Неизвестен Автор. Сказание о Ёсицунэ

   А он продолжал:
   - Дайте же мне пристанище лишь на одну эту ночь. Кто я? Лишь тот постигнет меня, кто постиг и запах, и цвет.
   С этими словами он спокойно прошел в помещение для стражи. Озадаченная дама вернулась во внутренние покои и спросила старших:
   - Что же теперь делать?
   - Даже те, кто однажды напились из одного ручья, связаны были в прежних рождениях,- ответили ей старшие.- Ничего страшного не случилось. Только не подобает ему оставаться в помещении для стражи. Пригласи в дом и помести в малой комнате.
   Ему принесли разные сласти и поднесли сакэ, но он и не взглянул на угощение. Удаляясь в свои покои, дама ему сказала:
   - Хозяин дома сего превосходит злонравием всех на свете. Ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза. Потушите светильник, наплотно задвиньте двери и ложитесь почивать, но как только заголосят петухи, сейчас же уходите своею дорогой.
   Ёсицунэ обещал, а про себя подумал: "Каков же супруг у этой дамы, что она его так страшится? Мисасаги, я думаю, пострашнее, а усадьбу ему я спалил и пеплом развеял. Ладно, тем лучше, добрая дама оказала мне гостеприимство, и если только этот её супруг, возвратившись, напустится на неё. то для чего же у меня меч? Как раз на такой вот случай!" Он обнажил меч, сунул его под мышку и стал ждать, прикрыв лицо рукавом и притворившись спящим. И дверь он не задвинул, хоть ему было сказано, а оставил распахнутой... и светильник не погасил, хоть ему было сказано, а, напротив, вытянул повыше фитиль; и чем глуше становилась ночь, тем несносней казалось его ожидание.
   Только в час Крысы вернулся хозяин. Ёсицунэ видел, как он толчком распахнул калитку из кипарисовых досок и направился к дому. Было ему всего лет двадцать пять, поверх одежды с узором в виде опавших тростниковых листьев облегал его желто-зеленый шнурованный панцирь в мелкую пластину, имел он у пояса меч и опирался на огромное копье с изогнутым лезвием. И шли за ним несколько столь же грозных молодцов; один сжимал в руках секиру с вырезом в виде кабаньего глаза, другой - боевой серп с выжженным по лезвию узором, этот алебарду с лезвием в форме листа камыша, а тот боевое коромысло или булаву с шипами. "Внушительное зрелище,- подумал Ёсицунэ, их разглядывая.- Выступают, подобно Четверым Небесным Царям. Не удивительно, что женщина так страшится. А этот молодчик, видно, не обделен отвагой!"
   Сбросив обувь и войдя в дом, хозяин узрел в малой комнате незнакомца. Глаза его широко раскрылись, некоторое время он стоял как вкопанный, уставясь на Ёсицунэ подозрительным взглядом. А тот быстро привстал, взялся за меч, спрятал его под колено и произнес:
   - Поди-ка сюда!
   "Здесь дело нечисто",- решил хозяин. Не ответив, он с шумом задвинул двери и быстрым шагом прошел в опочивальню супруги. "Сейчас он на неё напустится",подумал Ёсицунэ и, прижав ухо к стене, стал слушать.
   - Эй, жена, жена! - затормошил хозяин спящую супругу.
   Некоторое время была тишина. Затем дама, видимо, пробудилась и отозвалась сонным голосом:
   - Что такое?
   - Кто это спит в малой комнате?
   - Не знаю. И он нас не знает.
   - Как же ты впустила в дом человека, которого не знаешь и который не знает нас? - злобно сказал хозяин, и Ёсицунэ подумал: "Вот оно, начинается".
   Дама ответила:
   - Я не знаю его, и он нас не знает - это так. И хотя он жаловался, что уже темнеет, а путь ему предстоит долгий, все же я поначалу отказала ему, ибо не знала, что скажете вы, если мы впустим его без вашего дозволения. Он сказал, что лишь тот постигнет его, кто постиг и запах, и цвет. Я смутилась и дала ему ночлег в нашем доме. Как бы там ни было, он здесь всего на одну ночь, и ничего худого не случится.
   Хозяин кивнул и спорить не стал, а сказал только:
   - Эх, милая моя. И видом ты неказиста, как та самая длиннохвостая сова из Сига, и нравом настоящая деревенщина с Дикого Востока. Услыхала о тех, кому ведомы и цвета, и ароматы, и тут же размякла, впустила в дом незнакомца. Ладно, так и быть, худа от этого ждать не приходится, пусть себе ночует.
   Ёсицунэ подумал: "Сколь своевременно явили ему свою милость боги и будды! Если бы он учинил брань, получилась бы у нас большая драка". А хозяин продолжал:
   - Как ни посмотри, а господин этот не из заурядных людей. И сдается мне, что дня три или самое большое неделю назад он попал в какую-то переделку. А впрочем, таким отверженным, как я и он, не привыкать к бедствиям и гонениям. Пойду-ка и поднесу ему вина.
   Он тут же приказал подать всевозможные сласти, послал служанку с бутылками и, явившись вслед за супругой в малую комнату, предложил гостю выпить. Когда же Ёсицунэ наотрез отказался, хозяин сказал так".
   - Пейте вино, прошу вас. Я вижу, вы чего-то опасаетесь. Конечно, мы по виду люди низкого звания, но, пока я жив, вас здесь будут охранять и защищать надежно.- И он воззвал: - Эй, кто там, ко мне!
   Вышли молодцы, подобные Четверым Небесным Царям.
   - Я принимаю бесценного гостя,- объявил им хозяин.- Ему угрожает опасность, а потому я приказываю никому нынче ночью не спать, всем хорошенько стоять на страже!
   - Будет исполнено,- ответили они и встали на страже, то пуская гудящие стрелы, то щелкая тетивами вхолостую.
   Сам же хозяин расположился в гостиной, раскрывши дощатые ставни и засветив два высоких светильника; снятый панцирь он положил рядом, натянул на лук тетиву и развязал пучок стрел, чтобы были наготове, а боевой меч и кинжал подсунул себе под колени; так всю ночь он не смыкал глаз, и стоило неподалеку завыть собаке или ветру зашелестеть в ветвях, как он подхватывался и ревел:
   - Кто идет? Гляди в оба! Гляди в оба! И Ёсицунэ думал: "Экий молодец, просто нет такого другого!"
   Когда рассвело, он собрался было в путь, но уступил уговорам хозяина и задержался. А затем получилось так, что он нечувствительно пробыл в этом доме два или три дня. Днем, когда они остались одни, хозяин обратился к нему с такими словами:
   - Скажите, кто вы и какое положение занимаете в столице? Я ведь там никого не знаю и, когда бы случилось, охотно бы вас навестил. Ныне же прошу день-другой погостить у меня. Потом, ежели путь вам через земли Тосэидо, я провожу вас за Усуи и Кэнаси, а ежели направляетесь вы в земли Токайдо, то провожу до заставы Ясигара.
   "Поскольку в столицу я не собираюсь,- подумал Ёсицунэ,- навещать меня там ему толку не будет. На вид человек этот не двоедушен. Пожалуй, откроюсь ему". Ион сказал:
   - Мой путь лежит в край Осю. Я - младший сын императорского конюшего левой стороны Ёситомо из Симоцукэ, погибшего в мятеже Хэйдзи. Звали меня Усивака, я обучался в храме Кураыа, а теперь вошел в возраст и зовусь Сама-но Куро Ёсицунэ. Я иду просить помощи у Хидэхнры из Осю. Теперь волею случая мы с тобой познакомились.
   Едва его выслушав, хозяин стремглав к нему устремился, схватил за рукав и заговорил, обливаясь слезами:
   - Стыд и горе мне! Ведь ежели не спросил бы я, то как узнал бы об этом? И ежели не открылись бы вы, мы бы, наверное, так друг друга и не распознали! Ведь вы - наследственный повелитель всего нашего рода! Вот я говорю, а вы недоумеваете: что я за человек? Родитель мой проживал прежде в провинции Исэ на берегу Футами. Звали его Исэ-но Канрай Есицура, и был он жрецом в Великих храмах Исэ. Раз он отправился на поклонение в столичный храм Киёмидзу - Чистой Влаги, и на обратном пути повстречался ему человек по имени Святой с Девятого проспекта. Этот человек не спешился перед ним для приветствия, и родитель его зарубил и выставил его голову па берегу реки Камо. За такую вину был он сослан в эти края в Нагасиму, что в провинции Кодзукэ. По прошествии времени, желая забыть родные места, он женился, да так и умер здесь непрощенным, оставив жену на седьмом месяце. Когда же я родился, эта женщина, моя мать, меня решила бросить, посчитавши, будто я бессчастный по грехам в прошлой моей жизни, из-за чего-де и лишился родителя еще в её утробе. Но мой дядя, один из её братьев, пожалел меня, взял к себе и вырастил, а едва исполнилось мне тринадцать, стал приуготовлять меня к обряду первой мужской прически. Тогда я спросил мою мать: "Что за человек был мой родитель?" Она же заплакала навзрыд и ответила не сразу. "Твой родитель,- сказала она,- происходит с берегов залива Футами в земле Исэ. К нам в Восточные земли его сослали, а звался он Исэ-но Канрай Ёсицура. У себя на родине он был взыскан высоким благоволением превосходительного конюшего левой стороны, но случилась нежданная беда, и он оказался в здешних краях. Здесь он и зачал тебя и через семь месяцев после этого скончался". Как родителя моего звали Исэ-но Канрай, так и я зовусь Исэ-но Сабуро. Как родителю моему имя было Есицура, так п мое имя Есимори.
   А между тем за эти годы мир покорился дому Тайра, почти все Минамото погибли, те же немногие, кто уцелел, были схвачены и рассеяны по разным краям. Об этом я был наслышан, но понятия не имел, где они теперь проживают, и никак не мог никого из них навестить. И вот наконец-то я вижу перед собой своего господина, о котором так тосковала душа моя. Потому ли так вышло, что связь между господином и вассалом длится три жизни, по верьте мне, это сам бодхисатва Хатиман предопределил нашу встречу!
   Так сказал хозяин, и после этого они уже откровенно беседовали о делах прошлого и о делах предстоящих.
   Хоть и поистине случайной была их встреча, но с тех пор хозяин дома верно служил Ёсицунэ. Ибо был он тот самый прославленный в веках Исэ Сабуро Ёсимори, кто без оглядки отправился с ним в край Осю; кто тенью следовал за ним, когда в четвертом году Дзисё - Унаследованного Правления - разразилась война между Минамото и Тайра; кто снова сопровождал его в край Осю, гонимого злобою Камакурского Правителя, и кто в конце концов пал, сраженный, у ног своего господина.
   Исэ Сабуро вошел в покои и обратился к супруге с такими словами:
   - Как ты полагаешь, кто наш гость? Это наследственный повелитель всего нашего рода! Ныне я отправляюсь сопровождать его в земли Осю. Ежели я не вернусь, ищи себе нового мужа, но меня никогда не забывай.
   Женщина только заплакала. Потом она проговорила, горестно вздыхая:
   - Я изнывала от тоски даже во время ваших обычных отлучек. Как же мне забыть ваш облик, если мы расстанемся навеки?
   Но что её слезы! Как и положено отважному воину, Исэ Сабуро решений своих не менял и тут же вместе с Ёсицунэ покинул дом.
   Проезжая по землям Симоцукэ, они мельком полюбовались храмом Муро-но Яспма и поклонились великому и пресветлому божеству храма Уцуномия. Они прошли заставу Сиракава - Белая Река, вышли к долине Юкигата - Цель Пути - и вступили на поля Адати. Здесь некогда Фудзивара Санэката прозвенел тетивою лука из священного бересклета, прославившего эти места, а затем вскинул лук на плечо и в глубокой печали сложил такие стихи:
   Крепок ли светлый лук
   Из бересклета Адати?
   Я слегка напряг тетиву,
   Лук за плечо закинул.
   Когда неискусен стрелок, Не беда промахнуться, А искушенной руке Промахнуться такая обида!
   Далее видели они и иные знаменитые места: болота Асака, пестрящие ирисами, и гору Асака, "отраженную в мелком колодце", и селенья Синобу, где украшают ткани спутанным узором из цветов и трав, "привычным глазу на твоих одеждах". Уже на рассвете, переваливая через гору Ацукаси в уезде Датэ, они услыхали, что по дороге впереди кто-то едет.
   - Надобно догнать и порасспросить,- сказал Ёсицунэ.- Эта гора наверняка знаменита в Восточных краях.
   Они нагнали, и оказалось, что это Китидзи, который тронулся в путь на девять дней раньше их, однако, по обыкновению торговцев, то и дело останавливался в разных местах, и вот теперь они догнали его.
   Китидзи при виде Ёсицунэ возликовал. Ёсицунэ, увидев Китидзи, тоже обрадовался.
   - Как у вас получилось с Мисасаги? - осведомился Китидзи.
   - Он обманул мое доверие,- ответил Ёсицунэ,- поэтому я спалил его дом и развеял пеплом, и вот я здесь.
   Китидзи содрогнулся, словно воочию узрев картину пожара.
   - А кто этот ваш спутник? - спросил он.
   - Это некто из Кодзукэ,- ответил Ёсицунэ.
   - Сейчас вам спутники не нужны,- возразил Китидзи.- Вы призовете их после того, как прибудете на место. Прискорбно, что жена этого человека понапрасну убивается в одиночестве. Ведь он вам понадобится, только когда наступит время для дела.
   Они поспорили, и в конце концов Исэ Сабуро был отослан домой в провинцию Кодзукэ. Там он протомился в долгом ожидании до четвертого года Дзисё.
   А Ёсицунэ и Китидзи отправились дальше и ехали ночью и днем. Они миновали воспетую в стихах сосну в Такэнокума и переправились через поток Абукума, пересекли равнину Миягино, знаменитую зарослями кустарника хаги, с красновато-лиловыми цветами, ярко-желтыми цветами оминаэси, сверчками-колокольчиками, полюбовались холмом Цуцудзи, где цветут красивые азалии, после чего помолились в храме Сиогама на берегу бухты Тика. Взглянули на сосны Атака и на островок Магаки, где огоньки светлячков соперничают с рыбачьими огнями, совершили поклон в сторону развалин кельи Святого Кэмбуцу на острове Мапусима, вознесли горячие моления пресветлому божеству Мурасаки, полюбовались сосной в Анэва и прибыли наконец в храм Курихара. Там Китидзи расположил Ёсицунэ в келье настоятеля, а сам поспешил известить о нем в Хираидзуми, резиденцию Хидэхиры.
   О ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ ЁСИЦУНЭ С ХИДЭХИРОЙ
   Когда Хидэхире сообщили об этом, он лежал из-за простуды в постели и не вкушал пищи, но тут же призвал к себе старшего сына по имени Мотоёси-но кандзя Ясухира и второго сына по имени Идзуми-но кандзя Томохира и сказал им так:
   - Свершилось! Недавно я видел сон, будто появились два белых голубя и влетели в наш дом, и я понял, что вскорости надо ждать вестей от Минамото. Возрадуемся: к нам пожаловал отпрыск превосходительного Еситомо. Помогите мне подняться.
   Опираясь на их плечи, он сел, собрал волосы под шапку эбоси и облачился в нижние одежды.
   - Господин молод,- произнес он,- однако же, несомненно, искушен в искусстве изящного слова, тверд в Пяти Добродетелях. Я же из-за своего недуга в последнее время пренебрегал порядком в доме. Пусть выкосят в саду сорные травы. Ты же, Ясухира, и ты, Томохира, собирайтесь не мешкая и отправляйтесь встречать гостя. Почетную стражу с собой возьмите только из дома, чтобы не заподозрили нас в склонности к чрезмерной пышности.
   Быстро и послушно выехали они во главе трехсот пятидесяти всадников и поскакали к храму Курихара. Там они предстали перед Ёсицунэ, а затем в сопровождении пятидесяти вооруженных монахов от храма препроводили Ёсицунэ в резиденцию Хидэхиры.
   И молвил Хидэхира:
   - Радуюсь я, что вы изволили проскакать столь далекий путь. Ведь хотя и держу я в руках земли Двух Провинций, но до сей поры не смел действовать согласно своим умышлениям. А теперь что удержит меня?
   Он подозвал Ясухиру и приказал:
   - Отбери в наших землях триста шестьдесят даймё, пусть они по очереди несут охранную службу, пусть хорошенько оберегают нашего господина!
   И далее он молвил так:
   - Касательно гостевых даров. Из ста восьмидесяти тысяч подначальных мне всадников сто тысяч жалую моим сыновьям. Восемьдесят же тысяч пусть примет наш господин. Еще пусть он примет тысячу коней моего завода, клейменных знаком воробья в уездах Идзава, Эдзаси и Бакан, и тысячу коней моего завода, клейменных иными знаками в Ити-но-хэ, Ни-но-хэ и Сан-но-хэ, а всего две тысячи копей. И среди них триста пегих. Это скакуны знаменитые, рослый муж в тяжелых доспехах проскачет на таком за день сотню ри и скорее сам пристанет, а не найдет под седлом ни капли пота. Таковы мои дары господину. Но если бы не было при нем Китидзи, то нипочем не посетил бы он нас в наших краях. Поэтому все, кто чтит Хидэхиру, жалуйте Китидзи гостевыми дарами! Старший сын Ясухира дал Китидзи сто крашеных кож, сто оленьих шкур, сто орлиных перьев и триста добрых коней под седлами с серебряной отделкой. Второй сын Томохира тоже не отстал от брата. И, кроме того, не уступая ДРУГ Другу, одарили Китидзи челядинцы.
   Увидев это, Хидэхира сказал:
   - Пожалуй, хватит с него звериных шкур и орлиных перьев. Вот тебе то, что ты любишь превыше всего.
   И крышку китайского ларца, отделанного перламутром, наполнил он до краев золотым песком и дал Китидзи. И Китидзи уверился, что единой лишь милостью бога Тамона, покровителя храма Курама, привалила ему удача не только уцелеть в пути, сопровождая благородного господина, но еще и стяжать прибыль. Безо всякой торговли обрел он богатство. Ему было довольно. С тем он и поспешил обратно в столицу. А Ёсицунэ остался в краю Осю.
   Подошел к концу этот год, и ему исполнилось семнадцать лет. Время проходило, однако Хидэхира ни слова не говорил о деле. Ёсицунэ не знал, как тут быть, и тоже молчал. И стал он думать: "Был бы я в столице, я мог бы и науки изучать и видеть, что мне нравится, а тут мне ни в чем не успеть. Надо бы мне вернуться". И еще он подумал: "Ясухире и Томохире ничего говорить не стоит. Уйду, никого не оповестив". И он вышел будто бы на недолгую прогулку, а сам поскакал в столицу.
   O том, КАК ЕСИЦУНЭ ПОСЕТИЛ МАСТЕРА КИИТИ
   Он заехал к Исэ Сабуро и отдохнул у него немного, затем пустился дальше, по землям Тосэндо, навестил своего двоюродного брата Ёсинаку и обсудил с ним будущий мятеж, после чего вскоре прибыл в столицу. Он поселился за окраиной в Ямасине у знакомого человека и стал разузнавать, каковы в столице обстоятельства. И тут довелось ему узнать о шестнадцатитомной книге "Лю-тао" Старца Вана, некогда хранившейся тайно у верховных советников как драгоценность многих поколений императоров. Ни в Китае, ни в нашей земле не знал неудачи никто из тех, кому она попадала в руки. В Китае, прочтя её. Старец Ван овладел способностью взлетать на стену высотой в восемь сяку и с неё подниматься в небо. Чжан Лян назвал ее "Однотомной книгой"; прочтя её. он обрел способность на бамбуковой палке длиною в три сяку перенестись из Магадхи в страну киданей. После знакомства с этой книгой Фань Куай, облаченный в броню, сжимая в руках лук и стрелы, в ярости воззрился однажды на ряды врагов, и волосы на голове его, ощетинившись, прободали верх шлема, а усы проткнули насквозь нагрудник панциря. С тех пор и пошло присловье: "Когда Фань Куай в гневе, усы его прободают железо".
   Из воинов же нашей страны Саканоуэ-но Тамура, прочтя эту книгу, сумел схватить Такамару Свирепого. Фудзивара-но Тосихито с её помощью пленил военачальника Сиро Красноголового. После этого долго никто её не касался, а затем прочел Сома-но Кодзиро Масакадо из рода Тайра, уроженец провинции Симоса. Был он по натуре нетерпелив и запальчив, а потому пошел против воли неба: двинулся по землям Токайдо на запад и прошел через заставу Асигара, учредил столицу в уезде Сома своей провинции Симоса, повелел величать себя Хэйсинно -светлейшим принцем Тайра и роздал сто должностей своим старым вассалам. Но мало кому из тех, кто идет против воли неба, удается успеть в этом мире. Уроженец той же провинции Фудзивара Хидэсато по государеву повелению двинулся в Восточные земли на разгром Масакадо.
   Услыхав об этом, Масакадо прискакал на перевал Асигара и принялся отбиваться во главе нескольких десятков тысяч всадников. За двенадцать лет все его сторонники были перебиты. В последний свой час вспомнил он уроки "Лю-тао", наложил на тетиву лука сразу восемь стрел и одним выстрелом поразил восьмерых противников. Затем вновь прошло долгое время, когда эту книгу никто не читал. Лежала она втуне на протяжении многих поколений, укрытая от глаз людских в императорской сокровищнице. Между тем во времена, о которых у нас идет речь, жил в столице на скрещении Хорикавы и Первого проспекта монах-онъёдзи, гадатель и целитель, по прозвищу Мастер Киити, человек выдающийся, равно сведущий в бранном деле и искусстве словесном. Ему и пожалована была книга "Лю-тао" в награду за вознесение молитв о благе государства, и он хранил её у себя в секрете. Прослышав об этом, Есицунэ покинул Ямасину и поселился поблизости от жилища Мастера, и тут оказалось, что жилище это хотя и расположено в самой середине столичного града, однако содержится под строгой охраной.
   Со всех сторон вырыты рвы и наполнены водой; тысяча стрел целится в подступы, и высятся над стенами восемь сторожевых башен. С наступлением сумерек разводится мост, и ворота до утра не открываются. Сам же Мастер человек надменный и высокомерный, не склонный к беседам со сторонними.
   Войдя, Есицунэ увидел, что на пороге помещения для стражи стоит парень лет семнадцати. Есицунэ поманил его веером, и тот спросил:
   - Чего надобно?
   - Ты из этого дома? - осведомился Есицунэ,
   - Верно,- ответствовал парень.
   - Мастер дома?
   - Изволит пребывать у себя.
   - Ступай и доложи: у ворот дожидается неизвестный хозяину молодой человек и хочет с ним говорить. Доложи слово в слово и возвращайся с ответом.
   - Понятно. Только Мастер у нас весьма переборчив, к нему даже когда благородные господа заявляются, он и то сам не выходит, а высылает кого-нибудь из сыновей. А уж к таким молоденьким, как вы, он и подавно не выйдет.
   - А ты забавник, как я погляжу,- молвил Есицунэ.- Как смеешь отвечать вместо хозяина? Полагаешь, если слуга сказал мне, что хозяин не выйдет, то я на этом успокоюсь? А ну, ступай доложи и возвращайся!
   - Не получится по-вашему, но ладно, попробую доложить,- сказал парень и ушел в дом.
   Преклонив колени перед хозяином, он сказал:
   - Вот здесь какое дело. Подошел к воротам молодчик лет семнадцати или, может, восемнадцати, один, никого Рри нем нет. Спрашивает: "Мастер дома?" "Изволит рребывать у себя",- отвечаю. Тогда он обозвал меня повсякому и потребовал с вами встретиться.
   Мастер произнес:
   - Не знаю я что-то, кто бы мог в столице вести себя со мною столь дерзко. Он кем-либо послан или говорит от себя? Узнай и доложи. I. На это парень ответил со всей обстоятельностью:
   - С виду не похоже, чтобы этот человек имел над собой хозяина. Вроде бы он из знати, хотя одежда на нем простая, без гербов, и шапка простая, самурайская, как на всяком юнце из горожан, но брови подведены, зубы вычернены, и панцирь отменный, и препоясан он мечом с золотой отделкой. И по смелой повадке с ним никому не сравняться. Как бы не оказался он одним из вождей Минамото, вот что! Ведь повсюду говорят, будто они вот-вот поднимут смуту в стране. А поскольку вы, Мастер, человек всем известный, то не явился ли он приглашать вас в военачальники? Коли в беседе с вами он что-нибудь скажет, а вы в ответ ему нагрубите, а он отделает вас мечом плашмя, не укоряйте меня потом, что я вас не предостерег!
   Выслушав его, Мастер сказал:
   - Любопытный молодчик. Что же, пойду взгляну на него.
   Облачившись поверх легкой прохладной одежды из шёлка-сырца в пурпурный кожаный панцирь, сунув ноги Б соломенные туфли "алмазная твердость", нахлобучив на голову по самые уши черный холщовый колпак токин и взявши на изготовку тяжелый дрот с изогнутым лезвием, он грузной походкой вышел на гостевую веранду и уставился на Есицунэ. Затем он спросил:
   - Кто это здесь хочет говорить с Мастером? Самурай? Простолюдин?
   Есицунэ легким шагом приблизился от ворот.
   - Ваш покорный слуга,- произнес он и поднялся на веранду.
   Мастер-то думал, что гость почтительно опустится на колени внизу, а тот безмятежно уселся прямо перед ним, скрестивши ноги!
   - Вы? - проворчал Мастер.- Значит, это вы желаете говорить со мной?
   - С вашего дозволения.
   - Какое же у вас ко мне дело? Вам нужен лук? Или связка стрел?
   - Ну что вы, почтенный! - сказал Есицунэ.- Разве стал бы я беспокоить вас такими пустяками? А вот правда ли, что хранится у вас в секрете пожалованная от верховного советника книга, именуемая военным трактатом "Лю-тао", коей пользовались еще чжоуский Му-ван и в нашей стране Масакадо? Держать эту книгу для себя одного нельзя. И пусть она в ваших руках, почтенный, но раз вы сами не умеете её прочесть, то откуда у вас возьмутся ученики, которым вы смогли бы передать ее мудрость? Так что не сочтите мою просьбу неразумной, покажите мне эту книгу. В сто дней я прочту её и верну и еще обучу вас всему, что в ней есть.
   Услышав это, Мастер заскрежетал зубами от ярости и взревел:
   - Это что же такое? По чьей оплошности впустили во двор этого наглеца? Взять его, надавать по шее и вышвырнуть вон!
   Излив свой гнев, Мастер удалился в дом, а Есицунэ подумал: "Экие мерзкие манеры! Мало того, что не дал мне желанную книгу "Лю-тао", так еще посмел грозить надавать мне по шее! Для чего же у меня меч? Сейчас раскрою ему рожу!" Впрочем, он тут же сказал себе:
   "Стой, стой, опомнись. Не прочтя и знака из "Лю-тао", Мастер все же учитель. Не прочтя и половины знака, я все же ученик. Нарушив эту связь мечом, я навлеку на себя гнев богини Кэнро. Лучше пощажу Мастера и сам отыщу, где спрятан военный трактат "Лю-тао".
   И он стал ходить в этот дом, не ища погибели хозяина. Да, крепко сидела у Мастера на плечах голова!
   Было это весной; Есицунэ всякий день от рассвета до сумерек тайком проводил во владениях Мастера. Неизвестно было, где и чем он питает себя, однако же не худел он нисколько, облачен же был всегда в красивые одежды, согласные с временем года. Еще дивились люди, откуда он появляется и куда уходит. А ночевал он у Сёсимбо на Четвертом проспекте, и сей муж оказывал ему всяческую помощь.
   Между тем жила в доме Мастера женщина по имени Коси-но маэ. Хоть и из простых, но была она доброй сердцем и всегда привечала Есицунэ, так что вскоре они стали приятелями. Однажды Есицунэ её спросил:
   - Что говорит обо мне Мастер?
   - Да ничего не изволит говорить,- ответила она.
   - А все-таки? - настаивал Есицунэ.