Неизвестен Автор. Сказание о Ёсицунэ

   Был при настоятеле ученик по имени Идзумибо, монах прехитроумнейший. Он и шепнул настоятелю:
   - Женщины обыкновенно играют на биве и на кото. Странно получается: мы заподозрили, что мальчишка является женщиной, и нам тут же заявляют, будто он искусник на флейте! А изъявите-ка желание послушать его игру!
   "Верно!" - подумал настоятель и сказал:
   - Аварэ, ежели так, тогда пусть он доставит нам удовольствие и сыграет. Будет о чем потом вспомнить.
   Бэнкэй, у которого потемнело в глазах, произнес в ответ:
   - Ничего не может быть легче. Делать, однако, было нечего.
   - Поспешу сказать мальчику,- пробормотал он и удалился.
   Вбежав в западную галерею, он сказал господину и его супруге:
   - Ну и в историю мы попали! Я наговорил им всякого вздора, и теперь госпоже предложено сыграть им на флейте! Что нам делать?
   Судья Есицунэ произнес:
   - Раз так случилось, пусть предстанет перед ними хотя бы и без флейты.
   - Горе мне! - воскликнула госпожа и упала ничком, заливаясь слезами.
   Между тем монахи усердно орали снаружи:
   - Скорее, мальчик! Скоро ты там? И Бэнкэй отвечал им:
   - Сейчас, погодите!
   Между тем Идзумибо шепнул настоятелю.
   - Что ни говорите, а ведь храм Хагуро - один из самых почитаемых в нашей стране. Позор нам будет, ежели пойдет слава, будто мы заманили к себе в Хэйсэндзи их знаменитого ученика и заставили его валять дурака перед всей нашей братией. Лучше будет, если вы пригласите его в свою келью в гости, а там в подходящее время попросите поиграть.
   - Поистине, так будет лучше,- сказал настоятель и проследовал в свои покои.
   При покоях настоятеля состоял его мальчик по имени Мидао. Наряженный, подобный дивному цветку, расположился он на своем месте. Когда все было подготовлено, настоятель взошел и распорядился:
   - Просите!
   И вошла, словно бы блуждая во мраке, госпожа кита-но ката. Была она прекрасна в кафтане из тонкого узорчатого шёлка, с изящной прической, на поясе меч с рукоятью красного дерева и веер, сверкающий позолотой. В руке она держала флейту. Из десяти, кто её сопровождал, Канэфуса, Катаока, Исэ Сабуро и Судья Есицунэ держались возле неё. На всякий случай, чтобы никто чужой к ней не прикоснулся.
   Войдя в озаренную светильниками залу, госпожа раскрыла веер, оправила одежды и села. До сих пор все шло без сучка без задоринки. Бэнкэй с облегчением перевел дух. Ежели, паче чаяния, случится дурное, они успеют свернуть шею пятерым, а то и десятерым монахам, затоптать насмерть целую кучу этих бездельников и проткнуть настоятеля. Так подумав, он уселся напротив настоятеля коленями в колени.
   И сказал Бэнкэй:
   - Этот мальчик - первый в Японии мастер игры на флейте. Если хотите знать, он так возлюбил свою флейту, что даже слегка запустил науки. Поэтому, когда в восьмом месяце прошлого года мы выступили из Хагуро, был с него взят торжественный обет, что на всем пути туда и обратно он на флейте играть не будет. Весьма сожалею. Аварэ, извольте уволить его от игры. Впрочем, прикажите играть вместо мальчика вон тому маленькому ямабуси. А то у нас в Хагуро с обетами очень строго, и мальчик непременно понесет суровое наказание, иначе он с удовольствием бы сыграл.
   На это настоятель сказал:
   - Поистине, как в Японии надлежит родителю печься о сыне, так наставнику надлежит заботиться об ученике.
   Нельзя допускать нарушения обетов. Пусть играют вместо него.
   Бэнкэй,возликовав, произнес:
   - Эй, Яматобо! Выходи живее и играй вместо мальчика!
   Судья Ёсицунэ выступил из тени алтаря, скромно уселся и стал готовиться к игре. Монахи принесли музыкальные инструменты. Перед госпожой положили кото в парчовом футляре, биву вручили отроку по имени Рэнъити, а флейту положили к ногам отрока Мидао.
   Музыка едва началась, а уж восхищению слушателей не было предела. Воины изумлялись этой милости богов и будд, явленной им вместо смертельного боя. Монахи же, особенно молодые, только перешептывались:
   - О, какая флейта! Мы почитали за несравненных нашего Рэнъити и нашего Мидао, но разве сравнить их с этим юношей? Да при нем о них и говорить немыслимо!
   На рассвете музыка окончилась, и они вернулись в обитель Каннон. От настоятеля им прислали всевозможные яства и бутылки с вином. Все они страшно устали от волнений и наперебой закричали:
   - Вот славно, давайте выпьем! Бэнкэй возмутился:
   - Прекратите глупую болтовню! - заорал он.- Рады вволю упиться вином, а забыли, что оно развязывает языки! Сперва будете говорить: "Поднесите мальчику!", да "Примите чарочку, старший!", да "Эй, Кё-но кими!", а потом заноете: "До каких же пор?" - и пойдет у вас:
   "Поднесите госпоже!", да "Эй, Катаока, эй, Исэ Сабуро!", да еще "Наливай, Бэнкэй, выпьем!"-словно фазаны на горящем поле, что прячут голову, выставив хвост! Никакого вина, пока мы в пути!
   Тогда отослали они вино обратно в Главный Зал и торопливо поели, а там настал час Тигра, и остаток ночи провели они в чтении "Лотосовой сутры".
   Словно ускользнув из челюстей крокодила, тихонько покинули они храм Хэйсэндзи, доставшийся им столь трудно. По пути помолились в храме Сугауномия, миновали Канадзу и вдруг повстречались с караваном лошадей, навьюченных китайскими сундуками, в сопровождении пяти десятков всадников, прекрасно наряженных.
   - Кто такие? - спросили они.
   - Иноуэ Саэмоп из провинции Kara следует к заставе в горах Арати,- был ответ.
   Услышав это, Судья Ёсицунэ сказал себе: "Все-таки попались". Он взялся за рукоять меча, надвинул поглубже на лоб соломенную шляпу и решительно двинулся вперед. Но тут, как назло, подул ветер и задрал шляпу. Иноуэ взглянул ему в лицо, спрыгнул с коня и низко поклонился.
   - Никак не ожидал,- проговорил он.- Сожалею и скорблю, что повстречал вас в пути. Поместье мое Иноуэ слишком далеко отсюда, и принять вас у себя не могу. Остается мне лишь приветствовать вас как ямабуси. Идите же с миром.
   Он отвел коня с дороги и оставался на ногах, глядя вслед Ёсицунэ, пока тот не скрылся из виду. Только тогда он снова сел в седло. А Судья Ёсицунэ, преисполненный глубокого чувства, то и дело оглядывался назад и долгое время спустя сказал Бэнкэю:
   - Да сохранят боги в битвах семь поколений потомков его!
   Иноуэ же, прибыв в место, именуемое Хосороки, обратился к родичам и молодым воинам с такими словами:
   - Как полагаете, кто были те ямабуси, что повстречались нам нынче? Это был Судья Ёсицунэ, младший брат Камакурского Правителя, тот самый, которого ловят по всей стране. В иные времена вся провинция денно и нощно была бы на ногах, готовясь приветствовать его, а ныне идет он крадучись и неприметно. Если бы я, поддавшись жадности, задержал его, мне бы досталась награда. Но ведь и мой род не будет процветать тысячи лет! Так со скорбною жалостью подумав, я без душевного смятения его пропустил.
   В тот день Судья Ёсицунэ заночевал в Синохаре. Утром они увидели место, где Тэдзука Мицумори убил в схватке Сайто Санэмори из Нагаи, поскорбели душою и двинулись дальше. Полюбовались Атакаским бродом и соснами Нэагари, провели ночь перед Одиннадцатиликой Каннон в храме Ивамото, совершили паломничество на священную гору Хакусан и исполнили пляску микагура в честь божества, а затем достигли места под названием Тогаси, что в провинции Kara.
   Владетель этого места Тогаси-но скэ был весьма известный богач. Ходил слух, что он втайне подстерегает Судью Ёсицунэ, хотя приказа от Камакурского Правителя не получал. И сказал Бэнкэй:
   - Господин, благоволите идти в Миянокоси, а я загляну к этому Тогаси, погляжу, что и как, и потом вас нагоню.
   - Мы идем без помех, а тебе вздумалось задержаться,- произнес Ёсицунэ.- В чем дело?
   - Полагаю, задержаться полезно,- сказал Бэнкэй.- Плохо нам будет, если погонится за нами большая сила.
   С этими словами он взвалил на плечо переносный алтарь он и ушел.
   В усадьбе Тогаси праздновали по случаю начала третьего месяца. Одни играли в ножной мяч, другие забавлялись стрельбой из лука, третьи смотрели петушиные бои, слагали ранга, пили вино. Бэнкэй вступил в ворота, прошел мимо веранды караульного помещения и заглянул в дом. Там играла музыка, угощались и пили вино. Бэнкэй проорал сиплым голосом:
   - Подайте на пропитание странствующему монаху! Орал он громко, и музыканты сбились. Выскочил какой-то самурай и сказал сердито:
   - Явился не ко времени, пошел вон отсюда!
   - Ежели хозяину не ко времени, подай сюда кого-нибудь вместо него! рявкнул Бэнкэй и надвинулся.
   Выбежали человек пять-шесть слуг и "разноцветных" и закричали наперебой:
   - Убирайся вон!
   Бэнкэй и ухом не поведя шёл прямо на них.
   - Да он буянить вздумал! - вскричали слуги.- Хватай его, выкинем отсюда!
   Они схватили его за руки и принялись тянуть и толкать, но ничего у них не получилось.
   - Раз так, в толчки его!
   Набежала целая толпа, и тут Бэнкэй принялся разить кулаками направо и налево. С одних полетели шапки эбоси, другие, схватившись за макушки, побежали прочь. Раздались крики:
   - На помощь! Здесь нищий монах буянит! Тогда в дверях появился сам Тогаси-но скэ в просторных "большеротых" хакама и в шапке татээбоси, с мечом у пояса. Увидев его, Бэнкэй сразу понял, что это хозяин, вспрыгнул на веранду и сказал:
   - Полюбуйтесь, господин, как буйствует ваша челядь! Тогаси-но скэ спросил:
   - Кто ты такой, ямабуси?
   - Собираю на Великий Восточный храм Тодайдзи.
   - Почему один?
   - Нас много, но остальные ушли вперед в Миянокоси. Я же зашел за подаянием к вам. Мой дядя по имени
   Пресветлый Мимасака идет за подаянием в провинцию Сагами по Токайдоской дороге. Преподобный Кадзуса идет в провинцию Синано по Тосэндоской дороге. Я же забрел сюда. Что подадите?
   Было ему подано пятьдесят свертков отменного шелка, а от хозяйки пожалованы были белые хакама, косодэ и зеркало. Кроме того, дарили еще посильно хозяйские дети и молодые воины, а всего в список дарителей занесено было сто пятьдесят шесть человек!
   Бэнкэй сказал:
   - Подаяния с благодарностью принимаются, однако я заберу их на пути в столицу в середине будущего месяца.
   С тем, отдав дары на хранение, он покинул усадьбу Тогаси. Был ему дан конь и провожатые до Миянокоси.
   Бэнкэй поискал там Судью Ёсицунэ, не нашел и отправился дальше, к переправе через реку Оногава, где они и встретились.
   - Почему замешкался? - спросил Ёсицунэ.
   - Так уж получилось,- ответствовал Бэнкэй.- Сначала меня всячески ублажали, потом посадили на коня и проводили.
   - Вот это повезло! - говорили все, радуясь, что он цел и невредим.
   КАК НА ПЕРЕПРАВЕ НЕЙ БЭНКЭЙ ПОКОЛОТИЛ СУДЬЮ ЁСИЦУНЭ
   Затем они прошли через перевал Курикара, прочли поминальные молитвы на месте разгрома войска Тайра и собрались было на переправе Ней взойти на паром, как вдруг паромщик Гон-но ками сказал им грубо:
   - А ну, ямабуси, постойте! У меня есть приказ: без доклада в присутствие не переправлять ямабуси числом более пяти или даже трех. А вас здесь шестнадцать человек, и, не доложившись, я вас не повезу!
   Бэнкэй злобно уставился на него, затем произнес:
   - Да неужели здесь, на Хокурокудоской дороге, не найдется никого, кто бы знал в лицо Преподобного Сануки из храма Хагуро?
   Один из людей на пароме внимательно поглядел на Бэнкэя и сказал:
   - Доподлинно, доподлинно, я вас помню. Ведь вы тот самый монах, что в позапрошлом году велел мне десять дней читать десять свитков из "Лотоеовей сутры" трижды в день.
   Бэнкэй, воспрянув духом, его похвалил:
   - У тебя отменная память. Ты молодец.
   - Чего суешься, когда тебя не спрашивают? - взъярился паромщик Гон-но ками.- А коль признал его в лицо, то сам и перевози!
   - Погоди,- сказал Бэнкэй.- Если ты считаешь, что здесь Судья Ёсицунэ, так прямо укажи на него пальцем!
   - Да вон тот монах, он и есть Судья Ёсицунэ! - крикнул, показывая, паромщик. И сказал Бэнкэй:
   - Этот монашек пристал к нам на горе Хакусан. Из-за его молодости нас всех все время подозревают. Ну, теперь довольно. Возвращайся-ка ты назад на гору Хакусан!
   С этими словами он оттащил Ёсицунэ от парома и принялся по чем попало избивать его веером.
   - Нет на свете столь жестоких людей, как эти хагуроские ямабуси! произнес паромщик.- Ну, разве можно так безжалостно лупить человека за то лишь, что он не Судья Ёсицунэ? Получается, словно это я сам его быо. Вчуже жалко.
   Он подтянул паром к берегу и сказал:
   - Ладно уж, всходите.
   Ёсицунэ был усажен рядом с кормчим.
   - Но сперва уплати за перевоз,- сказал паромщик Бэнкэю.
   - С каких это пор ямабуси должны платить на заставах и переправах? изумился тот.
   - Обыкновенно я не беру с ямабуси. Только с таких зловредных монахов, как ты.
   - Ты с нами полегче! - пригрозил Бэнкэй.- В нынешнем и будущем году людям из ваших краев не миновать ходить к нам в провинцию Дэва. А владетель земель, где переправа Саката, знаешь ли кто? Отец вот этого мальчика, господин Саката Дзиро! Он вам не забудет сегодняшнее!
   Он еще много чего наговорил паромщику, и в конце концов их перевезли.
   Так достигли они переправы у храма Рокудо, и там Бэнкэй уцепился за рукав Ёсицунэ и сказал:
   - До каких же пор, вступаясь за господина, вынужден буду я его избивать? Небо покарает меня за это страшной карой! Внемли мне, бодхисатва Хатиман, даруй мне прощенье твое!
   И с этими словами бесстрашный Бэнкэй разразился слезами. Все остальные тоже пролили слезы.
   Ночь провели они в храме Рокудо, а затем через переправу Ивасэ и Миядзаки достигли мыса Ивато. Остановились передохнуть в рыбацкой хижине. Госпожа кита-но ката, увидев, как возвращаются по домам сборщицы морских трав, произнесла такие стихи:
   Ночь за ночью Волна набегала, Где ноги мои ступали, Но впервые Нырялыциц я увидала.
   Бэнкэю это не понравилось, и он возразил:
   Ночь за ночью Морские волны Набегали на берег, Но впервые Увидел я свет надежды.
   Покинувши мыс Ивато, они вступили в провинцию Этиго и, войдя в Наоэ-но цу, отправились помолиться Каннон в храм Ханадзоно. Храм этот был воздвигнут в честь победы над Абэ Садато, причем на благодарственные молитвы было пожертвовано тридцать полных доспехов.
   о том,
   КАК В НАОЭ-НО ЦУ ОБЫСКИВАЛИ АЛТАРИ
   Пока они возносили моления в этом храме, нагрянули туда две, а то и все три сотни человек придурковатых мужиков во главе со старостой деревни. Бэнкэй выскочил им навстречу и спросил:
   - Вы что, обознались?
   - Мы за Судьей Ёсицунэ,- ответили ему.
   - Экое неразумие,- сказал Бэнкэй.- Мы - ямабуси, возвращаемся из Кумано к себе в храм Хагуро. В этих вот алтарях у нас тридцать три изображения Каннон, несем их от столицы. В будущем поместим их в святилище нашего храма. А вы все нечисты, и если подойдете к ним близко, то их оскверните. Если есть у вас что спросить, выйдем наружу и поговорим. И смотрите,- пригрозил он,- оскверненные изображения Каннон не примет!
   Ему ответили:
   - Судья Ёсицунэ одурачил власти во всех провинциях, это нам известно. Наш начальник вызван к Камакурскому
   Правителю, но это ничего, мы и без него маху не дадим. Ну-ка, дайте нам один из алтарей, поглядим, что там внутри!
   - Ладно,- сказал Бэнкэй.- Только помните, что это святыня. Тому, кто от века не знал очищенья, опасно накладывать на неё руки. А впрочем, он ведает, что творит. Давайте глядите, ищите.
   С этими словами он поставил перед ними один из алтарей.
   Алтарь раскрыли, в нем оказались гребни и зеркала.
   - Это что же - принадлежит ямабуси? - ехидно вопросил староста.
   - С нами ученик,- ответил Бэнкэй.- Разве можно ему обойтись без этого?
   Староста извлек из алтаря женский пояс какэоби.
   - А это что? - спросил он.
   - Моя тетка - жрица божественного покровителя храма Хагуро,- ответил Бэнкэй.- Она попросила меня купить это, вот я и тащу домой, чтобы её порадовать.
   - Понятное дело,- сказал староста.- А теперь подай еще один алтарь.
   В нем были шлемы и доспехи. Староста попытался открыть его, но в ночной темноте крышка ему не давалась. Бэнкэй заметил:
   - Как раз в этом алтаре изображение божества. Если прикоснешься нечистыми руками, то пропадешь.
   - Ежели там и воистину священные предметы,- сказал староста,- можно в этом удостовериться, не открывая.
   Он ухватился за лямки алтаря и потряс, и доспехи в нем загремели. Тотчас все трусливо отпрянули.
   - Возьмите обратно,- проговорил староста.
   - Нет уж,- возразил Бэнкэй.- Вы осквернили святыню, и я этот алтарь теперь нипочем не возьму. Сперва надлежит его очистить.
   Плохо дело, подумали все и кинулись кто куда. Остался один лишь староста. "Отменно",- подумал Бэнкэй и сказал:
   - Очищай алтарь. Староста безмолвствовал.
   - Слушай,- сказал тогда Бэнкэй.- Деваться теперь тебе некуда, тащи священные изображения в дом твоего начальника. Мы сейчас уйдем к себе в храм Хагуро, а потом вернемся. Соберешь народ и устроишь нам встречу.
   - Сколько вам нужно за очищение? - взмолился староста.
   Бэнкэй ответил:
   - Цена за очищение неисчислима, и, поскольку все случилось по твоей вине, мне тебя жаль. Впрочем, ты можешь внести пожертвование. Три коку и три то белого риса. Сто танов белой ткани. И семь одномастных коней.
   И староста, исполняя обычай, все это дал, отчаянно трясясь. Бэнкэй, принимая дары, утешил его:
   - Теперь я помолюсь, дабы гнев Каннон минул тебя. Встав лицом к алтарю, в котором заключались доспехи, он пробормотал бессмыслицу и добавил:
   - Онкоро-онкоро-хоти совака, Ханнясингё. Затем он подвигал алтарь и сообщил старосте:
   - Я все свершил по правилам ямабуси. Оставляю тебе это добро на молитвословия. Алтарь отошлешь в храм Хагуро.
   На рассвете они отбыли из храма. В бухте обнаружилось судно с готовой оснасткой и без хозяина. Они в него погрузились и отчалили. Дуло со стороны Ёруямы, ветер был попутный. Катаока сказал:
   - Ветер хорош, а как ослабеет, наляжем на весла. И тут же ветер задул со стороны горы Хакусан и погнал судно назад к мысу Судзу, что в провинции Ното. Все приуныли, подсунули под ножки алтарей бумажки
   с молитвословиями и воззвали:
   - Наму, внемли нам, бодхисатва Хатиман! Избавь нас от беды, дай нам снова ступить на берег, а там поступай с нами как тебе заблагорассудится!
   А Есицунэ извлек из своего алтаря меч в изукрашенных серебром ножнах и, воскликнувши: "Драконам, Владыкам Воды!" - бросил в море. Само собою, ветер переменился, задул от горы Юсуруги и погнал судно на восток, и по прошествии времени они пристали к берегам провинции Этиго в месте, именуемом Тэрадомари.
   Господа и слуги обрадовались, сошли с корабля и двинулись дальше. Они прошли Сакурамати и Кугами, затем преодолели трудные места под названием Камбара и Сэнами и приблизились к заставе Нэдзу. Известно было, что на этой заставе проверяют весьма жестоко.
   - Что будем делать? - спросил Есицунэ. Бэнкэй ответил:
   - Станете вы, господин, ямабуси-носилыциком. С этими словами он взвалил на Есицунэ два алтаря и погнал вперед, нещадно колотя посохом и приговаривая:
   - Шагай веселей, монах!
   Стража спросила:
   - Что он сделал, что ты с ним так обращаешься?
   - Мы - ямабуси из Кумано,- ответил Бэнкэй,- а этот вот ямабуси убил наследственного моего слугу. Милостью богов и будд я его изловил, и надлежит теперь мне обращаться с ним по-всякому и жестоко.
   И он снова принялся усердно уязвлять Есицунэ своим посохом.
   - Экий бессчастный ямабуси, ты бы его простил,- сказала стража, распахнула ворота и, делать нечего, пропустила их.
   Так они без задержки вступили в провинцию Дэва, в пределах края Осю. Как положено, вознесли благодарственные молитвы Целителю Мисэну и остановились передохнуть на два или три дня. Между тем начальником этого уезда был некто по имени Тагава Дзиро Масафуса. Родил он тринадцать детей, но лишь один остался в живых. Да и этот ребенок болел и пребывал между жизнью и смертью. Поскольку храм Хагуро был близко, ходили оттуда заклинатели-гэндзя, прилагали все силы и усердно молились, но втуне. Услыхав, что прибыли куманоские ямабуси, Тагава сказал домочадцам:
   - Кумано-гонгэн славится многими чудесами. Позовем этих ямабуси, пусть помолятся и сотворят заклинания.
   - Я схожу за ними,- вызвался челядинец по имени Сайто, отправился в храм Целителя Мисэна и поведал им обо всем.
   - Тотчас же явимся,- был ответ.
   - Однако же,- произнес Судья Есицунэ,- ведь здесь уже владения Хидэхиры, и этот Тагава, конечно, его вассал. Когда-нибудь позже мы непременно встретимся с ним. Как быть?
   - Ничего тут такого,- успокоили его.- Встретимся и вместе посмеемся, только и всего.
   И они отправились.
   Без всякого смущения взошли они к Тагаве Дзиро:
   Судья Есицунэ и с ним Хитатибо, Бэнкэй, Катаока и Канэфуса. Их сразу же приняли. Вывели к ним хворающего ребенка в сопровождении кормилицы. В помощники-ёримаси дали им мальчика лет двенадцати. Бэнкэй выступил как гэндзя, являющий свою чудотворную силу, и едва люди вознесли моления, как все, одолеваемые мстительной обидой злых духов и духов смерти, вдруг заговорили ясно и быстро. Было обещано исполнить желания духов, и тогда они исчезли, и маленький больной исцелился сразу же, а ямабуси сделали вид, будто так оно и должно было быть. И все преисполнились еще более глубокой веры и прониклись почтением к ямабуси и в одночасье признали величие Кумано-Гонгэна.
   В благодарность получил Бэнкэй гнедого коня под седлом с серебряной оковкой и сто рё золотым песком, остальные же ямабуси получили по косодэ и по десять наборов орлиных перьев для стрел.
   - Спасибо за щедрые пожалованья, заберем на обратном пути,- сказали они и с тем отбыли.
   Поклонились со стороны храму Хагуро, и хотя Есицунэ хотелось затвориться там для ночного моления, но госпоже кита-но кате наступал срок рожать, и в страхе за нее он не пошел туда, а послал вместо себя Бэнкэя.
   РОДЫ В ГОРАХ КАМЭВАРИ
   Повидавши гору Сэнака, бухту Сиогама, острова Мацусима и сосны Анэгава, достигли они гор Камэвари, и тут наступили роды.
   Канэфуса был вне себя от тревоги. Они были уже в глухих горах. Что делать? Они сошли с тропы, расстелили под деревом шкуры и уложили на них роженицу. Госпожа мучилась жестоко, и жизнь её была в опасности. Есицунэ впал в отчаяние. Видя, как она корчится в судорогах, он только говорил: "Не умирай! Горько мне!" - и заливался слезами. Его верные самураи твердили: "В самых жестоких битвах не являл он такой слабости!" - и при этом утирали глаза рукавами.
   Прошло немного времени, и она простонала:
   - Пить хочу!
   Бэнкэй помчался под гору искать источник. Сколько ни слушал он, но звука бегущей воды не было слышно. И он жалостно бормотал себе под нос:
   - И без того на нас все несчастья, а тут еще воды не найти!
   Он спустился в ущелье и услыхал плеск горного потока, набрал воды и стал возвращаться, но тут пал густой туман, и он потерял дорогу. Тогда протрубил он в раковину, и раковиной откликнулись ему с вершины. Идя на трубный звук, вернулся он с водой, но Есицунэ произнес:
   - Она больше не дышит.
   Бэнкэй возложил её волосы к себе на колени, погладил и проговорил:
   - Говорил же я, что надо было оставить вас в столице, но господин по слабости сердца меня не послушал. Горе нам, постигло вас лихое злосчастье. Что ж, значит, такая судьба. И все же отпейте немного воды, я ведь долго искал её в тумане.
   С этими словами он омочил её губы каплей воды, и вдруг она вздохнула, дрожь пошла по её телу, и Бэнкэй сказал:
   - Экие вы слабые люди! Ну-ка, посторонитесь!
   Он приподнял госпожу, наложил руки на её живот и воззвал:
   - Внемли мне бодхисатва Хатиман! Даруй ей благополучно разрешиться от бремени и защити её.
   Так взмолился он с глубокой верою, и она тут же легко разродилась.
   Услыша плач младенца, Бэнкэй его принял и завернул в рукав своей рясы. Хоть и не знал он, как надлежит делать, но сумел обрезать пуповину и обмыть новорожденного. Дело было в горах Камэвари, что означает Черепашья Доля, а поскольку черепахи камэ живут десять тысяч лет, решили совокупить это слово с названием журавля цуру, живущего тысячу лет, и нарекли младенца именем Камэцуру.
   И сказал Ёсицунэ:
   - Коли со мной ничего не случится, жить ему и жить, но есть ли надежда на это? Может, лучше бросить его в этих горах на погибель?
   Но Бэнкэй, держа на руках младенца, произнес:
   - Госпожа кита-но ката полагается на единого лишь Ёсицунэ, и, ежели случится худое, полагаться ей будет не на кого. И вот тогда мы вместе с юным господином станем ей надежной защитой. Да будет карма его подобна карме дяди его, Камакурского Правителя! Да будет силой он в меня, хоть я и не так силен! Да продлится жизнь его на тысячу и на десять тысяч лет!
   Затем он обратился к младенцу:
   - Отсюда до Хираидзуми еще далеко. Ты уж не капризничай и не ругай своего Бэнкэя, если мы встретим кого-нибудь на пути.
   И он завернул дитятю в свою безрукавку катагину и уложил в свой алтарь. И удивительно! Дитя за всю дорогу ни разу не пискнуло!
   От Сэконо они прошли до места под названием Курихара, и оттуда Ёсицунэ послал Камэи и Бэнкэя сообщить Хидэхире о своем прибытии.
   O том, КАК СУДЬЯ ЁСИЦУНЭ ПРИБЫЛ В ХИРАИДЗУМИ
   Хидэхира был поражен.
   - До меня доходили слухи,- сказал он,- что господин двинулся по Хокурокудоской дороге, и пусть бы Этиго или Эттю, но ведь Дэва - это уже мое владенье, так почему же господин не дал мне знать, чтобы я мог отрядить ему провожатых? Сейчас же пошлю ему встречу!
   И он отправил сто пятьдесят всадников во главе со старшим сыном и наследником своим Ясухирой. Для госпожи был послан паланкин.