Страница:
Наконец, к усовершенстованиям или, вернее, улучшениям дела специально в России надо отнести изменение срока службы на подводных лодках как офицерского состава, так и команды (для командиров лодок, например, установлен 2-летний срок, который безусловно недостаточен).
В смысле выбора величины лодок. Россия находится в самом затруднительном положении, так как нам приходится, с одной стороны, считаться со шкерами и мелкими берегами, а с другой стороны, с мореходностью лодок,- следовательно, являются два противоположных требования, которые обыкновенно и сопоставляют, как только заговорят о подводной лодке.
Никому не приходит в голову требовать, чтобы 120-тонная миноноска была так же мореходна, как миноносцы в 350-500 тонн и больше, между тем, когда говорят о мореходности подводных лодок, которые у нас в данный момент не превышают 150 тонн в надводном положении, самые снисходительные критики сравнивают их с миноносцами типа "Сокол" в 350 тонн. Пример, приведенный мною относительно лодки "Белуга", выдержавшей шторм, в то время как конвоирующего миноносца выбросило на берег, доказывает, что подводные лодки более мореходны, чем миноносцы большого тоннажа.
Подводное плавание только тогда будет иметь значение, когда будет оборудовано соответственное количество баз, на которых подводные лодки имели бы все необходимое как для снабжения, так и для жизни. Плавучие базы устроены во Франции в виде старых броненосцев, на которые посылается все, что необходимо для снабжения подводных лодок. Такие передвижные базы вполне могут служить опорными пунктами для подводных лодок; они даже важнее, чем береговые, так как могут следовать за лодкой; следовательно, лодка, если их мало, может не быть ограничена строго определенным прибрежным районом действий.
Весь берег должен быть разбит на сектора, порученные каждой лодке в отдельности, и лодки, защищая такой сектор, вместе с тем являются хозяевами своего сектора. При такой системе каждому командиру легче будет узнать детально рельеф дна в своем секторе и все особенности своего района. Без этого условия трудно ожидать, чтобы подводные лодки использовали все свои преимущества.
Необходимость подводных лодок у нас выяснилась особенно рельефно во время всех порт-артурских операций. Нам даже известно, что артурский гарнизон делал шаги в этом направлении, построив одну лодку, которая потонула, к счастью, без людей, и начал, но, к сожалению, не докончил постройку другой подводной лодки. Насколько японцы боялись подводных лодок, видно из случая гибели японского броненосца "Хатсузе", во время которой прекрасно дисциплинированные экипажи японской эскадры устроили бешеную стрельбу в воду, думая, что мина, утопившая один из японских броненосцев, пущена с русской подводной лодки.
Моральное действие подводных лодок страшно велико. На него постоянно указывают авторы всяких сочинений по подводному плаванию. Так, эскадра Рожественского всю дорогу боялась подводных лодок и даже однажды уклонилась в сторону, приняв плывущую вертикальную гильзу за перископ подводной лодки. Итальянский офицер лейтенант Лауренти сравнивает подводные лодки со змеями и пишет следующее: "Очевидно, что на морской войне никакая неприятельская эскадра не рискнет пройти через линию подводной охраны, ибо не имеет возможности убедиться, даже при хорошо организованной системе шпионства, что проходы свободны. Таково моральное действие, производимое подводными лодками. О них знают, что они разбросаны по морю, но не знают в точности - где. Против пущенной мины нет спасения, и судно погибает безвозвратно,- какой же адмирал, в самом деле, будет в состоянии маневрировать в море, кишащем змеями в виде подводных лодок".
Нельзя не согласиться с этим замечанием. Действительно, рисковать все время получить мину неизвестно откуда настолько неприятно и настолько будет подавлять общее состояние духа людей, что при встрече с неприятельской эскадрой переутомившаяся и изнервничавшаяся команда, наверно, не будет в состоянии успешно действовать.
Самое важное значение подводных лодок является при блокаде какого-либо порта; в этом случае подводные лодки совершенно незаменимы, так как при сильной блокаде только они одни способны свести блокаду почти к нулю, давая порту невидимый способ сообщения с остальным миром. Мы видели, что во Владивостоке, с тех пор, как в нем появились плавающие подводные лодки, блокада была снята, и только изредка, и то очень далеко от порта, появлялись миноносцы, которые действовали очень осторожно и моментально исчезали, как только подводные лодки выходили из порта. Для государства, которое, как Россия, обречено, по крайней мере, на 10-летнюю бездеятельность на море и рискует при всякой войне, почти со всяким государством, ограничиваться исключительно оборонительными морскими операциями и может иметь блокаду всех своих портов, подводные лодки являются крайне действенным и необходимым оружием, так как присутствие этих лодок лишает возможности устроить фактическую блокаду где бы то ни было. Вместе с тем противник не имеет возможности установить свою базу вблизи от этих портов, потому что такая база послужила бы причиной гибели всякого корабля, который бы там остановился.
С помощью подводных лодок мы должны базировать всю охрану наших берегов на минной обороне и именно подводными лодками, что не представляет никаких затруднений, так как все Балтийское побережье в северной его части представляет ряд природных стоянок-убежищ для подводных лодок.
Если иметь таковые стоянки в Либаве, Моонзунде, Гангэ, Гогланде, Биоркэ и Кронштадте, то можно смело защиту Петербурга ограничить подводными лодками и миноносцами, опирающимися на крепости.
Для России подводные лодки совершенно необходимое и в высшей степени желательное оружие. Еще лорд Гошен (в 1803 г.) сказал, что подводная лодка есть оружие бедных на море государств. К сожалению, в данное время нам приходится причислить себя к последним. Несомненно и то, что подводная лодка теперь нужна также и государствам, богатым на море, как несравненное оружие нападения, что мы и видим на примере Англии, которая энергично взялась за это дело.
Меня вообще обвиняют в слишком большом пристрастии к подводным лодкам, быть может, это и верно, но моя практика подводного плавания сделала меня убежденным сторонником подводных лодок, потому что я увидел, что они действительно могут делать то, для чего они предназначены, то есть подходить невидимо к противнику, стрелять и попадать миной в движущуюся цель и, наконец, расположившись заранее на пути противника, всегда могут ему перерезать путь.
Что касается броненосной эскадры, то, конечно, я далек от мысли ее считать ненужной, лишней, но только говорю, что при нашей бедности и для целей России,- которая не скоро будет в состоянии вести наступательную, эскадренную войну, так как не только нужен материал и деньги, но и личный состав, который создается не в один год и не в два, а в десятки лет,- более подходящи теперь подводные лодки. В финансовом смысле нельзя не видеть выгодности постройки подводных лодок: на деньги, истраченные на постройку броненосца, можно построить 25-35 подводных лодок 500-тонных, или 60-80 лодок от 120 до 250 тонн.
* * *
В заключение обзора современного состояния подводного плавания остается только повторить, что оно вышло из стадии опыта и стало вполне боевым оружием, ожидающим теперь еще раз,- после первого применения почти сто лет назад,нового боевого крещения, что дело это быстро развивается и что оно завоевало себе права гражданства во всех флотах.
Подводная лодка, при сравнительно мелких недостатках, обладает настолько крупными достоинствами, как неуязвимость и невидимость, что нужно ее считать для минной войны в большинстве случаев, я не говорю всегда, пригоднее миноносца, а для береговой обороны она незаменима.
Вследствие этого для пользы России остается только пожелать процветания этого дела, которое даст ей возможность, со спокойным чувством за собственную безопасность, думать о развитии и постройке наступательного флота.
М. Китицын. Разведка из-под воды
Михаил Александрович Китицын, замечательный русский подводник, прославившийся в годы первой мировой войны дерзкими рейдами к Босфору на подводной лодке "Тюлень".
Родился в 1885 году в Чернигове. В 1905 году окончил Морской корпус. Служил на крейсерах "Алмаз" и "Олег". В 1910 году после окончания подводных классов в Либаве был назначен командиром подводной лодки "Судак".
Кавалер всех русских орденов с мечами. Награжден золотым Георгиевским оружием.
Умер в 1961 году.
В один из ясных июльских дней на флагманском корабле "Георгий Победоносец" был поднят сигнал: "Подводной лодке "Тюлень" приготовиться к походу в 24.00 час (полночь)".
Сигнал этот не был неожиданностью, мы его ожидали. Как раз к этому времени лодка по расписанию должна была быть в полной готовности, и я, взяв с собой карту неприятельских берегов, отправился на "Георгий"{13} за инструкциями.
Я был удивлен, когда флаг-капитан 1 ранга М. С. Смирнов, приняв меня, спросил, что мне нужно. Я ответил, что выхожу в полночь и прибыл за инструкциями. Слегка подумав, он ответил, что мое назначение чрезвычайна секретно, я получу инструкции в последний момент и он просит меня приехать за ними за четверть часа до выхода.
В недоумении я вернулся на лодку и принял участие в последних приготовлениях к походу.
В 11.45 я опять сидел в приемной штаба на "Георгии".
Флаг-офицер{14} Оперативной части лейтенант Г. М. Веселый передал мне, что флаг-капитан{15} сожалеет, но он должен меня задержать на некоторое время, так как адмирал держит сейчас важное сообщение, на котором флаг-капитан обязан присутствовать. Ну, что ж, мое дело маленькое, я мог ждать сколько угодно. Ясно было одно, что лодка выйдет теперь не в полночь, как обыкновенно, а тогда, когда я получу какую-то таинственную инструкцию.
Штаб напоминал растревоженный муравейник. Взад и вперед пробегали офицеры, рассыльные; когда же соседняя дверь приоткрылась, был слышен голос адмирала. Флаг-капитан несколько раз проходил через приемную и каждый раз выражал мне свое сожаление в невольной задержке. Я сидел в своем углу с трубкой свернутых карт и терпеливо ждал... Наконец, к трем часам, все успокоилось. Флаг-офицер отворил дверь и пригласил к флаг-капитану.
В кабинете, кроме флаг-капитана и флаг-офицера, я увидел также начальника разведки флота капитана 2 ранга А. А. Нищенкова, милейшего человека, который поставил дело разведки на черноморском театре на большую высоту. У меня с ним были довольно дружеские отношения. Он иногда давал мне совершенно неофициальные поручения высмотреть для него то или другое у неприятельских берегов, а также снабжал меня такими же неофициальными сведениями, которые могли быть полезными моему "Тюленю".
Флаг-капитан начал объяснять мне наше задание:
- Через несколько дней флот предполагает произвести воздушный налет на Варну. Наши два авианосца{16} под охраной эскадры подойдут к Варне, спустят на воду аэропланы для атаки судов противника. Ваша задача будет состоять в том, чтобы незаметно разведать расположение вражеских судов и тем самым дать возможность распределить наши воздушные силы: направить боевые аэропланы в места наибольшего скопления кораблей.
Порт Варны представляет собой подковообразную бухту в пять миль длиною и столько же в ширину. В глубине ее находится закрытая молом гавань. На гавани канал соединяет ее с озером, где находится внутренняя гавань.
Кроме того, в северо-восточном углу бухты, где расположен дворец болгарского царя, в Евксинограде, имеется еще одна небольшая гавань, защищенная молом, где можно увидеть средоточие подводных лодок{17}.
По сведениям нашей разведки, подходы к Варне были недавно заминированы. С севера и с юга в минных полях имеются фарватеры, расположение которых нам неизвестно. Северные фарватеры всегда открыты, южный закрывается боном.
* * *
Флаг-капитан вручил мне листок с планом минного заграждения. Я стал рассматривать план сначала с интересом, потом с недоумением и, наконец, с тревогой! Все морское пространство его от границы румынских территориальных вод до параллели милях в шести к югу от Варны и от берега до меридиана в семи милях к востоку от нее было солидно заштриховано.
Я стал задавать вопросы:
- Имеются ли какие-либо хотя бы приблизительные сведения о северном фарватере?
- Никаких.
- Могу ли я иметь план Варны большого масштаба? На моих лодочных картах пятимильная Варненская бухта - величиной с ноготь большого пальца.
- Нет. Это все, что имеется.
- Если мы подойдем к восточной границе заграждения, то с высоты нашего перископа с такого расстояния мы ничего открыть не сможем...
Молчание.
Все это так было похоже на те инструкции, которые мы обыкновенно получали! Главное, мне было неясно: что же от меня требуется? Я стал волноваться и обратился к сидящему молча Нищенкову.
- Алексей Александрович, что вы на это скажете?
- Да, задача очень трудная. Все же я полагаю, что попытаться войти в бухту возможно.
Подумавши некоторое время, я попробовал подвести резюме:
- Михаил Иванович, я очень хочу понять, что я должен сделать. Бухта заминирована. Фарватер неизвестен. Разведка извне минных полей бесполезна. Поэтому я желал бы иметь точные приказания.
- В этом случае вам придется отложить выход до утра. Адмирал сильно устал, и я не хочу будить его. Но он, адмирал, приказа войти в бухту вам не даст!
Ага! Наконец-то я понял обстановку. Я припомнил свое размышление еще со скамьи Морского Корпуса об инициативе и ответственности командира корабля, когда подчиненный принимает нужное решение без указки начальника. Понятной также стала оттяжка до позднего часа, когда адмирал ушел спать, и понятно, что приказание войти в бухту - к черту на рога! - дать не может!
Как провести операцию, яснее не стало, но, осознав, что вся ответственность за решение ложится на мои плечи, я, по крайней мере, понял, что от меня требуется. На душе сразу стало спокойнее. Слегка устыдившись своей просьбы об определенных приказаниях, я обратился к флаг-капитану:
- Не будем беспокоить адмирала, Михаил Иванович! Я выйду немедленно, и на месте мы увидим. Сделаем все, что возможно!
В напряженной атмосфере как будто раздался вздох облегчения, а Нищенков, нагнувшись ко мне, попросил, как только я прибуду на лодку, выслать за ним катер на Графскую пристань.
- Как, значит, и вы идете с нами? Я очень, очень рад!
Моральная поддержка для меня! Все же я вернулся на лодку в тяжелом раздумье.
На "Тюлене" все было готово, и все были в напряженном ожидании после необъяснимой проволочки.
К моему сожалению, начальник бригады, который обыкновенно дожидался возвращения командира из штаба и присутствовал при выходе лодки, в этот день чувствовал себя не совсем здоровым и уехал на берег. А с ним-то мне хотелось обсудить наше задание более, чем с кем то ни было!
Я собрал своих офицеров и объяснил им обстановку, не скрывая затруднений. Выслушав меня, мичман Краузе сделал первый конструктивный шаг. Не говоря ни слова, он разложил на столе какую-то старую карту и на обратной ее стороне стал вычерчивать Варну и подходы к ней в увеличенном масштабе. Так что бухта вместо размера с ноготь большого пальца вышла величиной с ладонь.
Прибыл Нищенков. Мы снялись со швартовых, вышли за боны и взяли курс на румынские берега.
* * *
Вскоре после нашего выхода из Севастополя взошло солнце. На душе тоже посветлело, и мы принялись обдумывать наш план.
Как часто бывает в жизни, кажущаяся неразрешимой проблема вдруг упрощается, если разбить ее на составные части и подойти к решению каждой из них в отдельности.
Весь день я провел в беседах со всеми офицерами, а главным образом с Нищенковым. Постепенно общий план обрел детали, и в конце дня мы все уже чувствовали себя весьма бодро.
Заштрихованное пространство, показывающее место минных полей, простиралось вплоть до болгарских берегов. Можно было логически предположить, что минный барьер был поставлен для защиты порта от бомбежки наших кораблей с востока. Неприятель в сильной степени зависел и от снабжения из нейтральной Румынии, которая доставляла ему военные припасы в громадных количествах на судах всех типов - паровых, парусных, крупных и мелких. Поэтому северный фарватер для входа в бухту, чистый от мин, должен был быть широким и не сложным. Неприятель просто не мог себе позволить вводить, выводить с лоцманом каждую парусную шхуну. Поэтому наша лодка без особого риска могла подойти к берегу в румынских территориальных водах и затем идти вдоль него к югу, к северному входному мысу Варненской бухты.
Вот здесь-то и сказалось отсутствие надежных карт!
У румынской границы берег был приглубый, но дальше к югу он сопровождался полосой рифов с подводными и надводными камнями. Эта полоса постоянно расширялась, пока наконец от северного входного мыса риф простирался к востоку на добрую милю. Но даже это расстояние было ненадежным, так как оно было взято с карты, где толщина карандашной линии равнялась нескольким сотням футов. В действительности там могло быть и 1,0 мили, и 1,4 мили! А наша самодельная карта была не карта, а просто схема, в которой все ненадежные черты малого масштаба вошли увеличенными в десять раз.
Поэтому было решено определить точно наше место у румынских берегов, передвинуться к югу, произвести компасную съемку болгарского берега и обратить нашу импровизированную карту в более точную, а затем, пройдя северный входной мыс в расстояние 1,2 мили, и войти в порт.
Глубины по нашему предполагаемому курсу были достаточными, за исключением опасности рифов у входа в самую бухту, где для лодки, идущей под перископом, должно было оставаться под килем всего несколько футов воды.
Рулевой унтер-офицер записывал все пеленги и сейчас же относил это вниз в кают-компанию, где на большом столе была разложена наша импровизированная карта, и на нее Нищенков и Краузе наносили результаты наблюдений и посылали мне обратно с унтер-офицером перемену курса, если таковая была нужна. После Краузе место у перископа на несколько секунд занял Маслов. Он обладал немалым художественным талантом: "сфотографировав" глазом общий вид и выдающиеся детали приметных мест, зарисовывал их по памяти, пока мы скрывали перископ и шли вслепую. А зарисовывать было что. К нашему большому интересу, мы открыли на береговых высотах несколько бетонных сооружений - установок тяжелой артиллерии. Все они были точно нанесены на карту, и возле каждой был зарисован ландшафт.
Все это напоминало практические занятия по съемке в гардемаринском плавании, когда мы на "Буревестнике" в Финском заливе ходили вокруг угрюмого острова Гогланд.
Вот мы уже приблизились к северному входному мысу и нанесли его на карту. С этого момента наши съемки прекратились. Мы взяли точный курс для обхода на расстоянии в 1,2 мили.
Но прежде чем войти, мы предприняли некоторые предосторожности. Ход был уменьшен до самого малого, и лодка была удифферентована слегка на нос, чтобы облегчить сход с мели, если мы ее коснемся.
Наконец опасное место пройдено. Мы - в бухте!
Чрезвычайно живописна вода в бухте: как в зеркале белеют домики, рассыпанные амфитеатром по гористому склону. На самом высоком месте, как бы доминируя над городом, возвышалась громада собора с куполом византийского стиля. Однако на рейде - пусто. За молом - однотрубный пароход. Судя по силуэту, один из болгарских вооруженных пароходов "Борис" или "Кирилл".
За Евксиноградским молом - никого. Очевидно, все суда и корабли укрылись во внутренней гавани - в озере. Медленно описав циркуляцию, мы вышли из бухты, легли на обратный курс и к закату солнца, пройдя болгарские и румынские воды, вернулись в открытое море.
На наших подводных лодках никаких средств для очищения воздуха не существовало, и мы семнадцать часов дышали тем же воздухом, с которым закупорились. Это был рекорд для наших лодок. От ненормального избытка углекислоты всех нас мучила страшная головная боль, которая стала проходить, когда, всплывши, открыли люки, провентилировали лодку, и команда посменно высыпала на мостик вволю наполнить легкие свежим воздухом, а кое-кто и покурить.
Ободренные нашей удачной разведкой северного фарватера и открытием батарейных установок, мы решили дополнить нашу разведку исследованием южного подхода. Зарядив ночью наши истощенные долгим подводным ходом батареи аккумуляторов, мы обошли вокруг минных полей и, погрузившись на рассвете, взяли курс вдоль берега на север. Здесь положение было гораздо проще, и подход к бухте короче. Берег был обрывистым, приглубым, без рифов. И так как погода засвежела и появились белые барашки, я шел, не скрывая перископ, параллельно к берегу и весьма близко от него. Ничего стоящего внимания мы не открыли. Вид берега представлял собой перспективу мрачную и гористую - мыс один позади другого.
Вот возник последний мыс, за которым находилась бухта. Помня из сообщений разведки о том, что южный фарватер закрывается боной, я не стал заходить в бухту и решил повернуть, пройдя предпоследний мыс перед бухтой. Приближаясь к траверзу этого мыса, я увидел справа по носу на близком расстоянии какой-то буек. Я прошел довольно близко от него, провожая его перископом, а когда буек оказался на траверзе, я опять повернул перископ вперед... Ахнул и торопливо скомандовал: "Лево на борт!" Мыс, который я считал предпоследним, оказался последним. Мы опять были в бухте. Опять я увидел амфитеатры рассыпанных белых домиков, византийский купол собора, однотрубный пароход за молом! Когда проложили наш курс на карте, петли наших циркуляции в этот день и предыдущий почти касались друг друга!
Быстро развернувшись, мы пошли опять вдоль берега на юг. Вышли из района минных полей и повернули на Севастополь.
По приходе в родную гавань на следующее утро мы с начальником бригады подводных лодок отправились на "Георгий" и были приняты адмиралом. Комфлота был, очевидно, чем-то озабочен, он казался очень нервным и как-будто рассеянно слушал мой доклад, пока я не развернул нашу достаточно потрепанную и замаранную карту. Сухим языком вахтенного журнала я докладывал обстоятельства нашего похода: "в таком-то часу столько-то минут легли на такой-то курс, в таком-то часу открыли такой-то мыс, погрузились на глубину перископа".
Вдруг цепкий взгляд командующего остановился на карте, и он, указывая пальцем на петли нашей циркуляции в бухте, резко перебил меня:
- Это что такое?
- Это мой курс, ваше превосходительство.
- Как! Значит, вы вошли в самую бухту?
- Так точно, ваше превосходительство!
Адмирал преобразился, вскочил со стула, нагнулся над картой и с энтузиазмом дослушал мой доклад, задавая вопросы по ходу дела. Наконец, выразив свою особую благодарность, отпустил нас.
Награды за ту разведку были очень щедры. Мне приказано было представить Нищенкова к Георгиевскому оружию, а всех офицеров - к Владимиру 4-й степени с мечами. Многие матросы получили Георгиевские кресты.
Я был представлен к ордену св. Георгия 4-й степени. Я не был особенно счастлив этим представлением, сомневаясь, что оно пройдет в Георгиевской думе. Ведь, откровенно говоря, эта разведка, как бы успешна ни была, по-моему, Георгия не заслуживала.
В. Подерни. На подводной лодке в 1916 году
Вадим Алексеевич Подерни, лейтенант русского флота, родился в 1889 году. Окончил Морской корпус, затем Учебный отряд подводного плавания. В годы первой мировой войны исполнял обязанности минного офицера 1-го дивизиона подводных лодок Балтийского флота. Замечательный пропагандист идей подводного плавания. Возглавлял один из первых журналов для подводников-"Известия подводного плавания".
После Великой Октябрьской революции служил в Красном Флоте.
Последний привет товарищей, добрые пожелания командующего флотом, и мы выходим для следования в дальний путь, в чужие воды.
"Волчица"{18}, так звали нашу подводную лодку, выходит на добычу. Что-то ожидает ее, открывающую в этом году боевой сезон?
Бросив последний взгляд на скрывающийся порт, мы как бы вступаем в мир иных переживаний. Все береговое отлетело. Весело стучали машины и радостно отзывались в нашем сердце. Каждый оборот винта приближал нас к желанной и долгожданной цели.
Пройдя полпути, чтобы передохнуть, мы решили на ночь "прилечь" на грунт и в течение 3 - 4 часов спокойно поспать. Это самый лучший способ для отдыха, так как все, кроме двух-трех человек, остающихся дежурными и наблюдающими за "жильем", ложатся и засыпают без ежеминутно ожидаемой тревоги.
Делается это очень просто.
Лодка отыскивает подходящую глубину и, остановившись, задраивает люк, все отверстия, через которые могла бы влиться вода, и начинает понемногу заполнять цистерны.
В этот момент на лодке все затихает, каждый следит - не сочится ли где вода, и только раздается голос человека, стоящего у точного, способного показывать до четверти фута, глубомера.
Вот мы дошли до предельной нагрузки, когда лишние пять фунтов способны сдвинуть лодку, и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заставить ее идти книзу на дно. Этот момент надо уловить и тотчас же приостановить прием водяного балласта.
Глубомер тронулся, и лодка начинает медленно погружаться.
В смысле выбора величины лодок. Россия находится в самом затруднительном положении, так как нам приходится, с одной стороны, считаться со шкерами и мелкими берегами, а с другой стороны, с мореходностью лодок,- следовательно, являются два противоположных требования, которые обыкновенно и сопоставляют, как только заговорят о подводной лодке.
Никому не приходит в голову требовать, чтобы 120-тонная миноноска была так же мореходна, как миноносцы в 350-500 тонн и больше, между тем, когда говорят о мореходности подводных лодок, которые у нас в данный момент не превышают 150 тонн в надводном положении, самые снисходительные критики сравнивают их с миноносцами типа "Сокол" в 350 тонн. Пример, приведенный мною относительно лодки "Белуга", выдержавшей шторм, в то время как конвоирующего миноносца выбросило на берег, доказывает, что подводные лодки более мореходны, чем миноносцы большого тоннажа.
Подводное плавание только тогда будет иметь значение, когда будет оборудовано соответственное количество баз, на которых подводные лодки имели бы все необходимое как для снабжения, так и для жизни. Плавучие базы устроены во Франции в виде старых броненосцев, на которые посылается все, что необходимо для снабжения подводных лодок. Такие передвижные базы вполне могут служить опорными пунктами для подводных лодок; они даже важнее, чем береговые, так как могут следовать за лодкой; следовательно, лодка, если их мало, может не быть ограничена строго определенным прибрежным районом действий.
Весь берег должен быть разбит на сектора, порученные каждой лодке в отдельности, и лодки, защищая такой сектор, вместе с тем являются хозяевами своего сектора. При такой системе каждому командиру легче будет узнать детально рельеф дна в своем секторе и все особенности своего района. Без этого условия трудно ожидать, чтобы подводные лодки использовали все свои преимущества.
Необходимость подводных лодок у нас выяснилась особенно рельефно во время всех порт-артурских операций. Нам даже известно, что артурский гарнизон делал шаги в этом направлении, построив одну лодку, которая потонула, к счастью, без людей, и начал, но, к сожалению, не докончил постройку другой подводной лодки. Насколько японцы боялись подводных лодок, видно из случая гибели японского броненосца "Хатсузе", во время которой прекрасно дисциплинированные экипажи японской эскадры устроили бешеную стрельбу в воду, думая, что мина, утопившая один из японских броненосцев, пущена с русской подводной лодки.
Моральное действие подводных лодок страшно велико. На него постоянно указывают авторы всяких сочинений по подводному плаванию. Так, эскадра Рожественского всю дорогу боялась подводных лодок и даже однажды уклонилась в сторону, приняв плывущую вертикальную гильзу за перископ подводной лодки. Итальянский офицер лейтенант Лауренти сравнивает подводные лодки со змеями и пишет следующее: "Очевидно, что на морской войне никакая неприятельская эскадра не рискнет пройти через линию подводной охраны, ибо не имеет возможности убедиться, даже при хорошо организованной системе шпионства, что проходы свободны. Таково моральное действие, производимое подводными лодками. О них знают, что они разбросаны по морю, но не знают в точности - где. Против пущенной мины нет спасения, и судно погибает безвозвратно,- какой же адмирал, в самом деле, будет в состоянии маневрировать в море, кишащем змеями в виде подводных лодок".
Нельзя не согласиться с этим замечанием. Действительно, рисковать все время получить мину неизвестно откуда настолько неприятно и настолько будет подавлять общее состояние духа людей, что при встрече с неприятельской эскадрой переутомившаяся и изнервничавшаяся команда, наверно, не будет в состоянии успешно действовать.
Самое важное значение подводных лодок является при блокаде какого-либо порта; в этом случае подводные лодки совершенно незаменимы, так как при сильной блокаде только они одни способны свести блокаду почти к нулю, давая порту невидимый способ сообщения с остальным миром. Мы видели, что во Владивостоке, с тех пор, как в нем появились плавающие подводные лодки, блокада была снята, и только изредка, и то очень далеко от порта, появлялись миноносцы, которые действовали очень осторожно и моментально исчезали, как только подводные лодки выходили из порта. Для государства, которое, как Россия, обречено, по крайней мере, на 10-летнюю бездеятельность на море и рискует при всякой войне, почти со всяким государством, ограничиваться исключительно оборонительными морскими операциями и может иметь блокаду всех своих портов, подводные лодки являются крайне действенным и необходимым оружием, так как присутствие этих лодок лишает возможности устроить фактическую блокаду где бы то ни было. Вместе с тем противник не имеет возможности установить свою базу вблизи от этих портов, потому что такая база послужила бы причиной гибели всякого корабля, который бы там остановился.
С помощью подводных лодок мы должны базировать всю охрану наших берегов на минной обороне и именно подводными лодками, что не представляет никаких затруднений, так как все Балтийское побережье в северной его части представляет ряд природных стоянок-убежищ для подводных лодок.
Если иметь таковые стоянки в Либаве, Моонзунде, Гангэ, Гогланде, Биоркэ и Кронштадте, то можно смело защиту Петербурга ограничить подводными лодками и миноносцами, опирающимися на крепости.
Для России подводные лодки совершенно необходимое и в высшей степени желательное оружие. Еще лорд Гошен (в 1803 г.) сказал, что подводная лодка есть оружие бедных на море государств. К сожалению, в данное время нам приходится причислить себя к последним. Несомненно и то, что подводная лодка теперь нужна также и государствам, богатым на море, как несравненное оружие нападения, что мы и видим на примере Англии, которая энергично взялась за это дело.
Меня вообще обвиняют в слишком большом пристрастии к подводным лодкам, быть может, это и верно, но моя практика подводного плавания сделала меня убежденным сторонником подводных лодок, потому что я увидел, что они действительно могут делать то, для чего они предназначены, то есть подходить невидимо к противнику, стрелять и попадать миной в движущуюся цель и, наконец, расположившись заранее на пути противника, всегда могут ему перерезать путь.
Что касается броненосной эскадры, то, конечно, я далек от мысли ее считать ненужной, лишней, но только говорю, что при нашей бедности и для целей России,- которая не скоро будет в состоянии вести наступательную, эскадренную войну, так как не только нужен материал и деньги, но и личный состав, который создается не в один год и не в два, а в десятки лет,- более подходящи теперь подводные лодки. В финансовом смысле нельзя не видеть выгодности постройки подводных лодок: на деньги, истраченные на постройку броненосца, можно построить 25-35 подводных лодок 500-тонных, или 60-80 лодок от 120 до 250 тонн.
* * *
В заключение обзора современного состояния подводного плавания остается только повторить, что оно вышло из стадии опыта и стало вполне боевым оружием, ожидающим теперь еще раз,- после первого применения почти сто лет назад,нового боевого крещения, что дело это быстро развивается и что оно завоевало себе права гражданства во всех флотах.
Подводная лодка, при сравнительно мелких недостатках, обладает настолько крупными достоинствами, как неуязвимость и невидимость, что нужно ее считать для минной войны в большинстве случаев, я не говорю всегда, пригоднее миноносца, а для береговой обороны она незаменима.
Вследствие этого для пользы России остается только пожелать процветания этого дела, которое даст ей возможность, со спокойным чувством за собственную безопасность, думать о развитии и постройке наступательного флота.
М. Китицын. Разведка из-под воды
Михаил Александрович Китицын, замечательный русский подводник, прославившийся в годы первой мировой войны дерзкими рейдами к Босфору на подводной лодке "Тюлень".
Родился в 1885 году в Чернигове. В 1905 году окончил Морской корпус. Служил на крейсерах "Алмаз" и "Олег". В 1910 году после окончания подводных классов в Либаве был назначен командиром подводной лодки "Судак".
Кавалер всех русских орденов с мечами. Награжден золотым Георгиевским оружием.
Умер в 1961 году.
В один из ясных июльских дней на флагманском корабле "Георгий Победоносец" был поднят сигнал: "Подводной лодке "Тюлень" приготовиться к походу в 24.00 час (полночь)".
Сигнал этот не был неожиданностью, мы его ожидали. Как раз к этому времени лодка по расписанию должна была быть в полной готовности, и я, взяв с собой карту неприятельских берегов, отправился на "Георгий"{13} за инструкциями.
Я был удивлен, когда флаг-капитан 1 ранга М. С. Смирнов, приняв меня, спросил, что мне нужно. Я ответил, что выхожу в полночь и прибыл за инструкциями. Слегка подумав, он ответил, что мое назначение чрезвычайна секретно, я получу инструкции в последний момент и он просит меня приехать за ними за четверть часа до выхода.
В недоумении я вернулся на лодку и принял участие в последних приготовлениях к походу.
В 11.45 я опять сидел в приемной штаба на "Георгии".
Флаг-офицер{14} Оперативной части лейтенант Г. М. Веселый передал мне, что флаг-капитан{15} сожалеет, но он должен меня задержать на некоторое время, так как адмирал держит сейчас важное сообщение, на котором флаг-капитан обязан присутствовать. Ну, что ж, мое дело маленькое, я мог ждать сколько угодно. Ясно было одно, что лодка выйдет теперь не в полночь, как обыкновенно, а тогда, когда я получу какую-то таинственную инструкцию.
Штаб напоминал растревоженный муравейник. Взад и вперед пробегали офицеры, рассыльные; когда же соседняя дверь приоткрылась, был слышен голос адмирала. Флаг-капитан несколько раз проходил через приемную и каждый раз выражал мне свое сожаление в невольной задержке. Я сидел в своем углу с трубкой свернутых карт и терпеливо ждал... Наконец, к трем часам, все успокоилось. Флаг-офицер отворил дверь и пригласил к флаг-капитану.
В кабинете, кроме флаг-капитана и флаг-офицера, я увидел также начальника разведки флота капитана 2 ранга А. А. Нищенкова, милейшего человека, который поставил дело разведки на черноморском театре на большую высоту. У меня с ним были довольно дружеские отношения. Он иногда давал мне совершенно неофициальные поручения высмотреть для него то или другое у неприятельских берегов, а также снабжал меня такими же неофициальными сведениями, которые могли быть полезными моему "Тюленю".
Флаг-капитан начал объяснять мне наше задание:
- Через несколько дней флот предполагает произвести воздушный налет на Варну. Наши два авианосца{16} под охраной эскадры подойдут к Варне, спустят на воду аэропланы для атаки судов противника. Ваша задача будет состоять в том, чтобы незаметно разведать расположение вражеских судов и тем самым дать возможность распределить наши воздушные силы: направить боевые аэропланы в места наибольшего скопления кораблей.
Порт Варны представляет собой подковообразную бухту в пять миль длиною и столько же в ширину. В глубине ее находится закрытая молом гавань. На гавани канал соединяет ее с озером, где находится внутренняя гавань.
Кроме того, в северо-восточном углу бухты, где расположен дворец болгарского царя, в Евксинограде, имеется еще одна небольшая гавань, защищенная молом, где можно увидеть средоточие подводных лодок{17}.
По сведениям нашей разведки, подходы к Варне были недавно заминированы. С севера и с юга в минных полях имеются фарватеры, расположение которых нам неизвестно. Северные фарватеры всегда открыты, южный закрывается боном.
* * *
Флаг-капитан вручил мне листок с планом минного заграждения. Я стал рассматривать план сначала с интересом, потом с недоумением и, наконец, с тревогой! Все морское пространство его от границы румынских территориальных вод до параллели милях в шести к югу от Варны и от берега до меридиана в семи милях к востоку от нее было солидно заштриховано.
Я стал задавать вопросы:
- Имеются ли какие-либо хотя бы приблизительные сведения о северном фарватере?
- Никаких.
- Могу ли я иметь план Варны большого масштаба? На моих лодочных картах пятимильная Варненская бухта - величиной с ноготь большого пальца.
- Нет. Это все, что имеется.
- Если мы подойдем к восточной границе заграждения, то с высоты нашего перископа с такого расстояния мы ничего открыть не сможем...
Молчание.
Все это так было похоже на те инструкции, которые мы обыкновенно получали! Главное, мне было неясно: что же от меня требуется? Я стал волноваться и обратился к сидящему молча Нищенкову.
- Алексей Александрович, что вы на это скажете?
- Да, задача очень трудная. Все же я полагаю, что попытаться войти в бухту возможно.
Подумавши некоторое время, я попробовал подвести резюме:
- Михаил Иванович, я очень хочу понять, что я должен сделать. Бухта заминирована. Фарватер неизвестен. Разведка извне минных полей бесполезна. Поэтому я желал бы иметь точные приказания.
- В этом случае вам придется отложить выход до утра. Адмирал сильно устал, и я не хочу будить его. Но он, адмирал, приказа войти в бухту вам не даст!
Ага! Наконец-то я понял обстановку. Я припомнил свое размышление еще со скамьи Морского Корпуса об инициативе и ответственности командира корабля, когда подчиненный принимает нужное решение без указки начальника. Понятной также стала оттяжка до позднего часа, когда адмирал ушел спать, и понятно, что приказание войти в бухту - к черту на рога! - дать не может!
Как провести операцию, яснее не стало, но, осознав, что вся ответственность за решение ложится на мои плечи, я, по крайней мере, понял, что от меня требуется. На душе сразу стало спокойнее. Слегка устыдившись своей просьбы об определенных приказаниях, я обратился к флаг-капитану:
- Не будем беспокоить адмирала, Михаил Иванович! Я выйду немедленно, и на месте мы увидим. Сделаем все, что возможно!
В напряженной атмосфере как будто раздался вздох облегчения, а Нищенков, нагнувшись ко мне, попросил, как только я прибуду на лодку, выслать за ним катер на Графскую пристань.
- Как, значит, и вы идете с нами? Я очень, очень рад!
Моральная поддержка для меня! Все же я вернулся на лодку в тяжелом раздумье.
На "Тюлене" все было готово, и все были в напряженном ожидании после необъяснимой проволочки.
К моему сожалению, начальник бригады, который обыкновенно дожидался возвращения командира из штаба и присутствовал при выходе лодки, в этот день чувствовал себя не совсем здоровым и уехал на берег. А с ним-то мне хотелось обсудить наше задание более, чем с кем то ни было!
Я собрал своих офицеров и объяснил им обстановку, не скрывая затруднений. Выслушав меня, мичман Краузе сделал первый конструктивный шаг. Не говоря ни слова, он разложил на столе какую-то старую карту и на обратной ее стороне стал вычерчивать Варну и подходы к ней в увеличенном масштабе. Так что бухта вместо размера с ноготь большого пальца вышла величиной с ладонь.
Прибыл Нищенков. Мы снялись со швартовых, вышли за боны и взяли курс на румынские берега.
* * *
Вскоре после нашего выхода из Севастополя взошло солнце. На душе тоже посветлело, и мы принялись обдумывать наш план.
Как часто бывает в жизни, кажущаяся неразрешимой проблема вдруг упрощается, если разбить ее на составные части и подойти к решению каждой из них в отдельности.
Весь день я провел в беседах со всеми офицерами, а главным образом с Нищенковым. Постепенно общий план обрел детали, и в конце дня мы все уже чувствовали себя весьма бодро.
Заштрихованное пространство, показывающее место минных полей, простиралось вплоть до болгарских берегов. Можно было логически предположить, что минный барьер был поставлен для защиты порта от бомбежки наших кораблей с востока. Неприятель в сильной степени зависел и от снабжения из нейтральной Румынии, которая доставляла ему военные припасы в громадных количествах на судах всех типов - паровых, парусных, крупных и мелких. Поэтому северный фарватер для входа в бухту, чистый от мин, должен был быть широким и не сложным. Неприятель просто не мог себе позволить вводить, выводить с лоцманом каждую парусную шхуну. Поэтому наша лодка без особого риска могла подойти к берегу в румынских территориальных водах и затем идти вдоль него к югу, к северному входному мысу Варненской бухты.
Вот здесь-то и сказалось отсутствие надежных карт!
У румынской границы берег был приглубый, но дальше к югу он сопровождался полосой рифов с подводными и надводными камнями. Эта полоса постоянно расширялась, пока наконец от северного входного мыса риф простирался к востоку на добрую милю. Но даже это расстояние было ненадежным, так как оно было взято с карты, где толщина карандашной линии равнялась нескольким сотням футов. В действительности там могло быть и 1,0 мили, и 1,4 мили! А наша самодельная карта была не карта, а просто схема, в которой все ненадежные черты малого масштаба вошли увеличенными в десять раз.
Поэтому было решено определить точно наше место у румынских берегов, передвинуться к югу, произвести компасную съемку болгарского берега и обратить нашу импровизированную карту в более точную, а затем, пройдя северный входной мыс в расстояние 1,2 мили, и войти в порт.
Глубины по нашему предполагаемому курсу были достаточными, за исключением опасности рифов у входа в самую бухту, где для лодки, идущей под перископом, должно было оставаться под килем всего несколько футов воды.
Рулевой унтер-офицер записывал все пеленги и сейчас же относил это вниз в кают-компанию, где на большом столе была разложена наша импровизированная карта, и на нее Нищенков и Краузе наносили результаты наблюдений и посылали мне обратно с унтер-офицером перемену курса, если таковая была нужна. После Краузе место у перископа на несколько секунд занял Маслов. Он обладал немалым художественным талантом: "сфотографировав" глазом общий вид и выдающиеся детали приметных мест, зарисовывал их по памяти, пока мы скрывали перископ и шли вслепую. А зарисовывать было что. К нашему большому интересу, мы открыли на береговых высотах несколько бетонных сооружений - установок тяжелой артиллерии. Все они были точно нанесены на карту, и возле каждой был зарисован ландшафт.
Все это напоминало практические занятия по съемке в гардемаринском плавании, когда мы на "Буревестнике" в Финском заливе ходили вокруг угрюмого острова Гогланд.
Вот мы уже приблизились к северному входному мысу и нанесли его на карту. С этого момента наши съемки прекратились. Мы взяли точный курс для обхода на расстоянии в 1,2 мили.
Но прежде чем войти, мы предприняли некоторые предосторожности. Ход был уменьшен до самого малого, и лодка была удифферентована слегка на нос, чтобы облегчить сход с мели, если мы ее коснемся.
Наконец опасное место пройдено. Мы - в бухте!
Чрезвычайно живописна вода в бухте: как в зеркале белеют домики, рассыпанные амфитеатром по гористому склону. На самом высоком месте, как бы доминируя над городом, возвышалась громада собора с куполом византийского стиля. Однако на рейде - пусто. За молом - однотрубный пароход. Судя по силуэту, один из болгарских вооруженных пароходов "Борис" или "Кирилл".
За Евксиноградским молом - никого. Очевидно, все суда и корабли укрылись во внутренней гавани - в озере. Медленно описав циркуляцию, мы вышли из бухты, легли на обратный курс и к закату солнца, пройдя болгарские и румынские воды, вернулись в открытое море.
На наших подводных лодках никаких средств для очищения воздуха не существовало, и мы семнадцать часов дышали тем же воздухом, с которым закупорились. Это был рекорд для наших лодок. От ненормального избытка углекислоты всех нас мучила страшная головная боль, которая стала проходить, когда, всплывши, открыли люки, провентилировали лодку, и команда посменно высыпала на мостик вволю наполнить легкие свежим воздухом, а кое-кто и покурить.
Ободренные нашей удачной разведкой северного фарватера и открытием батарейных установок, мы решили дополнить нашу разведку исследованием южного подхода. Зарядив ночью наши истощенные долгим подводным ходом батареи аккумуляторов, мы обошли вокруг минных полей и, погрузившись на рассвете, взяли курс вдоль берега на север. Здесь положение было гораздо проще, и подход к бухте короче. Берег был обрывистым, приглубым, без рифов. И так как погода засвежела и появились белые барашки, я шел, не скрывая перископ, параллельно к берегу и весьма близко от него. Ничего стоящего внимания мы не открыли. Вид берега представлял собой перспективу мрачную и гористую - мыс один позади другого.
Вот возник последний мыс, за которым находилась бухта. Помня из сообщений разведки о том, что южный фарватер закрывается боной, я не стал заходить в бухту и решил повернуть, пройдя предпоследний мыс перед бухтой. Приближаясь к траверзу этого мыса, я увидел справа по носу на близком расстоянии какой-то буек. Я прошел довольно близко от него, провожая его перископом, а когда буек оказался на траверзе, я опять повернул перископ вперед... Ахнул и торопливо скомандовал: "Лево на борт!" Мыс, который я считал предпоследним, оказался последним. Мы опять были в бухте. Опять я увидел амфитеатры рассыпанных белых домиков, византийский купол собора, однотрубный пароход за молом! Когда проложили наш курс на карте, петли наших циркуляции в этот день и предыдущий почти касались друг друга!
Быстро развернувшись, мы пошли опять вдоль берега на юг. Вышли из района минных полей и повернули на Севастополь.
По приходе в родную гавань на следующее утро мы с начальником бригады подводных лодок отправились на "Георгий" и были приняты адмиралом. Комфлота был, очевидно, чем-то озабочен, он казался очень нервным и как-будто рассеянно слушал мой доклад, пока я не развернул нашу достаточно потрепанную и замаранную карту. Сухим языком вахтенного журнала я докладывал обстоятельства нашего похода: "в таком-то часу столько-то минут легли на такой-то курс, в таком-то часу открыли такой-то мыс, погрузились на глубину перископа".
Вдруг цепкий взгляд командующего остановился на карте, и он, указывая пальцем на петли нашей циркуляции в бухте, резко перебил меня:
- Это что такое?
- Это мой курс, ваше превосходительство.
- Как! Значит, вы вошли в самую бухту?
- Так точно, ваше превосходительство!
Адмирал преобразился, вскочил со стула, нагнулся над картой и с энтузиазмом дослушал мой доклад, задавая вопросы по ходу дела. Наконец, выразив свою особую благодарность, отпустил нас.
Награды за ту разведку были очень щедры. Мне приказано было представить Нищенкова к Георгиевскому оружию, а всех офицеров - к Владимиру 4-й степени с мечами. Многие матросы получили Георгиевские кресты.
Я был представлен к ордену св. Георгия 4-й степени. Я не был особенно счастлив этим представлением, сомневаясь, что оно пройдет в Георгиевской думе. Ведь, откровенно говоря, эта разведка, как бы успешна ни была, по-моему, Георгия не заслуживала.
В. Подерни. На подводной лодке в 1916 году
Вадим Алексеевич Подерни, лейтенант русского флота, родился в 1889 году. Окончил Морской корпус, затем Учебный отряд подводного плавания. В годы первой мировой войны исполнял обязанности минного офицера 1-го дивизиона подводных лодок Балтийского флота. Замечательный пропагандист идей подводного плавания. Возглавлял один из первых журналов для подводников-"Известия подводного плавания".
После Великой Октябрьской революции служил в Красном Флоте.
Последний привет товарищей, добрые пожелания командующего флотом, и мы выходим для следования в дальний путь, в чужие воды.
"Волчица"{18}, так звали нашу подводную лодку, выходит на добычу. Что-то ожидает ее, открывающую в этом году боевой сезон?
Бросив последний взгляд на скрывающийся порт, мы как бы вступаем в мир иных переживаний. Все береговое отлетело. Весело стучали машины и радостно отзывались в нашем сердце. Каждый оборот винта приближал нас к желанной и долгожданной цели.
Пройдя полпути, чтобы передохнуть, мы решили на ночь "прилечь" на грунт и в течение 3 - 4 часов спокойно поспать. Это самый лучший способ для отдыха, так как все, кроме двух-трех человек, остающихся дежурными и наблюдающими за "жильем", ложатся и засыпают без ежеминутно ожидаемой тревоги.
Делается это очень просто.
Лодка отыскивает подходящую глубину и, остановившись, задраивает люк, все отверстия, через которые могла бы влиться вода, и начинает понемногу заполнять цистерны.
В этот момент на лодке все затихает, каждый следит - не сочится ли где вода, и только раздается голос человека, стоящего у точного, способного показывать до четверти фута, глубомера.
Вот мы дошли до предельной нагрузки, когда лишние пять фунтов способны сдвинуть лодку, и сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее заставить ее идти книзу на дно. Этот момент надо уловить и тотчас же приостановить прием водяного балласта.
Глубомер тронулся, и лодка начинает медленно погружаться.