Неизвестен Автор. Полководцы и военачальники Великой Отечественной (Выпуск 1)

   ...Позвонил командующий Первым Украинским фронтом генерал армии Ватутин. Голос Николая Федоровича мощно зарокотал в трубке:
   - Товарищ Рыбалко, посылаю тебе нового комбрига, подполковника Драгунского, на Пятьдесят пятую танковую, встреть его. Произвел на меня и члена Военного совета хорошее впечатление - офицер, видно, боевой и дельный...
   У въезда на "мельниковский" мост к новоназначенному комбригу подошел офицер, козырнул, спросил вежливо:
   - Вы подполковник Драгунский?
   - Так точно.
   - Я из отдела кадров хозяйства Рыбалко. Приказано сопровождать вас к командующему армией.
   - А как вы меня узнали? - заинтересовался подполковник.
   - Очень просто. Попросил фронтовых кадровиков описать вашу внешность. Вам трудно было бы сразу найти нас на плацдарме. Знаете, войск много и к тому же бомбежки, обстрелы...
   - Знаю, я воюю с первого дня войны, и все в танковых частях...
   Офицер покосился на ордена подполковника, на золотые нашивки тяжелых ранений.
   - Командующий завел такой порядок: о прибывающих в армию мы обязаны заботиться...
   - Значит, в танковых войсках полный порядок, - весело сказал подполковник.
   - Еще какой! В хозяйстве Рыбалко гвардейский порядочек.
   Они шли по мосту. Едкая, кислая вонь сгоревшей взрывчатки не могла перебить чудесного смолистого запаха, который источали свежеструганные доски настила.
   - Недавно мост построили? - спросил подполковник.
   - Не так уж давно. Только его каждый день приходится латать - то снарядом повредит, то бомбой...
   В воду, вздымая пенные фонтаны, часто падали снаряды и мины. Теперь уже не только удары орудий, но и пулеметные очереди слышались отчетливо. Бомбежка застала обоих офицеров, к счастью, уже на берегу. Драгунский оглянулся на мост. На него, вырвавшись из облачков серых зенитных разрывов, пикировал "юнкерс". Они забежали в воронку, легли. Над самыми головами пронесся черный, гремящий выстрелами самолет.
   КП армии укрылся в глубоком, с отвесными стенами, овраге, густо поросшем кустарником. В ямах-укрытиях стояли автобусы, грузовые и легковые машины и бывалый, весь в шрамах и вмятинах, тяжелый КВ.
   - Танк командующего, - сказал офицер. В тоне его подполковник почувствовал глубокое уважение к тому, кто ездит на этом танке-ветеране. На днях немец недалеко отсюда засек танк Павла Семеновича, навел авиацию. Только генерал отъехал, в то место - бомба. В этот раз повезло командующему. Потом он шутил, что теперь ему до ста лет непременно жить придется...
   Стояли суровые, подтянутые часовые с автоматами. С воздуха КП явно не просматривался - в армии умело соблюдали маскировку.
   Кадровик привел подполковника к входу в один из десятка блиндажей, врезанных в бугор, дисциплинированно простился, поднеся руку к пилотке и щелкнув каблуками заношенных сапог.
   В просторной землянке за дощатым, грубо отесанным столом сидел над картой генерал Рыбалко. Когда подполковник вошел, он поднялся, одернул китель и тоже стал по стойке "смирно". Выслушав доклад о прибытии, генерал подал руку, но не усадил вошедшего, а довольно долго внимательно вглядывался в него. Составил, видно, какое-то мнение и тогда, чуть припадая на обе ноги, прошелся по землянке, спросил:
   - С этим участком фронта вы знакомы?
   - Нет, товарищ командующий. Я только что из госпиталя.
   - Как здоровье сейчас?
   - Хвалиться нечем, но воевать силенок хватит.
   - Тогда слушайте обстановку.
   Глаза у генерала блестящие, зоркие. Наголо обритая голова, пожалуй, чересчур крупная для небольшой, плотной, слегка сутулой фигуры. Голос звонкий, но без начальственного металла, тон спокойный, деловой.
   - На нашем Букринском плацдарме, который в ста километрах южнее Киева, - объяснял, водя рукой по карте, командующий, - идут затяжные бои. Воюем и днем и ночью. Сюда стянуты крупные силы немцев. Элемент внезапности нами потерян, хотя враг и понял уже, пожалуй, что нас он не столкнет в Днепр. Однако нам Киев трудновато брать отсюда, возможно, придется перегруппироваться и ударить с другого плацдарма. Мы должны быть готовы к перегруппировке.
   Вгляделся - все ли понял новый комбриг, отложил карту, снова пошел трудной походкой по землянке.
   - Бригаду, подполковник, вручаю вам потрепанную, танков в ней мало. Бывший ее командир допускал большие просчеты. Немедленно, сегодня же вступите в командование и наведите должный порядок. Офицер связи, прикомандированный к вам, ждет вас в соседней землянке. Желаю успеха, товарищ Драгунский.
   Теперь пожатие мягкой руки было продолжительнее, взгляд теплее. Командующий уже принял комбрига-55 "под свое крыло".
   В строжайшей тайне готовилась рокировка Третьей гвардейской танковой и Седьмого артиллерийского корпуса прорыва (его Семнадцатая дивизия воевала бок о бок с танкистами на Букрине) на Лютежский, расположенный севернее Киева плацдарм. Предстоял двухсоткилометровый марш по Левобережью, едва ли не на глазах противника.
   Части армии уходили ночами, оставив свои работающие на обычном режиме радиостанции и соорудив из дерева и земли макеты танков. Кочующие орудия из Семнадцатой дивизии еще несколько дней, вплоть до наступления, вели огонь по противнику, который и не заподозрил, что у него из-под носа русские вытащили мощную танково-артиллерийскую армаду и передвинули ее далеко на север. Удалось осуществить операцию в течение трех последних ночей октября. К счастью, и погода была нелетная - вражеская авиация сидела на своих аэродромах.
   Этой блестяще осуществленной перегруппировкой непосредственно руководили заместитель Ватутина генерал Гречко и командарм-3 Рыбалко.
   3 ноября, на рассвете, началась на Лютежском плацдарме артиллерийская, а затем и авиационная подготовка. Уже в первый день, чтобы преодолеть сильное сопротивление противника, командующим общевойсковыми армиями пришлось ввести в сражение свои вторые эшелоны и резервы. Высшего напряжения бои достигли утром следующего дня. Осенний моросящий дождь размыл дороги, скрыл от артиллеристов и летчиков цели на переднем крае и в глубине позиций неприятеля. Пехота, понеся большие потери от огня неуничтоженных очагов сопротивления, медленно прогрызала немецкую оборону.
   Во второй половине дня командующий фронтом отдал приказ изготовившейся для наступления Третьей гвардейской танковой армии: "Вперед!" Еще не была прорвана оборона в тактической глубине, и танки должны были помочь пехоте.
   Танковая лавина, обогнав наступающие стрелковые части, покатилась по лесным дорогам, через пригородные киевские места в обход украинской столицы. Подходившие немецкие резервы сшибались с ходу. Быстро темнело, и Рыбалко отдал бригадам приказ атаковать с зажженными фарами, с включенными сиренами, вести интенсивный огонь из пушек и пулеметов безостановочно.
   Эта ночная атака сотен воющих и грохочущих, стреляющих и ослепляющих огнем танков была почти фантастическим, устрашающим зрелищем. Враг не выдержал, покатился вспять. Отбиты Пуща Водица, Беличи, Святошино. Перерезана дорога для отхода немцев на Житомир. Поздний ноябрьский рассвет - после огненной бессонной победной ночи. Танковая армия Рыбалко совершает то самое свое главное, ради чего она вызвана к жизни и существует: мощно и стремительно рвется вперед, сквозь сумерки и непогоду, долгая оборонительные линяй и сопротивление ошеломленного врага, нарушает работу тылов, режет коммуникации, наводит панику в штабах и громит спешно марширующие к фронту резервы. Уже нет у противника стабильного фронта. Уже не знают в точности педантичные немецкие генералы, где их части, а где передовые отряды грозной танковой армии Рыбалко. На дорогах, уже далеко за Киевом, русские танки, русская и чешская пехота полковника Свободы на бронетранспортерах и грузовиках, "катюши" ревут у Борщаговки, артиллерия, сопровождающая танки, бьет по Крюковщине, у станции Жуляны навстречу танкистам с тыла атакуют партизаны. Полыхают самолеты на аэродроме у Жулян, взрываются цистерны с горючим.
   По радио командиры бригад принимают приказ Рыбалко:
   - Говорит Громов, говорит Громов. Драгунский и Головачев, не задерживаться, вперед - на Вету Почтовую, на Васильков!
   Мимо радостных, возбужденных людей, приветствующих своих освободителей, несутся танки по дорогам на юго-запад. Хлещет стылый дождь, огрызается вражеская артиллерия, но люди не расходятся, кричат, машут, плачут. Стоит танкистам и мотострелкам где-нибудь остановиться, их окружают, целуют, пытаются чем-нибудь угостить.
   К вечеру 6 ноября, в канун Октябрьского праздника, Рыбалко и Мельников догнали Пятьдесят пятую танковую бригаду. Штаб ее расположился на окраине Василькова, в двухэтажном заброшенном доме.
   Увидев генералов, подполковник Драгунский отложил мятую карту (танкисты карты носили за голенищами сапог), быстро поднялся из-за стола.
   - Товарищ командующий, вверенная мне бригада...
   В комнате жарко пылала раскаленная железная печурка, неярко светили аккумуляторные фонари.
   - Хорошо живете, хлопцы, - весело проговорил Рыбалко, - тепло, светло, вроде и войны нет...
   У Павла Семеновича лицо желтое, отечное, но он возбужден победою, оживлен и явно стремится преодолеть недомогание. К огню не идет, хоть и зазяб.
   - Комбриг, ваша бригада сможет завтра драться?
   - Сможет, товарищ командующий! Водителям только нужно немного отдохнуть - третью ночь без сна...
   - Хорошо, - охотно соглашается Рыбалко. - До утра вас не тронем, а завтра... Давайте карту! Смотрите: вот Фастов, а вот село Паволочь. Ваша бригада в качестве передового отряда армии должна обойти город с юга, прорваться немцам в тыл и овладеть селом. В затяжные бои не ввязываться. Дальше Паволочи не идти, обеспечьте подход главных сил армии. Правее вас с такой же задачей выходит Пятьдесят четвертая мехбригада полковника Лупова. Начать действовать в девять часов утра. Ясно?
   - Ясно, товарищ командующий. Но я не имею связи со штабом корпуса, не знаю, где он находится и как доложить о полученной от вас боевой задаче.
   Рыбалко одобрительно кивнул. Добро вгляделся в молодое, энергичное и, несмотря на усталость, оживленное лицо комбрига.
   - Не беспокойтесь. Я это сделаю сам. Проводите нас с членом Военного совета.
   Ночь по-осеннему черна. Водитель на минуту посветил фонариком. У машины командующий остановился.
   - С рассветом уходи отсюда, иначе фриц задаст тебе жизни, - сказал он тоном заботливого старшего друга (Мельников по опыту знал: теперь сердце командующего открыто для боевого комбрига, который отныне стал "любимым сыном").
   Рыбалко понизил голос и, точно большую тайну выдавая, добавил:
   - Действиями вашей бригады, подполковник, командующий фронтом доволен. Насколько мне известно, генерал армии Ватутин представил вашу Пятьдесят пятую к наименованию "Васильковской". Сегодня ночью ожидается приказ Ставки.
   Подал руку комбригу:
   - Верю вам и надеюсь, что завтра возьмете Паволочь. Задача трудная, но почетная. Это будет хороший подарок Родине в честь двадцать шестой годовщины Октября.
   Бригада подполковника Драгунского выполнила приказ: вышибла немцев из Паволочи и отбивала все попытки врага вернуть себе село обратно. Через три дня радисты бригады, безуспешно пытавшиеся связаться со штабом корпуса или армии, наконец услышали голос своего командующего: "Говорит Громов. Поздравляю с победой. Организуйте круговую оборону. Громите врага в тылу, мы идем к вам".
   Но прийти не удалось - последовал сильный вражеский контрудар, и армия вынужденно перешла к обороне. К Паволочи прорвались остатки разбитой бригады Лупова. У Драгунского кончались боеприпасы и горючее, враг бомбил, обстреливал, атаковал непрерывно. Но танкисты верили: генерал не оставит их в беде.
   Так оно и произошло.
   Через несколько дней, к вечеру, над селом зарокотали моторы. Преследуемый "мессершмиттами", над самыми крышами летел "король воздуха" "кукурузник". Он сел на огороде, и раздосадованные "мессеры" убрались. Через десяток минут автоматчики привели к комбригу двух молодых пилотов. Это были ребята из эскадрильи связи Третьей танковой армии. Они передали пакет от командующего. В приказе Рыбалко значилось:
   "Сегодня ночью ударом в северном направлении прорвать оборону. Разведать части противника, выйти из леса севернее Ставища. Вас встретят. Артиллерия обеспечит выход. Сигналы прохода через наши войска передадут летчики. Громов".
   У-2 улетел. Комбриг приказал уничтожить оставшиеся без горючего грузовики. Жители тепло проводили танкистов, шедших на прорыв. Рейд по тылам врага был удачным. Верные, надежные "тридцатьчетверки" пробили колонне дорогу к своим. За рекой Каменкой, ставшей линией фронта, бригаду нетерпеливо ждали. Когда Драгунский явился в штаб армии на окраине Фастова, Рыбалко не узнал своего комбрига - настолько тот похудел, почернел, оброс щетиною.
   - Подождите в соседней комнате, я занят. Прошло полчаса. Вдруг комбриг-55 услышал громкий, радостный и сердитый вместе, голос Рыбалко:
   - Да как же вы мне не сказали?! Давайте его сюда! Быстро! Ведь я его не узнал, такого помятого и заросшего. Входи, Драгунский, милости просим, входи!
   Едва комбриг вошел, Павел Семенович протянул ему обе руки:
   - Обед сюда! Парикмахера сюда! Чаю сюда! Все, что есть вкусного, сюда! Садись, я сейчас позвоню Ватутину. Снял трубку и звонко, по-молодому доложил:
   - Товарищ генерал армии, вышло! Драгунский здесь, у меня. Вышло!
   Влажным выразительным взглядом обласкал комбрига:
   - Командующий фронтом просил передать бригаде благодарность. Действиями ее личного состава он доволен.
   А когда подполковник обстоятельно доложил обо всем, сказал генерал:
   - Не переживай, что вывел из строя часть техники. Это решение разумное, правильное. Так считает командующий, и я к нему присоединяюсь целиком и полностью. Знай, однако, мой друг: не скоро враг сложит оружие. Потребуются еще долгие месяцы борьбы. Полную победу принесут люди. Танки, машины, минометы - дело наживное...
   В трудных оборонительных боях под городом Малином, куда Рыбалко послал Пятьдесят пятую бригаду в помощь командарму-60 И. Д. Черняховскому, Драгунский был тяжело ранен и увезен в госпиталь. Однако генерал Рыбалко никогда не забывал доблестных своих офицеров. В апреле сорок четвертого (армия в это время доформировывалась на Тернопольщине) в харьковский госпиталь приехал офицер из округа. Он вручил Драгунскому ордена Красного Знамени и Красной Звезды - за Киев и Паволочъ - и полковничьи погоны. На раненого это событие подействовало, должно быть, нисколько не хуже, чем самое редкое лекарство. А вскоре пришло письмо от начальника отдела кадров армии полковника Меркульева: "Генерал вызвал меня, интересовался твоим здоровьем, приказал отправить посылку с продуктами, а главное - передать следующее: милости прошу вместе кончать войну".
   Полковник Драгунский приехал перед самой Львовско-Сандомирской операцией. Это наступление войск Первого Украинского фронта под командованием маршала Конева завершило освобождение от врага Украины и вывело наши армии к Висле. Решающую роль в сражении за Львов и Перемышль сыграли танковые армии генерал-полковников Рыбалко и Лелюшенко - Третья гвардейская и Четвертая.
   На третий день наступления - 16 июня - Третья танковая была введена в прорыв - узкий, шести-восьмикилометровый коридор близ деревни Колтов. Фланги прорыва прикрыли от ударов врага артиллеристы генерала С. С. Волкенштейна. Следом за Третьей в коридор вошла армия Д. Д. Лелюшенко. Через несколько дней крупная группировка вражеских войск оказалась в окружении в районе города Броды. А обе танковые армии шли вперед, беря в гигантское кольцо Львов и прикрывавшие его немецкие дивизии.
   Действия танковой армии Рыбалко отличались смелостью оперативного решения и дерзостью в его осуществлении. С зажженными фарами, на полной скорости пролетели по узкому лесному коридору танкисты корпусов В. А. Митрофанова, В, В. Новикова, И. П. Сухова, бригады И. И. Якубовского. Успех решали внезапность и стремительность удара. По размытым дождями просекам выносились бригады к узлам дорог, обходили опорные пункты врага, с марша атаковали и сбивали его заслоны. Рыбалко торопил своих командиров требовал повысить темп наступления, смело оставлять позади и на флангах немецкие гарнизоны, которыми предстояло заняться поспешающей за танкистами пехоте.
   Танки, тяжело увязая в грязи по самые днища, упрямо шли и шли на запад. Мощные тягачи на подъемах вытаскивали застрявшие автомашины с боеприпасами, горючим, продовольствием. Конечная задача операции была вырваться к Висле и форсировать ее на плечах отступающего противника.
   Через две недели после начала наступления - 29 июля - танкисты Рыбалко увидели впереди широкую свинцово-серую гладь реки.
   Это была Висла!
   Войска Третьей гвардейской танковой армии только еще подходили к Висле, а генерал Рыбалко на своем командном пункте повесил план Большого Берлина. Изучал подступы к фашистской столице, запоминал названия улиц, площадей, парков, оценивал с военной точки зрения месторасположение тюрем и кладбищ, дорог и автострад, правительственных учреждений и промышленных предприятий.
   Уже по Германии шли войска Первого Украинского, когда однажды в штабе фронта, оставшись с глазу на глаз с Рыбалко, маршал Конев сказал тихо, доверительно, словно бы по секрету (лицо Ивана Степановича было спокойным, но глаза блестели, выдавая волнение):
   - Имей в виду, Павел Семенович, Берлин будем брать...
   И Рыбалко, тоже "потихоньку", исподволь стал настраивать своих танкистов на мысль о том, что им обязательно придется штурмовать логово фашистского зверя.
   Перед наступлением с Сандомирского плацдарма, вручая Золотые Звезды Героев трем друзьям - "танковым мушкетерам", командирам бригад, полковникам Александру Головачеву, Захару Слюсаренко, Давиду Драгунскому, сказал:
   - Следующие награды желаю получить в Берлине...
   На Нейсе танки Третьей гвардейской прорывали оборону вместе с пехотой. Рыбалко стоял на берегу, наблюдая, как "тридцатьчетверки" с задраенными люками, не дожидаясь наведения мостов, пошли через реку вброд, выбрасывая из выхлопных труб фонтаны воды. На одной из машин командующий разглядел задорную надпись:
   "У меня заправка до самого Берлина".
   Накануне получения от маршала Конева директивы, в которой говорилось о форсировании Шпрее и развитии стремительного наступления с выходом на южную окраину Берлина, сидел Рыбалко в кабинете какого-то сбежавшего эсэсовского чина. Постучавшись, вошла жена немца и, льстиво улыбаясь, положила перед генералом книгу. Это был "Атлас командира РККА". На нем был штамп библиотеки Полтавского Дома Красной Армии. Фашист украл "Атлас" и притащил в свой особняк в числе других "русских трофеев".
   Павел Семенович немке сказал почему-то "данке" и открыл книгу на странице с картой Германии. Нашел сначала Берлин, черным зловещим спрутом расползшийся в центре фашистской империи, прикинул расстояние до него от Шпрее - совсем близко было, на несколько форсированных переходов! Потом со стесненным воспоминаниями сердцем долго разглядывал листы с картами Верхнего Дона, Орловской и Курской областей, Харьковщины, Киевщины, Западной Украины, Польши...
   В 3 часа ночи 18 апреля пришла директива командующего Первым Украинским фронтом.
   Той же ночью Третья гвардейская танковая армия лесными дорогами вышла вслед за своим авангардом к Шпрее. Сильные передовые отряды пробили коридор в обороне врага, и армия, оторвавшись от пехоты, за рекой вышла на оперативный простор.
   Противник на этом участке не успел даже запять подготовленную на западном берегу реки оборону. Армия стремительно шла к Берлину, но не с востока, где находились мощные оборонительные сооружения, а с юга. Города и городки танкисты брали с налета. Чины фашистской администрации не успевали прятаться - они совершенно не предполагали, что русские появятся столь внезапно. Сопротивление, да и то почти незначительное, оказывали только гарнизоны небольших городов. Рыбалко начал тревожиться: ему казалось, что где-то враг готовит контрудар, для которого стянул все наличные силы.
   В районе города Цоссен, где всю войну располагалась ставка верховного командования, армия задержалась на два дня, преодолевая заграждения внешнего кольца обороны фашистской столицы. Теперь у генерала Рыбалко камень с души свалился: он понял, что никакого контрудара врага не последует - просто-напросто немецкое командование в растерянности, оно оказалось слепым в своих оценках оперативных возможностей наших танковых соединений.
   Пленные генералы делали заявления, что с юга русские танки они не ждали и оборона этой окраины Берлина занята была частями только после падения Цоссена. Пленные офицеры и солдаты либо были подавлены и деморализованы, либо повторяли геббельсовский лозунг: немцы-де тоже были под Москвою, да русские удержали столицу, значит и немцы сумеют отстоять свой Берлин...
   В тылу и на флангах армии оставались в "блуждающих котлах" вражеские дивизии, обреченные на истребление вторыми эшелонами войск фронта. 23 апреля танкисты Рыбалко ворвались в фашистскую столицу в районе предместья Тельтов. На следующий день на КП Третьей гвардейской танковой армии приехал маршал Конев. С высоты многоэтажного дома расстилалась дальняя перспектива огромного города, Рыбалко узнавал Грюневальд, Ботанический сад, Вильгельмштрассе. План, висевший еще с лета минувшего года на КП армии, помогал теперь ориентироваться в гигантском городе, простиравшемся сейчас у ног советских военачальников.
   А внизу, вблизи дома, на котором они находились, войска форсировали Тельтов-канал. Огрызались фаустники и автоматчики врага. По огневым точкам в упор били танки и самоходки, орудия прямой наводки. Автоматчики, стрелки, снайперы из Двадцать восьмой армии генерала А. А. Лучинского шли впереди танков, расстреливая фаустников, а танки прикрывали пехоту огнем своих пушек и пулеметов.
   Вражеская столица агонизировала. Окруженный гарнизон еще сопротивлялся, еще дрались, пробиваясь к западной окраине города, рыбалковцы, но исход сражения уже был предрешен. В очищенных от фашистских вояк кварталах появлялись, сначала робко, потом все смелее, жители. Они очень ждали конца боев и теперь радовались, что все ужасы штурма позади, что свершилось неизбежное и они остались живы и невредимы. На глазах Рыбалко и Мельникова какую-то старуху женщины вытаскивали из подвала. Едва выбравшись, она оглянулась вокруг и вдруг закричала резким пронзительным голосом. Павел Семенович понимал по-немецки. Она удивлялась тому, что русские не убивают, не грабят, а спешат по делам, кормят немецких детей и женщин у кухонь и вообще похожи на людей. И старуха выкрикивала на всю улицу свое пронзительное, недоумевающее: "Варум, варум?" ("Почему?")
   В самый канун падения Берлина доложили Павлу Семеновичу: погиб капитан Юрий Новиков, заместитель командира самоходного артиллерийского полка, старший сын комкора-7 генерала Новикова. Тело командира кто-то вытащил из горящей машины и принес на КП корпуса. Генерал командовал боем, а возле него лежал убитый сын. Командующий поехал к Василию Васильевичу. Они надолго уединились, два осиротевших на этой долгой и тяжелой войне отца, погоревали о своих мальчиках, не доживших до победы...
   6 мая по приказу командующего фронтом ударная группировка, в которую вошла и Третья гвардейская танковая армия, начала наступление на Прагу, чтобы оказать помощь восставшей накануне столице братской Чехословакии. Марш-маневр танкистов, мотострелков, артиллеристов, конников через горы был стремительным, безостановочным. На переломе от ночи к утру 9 мая танковые и мотострелковые бригады армии Рыбалко вошли в Прагу, восторженно приветствуемые ее жителями. И в тот же день, 9 мая, Москва салютовала великой победе. Война была еще вчера, сегодня уже начался на земле мир.
   В 1946 году маршал бронетанковых войск Павел Семенович Рыбалко был выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Он приехал к своим избирателям - артиллеристам дивизии прорыва, рядом с которыми его танкисты дрались на Букрине, у Колтова, на Сандомирском плацдарме, в Германии.
   Маршала встретили долгими громовыми аплодисментами. Он стал на трибуну и, улыбаясь, проговорил:
   - Вот теперь видите, какой я маленький и некрасивый. Что же вы мне хлопаете?..
   По какое им всем было дело до его внешности?! Они знали его по войне самому тяжкому и самому верному испытанию, в котором проверяются лучшие стороны человеческой души, - знали и уважали боевого генерала Рыбалко, "Громова", его танкистов, бесстрашных, надежных, неунывающих, гордых своей принадлежностью к славной Третьей гвардейской танковой армии.
   Полагалось кандидату в депутаты рассказать автобиографию. И маршал Рыбалко принялся говорить о себе. Он 1894 года рождения. Уроженец села Романовка Сумской области, украинец, из рабочих. Член ВКП(б) с девятнадцатого года. Окончил трехклассную приходскую школу - среднего образования, стало быть, у него нет, но есть высшее военное. Воевал рядовым солдатом с пятнадцатого года под Перемышлем на австрийском фронте, а в семнадцатом ушел добровольцем в Красную гвардию и с тех пор служит в армии. Был комиссаром и командиром роты, батальона, эскадрона, полка. Дрался с Петлюрой, с немцами, гайдамаками, белополяками, с Врангелем, Махно, кулацкими бандами. Был и партизаном, служил у Буденного в Первой Конной. В Великую Отечественную ровно три года провоевал в Третьей танковой армии. Женат, имел сына, который тоже был танкистом и пропал без вести в сорок втором. За границей приходилось бывать: в Монголии и Китае - командиром кавалерийского эскадрона и военным советником, в Польше - военным атташе, и в Германии, как известно, находился в сорок пятом, во время Великой Отечественной войны. Имеет правительственные награды. Первую из них - орден боевого Красного Знамени - получил за гражданскую войну. Полководческими орденами награждался во время Великой Отечественной войны - тремя орденами Суворова 1-й степени, орденами Кутузова и Богдана Хмельницкого 1-х степеней. Звание Героя Советского Союза получил за бои на Днепре, а второй Золотой Звезды удостоился за взятие Берлина.