------------------------------------
Повесть-сказка
Илл. Кошелев В.И.
Магаданское кн. изд-во, 1974 г.
OCR: Виталий Шпигорь (vitek_@mail.ru)
Корректура: Дмитрий Кузьмин (info@vavilon.ru)
------------------------------------
Было то или не было, а может, будет - не знаю. Приснилось это мне или в
действительности приключилось - не ведаю. А только говорят, что... Жили-были
в одной стране веселые, беспечные люди. Жили они не тужили, работали, песни
распевали и громко смеялись. Засмеется один - засмеются все. А у веселых и
работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку
потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой
стране люди лишь до полудня. А потом танцевали, пели и веселились.
Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что
она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой
старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на
лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый,
выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги.
Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то
позванивает.
Входит она во двор, обращается к хозяевам:
- Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подумала: а не
продадите ли мне свой смех?
- Что ты, бабушка! - удивляются хозяева. - Как же мы продадим смех? Он
ведь - ха-ха-ха! - не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и
продать?
- А это уж моя забота, - говорит ведьма. - Вы только согласитесь и
золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите
ее - и целый год работать не будете.
- Да мы и так не много работаем!
- Берите золотой! Целый год отдыхать будете! - убеждает старуха.
Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию,
брал у старухи золотой и говорил, как она велела:
- Отныне золотой будет мой,
А веселье и смех продать не грех.
И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белоснежное зернышко -
сверкающее и переливчатое. Она бережно прятала его и шла дальше. А человек
любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай.
А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня, что ли?"
Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не
знал человек, что проданное веселье не возвращается...
Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют
мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым - тут и болезни
подкрадываются.
И пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались
люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?
А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли
люди, поклонились:
- Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и детей. Сжалься над
нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!
Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были
такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку
ругать того, кто попал в беду?
- Ладно, - сказал он. - Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то
сделать.
Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полетел на запад -
туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.
А порядком уставшая ведьма в это время подходила к последнему,
стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее
переполнен. И каждый, глядя со стороны, дивился, как это старушка тащит
такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда
тяжелым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже
слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и
скрипучим голосом что-то напевала.
Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но
вдруг будто золотой звоночек прозвенел.
- А это что? Еще кто-то смеется?
- Это моя дочка, - сказала одна женщина, пытаясь улыбнуться. Но улыбка
у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.
- Так пойдем к ней! - закричала ведьма и, пыля сапогами, помчалась по
улице.
Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем
и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя
на игру солнечных зайчиков.
- Продай ее смех! - попросила старуха. Но мать только покачала головой.
- Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А радость дочки я не
продам.
- Я дам два золотых! Три! Десять! - шипела старуха. - Сто! Тысячу
золотых!
- Ни за что на свете, - сказала мать. - Ока смеется с тех пор, как
родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплются. Слыша ее смех, я забываю
о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.
- Ты говоришь, что она ни разу не плакала? - зловеще спросила ведьма.
Хорошо же! Я подожду, пока она заплачет, - и тогда ее смех станет моим.
- Она никогда не плачет, - с гордостью сказала женщина. - Родившись,
она не закричала, а засмеялась.
- Не может быть, - заскрипела ведьма. - Все маленькие дети плачут. Так
противно, надсадно, визгливо... Фу!
Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую сторону кроватки
сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка
играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее - звонкий, золотистый -
рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и
укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнала злодейку ладошкой.
Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать
покормила ее, и девочка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.
А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос - синим от
ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная
мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже...
Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и заглянул в комнату.
Женщина спала, уронив голову на спинку кровати, а скрюченная рука ведьмы уже
тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась.
Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.
- Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится.
Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над
кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.
- Что вы делаете? - спросила она старуху.
- Одеяло сбилось, вот и поправляю, - притворно озабоченно ответила та.
И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелкал клювом аист,
как ни махал крыльями, он не мог разбудить ее - так крепко она спала.
Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Девочка заплакала.
Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:
- Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?
Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убегала в это время
огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно
летел аист Остроклюв.
Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке
черно-коричневое пятнышко - след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки
так и зовут в народе - "щипок ведьмы".)
- Ничего, дочка, - сказала она. - Эта старуха еще поплатится за то, что
обидела тебя. Зло не может остаться безнаказанным...
На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально
смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки
ведьмы крепко сжимали завязанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла
клюка.
А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за
всем наблюдал. "Зачем старуха собрала людской смех? - думал он. - Зачем
пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям
радость?"
В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров
ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную
зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда
ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну,
которая поднималась все выше и выше.
Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: наступила полночь.
Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и
бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела,
забурлила в том месте вода, и черная, будто лакированная, шапка с горящими
под ней глазами поднялась из воды. Стремительные черные змеи-щупальца
извивались вокруг, поблескивая в лунном свете.
- Это ты, Лупибей? - вглядываясь подслеповатыми глазами, спросила
ведьма.
- Можешь не сомневаться, - раздался сиплый голос. - Это я!
И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи - та
отшатнулась и чуть не свалилась с камня.
- Не трогай меня, холодное липкое чудовище! - завизжала она
пронзительно. - Мне противно!
- Ну, и тебя касаться - приятного мало, - пробурчал спрут, убирая
щупальце. - Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя
одежда...
- Хватит! - топнула ногой старуха. - Поговорим о деле. Вот то, что я
обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный,
волнующий, заразительный и беззаботный - вот он, в мешке, превращенный моими
заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них - а нет
ничего приятнее этого лакомства, - тотчас веселье разольется по тебе как
вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее - и
мешок твой!
- Погоди, - остановил ее Спрут. - Я никому не верю на слово. Покажи
свою добычу.
Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разлился вокруг.
Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнутри, испуская волны голубого
сияния. Спрут подвинулся ближе, вглядываясь глазищами, замерцавшими
отраженным светом веселья.
- Чудно, чудно! - защелкал он кривым попугайским клювом. - Как на
подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было
украденное веселье девочки.
- Это редкостный смех, - заскрипела ведьма. - Я с великим трудом
достала его.
- Ну-ка, дай мне его на пробу.
Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускользало от ее сухих
жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв
Лупибею.
- О-о-о! - волны удовольствия прошли по осклизлому телу, а щупальца
извивались, взбивая вокруг пену. - Как это вкусно! Я наполняюсь силой и
радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного - все цвета моря
сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!
Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим
мгновением воспользовался Остроклюв. Подобравшись поближе, он вытянул шею и
точным броском схватил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты.
Старуха опомнилась и снова завязала мешок.
- Где же обещанная награда? - взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в
воздух щупальца:
- Эй, слуги!
Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали
выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по
команде, распахнули их.
Словно день пришел на берег - так засияли груды жемчуга, лежавшие в
раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала
неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые,
как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный
мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти драгоценные дары. А
посредине, в самой большой раковине, горела, затмевая всех, Лунная
жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым
блюдцем.
- Ну как? - Лупибей от избытка чувств даже выпрыгивал из воды и
плюхался в море снова, словно большая, пропитанная жиром тряпка. - Хороша
награда, старуха?
А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к
другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.
- Мое! - вскрикивала она. - Мое, мое! Никому не отдам!
Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжали его горло,
грозя вырваться наружу и выдать его присутствие. Он крепко сжимал клюв, но
это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в
прибое, - все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него
начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул
клюв под корягу, чтобы не уронить драгоценное зернышко. Минуту он еще
терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл
клюв, и золотая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову
на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех
пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно.)
Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и
ушли в волны. Вслед за ними, разразившись диким гоготом, нырнул в глубины и
Лупибей.
А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хватала жемчужины
горстями и совала себе за пазуху, в карманы.
- Теперь я богаче всех на свете... - бормотала она. - Мои сокровища!
И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти
Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они
были способны на любую выходку, без конца затевали со всеми скандалы и не
проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не
раз били их скопом, но это не помогало - наоборот, Шишига и Выжига после
взбучек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.
Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу
и ладу, черти вывалились на поляну и застыли, глядя на ведьму, настороженно
присевшую у своих сокровищ.
- Кыш, кыш... - тихо сказала она. - Это мое, кыш! Нечего пялиться,
уходите...
Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но
старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.
- А ты чего гонишь? - взъерепенился Шишига. - Купила место, да?
- Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы поднебесные, и речки
быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире!
Выжига толкнул локтем Шишигу.
- Ишь, разошлась ведьма...
Шишига в ответ лягнул Выжигу:
- Покажем ей богатство, а?
И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принялись пинать их,
расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под
кривых косматых ног! Жемчужины сыпались в море с тихим бульканьем.
Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испустив страшный
вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их
хлесткими ударами - эхо разлеталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили.
Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для
их дубленых шкур были старушечьи удары!
За минуту все было кончено - от сокровищ ведьмы не осталось и следа.
Гнусно похохатывая, черти бросились улепетывать в лес. За ними с воем
мчалась карга, размахивая клюкой.
Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением
ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу
гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами
возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.
Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно
расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких
листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии.
Удивленный Остроклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Филин -
он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остроклюва ослепила яркая
вспышка, и показалось ему, что раздался тихий колокольчиковый смех девочки.
Но тут же наступил мрак - листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.
Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул - то летела на клюке
ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской
камешек. Снова забурлила вода, и показался Лупибей.
Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из
орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.
- А, старая обманщица! - прохрипел он. - Ты... кха-кха?.. пожалеешь,
что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала:
- Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига!
Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити
меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство...
Глаза Спрута торжествующе блеснули.
- Ага, и тебе не впрок! То-то же!
Только тут заметила ведьма его плачевный вид.
- Что с тобой, милый да любезный?
- Теперь я милый... любезный, - пробурчал Лупибей. - А был противный да
скользкий!
- Я ведь не со зла... - залебезила старуха.
- Ладно! - прервал ее Спрут. - Эй, слуги! Прибыл ли царевич наш
Капелька?
- Едет... едет... - донеслись из глубины тихие почтительные голоса.
Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц
медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету,
сиявшую в лунном свете. В ней, скрестив ноги, на перине из мягчайших губок,
сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече
булавкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы,
царевич обратился к ведьме:
- Чужое веселье - не веселье, - голос его был тих и печален. - Я
говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки подданных моих мучаются сейчас.
Те, кто вкусил твоих зернышек, радовались и веселились вначале, потом
кашляли и задыхались. Нет, не то принесла ты нам, не то...
Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими
глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей
росы, сверкали и переливались алмазы.
- Кто же знал, касатик мой? - всплеснула руками ведьма. - Зернышки те
взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая
их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как
сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!
Царевич молчал. Старуха подступила ближе.
- Смилостивься надо мной, бедной! - крикнула она так, что юноша
вздрогнул. - Прикажи вернуть богатство!
Капелька покачал головой.
- Другое меня занимает - как одарить весельем моих подданных. Не я, а
Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?
Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затараторила,
перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царевич слушал, не перебивая,
слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной
старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям -
ведь оно вам не нужно!"
Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он
нагнулся, всматриваясь.
Листья папоротника распахнулись. В самой середине, протирая глаза,
стояла золотоволосая девочка в платье из розовых лепестков. Она взглянула на
Остроклюва яркими голубыми глазами и снова засмеялась.
- Какой ты смешной, остроносый... - пробормотала она сонным теплым
голоском.
- Молчи... - прошептал аист. - Молчи или погибнешь! Злые чудовища
собрались у твоей колыбели!
Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унижающего страха: она
засмеялась пуще прежнего.
В это время ведьма, пытаясь доказать, что "товар" у нее был хороший,
кричала, что такое уж веселье у людей - судорожное, кашляющее, что люди
веселятся на свой странный лад.
- А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! - вопила она.
И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторожились.
- Кто это? Кто смеется?
- Это я, - объявил громко Остроклюв и выступил из чащи, широко
распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее.
- Как хорошо ты смеешься, - сказал царевич. - Будто ласковая рука
коснулась сердца. И стало спокойно.
- Это птица, - поспешила заявить ведьма. - Глупая тонконогая птица,
поедающая лягушек.
- Все равно, - отмахнулся Капелька и повернулся к аисту . - Засмейся
еще. А? Прошу тебя!
Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка.
- Да он не умеет! - загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему
вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул
голову и упоенно защелкал клювом.
- Фу! - отвернулся царевич. - Как будто крабы трутся панцирями. Нет,
это не ты смеялся. Но кто?
И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка.
- Ой, сколько вас здесь собралось! - сказала она радостно и даже
хлопнула в ладошки. - Как интересно! Что вы делаете?
Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича осветила радость.
- Кто ты? Как тебя зовут? - спросил он.
- Зовут? Не знаю, - пожала она плечиками. И, подумав, добавила: - Я
очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка.
И она опять засмеялась.
- О, как это прекрасно! - воскликнул Капелька. - Я никогда не слышал
такого смеха. Я... вообще не слышал смеха.
- Почему? - спросила Смешинка.
- Потому что никто в Коралловом городе не смеется, - голос его
потускнел. - Не умеет смеяться... Мы думали, людской смех нам поможет, но...
- Правда? - спросила Смешинка. - Это очень смешно! - И она снова
засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась
заразительно, очаровательно, простоґдушно, лукаво, жизнерадостно, буйно,
весело...
- И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? - Она смеялась,
будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе,
он был розовым, лиловым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он
струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался
парашютиками одуванчика, он таял бесследно.
- И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их
жаль!
Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее смеху, листья
поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что
утренние лучи солнышка согрели их, - но то были лучи смеха.
Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух -
водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из
бездонного, затянутого ряской "окошка". Глаза его были прищурены от
удовольствия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали...
Как только все стихло, очнулся он и сказал:
- Большую силу ты имеешь, девочка... Если засмеешься язвительно над
кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презрительно - все живое отвернется от
него. Когда же захохочешь гневно - сквозь землю провалится тот, кто
осмелится вызвать твой гнев!
И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже
вздохнул прерывисто, словно просыпаясь от чудесного сна.
- Ах, что за диво твой смех! - воскликнул он. - Как будто я побывал в
стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе, и вокруг было тепло и
радостно...
Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки.
- Поезжай с нами! - попросил он, заглядывая ей в глаза. - Ты научишь
жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно!
Девочка, улыбнувшись, закивала головой:
- Я согласна! Конечно же, поедем!
- Нет! - раздался противный голос колдуньи. - Она моя, эта девчонка! Я
спросила свое закопченное волшебное зеркало и узнала, что она родилась из
зернышка радости, того самого золотистого зернышка...
- Которое ты украла! - раздался возмущенный голос Остроклюва.
- Это мое дело, - захихикала старуха. И она обратилась к царевичу:
- Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три
лунные, и я отдам девчонку.
- Хорошо, - махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула:
- Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда... тогда я не буду
смеяться.
- Видишь? - сказал царевич ведьме. - Она не хочет. Уходи!
- Моя власть над ней еще не кончилась, - угрожающе сказала колдунья и
трижды взмахнула руками над головой Смешинки. - Берли, верли, резецуй! С
первым лучом солнца ты исчезнешь!
В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в
руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало.
- Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание. - Она швырнула в
него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу. -
Последуешь за девчонкой!
Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветлевшее море:
- Солнце встает! Гибель идет!
Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела:
- Согласись быть проданной или погибнешь!
- Смерти я не боюсь! - сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно. -
Хочу быть свободной!
- Так пропади пропадом! - и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма
улетела.
Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, глядя на прекрасную
девочку. О себе он не думал, ему было бесконечно жаль Смешинку и обидно, что
ничем он не сумел помочь людям.
Спрут Лупибей шумно возился у берега.
- Пора, - пробурчал он, пуская пузыри. - Солнце уже окрасило верхушки
деревьев. Еще немного - и лучи обожгут мне макушку.
Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоенного Лупибея.
- Не бойся, - царевич взял ее за руку. Быстрым движением он надел на
тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. - Если ты ступишь в воду, это
волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с
ним силой в подводном царстве.
- Значит, я должна остаться навсегда в подводном царстве? - задумчиво
спросила девочка.
- Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избавишься от проклятия и
сможешь, если захочешь, вернуться на землю.
Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Капельке.
- Все равно нет.
- Но почему? - с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к
Остроклюву и обняла его.
- Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня.
Повесть-сказка
Илл. Кошелев В.И.
Магаданское кн. изд-во, 1974 г.
OCR: Виталий Шпигорь (vitek_@mail.ru)
Корректура: Дмитрий Кузьмин (info@vavilon.ru)
------------------------------------
Было то или не было, а может, будет - не знаю. Приснилось это мне или в
действительности приключилось - не ведаю. А только говорят, что... Жили-были
в одной стране веселые, беспечные люди. Жили они не тужили, работали, песни
распевали и громко смеялись. Засмеется один - засмеются все. А у веселых и
работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку
потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой
стране люди лишь до полудня. А потом танцевали, пели и веселились.
Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что
она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой
старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на
лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый,
выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги.
Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то
позванивает.
Входит она во двор, обращается к хозяевам:
- Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подумала: а не
продадите ли мне свой смех?
- Что ты, бабушка! - удивляются хозяева. - Как же мы продадим смех? Он
ведь - ха-ха-ха! - не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и
продать?
- А это уж моя забота, - говорит ведьма. - Вы только согласитесь и
золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите
ее - и целый год работать не будете.
- Да мы и так не много работаем!
- Берите золотой! Целый год отдыхать будете! - убеждает старуха.
Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию,
брал у старухи золотой и говорил, как она велела:
- Отныне золотой будет мой,
А веселье и смех продать не грех.
И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белоснежное зернышко -
сверкающее и переливчатое. Она бережно прятала его и шла дальше. А человек
любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай.
А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня, что ли?"
Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не
знал человек, что проданное веселье не возвращается...
Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют
мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым - тут и болезни
подкрадываются.
И пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались
люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?
А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли
люди, поклонились:
- Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и детей. Сжалься над
нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!
Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были
такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку
ругать того, кто попал в беду?
- Ладно, - сказал он. - Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то
сделать.
Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полетел на запад -
туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.
А порядком уставшая ведьма в это время подходила к последнему,
стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее
переполнен. И каждый, глядя со стороны, дивился, как это старушка тащит
такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда
тяжелым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже
слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и
скрипучим голосом что-то напевала.
Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но
вдруг будто золотой звоночек прозвенел.
- А это что? Еще кто-то смеется?
- Это моя дочка, - сказала одна женщина, пытаясь улыбнуться. Но улыбка
у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.
- Так пойдем к ней! - закричала ведьма и, пыля сапогами, помчалась по
улице.
Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем
и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя
на игру солнечных зайчиков.
- Продай ее смех! - попросила старуха. Но мать только покачала головой.
- Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А радость дочки я не
продам.
- Я дам два золотых! Три! Десять! - шипела старуха. - Сто! Тысячу
золотых!
- Ни за что на свете, - сказала мать. - Ока смеется с тех пор, как
родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплются. Слыша ее смех, я забываю
о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.
- Ты говоришь, что она ни разу не плакала? - зловеще спросила ведьма.
Хорошо же! Я подожду, пока она заплачет, - и тогда ее смех станет моим.
- Она никогда не плачет, - с гордостью сказала женщина. - Родившись,
она не закричала, а засмеялась.
- Не может быть, - заскрипела ведьма. - Все маленькие дети плачут. Так
противно, надсадно, визгливо... Фу!
Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую сторону кроватки
сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка
играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее - звонкий, золотистый -
рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и
укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнала злодейку ладошкой.
Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать
покормила ее, и девочка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.
А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос - синим от
ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная
мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже...
Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и заглянул в комнату.
Женщина спала, уронив голову на спинку кровати, а скрюченная рука ведьмы уже
тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась.
Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.
- Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится.
Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над
кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.
- Что вы делаете? - спросила она старуху.
- Одеяло сбилось, вот и поправляю, - притворно озабоченно ответила та.
И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелкал клювом аист,
как ни махал крыльями, он не мог разбудить ее - так крепко она спала.
Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Девочка заплакала.
Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:
- Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?
Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убегала в это время
огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно
летел аист Остроклюв.
Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке
черно-коричневое пятнышко - след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки
так и зовут в народе - "щипок ведьмы".)
- Ничего, дочка, - сказала она. - Эта старуха еще поплатится за то, что
обидела тебя. Зло не может остаться безнаказанным...
На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально
смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки
ведьмы крепко сжимали завязанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла
клюка.
А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за
всем наблюдал. "Зачем старуха собрала людской смех? - думал он. - Зачем
пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям
радость?"
В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров
ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную
зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда
ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну,
которая поднималась все выше и выше.
Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: наступила полночь.
Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и
бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела,
забурлила в том месте вода, и черная, будто лакированная, шапка с горящими
под ней глазами поднялась из воды. Стремительные черные змеи-щупальца
извивались вокруг, поблескивая в лунном свете.
- Это ты, Лупибей? - вглядываясь подслеповатыми глазами, спросила
ведьма.
- Можешь не сомневаться, - раздался сиплый голос. - Это я!
И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи - та
отшатнулась и чуть не свалилась с камня.
- Не трогай меня, холодное липкое чудовище! - завизжала она
пронзительно. - Мне противно!
- Ну, и тебя касаться - приятного мало, - пробурчал спрут, убирая
щупальце. - Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя
одежда...
- Хватит! - топнула ногой старуха. - Поговорим о деле. Вот то, что я
обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный,
волнующий, заразительный и беззаботный - вот он, в мешке, превращенный моими
заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них - а нет
ничего приятнее этого лакомства, - тотчас веселье разольется по тебе как
вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее - и
мешок твой!
- Погоди, - остановил ее Спрут. - Я никому не верю на слово. Покажи
свою добычу.
Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разлился вокруг.
Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнутри, испуская волны голубого
сияния. Спрут подвинулся ближе, вглядываясь глазищами, замерцавшими
отраженным светом веселья.
- Чудно, чудно! - защелкал он кривым попугайским клювом. - Как на
подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было
украденное веселье девочки.
- Это редкостный смех, - заскрипела ведьма. - Я с великим трудом
достала его.
- Ну-ка, дай мне его на пробу.
Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускользало от ее сухих
жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв
Лупибею.
- О-о-о! - волны удовольствия прошли по осклизлому телу, а щупальца
извивались, взбивая вокруг пену. - Как это вкусно! Я наполняюсь силой и
радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного - все цвета моря
сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!
Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим
мгновением воспользовался Остроклюв. Подобравшись поближе, он вытянул шею и
точным броском схватил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты.
Старуха опомнилась и снова завязала мешок.
- Где же обещанная награда? - взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в
воздух щупальца:
- Эй, слуги!
Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали
выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по
команде, распахнули их.
Словно день пришел на берег - так засияли груды жемчуга, лежавшие в
раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала
неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые,
как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный
мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти драгоценные дары. А
посредине, в самой большой раковине, горела, затмевая всех, Лунная
жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым
блюдцем.
- Ну как? - Лупибей от избытка чувств даже выпрыгивал из воды и
плюхался в море снова, словно большая, пропитанная жиром тряпка. - Хороша
награда, старуха?
А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к
другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.
- Мое! - вскрикивала она. - Мое, мое! Никому не отдам!
Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжали его горло,
грозя вырваться наружу и выдать его присутствие. Он крепко сжимал клюв, но
это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в
прибое, - все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него
начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул
клюв под корягу, чтобы не уронить драгоценное зернышко. Минуту он еще
терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл
клюв, и золотая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову
на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех
пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно.)
Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и
ушли в волны. Вслед за ними, разразившись диким гоготом, нырнул в глубины и
Лупибей.
А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хватала жемчужины
горстями и совала себе за пазуху, в карманы.
- Теперь я богаче всех на свете... - бормотала она. - Мои сокровища!
И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти
Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они
были способны на любую выходку, без конца затевали со всеми скандалы и не
проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не
раз били их скопом, но это не помогало - наоборот, Шишига и Выжига после
взбучек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.
Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу
и ладу, черти вывалились на поляну и застыли, глядя на ведьму, настороженно
присевшую у своих сокровищ.
- Кыш, кыш... - тихо сказала она. - Это мое, кыш! Нечего пялиться,
уходите...
Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но
старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.
- А ты чего гонишь? - взъерепенился Шишига. - Купила место, да?
- Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы поднебесные, и речки
быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире!
Выжига толкнул локтем Шишигу.
- Ишь, разошлась ведьма...
Шишига в ответ лягнул Выжигу:
- Покажем ей богатство, а?
И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принялись пинать их,
расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под
кривых косматых ног! Жемчужины сыпались в море с тихим бульканьем.
Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испустив страшный
вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их
хлесткими ударами - эхо разлеталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили.
Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для
их дубленых шкур были старушечьи удары!
За минуту все было кончено - от сокровищ ведьмы не осталось и следа.
Гнусно похохатывая, черти бросились улепетывать в лес. За ними с воем
мчалась карга, размахивая клюкой.
Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением
ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу
гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами
возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.
Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно
расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких
листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии.
Удивленный Остроклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Филин -
он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остроклюва ослепила яркая
вспышка, и показалось ему, что раздался тихий колокольчиковый смех девочки.
Но тут же наступил мрак - листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.
Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул - то летела на клюке
ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской
камешек. Снова забурлила вода, и показался Лупибей.
Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из
орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.
- А, старая обманщица! - прохрипел он. - Ты... кха-кха?.. пожалеешь,
что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала:
- Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига!
Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити
меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство...
Глаза Спрута торжествующе блеснули.
- Ага, и тебе не впрок! То-то же!
Только тут заметила ведьма его плачевный вид.
- Что с тобой, милый да любезный?
- Теперь я милый... любезный, - пробурчал Лупибей. - А был противный да
скользкий!
- Я ведь не со зла... - залебезила старуха.
- Ладно! - прервал ее Спрут. - Эй, слуги! Прибыл ли царевич наш
Капелька?
- Едет... едет... - донеслись из глубины тихие почтительные голоса.
Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц
медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету,
сиявшую в лунном свете. В ней, скрестив ноги, на перине из мягчайших губок,
сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече
булавкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы,
царевич обратился к ведьме:
- Чужое веселье - не веселье, - голос его был тих и печален. - Я
говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки подданных моих мучаются сейчас.
Те, кто вкусил твоих зернышек, радовались и веселились вначале, потом
кашляли и задыхались. Нет, не то принесла ты нам, не то...
Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими
глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей
росы, сверкали и переливались алмазы.
- Кто же знал, касатик мой? - всплеснула руками ведьма. - Зернышки те
взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая
их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как
сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!
Царевич молчал. Старуха подступила ближе.
- Смилостивься надо мной, бедной! - крикнула она так, что юноша
вздрогнул. - Прикажи вернуть богатство!
Капелька покачал головой.
- Другое меня занимает - как одарить весельем моих подданных. Не я, а
Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?
Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затараторила,
перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царевич слушал, не перебивая,
слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной
старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям -
ведь оно вам не нужно!"
Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он
нагнулся, всматриваясь.
Листья папоротника распахнулись. В самой середине, протирая глаза,
стояла золотоволосая девочка в платье из розовых лепестков. Она взглянула на
Остроклюва яркими голубыми глазами и снова засмеялась.
- Какой ты смешной, остроносый... - пробормотала она сонным теплым
голоском.
- Молчи... - прошептал аист. - Молчи или погибнешь! Злые чудовища
собрались у твоей колыбели!
Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унижающего страха: она
засмеялась пуще прежнего.
В это время ведьма, пытаясь доказать, что "товар" у нее был хороший,
кричала, что такое уж веселье у людей - судорожное, кашляющее, что люди
веселятся на свой странный лад.
- А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! - вопила она.
И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторожились.
- Кто это? Кто смеется?
- Это я, - объявил громко Остроклюв и выступил из чащи, широко
распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее.
- Как хорошо ты смеешься, - сказал царевич. - Будто ласковая рука
коснулась сердца. И стало спокойно.
- Это птица, - поспешила заявить ведьма. - Глупая тонконогая птица,
поедающая лягушек.
- Все равно, - отмахнулся Капелька и повернулся к аисту . - Засмейся
еще. А? Прошу тебя!
Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка.
- Да он не умеет! - загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему
вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул
голову и упоенно защелкал клювом.
- Фу! - отвернулся царевич. - Как будто крабы трутся панцирями. Нет,
это не ты смеялся. Но кто?
И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка.
- Ой, сколько вас здесь собралось! - сказала она радостно и даже
хлопнула в ладошки. - Как интересно! Что вы делаете?
Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича осветила радость.
- Кто ты? Как тебя зовут? - спросил он.
- Зовут? Не знаю, - пожала она плечиками. И, подумав, добавила: - Я
очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка.
И она опять засмеялась.
- О, как это прекрасно! - воскликнул Капелька. - Я никогда не слышал
такого смеха. Я... вообще не слышал смеха.
- Почему? - спросила Смешинка.
- Потому что никто в Коралловом городе не смеется, - голос его
потускнел. - Не умеет смеяться... Мы думали, людской смех нам поможет, но...
- Правда? - спросила Смешинка. - Это очень смешно! - И она снова
засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась
заразительно, очаровательно, простоґдушно, лукаво, жизнерадостно, буйно,
весело...
- И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? - Она смеялась,
будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе,
он был розовым, лиловым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он
струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался
парашютиками одуванчика, он таял бесследно.
- И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их
жаль!
Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее смеху, листья
поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что
утренние лучи солнышка согрели их, - но то были лучи смеха.
Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух -
водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из
бездонного, затянутого ряской "окошка". Глаза его были прищурены от
удовольствия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали...
Как только все стихло, очнулся он и сказал:
- Большую силу ты имеешь, девочка... Если засмеешься язвительно над
кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презрительно - все живое отвернется от
него. Когда же захохочешь гневно - сквозь землю провалится тот, кто
осмелится вызвать твой гнев!
И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже
вздохнул прерывисто, словно просыпаясь от чудесного сна.
- Ах, что за диво твой смех! - воскликнул он. - Как будто я побывал в
стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе, и вокруг было тепло и
радостно...
Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки.
- Поезжай с нами! - попросил он, заглядывая ей в глаза. - Ты научишь
жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно!
Девочка, улыбнувшись, закивала головой:
- Я согласна! Конечно же, поедем!
- Нет! - раздался противный голос колдуньи. - Она моя, эта девчонка! Я
спросила свое закопченное волшебное зеркало и узнала, что она родилась из
зернышка радости, того самого золотистого зернышка...
- Которое ты украла! - раздался возмущенный голос Остроклюва.
- Это мое дело, - захихикала старуха. И она обратилась к царевичу:
- Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три
лунные, и я отдам девчонку.
- Хорошо, - махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула:
- Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда... тогда я не буду
смеяться.
- Видишь? - сказал царевич ведьме. - Она не хочет. Уходи!
- Моя власть над ней еще не кончилась, - угрожающе сказала колдунья и
трижды взмахнула руками над головой Смешинки. - Берли, верли, резецуй! С
первым лучом солнца ты исчезнешь!
В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в
руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало.
- Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание. - Она швырнула в
него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу. -
Последуешь за девчонкой!
Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветлевшее море:
- Солнце встает! Гибель идет!
Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела:
- Согласись быть проданной или погибнешь!
- Смерти я не боюсь! - сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно. -
Хочу быть свободной!
- Так пропади пропадом! - и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма
улетела.
Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, глядя на прекрасную
девочку. О себе он не думал, ему было бесконечно жаль Смешинку и обидно, что
ничем он не сумел помочь людям.
Спрут Лупибей шумно возился у берега.
- Пора, - пробурчал он, пуская пузыри. - Солнце уже окрасило верхушки
деревьев. Еще немного - и лучи обожгут мне макушку.
Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоенного Лупибея.
- Не бойся, - царевич взял ее за руку. Быстрым движением он надел на
тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. - Если ты ступишь в воду, это
волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с
ним силой в подводном царстве.
- Значит, я должна остаться навсегда в подводном царстве? - задумчиво
спросила девочка.
- Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избавишься от проклятия и
сможешь, если захочешь, вернуться на землю.
Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Капельке.
- Все равно нет.
- Но почему? - с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к
Остроклюву и обняла его.
- Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня.