Страница:
Обнаружив конвой из двух паромов в охранении миноносцев и катеров, командир "Д-2" провел блестящую атаку - торпедировал оба парома, перевозившие свежие войска на восточный фронт. Этот смелый удар вызвал замешательство в стане врага. Движение транспортов к западу от Борнхольма было прервано на несколько дней.
В ту же ночь, после постановки мин, мы занялись поиском целей для торпедных атак. И вот из-за неисправности дизеля вынуждены были лечь на грунт у датского берега...
В первом отсеке шла перезарядка торпедных аппаратов. Мичман Сидоров и торпедисты Петр Мишин, Павел Еремеев, Владимир Молочков, испытавшие первую радость боевого успеха - потопление танкера, готовили для врага очередные "подарки" - торпеды. Мощные стальные сигары более семи метров длиной и около полуметра в диаметре лежали на специальных стеллажах.
Приготовление торпеды к выстрелу требует много сил, времени и, главное, умения. Малейший недосмотр, неточная регулировка прибора глубины или гироскопа, удерживающего торпеду на курсе, может привести к тому, что торпеды пройдут мимо цели. А случались в море ситуации и пострашнее.
В американском подводном флоте во время войны на Тихом океане с Японией были случаи, когда из-за неточного выполнения инструкции торпеды шли вначале на цель, а затем, описывая циркуляцию, поворачивали к подводной лодке и... уничтожали ее.
Мы с Долматовым и Зониным зашли в первый отсек, когда мичман Сидоров держал в правой руке первичный детонатор в медной оболочке, величиной с авторучку, намереваясь вставить его в запальный стакан. В эту минуту нервы у Сидорова были на пределе - жизнь корабля находилась в его руках. Капсюль чуть звенел о запальный стакан - мичман нервничал.
- Отставить детонатор,- скомандовал я.
Чтобы разрядить обстановку и дать Сидорову время успокоиться, мы подошли к торпедным аппаратам, стали проверять приборы: манометры, указатели, клапаны, рычаги и валики автоблокировки.
- Сколько торпедных аппаратов зарядили? - спросил Долматов командира боевой части Дубинского.
- Остался еще один,- ответил он.
Заметив, что Сидоров успокоился и вставил инерционный ударник в торпеду, Зонин подошел к ней поближе.
- Сергей Иванович, а детонатор где?
- Все в порядке, Александр Ильич,- сказал Сидоров, и поглаживая рукой гнездо, куда он вставил ударник, добавил:- Теперь фашистским гадам несдобровать, все вложил: и детонатор и злость.
На корпусе торпеды кто-то сделал надпись: "Фашистам от ленинградцев". Долматов спросил Еремеева:
- Это ваша работа, редактор газеты?
- Так точно, товарищ комиссар,- ответил он,- другого способа разговаривать с фашистами не имеем.
Делать такие надписи вошло в обычай не только у нас на корабле. Матросы писали на торпедах и на снарядах названия городов, где они родились и выросли и где сейчас хозяйничали - пусть временно - фашистские изверги.
Филипп Еременко звонит по телефону из дизельного отсека мичману Сидорову, просит не забыть:
- Хотя одну торпеду за Харкив, а як е лышня, то и дви.
Скромный и трудолюбивый Алексей Дмитриенко, не решаясь звонить, просит у своего командира отделения Аркадия Елюшкина посодействовать ему - пустить одну торпеду за его родное Запорожье.
Болью в сердцах наших бойцов отдаются поражения и потери. Горькие вести из дому влияют на настроение, и тут наша задача - рассеять грустные мысли людей, воодушевить их, укрепить силу духа.
Работа в отсеках заканчивалась. Надо было торопиться. Лежать на грунте становилось небезопасно. Ветер развел большую волну, и корпус подлодки начало бить о песчаный грунт. Это могло повредить одну из топливных цистерн и демаскировать нас масляными пятнами.
Во втором отсеке акустик Дмитрий Жеведь нес свою вахту, внимательно следя за вражескими кораблями, стоявшими на якоре. Он доложил, что шесть тральщиков снялись с якоря и скрылись за мысом. Внизу, под жилой палубой, в аккумуляторном помещении электрики Бондарь и Дядькин наводят порядок на батарейных элементах. На камбузе неразлучные кок Павел Киселев и вестовой Илья Ермолаев готовят вкусный ужин. Зонин остался в жилом отсеке. Хотя он и бодрился, но возраст, непривычка к подводному плаванию сказывались: чего стоит только длительное время дышать загрязненным воздухом. Зонин хорошо держался, но все заботились, чтобы он больше отдыхал.
Мы с Долматовым продолжали обход лодки. В центральном посту вахту нес Коновалов. Тут же вели работы трюмные Михаил Вальцев и Николай Миронов: в артиллерийском погребе они завинчивали гайки у ослабевших сальников и горловин - следствие недавних бомбежек.
Константин Настюхин со старшиной электриков Михаилом Таратоновым регулировали блок электрического управления рулями. Василий Чупраков и Василий Титков в своей крохотной радиорубке готовились к выходу на связь с Кронштадтом. В четвертом отсеке Борис Дядькин замерял плотность электролита в аккумуляторах, изоляцию кабельной сети, процентное содержание водорода. Это очень опасный и коварный газ: достаточно искры в электрическом выключателе - и скопившийся в отсеке водород из аккумуляторной батареи при определенной концентрации взорвется не хуже глубинной бомбы.
Павел Беляков, пользуясь тем, что гирокомпас остановлен, копался в его сложной и, на первый взгляд, страшно запутанной схеме, искал неисправности.
Люди очень устали. Воздух в отсеке тяжелый, спертый. Процентное содержание кислорода в нем понизилось, а углекислого газа - возросло. Дыхание у всех стало учащенным.
В дизельном отсеке наконец поставлена на место новая крышка цилиндра.
- На карандаш! - командует старшина Мочалин хозяину машины Аркадию Елюшкину.
"Карандашом" мотористы почему-то называют крепежный ключ длиной больше метра. Закрепляются анкерные болты. Вслед за этим устанавливается на место вся необходимая арматура.
Крастелев со своим помощником Шевяковым тщательно проверяют ходовые станции главных электромоторов. Даются последние указания Афанасию Бурдюку и Григорию Тимошенко: согласовать машинные телеграфы, замерить изоляцию главных электромоторов. Спустившись в трюм, инженер-механик убеждается в исправности линии вала.
Ею заведовал скромный моторист Иван Сагань. Обслуживать линию, проходящую по самой корме лодки, в тесном и холодном трюме, очень тяжело, но Сагань считал это главной боевой задачей. Ведь стоит недосмотреть за упорным подшипником, как подлодка будет лишена хода, а это равнозначно гибели корабля.
Сагань - единственный матрос на корабле, который был моложе нашего доктора. Светловолосый, с почти детским лицом, Иван Сагань уже успел узнать, что такое война. Он отважно дрался с фашистами на сухопутных подступах к Ленинграду, был ранен, выздоровел и прямо из госпиталя пришел к нам на корабль.
Пришел в самое тяжелое время - в дни суровой блокадной зимы. На корабле шел ремонт. Дали новичку в заведование линию вала. Аркадий Елюшкин тогда сказал ему:
- К лету, когда подводная лодка пойдет в боевой поход, ты, Иван, должен стать настоящим подводником.
- Есть стать настоящим подводником,- ответил Сагань и с головой ушел в работу.
Предстояло в несколько месяцев изучить корабль, овладеть специальностью моториста. С железным упорством он преодолевал трудности. На что в обычных условиях требовались недели и месяцы, Сагань тратил дни. Ремонтировал механизмы наравне со всеми, а когда его товарищи - Алексей Дмитриенко, Иван Синицын, Филипп Еременко - шли отдыхать, он брался за чертежи и учебники, ходил по отсекам, спускался в трюмы.
Но вот пришла боевая страда, и сейчас он в трюме, в самой нижней и дальней части корабля - у киля, спокойно заменяет отработанное масло в подшипниках. Здесь чистота и порядок. Трудолюбие, образцовое несение службы, дисциплинированность комсомольца Ивана Саганя известны всему экипажу.
Шторм наверху усилился, лодку заметно качало и по-прежнему ударяло о грунт. Мы сидели в кают-компании, заканчивали ужин, когда услышали, как снимаются с якоря остальные корабли эскадры.
Штурман Петров насчитал на слух восемь кораблей. Один из них, двухвинтовой,- видимо, эсминец,- прошел малым ходом точно над "Л-3" и еще больше ее раскачал.
Объявили боевую тревогу. Шумы винтов постепенно затихали. Эскадра уходила на север. Очевидно, не выдержав свежей погоды на не защищенной от ветра стоянке, корабли возвращались в главную базу.
Еще на пути к своей позиции мы проходили мимо этой базы. Здесь несли усиленный дозор фашистские сторожевики и миноносцы, катера-охотники и самолеты. Один из миноносцев, обнаружив "Л-3" гидроакустикой, увязался за нами и с группой катеров более двух суток неотступно преследовал. Всевозможными маневрами нам тогда с трудом удалось от них оторваться. Но, как говорится, нет худа без добра. Уходя от назойливых преследователей, мы на много миль отклонились от своего пути и попали в район встреч вражеских конвоев.
Коновалов нанес на карту эту точку рандеву. Было решено на обратном пути заглянуть сюда: использовать место как запасную позицию.
...Когда "Л-3" всплыла под перископ, вражеские корабли были уже далеко на горизонте. Море штормило, перископ все время заливало водой, но боцман с инженером-механиком каким-то непостижимым образом умудрялись удерживать "Л-3" на заданной глубине до темноты.
И вот ночь. Долгожданный момент всплытия наступил. Ветер гонит семибалльную волну. Потоки накрывают лодку вместе с рубкой. Держать корабль на нужном курсе трудно. Шахту притока воздуха к дизелям постоянно заливает, вода с ревом стекает по широким трубам в трюмы отсеков. Безостановочно работают помпы, выбрасывая ее за борт.
Нам нужно четыре-пять часов темного времени, чтобы зарядить батарею, провентилировать отсеки, связаться по радио с Кронштадтом: донести о своих действиях, узнать сводку Совинформбюро, а затем подойти к острову Рюген, чтобы занять там выгодную позицию для атаки кораблей при выходе их из военно-морской базы Засниц. От материка остров отделен проливом Штральзунд. Береговая линия Рюгена отличается большой извилистостью, а побережье- красочными меловыми берегами.
Балтика в это время года капризна. К рассвету, когда нам нужно было уходить под воду, шторм утих. Море успокоилось: оно словно отдыхало, набиралось сил.
Лунные блики разливаются по морской глади, а над подводной лодкой бесконечный простор, усеянный звездами. Такие картины в мирное время обычно настраивают человека на философский, возвышенно-поэтический лад. Но нам пока не до лирики, нам пока не нужны ни близнецы Кастор и Поллукс, ни созвездие Ориона, самое яркое и красивое в северном полушарии... Нам нужно определить местонахождение корабля по маякам. Это проще, быстрее и значительно точнее, чем по звездам.
В южной части Балтики луна, "фонарь земного шара", светит так ярко, что в три часа ночи видимость на море, в особенности в сторону луны, на юг, доходит до пяти миль. Это девять километров!
Атакуя противника из-под воды днем, в штилевую погоду, трудно было рассчитывать на успех.
Стрельба торпедами из-под воды велась в те годы с помощью сжатого воздуха. Поэтому в "точке залпа" из аппаратов вместе с торпедами вырывался большой воздушный пузырь, демаскирующий подводную лодку. Кроме того, в торпеде, идущей на цель, отработанные газы двигателя мощностью в триста лошадиных сил оставляли заметный след в виде пенистой дорожки. На "Фрунзенце" не было системы беспузырной стрельбы и бесследных торпед. Это давало возможность врагу при хорошо поставленном наблюдении вовремя отвернуть от наших торпед, а кораблям охранения облегчало задачу атаки подводной лодки.
Чтобы избежать всего этого, мы решили атаковать в ночное время из надводного положения. Риск? Да. Связанный к тому же с большим напряжением нервов, особенно у тех, кто находится на мостике подводной лодки.
В подводной атаке почти всегда все ясно: обнаружил дым или мачты корабля на горизонте - даешь команду "торпедная атака", ложишься на курс сближения с целью, рассчитываешь по таблицам, когда надо лечь на боевой курс, и ждешь прихода цели на пеленг. Изредка поднимай перископ для замера расстояния, да не забывай дать команду, какие номера торпедных аппаратов приготовить. А то случалось, что командир подводной лодки приказывает: "Аппараты, пли!" - а ему в ответ: "Какие аппараты? Носовые или кормовые?" Пока выясняют да согласовывают, цель уже прошла пеленг залпа.
Атака ночью из надводного положения, да еще в районе сильной противолодочной обороны, более сложна и рискованна. Стоишь на мостике и прикидываешь в уме, как лучше проводить поиск и где. Не хочется приближаться к берегу: лодку могут обнаружить береговые радиолокационные или гидроакустические станции, и тогда противолодочные силы легко могут ее уничтожить.
Когда цель обнаружена, то не знаешь, что это за корабль, пока не сблизишься с ним на расстояние залпа. Если это миноносец, то своим артиллерийским огнем, пока идет к нему наша торпеда, он сможет повредить прочный корпус лодки и лишить нас возможности погружаться. А это в условиях войны на Балтике - гибель.
Яркий свет луны облегчал нам поиск. Но атаковать корабли оказалось все же очень сложно. Как только мы сближались с ними на расстояние 35-40 кабельтовых, фашисты обнаруживали подводную лодку, транспорты выключали ходовые огни, резко сворачивали с курса и на полном ходу скрывались в темноте. Корабли охранения в это время открывали артиллерийский огонь и отсекали нас от цели.
За три ночи мы имели несколько таких встреч с врагом и каждый раз вынуждены были срочно уходить под воду. От невиданного напряжения люди неимоверно устали. Иной раз удавалось довести атаку до команды "Аппараты, товсь!", и вдруг вражеский корабль, идя зигзагом, поворачивал на новый курс. Тогда приходилось посылать в первый отсек к Дубинскому специального посыльного, чтобы передать команду "Отставить товсь". Использовать в этот момент приборы управления торпедной стрельбой было нельзя. Люди до предела напряжены и ждут, сосредоточив все внимание на стрелках приборов. Достаточно легкого щелчка или звонка на этих приборах, как "кнопка залпа" будет нажата и торпеды понесутся в пустоту...
Мы не теряли надежды на сближение с врагом, хотя бы на расстояние пяти-шести кабельтовых.
Терпение наше было вознаграждено в ночь на 29 августа.
Около 23 часов при сильной облачности, когда луна только изредка появлялась в просветах туч, мы обнаружили конвой, шедший на юг - в Германию. На этот раз удалось занять позицию залпа так близко, что отвернуть от наших торпед в момент команды "товсь" гитлеровцы уже не могли.
Залп из четырех торпед накрыл колонну транспортов. Стоя на мостике, мы наблюдали, как два огромных, низко сидевших в воде транспорта почти одновременно были как бы приподняты кверху взрывами, а затем с грохотом, треском и пламенем рухнули на воду... На поверхности плавали доски, пустые шлюпки раскачивались на небольшой волне.
Не ожидая, когда нас начнут преследовать силы противолодочной обороны, мы срочно погрузились под воду и взяли курс на север. Глубинные бомбы рвались где-то в стороне. Сторожевые корабли явно нас не видели и в темноте вели беспорядочное бомбометание.
Говорю помощнику:
- Можно заняться перезарядкой торпедных аппаратов. Ложитесь на курс в точку, где вы пометили место встречи конвоев.
Радист Титков принял сводку Совинформбюро. На юге нашей Роданы не стихают ожесточенные бои. Грозная опасность нависла над Сталинградом. От нашего командования по-прежнему нет никаких радиограмм.
Вскоре после войны, размышляя над характером использования подлодок на Балтике, я задался целью установить причины плохой радиосвязи между нашими подводными лодками и штабами. Одна из них заключалась в том, что на узле связи не всегда учитывалась долгота места, где находилась лодка; это приводило к тому, что в момент сеанса связи лодка была под водой и принять радиограмму не могла.
Только длинные волны проникают в глубину моря. Гитлеровское командование использовало самую мощную в Европе радиостанцию оккупированного Парижа и с Эйфелевой башни на длине волны 20 тысяч метров передавало все приказания своим подводным лодкам, находившимся в океане под водой.
* * *
Лучшее время для коротковолновых передач - полночь. В это время можно на станции небольшой мощности держать надежную связь с любой точкой земного, шара.
В полночь подводная лодка проводит зарядку батарей, вентилируются отсеки, за бортом топится накопившийся за день мусор. Больше всего времени мы находились над водой от ноля до трех часов утра. После пяти утра "Л-3" почти ни разу не была в надводном положении.
А радиограммы на коротких волнах передавались на лодку в начале или конце темного времени суток, при этом не учитывалась разница во времени, когда на меридиане Кронштадта десять часов вечера, а на меридиане Берлина, где находилась "Л-3",- только семь часов.
Ждать очередного вражеского конвоя пришлось недолго. На следующий день старший лейтенант Луганский, стоявший на вахте, обнаружил в перископ дым и объявил боевую тревогу.
Быстро поднимаюсь в боевую рубку. Море снова штормит. На горизонте едва заметные точки. Внимательно всматриваюсь в перископ и вдруг совсем близко вижу миноносец, идущий курсом на юг.
Большие накаты волн не дают боцману возможности держать глубину. Словно какая-то неведомая сила все время стремится выбросить "Л-3" на поверхность. Крастелев распорядился принять дополнительно в среднюю цистерну три тонны воды. Торпедисты готовят залп из двух торпед. В такую погоду миноносец вряд ли сможет нас атаковать, его бросает с борта на борт, но он мешает нам выйти в атаку на транспорты. Надо его уничтожить!
Полным ходом идем прямо на миноносец. Волны заливают перископ.
- Аппараты, товсь!
Напряжение достигает предела.
- Аппараты, пли!
Торпеды вонзаются в кипящее море.
- Ноль раз, ноль два... ноль девять, десять, одиннадцать...
Взрыв, за ним другой. "Л-3" уходит на глубину.
Убедившись, что нас не бомбят, спешим скорее всплыть под перископ, чтобы не пропустить колонну транспортов. Миноносца на поверхности уже нет. Пока Крастелев выравнивает дифферент и приводит лодку к нормальной плавучести, мы с Волынкиным отворачиваем от расчетного боевого курса на десять градусов, чтобы не оттягивать по времени момент залпа.
Когда "Л-3" снова вышла на перископную глубину, то первый транспорт оказался за пределами курса атаки - ему повезло. Но вслед за ним идут еще три - наш поворот на десять градусов оказался для двух из них роковым.
Залп из четырех торпед был так же удачен, как и предыдущий.
От взрыва всех четырех торпед образовалась водяная стена. Такое впечатление, будто море взметнулось к небу. Гром прокатился над волнами. Взрывы торпед слились в единый гул... Поднялся сноп огня - голубой, желтый, красный. Небо скрылось за этим страшным фейерверком.
Темные тени взлетели над пламенем, а затем упали, поднимая фонтаны воды. Это обломки мачт, мостика, труб.
Я не отрываю глаз от перископа. Мне кажется, будто я смотрю в раскаленную бездну.
...В отсеках тишина. Слышен только гул машин да голос Коновалова, отдающего приказания, ответы трюмных машинистов, выравнивающих подводный корабль на ровный киль.
Как никогда до сего времени, чувствую огромное сплочение всего экипажа. Люди молча выполняют свои обязанности. Они не видят ни дневного света, ни цели, которую атакуют. Но от каждого из них зависит успех атаки.
- Лево руля, курс сорок пять,- даю команду Волынкину.
Наша задача выполнена. Мины поставлены, торпеды выпущены точно по врагу. Радиограмма командования приказывает возвращаться на базу.
- Отбой боевой тревоги, очередной смене заступить на ходовую вахту.
Спустившись из боевой рубки, я прошел к себе в каюту. Теперь можно было немного отдохнуть и заняться походным дневником.
В то время некоторые командиры лодок вели дневники. Многие из них хранятся и ныне в архивах и наряду с другими документами минувшей войны представляют большую ценность.
Впоследствии прочел я дневник мичмана Сергея Ивановича Сидорова, секретаря партийной организации нашей лодки. Дневник партийно-политической работы. Он хранится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде, экспонируется рядом с макетом гвардейской подводной лодки "Л-3".
С любезного разрешения Сергея Ивановича и сотрудников музея я хочу привести некоторые выдержки из этого дневника за 1942 год.
"9 августа. После обеда военком сообщил, что уходим на позицию сегодня. Проведено короткое совещание членов бюро с партактивом. Настроение экипажа отличное. Все идет хорошо, многие провожающие давали наказ: как можно больше топите фашистских кораблей. Выпущен боевой листок. На переходе к острову Лавенсари два раза проходил по лодке, смотрел, как несется вахта коммунистами...
11 августа. В 4 часа 30 минут отошли от пирса острова Лавенсари. Прошли полторы мили и легли на грунт, глубина 22 метра. Зонин читал свои рассказы. Выпущен боевой листок No 74. Утром проверил механизмы торпед, которые находятся в аппаратах. 15.30. Слышно 16 взрывов авиабомб - недалеко от лодки. В 17 часов ряд взрывов. Партбюро с вопросом приема в партию Мишина. 21 час 30 минут. Всплыли с грунта, произвели подзарядку батареи... Проверил давление воздуха в торпедах и дополнил его до нормального согласно инструкции.
12 августа. Лодка взяла курс на Гогланд. Идем на боевую позицию. Погрузились в 2 часа ночи...
14 августа. Находимся у выхода в Балтийское море. Настроение у людей хорошее...
15 августа. Беседовал с товарищами в первом отсеке по сообщению Совинформбюро... Надо поговорить с Ищенко о бдительности на сигнальной вахте... Наблюдается заболевание глаз у комсомольцев Волынкина, Золенко, Борисова. Надо срочно поговорить на эту тему с доктором Булыгиным. Беседовал с Беляковым. Он желает вступить кандидатом в члены ВКП(б). Провел заседание бюро (с 1 часа 15 минут до 2 часов 15 минут). Переписал протокол партбюро, подготовил дела о приеме в партию для партийной комиссии".
Может показаться странным, что заседание партийного бюро проводилось в два часа ночи, в то время, когда личный состав обедал. Как правило, мы жили в ночное время по дневному расписанию, а днем, наоборот, отдыхали: так было удобнее.
Изо дня в день Сидоров пишет в дневнике о той большой работе, которую он проводил на подводной лодке как секретарь партийной организации. И ни слова не говорит о том, что сам он нес вахту наравне с другими старшинами. Когда Сидоров отдыхал - понять трудно. В свободное от вахты время беседует с людьми, собирает агитаторов, инструктирует редколлегию боевого листка.
Кстати, о листках: выпущены они на различных меридианах, широтах и морских глубинах. В массе сатирических рисунков, в разделе "Полундра" и в заметках, не всегда литературно гладких, встает живая история жизни и работы каждого подводника: электрики заняты поисками "омов", пожирающих энергию в обход счетчиков; критикуется вахтенный офицер, принявший обычную вешку за перископ подводной лодки; живописная картинка представляет экипаж "Л-3" в гостях у Нептуна на дне Балтики - вот некоторые темы боевого листка. Нет, что ни говори, а без листков невозможно. И что бы я не дал за них сейчас?
После памятной нам торпедной атаки Сидоров записал:
"7 сентября. Погрузились в 2 часа ночи, легли на грунт, обедали в 2.30. Всплыли под перископ в 12 часов. Качает, на малом ходу с глубины 12 метров "Л-3" выбрасывает на поверхность. В 17 часов торпедная атака. Произведен залп двух торпед по миноносцу. Слышен сильный взрыв. После залпа лодка провалилась на глубину 42 метра... снова атака: выпустили 4 торпеды, потопили еще два транспорта... Идем в подводном положении, в 20 часов пьем чай... Рады победе.
3 сентября. Идем под водой, только погрузились (4.30). В 6 часов в первом отсеке собрали заседание партбюро. Прием в партию Дубинского, Бурдюка, Машинистова и Долгих.
4 сентября. Беседовал с Мочалиным, Таратоновым, секретарем комсомольской организации Титковым об их работе с агитаторами в отсеках. Командир обнаружил, что поправка гирокомпаса - минус 8 градусов, и она непостоянна, это очень плохо. Командир сказал штурману, что доверять такому компасу нельзя: ночью мы не обнаружили маяка Богшер.
5 сентября. Устье Финского залива, идет зарядка. Титков записал последние известия и передал их по отсекам. Погрузились, идем на глубине. Всплыли в 22 часа и через час срочно ушли под воду. Корабли финского дозора освещают прожектором залив. Мы немного попали в луч прожектора. Идем на глубине.
6 сентября. Идем в Финском заливе на глубине... проходим район Хельсинки. В 6 часов 15 минут взрыв вблизи борта. Взрыв сильный. В отсеках вышло из строя много ламп освещения. В центральном отсеке слетели на палубу часы... Сгорели предохранители на станции гирокомпаса... В 7.50 снова два взрыва такой же силы. Перед взрывом слышал шуршание минрепа о борт подводной лодки... В 10.45 еще три сильных взрыва такой же силы. Все время идем на одной и той же глубине... Комиссар говорит, что удачно избрали глубину хода подводной лодки: шесть раз подрываемся на антенных минах - и пока все хорошо. В 16 часов слышен шум винтов катера с левого борта, он пересек нам курс, и на правом борту по курсовому углу 135 градусов шум катера исчез. В 16.30 приготовили систему регенерации воздуха и в 18 часов пустили. Слышно шуршание минрепов о правый борт, но взрыва нет, очевидно, не антенные. В 22 часа 10 минут сели на банку Кальбодагрунд, но через 10 минут снялись и сразу же ушли под воду..."
В ту же ночь, после постановки мин, мы занялись поиском целей для торпедных атак. И вот из-за неисправности дизеля вынуждены были лечь на грунт у датского берега...
В первом отсеке шла перезарядка торпедных аппаратов. Мичман Сидоров и торпедисты Петр Мишин, Павел Еремеев, Владимир Молочков, испытавшие первую радость боевого успеха - потопление танкера, готовили для врага очередные "подарки" - торпеды. Мощные стальные сигары более семи метров длиной и около полуметра в диаметре лежали на специальных стеллажах.
Приготовление торпеды к выстрелу требует много сил, времени и, главное, умения. Малейший недосмотр, неточная регулировка прибора глубины или гироскопа, удерживающего торпеду на курсе, может привести к тому, что торпеды пройдут мимо цели. А случались в море ситуации и пострашнее.
В американском подводном флоте во время войны на Тихом океане с Японией были случаи, когда из-за неточного выполнения инструкции торпеды шли вначале на цель, а затем, описывая циркуляцию, поворачивали к подводной лодке и... уничтожали ее.
Мы с Долматовым и Зониным зашли в первый отсек, когда мичман Сидоров держал в правой руке первичный детонатор в медной оболочке, величиной с авторучку, намереваясь вставить его в запальный стакан. В эту минуту нервы у Сидорова были на пределе - жизнь корабля находилась в его руках. Капсюль чуть звенел о запальный стакан - мичман нервничал.
- Отставить детонатор,- скомандовал я.
Чтобы разрядить обстановку и дать Сидорову время успокоиться, мы подошли к торпедным аппаратам, стали проверять приборы: манометры, указатели, клапаны, рычаги и валики автоблокировки.
- Сколько торпедных аппаратов зарядили? - спросил Долматов командира боевой части Дубинского.
- Остался еще один,- ответил он.
Заметив, что Сидоров успокоился и вставил инерционный ударник в торпеду, Зонин подошел к ней поближе.
- Сергей Иванович, а детонатор где?
- Все в порядке, Александр Ильич,- сказал Сидоров, и поглаживая рукой гнездо, куда он вставил ударник, добавил:- Теперь фашистским гадам несдобровать, все вложил: и детонатор и злость.
На корпусе торпеды кто-то сделал надпись: "Фашистам от ленинградцев". Долматов спросил Еремеева:
- Это ваша работа, редактор газеты?
- Так точно, товарищ комиссар,- ответил он,- другого способа разговаривать с фашистами не имеем.
Делать такие надписи вошло в обычай не только у нас на корабле. Матросы писали на торпедах и на снарядах названия городов, где они родились и выросли и где сейчас хозяйничали - пусть временно - фашистские изверги.
Филипп Еременко звонит по телефону из дизельного отсека мичману Сидорову, просит не забыть:
- Хотя одну торпеду за Харкив, а як е лышня, то и дви.
Скромный и трудолюбивый Алексей Дмитриенко, не решаясь звонить, просит у своего командира отделения Аркадия Елюшкина посодействовать ему - пустить одну торпеду за его родное Запорожье.
Болью в сердцах наших бойцов отдаются поражения и потери. Горькие вести из дому влияют на настроение, и тут наша задача - рассеять грустные мысли людей, воодушевить их, укрепить силу духа.
Работа в отсеках заканчивалась. Надо было торопиться. Лежать на грунте становилось небезопасно. Ветер развел большую волну, и корпус подлодки начало бить о песчаный грунт. Это могло повредить одну из топливных цистерн и демаскировать нас масляными пятнами.
Во втором отсеке акустик Дмитрий Жеведь нес свою вахту, внимательно следя за вражескими кораблями, стоявшими на якоре. Он доложил, что шесть тральщиков снялись с якоря и скрылись за мысом. Внизу, под жилой палубой, в аккумуляторном помещении электрики Бондарь и Дядькин наводят порядок на батарейных элементах. На камбузе неразлучные кок Павел Киселев и вестовой Илья Ермолаев готовят вкусный ужин. Зонин остался в жилом отсеке. Хотя он и бодрился, но возраст, непривычка к подводному плаванию сказывались: чего стоит только длительное время дышать загрязненным воздухом. Зонин хорошо держался, но все заботились, чтобы он больше отдыхал.
Мы с Долматовым продолжали обход лодки. В центральном посту вахту нес Коновалов. Тут же вели работы трюмные Михаил Вальцев и Николай Миронов: в артиллерийском погребе они завинчивали гайки у ослабевших сальников и горловин - следствие недавних бомбежек.
Константин Настюхин со старшиной электриков Михаилом Таратоновым регулировали блок электрического управления рулями. Василий Чупраков и Василий Титков в своей крохотной радиорубке готовились к выходу на связь с Кронштадтом. В четвертом отсеке Борис Дядькин замерял плотность электролита в аккумуляторах, изоляцию кабельной сети, процентное содержание водорода. Это очень опасный и коварный газ: достаточно искры в электрическом выключателе - и скопившийся в отсеке водород из аккумуляторной батареи при определенной концентрации взорвется не хуже глубинной бомбы.
Павел Беляков, пользуясь тем, что гирокомпас остановлен, копался в его сложной и, на первый взгляд, страшно запутанной схеме, искал неисправности.
Люди очень устали. Воздух в отсеке тяжелый, спертый. Процентное содержание кислорода в нем понизилось, а углекислого газа - возросло. Дыхание у всех стало учащенным.
В дизельном отсеке наконец поставлена на место новая крышка цилиндра.
- На карандаш! - командует старшина Мочалин хозяину машины Аркадию Елюшкину.
"Карандашом" мотористы почему-то называют крепежный ключ длиной больше метра. Закрепляются анкерные болты. Вслед за этим устанавливается на место вся необходимая арматура.
Крастелев со своим помощником Шевяковым тщательно проверяют ходовые станции главных электромоторов. Даются последние указания Афанасию Бурдюку и Григорию Тимошенко: согласовать машинные телеграфы, замерить изоляцию главных электромоторов. Спустившись в трюм, инженер-механик убеждается в исправности линии вала.
Ею заведовал скромный моторист Иван Сагань. Обслуживать линию, проходящую по самой корме лодки, в тесном и холодном трюме, очень тяжело, но Сагань считал это главной боевой задачей. Ведь стоит недосмотреть за упорным подшипником, как подлодка будет лишена хода, а это равнозначно гибели корабля.
Сагань - единственный матрос на корабле, который был моложе нашего доктора. Светловолосый, с почти детским лицом, Иван Сагань уже успел узнать, что такое война. Он отважно дрался с фашистами на сухопутных подступах к Ленинграду, был ранен, выздоровел и прямо из госпиталя пришел к нам на корабль.
Пришел в самое тяжелое время - в дни суровой блокадной зимы. На корабле шел ремонт. Дали новичку в заведование линию вала. Аркадий Елюшкин тогда сказал ему:
- К лету, когда подводная лодка пойдет в боевой поход, ты, Иван, должен стать настоящим подводником.
- Есть стать настоящим подводником,- ответил Сагань и с головой ушел в работу.
Предстояло в несколько месяцев изучить корабль, овладеть специальностью моториста. С железным упорством он преодолевал трудности. На что в обычных условиях требовались недели и месяцы, Сагань тратил дни. Ремонтировал механизмы наравне со всеми, а когда его товарищи - Алексей Дмитриенко, Иван Синицын, Филипп Еременко - шли отдыхать, он брался за чертежи и учебники, ходил по отсекам, спускался в трюмы.
Но вот пришла боевая страда, и сейчас он в трюме, в самой нижней и дальней части корабля - у киля, спокойно заменяет отработанное масло в подшипниках. Здесь чистота и порядок. Трудолюбие, образцовое несение службы, дисциплинированность комсомольца Ивана Саганя известны всему экипажу.
Шторм наверху усилился, лодку заметно качало и по-прежнему ударяло о грунт. Мы сидели в кают-компании, заканчивали ужин, когда услышали, как снимаются с якоря остальные корабли эскадры.
Штурман Петров насчитал на слух восемь кораблей. Один из них, двухвинтовой,- видимо, эсминец,- прошел малым ходом точно над "Л-3" и еще больше ее раскачал.
Объявили боевую тревогу. Шумы винтов постепенно затихали. Эскадра уходила на север. Очевидно, не выдержав свежей погоды на не защищенной от ветра стоянке, корабли возвращались в главную базу.
Еще на пути к своей позиции мы проходили мимо этой базы. Здесь несли усиленный дозор фашистские сторожевики и миноносцы, катера-охотники и самолеты. Один из миноносцев, обнаружив "Л-3" гидроакустикой, увязался за нами и с группой катеров более двух суток неотступно преследовал. Всевозможными маневрами нам тогда с трудом удалось от них оторваться. Но, как говорится, нет худа без добра. Уходя от назойливых преследователей, мы на много миль отклонились от своего пути и попали в район встреч вражеских конвоев.
Коновалов нанес на карту эту точку рандеву. Было решено на обратном пути заглянуть сюда: использовать место как запасную позицию.
...Когда "Л-3" всплыла под перископ, вражеские корабли были уже далеко на горизонте. Море штормило, перископ все время заливало водой, но боцман с инженером-механиком каким-то непостижимым образом умудрялись удерживать "Л-3" на заданной глубине до темноты.
И вот ночь. Долгожданный момент всплытия наступил. Ветер гонит семибалльную волну. Потоки накрывают лодку вместе с рубкой. Держать корабль на нужном курсе трудно. Шахту притока воздуха к дизелям постоянно заливает, вода с ревом стекает по широким трубам в трюмы отсеков. Безостановочно работают помпы, выбрасывая ее за борт.
Нам нужно четыре-пять часов темного времени, чтобы зарядить батарею, провентилировать отсеки, связаться по радио с Кронштадтом: донести о своих действиях, узнать сводку Совинформбюро, а затем подойти к острову Рюген, чтобы занять там выгодную позицию для атаки кораблей при выходе их из военно-морской базы Засниц. От материка остров отделен проливом Штральзунд. Береговая линия Рюгена отличается большой извилистостью, а побережье- красочными меловыми берегами.
Балтика в это время года капризна. К рассвету, когда нам нужно было уходить под воду, шторм утих. Море успокоилось: оно словно отдыхало, набиралось сил.
Лунные блики разливаются по морской глади, а над подводной лодкой бесконечный простор, усеянный звездами. Такие картины в мирное время обычно настраивают человека на философский, возвышенно-поэтический лад. Но нам пока не до лирики, нам пока не нужны ни близнецы Кастор и Поллукс, ни созвездие Ориона, самое яркое и красивое в северном полушарии... Нам нужно определить местонахождение корабля по маякам. Это проще, быстрее и значительно точнее, чем по звездам.
В южной части Балтики луна, "фонарь земного шара", светит так ярко, что в три часа ночи видимость на море, в особенности в сторону луны, на юг, доходит до пяти миль. Это девять километров!
Атакуя противника из-под воды днем, в штилевую погоду, трудно было рассчитывать на успех.
Стрельба торпедами из-под воды велась в те годы с помощью сжатого воздуха. Поэтому в "точке залпа" из аппаратов вместе с торпедами вырывался большой воздушный пузырь, демаскирующий подводную лодку. Кроме того, в торпеде, идущей на цель, отработанные газы двигателя мощностью в триста лошадиных сил оставляли заметный след в виде пенистой дорожки. На "Фрунзенце" не было системы беспузырной стрельбы и бесследных торпед. Это давало возможность врагу при хорошо поставленном наблюдении вовремя отвернуть от наших торпед, а кораблям охранения облегчало задачу атаки подводной лодки.
Чтобы избежать всего этого, мы решили атаковать в ночное время из надводного положения. Риск? Да. Связанный к тому же с большим напряжением нервов, особенно у тех, кто находится на мостике подводной лодки.
В подводной атаке почти всегда все ясно: обнаружил дым или мачты корабля на горизонте - даешь команду "торпедная атака", ложишься на курс сближения с целью, рассчитываешь по таблицам, когда надо лечь на боевой курс, и ждешь прихода цели на пеленг. Изредка поднимай перископ для замера расстояния, да не забывай дать команду, какие номера торпедных аппаратов приготовить. А то случалось, что командир подводной лодки приказывает: "Аппараты, пли!" - а ему в ответ: "Какие аппараты? Носовые или кормовые?" Пока выясняют да согласовывают, цель уже прошла пеленг залпа.
Атака ночью из надводного положения, да еще в районе сильной противолодочной обороны, более сложна и рискованна. Стоишь на мостике и прикидываешь в уме, как лучше проводить поиск и где. Не хочется приближаться к берегу: лодку могут обнаружить береговые радиолокационные или гидроакустические станции, и тогда противолодочные силы легко могут ее уничтожить.
Когда цель обнаружена, то не знаешь, что это за корабль, пока не сблизишься с ним на расстояние залпа. Если это миноносец, то своим артиллерийским огнем, пока идет к нему наша торпеда, он сможет повредить прочный корпус лодки и лишить нас возможности погружаться. А это в условиях войны на Балтике - гибель.
Яркий свет луны облегчал нам поиск. Но атаковать корабли оказалось все же очень сложно. Как только мы сближались с ними на расстояние 35-40 кабельтовых, фашисты обнаруживали подводную лодку, транспорты выключали ходовые огни, резко сворачивали с курса и на полном ходу скрывались в темноте. Корабли охранения в это время открывали артиллерийский огонь и отсекали нас от цели.
За три ночи мы имели несколько таких встреч с врагом и каждый раз вынуждены были срочно уходить под воду. От невиданного напряжения люди неимоверно устали. Иной раз удавалось довести атаку до команды "Аппараты, товсь!", и вдруг вражеский корабль, идя зигзагом, поворачивал на новый курс. Тогда приходилось посылать в первый отсек к Дубинскому специального посыльного, чтобы передать команду "Отставить товсь". Использовать в этот момент приборы управления торпедной стрельбой было нельзя. Люди до предела напряжены и ждут, сосредоточив все внимание на стрелках приборов. Достаточно легкого щелчка или звонка на этих приборах, как "кнопка залпа" будет нажата и торпеды понесутся в пустоту...
Мы не теряли надежды на сближение с врагом, хотя бы на расстояние пяти-шести кабельтовых.
Терпение наше было вознаграждено в ночь на 29 августа.
Около 23 часов при сильной облачности, когда луна только изредка появлялась в просветах туч, мы обнаружили конвой, шедший на юг - в Германию. На этот раз удалось занять позицию залпа так близко, что отвернуть от наших торпед в момент команды "товсь" гитлеровцы уже не могли.
Залп из четырех торпед накрыл колонну транспортов. Стоя на мостике, мы наблюдали, как два огромных, низко сидевших в воде транспорта почти одновременно были как бы приподняты кверху взрывами, а затем с грохотом, треском и пламенем рухнули на воду... На поверхности плавали доски, пустые шлюпки раскачивались на небольшой волне.
Не ожидая, когда нас начнут преследовать силы противолодочной обороны, мы срочно погрузились под воду и взяли курс на север. Глубинные бомбы рвались где-то в стороне. Сторожевые корабли явно нас не видели и в темноте вели беспорядочное бомбометание.
Говорю помощнику:
- Можно заняться перезарядкой торпедных аппаратов. Ложитесь на курс в точку, где вы пометили место встречи конвоев.
Радист Титков принял сводку Совинформбюро. На юге нашей Роданы не стихают ожесточенные бои. Грозная опасность нависла над Сталинградом. От нашего командования по-прежнему нет никаких радиограмм.
Вскоре после войны, размышляя над характером использования подлодок на Балтике, я задался целью установить причины плохой радиосвязи между нашими подводными лодками и штабами. Одна из них заключалась в том, что на узле связи не всегда учитывалась долгота места, где находилась лодка; это приводило к тому, что в момент сеанса связи лодка была под водой и принять радиограмму не могла.
Только длинные волны проникают в глубину моря. Гитлеровское командование использовало самую мощную в Европе радиостанцию оккупированного Парижа и с Эйфелевой башни на длине волны 20 тысяч метров передавало все приказания своим подводным лодкам, находившимся в океане под водой.
* * *
Лучшее время для коротковолновых передач - полночь. В это время можно на станции небольшой мощности держать надежную связь с любой точкой земного, шара.
В полночь подводная лодка проводит зарядку батарей, вентилируются отсеки, за бортом топится накопившийся за день мусор. Больше всего времени мы находились над водой от ноля до трех часов утра. После пяти утра "Л-3" почти ни разу не была в надводном положении.
А радиограммы на коротких волнах передавались на лодку в начале или конце темного времени суток, при этом не учитывалась разница во времени, когда на меридиане Кронштадта десять часов вечера, а на меридиане Берлина, где находилась "Л-3",- только семь часов.
Ждать очередного вражеского конвоя пришлось недолго. На следующий день старший лейтенант Луганский, стоявший на вахте, обнаружил в перископ дым и объявил боевую тревогу.
Быстро поднимаюсь в боевую рубку. Море снова штормит. На горизонте едва заметные точки. Внимательно всматриваюсь в перископ и вдруг совсем близко вижу миноносец, идущий курсом на юг.
Большие накаты волн не дают боцману возможности держать глубину. Словно какая-то неведомая сила все время стремится выбросить "Л-3" на поверхность. Крастелев распорядился принять дополнительно в среднюю цистерну три тонны воды. Торпедисты готовят залп из двух торпед. В такую погоду миноносец вряд ли сможет нас атаковать, его бросает с борта на борт, но он мешает нам выйти в атаку на транспорты. Надо его уничтожить!
Полным ходом идем прямо на миноносец. Волны заливают перископ.
- Аппараты, товсь!
Напряжение достигает предела.
- Аппараты, пли!
Торпеды вонзаются в кипящее море.
- Ноль раз, ноль два... ноль девять, десять, одиннадцать...
Взрыв, за ним другой. "Л-3" уходит на глубину.
Убедившись, что нас не бомбят, спешим скорее всплыть под перископ, чтобы не пропустить колонну транспортов. Миноносца на поверхности уже нет. Пока Крастелев выравнивает дифферент и приводит лодку к нормальной плавучести, мы с Волынкиным отворачиваем от расчетного боевого курса на десять градусов, чтобы не оттягивать по времени момент залпа.
Когда "Л-3" снова вышла на перископную глубину, то первый транспорт оказался за пределами курса атаки - ему повезло. Но вслед за ним идут еще три - наш поворот на десять градусов оказался для двух из них роковым.
Залп из четырех торпед был так же удачен, как и предыдущий.
От взрыва всех четырех торпед образовалась водяная стена. Такое впечатление, будто море взметнулось к небу. Гром прокатился над волнами. Взрывы торпед слились в единый гул... Поднялся сноп огня - голубой, желтый, красный. Небо скрылось за этим страшным фейерверком.
Темные тени взлетели над пламенем, а затем упали, поднимая фонтаны воды. Это обломки мачт, мостика, труб.
Я не отрываю глаз от перископа. Мне кажется, будто я смотрю в раскаленную бездну.
...В отсеках тишина. Слышен только гул машин да голос Коновалова, отдающего приказания, ответы трюмных машинистов, выравнивающих подводный корабль на ровный киль.
Как никогда до сего времени, чувствую огромное сплочение всего экипажа. Люди молча выполняют свои обязанности. Они не видят ни дневного света, ни цели, которую атакуют. Но от каждого из них зависит успех атаки.
- Лево руля, курс сорок пять,- даю команду Волынкину.
Наша задача выполнена. Мины поставлены, торпеды выпущены точно по врагу. Радиограмма командования приказывает возвращаться на базу.
- Отбой боевой тревоги, очередной смене заступить на ходовую вахту.
Спустившись из боевой рубки, я прошел к себе в каюту. Теперь можно было немного отдохнуть и заняться походным дневником.
В то время некоторые командиры лодок вели дневники. Многие из них хранятся и ныне в архивах и наряду с другими документами минувшей войны представляют большую ценность.
Впоследствии прочел я дневник мичмана Сергея Ивановича Сидорова, секретаря партийной организации нашей лодки. Дневник партийно-политической работы. Он хранится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде, экспонируется рядом с макетом гвардейской подводной лодки "Л-3".
С любезного разрешения Сергея Ивановича и сотрудников музея я хочу привести некоторые выдержки из этого дневника за 1942 год.
"9 августа. После обеда военком сообщил, что уходим на позицию сегодня. Проведено короткое совещание членов бюро с партактивом. Настроение экипажа отличное. Все идет хорошо, многие провожающие давали наказ: как можно больше топите фашистских кораблей. Выпущен боевой листок. На переходе к острову Лавенсари два раза проходил по лодке, смотрел, как несется вахта коммунистами...
11 августа. В 4 часа 30 минут отошли от пирса острова Лавенсари. Прошли полторы мили и легли на грунт, глубина 22 метра. Зонин читал свои рассказы. Выпущен боевой листок No 74. Утром проверил механизмы торпед, которые находятся в аппаратах. 15.30. Слышно 16 взрывов авиабомб - недалеко от лодки. В 17 часов ряд взрывов. Партбюро с вопросом приема в партию Мишина. 21 час 30 минут. Всплыли с грунта, произвели подзарядку батареи... Проверил давление воздуха в торпедах и дополнил его до нормального согласно инструкции.
12 августа. Лодка взяла курс на Гогланд. Идем на боевую позицию. Погрузились в 2 часа ночи...
14 августа. Находимся у выхода в Балтийское море. Настроение у людей хорошее...
15 августа. Беседовал с товарищами в первом отсеке по сообщению Совинформбюро... Надо поговорить с Ищенко о бдительности на сигнальной вахте... Наблюдается заболевание глаз у комсомольцев Волынкина, Золенко, Борисова. Надо срочно поговорить на эту тему с доктором Булыгиным. Беседовал с Беляковым. Он желает вступить кандидатом в члены ВКП(б). Провел заседание бюро (с 1 часа 15 минут до 2 часов 15 минут). Переписал протокол партбюро, подготовил дела о приеме в партию для партийной комиссии".
Может показаться странным, что заседание партийного бюро проводилось в два часа ночи, в то время, когда личный состав обедал. Как правило, мы жили в ночное время по дневному расписанию, а днем, наоборот, отдыхали: так было удобнее.
Изо дня в день Сидоров пишет в дневнике о той большой работе, которую он проводил на подводной лодке как секретарь партийной организации. И ни слова не говорит о том, что сам он нес вахту наравне с другими старшинами. Когда Сидоров отдыхал - понять трудно. В свободное от вахты время беседует с людьми, собирает агитаторов, инструктирует редколлегию боевого листка.
Кстати, о листках: выпущены они на различных меридианах, широтах и морских глубинах. В массе сатирических рисунков, в разделе "Полундра" и в заметках, не всегда литературно гладких, встает живая история жизни и работы каждого подводника: электрики заняты поисками "омов", пожирающих энергию в обход счетчиков; критикуется вахтенный офицер, принявший обычную вешку за перископ подводной лодки; живописная картинка представляет экипаж "Л-3" в гостях у Нептуна на дне Балтики - вот некоторые темы боевого листка. Нет, что ни говори, а без листков невозможно. И что бы я не дал за них сейчас?
После памятной нам торпедной атаки Сидоров записал:
"7 сентября. Погрузились в 2 часа ночи, легли на грунт, обедали в 2.30. Всплыли под перископ в 12 часов. Качает, на малом ходу с глубины 12 метров "Л-3" выбрасывает на поверхность. В 17 часов торпедная атака. Произведен залп двух торпед по миноносцу. Слышен сильный взрыв. После залпа лодка провалилась на глубину 42 метра... снова атака: выпустили 4 торпеды, потопили еще два транспорта... Идем в подводном положении, в 20 часов пьем чай... Рады победе.
3 сентября. Идем под водой, только погрузились (4.30). В 6 часов в первом отсеке собрали заседание партбюро. Прием в партию Дубинского, Бурдюка, Машинистова и Долгих.
4 сентября. Беседовал с Мочалиным, Таратоновым, секретарем комсомольской организации Титковым об их работе с агитаторами в отсеках. Командир обнаружил, что поправка гирокомпаса - минус 8 градусов, и она непостоянна, это очень плохо. Командир сказал штурману, что доверять такому компасу нельзя: ночью мы не обнаружили маяка Богшер.
5 сентября. Устье Финского залива, идет зарядка. Титков записал последние известия и передал их по отсекам. Погрузились, идем на глубине. Всплыли в 22 часа и через час срочно ушли под воду. Корабли финского дозора освещают прожектором залив. Мы немного попали в луч прожектора. Идем на глубине.
6 сентября. Идем в Финском заливе на глубине... проходим район Хельсинки. В 6 часов 15 минут взрыв вблизи борта. Взрыв сильный. В отсеках вышло из строя много ламп освещения. В центральном отсеке слетели на палубу часы... Сгорели предохранители на станции гирокомпаса... В 7.50 снова два взрыва такой же силы. Перед взрывом слышал шуршание минрепа о борт подводной лодки... В 10.45 еще три сильных взрыва такой же силы. Все время идем на одной и той же глубине... Комиссар говорит, что удачно избрали глубину хода подводной лодки: шесть раз подрываемся на антенных минах - и пока все хорошо. В 16 часов слышен шум винтов катера с левого борта, он пересек нам курс, и на правом борту по курсовому углу 135 градусов шум катера исчез. В 16.30 приготовили систему регенерации воздуха и в 18 часов пустили. Слышно шуршание минрепов о правый борт, но взрыва нет, очевидно, не антенные. В 22 часа 10 минут сели на банку Кальбодагрунд, но через 10 минут снялись и сразу же ушли под воду..."