Неизвестен Автор. От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)

   Вольная советская песня! Она сроднилась с советской молодежью, она всегда звенит в душе ее.
   "Один раз идем мы с Володей в Свердловку к дедушке. Было совсем тепло. Летают над головами самолеты. Идем степью. Никого кругом. Мы запели: "Спят курганы темные... Вышел в степь донецкую парень молодой". Потом Володя говорит:
   - Я знаю, где наши войска находятся.
   Он мне начал рассказывать сводку. Я бросилась к Володе и начала его обнимать".
   Эти простые строки воспоминаний сестры Володи Осьмухина нельзя читать без волнения. Непосредственными руководителями "Молодой гвардии" были Кошевой Олег Васильевич, 1926 года рождения, член ВЛКСМ с 1940 года, Земнухов Иван Александрович, 1923 года рождения, член ВЛКСМ с 1941 года. Вскоре патриоты привлекают в свои ряды новых членов организации - Ивана Туркенича, Степана Сафонова, Любу Шевцову, Ульяну Громову, Анатолия Попова, Николая Сумского, Володю Осьмухина, Валю Борц и других. Олег Кошевой был избран комиссаром. Командиром штаб утвердил Туркенича Ивана Васильевича, члена ВЛКСМ с 1940 года.
   И эта молодежь, не ведавшая старого строя и, естественно, не проходившая опыта подполья, в течение нескольких месяцев срывает все мероприятия фашистских поработителей и вдохновляет на сопротивление врагу население города Краснодона и окружающих поселков - Изварина, Первомайки, Семейкина, где создаются ответвления организации. Организация разрастается до семидесяти человек, потом насчитывает уже свыше ста - детей шахтеров, крестьян и служащих.
   "Молодая гвардия" сотнями и тысячами распространяет листовки - на базарах, в кино, в клубе. Листовки обнаруживаются на здании полиции, даже в карманах полицейских. "Молодая гвардия" устанавливает четыре радиоприемника и ежедневно информирует население о сводках Информбюро.
   В условиях подполья происходит прием в ряды комсомола новых членов, на руки выдаются временные удостоверения, принимаются членские взносы. По мере приближения советских войск готовится вооруженное восстание и самыми различными путями добывается оружие.
   В это же время ударные группы проводят диверсионные и террористические акты.
   В ночь с 7 на 8 ноября группа Ивана Туркенича повесила двух полицейских. На груди повешенных оставили плакаты: "Такая участь ждет каждого продажного пса".
   9 ноября группа Анатолия Попова на дороге Гундоровка - Герасимовка уничтожает легковую машину с тремя высшими гитлеровскими офицерами.
   15 ноября группа Виктора Петрова освобождает из концентрационного лагеря в хуторе Волчанске 75 бойцов и командиров Красной Армии.
   В начале декабря группа Мошкова на дороге Краснодон - Свердловск сжигает три автомашины с бензином.
   Через несколько дней после этой операции группа Тюленина совершает на дороге Краснодон - Ровеньки вооруженное нападение на охрану, которая гнала 500 голов скота, отобранного у жителей. Уничтожает охрану, скот разгоняет по степи.
   Члены "Молодой гвардии", устроившиеся по заданию штаба в оккупационные учреждения и на предприятия, умелыми маневрами тормозят их работу. Сергей Левашов, работая шофером в гараже, выводит из строя одну за другой три машины. Юрий Виценовский устраивает на шахте несколько аварий.
   В ночь с 5 на 6 декабря отважная тройка молодогвардейцев - Люба Шевцова, Сергей Тюленин и Виктор Лукьянченко проводят блестящую операцию по поджогу биржи труда. Уничтожением биржи труда со всеми документами молодогвардейцы спасли несколько тысяч советских людей от угона в фашистскую Германию.
   В ночь с 6 на 7 ноября члены организации вывешивают на зданиях школы, бывшего райпотребсоюза, больницы и на самом высоком дереве городского парка красные флаги. "Когда я увидела на школе флаг, - рассказывает жительница города Краснодона М. А. Литвинова, - невольная радость, гордость охватили меня. Разбудила детей и быстренько побежала через дорогу к Мухиной. Ее я застала стоящей в нижнем белье на подоконнике, слезы ручьями расползались по ее худым щекам. Она сказала: "Марья Алексеевна, ведь это сделано для нас, советских людей. О нас помнят, мы нашими не забыты".
   Организация была раскрыта полицией потому, что она вовлекла в свои ряды слишком широкий круг молодежи, среди которой оказались и менее стойкие люди. Но во время страшных пыток, которым подвергли членов "Молодой гвардии" озверевшие враги, с невиданной силой раскрылся нравственный облик юных патриотов, облик такой духовной красоты, что он будет вдохновлять еще многие и многие поколения.
   Олег Кошевой. Несмотря на свою молодость, это великолепный организатор. Мечтательность соединялась в нем с исключительной практичностью и деловитостью. Он был вдохновителем и инициатором ряда героических мероприятий. Высокий, широкоплечий, он весь дышал силой и здоровьем и не раз сам был участником смелых вылазок против врага. Будучи арестован, он бесил гестаповцев непоколебимым презрением к ним. Его жгли раскаленным железом, запускали в тело иголки, но стойкость и воля не покидали его. После каждого допроса в его волосах появлялись седые пряди. На казнь он шел совершенно седой.
   Иван Земнухов - один из наиболее образованных, начитанных членов "Молодой гвардии", автор ряда замечательных листовок. Внешне нескладный, но сильный духом, он пользовался всеобщей любовью и авторитетом. Он славился как оратор, любил стихи и сам писал их (как, впрочем, писали их и Олег Кошевой, и многие другие члены "Молодой гвардии"). Иван Земнухов подвергался в застенках самым зверским пыткам и истязаниям. Его подвешивали в петле через специальный блок к потолку, отливали водой, когда он лишался чувств, и снова подвешивали. По три раза в день били плетьми из электрических проводов. Полиция упорно добивалась от него показаний, но не добилась ничего. 15 января он был вместе с другими товарищами сброшен в шурф шахты No 5.
   Сергей Тюленин. Это маленький, подвижный, стремительный юноша-подросток, вспыльчивый, с задорным характером, смелый до отчаянности. Он участвовал во многих самых отчаянных предприятиях и лично уничтожил немало врагов. "Это был человек дела, - характеризуют его оставшиеся в живых товарищи. - Не любил хвастунов, болтунов и бездельников. Он говорил: "Ты лучше сделай, и о твоих делах пускай расскажут люди".
   Сергей Тюленин был не только сам подвергнут жестоким пыткам, при нем пытали его старую мать. Но как и его товарищи, Сергей Тюленин был стоек до конца.
   Вот как характеризует четвертого члена штаба "Молодой гвардии" Ульяну Громову Мария Андреевна Борц, учительница из Краснодона: "Это была девушка высокого роста, стройная брюнетка с вьющимися волосами и красивыми чертами лица. Ее черные, пронизывающие глаза поражали своей серьезностью и умом... Это была серьезная, толковая, умная и развитая девушка. Она не горячилась, как другие, и не сыпала проклятий по адресу истязателей... "Они думают удержать свою власть посредством террора, - говорила она. - Глупые люди! Разве можно колесо истории повернуть назад..."
   Девочки попросили ее прочесть "Демона". Она сказала: "С удовольствием! Я "Демона" люблю. Какое это замечательное произведение! Подумайте только, он восстал против самого бога!" В камере стало совсем темно. Она приятным, мелодичным голосом начала читать... Вдруг тишину вечерних сумерек пронизал дикий вопль. Громова перестала читать и сказала: "Начинается!" Стоны и крики все усиливались. В камере была гробовая тишина. Так продолжалось несколько минут. Громова, обращаясь к нам, твердым голосом прочла:
   Сыны снегов, сыны славян.
   Зачем вы мужеством упали?
   Зачем? Погибнет ваш тиран,
   Как все тираны погибали.
   Ульяну Громову подвергли нечеловеческим пыткам. Ее подвешивали за волосы, вырезали ей на спине пятиконечную звезду, прижигали тело каленым железом и раны присыпали солью, сажали на раскаленную плиту. Но и перед самой смертью она не пала духом и при помощи шифра "Молодой гвардии" выстукивала через стены ободряющие слова друзьям: "Ребята! Не падайте духом! Наши идут. Крепитесь. Час освобождения близок. Наши идут. Наши идут..."
   Ее подруга Любовь Шевцова по заданию штаба работала в качестве разведчицы. Она установила связь с подпольщиками Ворошиловграда и ежемесячно по нескольку раз посещала этот город, проявляя исключительную находчивость и смелость. Одевшись в лучшее платье, изображая "ненавистницу" Советской власти, дочь крупного промышленника, она проникала в среду вражеских офицеров и похищала важные документы. Шевцову пытали дольше всех. Ничего не добившись, городская полиция отправила ее в уездное отделение жандармерии Ровенек. Там ей загоняли под ногти иголки, на спине вырезали звезду. Человек исключительной жизнерадостности и силы духа, она, возвращаясь в камеру после мучений, назло палачам пела песни. Однажды во время пыток, заслышав шум советского самолета, она вдруг засмеялась и сказала: "Наши голосок подают".
   7 февраля 1943 года Люба Шевцова была расстреляна.
   Так, до конца сдержав свою клятву, погибло большинство членов организации "Молодая гвардия", в живых осталось всего несколько человек. С любимой песней Владимира Ильича "Замучен тяжелой неволей" шли они на казнь.
   "Молодая гвардия" - это не одиночное исключительное явление на территории, захваченной фашистскими оккупантами. Везде и повсюду борется гордый советский человек. И хотя члены боевой организации "Молодая гвардия" погибли в борьбе, они бессмертны, потому что их духовные черты есть черты нового советского человека, черты народа страны социализма.
   Вечная память и слава юным молодогвардейцам - героическим сынам бессмертного советского народа!
   15 сентября 1943 года
   Сергей Борзенко
   "Малая Земля"
   Несколько месяцев просидел красноармеец Иван Квасоля в одном окопе. Всю землю впереди, по бокам и позади его вдоль и поперек перепахали снаряды. Тысячекилограммовая бомба, упавшая рядом, засыпала все кругом глиной, похоронила под собой редкую зелень. Беспрерывные разрывы мин и пулеметные очереди помяли и скосили нежные кусты винограда, превратили их в жалкий, поломанный валежник.
   Место, где Квасоля выкопал себе окоп, углубив для этого бомбовую воронку, было когда-то виноградным полем, на нем трудились люди, пели песни, лакомились сочными гроздьями винограда. Если посмотреть из окопа влево, видны белые камни - развалины винодельческого совхоза. Гитлеровцы ежедневно обстреливают эти камни, и от них подымается кверху белое удушливое облачко пыли.
   Сколько ни всматривался Квасоля в окружавший его пейзаж, все было однообразным и желтым. Ни одной травинки, ни одного листка, никаких признаков жизни, даже муравьи перестали ползать по лиловой, опаленной жаром разрывов земле.
   - Пустыня, - может быть в тысячный раз вздыхал Иван.
   - Чудак, - тоже, наверное, в тысячный раз говорил ему его товарищ по окопу татарин Байязитов. - Пустыня свою красу имеет, над ней орлы в зените стоят, а здесь даже птицы не увидишь. Разлетелись, боятся выстрелов.
   - Значит, говоришь, местность хуже пустыни... Пожалуй, твоя правда, соглашался Квасоля. - Вот что враг делает с природой, да и с человеком тоже... Раньше для меня земля запах имела, - разотру в пальцах грудочку, понюхаю и сразу на душе веселей, а сейчас... Все омерзительно пахнет кровью. Тяжело на душе, и только когда вижу убитого фашиста, становится легче.
   Они жили в одном окопе неделю, месяц, полгода. Темными ночами вылезали из своей ямы и ползком пробирались в лощину, находившуюся невдалеке, чтобы оправиться, сделать несколько шагов отекшими ногами. Каждый день снаряды все больше разворачивали почву, и нельзя уже было понять, чего здесь больше - ржавых осколков или земли.
   Наступил август. Днем нестерпимо пекло солнце, ночью жалили комары и мошки. В единственном ручье, протекавшем в лощине, иссякла вода, и он вскоре совсем пересох, земля на дне его потрескалась от жары. Перед окопом, метров за двадцать, на солнцепеке лежали пять оккупантов, убитых Квасолей. Они лежали настолько близко, что у одного виднелись железные пуговицы, вытертые посредине, и страшное, полопавшееся, сползающее с костей лицо. Трупы разлагались, отравляя воздух зловонием, мешали жить. О, если бы можно было их убрать, засыпать землей, хоть один день не видеть этих гор копошившихся червей! Когда ветер дул с той стороны, где они лежали, у Квасоли кружилась голова и тошнота подступала к горлу. Но как только гитлеровцы под покровом ночной темноты пытались унести трупы, он открыл стрельбу и уложил двоих; они на второй день необыкновенно вздулись, источая смрад, еще больше отравляющий густой и горячий воздух.
   Фашисты притаились невдалеке в своих траншеях. За ними приходилось следить неотрывно. Квасоля стрелял при каждом удобном случае. У него были свои счеты с ними. Из освобожденной зимой деревни ему написали о повешенной фашистами матери, о гибели жены и пятилетней дочки. Письмо, словно нож, вошло ему в сердце, он жестоко страдал, но не разорвал его, не выбросил, а носил с собой и ежедневно перечитывал, чувствуя каждый раз тупую боль, словно нож поворачивали в сердце.
   У себя в колхозе он был признанный силач - копну ячменя за один раз поднимал на вилы, и сейчас ему хотелось со всей накопленной и не растраченной за долгие месяцы вынужденного "безделья" силой обрушиться на врагов, крошить их, убивать ударами кулака, головы, ног. Правда, он стрелял в противника, и выстрелы эти немного успокаивали его, но разве нужна для выстрела сила?
   С каким удовольствием он трудился бы сейчас в степи от зари до зари, делал бы самую тяжелую черную работу! Он согласен спуститься в шахту долбить уголь, ломать камни, рубить лес. Квасоля потянулся в окопе так, что затрещали кости.
   - Кажется, отдал бы полжизни за то, чтобы пройти километр, размять одубевшие ноги, - сказал он, тронув товарища за худенькое плечо.
   Байязитов улыбнулся. Оказывается, сидеть на месте труднее, чем делать стокилометровые марши. Он посмотрел на товарища. Молодой, нетерпеливый, не может утихомирить разгоряченную кровь.
   Впереди упала мина, оглушительно хлопнула. Квасоля выглянул и ахнул. На глиняном бруствере их окопа колыхался красный цветок, неизвестно когда выросший здесь. Цепкий стебелек мака - цвета советского знамени - вызвал в памяти Квасоли радостные воспоминания мирной жизни. Вишневый сад. Он идет по песчаной дорожке с дочкой на руках, потом сажает ее на качели и легонько раскачивает. Жена зовет их на веранду пить чай с вареньем из крыжовника, и они бегут вдвоем наперегонки домой.
   - Девочка у меня, - Квасоля заскрипел зубами. - Пять лет ей было бы теперь, мать ей красное платьице сшила, я ее на руках носил, аленьким цветочком звал. И вот не пощадили, гады, убили. Что она им сделала?
   Растроганный Байязитов вздохнул. У него тоже есть дочка - живая, учится в школе, но увидит ли он ее, вернется ли он к своей семье, в родной колхоз, к любимому труду? Он был конюхом, гонял на пастбища табун коней, объезжал непокорных жеребцов. Но его, природного наездника, судьба забросила не в кавалерию, а в пехоту.
   - Вот ты говоришь - землю у себя дома нюхал, а знаешь ли ты, как пахнет лошадь после бешеной скачки?
   - Лошадь... Люблю лошадей. У нас в колхозе была конеферма, лучшая в районе. - И Квасоля стал рассказывать о своем колхозе, расположенном на берегу Донца.
   - Да, хорошая была жизнь, - сказал татарин.
   - После войны должна быть еще лучше. Ведь мы вернемся, будем работать так, что руки будут гореть.
   Цветок мака украшал тяжелую жизнь двух породнившихся в окопе бойцов. Во время обстрелов они накрывали его железной каской, а когда огонь прекращался, снимали каску, чтобы алые лепестки нежились под солнечными лучами.
   Ночью к ним приползал усатый старшина, приносил в зеленом термосе остывший обед и флягу мутной воды, двоим на сутки. Днем мучила нестерпимая жажда, сильнее той, которая донимала их на маршах, когда они шли по пыльным шляхам Украины, делая по пятьдесят километров в невыносимую жару. Но товарищи оставляли несколько глотков воды и вечером поливали любимый цветок. Как-то к маку подлетела пестрая бабочка, первая за полгода, и, порхая над окопом, так же, как цветок, напомнила о детях.
   Однажды на рассвете Байязитов высунулся из окопа.
   - Понюхаю, как цветок пахнет, - проговорил он.
   - Да ведь маки не пахнут, - хотел сказать Квасоля, но не успел: свистнула пуля, и солдат, вскрикнув на певучем своем языке, свалился на дно окопа.
   - Ты ранен? - испуганно спросил Квасоля, поворачивая его лицом к себе.
   Байязитов был убит наповал. Квасоля долго смотрел ему в такое знакомое, покрывшееся восковой желтизной, окровавленное лицо, и вдруг с ужасом понял, что после гибели семьи у него не осталось никого, кроме этого преданного ему человека, делившего с ним все тяготы и невзгоды фронтовой жизни. И вот и этого молчаливого друга отняли у него враги. Не вернется в далекий край к седой матери ее ненаглядный сын. Напрасно она будет ждать его возвращения. И дети не дождутся своего отца и кормильца. За что его убили? Ненависть переполнила душу Квасоли.
   Он остался один в окопе со своим цветком, и цветок стал ему еще дороже. И, странное дело, его, так же, как Байязитова, тянуло к цветку, хотелось понюхать его, прижаться к шелковым лепесткам воспаленными, обметанными лихорадкой губами.
   Ночью приползли товарищи из взвода и закопали Байязитова в лощине в неглубокой солдатской могиле. Квасоля упал на неуютный холмик земли и заплакал. Впервые за время войны рыдания потрясли его здоровое, могучее тело, он плакал о разоренной земле, об убитых дочке и жене. Слезы, текущие из глаз, уносили из души его боль.
   В полночь приполз старшина, принес воду и передал приказ - на рассвете, после того как в сторону противника взлетят три красные ракеты, подниматься и стремительно атаковать позиции фашистов. Узнав, что убит Байязитов, старшина сокрушенно вздохнул.
   - Ну, раз так, - сказал он, переменив тон, - получай двойную порцию воды - за себя и за него, это, парень, не часто бывает, да не забудь отомстить за своего дружка.
   Как всегда перед боем, Квасоля не спал. Видения прожитых лет сменялись одно другим. Вот с полными ведрами на коромысле навстречу идет красавица жена. Косы ее собраны в корону, и в ней, словно золотые шпильки, торчат соломинки - она уже успела вытопить печь соломой. Вот в подвязанной к потолку колыбели, в которой когда-то мать качала его, лежит его девочка, играя румяным, подвязанным на уровне лица яблоком. Вот начальник политотдела армии - полковник Брежнев - вручает ему партбилет и, поздравляя, говорит: "Будьте во всем, как Ленин". "Во всем -это значит и в бою", - думает Квасоля. Он вспоминает, что у него двойная порция воды и он сможет завтра провести день, не мучаясь от жажды и пить не три раза в день, как они делали с Байязитовым, а сколько угодно.
   "Нет, это нехорошо - пить воду убитого", - решает он и, протянув руку, выливает половину содержимого фляги на цветок.
   Через несколько минут в голову приходит удивительно спокойная мысль, что и его могут убить во время атаки и его порция воды пропадет без пользы. Он вторично протягивает руку к цветку и выливает на него остатки влаги, оставив на дне фляжки несколько глотков, на всякий случай.
   Время идет медленно. Красивые и чистые видения сменяются тяжелыми воспоминаниями, они жгут сердце, требуют мести. Скорей бы сигнал в атаку!
   Надо чем-то заняться, отвлечься, успокоить себя. Квасоля достал из вещевого мешка пахнущую ржаным хлебом пару чистого белья, переоделся. Провел шершавой рукой по колючей щеке, подумал, что хорошо бы перед боем побриться, но в темноте этого не сделаешь.
   И вдруг темное небо прорезает ослепительная ракета и, будто надломившись в высоте, стремительно падает вниз. Немцы сразу же открывают минометный огонь по переднему краю. Мины невидимо шуршат в воздухе, словно стая пролетающих уток. Едкий дым затрудняет дыхание. Сухая земля сыплется на лицо и шею. Вторая ракета, роняя перья, летит над землей, словно жар-птица, осветив своим огнем убитого, повисшего на колючей проволоке. Трещат пулеметы. Рассыпая расплавленные брызги, взлетает третья ракета. Пора идти в атаку. Квасоля видит - никто не поднимается с соседних окопов, и чувствует, как холодный ужас прижимает его к сырой стене глиняной ямы. Ему становится страшно. Он тянется к каске, которой накрыт стебелек мака, поспешно двумя руками надевает каску на голову и при вспышке ракеты видит, как пуля срезает голову цветка.
   - Хватит!
   Враги отобрали у него последнюю радость. Квасоля не спеша поднимается из окопа, страшный и великолепный одновременно, перебрасывает винтовку из левой руки в правую, становится на ноги.
   - За мной, товарищи! Пошли! Пошли! - крикнул он, не думая о том, пойдут за ним или нет. Не спеша, экономя на бегу силы, на минуту задержав дыхание у разложившихся трупов, бросился в сторону врага. По грозному топоту, заглушившему свист пуль, понял - за ним следовала вся рота, и на душе его стало радостно и светло. Ведь каждый боец думал о том, о чем думал сейчас он, - взять врага за горло.
   Он первый вломился в траншею. Какой-то фашист выстрелил в него. Квасоля не слышал звука, но видел вспышку. Сильным ударом штыка он заколол врага и бросил через плечо, как копну ячменя. На втором гитлеровце сломался штык. Он прикончил его прикладом. О третьего раздробил приклад винтовки и затем, наслаждаясь своей силой, бил кулаками, крошил направо и налево, обливаясь своей и чужой кровью... Убивая, Квасоля мстил за Родину, за Байязитова, за жену, за дочку, за цветок, украсивший жизнь на войне и безжалостно сорванный оккупантами.
   1943 год
   16 сентября войска Северо-Кавказского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом после пятидневных ожесточенных боев овладели городом и портом Новороссийск.
   Из оперативной сводки Совинформбюро
   16 сентября 1943 г.
   Всеволод Вишневский
   Балтика - Новороссийску
   Дважды на протяжении последних двадцати пяти лет пытались немцы утвердиться на Кавказском побережье и в крупнейшем порту этого побережья Новороссийске.
   Летом 1918 года немецкий нажим на побережье Кавказа был яростен. Немцам казалось, что они - "несмотря ни на что" - прорвутся к победе, подавят волю России, деморализуют ее защитников. Черноморский флот был заперт в Новороссийске. В Ростове и Батайске были немцы. В Закавказье были немцы.
   Трудно было дышать черноморцам. Они были заблокированы. Германия хотела заполучить Новороссийск и Черноморский флот.
   Не быть этому - решили черноморцы. Не быть этому -сказала Россия. С сигналом - "погибаю, но не сдаюсь!" -ушли на дно корабли Черноморского флота.
   Черноморцы пошли на сушу - кого куда судьба повела. Одних в Нижний Новгород и Царицын, других - в горы, третьих - в партизаны Украины: мстить за корабли, за новороссийскую трагедию.
   Не заполучили тогда немцы Черноморского флота. Только норд-осты выли над могилами кораблей.
   Не сломили немцы упорства борцов России. И жалко было зрелище немецкого бегства с Черного моря в ноябре 1918 года...
   Спустя двадцать пять лет немцы опять оказались на этих местах. Их тянет, видите ли, Юг. Они напоминали друг другу: "Кенст ду дас ланд, во ди цитронен блюэн?" - "Знаешь ли ты страну, где лимоны цветут?" Им опять нужен стал Кавказ.
   И вот они споткнулись в Новороссийске. Здесь, за Стандартом, где был у нас в 1920 году морской штаб (отсюда и ходили моряки с Папаниным в тайные экспедиции в тыл Врангеля), у цементных заводов немцы были остановлены. Тут встало новое племя - наши молодые черноморцы!
   Немцы делали рывки. Они воспаленно рвались на Сухумское шоссе - туда к югу, к югу, к пальмам, к одуряющим ароматам магнолий, к лимонным рощам...
   А из руин цементных заводов щелкали черноморские снайперы. А со скал у Кабардинки били черноморские батареи. А с моря били корабли Черноморского флота. Мы на Балтике знали: братья-черноморцы не подведут.
   Немцы бросали в дело своих альпийских стрелков -горную гвардию. Не помогало. Немцы вспоминали наполеоновское замечание: "Гор не атакуют, за ними наблюдают и их обходят по равнинам". Они попробовали идти на равнины. На равнинах их встретила стена Северо-Кавказского фронта, бойцы Моздока. Выйти к пальмам, к морю, к несказанной красе Черного моря, к золотому руну - немцам не удалось... Напрасно ротные командиры поднимали альпийских стрелков: вот еще бросок, и за этими горами откроется море, счастье. Победа. Мировое могущество. Солнечное сияние и музыка до Берлина, куда повезут всех в отпуск немедленно на каких-нибудь ослепительных пассажирских пароходах.
   А пули черноморской морской пехоты щелкали под вой норд-оста, а угрюмый зимний Новороссийск не признавал немцев. Ветер был зол, - он вагоны с рельсов сбрасывает, не то что немцев...
   И вот грянул сентябрьский удар - за Новороссийск, за наши старые места, за Стандарт, за горы, за Станичку, за пристани, где столько было пережито, где столько было флотских прощаний и встреч!
   Мы знали, что черноморцы начали большой бой. Мы знали, что пошли катера, пошли в дело морская пехота и боевые дивизии Северо-Кавказского фронта. "Бой уже на улицах". Мы знали: расстояние от Кронштадта до Новороссийска - не помеха. В каждый свой выстрел балтийцы вкладывали двойную силу - помочь вам. Победы вам, братья!
   И в сумеречный дождливый час пришла весть: Новороссийск взят. Истреблены альпийские горные дивизии, истреблена и пехота немцев и румын. Жмем руки победителям, обнимаем крепко.
   Поклонитесь, черноморцы, старым нашим местам. Поклонитесь могилам тех, кто бился за Россию еще в ту войну, гражданскую. Поклонитесь рейду, под водами которого спят старые корабли.