Неизвестен Автор. Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник)

   В кают-компании доктор распаковывает дорожный микроскоп "Билам", напевая себе под нос.
   Микроскоп новенький, с заводской смазкой. Капитан медслужбы Андреев протирает его спиртом.
   Я не перестаю удивляться: какой только техники не набито в наш прочный корпус - от швейной машинки до пишущей, от микроскопа до перископа. Кстати, пишущую машинку и перископ изобрел один и тот же человек - бывший лесничий Баденского княжества Карл Дрейс. Перископ мог бы запросто называться "дрезина", но это имя получила железнодорожная тележка, изобретенная, как и велосипед, все тем же неутомимым лесничим...
   Пока я размышляю о неисповедимых путях технического прогресса, в кают-компанию заглядывает старпом:
   - Виварий, доктор, разводишь?
   - Кровь буду смотреть. У матроса Данилова - аппендицит.
   Вот это новость!
   - Командиру доложил?
   - Доложил. Дал "добро" на операцию... Николай Андреевич, вам придется ассистировать.
   Я и раньше знал, что ассистирование хирургу - одна из моих многочисленных внештатных обязанностей. Но у нас на лодке есть специально подготовленный старшина-химик. В напоминании доктора сквозит некий вызов: дескать, посмотрим, каков ты будешь, когда увидишь живую кровь. Ладно, посмотрим...
   - Где Данилов?
   - В мичманской кают-компании.
   Я перебираюсь в отсек, где Данилов лежит на койке кока, отгороженный простыней.
   - Ну что, земляк? Прихватило?
   Лицо Данилова в бисеринках пота. Каждое слово дается ему с трудом:
   - Скрутило, товарищ капитан-лейтенант.
   - Ну, ничего. Доктор у нас бывалый. Вырежет аппендикс в два счета. Будешь потом на него акул ловить. Они, говорят, на человечинку хорошо клюют.
   Данилов слабо улыбается.
   - Да вы меня не утешайте... Меня уже раз резали. Грыжу ушивали.
   - Ну, тем более.
   Возвращаюсь в отсек, где должна проходить операция, и не узнаю кают-компанию: диванчики вынесены, переборки обвешены чистыми простынями, над узеньким столом сияют хирургические светильники. Шура Дуничев домывает палубу, а доктор ловит невесть как залетевшую в отсек муху.
   По случаю операции механик пустил в душевую пресную воду, и мы - доктор, старшина второй статьи Ищенко, я - поочередно смываем с себя грязь и морскую соль в тесной кабинке, столь же удобной, как телефонная будка, в которую затащили велосипед.
   Командир не на шутку встревожен: утром получили предупреждение - в нашей части Средиземного моря возможно подводное землетрясение; наверху шторм - это значит, если качнет, то от болтанки не укроешься и на глубине.
   Данилова, прикрытого простыней, проносят на носилках под сочувственные взгляды центрального поста, просовывают в лаз второго отсека...
   Мы все трое в новехоньком белье и новехоньких халатах, моем руки спиртом, смешанным с йодом.
   - Ищенко,- дает Андреев последние указания,- крепи инструменты, по-штормовому. Понятно? Если тряхнет, чтоб с палубы не собирать.
   Чем ближе к началу операции, тем значительнее становится в моих глазах доктор. Я готов простить ему что угодно, лишь бы с Даниловым все обошлось.
   В отсек влезает радиотелеграфист матрос Фомин с портативным магнитофоном:
   - Товарищ капитан, здесь хорошие песни. Пусть Данилов слушает. Мы читали: зубы под музыку дергают - не так больно...
   - Пусть слушает,- соглашается после некоторого раздумья доктор.- Поставь в коридоре...
   - Второй, выключить батарейный автомат!
   Это инженер-механик заботится о том, чтобы в "операционной" было чуть прохладнее. Электролит при разрядке нагревается, поэтому энергия на расход будет браться из аккумуляторных ям другого отсека.
   Данилов уложен на столе, руки и ноги пристегнуты специальными ремнями, мы слегка обманываем его, уверяя, что это необходимо для штормового крепления.
   - Свалишься, потом собирай тут тебя по частям,- с преувеличенной озабоченностью ворчит Андреев.- На, выпей!
   - Что это? - опасливо принюхивается матрос.
   - Коко с соком!
   - Спирт?
   - Чтоб меньше "мама" кричал.
   - Не буду я его, товарищ капитан. Я этот запах с детства не переношу... Как отец пьяный придет, так...
   - Пей, чудило. Тебе же легче будет.
   - Я потерплю.
   - Ну, терпи...
   Космонавт Гагарин и ученый Лебедев в книге "Психология и космос" писали: "Если возникнет необходимость, врач-космонавт должен будет оказать хирургическую помощь. Роль операционной сестры и ассистента возьмут на себя, так же как, например, на подводных лодках, специально подготовленные члены экипажа".
   Лицо Данилова отгорожено от тела занавесочкой, чтобы не видел свой живот с выложенным операционным полем. Кожа его, густо смазанная йодом, проступает сквозь тонкие салфетки фиолетовыми пятнами. Доктор, отломив рожок ампулы, спрыскивает место будущего разреза "заморозкой". Блеснул скальпель.
   - Больно! - выдыхает Данилов.
   - Терпи...
   Разрез обескровили тампонами...
   Минут пятнадцать я держался довольно сносно. Потом вдруг виски покрылись холодным потом, в ушах зазвенело, яркие лампы стали меркнуть, и, как я ни хорохорился про себя,-пришлось присесть. Душно. Хочется сорвать со рта марлевую повязку.
   - Нашатырю нюхните, Николай Андреевич?
   Насмешливый голос доктора - лучше любого нашатыря. Я поднимаюсь.
   - Больно! - морщится Данилов.- Больно!
   Он повторяет это слово методически и почти без выражения, как акустик свое извечное "горизонт чист".
   Из-за двери плывет "Александрина" в исполнении "Песняров". Данилов пытается вслушаться в мелодию. От боли рот его оквадратился; глаза плавают в орбитах, полных слез. Но ни стона, ни вскрика. Вот тебе и маменькин сыночек...
   Я промокаю ему лоб, смачиваю губы марлей, и Данилов жадно слизывает капли.
   - Скажи мне, как проехать с "Полежаевской" в "Медведково"?
   - С двумя пересадками. На "Краснопресненской"... и "Проспекте Мира".
   - А с одной?
   - На "Площади Ногина"...
   - Правильно... Теорему Вейерштрасса помнишь?
   - Помню.
   - Давай.
   - Если члены ряда... регулярны в области Дэ и этот ряд сходится в Дэ и равномерно сходится в любой замкнутой области...
   Я не знаю, о чем с ним говорить. Я иссяк... Операция идет уже с час. Халат на мне промок. Когда я замолкаю, он просит: "Поговорите со мной, товарищ капитан-лейтенант!" - не забывая добавлять звание даже здесь, на окровавленном столе. Ну, человек...
   - Книжку "боевой номер" помнишь?
   - Помню...
   - Обязанности при срочном погружении?
   - Обслуживаю машинку кингстона топливно-балластной цистерны номер девять, наблюдаю за герметичностью в районе... У-ум... Больно!.. В районе кормовой переборки трюма и дейдвудных сальников.
   - Где живет твоя девушка?
   - В Сокольниках, Олений вал, дом девять...
   Доктор нас не слышит, он поучает Ищенко, который собирается после службы в мединститут:
   - В хирургии, когда запутаешься, помни правило: беленькое сшивается с беленьким, красненькое - с красненьким...
   Слава богу, кажется, зашивает. Аппендикс - в эмалированной чашке.
   Данилова перенесли в каюту старпома, осторожно уложили на диванчик.
   По традиции, доктору преподнесли тарелку с жареным картофелем и двойную порцию пайкового вина. Не снимая халата, Андреев присел за стол, с которого стащили окровавленные простыни.
   - Землетрясение-то было? - спросил он штурмана.
   - Да покачало слегка...
   - Черт! Не заметил. Обидно. Первый раз в подводное землетрясение попал.
   А в общем, он ничего парень, наш доктор. Случилась беда, и сработал четко, сделал то, что от него требовалось...
   Я невольно сравниваю его профессию со своей...
   Ошеломительно трудна жизнь начинающего "зама". Истинный смысл такой простой и такой понятной формулы - "ты отвечаешь за все!" - постигается на второй или третий день вступления в должность заместителя командира по политической части. Оказывается, ты действительно отвечаешь за "все" - в самом что ни на есть бездонном смысле этого коротенького слова. За все, что может уместиться в корпусе и на корпусе подводной лодки, за само положение этого "корпуса" в пространстве, то есть над водой и под водой; за людей, населяющих стальную "сигару", за их дела, слова и поступки - как на корабле, так и на берегу; на суше и на море, в отсеке и в квартире, в отпуске и бою...
   Ты отвечаешь за служебные документы и стрелковое оружие, за посуду "личного состава" и его эпидемиологическую безопасность, за своевременный просмотр кинофильмов и отправку писем, за теплые портянки и навигационные звезды.
   Пункты обязанностей замполита простираются в корабельном уставе до двадцатой буквы алфавита, но к каждому из них можно дописать еще целый том комментариев и пояснений.
   Поначалу это кажется неумным розыгрышем или сговором, когда каждый из вышестоящего над тобой великого множества командиров, начальников, флагманских специалистов, инструкторов, инспекторов, встретив тебя в городе или на причале, в Доме офицеров или в казарме, в штабе или на корабле, начинают выговаривать за твоих подчиненных и их дела, напоминать, указывать, предупреждать, требовать, стращать...
   Флагманский штурман выпытывает у меня, почему не пришли на занятия по специальности рулевые-сигнальщики; флагврач сердится на нашего доктора, который все еще не заполнил слуховые паспорта на акустиков; посыльный из политотдела требует развернутый "анализ дисциплинарной практики" за прошедший месяц; проверяющий из флотской комиссии недоволен наглядной агитацией в кубрике; с кинобазы грозятся прекратить выдачу фильмов, если я не представлю выписку из вахтенного журнала "об утоплении" в прошлом году короба с кинокартиной "Афоня" при передаче с борта подводной лодки на плавбазу и выписку из приказа о наказании виновных; дежурный по соединению требует, чтобы выслали матросов очищать снег с закрепленного за нашей командой участка причального фронта,- попробуй ему скажи: "Обратитесь к старпому. Мне сейчас некогда: я выполняю указание комсомольского инструктора по подбору трех певцов для матросского хора"...
   А тут еще ворох грязного белья - бывших белых сорочек, манжет, кашне, фуражечных чехлов... И все это надо стирать и гладить, а ты живешь в каюте плавучей казармы, куда вода подается по расписанию и именно тогда, когда ты находишься на занятиях.
   Первые выводы приходят вместе с первыми "фитилями": ты вратарь, у которого сто ворот, и в каждые грозит влететь мяч. Но сказать "я не играю" невозможно. Тогда хочется сказать: "Ну дайте же мне хоть немного времени, чтобы войти в курс дел!" Но никто не даст. Его просто нет. Острейший дефицит. Море не ждет. Подводная лодка должна прийти в точку погружения точно в срок... Поначалу кажется невероятным и непостижимым - как это из всех этих завихрений, накладок, дел, помех, суеты сбивается плотный войлок службы. А служба правится.
   В положенный час трещат малые барабаны и суточные наряды печатают шаг по причальной стенке. И заступают в караулы автоматчики в черных шинелях. И дымят трубы камбузов, невзирая ни на какие ураганы, тревоги, перешвартовки... И горнисты трубят поутру "повестку", и ровно в 8.00, едва отзвучат над гаванью позывные "Маяка", взлетают над острыми хвостами субмарин бело-синие флаги.
   Чтобы такая сложная конструкция из металла, электроники и человеческих отношений, как военный корабль, действовала безукоризненно и эффективно, необходимо, чтобы каждый одушевленный ее элемент на время службы или дальнего похода сознательно был готов делать быстро и четко только то, что от него требует координирующая центральная система - ГКП - главный командный пост. Быть винтиком, не превращаясь в него, ибо жизнь может потребовать мгновенного превращения "винтика" в ведущее звено. Так случалось не раз, и когда в бою на "Щ-402" погибли командир, штурман и большая часть офицеров, лодку привел в базу матрос - штурманский электрик Александров, отвечающий лишь за исправность электронавигационных приборов, фактически он был мастером, знающим не толику, а все дело разом. В истории морских войн известен случай, когда командование подводной лодкой принял доктор.
   На корабле каждый должен уметь заменить другого- и рядом, и выше, и ниже. Просто "винтику" это не под силу. Такое умение должно питать уважение к самому себе.
   Чтобы внушить эту важнейшую истину хотя бы малому кругу лиц - членам своего экипажа, у замполита есть немало возможностей: партийное бюро корабля, комитет комсомола, советы, посты, группы, кружки... "Схема расстановки коммунистов в отсеках и по боевым сменам" так и останется схемой, если ты сам не подберешь людей, не объяснишь им новыми, незатертыми словами, как важно то, что они делают; короче, если их не зажжешь. И здесь мало гореть самому, тут надо быть психологом и командиром, дипломатом и воином, прокурором и исповедником. И Человеком. На должности замполитов нужно подбирать по самому строгому конкурсу, как на замещение профессорских вакансий. Тем более что профессор лишь учит, в лучшем случае еще и воспитывает, тогда как замполит призван делать и то, и другое, да еще готовить людей к бою - быть может, смертному...
   ...Сегодня понедельник - день политической подготовки.
   Специальных мест для политзанятий на подводной лодке нет. Моя старшинская группа собирается в шестом отсеке. Старшины рассаживаются кто где может, втискиваясь в промежутки между агрегатами, устраивая на коленях свои просоленные и просоляренные разбухшие конспекты. Всего два часа в неделю отводит походный распорядок на лекционно-семинарские занятия. И чтобы успеть сказать самое главное, самое важное, что должно западать в душу и память без подкрепления записями в тетради, я стараюсь избегать казенных формулировок, затертых газетных фраз. Иногда это удается, иногда нет. Сегодня это явно не получилось. Старшина второй статьи Логунов даже прилег на койке за ходовой станцией гребного электромотора.
   - В чем дело, Логунов?
   Логунов нехотя откликается:
   - Вахта сидячая - спина затекает. Разрешите лежа слушать, товарищ капитан-лейтенант?!
   Проще простого одернуть старшину, приказать ему сесть. Но слушать и вникать не прикажешь. Вахта у Логунова и в самом деле напряженная, ответственная - четырехчасовое согбенное бдение на рулях глубины... Я разрешаю ему слушать лежа. Знаю: и командир, и Симбирцев назвали бы это "гнилым либерализмом", но у меня своя задача - более важная, чем соблюдение "уставного положения военнослужащего на занятиях".
   В следующий раз я приношу на "рассказ-беседу" - так обозначена в учебном плане форма лекции - диапроектор и вешаю экран так, чтобы его не было видно с койки за ходовой станцией. Тема - "Подвиг советского народа в годы Великой Отечественной войны". Я вставляю в проектор первую рамочку с цветным слайдом, и в отсеке, под толщей воды Средиземного моря, вспыхивает утреннее солнце Бреста, едва приподнявшееся над щербатой красно-кирпичной стеной старой крепости...
   Я родился на этой самой "западной границе" в первый послевоенный год, и все мое школьное детство прошло возле Бреста. Эти слайды я снимал сам, и мне есть что рассказать этим ребятам.
   Койка за ходовой станцией заскрипела - Логунов сидел, смотрел и слушал, забыв о своей пояснице. С того раза я определял по Логунову, как по некоему индикатору, качество своих бесед и лекций: "стрелка" в горизонтальном положении - плохо, в вертикальном - хорошо...
   Разумеется, политическое и патриотическое воспитание молодых подводников не определяется лишь двумя плановыми часами. У любого политработника найдется для того множество иных форм и методов - даже в самые напряженные дни плавания. И, пожалуй, чем труднее обстановка, тем благодатнее почва для такого воздействия.
   * * *
   Акустики устали. На лицах - полное безразличие. Иду к секретарю комитета ВЛКСМ старшине команды радиотелеграфистов мичману Бардину. У парня задатки хорошего радиожурналиста. Всю ночь готовим с ним выпуск радиогазеты специально для акустиков. Гвоздь программы - маленькая бобина с десятиминутным рассказом бывшего командира фронтовой подводной лодки "С-15" Георгия Константиновича Васильева. Рассказ о том, как в сорок втором "С-15" открыла свой боевой счет. У меня у самого побежали по спине мурашки, когда в отсеках раздался ровный хрипловатый голос:
   - Четырнадцатого января в семь часов двадцать минут по пеленгу сорок градусов акустики услышали шум винтов немецкого транспорта...
   Не знаю, о чем думали в эту минуту акустики: доклады их по-прежнему оставались уныло-однообразными - "горизонт чист",- но только появилась в них напряженность ожидания... Или мне это показалось? Может, и так. Куда как легко верится в то, во что хочется верить...
   * * *
   Мы возвращаемся под барабанный бой пишущих машинок. Отчеты, отчеты, отчеты... Старпом, командиры боевых частей, примостившись кто где, пишут пухлые тома отчетов о торпедных стрельбах, о маневрировании на учениях, о всем том, что случалось с нами в дальнем походе. Если бы пираты после каждого абордажа вынуждены были документировать свои действия, пиратство выродилось бы на корню.
   На прокладочном столе скучная карта-сетка без глубин, без островов. Она означает некое условное пространство и пригодна для любого района Мирового океана на данной широте. Долгота проставляется карандашом под безымянными меридианами. Кажется, будто мы вообще вышли, выпали из реальных земных координат и превратились в абстрактное тело, такое же условное, как значок, символизирующий нас на карте Главного морского штаба. Мы случайно перескочили в двухмерное пространство и теперь обречены жить в плоскостном мире координатных сеток. От этого можно повредиться, если бы на штурманском пульте, висящем над столом автопрокладчика, не проплывали в окошечке лага цифры пройденных миль, а на шкалах счислителя не выскакивали градусы широты-долготы. Хотя вся эта штурманская цифирь так же неосязаема, как и пространство карты-сетки, тем не менее гудящий штурманский пульт с многочисленными окошечками, в которых пошевеливаются картушки гирокомпасов, вращаются цифровые барабанчики с узлами и милями, он, этот путепрядный станок, приободряет, к нему тянет, от него трудно оторваться...
   "Когда усталая подлодка из глубины идет домой..." Хорошая песня. Слова бесхитростны, но очень точны. И музыка достоверна - в ритме крупной зыби и малого хода под электромоторами.
   Если в ресторане оркестр исполняет ее семь раз подряд, за столиками сидят подводники, только что вернувшиеся из похода.
   Усталая подлодка...
   * * *
   Парадокс судового времени: часы летят, как минуты, а сутки тянутся неделями. Подводник любит все, что напоминает ему о течении времени. И даже не потому, что так страстно рвется на берег. Просто под водой, в отсеке, где не ощутимы ни естественная смена дня и ночи, ни движение в пространстве, создается препротивная иллюзия застывшего времени. Она разрушается ростом цифровых столбцов, зачеркнутых в календарях, стопой исписанных страниц в вахтенных журналах, уровнем одеколона во флаконе для ежедневных протираний... Даже на разматывающуюся бобину кинопроектора посматриваешь с вожделением: на глазах уменьшается...
   А тут как-то, перебирая гитарные струны, рыжие от ржавчины, минер пропел со значением:
   Вот и январь накатил, нашумел,
   Бешеный, как электричка...
   - Как январь? - вздрогнул доктор, оторвавшись от "Челюстной хирургии".
   - Так, Склифосовский. Через неделю Новый год. Ку-ку!
   За сутки до Нового года в отсеках вырос целый ельник. Три самых могучих "дерева" были собраны из полиэтиленовых секций и подпирали теперь подволок в кормовом торпедном отсеке, в офицерской и мичманской кают-компании. Другие ростом в ладонь и меньше - произросли в каютах, рубках и даже трюме центрального поста. Елками гордились и ревниво следили, чья украшена лучше. Те, кто перед походом не запасся крохотными пластмассовыми елочками и блестящими микроигрушками, выпрашивали у доктора "зеленку" с марлей и обвешивали проволочные каркасики крашеной "хвоей". Игрушки делали из шоколадной фольги и разноцветных цилиндриков сопротивлений, лампочек, пестрых проводков, выклянченных у радистов и гидроакустиков.
   Помощник Федя поразил всех сюрпризом: из рефкамеры была извлечена тушка куренка, припрятанная со времен последнего похода к плавбазе и замороженная до хрустального звона. К зажаренному куренку кок мичман Маврикин прикрепил бумажную гусиную шею, а в хвост вставил записку Руднева: "Назначаю жареным гусем. Помощник командира". "Гусь", водруженный на стол посреди салфеток, свернутых колпачками, и "стопок", наполненных сухим вином, имел шумный успех. Включили хирургические софиты, и механик, как заведующий столом, взялся за нож:
   - Значит, так: командиру - шея, помощнику - крылышки, запчасти к Пегасу! Ножки - ходовую часть - командирам моторной и электротехнической групп. Ну, а "прочным корпусом" я займусь сам!
   - Много хочешь, мало получишь,- вмешался старпом и отобрал нож.
   За полчаса до праздничной полуночи доктор прицепил бороду Деда Мороза и скептически оглядел "Снегурочку", чей воздушный наряд никак не скрывал мощные бицепсы матроса-торпедиста Максимова.
   - За мной! - сказал доктор-дед и взвалил мешок с подарками. И тут же над головой заверещал ревун - торопливо, тревожно, настырно...
   - Тревога!.. Торпедная атака подводной цели. Стрельба глубоководная.
   "Снегурочка", срывая с себя марлевый наряд, ринулась в родной первый отсек, а доктор в кают-компанию, куда он расписан на время боя,- и в самый раз: подлодка так круто пошла на глубину, что "гусь", сшибая салфетки, покатился по столу. Вино в стопках перекосилось, а шарики "витаминов", ссыпавшись с блюдечек, весело поскакали по узкой палубе.
   Пока доктор боролся за живучесть новогоднего ужина, подводная лодка легла на боевой курс, и штурман, доложив контрольный пеленг на цель, с тоской глянул на часы. Шесть огненных нулей выскочили на электронном циферблате, и тут же замелькали первые секунды нового года...
   Море не считается с праздниками. Мы привыкли и не к таким его каверзам. Но кто бы мог подумать, что подводная лодка "противника", которую мы так долго выслеживали в засаде, появится вдруг в такую минуту?!
   - Включить магнитофоны!
   Это звучит как "Работают все радиостанции Советского Союза!" Торжественно.
   Центральный пост. Череда лиц в профиль. Командир над штурманской картой. Боцман - на рулях глубины.
   Старпом шелестит таблицами стрельбы. Штурман не отрывается от планшета маневрирования. В глубине отсека светится круглый экран подводной обстановки.
   - Акустик, штурман, торпедный электрик, секундомеры - товсь! Ноль... Ввести первый замер!..
   Сквозь мерные гуды механизмов - звенящий гул глубины из выносного гидродинамика. У акустика на маленьком экране горит зеленая точка. При появлении шума чужих винтов точка расслаивается в клубок пляшущих нитей. Электронная "нить Ариадны", по которой мы выходим к цели.
   Цель классифицирована как подводная лодка. Теперь самое главное - быстрее определить ее курс и скорость. Этим занимается КБР - корабельный боевой расчет.
   Командир не выходит из штурманской рубки. Карта почти сплошь исчерчена нашими галсами, до дыр истыкана иглами измерителя, затерта резинкой, присыпана графитовой пылью. Таким открывается "поле брани" командиру подводной лодки. Он единственный из экипажа, кто воюет в полном смысле этого слова. Все остальные помогают ему, как в старину заряжали и подавали рыцарю мушкет. Он сам замышляет бой. Он единственный, кто знает обстановку под водой, над водой и в воздухе. И потому он - полубог.
   Подводная лодка, в отличие от всех других носителей оружия, целится не поворотом башен или ракетных установок. Она наводится на цель всем корпусом, словно гигантская торпеда. Она наводится на нее нашими лбами, носиками чайников в буфете кают-компании, боеголовками стеллажных торпед, изголовьями коек - всем, что есть на ней сущего. Так мы выходим в атаку!
   Курсы субмарин скрестились, как шпаги. Они перехлестнулись в том роковом пересечении, что называется залповым пеленгом. Секунды острые, как иглы измерителя...
   - Первый, второй торпедные аппараты - пли!!!
   Дрогнула палуба под ногами. И тут же радостный возглас из первого отсека:
   - Торпеды вышли! Боевой - на месте!
   Но командир не спешит ликовать.
   - Акустик, слушать торпеду!
   - Центральный, слышу шум винтов торпеды. Пеленг... градусов. Шум уменьшается. Акустик.
   - Есть акустик! Слава богу - пеленги совпадают.
   После атаки расходились понурые, хоть и "вмазали торпедой под рубку". Новый год безнадежно испорчен. Офицеры вспоминали, где, кто и как встречал новогодние праздники: предыдущий - в базе, прибежав на корабль из дома по штормовой готовности; позапрошлый - на мостике при проходе узкости; еще раньше - на ремонте в доке...
   - Минуту ждать,- сказал и вылез из тесного креслица командир. Он мог этого и не говорить - без него все равно никто не притронулся бы к ужину.
   - Вниманию личного состава! - разнесся по межотсечной трансляции веселый голос.- Объявляю судовое время двадцать три часа тридцать минут. Команде приготовиться к встрече Нового года!
   - Есть! Первый... Есть! Второй...- посыпались радостные доклады из отсеков.
   - Судовое время в вахтенный машинный и аппаратные журналы не записывать!
   На подводной лодке в автономном плавании командиру подвластно все - даже ход времени.
   Под торжественный перезвон Кремлевских курантов, грянувших с магнитной пленки, подняли вино - в море не чокаются, как и на берегу, когда пьют "за тех, кто в море". Командир произнес, пожалуй, самый короткий и самый емкий тост: