Насибов Александр. Безумцы

   — Вы верите в эту ложь?
   Лейтенант Пелла выпрямляется, поднимает скованные руки, медленно качает головой.
   — Синьор, — строго говорит он, — синьор, легче на поворотах! Я находился там, и я не слепой. — Офицер показывает на товарищей. — Мы все были там и готовы поклясться, что русские отнюдь не преувеличивают. Потери германских и итальянских войск ужасны…
   — Допустим, — говорит Абст. — Допустим, но что же дальше?
   — А дальше то, что британцы и американцы высадились в Сицилии. Или вы и об этом не знаете?
   — Знаю.
   — И вот итальянцы бегут, немцы — за ними: их главные силы не там, они далеко на Востоке! Всюду паника, неразбериха. Наступает финал. В Риме спешно собирается Большой совет… Короче, стоило запахнуть дымом в собственном доме итальянцев, как “мудрому вождю нации” Бенито Муссолини дали коленкой под зад, а затем упрятали в тюрьму. Народ сказал свое слово. Это и наше слово, синьор… Но я отвлекся. Ведь вас интересует, что произошло в районе Львова?
   — Сперва я хочу знать, как вы там оказались. Почему попали в пехоту? Ведь прежде вы несли службу на флоте?
   — Есть вещи, которые касаются только нас.
   — Минуту, синьор лейтенант! — Сержант с серьгой в ухе присаживается на камень. — Я не вижу, почему бы и не сказать об этом! Хвала святой деве Марии, мы ничего не украли!
   — Вы правы, Бруно Гаррита!.. — Офицер оборачивается к Абсту. — Мы, все пятеро, не пожелали топить корабли противников дуче. Тогда нас списали на берег. Сперва засадили в тюрьму, но потом перерешили и послали на русский фронт, к “любимым и верным германским союзникам”, искупать вину. Вот и все.
   — Понятно, — говорит Абст. — А откуда у вас такая ненависть к немцам?
   — О, вы все замечаете! — У Пеллы кривятся губы в горькой усмешке. — Сейчас я возвращусь к событиям близ Львова, и вы поймете… Представьте себе улицы старинного города. По ним сплошной вереницей движутся германские военные грузовики. Они везут итальянцев: обезоруженные солдаты и офицеры сидят на дне кузовов, заложив руки за голову. Их конвоируют немецкие автоматчики. Еще неделю назад те и другие сражались бок о бок. Теперь это враги. Грузовики идут за город. Они обгоняют колонны, направляющиеся туда же в пешем строю. И здесь итальянцы, тоже без оружия и под конвоем. Впереди генералы и офицеры, затем солдаты… Тех, что везли, и тех, которые шли пешком, доставили в лес и расстреляли в огромных рвах. Немцы убивали итальянцев. Расстреливали из автоматов, забрасывали гранатами, добивали выстрелами из пистолетов. Вы можете это понять?
   — Случившееся очень прискорбно, — замечает Абст. — Однако виноваты не немцы.
   — Кто же повинен в этой бойне? Кто, по-вашему?
   — Некоторые итальянские части решили самовольно прекратить военные действия. А законы войны суровы. Тот, кто бросает союзника… Словом, хватит! Вы слишком разговорились. Я не одобряю того, что случилось во Львове. Однако не потому, что мне жаль расстрелянных. Дело в другом. Придумавший эту затею поступил неразумно. Будь моя воля, я бы заставил ваших соотечественников повоевать, как заставлю вас.
   — Ого! — Лейтенант вскакивает на ноги. — Хочу поглядеть, как вы это сделаете. Убить нас — да, это в вашей власти! Но заставить драться?.. Освободите мне руки, и я покажу вам настоящую драку!
   Пелла в бешенстве. Вот-вот он кинется на Абста. А тот невозмутим.
   — Сядьте! — приказывает он. — Сядьте, вам говорю! Вот так. Знайте же: то, что вы и ваши люди уцелели в львовской кровавой бойне, это моя работа! Благодарности не жду — я втройне получу с вас. Вы нужны мне, Пелла. Нас заинтересовали ваши спуски на большие глубины с использованием обычных дыхательных приборов. Как вы это делаете? Я спас вам жизнь. И я хочу, чтобы мы стали друзьями.
   — Для нас война окончена.
   — Жаль, что вы так решили. Кстати, вы зря говорите за всех. Ведь и ваши товарищи — опытные водолазы?
   Пленный молчит.
   — Опытные, — продолжает Абст. — Каждый имеет по пятьсот и более спусков, а двое действовали в районе Гибралтара, где ими руководил Витторио Моккагата…^[55] Но сейчас меня интересует не это. У нас тоже есть управляемые торпеды, и они, смею думать, не хуже итальянских. Меня занимает другое. В чем ваш секрет спусков на большие глубины?
   Пленный молчит.
   Абст касается рукой его колена.
   — Послушайте, — мягко говорит он, — я давно испытываю чувство симпатии к великолепному спортсмену Джорджо Пелла. Движимый этим чувством, я спас ему жизнь. Знайте же, доверившись мне, все вы окажетесь в большом выигрыше…
   — У вас выиграешь! — перебивает Бруно Гаррита. — Выиграла мышь, попавшись в кошачьи когти!
   — Верьте, я могу заставить вас, — продолжает Абст. — Но куда лучше, если мы будем действовать рука об руку. — Он встает, оглядывает итальянцев. — Каждому из вас я предлагаю…
   — Сперва накормите моих людей, — говорит Пелла. — Дайте им есть, вы, гуманист, не желающий нам зла!
   — Прежде я хочу получить ответ.
   Все происходит мгновенно: бросок лейтенанта Пелла с вытянутыми вперед скованными руками, неуловимое движение Абста, в результате которого кулаки пленного таранят воздух.
   И вот итальянец на земле, а чуть в стороне все так же невозмутимо стоит Абст.
   — Встаньте! — говорит он.
   Пелла медленно поднимается. Он сильно ушибся, у него кровоточат руки, разбита скула.
   — Однако вы упорны… — Абст задумчиво глядит на итальянца. — Ну, будь по-вашему. Вы просите накормить людей? Пусть так. Я думал столковаться с вами…
   Встает Гаррита.
   — Послушайте, вы! Ваши прохвосты сами жрали как свиньи, а нас кормили впроголодь. Так было вначале, и мы еще получали кое-какую еду. В последние два дня о нас вообще позабыли. У меня от голода урчит в брюхе, у ребят тоже. Они в таком состоянии, что не побрезговали бы, кажется, падалью вроде вашей персоны.
   Гаррита в бешенстве. Вот-вот он повторит ошибку своего командира — со скованными руками ринется на Абста. А тот спокоен. Кажется, даже доволен, что так разъярил пленного.
   — Что ж, вашему аппетиту можно позавидовать… — Абст оборачивается к Вальтеру. — Как дела на камбузе?
   — Обед будет через два часа, шеф.
   — Два часа — это долго. Наши гости не могут ждать. Как же быть?.. — Абст будто раздумывает. — Вот что, отправляйтесь и принесите консервов — четыре банки свинины с бобами и четыре больших сухаря. Для лейтенанта захватите что-нибудь поделикатнее. Скажем, кружку кофе из моего термоса и бисквиты — тоже из моего запаса. Вы поняли?
   — Да, шеф.
   — Консервы берите самые свежие — с зеленой этикеткой. Вам ясно?
   — Ясно, шеф. — Радист переглянулся с Абстом. — Я все понял.
   — Ну и отлично. А там поспеет обед. Идите! Конвоир исчезает в туннеле.
   Абст оборачивается к итальянцам:
   — Надеюсь, вы довольны?
   — Просто счастливы! — сквозь зубы цедит Пелла. Проходит несколько минут.
   И вот Вальтер возвращается. В руках у него поднос, на котором кружка кофе, стопка бисквитов и консервы — банки уже вскрыты, рядом с каждой лежат сухарь и ложка.
   — Можно раздать, шеф?
   — Конечно. — Абст широким жестом показывает на пленных.
   Вальтер передает кофе с бисквитами лейтенанту, затем обходит его спутников.
   Итальянцы разбирают консервы. Лейтенант Пелла ждет, поставив кружку на камень. И, только убедившись, что все получили порцию, делает первый глоток кофе.
   А немцы наблюдают.
   В круглых глазах Вальтера острое любопытство. Он подался вперед, вытянув шею, теребит воротник свитера. Глюк спокойнее: стоит, положив руки на автомат, и ждет.
   Сидя на раскладном табурете, Абст постукивает пальцем по колену, будто отсчитывает секунды.
   Сейчас это должно случиться. Но время бежит, и не происходит ничего необыкновенного. Люди жадно едят. Лейтенант, покончив с бисквитами, пьет кофе.
   Вот Гаррита встал, направляется к нему, протягивает банку.
   — Командир, — говорит он, — здесь совсем немного, возьмите, пожалуйста. Чертовски вкусно!
   Вальтер делает непроизвольное движение — будто хочет вмешаться.
   Абст отвечает ему едва заметным жестом, и радист остается на месте.
   Пелла отказывается взять часть порции сержанта. Постояв, Гаррита возвращается на место и дожевывает последний кусок.
   — Глюк, перепишите людей! — приказывает Абст.
   — Да, шеф. — Рыжий достает блокнот, берет карандаш, поочередно опрашивает итальянцев и заносит в блокнот их имена и воинские звания.
   Так проходит еще четверть часа.
   И вот с четырьмя пленными что-то случилось. Еще недавно они то и дело наклонялись друг к другу, переговаривались, даже пересмеивались — экспансивность не оставляет южан ни при каких обстоятельствах. Теперь итальянцы будто дремлют с открытыми глазами.
   Перемена, происшедшая с солдатами, не укрылась от их командира.
   Сначала он только в недоумении. Но проходит время — и лейтенант уже в тревоге.
   — Подойдите ко мне, сержант Гаррита! — зовет он.
   Тот медленно оборачивается. По лицу его прошла тень — усилие мысли. Но через секунду лицо вновь неподвижно. Вздохнув, сержант принимает прежнюю позу.
   — Гаррита! — повторяет командир.
   Не получив ответа, подсаживается к сержанту.
   — Что с вами? — волнуясь, спрашивает Пелла. — Заболели?
   Гаррита молчит. Он как камень. Только серьга чуть подрагивает в ухе.
   Пелла хватает его за плечи, трясет, заглядывает в глаза.
   — Гаррита, — кричит он в страхе, — сержант Гаррита!..
   Абст, наблюдавший за происходящим, ловит на себе растерянный взгляд лейтенанта, равнодушно отворачивается. Вот он зевнул, мельком взглянул на часы.
   — Что же вы стоите, Глюк? — недовольно говорит он. — Ну-ка снимите браслеты с этих несчастных. Представляю, как они намучились… Боже, да бросьте к чертям свой автомат!
   Рыжебородый широко ухмыляется, откладывает оружие, подходит к одному из пленников, бесцеремонно берет его за руку. Поворот ключа в замке наручников — и кисти итальянца свободны. Но он будто и не обрадовался: поднес руки к глазам, оглядел их и вновь опустил.
   Щелчок — и браслеты раскрываются на руках другого пленного.
   Вскоре раскованы все четверо.
   Подобрав наручники, Глюк защелкивает их в одну общую цепь.
   — Готово, шеф.
   — Уведите людей.
   — Да, шеф. — Глюк оборачивается к пленным: — Эй, вы, шагайте за мной!
   И он направляется в туннель.
   Итальянцы идут следом. Группу замыкает сержант Гаррита. Он несет связку наручников, которую швырнул ему конвоир.
   — Отправляйтесь и вы, — обращается Абст к Вальтеру.
   — Слушаю, шеф.
   — Зашифруйте и передайте в эфир: “У меня все в порядке”.
   — Ясно.
   Радист поднимает с земли автомат, оставленный Глюком, и тоже скрывается в туннеле.
   Теперь Абст наедине с офицером. Не глядя на пленника, он прохаживается по площадке, задумчиво созерцает лагуну. Затем, решив, что время для разговора настало, подходит к итальянцу и принимает свою любимую позу: руки в карманах штанов, широко расставленные ноги.
   — Ну что вы скажете, дорогой Джорджо Пелла? Как вам нравится у меня, каковы впечатления? Надеюсь, вы кое-что поняли?
   — Освободите мне руки, — тихо говорит итальянец.
   — Охотно!
   Абст ловко отщелкивает браслеты, швыряет их в сторону, затем осторожно растирает пальцами глубокие синие борозды на запястьях итальянца.
   — Вот так… А теперь я приглашаю вас обедать. Мы вместе пообедаем и поговорим. Идемте!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   За дверью шаги. Тяжелая, шаркающая походка.
   Карцов прислушивается.
   — Глюк? — Он вопросительно смотрит на Ришер.
   — Другой. Вальтер.
   — Знаю: радист?
   — Он и радист, и управляет краном, и обслуживает электростанцию.
   — Кстати, о станции. Энергии расходуется много: освещение, камбуз, зарядка аккумуляторов торпед, подводных буксировщиков… Что это за станция? Мотор крутит динамо? Но его не слышно. И откуда берется горючее?
   — Мотора нет. Прилив и отлив вращают турбины с генератором, а тот заряжает аккумуляторы. Так мне объяснил Абст.
   — Где расположена станция?
   — Аккумуляторы, в дальней пещере. Она заперта. Ключ у Вальтера. Остальное под водой. Где — не знаю: тайна.
   Задавая вопросы, Карцов думает и о другом. Последние полчаса он со скрупулезной точностью восстанавливал в сознании все то, что знает о своей пациентке, заново оценивал поведение Ришер, каждое ее слово, анализировал отношение к ней Абста. И все это для того, чтобы убедить себя заговорить с ней в открытую. Надо выяснить, с кем имеешь дело, выяснить немедленно, сейчас. У него нет времени ждать — события развертываются стремительно.
   Но это риск — он отдаст себя в ее руки. Пусть даже она честный человек, достаточно одного неосторожного слова, душевной слабости, если Абст, заподозрив неладное, учинит ей допрос…
   В который раз напрягает он всю свою волю, чтобы начать разговор, и… не может.
   Снова шаги за дверью, на этот раз — нескольких человек. Вероятно, те самые пленные. Их ведут назад. Значит, свершилось!..
   Фарфоровая чашка, которую держал в руках Карцов, падает на пол и разбивается.
   Он опускается на табурет, долго глядит на осколки.
   Шаги в коридоре стихают.
   — Послушайте, Ришер, — говорит он, не поднимая головы, — как вы сюда попали? Я не могу поверить, что вы заодно с ними. Вы здесь по принуждению?
   — Нет.
   — Нет? — Он с усилием выпрямляется, оглядывает больную. — Стало быть, добровольно?
   Ришер молчит. Она лежит в кровати, положив руки поверх перины. Голова запрокинута, глаза закрыты, волосы рассыпались по подушке.
   — Тогда мне остается предположить одно, — медленно говорит Карпов. — Мне остается предположить, что вы посланы к Абсту с каким-то особым поручением, о котором он и не догадывается. Я не ошибся?
   Ришер молчит.
   — Кто вы такая? — повторяет Карпов.
   — А вы? — вдруг спрашивает она.
   — Я ненавижу нацистов, — говорит он. — Я здесь, чтобы бороться с ними. Я не тот, за кого меня принял Абст. Знаю, он все равно мне не доверяет, только использует, пока не прибудет новый врач… Вот все, что я могу сообщить о себе.
   Ришер молчит.
   Что знает она об этом человеке? Очень немногое. Перед тем как привести его в первый раз, Абст сказал: “Судьба благосклонна к нам, Марта. Новый врач прибыл раньше, чем мы могли предположить. Кажется, ему можно доверить группу. Он явится на инструктаж. Объясните ему только то, что необходимо для обслуживания людей. Никаких экскурсов в прошлое, никаких имен. Короче, он посторонний. Он здесь временно. Надеюсь, вы понимаете меня?”
   Она была озадачена, встревожена. Каким образом Абст ухитрился так быстро заполучить врача? Единственное объяснение состояло в том, что новичка доставила та самая подводная лодка, которой предстояло увезти на материк ее, Марту. Но если прибыла смена, почему Абст не позволил ей уехать? Появился врач, а он тем не менее задержал ее. С какой целью? В чем-то она допустила промах? У Абста появились сомнения, и он не хочет выпустить ее? Да, скорее всего, так.
   Кто же он такой, Ханс Рейнхельт? Вероятно, работник одной из многочисленных служб военной разведки.
   Она была убеждена, что подчеркнутое недоверие к новичку со стороны Абста и его помощников не больше чем маневр, рассчитанный на то, чтобы усыпить ее бдительность. Подозрения укрепились, когда Вальтер, принесший ей обед, обронил несколько слов о Рейнхельте: он-де попал в грот случайно, приплыв с какого-то торпедированного транспорта.
   Итак, Рейнхельт — провокатор. Она поверит ему, раскроется, и тогда…
   Но вот человек этот вынул руку из кармана, разжал кулак — и на ладони у него оказалась кассета с пленкой. Значит, Рейнхельт видел, как она снимала пловца. Видел и промолчал. Шарил в ее тайнике, извлек оттуда другие кассеты и, конечно, записи, хранившиеся на дне расщелины. Извлек и… не показал Абсту?
   А может, Абст уже знает о них?
   Ришер смотрит в глаза Карцову, смотрит долго, пристально. Он выдерживает ее взгляд. Он сидит, положив на колени сильные руки. У него открытое лицо, высокий лоб. Лицо молодое, а вьющиеся волосы будто присыпаны пудрой. Неужели это единомышленник Абста, провокатор?
   Но какую цель преследуют фашисты, если они обнаружили ее тайник, проявили пленку, ознакомились с записями? Зачем ее лечат? Почему оставили на свободе, не уничтожили? Ведь им уже все ясно.
   Ришер вспоминает слова Вальтера о новом враче. А вдруг Вальтер не солгал и Рейнхельт действительно посторонний человек, которого Абст использует до той поры, пока она не поправится?
   Карцов понимает ее состояние, терпеливо ждет. Вот он чуть шевельнулся на своем табурете, вздохнул.
   — Конечно, — говорит он, — по всем правилам и законам конспирации нам надо присматриваться друг к другу в течение многих недель, быть может, месяцев. Только потом можно рискнуть… Я это сознаю. Но у нас нет времени. Я сделал первый шаг. Теперь ваша очередь. Будьте же откровенны! Кто вы такая? Разведчица?
   Ришер чуть качнула головой.
   — Нет? — Карцов растерянно трет ладонью лоб. — А как же камера? Ведь вы производили съемку, и я убежден — тайную! Вы делали это на собственный страх и риск? Зачем? Кому может понадобиться ваша пленка?
   — Немцам.
   — Немцам, сказали вы? Но каким немцам? Погодите, погодите, уж не хотите ли вы уверить меня…
   Ришер приподнимает руку.
   — Запомните, — медленно говорит она, — запомните, Рейнхельт: я ни в чем не хочу вас уверить.
   Карцов смолкает.
   — Дайте мне сигарету, — просит Ришер. — Спасибо. — Она берет сигарету, зажигает ее. — Скажите, Рейнхельт, вы давно из Германии?
   Они встречаются взглядами, и Карцов чувствует, что не сможет солгать.
   — Марта, — говорит он, — вы должны знать: я никогда не был в Германии. Я вовсе не немец…
   Он рассказывает о себе.
   Закончив, глядит на лежащую в кровати больную, беспомощную женщину.
   У нее закрыты глаза, капельки пота на лбу.
   — Знаете, я будто сбросил тяжелый груз. Сейчас у меня столько сил! Мы будем бороться, Марта! Но для этого надо, чтобы вы выздоровели. Верьте, вы поправитесь, и очень скоро. Только соберите все свое мужество. Все мужество, всю свою волю, всю без остатка. Вы же сильная, Марта!
   — Нет, — шепчет Ришер, — нет, не могу…
   — Неправда! В тот раз я солгал Абсту о появившихся рефлексах у вас в ногах. А сегодня я их нащупал! Они еще очень слабы, и я не хотел говорить. Но, клянусь вам, еще немного — и я буду учить вас ходить!
   Ришер рывком садится в кровати.
   — Да поймите же, — кричит она, — поймите же наконец: я встану на ноги, и он убьет вас!
   Пауза. Она медленно опускается на подушки.
   Ключ поворачивается в замке. Входит Абст.
   Он видит: больная неподвижна в кровати, в стороне, у столика с медикаментами, возится врач.
   — Закончили, Рейнхельт?
   — Давно, шеф.
   — Итак, Марта, их привезли, — говорит Абст, когда дверь затворилась за Карцовым. — Доставили всех пятерых!
   — Итальянцы?
   — Да, во главе с Джорджо Пелла. Как ждал я этих людей!
   — Рада за вас.
   Ришер тянется за сигаретами, но руки ее дрожат, пачка падает, и сигареты рассыпаются по полу. Абст подбирает сигареты, подает женщине, протягивает и зажигалку.
   — Вы нервничаете, Марта. Почему?
   — Причин много: валяюсь в кровати, когда вокруг столько дел. Будете оперировать итальянцев? Или приручите, как Глюка и Вальтера?
   — Непременно оперировать! Впрочем, не всех. Одного, во всяком случае, трогать нельзя.
   — Того, чье имя вы назвали?
   — Да. Он нужен для весьма сложных дел.
   — Понимаю. Спуск к “Випере”?
   — Не только, — говорит Абст. — У меня большие планы относительно использования этого человека. Вот его мы и приручим. Могу сказать: я уже начал… — Он задумывается: — Сложный характер у этого лейтенанта: своеволен, строптив. Но я добьюсь своего!
   — Я все думаю о предстоящих операциях. — Ришер приподнимается на локтях, заглядывает Абсту в глаза. — Вам будет трудно одному. Быть может, подождете, пока я встану на ноги? Вдвоем было бы куда легче, шеф!
   — Ни минуты промедления! Итальянцы очень опасны. Я дал им снадобье. Оно будет действовать часа три. Может, и меньше. А потом — снова консервы с начинкой? Снова на три часа? А вы, быть может, пролежите еще десять — пятнадцать дней… Нет, нег, немедленная операция! Она успокаивает более надежно. Мне хватит хлопот с одним их вожаком: он уже бросался на меня со скованными руками.
   — Еще вопрос, шеф. Вы решили, что к затонувшей лодке спустится итальянец… Ну, а наш новый врач? Он останется и будет помогать мне?
   — Рейнхельт не может остаться, — говорит Абст. — Решение уже принято.
   И он выходит.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   В дальнем конце стола — раскрытая радиола. Низкий женский голос исполняет французскую песенку. Музыка беспокоит попугая. Со своего насеста он неодобрительно глядит на мужчин, расположившихся за столом друг против друга.
   Пластинка проиграна. Абст переворачивает ее. Тот же голос поет романс.
   — Жозефина Беккер, — говорит Абст, мечтательно улыбаясь, — удивительная мулатка!.. Доводилось вам бывать на ее концертах, наблюдать, как она передвигается по эстраде?.. Помнится, она гастролировала и в Италии.
   — Нет. — Джордже Пелла качает головой.
   — О, Жозефина! Она поет — и вам кажется: это звучит голос сирены… Качнув бедрами, она делает шаг — и нет уже женщины, не! подмостков, зала. Вместо всего этого — джунгли, в которых крадется тигрица… — Абст спохватился: — Боже мой, Пелла, да вы не пьете! Даже не пригубили из своей рюмки. Или вино не по вкусу?
   — Спасибо, не хочется.
   — Однако вы привередливы. Что ж, предложу кое-что еще.
   Абст вынимает из шкафчика пузатую бутылку и торжественно ставит ее на стол.
   — Вы отказались от коньяка, невнимательны к вермуту. Но этот напиток не оставит вас равнодушным!
   — Неужели кьянти? — говорит Пелла, рассматривая этикетку бутылки.
   — Где вы раздобыли его?
   — Бутылке шесть лет. Ящик кьянти я вывез из вашей страны еще летом тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Должен заметить, я почти не пью спиртного. Исключение делаю только для этого сорта.
   — Вино слабенькое, — подтверждает Пелла. — Кстати, оно не выдерживает длительного хранения.
   — Эта бутылка последняя. Уцелела чудом. Можно подумать, я знал, что мы встретимся.
   Пеллу давно мучит мысль: где и когда видел он сидящего перед ним человека? Лицо Артура Абста, его неподвижные глаза, уродливая нижняя губа таковы, что их не спутаешь с другими. Нет, решительно, он уже встречался с Абстом. Но где, при каких обстоятельствах?..
   — Вы жили в Италии? — спрашивает Пелла.
   — Бывал в вашей стране. — Абст разливает кьянти по рюмкам. — Пожалуйста, попробуйте. Нет, я не буду. Только подниму рюмку. Предстоит работа, которую делают только на трезвую голову. А вы пейте.
   Поглаживая попугая, Абст наблюдает, как Пелла делает первый глоток. Вино понравилось. Итальянец выпивает всю рюмку.
   — Кьянти вы вывезли из Италии, — говорит он. — Попугай тоже оттуда? Я хотел сказать: из африканских владений моей страны?
   — Нет. Однако, кроме кьянти, я вывез из Италии и еще кое-что. — Абст передает собеседнику фотографию.
   На снимке изображен Джорджо Пелла. В коротких трусах, загорелый, сильный, он стоит по колени в воде, готовясь сесть верхом на управляемую торпеду.
   Пелла долго разглядывает снимок. Он узнал и пристань, возле которой сфотографирован, и полускрытый деревьями дом на берегу. Снимок сделан на секретной базе итальянских подводных пловцов.
   Вот где он видел Абста!
   На вилле местного аристократа, где размещался отряд пловцов, внезапно испортились водостоки ванных. Управитель поместья позвал слесаря со стороны. Этим слесарем и был Артур Абст…
   Абст с интересом следит за итальянцем.
   — Узнали, — удовлетворенно говорит он. — Как видите, мы старые знакомые. Вы уже тогда понравились мне: молодой, полный сил, ко всему — отличный пловец… Сейчас нравитесь еще больше. Но к делу! В тот год я вывез из Италии фотографии пловцов, снимки торпед и других устройств. Вскоре у нас было создано аналогичное оружие. Но немцы не остановились на этом. Смею уверить, они продвинулись далеко вперед. Вы убедитесь в этом, когда начнете работать со мной. Нам лучше дружить, а не враждовать, дорогой Пелла!
   Итальянец молчит. Он уже убедился, что имеет дело с опасным врагом. Не следует лезть на рожон.
   Абст по-своему оценивает поведение собеседника, похлопывает его по плечу, вновь наполняет рюмку.
   — Выпейте, — говорит он. — Выпейте и расскажите о себе. Хотелось бы знать: вы добровольно вступили в подразделение штурмовых средств итальянского флота?
   — Я все делаю по своей воле.
   — Вы были водителем “Майяле”^[56]? Пелла утвердительно наклоняет голову.
   — Что же заставило вас переменить решение?
   — Я бы не хотел вспоминать. Долго рассказывать, да и неинтересно.
   — Меня это интересует. И у нас сколько угодно времени, мы отнюдь не торопимся.