им идет Надежда Петровна с полными ведрами. Увидев мужа и сына в дружном согласии, она радостно вспыхнула и опустила ведра
   - Добрая примета, - кивает Трубников на полные ведра
   - Еще какая добрая! - отвечает своим мыслям Надежда Петровна
   Борис, забрав ведра, направился с матерью к дому.
   Трубников подходит к небольшой хибарке на задах деревни. Знакомый нам парень на деревяшке обтачивает металлический стерженек, зажатый в тисках. Ему помогает какой-то подросток
   - Как дела, Коля? - спрашивает Трубников.
   - Жаловаться грех! - отвечает парень.
   - Слушай, Коля, ты мне веришь?
   - Факт!
   - Можешь ты за этот месяц свою долю не брать? Парень смотрит на него удивленно и кисло.
   - Понимаешь, хочу я перед косовицей аванс выдать, а карман не тянет, подсоби, за колхозом не пропадет.
   - Ладно, авось не чужие, - улыбнулся парень.
   - Тогда - порядок в танковых частях! - доволен Трубников.
   ...По тенистой аллее идут парень и девушка: приезжий плотник Маркушев и Лиза. На худенькие плечи Лизы накинут большой пиджак Павла. Павел пытается ее обнять. Лиза отстраняется.
   - Ты рукам волю-то не давай!
   - Вот братан с Урала приедет - сразу свадьбу скрутим, и привет товарищу Трубникову! - наступает Павел.
   - Ишь ты какой быстрый приветы раздавать, - отстраняет его Лиза
   - Неужто не осточертела тебе такая жизнь?
   - Интересно все-таки, чего из всего этого будет?
   - Чего всегда бывало, то и сейчас будет, - мрачно говорит Маркушев. Палочки в тетрадке...
   - Если так, я уж никому в мире больше не поверю, - со страстью произнесла Лиза.
   Из темноты на них надвинулась фигура человека.
   - Привет начальству! - опознал Трубникова Маркушев.
   - Вон что!.. Поздравляю, разведчик!
   - Думаю забрать у вас Лизаху, - свободно говорит Маркушев.
   - А мы еще посмотрим, отдавать ли за тебя, - отвечает Трубников полушутя-полусерьезно.
   - Чем же я плох? Парень молодой, как ни странно, всесторонний.
   - Шатун ты, перекати-поле... А Лиза - царевна, и весь жемчуг в ее короне!.. - В голосе Трубникова прозвучала не свойственная ему горячая нежность.
   - Не больно вы этот жемчуг бережете!
   - Что ж делать, коли все на женские плечи легло? Мужики длинный рубль да легкий хлеб промышляют, а бабы да девчата исторической жизнью живут... И, дернув козырек фуражки, Трубников прошел вперед. - Пока сено не уберем, о свадьбах и думать забудьте. Заруби себе на носу, Маркушев!
   Затем из темноты раздался его голос:
   - А то собрал бы бригаду да показал, на что способен...
   - Ох, допрыгается у меня ваш председатель! - угрожающе говорит Маркушев.
   Раннее утро. Пропел петух первым, самым пронзительным голосом. По дворам тюкают молоточки, отбивая косы. По улице торопливо шагают темные фигуры с косами на плечах.
   Семен, поеживаясь в своем вытертом полушубке, выходит из амбарных недр. Он привычно плетет лукошко из зеленоватых полосок лыка.
   Мимо, в сторону строящегося здания конторы, спешат колхозники.
   - Куда ни свет ни заря? - окликнул их Семен.
   - В контору! Аванец, говорят, дают, - отозвались колхозники.
   - Чего? - усмехнулся Семен. - Совсем очумел народ! Около недостроенной конторы толпится взволнованный народ.
   Чуть поодаль Павел Маркушев собрал вокруг себя группу мужиков. Тут егерь, лесничий, инвалид-замочник, кузнец Ширяев, тут же вертится Алешка Трубников - сплошь "нестроевики". О чем-то пошептавшись, они пробуют построиться в одну шеренгу...
   К столу, за которым сидит Трубников, подскочила цветущая Мотя Постникова
   - Представляешь, Егор Иваныч, повезло первый раз в жизни... затараторила она. - Чуть было в город не уехала, да, спасибо, люди у нас хорошие, подсказали... Разреши. - Мотя потянулась к чернильнице.
   - Нет, - говорит Трубников. - Выскочила не по чину!
   - Так мне ж в город надоть...
   - Осади... Прасковья Сергеевна, прошу! Прасковья смущенно и гордо выходит из толпы. Трубников протягивает ей пачку денег.
   - Распишись!
   Прасковья подносит ведомость к глазам, макает перо в чернила, снимает с пера волос, снова разглядывает ведомость:
   - И где?
   Трубников тычет пальцем в лист.
   - Больно мелко написано, - говорит в свое оправдание Прасковья и рисует большой крест.
   Пред столом Трубникова возникла шеренга "нестроевиков". Отставив ногу в сторону и не глядя на председателя, Маркушев независимо спросил:
   - Чего это вы, товарищ председатель, насчет бригады заикались?..
   Но тут к Трубникову подскочил Петька, племянник. У него в руке берестяное лукошко.
   - Дядя Егор!.. Дядя Егор!.. - теребит он его.
   - Ну, что тебе?
   - Дядя Егор, а мы фрицеву пушку в лесу нашли!.. - захлебываясь, шепчет Петька.
   - Какую еще пушку? - досадливо морщится Трубников.
   Изба Семена. Доня возится по хозяйству, Семен прибивает каблук к сапогу.
   - В городе польта давали, - говорит Доня. - Мотька Постникова через крестную достала и в Турганове за полторы тыщи толкнула
   - Кабы я мог хоть денька на два отлучиться! - хмуро говорит Семен. - А то сиди как прикованный да амбарных крыс охраняй, дьявол их побери...
   В избу радостно входит старший сын, Алешка, колхозный возница
   - Получай, маманя, трудовой аванс. - И он шмякает на стол три сотни.
   - С чего бы это? - удивляется Доня.
   - Теперь каждый месяц будут давать! Тебе, папаня, тоже выписано, только поменьше, как человеку сидящего труда
   - Да подавись они своими грошами! - злобно говорит Семен.
   Алешка проходит в другую половину избы.
   - Ишь, расщедрился Егор! С каких это достатков? - говорит Доня, орудуя рогачом. - Неужто наши деньги на аванс пустил?
   - С него станется... Только нашими тут не обойдешься... Чего-то он мухлюет, - задумчиво говорит Семен.
   - Нешто не знаешь! - вскинулась Доня. - У них с Колькой хромым цельная артель. Егор железо достает, а Колька вкалывает. Замки, ключи, всякую всячину. Доходы пополам.
   - Ловко! Будто управы на него нет! Семен задумался.
   Он подошел к полке и выбирает из стопочки чистую тетрадку. Затем достал из-за божницы свои очки с подвязанными ниткой дужками.
   В другой половине избы Алешка, натягивая на себя одежду попроще, рисует своим младшим братьям и сестрам ослепительные картины своего будущего:
   - А осенью я сапоги куплю!
   - Врешь?!
   - И костюм-тройку!
   - Брось загибать!
   Но глаза ребятишек блестят так, будто на Алешке не рвань и опорки, а все его грядущие обновы.
   Алешка выходит в сени.
   - Папаня, ты куда косу дел? - спрашивает деловито.
   - Тебе зачем?
   - Ручку приделать.
   - Не твоя забота.
   - Да мне на косовицу выходить... И тебе тоже. Но как ты человек ночной, так после обеда...
   - Чего врешь? Мы же не в бригаде...
   Алешка достает из-за лестницы косу с новой ручкой, которую уже приделал хозяйственный Семен, прислоняет ее к стене.
   - Пашка Маркушев сводную бригаду собрал, - гордый своей осведомленностью, тараторит Алешка - Зачислены все, кто в полеводстве не занят... А еще сюда егерь записался, лесничий, фельдшер дядя Миша. Им сеном обещали уплатить.
   - Ладно! Надоел! Катись помалу! - поднял над тетрадкой недовольное лицо Семен.
   Алешка выбегает на улицу. Во всю ширину улицы нестройным гуртом движется на сенокос разношерстная бригада Маркушева. Мы снова видим и Ширяева, и хромого замочника, и других "нестроевиков". Сверкают на солнце косы. Алешка кидается вдогон...
   Семен пишет что-то в тетрадку. Из другой половины избы в кухню выбегают разыгравшиеся ребятишки. Крики: "Тебе водить!", "Сала!", "Чур не я!.."
   - Тише вы! - прикрикнула Доня. - Отцу мешаете... Ступайте на улицу!
   Старшая дочь Семена походя заглянула отцу через плечо.
   - "Заявление" пишется через "я", - замечает она.
   - Брысь! - огрызнулся Семен.
   ...По дороге, уходящей к лесу, шагает высокий, плечистый человек в добротном бостоновом костюме и зеленой велюровой шляпе; в руке у него чемоданчик. За его спиной, в отдалении, на зеленом фоне мелькают рубашки косцов. Человек вступает в лесной, просквоженный солнцем сумрак.
   - Рраз-два, взяли!.. Еще раз... взяли!.. - доносится до его слуха.
   Человек сдержал шаг, пригляделся. За деревьями виднеются фигуры людей, занятых каким-то непонятным делом. Заинтересовавшись, человек свернул с дороги.
   Пожилой запаренный инвалид в мокрой рубашке, старуха с подоткнутым подолом и несколько ребятишек с помощью хромого конька пытаются вытащить из болотца что-то большoe, темное, бесформенное. В момент, когда человек подошел, веревка оборвалась и ребятишки попадали на спину.
   - Вы чего тут - клады шуруете? - усмехнулся человек. Старуха обернулась.
   - Костя?.. Маркушев?.. - проговорила удивленно. - Надолго приехал?
   - У Пашки на свадьбе гулять...
   - Что стоишь, как свеча? - накинулась Прасковья. - Сымай пиджак...
   Маркушев послушно снимает пиджак и вешает его на ветку.
   - А чего вы тут тягаете?
   - Фрицеву полевую кухню, - сказал Трубников.
   - На кой она вам сдалась?
   - Сразу видать - от деревни оторвался! Да это же все... ресторан на колесах, горячий обед в поле...
   Поплевав на ладони, Маркушев крепко взялся за веревку, и этого могучего притока силы хватило, чтобы кухня возникла из зеленоватой воды всем своим потемневшим медным телом, а болотце взамен кухни получило городского щеголя...
   Нестерпимо блещут под жарким полуденным солнцем сложенные шатром косы. Справа густой лозняк, склонившийся над рекой Курицей. Оттуда подымается голубой дымок. Слева наполовину обкошенное поле.
   Под лозняком купаются в рубашках женщины.
   Дальше, на крутом берегу, расположились мужчины.
   Тихая речка Курица в зеленых берегах отражает белые облака. Ветер путается в густой зрелой, листве деревьев.
   Тесно, плотно стоят колосья уже начинающего желтеть хлеба
   Раннее утро. Из отстроенного коровника выгоняют скотину. Колхозное стадо заметно увеличилось.
   Трубников с Прасковьей осматривают строящуюся подвесную дорогу. Трубников видит: возле коровника появились Маркушев и Лиза с вилами через плечо. Павел что-то втолковывает Лизе, тянет ее за руку, но она вырвалась и убежала за куст бузины. Вздохнув, Павел направился к воротам коровника. Трубников вышел ему навстречу.
   - Егор Иваныч! - откашлявшись, говорит Маркушев и оглядывается на куст бузины. - Так как насчет моего дела? - Он снова косит на Лизу и подает ей знак рукой: иди, мол, сюда.
   Но Лиза отрицательно мотает головой.
   - Егор Иваныч, - снова начинает Маркушев, - братан за свой счет отпуск взял...
   - Дело у тебя сейчас одно - сено стоговать! - сердито перебивает Трубников. - Ну кто, скажи, в разгар сеноуборочной свадьбы играет?.. У тебя все на работу вышли?
   - Опять двое филонят, - жалобно говорит Маркушев, - Мотя Постникова и Евдокия Трубникова.
   - Чего же ты молчишь?
   Они подходят к опрятному домику с палисадником. Мотя будто ждала их.
   - Милости просим, Егор Иваныч, простите, не убрано!
   - Не мельтешись, - остановил ее Трубников. - Отчего второй день на работу не выходишь?
   - По-божески? - спрашивает Мотя. Трубников кивает.
   - Лучше я вам по-партийному скажу... Свинка у меня опоросилась. И, понимаешь, пропало у ней молоко. Я поросяточек сама молоком из бутылки отпаивала. Веришь, цельные сутки глаз не сомкнула.
   - Ну, а теперь?
   Мотя сделала плаксивое лицо и махнула рукой.
   - Пойдем-ка взглянем!
   - Да чего смотреть-то?! - радостно сказала Мотя. - Сейчас порядок, все как один из мамки сосут!
   - Коль так, ступай за граблями, мы подождем.
   - Да Егор Иваныч!.. - всплеснула руками Мотя, словно она поражена недогадливостью председателя, так и не взявшего в толк, что выйти ей на работу никак невозможно.
   - В город все равно не пущу, ясно? - И, отвернувшись, Трубников отошел.
   - Знаете, что она мне шепнула? - возмущенно говорит Маркушев. - "Зачем председателю нажаловался, я бы тебе на свадьбу четверть вина выставила!"
   - Вот чертова баба!
   - Егор Иваныч, - помолчав, начал Маркушев, - может, все-таки разрешите сегодня сыграть?
   - Эк тебя разымает! Уберем сено - гуляйте на здоровье! ' .-г- Так ведь у брата отпуск кончается! Хошь не хошь, а e*iy завтра выезжать. Урал все-таки...