Неизвестен Автор. Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник)

   Разобрав койки и сняв настил, они увидели самое опасное для подводников: снизу, из-под крышки шахты гидролокатора веерообразно били струи воды.
   Об этом и было доложено в центральный пост. Во второй отсек тут же прибежал старший инженер-механик Горчаков, осмотрел повреждение и установил: пробит выступающий из днища лодки обтекатель гидролокатора, вода устремилась в шахту, гидравлическим ударом сдвинула верхнюю крышку шахты и вырвала (кусками) толстую уплотнительную резину. Сквозь щель, образовавшуюся между крышкой и комингсом (краем) шахты, вода и поступала.
   Дав указание, как действовать в создавшейся ситуации, Горчаков вернулся в центральный пост, доложил мне обстановку.
   А во втором отсеке тем временем началась ожесточенная борьба за жизнь подводного корабля. Плотно была задраена дверь на переборке, отделяющей второй отсек от третьего, чтобы в него не попали ни сжатый воздух, ни вода. Матросы вооружились аварийным инструментом. В помещение с оглушительным ревом врывался сжатый воздух - Острянко создавал противодавление, ослабляющее поступление забортной воды.
   Давление повышалось, а вместе с ним усиливалась резь в ушах, сжимало голову. Превозмогая боль, стоя по пояс в воде, матросы и старшины самоотверженно боролись с аварией.
   - Вставлять клинья под крышку, как нас учили!- перекрывая шум, кричал Острянко.
   Клинья не решили задачу: мелкие не держались, большие не подходили, да и мешали болты, на которые закреплялась крышка.
   - Отставить! - командует командир отсека.- Выбрасывать клинья! Будем отжимать крышку.
   Клинья были вытащены. Матросы начали ключами поджимать гайки, пытаясь плотнее прижать крышку к шахте. Щель сузилась, но застрявшие в ней куски резиновой прокладки не позволяли загерметизировать шахту. Поступление воды хотя и уменьшилось, но все еще было значительным, так как наружное давление увеличивалось - лодка уходила на глубину.
   Вскоре уровень воды над шахтой поднялся, и работать стало невозможно. Прижатые к носовой переборке, обессиленные, матросы смотрели на темную массу воды, которая неотвратимо надвигалась на них, заливая механизмы и запасные торпеды; на поверхности плавали подушки, шапки...
   Положение наше резко ухудшилось. Уклоняясь от противолодочного корабля, лодка отходила в море, под килем простиралась бездна глубин. Устранить же повреждение на плаву стало невозможным.
   Решение могло быть только одно: оторваться от преследователя, дотянуть до прибрежного шельфа и для ликвидации аварии лечь на грунт. Важно при этом, чтобы наш маневр остался неразгаданным. Надо дать понять противнику, будто мы двигаемся в море, а на самом деле повернуть к берегу. Но для этого необходимо дождаться очередной его атаки. А охотник, как назло, медлит: наверное, уточняет место и элементы нашего движения - курс, скорость, глубину.
   Все ждут моих приказаний, окружающие сознают, что с каждым оборотом винта положение лодки становится все хуже. Но выдержку приходится проявить до конца - начать поворот вовремя.
   - Корабль увеличил обороты!- доложил акустик.
   - Право на борт! Левый полный вперед!
   Лодка разворачивается, набирает предельную скорость и расходится с охотником на контркурсах; мы-то знаем это, а противник - нет. Он оказался обманутым, бомбы теперь рвались далеко от нас.
   Лодка все более тяжелела, она теперь тонула, именно тонула, а не погружалась. В центральном посту шла борьба за положительную плавучесть. Положение осложнялось моим же приказанием - не откачивать воду за борт. Мне представлялось, что при откачке могут всплыть на поверхность размытые продукты (мука, крупа, подсолнечное масло, которые находились в провизионке, расположенной рядом с шахтой гидролокатора) и навести противника на наш след. Ошибка это или нет - никто не скажет ни тогда, ни сейчас.
   Результаты наших усилий обнадеживали: осушив носовые внутренние цистерны, давая порциями сжатый воздух в первую балластную цистерну, а также действуя горизонтальными рулями (когда шли полным ходом), мы за двадцать минут опустились всего лишь на 10 метров. Иначе говоря, погружались со скоростью один метр в две минуты. Это не так уж плохо (аварийный провал на глубину достигает скорости погружения метр в секунду). Чрезвычайно важно, что мы не допустили дифферента на нос, случись это - лодка провалилась бы в бездну. А под килем еще много. Подбитый самолет, тянущий до аэродрома, прижимает к земле, нас же засасывает в пучину.
   После удара о скалу прошло с полчаса. Мы находились на 80-метровой глубине. Удерживать лодку от погружения становилось все труднее и труднее. Мы теперь тонули в два раза быстрее, чем вначале. Однако доклады штурмана успокаивали - мы подходили к прибрежному шельфу.
   - Под килем пять метров!
   - Стоп оба электромотора!
   Под днищем зашуршало, сильно качнуло вперед, и лодка остановилась. Дифферент медленно отошел на корму. Лодка легла на подъеме в сторону берега: нос - выше, корма - ниже. Стрелки часов показывали 11.25.
   - Прекратить все работы, соблюдать тишину!
   Мы притаились, ожидая ухода нашего преследователя. Старший акустик Фуртас докладывал о происходящем наверху. Да и я сам, надев запасную пару наушников, отлично слышал, как противолодочный корабль метался в море, беспорядочно сбрасывая глубинные бомбы. Видимо отчаявшись восстановить контакт, направился на запад. Когда он подошел к мысу Нордкин, где мы позавчера поставили мины, раздался взрыв, шум винтов резко оборвался и наступила тишина. Стало ясно охотник за подводными лодками прекратил свое существование. Жаль, что мы не видели это собственными глазами, без чего трудно доказать его гибель{26}.
   Итак, мы можем наконец заняться своими делами, а они, прямо скажем, незавидные: лодка лежит на большой глубине, в носу глубиномер показывает 110, в корме- 120 метров{27}. Уровень воды во втором отсеке доходит до третьего яруса коек, ее здесь более 70 тонн, в то время как продуть остатками сжатого воздуха можно только около 10; в двух носовых отсеках находится тринадцать человек экипажа и в третьем, хотя и не затопленном, еще пять; пробоина остается незаделанной, и прекратить поступление воды пока не представляется возможным.
   Мы лежим у норвежского берега, занятого фашистами. Командование флота и бригады ничего не знает о нас и не может прийти к нам на помощь.
   * * *
   Когда лодка легла на твердый грунт, во втором отсеке встрепенулись: нет, не все потеряно! Надежда есть! А вода по-прежнему теснила людей к переборке. "Что делать?" - размышлял Острянко. Он поднял из-за рун-дучка чью-то записную книжку, вырвал из нее чистый сухой лист и написал на нем несколько слов. Через минуту его записку, приставленную к стеклянному глазку на переборочной двери, уже читали в первом отсеке. Но в том отсеке все знали и без записки, все видели и слышали (переборка между отсеками была легкой) и горели желанием прийти на помощь товарищам.
   Вскоре в верхней части переборки открылась горловина, служащая для перегрузки торпед, и из нее показался старшина группы торпедистов мичман Александр Пухов. Не успел он и рта раскрыть, как выглядывавший из-за его плеча старшина 2-й статьи Доможирский, нетерпеливый и горячий, крикнул:
   - Братцы! Переходите к нам!
   Это был приказ, исходивший от командира лодки.
   Все, кто находился во втором отсеке, промокшие и усталые, перебрались в первый. Здесь торпедисты Пухов, Доможирский, Крошкин, Хоботов и Фомин, матросы других специальностей Бабошин, Матвейчук и ученик-рулевой Егоров приняли друзей, предложили сухое белье. Возглавил группу подводников двух отсеков командир БЧ-2-3 старший лейтенант Шапаренко.
   Их было теперь тринадцать. Почти половина - коммунисты, остальные комсомольцы. Люди, преданные Родине и народу, готовые самоотверженно исполнить свой воинский долг. Михаил Матвеевич Шапаренко в походе с нами впервые. Но он превосходно освоил устройство лодки (до этого плавал на однотипной "Л-22"), знал и людей, был энергичным и волевым офицером и коммунистом.
   Тем временем в центральном посту обдумывались планы всплытия. Задача, казалось, простейшая: облегчить лодку, и она поднимется на поверхность. Но как это сделать? Продуть балласт невозможно: весь сжатый воздух израсходован на противодавление в носовых отсеках, а также на частичное продувание первой балластной цистерны. Правда, оставалась нетронутой командирская группа баллонов{28}, но она не решит задачу, к тому же ее надо поберечь для критического случая. Единственное решение - откачивать воду турбонасосом. Но тут выясняется, что клапан аварийного осушения второго отсека оказался закрыт. Устройство этого клапана особое: он невозвратный - в открытом положении не пропускает воду внутрь лодки, а из отсека откачку производить можно. Теперь, при закрытом клапане, вода ни в ту, ни в другую сторону не шла. Клапан придется открывать, каких бы это усилий и жертв ни стоило.
   По положению борьбу за живучесть на лодке возглавляет старший инженер-механик. Александр Николаевич Горчаков и начал действовать.
   С первым отсеком поддерживалась телефонная связь. Шапаренко доложил:
   - Проплыть десять метров через весь второй отсек в ледяной воде, нырнуть в трюм и повернуть маховик на десяток оборотов - физически невозможно, никаких человеческих сил не хватит.
   - Без осушения второго отсека лодка не всплывет,- напомнил Горчаков.
   - Может быть, целесообразно открыть переборочную дверь, перепустить воду из второго отсека в первый и откачку ее за борт производить через клапан первого?
   - Учтите, дифферент у лодки на корму,- снова разъяснял Горчаков.Следовательно, перекачать воду удастся только до порога переборочной двери. Во втором отсеке останется еще сорок - сорок пять тонн, с которыми нам не всплыть... Клапан должен быть открыт во что бы то ни стало!
   Я взял телефонную трубку и в разговоре с Шапаренко подтвердил: несмотря на холодную воду, нырять все равно придется; открыть клапан с первой попытки вряд ли удастся - к холоду надо приноровиться; а предложение о перекачке части воды в первый отсек дельное, но смысл его другой - понизить уровень воды во втором отсеке, чтобы легче было добираться до клапана.
   После телефонного разговора Шапаренко обратился к матросам и старшинам, предупредил их, что добраться до клапана нелегко, он находится в дальнем углу, под оперением запасной торпеды. Идти в холодную воду были готовы все. Старший лейтенант отобрал самых опытных, физически наиболее сильных.
   Первым вызвался Василий Острянко (помимо всего, он групкомсорг носовых отсеков). Сбросив с себя всю одежду, надев кислородный прибор (к сожалению, костюма у нас не было), он погрузился в воду. Она была такой холодной (около двух градусов), что спирало дыхание. Но старшина решительно двинулся вперед и достиг дальнего угла отсека. Однако судороги сводили ноги и руки, и он понял не выдержать.
   Его сменил Чижевский, потом Крошкин, Доможирский, Хоботов... И снова, по второму кругу,- Острянко. Меняя друг друга, преодолевая обжигающую боль ледяной воды, они пытались выполнить приказ.
   В одной из попыток старшина 1-й статьи Чижевский, проскользнув как угорь между койкой и оперением торпеды, вцепился в маховик клапана и даже сдвинул его на четверть оборота. Однако маска кислородного прибора зацепилась за что-то - загубник вырвало, в рот попала вода. Силы Чижевского были на исходе, когда его подхватили крепкие руки Острянко. Старшины вырвались на поверхность и долго стояли обнявшись, тяжело дыша друг другу в лицо.
   Взаимопомощь, товарищеская выручка имели огромное значение. В острых, опасных ситуациях очень важно не потерять человека. Смерть товарища могла сказаться на психике окружающих.
   Чижевский и Острянко с трудом добрались до первого отсека, где их растерли и согрели, завернули в сухие одеяла, дали возможность отдохнуть.
   Ныряльщики постепенно привыкли к холодной воде, с каждым разом все ближе и ближе подбирались к цели.
   В какой уж раз в воду спускается Острянко! Проплыв через отсек, он ныряет, нащупывает оперение торпеды, пальцы рук наконец-то сжимают маховик клапана. Один оборот, другой, третий... Почему он так туго вращается, или силы на исходе? Только не поддаться слабости, думает Острянко. И вот последний оборот. Теперь проверить, чисто ли вокруг, и скорее назад, а то будет поздно.
   Победа! То, что казалось невероятным, выше человеческих сил, совершил наш комсомольский вожак.
   Можно представить, с какой радостью встретили Василия Острянко его товарищи, а Шапаренко в приподнятом тоне доложил о подвиге старшины в центральный пост.
   Началась откачка воды из носовых отсеков. Турбонасос гудел от перегрузки. Вода постепенно стала убывать. Однако ее уровень упал лишь наполовину, после чего стабилизировался.
   - Так можно весь океан перекачать,- ворчал Горчаков.
   Пришлось составлять новый план.
   Известно, что турбонасос работает во много раз производительнее при малом наружном давлении. Поэтому было решено создать в аварийных отсеках высокое давление (по отношению к наружному - противодавление). В этом случае водоотливные средства как бы искусственно ставились в благоприятные условия. Если наружное давление составляло 11 атмосфер, а внутреннее поднять до 8-9, то механизмам придется преодолевать всего лишь 2-3 атмосферы, и они будут легко и быстро откачивать воду.
   - Для этого нужен воздух, а его у нас нет, если не считать командирской группы,- сказал Горчаков.
   - Ее и не надо трогать, это наш главный резерв.
   - Шапаренко предлагал использовать воздух высокого давления торпедных резервуаров,- напомнил Новожилов.
   Об этом у нас уже был разговор. Тогда надеялись, что дело не дойдет до разоружения. Теперь-то ясно - иного выхода нет, ну а если благополучно всплывем, то воздух в торпеды накачаем.
   В носовых аппаратах у нас три торпеды, во втором отсеке шесть запасных. Каждая из них имеет солидного объема резервуар сжатого воздуха (до 200 атмосфер). Этот воздух перепустим в баллоны воздушной системы. Итак, проблема сжатого воздуха решена.
   Но тут возникла еще одна задача: если в носовых отсеках поднять давление до 8-9 атмосфер, то переборка, отделяющая второй отсек от третьего, может не выдержать. Чтобы этого не случилось, было решено часть воздуха дать и в третий отсек (ступенчатое противодавление было новшеством на флоте). Повышать давление в третьем отсеке будут под наблюдением военфельдшера Значко, находящегося там.
   Экипаж приступил к новому этапу спасательной операции. В ней участвуют все, кто находится в носовых отсеках, а у нас, в центральном посту, трюмные: под руководством Леднева они будут принимать в баллоны воздух.
   В первом отсеке Дмитрий Крошкин - высокий, крепкий (совершенно не соответствует своей фамилии) - вскрывает горловины торпедных аппаратов, добирается до кормовой части торпеды, где расположены воздушные магистрали. Действует он энергично, но спокойно, без спешки. Каждое движение рассчитано точно. Несмотря на слабый свет, матрос уверенно манипулирует инструментами.
   - Шланг! - коротко бросает он.
   Александр Фомин уже присоединил медный шланг к лодочной магистрали и теперь по команде передает другой конец Крошкину. Поджимается гайка, открывается кран, и сильное шипение возвещает, что воздух ринулся в опустошенные баллоны. Через некоторое время звук постепенно замирает давление сравнялось. Фомин перекрывает магистраль, а Крошкин начинает стравливать остатки сжатого воздуха в отсек.
   Во втором отсеке трудится старшина 2-й статьи Александр Доможирский. Ему и его подчиненным труднее: торпеды частично в воде, приходится нырять под них. Но разве с этим можно считаться! В отсеке полумрак. А когда начали стравливать воздух, образовался туман - и уже совсем ничего не видно. Но торпедисты знают свое дело и, не снижая темпов, действуют на ощупь. Давление повышается, в ушах тяжелый шум, грудь сдавливает, дышать трудно... А торпеды, одна за другой, отдают свою потенциальную энергию, которая должна сыграть решающую роль в обеспечении всплытия подводной лодки. За работой торпедистов следит мичман Александр Пухов, опытный специалист, он дает указания, поправляет.
   Из отсека в отсек переходит старший лейтенант Шапаренко. Распоряжается он спокойно, не суетится: подчиненным надо показать, что все делается так, как требует центральный пост, осуществляющий общий план всплытия лодки. Время от времени Михаил Матвеевич подходит к телефону, докладывает старшему инженеру-механику о ходе работ.
   Старший акустик сообщает:
   - С правого борта мотобот, периодически стопорит ход!
   Движение судна "толчками" означает поиск подводной лодки или прочесывание района с профилактической целью. Последнее теперь более вероятно: мотобот идет под самым берегом и к нам не приближается.
   - Прекратить работу, соблюдать тишину.
   Шум винтов вскоре заглох, и экипаж возобновил подготовку лодки к всплытию. Правда, мотобот еще давал о себе знать, и всякий раз мы вынуждены были соблюдать тишину.
   Но вот из последней торпеды перепущен и стравлен воздух. Закоченевший Доможирский уже не мог произнести ни слова, ни звука. Но его глаза излучают радость. Он высоко поднимает над головой правую руку с зажатым в ней торцевым ключом, как бы возвещая - боевое задание выполнено{29}.
   Заработали водоотливные средства. Началась проверка многочасового, поистине титанического труда, совершенного тринадцатью. Решалась судьба экипажа и корабля - жизнь или смерть. Жизнь - это воздух, это свет, возвращение на Родину, встреча с друзьями, продолжение борьбы с ненавистным фашизмом. Смерть - медленная, мучительная, от удушья.
   У открытой двери, ведущей во второй отсек, сгрудились бойцы старшего лейтенанта Шапаренко. Они с надеждой ожидали результата.
   - А вода-то убывает! - одновременно воскликнули Матвейчук и Никаншин.
   Да, край темной жидкости начал отступать. Зачарованными глазами смотрели тринадцать моряков, как плавающие предметы садятся на койки, механизмы. А вот показался и настил. До чего приятно ступать по твердой чистой палубе! И хотя в трюме, под настилом, вода еще оставалась, теперь не вызывало сомнений - ее откачка возможна. Об этом мы сообщили во все отсеки - экипаж воспрянул духом.
   По телефону передали:
   - Команде отдыхать!
   Нам предстояло подождать часа три, чтобы всплывать под покровом ночи и незаметно оторваться от берега, занятого противником.
   Наступил самый критический период. В пылу борьбы с невзгодами, находясь почти беспрерывно в движении, можно о многом забыть. Бездействие - куда хуже: в голову лезут тревожные мысли... Тем удивительнее выдержка и стойкость, проявленные экипажем. Люди пробыли в темном, сыром и холодном помещении длительное время, и никто не дрогнул. А наш жизнерадостный, никогда не унывающий Дмитрий Крошкин теперь уже был на верхней, неподмоченной койке. Он играл на гитаре и вполголоса пел веселую песенку про рыбака:
   Такое знает он местечко,
   Где рыбка здорово клюет.
   И нечто вроде припева:
   Довольно рыбки половили,
   Пора и удочки смотать.
   - Да и нам пора отсюда убираться, - вставил свое слово Саша Егоров.
   Вокруг весельчака собрались друзья. Они слушали, подпевали.
   - Прекратить пение! - поступил приказ из центрального поста.- Вблизи мотобот, прослушивает горизонт.
   - У-у, проклятый фашист, не даст передохнуть, сволочь,- в сердцах выругался Хоботов.
   Я еще раз проверил расчеты старшего инженера-механика. Беспокоило, что запас плавучести для всплытия получался минимальный. А может быть, что-то не учтено? Обжатие корпуса{30}, например, с пунктуальной точностью рассчитать невозможно. Не исключено также, что при всплытии пробоина очистится от ила и через нее внутрь лодки начнет интенсивно поступать вода.
   - Надо облегчить лодку, хотя бы немного,- говорю Горчакову.- А если откачать воду из минных труб?
   - У нас и так будет солидный дифферент,- возражает Александр Николаевич,не всплывать же вертикально.
   Мы задумываемся. В конце концов приходим к выводу: большой дифферент нам будет даже полезен. Ведь при дифференте 45-50 градусов средние цистерны главного балласта поднимутся на 20-30 метров, следовательно, из них можно будет выдавить больше воды{31}. Кроме того, всплывающая корма создает нарастающую инерцию, что позволит лодке оторваться от грунта.
   Сделав перерасчеты, Горчаков доложил, что минные трубы достаточно осушить частично.
   В центральном посту царит деловая обстановка. Внешне люди выглядят спокойными. Горчаков с карандашом в руке снова проверяет запасы сжатого воздуха. Новожилов сидит на разножке, записывая что-то в свой блокнот. Башкинов, склонившись над картой, рассчитывает курс предстоящего отхода. Леднев стоит у турбонасоса, ямочек на его щеках не видно: они появлялись только при радостных событиях.
   Мой взгляд останавливается на старшине 2-й статьи Иване Николенко. Он пользуется на лодке всеобщим уважением. Электромоторы, управляемые старшиной, только что работали с невероятной перегрузкой. Но и теперь они готовы к действию. Николенко сидит на корточках и жадно, открытым ртом, глотает воздух. По его судорожно вздымающейся груди я подсчитываю число вдохов в минуту, получается 45 - многовато.
   Да, дышать трудно. Процент кислорода в отсеках мизерный. Мы уже шестнадцать часов под водой, да еще три впереди. Может быть, дать кислород, пусть люди вздохнут? Нет, рисковать нельзя! Если всплыть нынче не удастся, нам придется еще сутки быть под водой, до следующей ночи. Как жаль, что на лодке нет заместителя по политчасти. Его слово и пример так нужны теперь людям.
   Из пятого отсека обращается кок Алексей Ильюшин - просит разрешения прийти в центральный пост. Получив "добро", он приоткрывает дверь и просовывает голову:
   - Может быть, кто-нибудь хочет поесть?
   - А что у вас?
   - Гречневая каша,- отвечает Ильюшин и расплывается в улыбке (о моей склонности к простой пище, особенно к гречневой каше, знали на лодке все).
   - Несите.
   Не успеваю взяться за ложку, как по отсекам шепотом передают: "Порядок! Командир "рубает" свою кашу".
   Каша кашей, а мысли то и дело возвращаются к всплытию, к судьбе тринадцати, отлично выполнивших все задания. Каково им там в полутемных мрачных помещениях, продрогшим и усталым после десятичасовой борьбы? Старпом передал в носовые отсеки: разрешается использовать аварийный запас провизии.
   Долго и томительно тянутся последние три часа перед всплытием. Наконец и они остаются позади. Кажется, все готово.
   Электрики и трюмные приготовили механизмы к работе с максимальными перегрузками. В первом отсеке Матвейчук, Бабошин, Никаншин, Хоботов и помогавший им курсант Портнов разобрали трюмную помпу до винтика, прочистили ее, приготовили агрегат к действию.
   Мы изыскиваем последние резервы воздуха. Приходит, в частности, мысль: нельзя ли использовать воздух, который стравливается во время работы механизмов?
   - Какое давление показывает анероид? - спрашиваю я у Башкинова.
   - Неизвестно - стрелка уперлась в ограничитель.
   Было решено отсосать воздух из центрального поста и кормовых отсеков до нормального, атмосферного. Но тут выяснилось, что на большой глубине не работало охлаждение компрессоров. Для трюмных такой "ребус" оказался простым: не прошло и десяти минут, как механизмы заработали.
   Результаты превзошли наши ожидания: в одной из групп баллонов давление удалось поднять с 35 до 90 атмосфер - неплохой добавок. Теперь все внутренние ресурсы мы использовали на сто процентов. Да и рубочный люк после всплытия откроется легко: давление в лодке будет равно наружному.
   - Подводная лодка готова к всплытию,- доложил Горчаков.
   Я приказал старпому составить новый артрасчет, так как командир отделения комендоров Острянко, да и командир БЧ-2-3 Шапаренко находились в носовых отсеках.
   - Артрасчету после всплытия собраться в пятом, аккумуляторном, и быть наготове.
   Перед всплытием обхожу кормовые отсеки. Хотелось еще раз убедиться в боевом настроении людей, в готовности техники.
   Матросы и старшины, как всегда, дело свое знают, трудностей не боятся. В пятом отсеке отличился рулевой Владимир Митрофанов. Это он в разгар борьбы за живучесть сумел ликвидировать аварию - пропуск забортной воды через водяную магистраль. Не сделай он этого, нам пришлось бы заниматься не только носовыми отсеками, но и пятым.
   Короткий разговор состоялся с мотористами, задачу они свою понимали. Старшине группы мичману Никите Пукалову даю задание: запустить дизели в кратчайший срок и быстро поднять обороты до форсированного хода, а если потребуется дымзавеса, то создать максимальную дымность.
   Старшина 2-й статьи Андрей Орлов, матросы Илья Певко, Дмитрий Соплин и Николай Федин не только обслуживают дизели, но и входят в артрасчет. Напоминаю им:
   - Сразу же после всплытия может быть бой. Сражаться придется отчаянно, отступать нам некуда, снова погрузиться не сможем...
   По глазам вижу: мотористы и артиллеристы готовы выполнить свой долг до конца.
   В отсеке электриков встречаю парторга лодки главстаршину Алексея Карпенко. Он коротко сообщает: коммунисты не подведут, экипаж в целом уверен в успехе всплытия.
   Мое внимание привлекает дифферентомер, сделанный инженером-механиком Мартыновым.
   - Прибор в центральном посту не рассчитан на большой дифферент,- поясняет Мартынов,- поэтому мы разбили шкалу у своего до девяноста градусов.