Страница:
- Назад вас отправят бесплатно, - ответили нам.
- Но мы не полетим назад! Что хотите делайте, не полетим!
Однако полетели. Мне скрутили руки и сделали укол прямо через одежду, вскоре я потерял сознание. Других мужчин избили и надели наручники. После всего этого наши женщины пошли на посадку добровольно".
Насильственная депортация - не единственный метод ограничения эмиграции из Израиля. В западноевропейских странах беженцев терроризируют также сионисты - агенты "Сохнута". Известны случаи жестоких избиений реэмигрантов за правдивые рассказы о порядках в Израиле. Австрийская газета "Фольксштимме" сообщала, что беженец, чей рассказ был опубликован на ее страницах, на следующий же день был уволен с работы. В Риме, Никозии, Бонне, Западном Берлине, Брюсселе, Вене - всюду к беженцам тянутся длинные руки "Сохнута".
Такие способы деятельности этой сионистской организации были раскрыты в ходе судебного процесса, состоявшегося в Вене в августе 1973 года. Отчет о нем подготовлен агентством печати "Новости".
Суд в Вене
В зале N 13 дома, в котором размещаются венский суд и тюрьма, журналисты тщательно фиксируют вопросы и ответы. Рядом на скамье для слушателей устроились тихие "лица в штатском". Они внимательно следят за ходом процесса.
Подсудимые отвечают на вопросы.
Габо Хананашвили, 1940 года рождения, проживал в Кутаиси. Сейчас без гражданства. В Советском Союзе был металлургом. Ныне - подсобный рабочий.
Зоя Жвитиашвили, 24 лет. Родилась в Тбилиси, побывала в Израиле, бежала оттуда в Австрию.
- Было ли у вас впечатление, что официальные лица в Израиле любыми путями и способами хотят заманить к себе евреев из Советского Союза? спрашивает судья.
- Да, это так, - отвечает Жвитиашвили.
Постепенно перед присутствующими развертывается картина сломанных человеческих судеб, жертв сионистской пропаганды. И хотя вопрос об отъезде в Израиль решали они сами, все яснее становится и гнусная роль, которую сыграли в этом деле шпионская служба Израиля и сионистская организация "Сохнут".
Уже в первые дни пребывания Хананашвили и Жвитиашвили на "земле обетованной" они поняли, какую жестокую ошибку совершили. Через полгода после мытарств, оскорблений и даже бандитских покушений им удалось выбраться из Израиля. Еще будучи там, рассказывает Хананашвили на суде, я хотел предупредить своих родственников в Грузии, чтобы они не повторили нашей ошибки. Написал подробное письмо, но оно так и не попало к ним.
- Почему? - спрашивает судья.
- Сотрудники секретной службы, - говорит Хананашвили, - нагло заявили мне: "Ты напрасно стараешься. Можешь делать, что хочешь, но твои родственники приедут сюда". Лишь позднее я узнал, что мои родственники в Грузии получили пакет и письмо с приглашением: "Быстрей приезжайте в Израиль". Под письмом стояла моя подпись. Ее подделали агенты шпионской службы Тель-Авива.
Вскоре в Вену пришла телеграмма, в которой родственники Хананашвили сообщали, что выехали в Израиль и просили Габо встретить их 19 мая. Вместе с друзьями Г. Хананашвили и 3. Жвитиашвили прибыли на Восточный вокзал. Однако встреча не состоялась.
Дело в том, что приезжающих встречали также представители "Сохнута", которые должны были доставить их в замок Шенау до отправки в Израиль. Бдительный сохнутовец заметил в вокзальном зале ожидания Габо и Зою. После этого он бросился к дежурному криминальной полиции и обратил его внимание на группу "подозрительных". Инспектор решил проверить у них документы. Но те, знавшие сохнутовца, приняли австрийского полицейского за его коллегу. Тем более что он был одет в штатское. Габо и Зоя бросились от него. Инспектор, не поняв, в чем причина их бегства, попытался задержать их. Они оказали ему отчаянное сопротивление.
В результате Габо Хананашвили и Зоя Жвитиашвили были обвинены в том, что во время задержания они нанесли "физическое оскорбление сотруднику австрийской криминальной полиции при исполнении служебных обязанностей".
- Вы знали, что перед вами сотрудник австрийской полиции? - спрашивает судья.
- Нет, - отвечают обвиняемые. - Мы были уверены, что имеем дело с бандитами из "Сохнута" или агентами израильской секретной службы. Ведь одного из них мы знали в лицо: он несколько дней следил за нами.
В судебном зале Вены выяснилось, что на территории Австрии открыто действуют секретная служба Израиля и агенты сионистских организаций.
После суда судья Хофман, ведший это дело, отказался дать интервью аккредитованным в Вене представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но он согласился побеседовать с советским писателем Цезарем Солодарем, который присутствовал на процессе.
- Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя способна была расцарапать лицо полицейскому, - сказал Хофман, - но мой судейский опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я ограничился условным осуждением подсудимых. Я учел, что подсудимые не отдавали отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть Вену, ими овладел нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль.
Смерть художника Шмидта
В 1972 году художник Исаак Шмидт, 68 лет, вместе с супругой и дочерью Евгенией Шмидт прилетел из Москвы в Тель-Авив по вызову своей дальней родственницы Заагавы. Оказалось, что Заагава послала вызов по приказу израильских властей. Она и не думала выполнять обязательства по обеспечению вновь прибывших "всем необходимым". Так для Шмидта начался путь к гибели.
О трагедии Шмидта рассказала его дочь Евгения Шмидт, обратившаяся в Советское посольство в ФРГ. Она представила свои письменные свидетельства, дневниковые записи, свидетельские показания третьих лип, заверенные нотариусом, проливающие свет на существо дела.
..После двух месяцев каторжного труда в Израиле Шмидт получил жилье с каменным полом в городе Акко. Кроватей нет. Белья нет. Хочешь иметь железную койку - дай взятку Хофрихтер или Штраусу, "опекунам" вновь прибывших. Желаешь есть из миски ложкой - готовь новую дань. Не дашь "опекуны" постараются насолить! Никто из эмигрантов не знает ни законов, ни порядков Израиля. "Опекуны" вольны творить с человеком что угодно.
Самой страшной карой могло стать пребывание в сумасшедшем доме, куда Штраус или Хофрихтер имели право запрятать каждого без соответствующего заключения врача. Об этом Евгению Шмидт предупредила одна из ее знакомых, рассказав, как однажды ночью неизвестные схватили в квартире мать и дочь и отправили в психиатрическую больницу Акко. Больше их никто и никогда уже не видел.
Евгения Шмидт бежала из Израиля в ФРГ, рассчитывая устроиться здесь, а затем вызвать отца с матерью, оставшихся в Израиле.
В ФРГ она обратилась за помощью в Мюнхенское отделение Толстовского фонда, эмигрантской организации, контролируемой ЦРУ США. Ее приняла директор фонда г-жа Самсонова. "Мы, работники фонда, - не филантропы из благотворительной организации, - сказала она Евгении Шмидт. - Вы работали в России физиком? Устроим работать на завод "Роденшток". В отдел контроля по выпуску линз".
Родители приехали через месяц. Шмидту требовалось срочно делать глазную операцию. Она стоила две тысячи марок, которых не было.
Решили устроить выставку картин Исаака Шмидта.
13 ноября 1973 г. в "Хаусбегегнунге" состоялся вернисаж. Но денег собрать не удалось.
Сионистам не понравилась такая реклама беглецу из Израиля. 27 декабря 1973 г. в газете "Абендцайтунг" они опубликовали статью, которой началась травля Шмидта как "предателя государства Израиль" и антиизраильского пропагандиста.
16 сентября 1974 г. Шмидт приехал к рентгенологу Бонфигу на Дахауер, 423/1 для снимка желудка. Евгения Шмидт провела отца в кабинет врача. Через двадцать минут Бонфиг отпустил больного. Но как только дочь, придерживая отца под руку, сделала первый шаг в сторону коридора, врач распахнул дверь, схватил Шмидта за ворот рубашки, дернул на себя, оттолкнул Евгению и захлопнул дверь. Евгения Шмидт закричала, стала стучать руками в дверь кабинета. Но никто не отзывался. Через несколько минут дверь приоткрылась и кто-то вытолкнул Шмидта в коридор. Старик еле держался на ногах.
Он показал на голову: "Мне сказали, что нужно сделать еще рентгеновский снимок головы. Больше я ничего не помню..."
Вечером Шмидт почувствовал себя совсем плохо. Утром, когда Евгения вышла по делам в город, к ним без приглашения зашел практиковавший по соседству врач Хеллер. Он измерил Шмидту давление, сказал: "Верхнее - 270. Дела неважные". И ушел. Буквально через несколько минут в квартиру ворвались здоровенные санитары. Они бесцеремонно вытащили Шмидта из постели и в одном белье повели к машине.
Из дневника Евгении Шмидт:
"В Западной Германии существует закон, по которому, если человека забирают в больницу, ближайшие родственники должны расписаться в том, что они против этого не возражают. В нашем же случае санитары поступили как бандиты, забрав отца без всякой расписки. Они увезли его в отдаленную больницу "Оберфюринг", хотя в трех минутах ходьбы от нашего дома находится "Швабинский кранкенхаус".
На основании официальных документов и выдержек из дневниковых записей Евгении Шмидт можно проследить дальнейший ход событий.
17 сентября 1974 г., 15.40. Больница "Оберфюринг". Евгения Шмидт дает подписку о том, что забирает отца под личную ответственность. В 16 час. вопреки протестам дочери в ее присутствии Шмидту делают какую-то инъекцию. В 16.10 он теряет сознание. Евгения Шмидт вызывает такси, чтобы перевезти отца домой. Но ее опережает некая Моссидзе-Тюкель, по вызову которой немедленно приходит санитарная машина N 666. Санитары везти больного домой отказываются наотрез, заявляя, что, если им дадут адрес другой больницы, тогда они смогут удовлетворить желание семьи Шмидта. Евгения Шмидт связывается по телефону с больницей в небольшом городке Фрайсинге, где недавно лежала на операции ее мать. Больница соглашается принять Шмидта. В 17.10. его определяют в экспериментальное отделение интенсивной терапии. Заведующий Цистель.
18 сентября, 9 час. У постели Шмидта находится доктор Амир. Было известно, что он только что специально прибыл из Израиля. Евгения Шмидт, заподозрив недоброе, задает Амиру ряд вопросов и выясняет, что тот подослан сионистами. Евгения решает немедленно забрать отца из больницы. Тогда в игру вступает врач Буданов. Он запрещает отвозить больного домой.
Из дневника Евгении Шмидт:
"Господин Буданов носит на груди большой золотой крест. Про него говорят, что он из очень верующей семьи. Регулярно бывает в церкви. Является членом Народно-трудового союза".
14 час. Амир остается в палате больного. Через некоторое время он выходит в коридор и показывает Евгении Шмидт какую-то пробирку. "Это пунктат спинномозговой жидкости вашего отца. Можно твердо сказать, что у него кровоизлияние в мозг", - говорит он.
В этот же день врачи сказали, что больному много лучше. В таком состоянии он может легко продержаться еще месяца три. Буданов подтвердил: "Ничего случиться не может". Около полуночи Евгения Шмидт просит коменданта дома Краутбауэра позвонить в больницу и разузнать по-немецки, как обстоят дела.
Из свидетельского показания Краутвауэра, заверенного у нотариуса:
"Я позвонил в больницу в 23 час. 55 мин. 18 сентября 1974 г. Дежурный ответил, что у больного Шмидта пульс ритмичный, чувствует он себя так же, как и днем".
19 сентября 1974 г. 9 час. Жене и дочери Шмидта сообщили: "Вчера в 23 час. 50 мин. по местному времени Исаак Шмидт скончался". В свидетельстве о смерти, подписанном лечащим врачом Лютвенс, указывалось то же время. В морге, куда были допущены родственники, Евгения Шмидт обратила внимание на множество кровоподтеков на теле отца - явные следы побоев, самых зверских надругательств. Шеф морга Беер на расспросы Евгении ответил, что это не входит в "круг его обязанностей".
После этого жена и дочь больше не видели Шмидта.
Из заявления Евгении Шмидт в криминальную полицию:
"19 сентября 1974 г. в 9 час. 30 мин. мы видели отца в морге. Он не был еще покойником. (Евгения Шмидт считает, что у ее отца, когда он уже был в бессознательном состоянии, брали кровь, которая, по ее словам, в ФРГ "стоит больших денег".) Я утверждаю, что врач Лютвенс составила свидетельство о смерти на живого человека и именно живым отца отправили в морг. Они решили, что и так умрет. Морг - настоящий ледник. Если туда положить больного человека, да еще в бессознательном состоянии, он быстро замерзнет".
19 сентября 1974 г. Больница во Фрайсинге. На вопрос Евгении Шмидт, когда умер ее отец, шеф отделения, где лежал Шмидт, доктор Цистель отвечает: "19 сентября 1974 г., т. е. сегодня, в 7 час. утра". Уже имея на руках документ о смерти отца, подписанный лечащим врачом, Евгения Шмидт тут же показывает его Цистелю. Взглянув на дату "18.9.74 г. 23 час. 50 мин.", Цистель густо краснеет, ударяет кулаком по столу и, хватаясь за телефонную трубку, что есть мочи кричит: "По какому праву Вы меня допрашиваете?! Я вызову немедленно полицию!"
25 сентября 1974 г. в полицию поступает документ, в котором говорится, что Шмидт умер 19 сентября 1974 г.
Семье покойного не удалось установить, на каком кладбище он захоронен и захоронен ли вообще. На все запросы Евгении Шмидт криминальная полиция, суд и другие ведомства ФРГ либо дают уклончивые ответы, либо не отвечают.
Из дневника Евгении Шмидт:
"Его просто украли. Это был единственный способ избежать медицинской экспертизы. Почему бы врачам, "лечившим" отца, не провести экспертизу, если его смерть была естественной? Это же противоречит логике! А вот если смерть была неестественной, тогда все логично, и только в этом случае можно понять, почему врачи не допустили экспертизу. Сионисты мстят. Они отомстили моему отцу".
Из дневника Евгении Шмидт:
"По всему получается, что по меньшей мере было три Исаака Шмидта, которого забирали из одного и того же морга разные люди в разные дни и часы. Необъяснимых вещей в этой страшной истории много. Приведу пример. Один документ ("ляйхенпас") о вывозе тела из морга датирован 24 сентября 1974 г. По целому ряду причин я считаю, что, возможно, погребен мой отец в общей могиле бедняков во Фрайсинге или глава похоронной фирмы Денк, связанный с сионистами, продал тело Шмидта в анатомический институт. Вот почему сионисты из "Культурсгемайнде", прикрываясь религиозным законом, отказывают мне в разрешении вскрыть могилу на еврейском кладбище. Вот почему не дает санкцию на вскрытие могилы и прокурор. Ведь не могут же они позволить допустить вскрытие места захоронения, чтобы тут же расписаться в содеянном преступлении! Поскольку у меня нет надежды на местную криминальную полицию, я обращалась в печать - в газеты "Бильд", "Нойе ревью", журнал "Квик", но безрезультатно, потому что эти печатные органы находятся в руках сионистов. Я обращалась в Комиссию прав человека в Страсбурге. Они прислали смехотворный ответ, а именно, что, мол, не понимают русский язык, что у них есть "любые переводчики, кроме русского". Я сохранила ответы этих органов. И могу смело сказать: "Да, вот он, фашизм наших дней! Мой отец не был сионистом. Он их не устраивал. И за это зверье растерзало его. Вот с чем нам надо бороться".
Уволен за инакомыслие
В 1976 году в Советское посольство в ФРГ обратился бывший советский гражданин Юрий Павловский. Он эмигрировал из СССР в 1972 году, несколько лет работал переводчиком на радиостанции "Немецкая волна". Павловский сообщил, что сейчас он уволен с работы. Его выгнали, по его словам, за одно лишь намерение публично выступить с критикой своего руководства. Ни одна общественная инстанция Запада не пожелала опубликовать его протест, не говоря уже о том, чтобы его поддержать.
Ряд своих записей Ю. Павловский передал для публикации в Советском Союзе.
Из СССР я выехал с израильской визой, но в Израиль не поехал: и потому, что по отцу я русский, и потому, что по религии христианин. В Вене я встречался с эмигрантами, бежавшими из Израиля. Один из них сказал мне, что 90 процентов бывших советских граждан, попавших в Израиль, хотели бы оттуда уехать, но сделать это очень трудно из-за долгов. Другой эмигрант говорил о невыносимой атмосфере идеологического фанатизма в Израиле.
Многие семьи, опрометчиво выехавшие в Израиль и оказавшиеся теперь в Вене, живут в ожидании возможности вернуться в СССР.
Когда меня уволили, я пытался устроиться хоть уборщиком где-нибудь в больнице. Это оказалось невозможным. В стране - миллион безработных своих граждан.
Если эмигрант с израильской визой не едет в Израиль, то гражданства в иных странах Запада он не получает и вообще никакого надежного паспорта не имеет - даже так называемого "нансенского". А это означает для него массу трудностей. Один иммигрант-биолог, живущий в Англии, сообщил мне, что в паспорте его жены проставлен штемпель, запрещающий ей работать в течение пяти лет. Ему самому позволили работать по профессии лишь в виде исключения из правила, да и то после 19 месяцев бесплатной работы. Каждый год он вынужден продлять свое право на жительство, и каждый год ему могут в этом отказать из-за безработицы в стране.
Иммигранта ожидают не только материальные трудности. Свобода критики, свобода мнения - все это для него намного сложней, чем для полноправного гражданина, хотя и для последнего эта свобода далеко не безгранична. На иммигранта смотрят, как на гостя, которого приютили из милости и который в знак благодарности должен только хвалить "хозяев". Если он позволяет себе что-то критиковать в их доме, это считается бестактностью. Странный смысл эмиграция приобретает для тех интеллектуалов, которые направляются на Запад в поисках свободы критики. Если Запад им и позволяет что-нибудь критиковать, то только порядки на Востоке.
Отношение к иммигрантам как людям второго сорта послужило причиной моего конфликта с радиостанцией "Немецкая волна". Здесь я работал с февраля 1974 года переводчиком. Я видел вокруг много несправедливостей, одной из которых были временные трудовые договоры: не для всех, а лишь для некоторых. Они давали начальству возможность уволить человека без объяснения причин: просто путем непродления договора. Когда мое ходатайство о постоянном договоре было отклонено (это произошло летом 1976 года), я заявил начальнику Русского отдела г-же Мац-Донат, что, если договор со мной не. будет продлен без уважительных причин, я напишу об этом в газеты, а если немецкие газеты не опубликуют мою статью, пошлю ее в советскую газету, например в "Правду".
Вскоре я получил уведомление о моем досрочном увольнении.
Я подал жалобу в суд. "Немецкая волна" стала отстаивать позицию, согласно которой "угроза истца опубликовать в газете коммунистического государства данные, способные, по его мнению, нанести вред "Немецкой волне", должна рассматриваться как противозаконное деяние".
Кельнский суд по вопросам труда отклонил мою жалобу, признав мое досрочное увольнение правильным. Между тем оно означало для меня не только безработицу, но и денежный убыток.
Я пытался обратиться в Немецкий комитет по защите прав человека, но получил там решительный отказ от той самой г-жи Герстенмайер, которая столь решительно ратует за права человека в Советском Союзе. Я написал о своем деле в журналы "Шпигель" и "Штерн", а также в газеты "Цайт", "Дойче цайтунг", "Франкфуртер альгемайне" и "Франкфуртер рундшау". Все они отказались как-либо прокомментировать мой конфликт с "Немецкой волной". Я писал и помощнику министра иностранных дел ФРГ Вишневскому, ответственному за дела "Немецкой волны", и члену наблюдательного совета "Немецкой волны" Шольверу, также работающему в министерстве иностранных дел ФРГ, но ответа не получил.
"Теперь я не вижу почти никаких шансов на продолжение вашего сотрудничества с "Немецкой волной", - заявил мне мой адвокат. - Самое большее, чего можно будет добиться от суда, - это выплаты вам зарплаты за месяцы, остававшиеся до истечения договора..."
Но за что меня уволили? Только за свободу мнения! В письме из отдела кадров в качестве причины увольнения указано: "шантаж".
Состоялся суд. "Шемякин суд", как говорят русские. Я говорил много, а судья мне в ответ только одно: "Но ведь вы хотели напугать своих начальников". На этом суд и кончился. Моя дальнейшая работа на радиостанции была признана невозможной, а досрочное увольнение правильным.
* Глава 3. ОНИ ОТКРЫВАЮТ АМЕРИКУ *
Из Израиля и перевалочных пунктов в западноевропейских странах переселенцы едут в США - цитадель "свободного мира". Но и там их встречает неуверенность в завтрашнем дне, безработица, инфляция, дороговизна. Еще в 1776 году в Соединенных Штатах было провозглашено неотъемлемое право человека на "жизнь, свободу и стремление к счастью". Однако американское правительство теоретически и практически отрицает, что право на труд, или получение средств к существованию, является главным в понятии "право на жизнь" в современном мире. США не выполняют пактов ООН, на которые ссылаются хельсинкские договоренности, предусматривающие право свободного выбора работы при условии равной оплаты за равный труд, наличие безопасных и не причиняющих вреда здоровью условий труда, право объединяться в профсоюзы и объявлять забастовку.
В то время как доходы американских корпораций не отстают от рекордно высоких затрат государства на вооружение, президент Картер советует трудящимся, мелким фермерам и безработным проявлять "сдержанность" и сократить свои даже самые насущные жизненные потребности.
С учетом официально не регистрируемых безработных юношей и девушек, которых насчитывается более 10 млн. человек, число безработных в Соединенных Штатах составляет сейчас более 15 млн.
Только в течение 1976 года 4,3 млн. американских рабочих перестали получать пособия по безработице. Уровень безработицы составляет 7-8 процентов. Такое положение выгодно капиталистам. Безработица вынуждает рабочих соперничать друг с другом за получение любой работы и заставляет тех, кто работает, мириться с вредными для здоровья условиями труда, с его изнуряюще высокими темпами, длинным рабочим днем, с заниженной заработной платой.
Женщины-работницы, которые составляют 40 процентов рабочей силы, получают лишь 57 процентов заработной платы, выплачиваемой мужчинам. При этом работницы, принадлежащие к национальным меньшинствам, подвергаются особой дискриминации.
Американская промышленность является кладбищем для рабочих. За один год в частном секторе американской экономики было официально зарегистрировано около шести миллионов случаев производственных травм и заболеваний. Каждый десятый рабочий, работавший полный рабочий день, получил травму, причем около 2 млн. человек получили настолько серьезные увечья, что потери на каждую травму составили в среднем 16 рабочих дней.
Корпорации увольняют рабочих, вступивших в профсоюз, а также прибегают к открытому террору и репрессиям.
Американские правительственные учреждения проявляют полную беспомощность в вопросе обеспечения прав человека для своих граждан. Неудивительно поэтому, что в 1975 году число людей, уровень доходов которых был ниже официального уровня бедности, составило 26 миллионов. Еще 11 млн. человек жили "на доходы, уровень которых равнялся или чуть превышал официальный уровень бедности.
Для населения США все более сокращается возможность пользоваться квалифицированным медицинским обслуживанием. США продолжают отставать от промышленно развитых стран по основным показателям, характеризующим качество медицинского обслуживания. По таким показателям, как сокращение детской смертности, смертности рожениц и увеличение продолжительности жизни, США занимают 16-е место.
Диспансеризация в целом недоступна большинству рабочих, а также молодежи и беднякам. Девять из каждых десяти жителей США не могут позволить себе лечение в больнице, даже если они имеют документ о частном медицинском страховании. Беднякам и представителям национальных меньшинств часто отказывают в приеме в больницу, несмотря на то что они остро нуждаются в немедленной медицинской помощи.
Жилищные условия в гетто и трущобах американских городов являются крайне неудовлетворительными, а величина квартирной платы составляет от трети до половины и более дохода среднего рабочего. Почти 7 млн. человек проживают в невыносимых жилищных условиях, а число страдающих от бремени высокой квартплаты за последние 10 лет выросло вдвое.
Сокращение федеральным правительством фондов для оказания помощи студентам, строительства новых школ и расширения учебных программ закрывает молодежи доступ к знаниям.
Иммигранты первыми подвергаются воздействию всех этих социальных бед и принадлежат к наиболее обездоленной части населения США. Об этом пишут коммунистические и другие прогрессивные американские газеты. Этого не может скрыть и буржуазная пресса. Журнал "Плейн Трус" (1977, N 1) сообщает, например:
"Иммигранты - зачастую квалифицированные работники (ученые, врачи, инженеры, экономисты), - как правило, надеются, что в Америке они скоро найдут работу. Но их советские дипломы здесь не признаются действительными, а возможности переквалифицироваться очень ограничены и требуют больших материальных затрат. Иммигранты испытывают горькое разочарование, когда узнают, что могут пройти годы, прежде чем удастся найти работу по профессии, если только это вообще удастся".
- Но мы не полетим назад! Что хотите делайте, не полетим!
Однако полетели. Мне скрутили руки и сделали укол прямо через одежду, вскоре я потерял сознание. Других мужчин избили и надели наручники. После всего этого наши женщины пошли на посадку добровольно".
Насильственная депортация - не единственный метод ограничения эмиграции из Израиля. В западноевропейских странах беженцев терроризируют также сионисты - агенты "Сохнута". Известны случаи жестоких избиений реэмигрантов за правдивые рассказы о порядках в Израиле. Австрийская газета "Фольксштимме" сообщала, что беженец, чей рассказ был опубликован на ее страницах, на следующий же день был уволен с работы. В Риме, Никозии, Бонне, Западном Берлине, Брюсселе, Вене - всюду к беженцам тянутся длинные руки "Сохнута".
Такие способы деятельности этой сионистской организации были раскрыты в ходе судебного процесса, состоявшегося в Вене в августе 1973 года. Отчет о нем подготовлен агентством печати "Новости".
Суд в Вене
В зале N 13 дома, в котором размещаются венский суд и тюрьма, журналисты тщательно фиксируют вопросы и ответы. Рядом на скамье для слушателей устроились тихие "лица в штатском". Они внимательно следят за ходом процесса.
Подсудимые отвечают на вопросы.
Габо Хананашвили, 1940 года рождения, проживал в Кутаиси. Сейчас без гражданства. В Советском Союзе был металлургом. Ныне - подсобный рабочий.
Зоя Жвитиашвили, 24 лет. Родилась в Тбилиси, побывала в Израиле, бежала оттуда в Австрию.
- Было ли у вас впечатление, что официальные лица в Израиле любыми путями и способами хотят заманить к себе евреев из Советского Союза? спрашивает судья.
- Да, это так, - отвечает Жвитиашвили.
Постепенно перед присутствующими развертывается картина сломанных человеческих судеб, жертв сионистской пропаганды. И хотя вопрос об отъезде в Израиль решали они сами, все яснее становится и гнусная роль, которую сыграли в этом деле шпионская служба Израиля и сионистская организация "Сохнут".
Уже в первые дни пребывания Хананашвили и Жвитиашвили на "земле обетованной" они поняли, какую жестокую ошибку совершили. Через полгода после мытарств, оскорблений и даже бандитских покушений им удалось выбраться из Израиля. Еще будучи там, рассказывает Хананашвили на суде, я хотел предупредить своих родственников в Грузии, чтобы они не повторили нашей ошибки. Написал подробное письмо, но оно так и не попало к ним.
- Почему? - спрашивает судья.
- Сотрудники секретной службы, - говорит Хананашвили, - нагло заявили мне: "Ты напрасно стараешься. Можешь делать, что хочешь, но твои родственники приедут сюда". Лишь позднее я узнал, что мои родственники в Грузии получили пакет и письмо с приглашением: "Быстрей приезжайте в Израиль". Под письмом стояла моя подпись. Ее подделали агенты шпионской службы Тель-Авива.
Вскоре в Вену пришла телеграмма, в которой родственники Хананашвили сообщали, что выехали в Израиль и просили Габо встретить их 19 мая. Вместе с друзьями Г. Хананашвили и 3. Жвитиашвили прибыли на Восточный вокзал. Однако встреча не состоялась.
Дело в том, что приезжающих встречали также представители "Сохнута", которые должны были доставить их в замок Шенау до отправки в Израиль. Бдительный сохнутовец заметил в вокзальном зале ожидания Габо и Зою. После этого он бросился к дежурному криминальной полиции и обратил его внимание на группу "подозрительных". Инспектор решил проверить у них документы. Но те, знавшие сохнутовца, приняли австрийского полицейского за его коллегу. Тем более что он был одет в штатское. Габо и Зоя бросились от него. Инспектор, не поняв, в чем причина их бегства, попытался задержать их. Они оказали ему отчаянное сопротивление.
В результате Габо Хананашвили и Зоя Жвитиашвили были обвинены в том, что во время задержания они нанесли "физическое оскорбление сотруднику австрийской криминальной полиции при исполнении служебных обязанностей".
- Вы знали, что перед вами сотрудник австрийской полиции? - спрашивает судья.
- Нет, - отвечают обвиняемые. - Мы были уверены, что имеем дело с бандитами из "Сохнута" или агентами израильской секретной службы. Ведь одного из них мы знали в лицо: он несколько дней следил за нами.
В судебном зале Вены выяснилось, что на территории Австрии открыто действуют секретная служба Израиля и агенты сионистских организаций.
После суда судья Хофман, ведший это дело, отказался дать интервью аккредитованным в Вене представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но он согласился побеседовать с советским писателем Цезарем Солодарем, который присутствовал на процессе.
- Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя способна была расцарапать лицо полицейскому, - сказал Хофман, - но мой судейский опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я ограничился условным осуждением подсудимых. Я учел, что подсудимые не отдавали отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть Вену, ими овладел нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль.
Смерть художника Шмидта
В 1972 году художник Исаак Шмидт, 68 лет, вместе с супругой и дочерью Евгенией Шмидт прилетел из Москвы в Тель-Авив по вызову своей дальней родственницы Заагавы. Оказалось, что Заагава послала вызов по приказу израильских властей. Она и не думала выполнять обязательства по обеспечению вновь прибывших "всем необходимым". Так для Шмидта начался путь к гибели.
О трагедии Шмидта рассказала его дочь Евгения Шмидт, обратившаяся в Советское посольство в ФРГ. Она представила свои письменные свидетельства, дневниковые записи, свидетельские показания третьих лип, заверенные нотариусом, проливающие свет на существо дела.
..После двух месяцев каторжного труда в Израиле Шмидт получил жилье с каменным полом в городе Акко. Кроватей нет. Белья нет. Хочешь иметь железную койку - дай взятку Хофрихтер или Штраусу, "опекунам" вновь прибывших. Желаешь есть из миски ложкой - готовь новую дань. Не дашь "опекуны" постараются насолить! Никто из эмигрантов не знает ни законов, ни порядков Израиля. "Опекуны" вольны творить с человеком что угодно.
Самой страшной карой могло стать пребывание в сумасшедшем доме, куда Штраус или Хофрихтер имели право запрятать каждого без соответствующего заключения врача. Об этом Евгению Шмидт предупредила одна из ее знакомых, рассказав, как однажды ночью неизвестные схватили в квартире мать и дочь и отправили в психиатрическую больницу Акко. Больше их никто и никогда уже не видел.
Евгения Шмидт бежала из Израиля в ФРГ, рассчитывая устроиться здесь, а затем вызвать отца с матерью, оставшихся в Израиле.
В ФРГ она обратилась за помощью в Мюнхенское отделение Толстовского фонда, эмигрантской организации, контролируемой ЦРУ США. Ее приняла директор фонда г-жа Самсонова. "Мы, работники фонда, - не филантропы из благотворительной организации, - сказала она Евгении Шмидт. - Вы работали в России физиком? Устроим работать на завод "Роденшток". В отдел контроля по выпуску линз".
Родители приехали через месяц. Шмидту требовалось срочно делать глазную операцию. Она стоила две тысячи марок, которых не было.
Решили устроить выставку картин Исаака Шмидта.
13 ноября 1973 г. в "Хаусбегегнунге" состоялся вернисаж. Но денег собрать не удалось.
Сионистам не понравилась такая реклама беглецу из Израиля. 27 декабря 1973 г. в газете "Абендцайтунг" они опубликовали статью, которой началась травля Шмидта как "предателя государства Израиль" и антиизраильского пропагандиста.
16 сентября 1974 г. Шмидт приехал к рентгенологу Бонфигу на Дахауер, 423/1 для снимка желудка. Евгения Шмидт провела отца в кабинет врача. Через двадцать минут Бонфиг отпустил больного. Но как только дочь, придерживая отца под руку, сделала первый шаг в сторону коридора, врач распахнул дверь, схватил Шмидта за ворот рубашки, дернул на себя, оттолкнул Евгению и захлопнул дверь. Евгения Шмидт закричала, стала стучать руками в дверь кабинета. Но никто не отзывался. Через несколько минут дверь приоткрылась и кто-то вытолкнул Шмидта в коридор. Старик еле держался на ногах.
Он показал на голову: "Мне сказали, что нужно сделать еще рентгеновский снимок головы. Больше я ничего не помню..."
Вечером Шмидт почувствовал себя совсем плохо. Утром, когда Евгения вышла по делам в город, к ним без приглашения зашел практиковавший по соседству врач Хеллер. Он измерил Шмидту давление, сказал: "Верхнее - 270. Дела неважные". И ушел. Буквально через несколько минут в квартиру ворвались здоровенные санитары. Они бесцеремонно вытащили Шмидта из постели и в одном белье повели к машине.
Из дневника Евгении Шмидт:
"В Западной Германии существует закон, по которому, если человека забирают в больницу, ближайшие родственники должны расписаться в том, что они против этого не возражают. В нашем же случае санитары поступили как бандиты, забрав отца без всякой расписки. Они увезли его в отдаленную больницу "Оберфюринг", хотя в трех минутах ходьбы от нашего дома находится "Швабинский кранкенхаус".
На основании официальных документов и выдержек из дневниковых записей Евгении Шмидт можно проследить дальнейший ход событий.
17 сентября 1974 г., 15.40. Больница "Оберфюринг". Евгения Шмидт дает подписку о том, что забирает отца под личную ответственность. В 16 час. вопреки протестам дочери в ее присутствии Шмидту делают какую-то инъекцию. В 16.10 он теряет сознание. Евгения Шмидт вызывает такси, чтобы перевезти отца домой. Но ее опережает некая Моссидзе-Тюкель, по вызову которой немедленно приходит санитарная машина N 666. Санитары везти больного домой отказываются наотрез, заявляя, что, если им дадут адрес другой больницы, тогда они смогут удовлетворить желание семьи Шмидта. Евгения Шмидт связывается по телефону с больницей в небольшом городке Фрайсинге, где недавно лежала на операции ее мать. Больница соглашается принять Шмидта. В 17.10. его определяют в экспериментальное отделение интенсивной терапии. Заведующий Цистель.
18 сентября, 9 час. У постели Шмидта находится доктор Амир. Было известно, что он только что специально прибыл из Израиля. Евгения Шмидт, заподозрив недоброе, задает Амиру ряд вопросов и выясняет, что тот подослан сионистами. Евгения решает немедленно забрать отца из больницы. Тогда в игру вступает врач Буданов. Он запрещает отвозить больного домой.
Из дневника Евгении Шмидт:
"Господин Буданов носит на груди большой золотой крест. Про него говорят, что он из очень верующей семьи. Регулярно бывает в церкви. Является членом Народно-трудового союза".
14 час. Амир остается в палате больного. Через некоторое время он выходит в коридор и показывает Евгении Шмидт какую-то пробирку. "Это пунктат спинномозговой жидкости вашего отца. Можно твердо сказать, что у него кровоизлияние в мозг", - говорит он.
В этот же день врачи сказали, что больному много лучше. В таком состоянии он может легко продержаться еще месяца три. Буданов подтвердил: "Ничего случиться не может". Около полуночи Евгения Шмидт просит коменданта дома Краутбауэра позвонить в больницу и разузнать по-немецки, как обстоят дела.
Из свидетельского показания Краутвауэра, заверенного у нотариуса:
"Я позвонил в больницу в 23 час. 55 мин. 18 сентября 1974 г. Дежурный ответил, что у больного Шмидта пульс ритмичный, чувствует он себя так же, как и днем".
19 сентября 1974 г. 9 час. Жене и дочери Шмидта сообщили: "Вчера в 23 час. 50 мин. по местному времени Исаак Шмидт скончался". В свидетельстве о смерти, подписанном лечащим врачом Лютвенс, указывалось то же время. В морге, куда были допущены родственники, Евгения Шмидт обратила внимание на множество кровоподтеков на теле отца - явные следы побоев, самых зверских надругательств. Шеф морга Беер на расспросы Евгении ответил, что это не входит в "круг его обязанностей".
После этого жена и дочь больше не видели Шмидта.
Из заявления Евгении Шмидт в криминальную полицию:
"19 сентября 1974 г. в 9 час. 30 мин. мы видели отца в морге. Он не был еще покойником. (Евгения Шмидт считает, что у ее отца, когда он уже был в бессознательном состоянии, брали кровь, которая, по ее словам, в ФРГ "стоит больших денег".) Я утверждаю, что врач Лютвенс составила свидетельство о смерти на живого человека и именно живым отца отправили в морг. Они решили, что и так умрет. Морг - настоящий ледник. Если туда положить больного человека, да еще в бессознательном состоянии, он быстро замерзнет".
19 сентября 1974 г. Больница во Фрайсинге. На вопрос Евгении Шмидт, когда умер ее отец, шеф отделения, где лежал Шмидт, доктор Цистель отвечает: "19 сентября 1974 г., т. е. сегодня, в 7 час. утра". Уже имея на руках документ о смерти отца, подписанный лечащим врачом, Евгения Шмидт тут же показывает его Цистелю. Взглянув на дату "18.9.74 г. 23 час. 50 мин.", Цистель густо краснеет, ударяет кулаком по столу и, хватаясь за телефонную трубку, что есть мочи кричит: "По какому праву Вы меня допрашиваете?! Я вызову немедленно полицию!"
25 сентября 1974 г. в полицию поступает документ, в котором говорится, что Шмидт умер 19 сентября 1974 г.
Семье покойного не удалось установить, на каком кладбище он захоронен и захоронен ли вообще. На все запросы Евгении Шмидт криминальная полиция, суд и другие ведомства ФРГ либо дают уклончивые ответы, либо не отвечают.
Из дневника Евгении Шмидт:
"Его просто украли. Это был единственный способ избежать медицинской экспертизы. Почему бы врачам, "лечившим" отца, не провести экспертизу, если его смерть была естественной? Это же противоречит логике! А вот если смерть была неестественной, тогда все логично, и только в этом случае можно понять, почему врачи не допустили экспертизу. Сионисты мстят. Они отомстили моему отцу".
Из дневника Евгении Шмидт:
"По всему получается, что по меньшей мере было три Исаака Шмидта, которого забирали из одного и того же морга разные люди в разные дни и часы. Необъяснимых вещей в этой страшной истории много. Приведу пример. Один документ ("ляйхенпас") о вывозе тела из морга датирован 24 сентября 1974 г. По целому ряду причин я считаю, что, возможно, погребен мой отец в общей могиле бедняков во Фрайсинге или глава похоронной фирмы Денк, связанный с сионистами, продал тело Шмидта в анатомический институт. Вот почему сионисты из "Культурсгемайнде", прикрываясь религиозным законом, отказывают мне в разрешении вскрыть могилу на еврейском кладбище. Вот почему не дает санкцию на вскрытие могилы и прокурор. Ведь не могут же они позволить допустить вскрытие места захоронения, чтобы тут же расписаться в содеянном преступлении! Поскольку у меня нет надежды на местную криминальную полицию, я обращалась в печать - в газеты "Бильд", "Нойе ревью", журнал "Квик", но безрезультатно, потому что эти печатные органы находятся в руках сионистов. Я обращалась в Комиссию прав человека в Страсбурге. Они прислали смехотворный ответ, а именно, что, мол, не понимают русский язык, что у них есть "любые переводчики, кроме русского". Я сохранила ответы этих органов. И могу смело сказать: "Да, вот он, фашизм наших дней! Мой отец не был сионистом. Он их не устраивал. И за это зверье растерзало его. Вот с чем нам надо бороться".
Уволен за инакомыслие
В 1976 году в Советское посольство в ФРГ обратился бывший советский гражданин Юрий Павловский. Он эмигрировал из СССР в 1972 году, несколько лет работал переводчиком на радиостанции "Немецкая волна". Павловский сообщил, что сейчас он уволен с работы. Его выгнали, по его словам, за одно лишь намерение публично выступить с критикой своего руководства. Ни одна общественная инстанция Запада не пожелала опубликовать его протест, не говоря уже о том, чтобы его поддержать.
Ряд своих записей Ю. Павловский передал для публикации в Советском Союзе.
Из СССР я выехал с израильской визой, но в Израиль не поехал: и потому, что по отцу я русский, и потому, что по религии христианин. В Вене я встречался с эмигрантами, бежавшими из Израиля. Один из них сказал мне, что 90 процентов бывших советских граждан, попавших в Израиль, хотели бы оттуда уехать, но сделать это очень трудно из-за долгов. Другой эмигрант говорил о невыносимой атмосфере идеологического фанатизма в Израиле.
Многие семьи, опрометчиво выехавшие в Израиль и оказавшиеся теперь в Вене, живут в ожидании возможности вернуться в СССР.
Когда меня уволили, я пытался устроиться хоть уборщиком где-нибудь в больнице. Это оказалось невозможным. В стране - миллион безработных своих граждан.
Если эмигрант с израильской визой не едет в Израиль, то гражданства в иных странах Запада он не получает и вообще никакого надежного паспорта не имеет - даже так называемого "нансенского". А это означает для него массу трудностей. Один иммигрант-биолог, живущий в Англии, сообщил мне, что в паспорте его жены проставлен штемпель, запрещающий ей работать в течение пяти лет. Ему самому позволили работать по профессии лишь в виде исключения из правила, да и то после 19 месяцев бесплатной работы. Каждый год он вынужден продлять свое право на жительство, и каждый год ему могут в этом отказать из-за безработицы в стране.
Иммигранта ожидают не только материальные трудности. Свобода критики, свобода мнения - все это для него намного сложней, чем для полноправного гражданина, хотя и для последнего эта свобода далеко не безгранична. На иммигранта смотрят, как на гостя, которого приютили из милости и который в знак благодарности должен только хвалить "хозяев". Если он позволяет себе что-то критиковать в их доме, это считается бестактностью. Странный смысл эмиграция приобретает для тех интеллектуалов, которые направляются на Запад в поисках свободы критики. Если Запад им и позволяет что-нибудь критиковать, то только порядки на Востоке.
Отношение к иммигрантам как людям второго сорта послужило причиной моего конфликта с радиостанцией "Немецкая волна". Здесь я работал с февраля 1974 года переводчиком. Я видел вокруг много несправедливостей, одной из которых были временные трудовые договоры: не для всех, а лишь для некоторых. Они давали начальству возможность уволить человека без объяснения причин: просто путем непродления договора. Когда мое ходатайство о постоянном договоре было отклонено (это произошло летом 1976 года), я заявил начальнику Русского отдела г-же Мац-Донат, что, если договор со мной не. будет продлен без уважительных причин, я напишу об этом в газеты, а если немецкие газеты не опубликуют мою статью, пошлю ее в советскую газету, например в "Правду".
Вскоре я получил уведомление о моем досрочном увольнении.
Я подал жалобу в суд. "Немецкая волна" стала отстаивать позицию, согласно которой "угроза истца опубликовать в газете коммунистического государства данные, способные, по его мнению, нанести вред "Немецкой волне", должна рассматриваться как противозаконное деяние".
Кельнский суд по вопросам труда отклонил мою жалобу, признав мое досрочное увольнение правильным. Между тем оно означало для меня не только безработицу, но и денежный убыток.
Я пытался обратиться в Немецкий комитет по защите прав человека, но получил там решительный отказ от той самой г-жи Герстенмайер, которая столь решительно ратует за права человека в Советском Союзе. Я написал о своем деле в журналы "Шпигель" и "Штерн", а также в газеты "Цайт", "Дойче цайтунг", "Франкфуртер альгемайне" и "Франкфуртер рундшау". Все они отказались как-либо прокомментировать мой конфликт с "Немецкой волной". Я писал и помощнику министра иностранных дел ФРГ Вишневскому, ответственному за дела "Немецкой волны", и члену наблюдательного совета "Немецкой волны" Шольверу, также работающему в министерстве иностранных дел ФРГ, но ответа не получил.
"Теперь я не вижу почти никаких шансов на продолжение вашего сотрудничества с "Немецкой волной", - заявил мне мой адвокат. - Самое большее, чего можно будет добиться от суда, - это выплаты вам зарплаты за месяцы, остававшиеся до истечения договора..."
Но за что меня уволили? Только за свободу мнения! В письме из отдела кадров в качестве причины увольнения указано: "шантаж".
Состоялся суд. "Шемякин суд", как говорят русские. Я говорил много, а судья мне в ответ только одно: "Но ведь вы хотели напугать своих начальников". На этом суд и кончился. Моя дальнейшая работа на радиостанции была признана невозможной, а досрочное увольнение правильным.
* Глава 3. ОНИ ОТКРЫВАЮТ АМЕРИКУ *
Из Израиля и перевалочных пунктов в западноевропейских странах переселенцы едут в США - цитадель "свободного мира". Но и там их встречает неуверенность в завтрашнем дне, безработица, инфляция, дороговизна. Еще в 1776 году в Соединенных Штатах было провозглашено неотъемлемое право человека на "жизнь, свободу и стремление к счастью". Однако американское правительство теоретически и практически отрицает, что право на труд, или получение средств к существованию, является главным в понятии "право на жизнь" в современном мире. США не выполняют пактов ООН, на которые ссылаются хельсинкские договоренности, предусматривающие право свободного выбора работы при условии равной оплаты за равный труд, наличие безопасных и не причиняющих вреда здоровью условий труда, право объединяться в профсоюзы и объявлять забастовку.
В то время как доходы американских корпораций не отстают от рекордно высоких затрат государства на вооружение, президент Картер советует трудящимся, мелким фермерам и безработным проявлять "сдержанность" и сократить свои даже самые насущные жизненные потребности.
С учетом официально не регистрируемых безработных юношей и девушек, которых насчитывается более 10 млн. человек, число безработных в Соединенных Штатах составляет сейчас более 15 млн.
Только в течение 1976 года 4,3 млн. американских рабочих перестали получать пособия по безработице. Уровень безработицы составляет 7-8 процентов. Такое положение выгодно капиталистам. Безработица вынуждает рабочих соперничать друг с другом за получение любой работы и заставляет тех, кто работает, мириться с вредными для здоровья условиями труда, с его изнуряюще высокими темпами, длинным рабочим днем, с заниженной заработной платой.
Женщины-работницы, которые составляют 40 процентов рабочей силы, получают лишь 57 процентов заработной платы, выплачиваемой мужчинам. При этом работницы, принадлежащие к национальным меньшинствам, подвергаются особой дискриминации.
Американская промышленность является кладбищем для рабочих. За один год в частном секторе американской экономики было официально зарегистрировано около шести миллионов случаев производственных травм и заболеваний. Каждый десятый рабочий, работавший полный рабочий день, получил травму, причем около 2 млн. человек получили настолько серьезные увечья, что потери на каждую травму составили в среднем 16 рабочих дней.
Корпорации увольняют рабочих, вступивших в профсоюз, а также прибегают к открытому террору и репрессиям.
Американские правительственные учреждения проявляют полную беспомощность в вопросе обеспечения прав человека для своих граждан. Неудивительно поэтому, что в 1975 году число людей, уровень доходов которых был ниже официального уровня бедности, составило 26 миллионов. Еще 11 млн. человек жили "на доходы, уровень которых равнялся или чуть превышал официальный уровень бедности.
Для населения США все более сокращается возможность пользоваться квалифицированным медицинским обслуживанием. США продолжают отставать от промышленно развитых стран по основным показателям, характеризующим качество медицинского обслуживания. По таким показателям, как сокращение детской смертности, смертности рожениц и увеличение продолжительности жизни, США занимают 16-е место.
Диспансеризация в целом недоступна большинству рабочих, а также молодежи и беднякам. Девять из каждых десяти жителей США не могут позволить себе лечение в больнице, даже если они имеют документ о частном медицинском страховании. Беднякам и представителям национальных меньшинств часто отказывают в приеме в больницу, несмотря на то что они остро нуждаются в немедленной медицинской помощи.
Жилищные условия в гетто и трущобах американских городов являются крайне неудовлетворительными, а величина квартирной платы составляет от трети до половины и более дохода среднего рабочего. Почти 7 млн. человек проживают в невыносимых жилищных условиях, а число страдающих от бремени высокой квартплаты за последние 10 лет выросло вдвое.
Сокращение федеральным правительством фондов для оказания помощи студентам, строительства новых школ и расширения учебных программ закрывает молодежи доступ к знаниям.
Иммигранты первыми подвергаются воздействию всех этих социальных бед и принадлежат к наиболее обездоленной части населения США. Об этом пишут коммунистические и другие прогрессивные американские газеты. Этого не может скрыть и буржуазная пресса. Журнал "Плейн Трус" (1977, N 1) сообщает, например:
"Иммигранты - зачастую квалифицированные работники (ученые, врачи, инженеры, экономисты), - как правило, надеются, что в Америке они скоро найдут работу. Но их советские дипломы здесь не признаются действительными, а возможности переквалифицироваться очень ограничены и требуют больших материальных затрат. Иммигранты испытывают горькое разочарование, когда узнают, что могут пройти годы, прежде чем удастся найти работу по профессии, если только это вообще удастся".