стояли, в растерянности глядя друг на друга, потом какая-то бесшабашная
Перкарина пустилась в пляс, вокруг нее, приговаривая "топ-топ-топ!",
закружился Чоп. И вот уже вся площадь поет и пляшет.
- Но... как же это? - спросил царевич Смешинку. - Ты даже не выходила
на балкон!
Смешинка и сама с удивлением смотрела на веселящихся жителей. Никто не
призывал их смеяться, а они смеются, никто не приглашал их танцевать, а они
пляшут - да так лихо! Что случилось?
- Дело в том, - пояснил с ученым видом Мичман-в-отставке, - что
волшебная сила смеха нашей чаровницы Смешинки достигает полной силы только
на второй день, но при соблюдении тех условий, о которых я говорил.
Подошел хмурый Лупибей.
- Можно страже снова вооружиться? - спросил он царевича, прикладывая
щупальце к каске.
- Нет, - сказал Мичман-в-отставке. - Если вы хотите, чтобы морские
жители были веселыми и впредь, стражники должны быть вооружены лишь цветами,
не посягать на еду жителей и наводить порядок только с помощью шуток. Они
действуют сильнее пушек.
- Вот как? - сказал Лупибей и удалился в глубоком раздумье.
Мичман-в-отставке проводил его настороженным взглядом.
- Как я рад! Как я рад! - приговаривал царевич. От восторга он даже
протанцевал круг. - Все смеются, всем весело. Приятно посмотреть. Сегодня
продолжим наш грандиозный бал! Позвать немедленно портных!
Через минуту Лупибей притащил трех Коньков-тряпичников. Их тоненькие
хвостики дрожали от испуга.
- Сейчас же сшейте девочке Смешинке бальное платье из ресничек медузы
Аурелии! - приказал Капелька. - Чтобы к ужину оно было готово!
А Лупибей, наклонившись к портным, что-то тихо добавил, и они опрометью
бросились к дверям.
Вечером царевич пригласил Смешинку на ужин и повел ее, бережно держа за
руку. По пути он рассказывал о роскошном платье, которое сшили ей для бала
придворные портные.
- Ах! - воскликнула девочка, увидев платье. - Оно действительно
чудесное!
Платье переливалось и струилось между пальцами, невесомое, мерцающее
бесчисленными искрами.
- Я сейчас же переоденусь! - заторопилась Смешинка. Но царевич
возразил:
- Сначала поужинаем. Иначе, если ты наденешь платье, мой шеф-повар
Судак оторопеет и перебьет всю посуду.
Окна обеденного зала были распахнуты настежь, чтобы слышен был
доносившийся из города веселый смех.
- Как он бодрит, как радует! - воскликнул царевич, усаживаясь за стол.
Толстый Судак повязал салфетку вокруг его шеи и подал блюдо,
наполненное зелеными листьями.
- Что это? - спросил царевич.
- Салат из ламинарии и саргассов, - почтительно ответил Судак. - С
приправой из планктона и соусом "букет хлореллы". Легчайшая и полезнейшая
закуска, как утверждает наш уважаемый Хирург.
Смешинка, улыбаясь, попробовала. Салат ей понравился, и она с аппетитом
принялась есть. Судак, лоснясь от удовольствия, глядел на нее.
- А сейчас будет коронное блюдо ужина! - объявил он торжественно и
подал знак.
Распахнулись двери, и две официантки Прилипалы, изгибаясь, внесли
громадное блюдо. На нем лежал, подпрыгивая и хихикая, большой Палтус.
- Внимание! Улыбающийся Палтус! Сейчас мы отправим его в печь...
Смешинка, побледнев, приподнялась со стула.
- В печь?! Этого веселого доброго Палтуса?
- Ну да! - подтвердил Судак. - Он будет запечен с улыбкой на устах. Я
думаю, этот Палтус будет очень-очень вкусным.
- Какой ужас! - Смешинка закрыла глаза руками, чтобы не видеть
улыбающегося Палтуса. Судак встревожился:
- Что случилось, дорогая гостья? Вы не любите Палтусов?
- Я их очень, очень люблю, - ответила тихо девочка. - Они такие толстые
и забавные...
- Так в чем же дело? В печь его!
- Нет! - крикнула Смешинка. И добавила: - Я люблю их живых.
Судак от удивления выронил черпак:
- Как? Живых? Но будет очень неудобно... есть его живым. Нужно крепко
держать...
- Что вы говорите?! - возмутилась Смешинка и повернулась к царевичу.
Царевич недоумевающе развел руками:
- Я ничего об этом не слышал. - Он обратился к Судаку. - В чем дело?
- Сейчас все объясню, - засуетился тот, глядя на Смешинку. - Пока
морские жители не смеялись - мы не готовили во дворце рыбных блюд. Эти блюда
невозможно было есть - такие они получались горькие и невкусные, ибо были
пропитаны желчью, которая разливается от плохого настроения. "Вот если бы вы
заставили всех жителей смеяться..." - однажды посоветовал я Лупибею. Но он
только отмахнулся: дескать, никто из жителей этого давно не умеет.
Но через несколько дней он позвал меня снова и сообщил, что знакомая
ему ведьма согласилась скупить для него весь смех у людей, а за это он
должен отдать ей лучшие жемчужины Кораллового города. "Тогда, - сказал он, -
мы заставим жителей проглотить этот смех и они станут веселыми и
вкусными-вкусными". Но, как известно, ничего не получилось с чужим смехом -
на подводных жителей он не действовал. А теперь наша драгоценная гостья
научила наконец жителей веселиться.
Смешинка вздрогнула и широко раскрытыми глазами посмотрела на царевича
Капельку.
- Сегодня я увидел, что все морские жители здоровы, веселы и
жизнерадостны, - продолжал разглагольствовать Судак. - Это все действие
вашего чудодейственного, волшебного смеха! И я решил порадовать вас сегодня
и приготовить это несравненное блюдо - "улыбающийся Палтус с витаминным
гарниром".
Смешинка стала бледной, как морская звезда Офиура.
- Так вот зачем... так вот для чего понадобилось тебе учить жителей
смеяться, - прошептала она, глядя на царевича. - Чтобы улучшить вкус твоих
кушаний!
- Клянусь, я этого не думал! - воскликнул Капелька. - Я ничего не знал.
Поверь мне!
Но Смешинка, не слушая его оправданий, выскочила из-за стола и убежала.
Царевич грустно смотрел ей вслед. Потом сорвал с себя салфетку и бросил в
толстого Судака:
- Какого морского черта! Что за дурацкое блюдо "смеющийся Палтус", я
спрашиваю?
Судак упал ниц.
- Я думал... я видел, как приятно царевичу, что все вокруг смеются, вот
и решил сделать сюрприз... - бормотал он испуганно.
- Я люблю, чтобы смеялись вокруг, а не на моем столе! - закричал в
ярости царевич, и Судак мгновенно исчез.
- Что же делать? - царевич в волнении ходил по залу, ломая пальцы. -
Как мне теперь вернуть радость девочке Смешинке?
А Смешинка опять горько плакала в своей комнате.
- Ах, зачем я научила жителей города смеяться? - жаловалась она
Мичману-в-отставке, сидевшему в своем кресле. - Прав был Храбрый Ерш: я
хуже, хуже Лупибея, его стражников. Я научила всех смеяться, а они
по-прежнему страдают. Что сказал бы Храбрый Ерш, если бы узнал, как все
получилось? Что бы он сказал?
- Зачем гадать? - усмехнулся мудрый старец. - Надо спросить его самого.
Девочка с недоумением посмотрела на друга.
- Но ведь он сидит в темнице!
- Да, и в самой неприступной - темнице Тридакне. Никто не в силах
открыть ее, кроме Лупибея...
Смешинка опустила голову и надолго задумалась. В двери показался Спрут.
Он осторожно нес в щупальцах платье из ресничек медузы.
- Вот... прислал светлейший царевич. Просит надеть его и прийти на бал.
Девочка гневно махнула рукой на Спрута.
- Нет! Неси прочь! Не нужно мне это платье. Не пойду на бал!
Спрут топтался на месте, недоуменно хлопая глазами.
- Но царевич приказал вручить платье... - жалобно пробормотал он. Видно
было, что он боялся возвращаться, не выполнив приказания.
- Не хочу платья! - повторяла девочка. Тут подал голос
Мичман-в-отставке.
- Чудесный наряд! - сказал он, осматривая платье. - Будет неразумно его
вернуть. Подожди за дверью, спрут, а девочка в это время подумает.
Спрут обрадованно шмыгнул за дверь. Смешинка с недоумением посмотрела
на своего друга.
- Почему ты решил, что я подумаю? - спросила она запальчиво.
- А ты разве совсем отказываешься думать? - удивился Мичман-в-отставке.
- Я буду думать, только не о бале и нарядах!
- Верно. Именно это я и имел в виду. Давай подумаем, например, о
Храбром Ерше и его друзьях. О том, как их спасти. Ты согласна подумать об
этом?
- Конечно, согласна! - обрадовалась Смешинка. - Но как их спасти? Ты же
сказал, что из Тридакны никто не может вырваться. Ее нельзя открыть!
- А мы и не будем стараться ее открывать, - возразил старец. - Мы
взломаем ее.
- Тридакну?
- Точнее, не мы, а вот эта маленькая ракушка, - и он показал Смешинке
овальный камешек.
- Маленькая, слабенькая ракушка взломает громадную Тридакну? -
воскликнула в изумлении девочка. - Каким образом?
- Ракушка называется "морской финик", - пояснил Мичман-в-отставке. -
Перед ней не устоит и гранит. Она легко просверлит дырочку в самой крепкой
Тридакне.
- Но она просверлит маленькую дырочку! - покачала головой Смешинка. - В
нее не пролезет даже Бекасик!
- Один финик просверлит маленькую дырочку. А сто фиников?
Девочка захлопала в ладоши:
- Сто фиников просверлят сто маленьких дырочек или одну большую дыру! -
Она вдруг посерьезнела. - А зачем все-таки ты велел Спруту остаться? При чем
здесь платье?
- Ох, маленькая глупая девочка, - покачал головой Мичман-в-отставке. -
Задачу с финиками ты решила, а вот о другой задаче даже не думаешь.
- О какой?
- Как нам потихоньку выбраться из дворца. Позови Спрута и скажи, что
берешь платье и будешь переодеваться, а он пусть встанет у двери и никого не
впускает, да еще кликнет на подмогу других стражей. Мы выберемся в окно,
спустимся вниз и незаметно выскользнем за ворота. Поняла?
Упорно размышляя над новыми порядками в городе, Лупибей не забывал и о
своих пленниках. Каждый из них сидел в одиночной узкой пещере в скале,
которую Спруты завалили тяжелыми камнями. Лупибей таскал пленников к себе на
допрос, чтобы узнать, какое восстание в городе они готовили, кто из жителей
дружил с бунтарями. Но пленники держались стойко и ничего ему не говорили.
Тогда он приказал перевести друзей в одну большую темницу - раковину
Тридакну и приставить к ней самого чуткого Дракончика-шпиончика 13-13, чтобы
слушал не переставая днем и ночью. "Наверняка при встрече они разговорятся и
назовут хоть одно имя, - думал Лупибей. - И тогда я уж разґделаюсь с ними!"
Но Храбрый Ерш разгадал хитрость Спрута. И как только друзья
встретились в темнице, он сделал им знак: "Тс-с!" И глазами указал наверх,
на потолок раковины. Друзья все поняли и замолчали. Слабое фосфоресцирующее
сияние от стенок Тридакны едва освещало их.
Так сидели они долго-долго, тесно прижавшись друг к другу.
Вдруг они услышали где-то вдалеке непонятный глухой шум. Он все
нарастал, приближался. Храбрый Ерш напряженно прислушивался, закипая от
ярости. Колючки на его спине встали дыбом.
- Что с тобой? - не выдержала Барабулька.
- Вы слышите? - возмутился бунтарь. - Они смеются! Хохочут во все
горло, как будто нет ни Спрутов, ни Пузанков, Ротанов и Горлачей! Как будто
их не отправляют в пещеры! Как будто им живется лучше некуда!
Он выкрикивал это, не обращая внимания на то, что Дракончик-шпиончик
наверху слушает и запоминает каждое его слово. Пусть! Все равно сегодня
последняя ночь...
- Значит, Смешинка все-таки научила их смеяться, - тихо сказала
Барабулька.
Раздались шаги - осторожные, крадущиеся.
- Кто бы это мог быть? - Храбрый Ерш напряг слух. - Стражники так не
ходят, топают изо всей силы. Шпиончики ползают...
Жужжание продолжалось. То один, то другой узник прислонялся к стенке
Тридакны и чувствовал едва заметное дрожание, но понять, откуда оно и зачем,
не мог.
Вдруг на голову Бычка-цуцика посыпались легкие крошки. Он поднял глаза
и увидел светлую точку.
- Что это? - он приник к точке и почувствовал свежую струю. - Братцы,
кажется, кто-то продырявил Тридакну!
Толкая друг друга, узники рассматривали маленькую дырочку, сквозь
которую струился слабый свет морских Звезд.
- О, еще одна появилась! - завопил Бекасик. - Смотрите!
- И здесь! И здесь! - наперебой кричали узники. Дырочки возникали одна
за другой, как будто кто-то невидимый нанизывал жемчужное ожерелье. Все
новые и новые жемчужины укладывались одна возле другой. Они образовали
большой кружок. Снаружи кто-то изо всех сил топнул, кусок раковины,
обсверленный со всех сторон точками-дырочками, легко отвалился и упал на дно
темницы, а в образовавшееся отверстие хлынул свет.
- Выходите, друзья! - воскликнул звонкий голос, и узники увидели
склонившуюся над отверстием Смешинку. - Быстрее, пока не пришли Спруты!
Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик кинулись к девочке и принялись нежно
благодарить ее. Она, смеясь, отбивалась:
- Это не я вас спасла, я только помогала... Это он! - и Смешинка
указала на Мичмана-в-отставке, который заботливо собирал свои финики. - Он
придумал, как спасти вас!
- А где Шпиончик? - Храбрый Ерш, сердито встопорщив колючки, рыскал
вокруг, и глаза его горели яростным огнем. - Сейчас я расправлюсь с ним!
- Увидев нас, он бросился улепетывать к дворцу, - улыбнулась девочка.
- Давайте и мы, братцы, разбегаться, - мрачно сказал Храбрый Ерш. -
Дракончик поднял уже, наверное, всех на ноги.
Он кивнул на прощание своим друзьям и исчез во мраке. Смешинка и
Мичман-в-отставке направились в другую сторону.
- Свободны! Свободны! - крикнула Барабулька и поспешила вслед за
Бекасиком.
Но для Храброго Ерша эта радостная ночь освобождения оказалась тяжелой
и мрачной. Когда беглецы разделились, чтобы легче было идти через город,
кишащий Спрутами и Каракатицами, к старым развалинам, где они обычно
прятались, Храбрый Ерш направился к дворцу, куда двигались все жители
города. Они смеялись и шутили на ходу, плясали и радовались. С горечью
смотрел бунтарь на непонятное веселье.
На площади перед Голубым дворцом бурлила громадная толпа. Все
перемешалось здесь: крупные Чавычи и Белухи двигались степенно, юрко сновали
Гольцы, Ласточки, Сайры, Кильки, Караси. Рядом с плоскими неповоротливыми
Камбалами мелькала быстрая Корюшка.
Морская толпа - это была стихия Храброго Ерша. Он сразу же нырнул в
нее, но - странное дело! - не почувствовал здесь прежнего яростного
напряжения. Раньше повсюду он видел только озлобленные, мрачные глаза, и
стоило ему, проплывая мимо, бросить какое-нибудь едкое слово о дворцовых
прихвостнях или жестоких стражниках, как глаза вспыхивали гневом и вся толпа
устремлялась за ним. А сейчас, как он ни изощрялся, как ни подстрекал, шепча
жителям города разные призывы к бунту, никто не слышал его.
- Да брось ты! - хлопнул его по спине какой-то Карась-Ласкирь. - Не
хотим мы сегодня думать о плохом. Жизнь и без того довольно тяжелая штука.
Сегодня будем все веселиться!
- Да, веселиться! - загорланил какой-то бесшабашный Минтай. - Хватит
нам все думать и слезы лить по каждому пустяку. Пришел и на нашу улицу
праздник!
- Он еще не пришел, глупцы! - заорал изо всех сил Храбрый Ерш и этим на
минуту привлек внимание окружающих. - Рано еще говорить о празднике, рано
плясать и веселиться! Запомните: праздник наш будет тогда, когда выкинем из
города всех Спрутов.
- Ну а пока мы все равно будем веселиться! - крикнул кто-то из толпы.
- Нет! - рявкнул Храбрый Ерш. - Мы не будем веселиться! Вспомните
убогие лачуги, в которых вы живете! Вспомните о наших братьях, которые
томятся в морских пещерах!
- Еще не хватало на празднике об этом думать! Гоните его в хвост и в
жабры, - крикнула какая-то Собачка.
Из распахнутых окон дворца полилась чудная мелодия. Храбрый Ерш с
отчаянием увидел, как редеет вокруг толпа. Все закружилось перед его
глазами... нет, это кружатся пары. Они танцуют, они веселы, они не слушают
его, бунтаря и бывшего узника Тридакны.
- Пойдем с нами в хоровод! - пригласила его толстая рыба-Кабан.
Но Ерш раздраженно оттолкнул ее и бросился прочь...
Бал уже был в разгаре, когда в зал ворвались два Спрута:
- Беда! Грязный Ерш сбежал! Бунтарь на свободе!
Лупибей, стоявший посреди зала и наблюдавший за порядком, вздрогнул.
- Как сбежал? Ведь он в Тридакне!
- Только что видели его в толпе... мутил воду.
- Почему не схватили? - Лупибей так потряс обоих Спрутов за пояса, что
цветочки посыпались из их щупалец.
- А как... мы схватим... у нас ор-ружия нет... - лязгали клювами
Спруты.
- Прекратить бал! Тревога! Всем вооружиться! Из темницы Тридакны сбежал
преступник грязный Ерш!
К нему подошел царевич, ведя под руку Смешинку.
- Зачем ты прекратил бал? - Капелька был очень недоволен: только-только
девочка снова стала веселой, а тут бал прекратился. Ему стоило больших
трудов добиться у Смешинки прощения. И то после того, как царевич
торжественно поклялся, что он ничего не ест, кроме салатов. А Смешинка
думала: "Надо убедить его, чтобы он приказал Спрутам тоже перейти на салаты,
а морские пещеры закрыть".
- Сбежал грязный Ерш! - выкатывая глаза, сообщил Лупибей. - Его не
могли задержать... Вот они, ваши цветочки!
- Экая беда, - пожал плечами царевич. - Твое дело - ловить его, а наше
дело - веселиться.
- Но преступник мутил воду на площади перед дворцом! Вон те доблестные
стражи видели его.
Двое Спрутов, заискивающе кланяясь, подтвердили, что грязный Ерш мутил
воду и подбивал жителей ворваться во дворец, напасть на стражников.
- Пока они безоружны, - многозначительно добавил Лупибей.
- А жители что? - полюбопытствовала Смешинка.
- Они не стали слушать мутильщика. Заиграла музыка, и они пошли
танцевать.
Если бы царевич наблюдал за Смешинкой, то его удивило бы, как она
внезапно опечалилась.
- Ну вот видишь! - сказал Капелька начальнику стражи. - Нет причин
тревожиться. Продолжаем бал!
Лупибей с недовольным видом ушел. За ним поспешили "доблестные стражи".
Опять заиграла музыка. О недавнем переполохе быстро забыли, и веселье
продолжалось.
Пронзительный визг Плотвички-Гимнастки заставил всех вздрогнуть и разом
остановиться. Стихла музыка. В наступившей тишине, замерев, все смотрели на
одно распахнутое окно. А там на подоконнике стоял Храбрый Ерш, держа черную
гимнотиду. Вид у него был зловещий и решительный.
Храбрый Ерш пережил ужасный вечер. Куда бы он ни направился, везде
видел веселье, пляски, радость. "С чего это они радуются? - думал он с
горечью. - Ведь все в городе осталось по-прежнему: Спруты и Каракатицы не
выпустили власти из своих щупалец".
Потом им овладел гнев. "Это все подстроила Смешинка! Она заставила
жителей смеяться вместо того, чтобы проклинать грабителей и бороться с ними.
Пока она в городе, нам не удастся прогнать Спрутов и Каракатиц. Но из города
девчонка не хочет убираться. Ей хорошо во дворце, вместе с царевичем
разъезжает в карете..."
И Храбрый Ерш решил расправиться за это со Смешинкой. Правда, его очень
угнетала мысль, что именно она помогла ему и его друзьям освободиться из
темницы.
"Но я должен думать прежде всего о жителях Кораллового города!
Уничтожив Смешинку, я подниму всех на борьбу с угнетателями!"
С этого момента все сомнения отпали. Храбрый Ерш действовал, как
всегда, дерзко и решительно.
Никто не заметил, как он проник в зал. Видимо, зараженная общим
весельем, дворцовая стража утратила бдительность. Этим и воспользовался
бунтарь. Он появился в окне в тот момент, когда рядом с ним оказались,
проплывая в танце, царевич Капелька и девочка Смешинка.
- Теперь-то я рассчитаюсь с вами за все! - сказал Храбрый Ерш, не сводя
с них глаз. - Как раз вы-то мне и нужны!
Он выразительно поигрывал гимнотидой, и никто, даже стражники, не
посмели к нему приблизиться, зная, что бунтарь бросает рыбу-Нож без промаха.
Только какой-то Пузанок стал суетливо пробираться к выходу, оставив
танцевавшую с ним Плотвичку.
- За страдания морских жителей, за их обман, за грабеж! За
издевательский смех! - Голос бунтаря повысился. - Получайте!
Все переполошились, бросились к дверям, началась давка. Орали Горлачи,
пыхтели Ротаны, визжали Миноги. И только царевич и девочка стояли
неподвижно, бесстрашно глядя в глаза опасности.
Брошенная Храбрым Ершом плоская и острая гимнотида неминуемо пронзила
бы обоих, если бы не Мичман-в-отставке, молниеносно заслонивший их собой.
Гимнотида смертельно ранила его, отскочила и косо унеслась вверх.
- Мой друг! - воскликнула Смешинка, бросаясь к несчастному, который
медленно опускался к ее ногам.
Она встала на колени. Глаза Мичмана-в-отставке уже мутнели. Он с трудом
шевелил губами:
- Проведи по ране... перьями... старого аиста, - услыхала девочка еле
слышный шепот и вскочила.
- Быстрее, быстрее отнесем его ко мне! - закричала она. - Перья у меня
в комнате.
Вдвоем с царевичем они осторожно перенесли раненого в комнату Смешинки
и положили на кровать. Девочка достала из двухстворчатого шкафчика пучок
перьев, которые она хранила с тех пор, как подобрала в развалинах, и бережно
приложила их к зияющей ране на груди у Мичмана-в-отставке. Но он даже не
пошевельнулся.
- Ох! Он погиб! Мой Мичман-в-отставке умирает!
- Не расстраивайся, - утешал ее Капелька. - Я прикажу, и завтра у тебя
будут десятки Мичманов, и не в отставке, а молодых, жизнерадостных...
- Не нужны они мне! - Смешинка заплакала. - Как ты можешь так говорить?
Он единственный...
- Надо найти Хирурга!
Но тщетно искали они Хирурга по всему дворцу - трусишка где-то надежно
спрятался от передряг. Печальные возвращались они к умирающему...
Смешинка в изумлении остановилась на пороге. Мичман-в-отставке исчез.
Вместо своего друга Смешинка увидела пестрое желто-красное создание с
длинными черными плавниками. Над большими выразительными глазами незнакомца
нависали пушистые белые брови. Он сидел в любимом кресле Мичмана-в-отставке
и задумчиво теребил зеленый "галстук гостя", повязанный кокетливым пышным
бантом.
- Кто вы такой? - спросила Смешинка. - Где Мичман-в-отставке?
- Какой Мичман-в-отставке? - удивился незнакомец.
- Он был здесь!
- Ах, этот белый... старый, - незнакомец пожевал губами. - Смешнее я не
видел существа... Да. А я много повидал, много... Садитесь, - привстав, он
вежливо пододвинул Смешинке второе кресло. - Вы, я вижу, волнуетесь.
- Прекратите болтовню! - вскричала в отчаянии девочка. - Где мой друг?
Незнакомец устроился поглубже в кресле и, кажется, заснул. Царевич,
стоявший, у двери, подошел и грубо встряхнул его.
- Вас спрашивают! Где Мичман-в-отставке?
Незнакомец вздрогнул и
несколько раз, привстав, почтительно поклонился царевичу, потом
Смешинке.
- Ох, простите... Проклятая привычка виновата. Я ведь по ночам работаю,
наблюдаю Звезды, а днем сплю. Очень интересно, знаете ли, наблюдать Звезды.
Они такие... смешные и милые. И разные. У каждой свой характер. Есть Звезды
добрые, есть злые, есть равнодушные, сообразительные, коварные, тупые, но
есть и благородные и честные! Да, да.
- Нет, это становится невыносимым! - всплеснула руками Смешинка.
- Так вы Звездочет? - оборвал его Капелька. - В жизни не видел такого
болтливого Звездочета! И почему вы так необычно окрашены? Ведь все
Звездочеты серо-черного цвета!
- Видите ли, - пояснил Звездочет, - серо-черные тона угнетающе
действуют на Звезды. Созвездия их распадаются, а сами они становятся
раздражительными, капризными и часто закатываются... в истерике. А когда они
видят меня, то становятся веселыми и радостными. Я их развлекаю. Как-то я
подслушал, что за глаза они называют меня... клоуном. Да, клоуном.
Смешинка умоляюще сложила руки:
- Я сейчас стану перед вами на колени, только скажите мне, куда делся
Мичман-в-отставке? Прошу вас!
- А разве я еще не сказал? - удивился Звездочет. - Простите,
простите... Общаясь со Звездами, поневоле становишься таким рассеянным и
невнимательным к другим, хотя мне-то уж нельзя быть рассеянным... Так вот, -
он наметил нетерпеливый жест девочки. - Мичман вышел.
- Куда? - изумилась Смешинка.
- В отставку. Да, кстати, вы ведь сами это прекрасно знаете. Просто
нехорошо терзать меня расспросами в то время, как ответы давно известны вам,
- укоризненно сказал Звездочет.
Смешинка долго молчала, раздумывая. Искоса она посматривала на зеленый
"галстук гостя", и догадка рождалась в ее душе вместе с надеждой.
- А говорил ли он что-нибудь?
- Не помню. Впрочем, кажется, говорил... Он сказал, чтобы вы сохранили
вот это, - и Звездочет-Клоун жестом фокусника извлек откуда-то как будто
букет диковинных цветов.
Но взяв их, девочка увидела, что это перья старого аиста. Она порывисто
прижала их к груди.
- Эти перышки я приложила к его ране! Значит, он все-таки ожил... Но
вот уже второй друг мой исчезает неизвестно куда. Зачем, зачем пришла я в
это подводное царство?!
Звездочет-Клоун задремал, сидя в кресле. На его груди поблескивал
переливчатый "галстук гостя".
- В городе объявлено тревожное положение, - сказал Смешинке царевич
Капелька. - Лупибей рвет и мечет: грязный Ерш до сих пор не найден. На
поиски бунтаря брошены все наличные силы Спрутов и Каракатиц. В самое
ближайшее время шайка будет поймана. Но пока Лупибей предложил, чтобы мы
отправились к моему отцу, Великому Треххвосту, потому что может снова быть
покушение. Ты согласна?
- Ну что ж... Я давно хотела повидать твоего отца и его таинственный
замок.
- Тогда я велю запрячь карету и взять еду на двоих.
- Нет, на троих, - поправила Смешинка.
- Кто же поедет с нами?
- Этот смешной Звездочет-Клоун.
- Как? Он еще не убрался из дворца? Зачем тебе этот несносный болтун?
- Он будет напоминать мне о бедном Мичмане-в-отставке, - тихо сказала
Перкарина пустилась в пляс, вокруг нее, приговаривая "топ-топ-топ!",
закружился Чоп. И вот уже вся площадь поет и пляшет.
- Но... как же это? - спросил царевич Смешинку. - Ты даже не выходила
на балкон!
Смешинка и сама с удивлением смотрела на веселящихся жителей. Никто не
призывал их смеяться, а они смеются, никто не приглашал их танцевать, а они
пляшут - да так лихо! Что случилось?
- Дело в том, - пояснил с ученым видом Мичман-в-отставке, - что
волшебная сила смеха нашей чаровницы Смешинки достигает полной силы только
на второй день, но при соблюдении тех условий, о которых я говорил.
Подошел хмурый Лупибей.
- Можно страже снова вооружиться? - спросил он царевича, прикладывая
щупальце к каске.
- Нет, - сказал Мичман-в-отставке. - Если вы хотите, чтобы морские
жители были веселыми и впредь, стражники должны быть вооружены лишь цветами,
не посягать на еду жителей и наводить порядок только с помощью шуток. Они
действуют сильнее пушек.
- Вот как? - сказал Лупибей и удалился в глубоком раздумье.
Мичман-в-отставке проводил его настороженным взглядом.
- Как я рад! Как я рад! - приговаривал царевич. От восторга он даже
протанцевал круг. - Все смеются, всем весело. Приятно посмотреть. Сегодня
продолжим наш грандиозный бал! Позвать немедленно портных!
Через минуту Лупибей притащил трех Коньков-тряпичников. Их тоненькие
хвостики дрожали от испуга.
- Сейчас же сшейте девочке Смешинке бальное платье из ресничек медузы
Аурелии! - приказал Капелька. - Чтобы к ужину оно было готово!
А Лупибей, наклонившись к портным, что-то тихо добавил, и они опрометью
бросились к дверям.
Вечером царевич пригласил Смешинку на ужин и повел ее, бережно держа за
руку. По пути он рассказывал о роскошном платье, которое сшили ей для бала
придворные портные.
- Ах! - воскликнула девочка, увидев платье. - Оно действительно
чудесное!
Платье переливалось и струилось между пальцами, невесомое, мерцающее
бесчисленными искрами.
- Я сейчас же переоденусь! - заторопилась Смешинка. Но царевич
возразил:
- Сначала поужинаем. Иначе, если ты наденешь платье, мой шеф-повар
Судак оторопеет и перебьет всю посуду.
Окна обеденного зала были распахнуты настежь, чтобы слышен был
доносившийся из города веселый смех.
- Как он бодрит, как радует! - воскликнул царевич, усаживаясь за стол.
Толстый Судак повязал салфетку вокруг его шеи и подал блюдо,
наполненное зелеными листьями.
- Что это? - спросил царевич.
- Салат из ламинарии и саргассов, - почтительно ответил Судак. - С
приправой из планктона и соусом "букет хлореллы". Легчайшая и полезнейшая
закуска, как утверждает наш уважаемый Хирург.
Смешинка, улыбаясь, попробовала. Салат ей понравился, и она с аппетитом
принялась есть. Судак, лоснясь от удовольствия, глядел на нее.
- А сейчас будет коронное блюдо ужина! - объявил он торжественно и
подал знак.
Распахнулись двери, и две официантки Прилипалы, изгибаясь, внесли
громадное блюдо. На нем лежал, подпрыгивая и хихикая, большой Палтус.
- Внимание! Улыбающийся Палтус! Сейчас мы отправим его в печь...
Смешинка, побледнев, приподнялась со стула.
- В печь?! Этого веселого доброго Палтуса?
- Ну да! - подтвердил Судак. - Он будет запечен с улыбкой на устах. Я
думаю, этот Палтус будет очень-очень вкусным.
- Какой ужас! - Смешинка закрыла глаза руками, чтобы не видеть
улыбающегося Палтуса. Судак встревожился:
- Что случилось, дорогая гостья? Вы не любите Палтусов?
- Я их очень, очень люблю, - ответила тихо девочка. - Они такие толстые
и забавные...
- Так в чем же дело? В печь его!
- Нет! - крикнула Смешинка. И добавила: - Я люблю их живых.
Судак от удивления выронил черпак:
- Как? Живых? Но будет очень неудобно... есть его живым. Нужно крепко
держать...
- Что вы говорите?! - возмутилась Смешинка и повернулась к царевичу.
Царевич недоумевающе развел руками:
- Я ничего об этом не слышал. - Он обратился к Судаку. - В чем дело?
- Сейчас все объясню, - засуетился тот, глядя на Смешинку. - Пока
морские жители не смеялись - мы не готовили во дворце рыбных блюд. Эти блюда
невозможно было есть - такие они получались горькие и невкусные, ибо были
пропитаны желчью, которая разливается от плохого настроения. "Вот если бы вы
заставили всех жителей смеяться..." - однажды посоветовал я Лупибею. Но он
только отмахнулся: дескать, никто из жителей этого давно не умеет.
Но через несколько дней он позвал меня снова и сообщил, что знакомая
ему ведьма согласилась скупить для него весь смех у людей, а за это он
должен отдать ей лучшие жемчужины Кораллового города. "Тогда, - сказал он, -
мы заставим жителей проглотить этот смех и они станут веселыми и
вкусными-вкусными". Но, как известно, ничего не получилось с чужим смехом -
на подводных жителей он не действовал. А теперь наша драгоценная гостья
научила наконец жителей веселиться.
Смешинка вздрогнула и широко раскрытыми глазами посмотрела на царевича
Капельку.
- Сегодня я увидел, что все морские жители здоровы, веселы и
жизнерадостны, - продолжал разглагольствовать Судак. - Это все действие
вашего чудодейственного, волшебного смеха! И я решил порадовать вас сегодня
и приготовить это несравненное блюдо - "улыбающийся Палтус с витаминным
гарниром".
Смешинка стала бледной, как морская звезда Офиура.
- Так вот зачем... так вот для чего понадобилось тебе учить жителей
смеяться, - прошептала она, глядя на царевича. - Чтобы улучшить вкус твоих
кушаний!
- Клянусь, я этого не думал! - воскликнул Капелька. - Я ничего не знал.
Поверь мне!
Но Смешинка, не слушая его оправданий, выскочила из-за стола и убежала.
Царевич грустно смотрел ей вслед. Потом сорвал с себя салфетку и бросил в
толстого Судака:
- Какого морского черта! Что за дурацкое блюдо "смеющийся Палтус", я
спрашиваю?
Судак упал ниц.
- Я думал... я видел, как приятно царевичу, что все вокруг смеются, вот
и решил сделать сюрприз... - бормотал он испуганно.
- Я люблю, чтобы смеялись вокруг, а не на моем столе! - закричал в
ярости царевич, и Судак мгновенно исчез.
- Что же делать? - царевич в волнении ходил по залу, ломая пальцы. -
Как мне теперь вернуть радость девочке Смешинке?
А Смешинка опять горько плакала в своей комнате.
- Ах, зачем я научила жителей города смеяться? - жаловалась она
Мичману-в-отставке, сидевшему в своем кресле. - Прав был Храбрый Ерш: я
хуже, хуже Лупибея, его стражников. Я научила всех смеяться, а они
по-прежнему страдают. Что сказал бы Храбрый Ерш, если бы узнал, как все
получилось? Что бы он сказал?
- Зачем гадать? - усмехнулся мудрый старец. - Надо спросить его самого.
Девочка с недоумением посмотрела на друга.
- Но ведь он сидит в темнице!
- Да, и в самой неприступной - темнице Тридакне. Никто не в силах
открыть ее, кроме Лупибея...
Смешинка опустила голову и надолго задумалась. В двери показался Спрут.
Он осторожно нес в щупальцах платье из ресничек медузы.
- Вот... прислал светлейший царевич. Просит надеть его и прийти на бал.
Девочка гневно махнула рукой на Спрута.
- Нет! Неси прочь! Не нужно мне это платье. Не пойду на бал!
Спрут топтался на месте, недоуменно хлопая глазами.
- Но царевич приказал вручить платье... - жалобно пробормотал он. Видно
было, что он боялся возвращаться, не выполнив приказания.
- Не хочу платья! - повторяла девочка. Тут подал голос
Мичман-в-отставке.
- Чудесный наряд! - сказал он, осматривая платье. - Будет неразумно его
вернуть. Подожди за дверью, спрут, а девочка в это время подумает.
Спрут обрадованно шмыгнул за дверь. Смешинка с недоумением посмотрела
на своего друга.
- Почему ты решил, что я подумаю? - спросила она запальчиво.
- А ты разве совсем отказываешься думать? - удивился Мичман-в-отставке.
- Я буду думать, только не о бале и нарядах!
- Верно. Именно это я и имел в виду. Давай подумаем, например, о
Храбром Ерше и его друзьях. О том, как их спасти. Ты согласна подумать об
этом?
- Конечно, согласна! - обрадовалась Смешинка. - Но как их спасти? Ты же
сказал, что из Тридакны никто не может вырваться. Ее нельзя открыть!
- А мы и не будем стараться ее открывать, - возразил старец. - Мы
взломаем ее.
- Тридакну?
- Точнее, не мы, а вот эта маленькая ракушка, - и он показал Смешинке
овальный камешек.
- Маленькая, слабенькая ракушка взломает громадную Тридакну? -
воскликнула в изумлении девочка. - Каким образом?
- Ракушка называется "морской финик", - пояснил Мичман-в-отставке. -
Перед ней не устоит и гранит. Она легко просверлит дырочку в самой крепкой
Тридакне.
- Но она просверлит маленькую дырочку! - покачала головой Смешинка. - В
нее не пролезет даже Бекасик!
- Один финик просверлит маленькую дырочку. А сто фиников?
Девочка захлопала в ладоши:
- Сто фиников просверлят сто маленьких дырочек или одну большую дыру! -
Она вдруг посерьезнела. - А зачем все-таки ты велел Спруту остаться? При чем
здесь платье?
- Ох, маленькая глупая девочка, - покачал головой Мичман-в-отставке. -
Задачу с финиками ты решила, а вот о другой задаче даже не думаешь.
- О какой?
- Как нам потихоньку выбраться из дворца. Позови Спрута и скажи, что
берешь платье и будешь переодеваться, а он пусть встанет у двери и никого не
впускает, да еще кликнет на подмогу других стражей. Мы выберемся в окно,
спустимся вниз и незаметно выскользнем за ворота. Поняла?
Упорно размышляя над новыми порядками в городе, Лупибей не забывал и о
своих пленниках. Каждый из них сидел в одиночной узкой пещере в скале,
которую Спруты завалили тяжелыми камнями. Лупибей таскал пленников к себе на
допрос, чтобы узнать, какое восстание в городе они готовили, кто из жителей
дружил с бунтарями. Но пленники держались стойко и ничего ему не говорили.
Тогда он приказал перевести друзей в одну большую темницу - раковину
Тридакну и приставить к ней самого чуткого Дракончика-шпиончика 13-13, чтобы
слушал не переставая днем и ночью. "Наверняка при встрече они разговорятся и
назовут хоть одно имя, - думал Лупибей. - И тогда я уж разґделаюсь с ними!"
Но Храбрый Ерш разгадал хитрость Спрута. И как только друзья
встретились в темнице, он сделал им знак: "Тс-с!" И глазами указал наверх,
на потолок раковины. Друзья все поняли и замолчали. Слабое фосфоресцирующее
сияние от стенок Тридакны едва освещало их.
Так сидели они долго-долго, тесно прижавшись друг к другу.
Вдруг они услышали где-то вдалеке непонятный глухой шум. Он все
нарастал, приближался. Храбрый Ерш напряженно прислушивался, закипая от
ярости. Колючки на его спине встали дыбом.
- Что с тобой? - не выдержала Барабулька.
- Вы слышите? - возмутился бунтарь. - Они смеются! Хохочут во все
горло, как будто нет ни Спрутов, ни Пузанков, Ротанов и Горлачей! Как будто
их не отправляют в пещеры! Как будто им живется лучше некуда!
Он выкрикивал это, не обращая внимания на то, что Дракончик-шпиончик
наверху слушает и запоминает каждое его слово. Пусть! Все равно сегодня
последняя ночь...
- Значит, Смешинка все-таки научила их смеяться, - тихо сказала
Барабулька.
Раздались шаги - осторожные, крадущиеся.
- Кто бы это мог быть? - Храбрый Ерш напряг слух. - Стражники так не
ходят, топают изо всей силы. Шпиончики ползают...
Жужжание продолжалось. То один, то другой узник прислонялся к стенке
Тридакны и чувствовал едва заметное дрожание, но понять, откуда оно и зачем,
не мог.
Вдруг на голову Бычка-цуцика посыпались легкие крошки. Он поднял глаза
и увидел светлую точку.
- Что это? - он приник к точке и почувствовал свежую струю. - Братцы,
кажется, кто-то продырявил Тридакну!
Толкая друг друга, узники рассматривали маленькую дырочку, сквозь
которую струился слабый свет морских Звезд.
- О, еще одна появилась! - завопил Бекасик. - Смотрите!
- И здесь! И здесь! - наперебой кричали узники. Дырочки возникали одна
за другой, как будто кто-то невидимый нанизывал жемчужное ожерелье. Все
новые и новые жемчужины укладывались одна возле другой. Они образовали
большой кружок. Снаружи кто-то изо всех сил топнул, кусок раковины,
обсверленный со всех сторон точками-дырочками, легко отвалился и упал на дно
темницы, а в образовавшееся отверстие хлынул свет.
- Выходите, друзья! - воскликнул звонкий голос, и узники увидели
склонившуюся над отверстием Смешинку. - Быстрее, пока не пришли Спруты!
Барабулька, Бекасик и Бычок-цуцик кинулись к девочке и принялись нежно
благодарить ее. Она, смеясь, отбивалась:
- Это не я вас спасла, я только помогала... Это он! - и Смешинка
указала на Мичмана-в-отставке, который заботливо собирал свои финики. - Он
придумал, как спасти вас!
- А где Шпиончик? - Храбрый Ерш, сердито встопорщив колючки, рыскал
вокруг, и глаза его горели яростным огнем. - Сейчас я расправлюсь с ним!
- Увидев нас, он бросился улепетывать к дворцу, - улыбнулась девочка.
- Давайте и мы, братцы, разбегаться, - мрачно сказал Храбрый Ерш. -
Дракончик поднял уже, наверное, всех на ноги.
Он кивнул на прощание своим друзьям и исчез во мраке. Смешинка и
Мичман-в-отставке направились в другую сторону.
- Свободны! Свободны! - крикнула Барабулька и поспешила вслед за
Бекасиком.
Но для Храброго Ерша эта радостная ночь освобождения оказалась тяжелой
и мрачной. Когда беглецы разделились, чтобы легче было идти через город,
кишащий Спрутами и Каракатицами, к старым развалинам, где они обычно
прятались, Храбрый Ерш направился к дворцу, куда двигались все жители
города. Они смеялись и шутили на ходу, плясали и радовались. С горечью
смотрел бунтарь на непонятное веселье.
На площади перед Голубым дворцом бурлила громадная толпа. Все
перемешалось здесь: крупные Чавычи и Белухи двигались степенно, юрко сновали
Гольцы, Ласточки, Сайры, Кильки, Караси. Рядом с плоскими неповоротливыми
Камбалами мелькала быстрая Корюшка.
Морская толпа - это была стихия Храброго Ерша. Он сразу же нырнул в
нее, но - странное дело! - не почувствовал здесь прежнего яростного
напряжения. Раньше повсюду он видел только озлобленные, мрачные глаза, и
стоило ему, проплывая мимо, бросить какое-нибудь едкое слово о дворцовых
прихвостнях или жестоких стражниках, как глаза вспыхивали гневом и вся толпа
устремлялась за ним. А сейчас, как он ни изощрялся, как ни подстрекал, шепча
жителям города разные призывы к бунту, никто не слышал его.
- Да брось ты! - хлопнул его по спине какой-то Карась-Ласкирь. - Не
хотим мы сегодня думать о плохом. Жизнь и без того довольно тяжелая штука.
Сегодня будем все веселиться!
- Да, веселиться! - загорланил какой-то бесшабашный Минтай. - Хватит
нам все думать и слезы лить по каждому пустяку. Пришел и на нашу улицу
праздник!
- Он еще не пришел, глупцы! - заорал изо всех сил Храбрый Ерш и этим на
минуту привлек внимание окружающих. - Рано еще говорить о празднике, рано
плясать и веселиться! Запомните: праздник наш будет тогда, когда выкинем из
города всех Спрутов.
- Ну а пока мы все равно будем веселиться! - крикнул кто-то из толпы.
- Нет! - рявкнул Храбрый Ерш. - Мы не будем веселиться! Вспомните
убогие лачуги, в которых вы живете! Вспомните о наших братьях, которые
томятся в морских пещерах!
- Еще не хватало на празднике об этом думать! Гоните его в хвост и в
жабры, - крикнула какая-то Собачка.
Из распахнутых окон дворца полилась чудная мелодия. Храбрый Ерш с
отчаянием увидел, как редеет вокруг толпа. Все закружилось перед его
глазами... нет, это кружатся пары. Они танцуют, они веселы, они не слушают
его, бунтаря и бывшего узника Тридакны.
- Пойдем с нами в хоровод! - пригласила его толстая рыба-Кабан.
Но Ерш раздраженно оттолкнул ее и бросился прочь...
Бал уже был в разгаре, когда в зал ворвались два Спрута:
- Беда! Грязный Ерш сбежал! Бунтарь на свободе!
Лупибей, стоявший посреди зала и наблюдавший за порядком, вздрогнул.
- Как сбежал? Ведь он в Тридакне!
- Только что видели его в толпе... мутил воду.
- Почему не схватили? - Лупибей так потряс обоих Спрутов за пояса, что
цветочки посыпались из их щупалец.
- А как... мы схватим... у нас ор-ружия нет... - лязгали клювами
Спруты.
- Прекратить бал! Тревога! Всем вооружиться! Из темницы Тридакны сбежал
преступник грязный Ерш!
К нему подошел царевич, ведя под руку Смешинку.
- Зачем ты прекратил бал? - Капелька был очень недоволен: только-только
девочка снова стала веселой, а тут бал прекратился. Ему стоило больших
трудов добиться у Смешинки прощения. И то после того, как царевич
торжественно поклялся, что он ничего не ест, кроме салатов. А Смешинка
думала: "Надо убедить его, чтобы он приказал Спрутам тоже перейти на салаты,
а морские пещеры закрыть".
- Сбежал грязный Ерш! - выкатывая глаза, сообщил Лупибей. - Его не
могли задержать... Вот они, ваши цветочки!
- Экая беда, - пожал плечами царевич. - Твое дело - ловить его, а наше
дело - веселиться.
- Но преступник мутил воду на площади перед дворцом! Вон те доблестные
стражи видели его.
Двое Спрутов, заискивающе кланяясь, подтвердили, что грязный Ерш мутил
воду и подбивал жителей ворваться во дворец, напасть на стражников.
- Пока они безоружны, - многозначительно добавил Лупибей.
- А жители что? - полюбопытствовала Смешинка.
- Они не стали слушать мутильщика. Заиграла музыка, и они пошли
танцевать.
Если бы царевич наблюдал за Смешинкой, то его удивило бы, как она
внезапно опечалилась.
- Ну вот видишь! - сказал Капелька начальнику стражи. - Нет причин
тревожиться. Продолжаем бал!
Лупибей с недовольным видом ушел. За ним поспешили "доблестные стражи".
Опять заиграла музыка. О недавнем переполохе быстро забыли, и веселье
продолжалось.
Пронзительный визг Плотвички-Гимнастки заставил всех вздрогнуть и разом
остановиться. Стихла музыка. В наступившей тишине, замерев, все смотрели на
одно распахнутое окно. А там на подоконнике стоял Храбрый Ерш, держа черную
гимнотиду. Вид у него был зловещий и решительный.
Храбрый Ерш пережил ужасный вечер. Куда бы он ни направился, везде
видел веселье, пляски, радость. "С чего это они радуются? - думал он с
горечью. - Ведь все в городе осталось по-прежнему: Спруты и Каракатицы не
выпустили власти из своих щупалец".
Потом им овладел гнев. "Это все подстроила Смешинка! Она заставила
жителей смеяться вместо того, чтобы проклинать грабителей и бороться с ними.
Пока она в городе, нам не удастся прогнать Спрутов и Каракатиц. Но из города
девчонка не хочет убираться. Ей хорошо во дворце, вместе с царевичем
разъезжает в карете..."
И Храбрый Ерш решил расправиться за это со Смешинкой. Правда, его очень
угнетала мысль, что именно она помогла ему и его друзьям освободиться из
темницы.
"Но я должен думать прежде всего о жителях Кораллового города!
Уничтожив Смешинку, я подниму всех на борьбу с угнетателями!"
С этого момента все сомнения отпали. Храбрый Ерш действовал, как
всегда, дерзко и решительно.
Никто не заметил, как он проник в зал. Видимо, зараженная общим
весельем, дворцовая стража утратила бдительность. Этим и воспользовался
бунтарь. Он появился в окне в тот момент, когда рядом с ним оказались,
проплывая в танце, царевич Капелька и девочка Смешинка.
- Теперь-то я рассчитаюсь с вами за все! - сказал Храбрый Ерш, не сводя
с них глаз. - Как раз вы-то мне и нужны!
Он выразительно поигрывал гимнотидой, и никто, даже стражники, не
посмели к нему приблизиться, зная, что бунтарь бросает рыбу-Нож без промаха.
Только какой-то Пузанок стал суетливо пробираться к выходу, оставив
танцевавшую с ним Плотвичку.
- За страдания морских жителей, за их обман, за грабеж! За
издевательский смех! - Голос бунтаря повысился. - Получайте!
Все переполошились, бросились к дверям, началась давка. Орали Горлачи,
пыхтели Ротаны, визжали Миноги. И только царевич и девочка стояли
неподвижно, бесстрашно глядя в глаза опасности.
Брошенная Храбрым Ершом плоская и острая гимнотида неминуемо пронзила
бы обоих, если бы не Мичман-в-отставке, молниеносно заслонивший их собой.
Гимнотида смертельно ранила его, отскочила и косо унеслась вверх.
- Мой друг! - воскликнула Смешинка, бросаясь к несчастному, который
медленно опускался к ее ногам.
Она встала на колени. Глаза Мичмана-в-отставке уже мутнели. Он с трудом
шевелил губами:
- Проведи по ране... перьями... старого аиста, - услыхала девочка еле
слышный шепот и вскочила.
- Быстрее, быстрее отнесем его ко мне! - закричала она. - Перья у меня
в комнате.
Вдвоем с царевичем они осторожно перенесли раненого в комнату Смешинки
и положили на кровать. Девочка достала из двухстворчатого шкафчика пучок
перьев, которые она хранила с тех пор, как подобрала в развалинах, и бережно
приложила их к зияющей ране на груди у Мичмана-в-отставке. Но он даже не
пошевельнулся.
- Ох! Он погиб! Мой Мичман-в-отставке умирает!
- Не расстраивайся, - утешал ее Капелька. - Я прикажу, и завтра у тебя
будут десятки Мичманов, и не в отставке, а молодых, жизнерадостных...
- Не нужны они мне! - Смешинка заплакала. - Как ты можешь так говорить?
Он единственный...
- Надо найти Хирурга!
Но тщетно искали они Хирурга по всему дворцу - трусишка где-то надежно
спрятался от передряг. Печальные возвращались они к умирающему...
Смешинка в изумлении остановилась на пороге. Мичман-в-отставке исчез.
Вместо своего друга Смешинка увидела пестрое желто-красное создание с
длинными черными плавниками. Над большими выразительными глазами незнакомца
нависали пушистые белые брови. Он сидел в любимом кресле Мичмана-в-отставке
и задумчиво теребил зеленый "галстук гостя", повязанный кокетливым пышным
бантом.
- Кто вы такой? - спросила Смешинка. - Где Мичман-в-отставке?
- Какой Мичман-в-отставке? - удивился незнакомец.
- Он был здесь!
- Ах, этот белый... старый, - незнакомец пожевал губами. - Смешнее я не
видел существа... Да. А я много повидал, много... Садитесь, - привстав, он
вежливо пододвинул Смешинке второе кресло. - Вы, я вижу, волнуетесь.
- Прекратите болтовню! - вскричала в отчаянии девочка. - Где мой друг?
Незнакомец устроился поглубже в кресле и, кажется, заснул. Царевич,
стоявший, у двери, подошел и грубо встряхнул его.
- Вас спрашивают! Где Мичман-в-отставке?
Незнакомец вздрогнул и
несколько раз, привстав, почтительно поклонился царевичу, потом
Смешинке.
- Ох, простите... Проклятая привычка виновата. Я ведь по ночам работаю,
наблюдаю Звезды, а днем сплю. Очень интересно, знаете ли, наблюдать Звезды.
Они такие... смешные и милые. И разные. У каждой свой характер. Есть Звезды
добрые, есть злые, есть равнодушные, сообразительные, коварные, тупые, но
есть и благородные и честные! Да, да.
- Нет, это становится невыносимым! - всплеснула руками Смешинка.
- Так вы Звездочет? - оборвал его Капелька. - В жизни не видел такого
болтливого Звездочета! И почему вы так необычно окрашены? Ведь все
Звездочеты серо-черного цвета!
- Видите ли, - пояснил Звездочет, - серо-черные тона угнетающе
действуют на Звезды. Созвездия их распадаются, а сами они становятся
раздражительными, капризными и часто закатываются... в истерике. А когда они
видят меня, то становятся веселыми и радостными. Я их развлекаю. Как-то я
подслушал, что за глаза они называют меня... клоуном. Да, клоуном.
Смешинка умоляюще сложила руки:
- Я сейчас стану перед вами на колени, только скажите мне, куда делся
Мичман-в-отставке? Прошу вас!
- А разве я еще не сказал? - удивился Звездочет. - Простите,
простите... Общаясь со Звездами, поневоле становишься таким рассеянным и
невнимательным к другим, хотя мне-то уж нельзя быть рассеянным... Так вот, -
он наметил нетерпеливый жест девочки. - Мичман вышел.
- Куда? - изумилась Смешинка.
- В отставку. Да, кстати, вы ведь сами это прекрасно знаете. Просто
нехорошо терзать меня расспросами в то время, как ответы давно известны вам,
- укоризненно сказал Звездочет.
Смешинка долго молчала, раздумывая. Искоса она посматривала на зеленый
"галстук гостя", и догадка рождалась в ее душе вместе с надеждой.
- А говорил ли он что-нибудь?
- Не помню. Впрочем, кажется, говорил... Он сказал, чтобы вы сохранили
вот это, - и Звездочет-Клоун жестом фокусника извлек откуда-то как будто
букет диковинных цветов.
Но взяв их, девочка увидела, что это перья старого аиста. Она порывисто
прижала их к груди.
- Эти перышки я приложила к его ране! Значит, он все-таки ожил... Но
вот уже второй друг мой исчезает неизвестно куда. Зачем, зачем пришла я в
это подводное царство?!
Звездочет-Клоун задремал, сидя в кресле. На его груди поблескивал
переливчатый "галстук гостя".
- В городе объявлено тревожное положение, - сказал Смешинке царевич
Капелька. - Лупибей рвет и мечет: грязный Ерш до сих пор не найден. На
поиски бунтаря брошены все наличные силы Спрутов и Каракатиц. В самое
ближайшее время шайка будет поймана. Но пока Лупибей предложил, чтобы мы
отправились к моему отцу, Великому Треххвосту, потому что может снова быть
покушение. Ты согласна?
- Ну что ж... Я давно хотела повидать твоего отца и его таинственный
замок.
- Тогда я велю запрячь карету и взять еду на двоих.
- Нет, на троих, - поправила Смешинка.
- Кто же поедет с нами?
- Этот смешной Звездочет-Клоун.
- Как? Он еще не убрался из дворца? Зачем тебе этот несносный болтун?
- Он будет напоминать мне о бедном Мичмане-в-отставке, - тихо сказала