Страница:
Через некоторое время после нас приехал в Киев великий князь Дмитрий Павлович в сопровождении своего бывшего воспитателя Лайминга, который управлял его делами. При Дмитрии также состоял полковник Толстой. Они все тоже остановились в Киевском дворце и были на дяденькином иждивении. Я поехал с Дмитрием на открытие первой Русской Олимпиады. Оно было очень торжественно и началось с молебствия, в присутствии ген. Иванова и киевских властей. После молебна спортивные организации, киевские кадеты и гимназисты проходили перед Дмитрием церемониальным маршем. Предварительно мы с Дмитрием обошли их фронт и Дмитрий с ними здоровался. Меня очень интересовало, как Дмитрий будет благодарить за прохождение киевских гимназисток. Он вышел из этого трудного положения, сказав им: "Хорошо ходите!".
Дмитрий громко, во всеуслышание, объявил об открытии Первой Русской Олимпиады. Дмитрию было тогда двадцать два года, но он держал себя, как старый и опытный великий князь. Он совсем не стеснялся и чувствовал себя, как рыба в воде. Дяденька же, которому в это время было 53 года, стеснялся, и, в конце концов, все эти завтраки и обеды в Киевском дворце и представительство на выставке не доставляли ему никакого удовольствия.
Дмитрий был очень способным человеком и председательствовать на Олимпиаде ему было совсем не трудно. Он свободно разговаривал с посторонними людьми, которых ему представляли. Мы с ним каждый день ездили на спортивные состязания на стад, и сидели в палатке. Вместе с нами сидел и мой командир полка ген. Воейков, Главнонаблюдающий за физическим развитием народонаселения Российской Империи. Он был даже в форме офицерской фехтовальной школы, в фуражке с краповым околышем и белыми кантами.
Как и с дяденькой, мы ездили с Дмитрием служить панихиду на могиле великой княгини Александры Петровны и посетили пещеры. При всех своих положительных качествах, Дмитрий не был сведущ в церковных обрядах и спрашивал меня, как поступать в тех или иных случаях.
Нам с Дмитрием показывали джигитовку нижних чинов конной батареи, стоявшей в Киеве. Они проделывали очень трудные номера и проделывали их лихо и отчетливо. Я обратил внимание, как замечательно хорошо они были одеты, во всяком случае, - не хуже гвардии, если не лучше.
Дяденька, Дмитрий Павлович и я одновременно уехали из Киева, но в разных направлениях: дяденька поехал в свой Дуборавский конный завод, в Полтавскую губернию, Дмитрий обратно в Красное Село, где еще оставалась Конная гвардия по окончании лагерного сбора, а я - в Межибужье, на кавалерийские маневры, на которые меня пригласил командующий Киевским военным округом генерал-адъютант Иванов.
Мы приехали в Межибужье рано утром и отправились на казенных автомобилях в расположение Ахтырского Гусарского полка, где первым делом посетили церковь, в которой полковой священник отслужил молебен перед образом Ахтырской Божьей Матери. Нас поместили в квартире командира полка, которая была в старом замке Чарторыйских, отнятом у них после польского восстания. Мне отвели маленькую комнату рядом со столовой.
Мы недолго оставались в замке и поехали на маневры. Мне дали лошадь Ахтырского полка. Седло, однако, было трудно мне подобрать из-за моих длинных ног. Я переменил несколько седел, пока полковой наездник не дал мне английское седло полкового адъютанта Псиола. Только тогда я почувствовал себя "в седле".
Ген. Иванов был по началу службы полевым артиллеристом и любил ездить полевым галопом, не разбираясь в местности; я скакал за ним, как и его свита.
На эти маневры приехали посредниками ген. Брусилов, мой бывший начальник дивизии, теперь командовавший 12-ым корпусом, и ген. граф Келлер, начальник 10-ой кавалерийской дивизии. Ген. Брусилов привез для себя ту же рыжую лошадь, прекрасно выезженную, на которой он еще ездил, когда командовал нашей дивизией.
Я помню, как мы с ген. Ивановым и посредниками стояли подле скакового круга, окруженного большой канавой и валом, через который пришлось Ахтырским гусарам прыгать во время маневра, на полевом галопе. Если они задерживались, ген. Брусилов их подбадривал. Поблизости залегла пехотная цепь. Ген. Иванов просил меня обойти солдат и поговорить с ними. Он хотел, чтобы в моем лице говорил с солдатами член Династии. Мне было это не легко, но я старался: подходил к лежавшим солдатам и задавал им разные вопросы.
На следующий день состоялся разбор маневра, а после него - большой обед. Ген. Иванов был все время очень любезен со мной, и тот факт, что он пригласил меня на маневры, был уже сам по себе очень трогателен: он показывал, как Иванов относился к членам Династии. Мы выехали в Киев обратно с вечерним поездом. На этот раз со мной в вагоне ехали ген. Брусилов и граф Келлер. Как собеседник, граф был очень приятен и симпатичен. Брусилов был похож на лису; я думаю, что и по характеру он был таков. Во всяком случае, оба эти генерала были выдающимися военачальниками и навсегда вошли в историю Русской императорской армии.
В Киеве я перешел из вагона ген. Иванова в другой поезд, чтобы ехать обратно в Павловск; ген. Иванов, Брусилов и граф Келлер меня провожали, чем я был очень тронут.
Я получил прекрасное купе 1-го класса, какие могли быть только в России, благодаря широкой колее. Всю дорогу до Павловска я сидел за столиком и изучал полевой устав.
В Павловске я остался несколько дней и уехал в Осташево, повидать родителей. В Москве я встретился с моим отцом и вместе с ним, в его вагоне, доехал до станции Звенигород, а оттуда на лошадях - в Осташево.
Отец со мной был очень ласков и даже однажды, когда я в его кабинете расположился в кресле, чтобы читать, пододвинул мне скамейку для ног. Я только несколько дней оставался в Осташево, откуда снова вернулся в Павловск.
В полку я подал рапорт об отчислении меня в свиту его императорского величества, потому что лечивший меня доктор Иванов считал, что мое здоровье не позволяет мне продолжать военную службу. Я сам это чувствовал, потому что был очень слаб, легко уставал на службе и в особенности - на маневрах. Очень скоро я уехал заграницу.
Глава двадцать третья
Осенью 1913 года я побывал в Париже, Лондоне и Риме и осматривал достопримечательности. В Риме я остановился в гостинице Эксельсиор; туда же приехал председатель Совета Министров, граф В. Н. Коковцев, со своей женой Анной Федоровной, рожденной Оом.
В Риме русским послом в то время был Крупенский. Он пригласил меня к себе на обед, как и графиню Коковцеву (граф был болен рожей и лежал в постели). Мы поехали на обед. Жена Крупенского была маленькая и некрасивая женщина, говорили, что она была очень ревнива. За обедом было много приглашенных, между прочим - жена нашего министра иностранных дел Сазонова, урожденная Нейдгардт. Ее сестра была вдовой убитого в Киеве министра Столыпина. Я сидел рядом с Сазоновой. Были также Н. Н. Шебеко с женой - он был назначен посланником в Бухарест, и министр иностранных дел Италии, а также - бар. Икскюль фон Гильдебант, служивший в нашем посольстве.
Мне очень хотелось побывать у Папы и я просил наших представителей в Риме устроить мне аудиенцию. Все было устроено, и в назначенный день я отправился в Ватикан. Но я приехал слишком рано и потому меня никто не встретил. А должен бы я был идти на прием с "помпой", окруженный папской гвардией. Шел я один по дивным историческим залам. Наконец, вошел в небольшую комнату с троном, в которой было много придворных; они меня очень любезно приняли.
Через некоторое время меня пригласили в соседнюю комнату, в которой сидел за письменным столом Папа Пий X. Он был весь в белом. Я поцеловал его руку. Он был очень старый, совсем седой, и производил очень симпатичное впечатление. Он посадил меня подле себя. Комната, в которой мы находились, была большая, продолговатая. На одной из стен висел гобелен, на котором был изображен тигр.
Я говорил Папе, как мне понравился собор св. Петра и находящаяся в нем статуя Папы Пия IX, сделанная Кановой, попросил Папу подарить мне свою фотографию. Тогда он вынул из ящика письменного стола несколько фотографий и предложил их мне на выбор. Выбранную мною фотографию он подписал.
Она висела у меня в Петербурге.
По окончании приема, меня повели к статс-секретарю Папы, кардиналу Мери дель Валь. Меня вели по залам в сопровождении придворных и папской швейцарской гвардии в живописных костюмах, запечатленных кистью Леонардо да Винчи. Почетные караулы отдавали мне честь.
У Мери дель Валь была дивная квартира, окна которой выходили на площадь перед собором св. Петра. Его кабинет был полукруглый, с большой светлой полкой вдоль стены. Я заметил на этой полке фотографию испанского короля Альфонса XIII, в детском возрасте. Мери дель Валь был испанец, знатного происхождения. Он был человеком средних лет, красивым и элегантным, с изящными манерами. Умер он много лет спустя, после операции аппендикса.
В 1895 г. мои родители и моя тетя Вера Константиновна с двумя ее дочерьми были вместе в Риме и тоже посетили Папу. Папой был Лев XIII. Когда они шли по залам Ватикана, мой отец спросил по-немецки одного из сопровождавших их гвардейцев: Lieben Sie Makaroni?. Забавный случай произошел во время приема Папой Львом ХIII-ым великих князей Сергея и Павла Александровичей. Они были у Папы в сопровождении состоявшего при них адмирала Арсеньева, на которого вдруг напал хохотун. Чтобы выйти из неловкого положения, Павел Александрович стал объяснять Папе, что Арсеньев был контужен под Севастополем, вследствие чего на него нападает временами хохотун. Но при этом Арсеньев стал смеяться еще больше. Тетя Оля тоже была когда-то у Льва XIII, вместе со своим мужем, королем Греческим, Георгом 1-ым. Тетя Оля была глубоко православная, не утерпела и вступила с Папой в религиозный спор. Тогда король сказал тете: Du wirst doch nicht mit dem Papst schimpfen!
Осматривая Ватикан и собор св. Петра, я видел, как Папа Пий Х благословлял народ, стоя на балконе. На перила балкона был вывешен ковер. Папа вышел, окруженный духовными лицами. Он был весь в белом и в красной бархатной пелерине, опушенной узкой полоской белого меха. Когда Папа благословлял народ, стоявшие внизу, на дворе, музыканты играли папский гимн.
Как и Папу римского, мне очень хотелось видеть Императора германского Вильгельма II. Гуляя по Риму, вместе со служившим в нашем посольстве бароном Икскюлем, мы встретились с германским морским офицером, флигель-адъютантом германского Императора. Он оказался знакомым Икскюля. Последний от него узнал, что Император находился в то время в Потсдаме. Я написал нашему послу в Берлине, Свербееву, прося устроить мне свидание.
Ответ от Свербеева пришел, когда я уже был в Каннах. На французской Ривьере я вел спокойную жизнь, много читал и сидел дома. Свербеев сообщал, что Император германский примет меня в указанный день в Берлине, и что после приема я приглашаюсь присутствовать на присяге новобранцев берлинского гарнизона, а после присяги - на завтраке, в офицерском собрании Гвардейского гренадерского Императора Александра I полка, шефом которого состоял наш Государь.
В Берлин я приехал рано утром. На вокзале меня встретил бар. Икскюль и мы отправились с ним в гостиницу "Континенталь", где мне отвели прекрасное помещение из двух комнат, гостиной и спальни, с большой ванной. Я завтракал у нашего посла Свербеева, в русском посольстве на Унтер ден Линден.
Свербеев был очень симпатичный человек. Кроме посла, меня и Икскюля, завтракали еще двое служащих посольства. Комнаты в посольстве были красиво и со вкусом убраны. В разговоре с послом я выразил пожелание осмотреть военный музей "Цейхгауз".
Свербеев тут же приказал позвонить по телефону в музей и попросить, чтобы мне его показали. После завтрака я отправился туда с Икскюлем. Нас встретил какой-то господин, служивший в музее.
Я был в нем в первый раз в 1899 году; теперь я снова любовался громадными картинами, изображавшими сражение с Наполеоном в 1814 году, и сражения франко-прусской войны 1870-71 г. Мне бросилась в глаза любопытная деталь: Император Александр I, игравший первую роль в освобождении Европы, был на всех картинах изображен на втором плане, а прусский король Фридрих-Вильгельм III, мой прапрадед - на первом. Такова германская психология: Deutschland uber alles!
На следующий день я надел свою гусарскую форму, нарочно для этого выписанную из Павловска, и в сопровождении полк. Базарова поехал в замок. Перед замком уже собрались начальствующие лица, приехавшие на присягу берлинского гарнизона. Среди них я узнал генерал-фельдмаршала фон дер-Гольц-пашу, который реорганизовал турецкую армию.
Меня провели в большую комнату, в которой стояла модель военного корабля, а также висела картина из морской жизни. Там стояли генерал-адъютант германского императора фон Плессен и несколько флигель-адъютантов. Все они были в пальто, готовые идти на присягу. Я заметил в соседней комнате на столе их каски с султанами.
Ждать пришлось недолго. Один из флигель-адъютантов пригласил меня в соседнюю комнату. Войдя в нее, я оказался перед Императором. Он был среднего роста, уже пожилой, со строгими чертами лица и седеющими волосами. Он тоже был в пальто, но с меховым воротником, в ленте Черного орла и препоясанный шарфом с длинными кистями. Из-под его мехового воротника виднелся шитый и уже поношенный воротник обще-генеральского мундира. Император выглядел совсем не элегантно.
Он задал мне несколько банальных вопросов, которые обычно задают в подобных случаях и называл меня mein Prinz. Мы стояли друг против друга посреди небольшой и некрасивой комнаты. Перед тем, как меня отпустить, Император просил меня передать моим родителям, что он legt sich zu ihren Fussen.
Выйдя от него, я прошел в отведенную мне комнату, в которой должен был надеть пальто, чтобы идти на присягу. Меня уже ждал там мой камердинер Рымарь. Мне пришлось торопиться, чтобы поспеть на парад до прибытия Императора.
Когда я вышел из подъезда, Император уже выезжал верхом из ворот замка. В воротах я встретился с ген. И. Татищевым, который состоял при Императоре Германском.
Татищев меня провел на мое место, то есть туда, где стояли три сына Императора. Старшим из них был принц Эйтел-Фридрих, второй сын Императора. Они предложили мне встать справа от них. На площади перед замком были выстроены новобранцы берлинского гарнизона, то есть гвардейских полков. Они были в парадной форме, в шинелях, без оружия. Пастор сказал слово, с поставленной на площади кафедры.
Я забыл упомянуть, что Император, выехав из ворот замка, объехал фронт солдат. Перед Императором ехали два флигель-адъютанта на тощих лошадях. Свита Императора была совсем маленькая, всего из трех или четырех человек, среди которых был генерал-адъютант фон Плессен. Как и флигель-адъютанты, ехавшие впереди, они сидели на тощих лошадях.
Зато у Императора была большая и хорошо упитанная лошадь, с очень длинной зимней шерстью, что было очень некрасиво.
Император здоровался с солдатами и они что-то ему отвечали. Во время речи пастора Император стоял верхом по середине плаца, с фельмаршальским жезлом в руке. Султан его каски развивался по ветру.
После пастора говорил сам Император, но я ничего не мог разобрать из его речи, как, должно быть, и солдаты, к которым он обращался. Затем солдаты выстроились в несколько каре. Император со свитой становился посередине каре и полковой адъютант читал текст присяги, а солдаты с поднятыми правыми руками его повторяли.
Я с принцами ходил за Императором, но вдалеке от него.
Церемония закончилась церемониальным маршем знаменной роты, уносившей знамена в замок. Один из солдат задней шеренги споткнулся перед самым Императором: и у хваленых немцев случилась проруха, да еще перед их строгим Императором.
По окончании церемонии я вернулся в свою гостиницу, чтобы переодеться к завтраку в офицерском собрании Гвардейского гренадерского Александровского полка. Я был в зимней венгерке, с саблей, и в шапке, потому что немецкие офицеры ходили в Берлине в касках.
Между воротами казарм и собранием были выстроены шпалерами солдаты, в ожидании Императора. Офицеры стояли группой перед собранием. Я снял пальто и встал вместе с офицерами.
Мне представили одного лейтенанта, кажется, графа Бисмарка, который был на юбилее Пажеского корпуса в 1902 году. Он был тогда кадетом Прусского кадетского корпуса Лихтерфельде и приезжал в составе депутации от корпуса. Он завтракал у моих родителей в Мраморном дворце, вместе с другими кадетами и с ген. Шварцкопфом, который приехал во главе депутации. Мы с ним вспоминали мой родной Мраморный дворец.
Меня попросили подняться в офицерское собрание и провели в небольшую гостиную, рядом с большой столовой. Там был ген. Татищев и старые немецкие генералы. Ген. Татищев разговаривал с генералом с небольшими баками. Он вспоминал, как радушно встречала толпа нашего Государя, когда весной того же года он приезжал на свадьбу дочери германского Императора, и при этом, помню, говорил:
"Какая же может быть между нами война?!" А между тем, менее чем через год мы уже сражались друг с другом.
Я видел из окна, как проехал Император по улице к воротам полка. Он сидел мрачный, в полуоткрытом автомобиле, в пальто с меховым воротником и в каске, и отдавал честь двумя лишь пальцами, как делали в старое время. Мне помнится, что автомобиль был желтый, небольшой и весьма невзрачный.
Войдя в гостиную, Император подал руку всем присутствующим и мне в том числе. Проходя в столовую мимо меня, он сказал: Ein eleganter Prinz!
Император был в сюртуке Александровского полка, с вензелями Императора Александра I и фельдмаршальскими перекрещенными жезлами на погонах. Он был в черных штанах, с генеральскими красными лампасами и в ужасных высоких сапогах. Спереди они доходили до колен, а сзади под сгибом были вырезаны, что было очень неизящно. Сюртук был из тонкой материи, как вообще носили немцы. Это тоже было некрасиво, тем более, что из-за этого на сюртуке было много складок.
Все пошли в столовую, в которой было накрыто много отдельных столов. Император сел за серединой главного стола. Слева от него сидел командир полка, а я между командиром полка и генерал-адъютантом фон Плессеном. Недалеко от меня сидел начальник генерального штаба ген. фон Мольтке, племянник знаменитого фельдмаршала. Он был большого роста, полный, с небольшими усами, и производил очень приятное впечатление.
Император говорил очень много и очень громко при этом стучал по столу рукой, унизанной кольцами. Его левая рука была сухая и маленькая, и из-за этого короче правой. Она тоже была в кольцах. Но Император так ловко ее держал, что этого недостатка почти не было заметно. Меня научили, что если Император будет пить за мое здоровье, я должен встать, повернуться с приподнятым бокалом к нему лицом, поклониться, осушить бокал, снова поклониться и сесть. Я так и сделал. Он также обращался ко многим офицерам, приподнимая бокал и при этом называя их по чинам, и даже обратился к одному аспиранту. Все они сделали то же, что и я.
В столовой висели портреты наших Государей, начиная с первого шефа полка Александра I и кончая портретом Николая II. Император рассказывал, между прочим, как его дед, Император Вильгельм I, считал нужным пригонять каску к голове. К сожалению, я не помню подробностей этого своеобразного рассказа.
Император долго сидел за столом, так что командир полка, как бы извиняясь, сказал мне, что такова его привычка. Наконец, он встал и мы снова перешли в маленькую гостиную. В ней висели два небольших, но хороших портрета Императоров Александра I и Николая I.
В гостиной Император снова заговорил со мною! Он возмущался зданием германского посольства в Петербурге, потому что оно было построено в декадентском стиле, а также памятником Александру III на площади перед Николаевским вокзалом. С ним нельзя было не согласиться: здание германского посольства в Петербурге с двумя фигурами на крыше (одну из них называли Ильюшей Татищевым, состоявшим при кайзере, а другую - графом Донау-Шлаубитеном - состоявшим при нашем Государе) было действительно ужасно. Во время разговора мы стояли подле вышеупомянутых портретов Александра I и Николая I.
Мне не понравилось, как себя держал Император. Я невольно сравнивал его с нашим дорогим Государем, который был само благородство, спокойствие и достоинство. Вильгельм II скорей походил на фельдфебеля, вносил много шума, и в нем не было того, что называется породой. Также и утонченной воспитанности не замечалось в нем, а скорее наоборот. Кроме того, он вообще производил несимпатичное впечатление, тогда как наш Государь был очень симпатичен, в нем было много обаяния, чего у Вильгельма совсем не было.
На следующий день мне пришлось встать очень рано, так как мой поезд уходил чуть ли не в семь часов утра. Несмотря на такой ранний час, меня пришли проводить полк. Базаров и Икскюль.
Через несколько дней я уже был в полку. Рапорту моему об отчислении меня в свиту не был дан ход, и я остался на военной службе - и, слава Богу, так как через год началась война и я вместе со своим полком отправился воевать.
Глава двадцать четвертая
Зимой 1913-1914 г. Императрица Мария Федоровна очень поздно вернулась из заграницы, я думаю - после Рождества. Отец приказал спросить ее, когда матушка, Костя, Игорь и я можем ей явиться. Тетя Минни пригласила нас завтракать в Аничков дворец. Я приехал туда прямо из Павловска. Швейцар и прислуга, бывшие на подъезде, очень приветливо меня встретили. В передней висела раскрашенная фотография офицеров Прусского Гвардейского гренадерского Императора Александра I полка. Меня подняли на подъемной машине на второй этаж. Я вошел в гостиную очень большую, на одном из окон которой стояла фотография гр. И. И. Воронцова-Дашкова, бывшего министром Двора в течение всего царствования Александра III. Императрица была со мной, как всегда очень любезна. Мы сидели подле стеклянного шкапа в котором стояли китайские фигуры из какого-то зеленого камня. Императрица мне сказала, что эти фигуры подарил ей, состоявший при ней, покойный князь Н. Д. Оболенский. Она сказала это печальным голосом, слегка нараспев. Она вообще говорила медленно, баском, растягивая слова. По-русски она говорила хорошо, почти без акцента, но со мной она говорила по-французски.
Вскоре после меня приехали родители и братья. Иоанчик и Елена не были приглашены вместе с нами, так как они жили самостоятельно, хотя и в Мраморном дворце. Мы завтракали в столовой, рядом с кабинетом Александра III, в котором он принимал доклады министров. Сам он занимался наверху, в маленькой комнате, рядом с уборной комнатой Императрицы. Александр III любил маленькие и низкие комнаты, хотя сам был громадного роста. Рядом со столовой была уборная комната Александра III, посреди которой стояла вешалка, на которой висел его сюртук. Я не посмел войти в уборную и осмотреть ее, как следует. Комнаты покойного Государя сохранялись в том виде, в каком они были при нем.
Кроме нас за завтраком были две фрейлины Государыни, сестры гр. Кутузовы, старушка M-lle Lescail, бельгийка, бывшая воспитательница Императрицы, и состоявший при ней кн. Шервашидзе.
В кабинете Александра III висело много картин и портретов. Между портретами Императоров Петра III и Павла I висел портрет Александра II. После завтрака, когда Государыня разговаривала с моими родителями, кн. Шервашидзе, старик среднего роста с небольшой седой бородой, рассказывал мне, что Император Александр II, будучи однажды в Аничковом дворце, сказал Александру III (тогда еще наследнику), чтобы он его портрет перевесил. Но Александр III забыл об этом. В следующий свой приезд Александр II повторил свое желание, но и на этот раз Александр III забыл его исполнить. Как известно, Александр II был убит. Должно быть, он считал дурным предзнаменованием, что его портрет висит между портретами Государей, которые были убиты.
Завтрак подавали очень старые официанты, в синих фраках. Один из них, очень худой и высокий, был похож на мумию.
Этой же, зимой ставился в Зимнем дворце, в Эрмитажном театре, "Царь Иудейский", драма, написанная моим отцом. Мои братья, Константин и Игорь, были в числе артистов. Иоанчик принимал в пьесе косвенное участие, так как в ней участвовал его хор певчих. Я же в пьесе участия не принимал. Артистами были офицеры Лейб-гвардии Измайловского полка, потому что пьеса шла под флагом "Измайловского досуга".
Мой отец играл Иосифа Аримафейского. Главную женскую роль Иоанны, жены Хузы, домоправителя Ирода, играла артистка Александрийского театра Ведринская. Бывший измайловец А. А. Геркен изображал Понтия Пилата. Было много репетиций. Когда начались репетиции в костюмах, стали допускать публику.
Св. Правительствующий Синод был против постановки драмы, поэтому спектакли, на которые пускалась публика и на одном из которых был сам Государь, назывались репетициями.
Дмитрий громко, во всеуслышание, объявил об открытии Первой Русской Олимпиады. Дмитрию было тогда двадцать два года, но он держал себя, как старый и опытный великий князь. Он совсем не стеснялся и чувствовал себя, как рыба в воде. Дяденька же, которому в это время было 53 года, стеснялся, и, в конце концов, все эти завтраки и обеды в Киевском дворце и представительство на выставке не доставляли ему никакого удовольствия.
Дмитрий был очень способным человеком и председательствовать на Олимпиаде ему было совсем не трудно. Он свободно разговаривал с посторонними людьми, которых ему представляли. Мы с ним каждый день ездили на спортивные состязания на стад, и сидели в палатке. Вместе с нами сидел и мой командир полка ген. Воейков, Главнонаблюдающий за физическим развитием народонаселения Российской Империи. Он был даже в форме офицерской фехтовальной школы, в фуражке с краповым околышем и белыми кантами.
Как и с дяденькой, мы ездили с Дмитрием служить панихиду на могиле великой княгини Александры Петровны и посетили пещеры. При всех своих положительных качествах, Дмитрий не был сведущ в церковных обрядах и спрашивал меня, как поступать в тех или иных случаях.
Нам с Дмитрием показывали джигитовку нижних чинов конной батареи, стоявшей в Киеве. Они проделывали очень трудные номера и проделывали их лихо и отчетливо. Я обратил внимание, как замечательно хорошо они были одеты, во всяком случае, - не хуже гвардии, если не лучше.
Дяденька, Дмитрий Павлович и я одновременно уехали из Киева, но в разных направлениях: дяденька поехал в свой Дуборавский конный завод, в Полтавскую губернию, Дмитрий обратно в Красное Село, где еще оставалась Конная гвардия по окончании лагерного сбора, а я - в Межибужье, на кавалерийские маневры, на которые меня пригласил командующий Киевским военным округом генерал-адъютант Иванов.
Мы приехали в Межибужье рано утром и отправились на казенных автомобилях в расположение Ахтырского Гусарского полка, где первым делом посетили церковь, в которой полковой священник отслужил молебен перед образом Ахтырской Божьей Матери. Нас поместили в квартире командира полка, которая была в старом замке Чарторыйских, отнятом у них после польского восстания. Мне отвели маленькую комнату рядом со столовой.
Мы недолго оставались в замке и поехали на маневры. Мне дали лошадь Ахтырского полка. Седло, однако, было трудно мне подобрать из-за моих длинных ног. Я переменил несколько седел, пока полковой наездник не дал мне английское седло полкового адъютанта Псиола. Только тогда я почувствовал себя "в седле".
Ген. Иванов был по началу службы полевым артиллеристом и любил ездить полевым галопом, не разбираясь в местности; я скакал за ним, как и его свита.
На эти маневры приехали посредниками ген. Брусилов, мой бывший начальник дивизии, теперь командовавший 12-ым корпусом, и ген. граф Келлер, начальник 10-ой кавалерийской дивизии. Ген. Брусилов привез для себя ту же рыжую лошадь, прекрасно выезженную, на которой он еще ездил, когда командовал нашей дивизией.
Я помню, как мы с ген. Ивановым и посредниками стояли подле скакового круга, окруженного большой канавой и валом, через который пришлось Ахтырским гусарам прыгать во время маневра, на полевом галопе. Если они задерживались, ген. Брусилов их подбадривал. Поблизости залегла пехотная цепь. Ген. Иванов просил меня обойти солдат и поговорить с ними. Он хотел, чтобы в моем лице говорил с солдатами член Династии. Мне было это не легко, но я старался: подходил к лежавшим солдатам и задавал им разные вопросы.
На следующий день состоялся разбор маневра, а после него - большой обед. Ген. Иванов был все время очень любезен со мной, и тот факт, что он пригласил меня на маневры, был уже сам по себе очень трогателен: он показывал, как Иванов относился к членам Династии. Мы выехали в Киев обратно с вечерним поездом. На этот раз со мной в вагоне ехали ген. Брусилов и граф Келлер. Как собеседник, граф был очень приятен и симпатичен. Брусилов был похож на лису; я думаю, что и по характеру он был таков. Во всяком случае, оба эти генерала были выдающимися военачальниками и навсегда вошли в историю Русской императорской армии.
В Киеве я перешел из вагона ген. Иванова в другой поезд, чтобы ехать обратно в Павловск; ген. Иванов, Брусилов и граф Келлер меня провожали, чем я был очень тронут.
Я получил прекрасное купе 1-го класса, какие могли быть только в России, благодаря широкой колее. Всю дорогу до Павловска я сидел за столиком и изучал полевой устав.
В Павловске я остался несколько дней и уехал в Осташево, повидать родителей. В Москве я встретился с моим отцом и вместе с ним, в его вагоне, доехал до станции Звенигород, а оттуда на лошадях - в Осташево.
Отец со мной был очень ласков и даже однажды, когда я в его кабинете расположился в кресле, чтобы читать, пододвинул мне скамейку для ног. Я только несколько дней оставался в Осташево, откуда снова вернулся в Павловск.
В полку я подал рапорт об отчислении меня в свиту его императорского величества, потому что лечивший меня доктор Иванов считал, что мое здоровье не позволяет мне продолжать военную службу. Я сам это чувствовал, потому что был очень слаб, легко уставал на службе и в особенности - на маневрах. Очень скоро я уехал заграницу.
Глава двадцать третья
Осенью 1913 года я побывал в Париже, Лондоне и Риме и осматривал достопримечательности. В Риме я остановился в гостинице Эксельсиор; туда же приехал председатель Совета Министров, граф В. Н. Коковцев, со своей женой Анной Федоровной, рожденной Оом.
В Риме русским послом в то время был Крупенский. Он пригласил меня к себе на обед, как и графиню Коковцеву (граф был болен рожей и лежал в постели). Мы поехали на обед. Жена Крупенского была маленькая и некрасивая женщина, говорили, что она была очень ревнива. За обедом было много приглашенных, между прочим - жена нашего министра иностранных дел Сазонова, урожденная Нейдгардт. Ее сестра была вдовой убитого в Киеве министра Столыпина. Я сидел рядом с Сазоновой. Были также Н. Н. Шебеко с женой - он был назначен посланником в Бухарест, и министр иностранных дел Италии, а также - бар. Икскюль фон Гильдебант, служивший в нашем посольстве.
Мне очень хотелось побывать у Папы и я просил наших представителей в Риме устроить мне аудиенцию. Все было устроено, и в назначенный день я отправился в Ватикан. Но я приехал слишком рано и потому меня никто не встретил. А должен бы я был идти на прием с "помпой", окруженный папской гвардией. Шел я один по дивным историческим залам. Наконец, вошел в небольшую комнату с троном, в которой было много придворных; они меня очень любезно приняли.
Через некоторое время меня пригласили в соседнюю комнату, в которой сидел за письменным столом Папа Пий X. Он был весь в белом. Я поцеловал его руку. Он был очень старый, совсем седой, и производил очень симпатичное впечатление. Он посадил меня подле себя. Комната, в которой мы находились, была большая, продолговатая. На одной из стен висел гобелен, на котором был изображен тигр.
Я говорил Папе, как мне понравился собор св. Петра и находящаяся в нем статуя Папы Пия IX, сделанная Кановой, попросил Папу подарить мне свою фотографию. Тогда он вынул из ящика письменного стола несколько фотографий и предложил их мне на выбор. Выбранную мною фотографию он подписал.
Она висела у меня в Петербурге.
По окончании приема, меня повели к статс-секретарю Папы, кардиналу Мери дель Валь. Меня вели по залам в сопровождении придворных и папской швейцарской гвардии в живописных костюмах, запечатленных кистью Леонардо да Винчи. Почетные караулы отдавали мне честь.
У Мери дель Валь была дивная квартира, окна которой выходили на площадь перед собором св. Петра. Его кабинет был полукруглый, с большой светлой полкой вдоль стены. Я заметил на этой полке фотографию испанского короля Альфонса XIII, в детском возрасте. Мери дель Валь был испанец, знатного происхождения. Он был человеком средних лет, красивым и элегантным, с изящными манерами. Умер он много лет спустя, после операции аппендикса.
В 1895 г. мои родители и моя тетя Вера Константиновна с двумя ее дочерьми были вместе в Риме и тоже посетили Папу. Папой был Лев XIII. Когда они шли по залам Ватикана, мой отец спросил по-немецки одного из сопровождавших их гвардейцев: Lieben Sie Makaroni?. Забавный случай произошел во время приема Папой Львом ХIII-ым великих князей Сергея и Павла Александровичей. Они были у Папы в сопровождении состоявшего при них адмирала Арсеньева, на которого вдруг напал хохотун. Чтобы выйти из неловкого положения, Павел Александрович стал объяснять Папе, что Арсеньев был контужен под Севастополем, вследствие чего на него нападает временами хохотун. Но при этом Арсеньев стал смеяться еще больше. Тетя Оля тоже была когда-то у Льва XIII, вместе со своим мужем, королем Греческим, Георгом 1-ым. Тетя Оля была глубоко православная, не утерпела и вступила с Папой в религиозный спор. Тогда король сказал тете: Du wirst doch nicht mit dem Papst schimpfen!
Осматривая Ватикан и собор св. Петра, я видел, как Папа Пий Х благословлял народ, стоя на балконе. На перила балкона был вывешен ковер. Папа вышел, окруженный духовными лицами. Он был весь в белом и в красной бархатной пелерине, опушенной узкой полоской белого меха. Когда Папа благословлял народ, стоявшие внизу, на дворе, музыканты играли папский гимн.
Как и Папу римского, мне очень хотелось видеть Императора германского Вильгельма II. Гуляя по Риму, вместе со служившим в нашем посольстве бароном Икскюлем, мы встретились с германским морским офицером, флигель-адъютантом германского Императора. Он оказался знакомым Икскюля. Последний от него узнал, что Император находился в то время в Потсдаме. Я написал нашему послу в Берлине, Свербееву, прося устроить мне свидание.
Ответ от Свербеева пришел, когда я уже был в Каннах. На французской Ривьере я вел спокойную жизнь, много читал и сидел дома. Свербеев сообщал, что Император германский примет меня в указанный день в Берлине, и что после приема я приглашаюсь присутствовать на присяге новобранцев берлинского гарнизона, а после присяги - на завтраке, в офицерском собрании Гвардейского гренадерского Императора Александра I полка, шефом которого состоял наш Государь.
В Берлин я приехал рано утром. На вокзале меня встретил бар. Икскюль и мы отправились с ним в гостиницу "Континенталь", где мне отвели прекрасное помещение из двух комнат, гостиной и спальни, с большой ванной. Я завтракал у нашего посла Свербеева, в русском посольстве на Унтер ден Линден.
Свербеев был очень симпатичный человек. Кроме посла, меня и Икскюля, завтракали еще двое служащих посольства. Комнаты в посольстве были красиво и со вкусом убраны. В разговоре с послом я выразил пожелание осмотреть военный музей "Цейхгауз".
Свербеев тут же приказал позвонить по телефону в музей и попросить, чтобы мне его показали. После завтрака я отправился туда с Икскюлем. Нас встретил какой-то господин, служивший в музее.
Я был в нем в первый раз в 1899 году; теперь я снова любовался громадными картинами, изображавшими сражение с Наполеоном в 1814 году, и сражения франко-прусской войны 1870-71 г. Мне бросилась в глаза любопытная деталь: Император Александр I, игравший первую роль в освобождении Европы, был на всех картинах изображен на втором плане, а прусский король Фридрих-Вильгельм III, мой прапрадед - на первом. Такова германская психология: Deutschland uber alles!
На следующий день я надел свою гусарскую форму, нарочно для этого выписанную из Павловска, и в сопровождении полк. Базарова поехал в замок. Перед замком уже собрались начальствующие лица, приехавшие на присягу берлинского гарнизона. Среди них я узнал генерал-фельдмаршала фон дер-Гольц-пашу, который реорганизовал турецкую армию.
Меня провели в большую комнату, в которой стояла модель военного корабля, а также висела картина из морской жизни. Там стояли генерал-адъютант германского императора фон Плессен и несколько флигель-адъютантов. Все они были в пальто, готовые идти на присягу. Я заметил в соседней комнате на столе их каски с султанами.
Ждать пришлось недолго. Один из флигель-адъютантов пригласил меня в соседнюю комнату. Войдя в нее, я оказался перед Императором. Он был среднего роста, уже пожилой, со строгими чертами лица и седеющими волосами. Он тоже был в пальто, но с меховым воротником, в ленте Черного орла и препоясанный шарфом с длинными кистями. Из-под его мехового воротника виднелся шитый и уже поношенный воротник обще-генеральского мундира. Император выглядел совсем не элегантно.
Он задал мне несколько банальных вопросов, которые обычно задают в подобных случаях и называл меня mein Prinz. Мы стояли друг против друга посреди небольшой и некрасивой комнаты. Перед тем, как меня отпустить, Император просил меня передать моим родителям, что он legt sich zu ihren Fussen.
Выйдя от него, я прошел в отведенную мне комнату, в которой должен был надеть пальто, чтобы идти на присягу. Меня уже ждал там мой камердинер Рымарь. Мне пришлось торопиться, чтобы поспеть на парад до прибытия Императора.
Когда я вышел из подъезда, Император уже выезжал верхом из ворот замка. В воротах я встретился с ген. И. Татищевым, который состоял при Императоре Германском.
Татищев меня провел на мое место, то есть туда, где стояли три сына Императора. Старшим из них был принц Эйтел-Фридрих, второй сын Императора. Они предложили мне встать справа от них. На площади перед замком были выстроены новобранцы берлинского гарнизона, то есть гвардейских полков. Они были в парадной форме, в шинелях, без оружия. Пастор сказал слово, с поставленной на площади кафедры.
Я забыл упомянуть, что Император, выехав из ворот замка, объехал фронт солдат. Перед Императором ехали два флигель-адъютанта на тощих лошадях. Свита Императора была совсем маленькая, всего из трех или четырех человек, среди которых был генерал-адъютант фон Плессен. Как и флигель-адъютанты, ехавшие впереди, они сидели на тощих лошадях.
Зато у Императора была большая и хорошо упитанная лошадь, с очень длинной зимней шерстью, что было очень некрасиво.
Император здоровался с солдатами и они что-то ему отвечали. Во время речи пастора Император стоял верхом по середине плаца, с фельмаршальским жезлом в руке. Султан его каски развивался по ветру.
После пастора говорил сам Император, но я ничего не мог разобрать из его речи, как, должно быть, и солдаты, к которым он обращался. Затем солдаты выстроились в несколько каре. Император со свитой становился посередине каре и полковой адъютант читал текст присяги, а солдаты с поднятыми правыми руками его повторяли.
Я с принцами ходил за Императором, но вдалеке от него.
Церемония закончилась церемониальным маршем знаменной роты, уносившей знамена в замок. Один из солдат задней шеренги споткнулся перед самым Императором: и у хваленых немцев случилась проруха, да еще перед их строгим Императором.
По окончании церемонии я вернулся в свою гостиницу, чтобы переодеться к завтраку в офицерском собрании Гвардейского гренадерского Александровского полка. Я был в зимней венгерке, с саблей, и в шапке, потому что немецкие офицеры ходили в Берлине в касках.
Между воротами казарм и собранием были выстроены шпалерами солдаты, в ожидании Императора. Офицеры стояли группой перед собранием. Я снял пальто и встал вместе с офицерами.
Мне представили одного лейтенанта, кажется, графа Бисмарка, который был на юбилее Пажеского корпуса в 1902 году. Он был тогда кадетом Прусского кадетского корпуса Лихтерфельде и приезжал в составе депутации от корпуса. Он завтракал у моих родителей в Мраморном дворце, вместе с другими кадетами и с ген. Шварцкопфом, который приехал во главе депутации. Мы с ним вспоминали мой родной Мраморный дворец.
Меня попросили подняться в офицерское собрание и провели в небольшую гостиную, рядом с большой столовой. Там был ген. Татищев и старые немецкие генералы. Ген. Татищев разговаривал с генералом с небольшими баками. Он вспоминал, как радушно встречала толпа нашего Государя, когда весной того же года он приезжал на свадьбу дочери германского Императора, и при этом, помню, говорил:
"Какая же может быть между нами война?!" А между тем, менее чем через год мы уже сражались друг с другом.
Я видел из окна, как проехал Император по улице к воротам полка. Он сидел мрачный, в полуоткрытом автомобиле, в пальто с меховым воротником и в каске, и отдавал честь двумя лишь пальцами, как делали в старое время. Мне помнится, что автомобиль был желтый, небольшой и весьма невзрачный.
Войдя в гостиную, Император подал руку всем присутствующим и мне в том числе. Проходя в столовую мимо меня, он сказал: Ein eleganter Prinz!
Император был в сюртуке Александровского полка, с вензелями Императора Александра I и фельдмаршальскими перекрещенными жезлами на погонах. Он был в черных штанах, с генеральскими красными лампасами и в ужасных высоких сапогах. Спереди они доходили до колен, а сзади под сгибом были вырезаны, что было очень неизящно. Сюртук был из тонкой материи, как вообще носили немцы. Это тоже было некрасиво, тем более, что из-за этого на сюртуке было много складок.
Все пошли в столовую, в которой было накрыто много отдельных столов. Император сел за серединой главного стола. Слева от него сидел командир полка, а я между командиром полка и генерал-адъютантом фон Плессеном. Недалеко от меня сидел начальник генерального штаба ген. фон Мольтке, племянник знаменитого фельдмаршала. Он был большого роста, полный, с небольшими усами, и производил очень приятное впечатление.
Император говорил очень много и очень громко при этом стучал по столу рукой, унизанной кольцами. Его левая рука была сухая и маленькая, и из-за этого короче правой. Она тоже была в кольцах. Но Император так ловко ее держал, что этого недостатка почти не было заметно. Меня научили, что если Император будет пить за мое здоровье, я должен встать, повернуться с приподнятым бокалом к нему лицом, поклониться, осушить бокал, снова поклониться и сесть. Я так и сделал. Он также обращался ко многим офицерам, приподнимая бокал и при этом называя их по чинам, и даже обратился к одному аспиранту. Все они сделали то же, что и я.
В столовой висели портреты наших Государей, начиная с первого шефа полка Александра I и кончая портретом Николая II. Император рассказывал, между прочим, как его дед, Император Вильгельм I, считал нужным пригонять каску к голове. К сожалению, я не помню подробностей этого своеобразного рассказа.
Император долго сидел за столом, так что командир полка, как бы извиняясь, сказал мне, что такова его привычка. Наконец, он встал и мы снова перешли в маленькую гостиную. В ней висели два небольших, но хороших портрета Императоров Александра I и Николая I.
В гостиной Император снова заговорил со мною! Он возмущался зданием германского посольства в Петербурге, потому что оно было построено в декадентском стиле, а также памятником Александру III на площади перед Николаевским вокзалом. С ним нельзя было не согласиться: здание германского посольства в Петербурге с двумя фигурами на крыше (одну из них называли Ильюшей Татищевым, состоявшим при кайзере, а другую - графом Донау-Шлаубитеном - состоявшим при нашем Государе) было действительно ужасно. Во время разговора мы стояли подле вышеупомянутых портретов Александра I и Николая I.
Мне не понравилось, как себя держал Император. Я невольно сравнивал его с нашим дорогим Государем, который был само благородство, спокойствие и достоинство. Вильгельм II скорей походил на фельдфебеля, вносил много шума, и в нем не было того, что называется породой. Также и утонченной воспитанности не замечалось в нем, а скорее наоборот. Кроме того, он вообще производил несимпатичное впечатление, тогда как наш Государь был очень симпатичен, в нем было много обаяния, чего у Вильгельма совсем не было.
На следующий день мне пришлось встать очень рано, так как мой поезд уходил чуть ли не в семь часов утра. Несмотря на такой ранний час, меня пришли проводить полк. Базаров и Икскюль.
Через несколько дней я уже был в полку. Рапорту моему об отчислении меня в свиту не был дан ход, и я остался на военной службе - и, слава Богу, так как через год началась война и я вместе со своим полком отправился воевать.
Глава двадцать четвертая
Зимой 1913-1914 г. Императрица Мария Федоровна очень поздно вернулась из заграницы, я думаю - после Рождества. Отец приказал спросить ее, когда матушка, Костя, Игорь и я можем ей явиться. Тетя Минни пригласила нас завтракать в Аничков дворец. Я приехал туда прямо из Павловска. Швейцар и прислуга, бывшие на подъезде, очень приветливо меня встретили. В передней висела раскрашенная фотография офицеров Прусского Гвардейского гренадерского Императора Александра I полка. Меня подняли на подъемной машине на второй этаж. Я вошел в гостиную очень большую, на одном из окон которой стояла фотография гр. И. И. Воронцова-Дашкова, бывшего министром Двора в течение всего царствования Александра III. Императрица была со мной, как всегда очень любезна. Мы сидели подле стеклянного шкапа в котором стояли китайские фигуры из какого-то зеленого камня. Императрица мне сказала, что эти фигуры подарил ей, состоявший при ней, покойный князь Н. Д. Оболенский. Она сказала это печальным голосом, слегка нараспев. Она вообще говорила медленно, баском, растягивая слова. По-русски она говорила хорошо, почти без акцента, но со мной она говорила по-французски.
Вскоре после меня приехали родители и братья. Иоанчик и Елена не были приглашены вместе с нами, так как они жили самостоятельно, хотя и в Мраморном дворце. Мы завтракали в столовой, рядом с кабинетом Александра III, в котором он принимал доклады министров. Сам он занимался наверху, в маленькой комнате, рядом с уборной комнатой Императрицы. Александр III любил маленькие и низкие комнаты, хотя сам был громадного роста. Рядом со столовой была уборная комната Александра III, посреди которой стояла вешалка, на которой висел его сюртук. Я не посмел войти в уборную и осмотреть ее, как следует. Комнаты покойного Государя сохранялись в том виде, в каком они были при нем.
Кроме нас за завтраком были две фрейлины Государыни, сестры гр. Кутузовы, старушка M-lle Lescail, бельгийка, бывшая воспитательница Императрицы, и состоявший при ней кн. Шервашидзе.
В кабинете Александра III висело много картин и портретов. Между портретами Императоров Петра III и Павла I висел портрет Александра II. После завтрака, когда Государыня разговаривала с моими родителями, кн. Шервашидзе, старик среднего роста с небольшой седой бородой, рассказывал мне, что Император Александр II, будучи однажды в Аничковом дворце, сказал Александру III (тогда еще наследнику), чтобы он его портрет перевесил. Но Александр III забыл об этом. В следующий свой приезд Александр II повторил свое желание, но и на этот раз Александр III забыл его исполнить. Как известно, Александр II был убит. Должно быть, он считал дурным предзнаменованием, что его портрет висит между портретами Государей, которые были убиты.
Завтрак подавали очень старые официанты, в синих фраках. Один из них, очень худой и высокий, был похож на мумию.
Этой же, зимой ставился в Зимнем дворце, в Эрмитажном театре, "Царь Иудейский", драма, написанная моим отцом. Мои братья, Константин и Игорь, были в числе артистов. Иоанчик принимал в пьесе косвенное участие, так как в ней участвовал его хор певчих. Я же в пьесе участия не принимал. Артистами были офицеры Лейб-гвардии Измайловского полка, потому что пьеса шла под флагом "Измайловского досуга".
Мой отец играл Иосифа Аримафейского. Главную женскую роль Иоанны, жены Хузы, домоправителя Ирода, играла артистка Александрийского театра Ведринская. Бывший измайловец А. А. Геркен изображал Понтия Пилата. Было много репетиций. Когда начались репетиции в костюмах, стали допускать публику.
Св. Правительствующий Синод был против постановки драмы, поэтому спектакли, на которые пускалась публика и на одном из которых был сам Государь, назывались репетициями.