Страница:
О Бруно и Эдгаре Бауэрах он говорил, что они учредили общество взаимного восхищения. Таким образом, свое неодобрение он при разговоре никогда не выражал в резкой или оскорбительной форме; правда, в споре он, словно в турнире, сбивал противников с коня, но никогда не повергал их в прах.
Он относился весьма скептически к разговорам о том, что рабочие им восхищаются. "У этих людей есть только одно понятное желание - выбраться из нищеты, а как осуществить это, понимают лишь немногие".
175
Однажды он выступал в Рейнской области. После этого к нему подошел рабочий и сказал: "Вы прекрасно говорили, господин доктор". - "Рад, что вам понравилось". - "А у вас не найдется несколько лишних монет?" Как-то к Марксу пришла депутация с просьбой поскорее решить социальный вопрос, а то они живут в большой нужде.
Бонапарт умел в общем и целом правильно оценивать восхищение масс. Одному из членов свиты, обратившему его внимание на то, как народ теснится вокруг него, он возразил: "Если бы совершалась моя казнь, они теснились бы еще больше". После большого собрания, на котором Маркс рассказывал о Товариществе Рабочих, произошло одно забавное происшествие. Его известный призыв, провозглашенный им из Лондона, куда он эмигрировал из-за начавшейся после революции 1848 г. реакции, гласил: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" После доклада, который был принят с большим воодушевлением, один рабочий попросил объяснить ему, является ли товарищество восьмилист-ников тайным союзом. Из-за рейнского произношения Маркса он вместо "рабочие" [Arbeiter] понял "вось-милистники" [Achtblatter]. По этой же причине произошло похожее недоразумение, когда получилось, что создана партия тимократов, в то время как он говорил о демократах.
Первый маленький эпизод натолкнул мою мать на прелестную идею: вышить для Маркса небольшой бумажник. Внутри него находилась записная книжка, на шелковом переплете которой она вышила ствол дуба, обвитый восемью листами плюща. Дуб символизировал, конечно, Маркса, а вечнозеленые листья восьмилистник. Рядом был памятник с надписью: единство. Маркс был очень рад этому подарку.
В противоположность своему в большинстве случаев снисходительному суждению о людях он очень отрицательно отзывался о Бакунине. По поводу девиза Бакунина "Все должно быть разрушено" Маркс говорил, что совершенно бессмысленно разрушать ценности, уничтожать свои и чужие дома, убегать, неизвестно куда и не зная, каким образом можно снова что-нибудь построить.
Хотя Маркс признавал одаренность Лассаля, но
176
тот был ему крайне несимпатичен. Даже в красноречии Лассаля Маркс находил что-то смешное из-за его шепелявости. Он рассказывал, как тот однажды пылко декламировал шепелявя из "Антигоны" Софокла:
Суровый нрав сурового отца
Я визу в доцери: ей зло не страсно.
Поведение Лассаля по отношению к Елене Дённигес было при всех условиях нелепым; спровоцированная дуэль из-за особы, которую он явно презирал, была полнейшей бессмыслицей. Во всей этой истории он хотел, по мнению Маркса, разыграть аристократа, но при этом доказал, что избрал совершенно негодный способ дурного подражания аристократам. Если бы он серьезно относился к своей миссии, он не поставил бы на карту жизнь ради такого фарса.
При непомерном тщеславии Лассаля трудно было сказать, как он вел бы себя, если бы прожил дольше. Очень характерна для него мечта вступить в Берлин во главе рабочих батальонов рядом с рыжеволосой Еленой.
О Марксе, этом истинном апостоле человеколюбия, можно было бы сказать, что он обладал тем чудесным даром, о котором повествует отрывок из Нового завета, где сказано, что свет святого духа наделил апостолов всеобъемлющей любовью, способной говорить с каждым на понятном ему языке.
Мать моего отца жила у нас, и все, кто общался с моими родителями, заходили, естественно, и к ней. Энгельс тоже посетил ее, когда как-то был проездом в Ганновере. Но он не умел поддерживать легкую беседу с пожилой дамой и не понравился ей. А вот от Маркса она была в восторге, да и Женни ей очень нравилась. Когда Маркс приезжал первый раз, она была в отъезде. Таким образом, они познакомились только теперь, он охотно болтал с ней и даже специально каждый день навещал ее в ее комнатах. Он и Женни часто приносили ей цветы, которые она очень любила. Совершенно неожиданно, не болея, моя бабушка умерла во сне. И та маленькая девочка, о которой уже шла речь, бывшая любимицей Маркса и получившая от него данное первоначально моей матери имя Совушка, сидела тогда боязливо и испуганно в углу комнаты, приготовлен
177
ной для траурной церемонии. Не имея ни малейшего представления о смерти, это маленькое существо приняло близко к сердцу траурное настроение в доме. Маркс взял девочку на руки, отнес ее в свою комнату, дал ей одеколон, который малышка очень любила, и прочитал ей сказку из испанской книги, по свойственной ему манере сразу же переводя ее. Она полностью отвлеклась и была в таком восторге, что через несколько дней подробно пересказала ее своим родителям; это была лучшая из сказок, которую она когда-нибудь слышала. Родителям она очень понравилась, и девочка не раз повторяла ее в кругу друзей. Родители тоже охотно цитировали ее, и я хочу воспроизвести ее со своеобразной символикой, так, как я ее слышала.
МАТЕРИНСКАЯ ДУША И СКРИПКА
Жил некогда в Толедо маленький мальчик, жил он вместе со своей матерью, которая любила его больше всего на свете. Отец его умер давно, и обоих связывало столь глубокое чувство любви, какое даже между матерью и сыном редко встречается. Еще совсем маленьким мальчик обнаружил необыкновенное пристрастие к музыке, ко всякому проявлению благозвучия. Он еще и говорить-то не умел, но уже тянулся ручонками к поющей птахе или, радостно улыбаясь, прислушивался к колокольному звону. Едва научившись говорить и ходить, он стал проситься послушать в соборе органную музыку, пение хора, звуки которых доносились из ближайшей церкви. Везде и всегда, когда он слышал музыку, он чувствовал себя счастливым, но всякий неверно взятый тон, всякий диссонирующий звук раздражал его. Вскоре маленькие пальчики могли уже воспроизводить на клавикордах любую услышанную мелодию, но это йе приносило ему удовлетворения.
Звук таял после того, как ударишь по клавишам, а ведь он должен усиливаться, нарастать, как голос человека. Тогда мать подарила ему скрипку - и теперь его желание было исполнено. То усиливаясь, то замирая, струились нежные звуки, заполняя все вокруг.
178
После непродолжительного обучения все лучшие учителя признали, что им нечего больше дать своему воспитаннику. Казалось, он с рождения в совершенстве владел исполнительской техникой, что позволяло ему не только великолепно играть все произведения величайших мастеров, но и замечательным образом выражать в музыке свои мысли и ощущения. В школе он тоже схватывал все на лету, товарищи любили его, он же держался в стороне от их буйных забав. Мальчик больше любил тихонько сидеть подле любимой матери, внимать ее нежному голосу, шуму волн Тахо, звуку ветра: все становилось для него гармонией, которую он с помощью своей скрипки превращал в арии, фуги, даже симфонии.
Радость и боль, благоговение и сострадание, ненависть и злоба, гром и молния, красота, рождение и гибель - все становилось в нем музыкой.
Но хотя всех поражала и трогала его игра, сам он никогда не бывал собой доволен. "Ни разу, - говорил он, - я не смог еще передать на скрипке то, что чувствую". Мать покупала ему самые дорогие инструменты, которые только существовали. Никакая жертва не была для нее слишком велика. Если где-то на свете появлялась возможность раздобыть прекрасный старинный инструмент, она тут же приобретала его. Едва успев закончить школу, мальчик сразу же решил пойти в ученики к скрипичному мастеру, чтобы попытаться самому создать свой идеал. Но и этого выдающегося мастера ему вскоре удалось превзойти.
Скрипки, изготовленные им, обладали таким чистым звучанием, какого ему самому никогда не приходилось слышать. За них давали баснословную цену. Однако сам юный мастер не испытывал удовлетворения.
Однажды, уставший и отчаявшийся, он уснул во время работы. Во сне ему явился дьявол. Он принял облик почтенного старца, одетого в платье не то священника, не то мага, так что юноша не догадался, кто с ним говорит.
- Я знаю, чего тебе недостает, - сказал он тихим, проникновенным голосом. - Ты хочешь, чтобы у скрипки была душа. Но ты не можешь этого достичь, ведь любая душа - исключительно от бога, а он наделяет ею лишь людей. Однако если тебе удастся заточить в скрипку чистую, благородную человеческую душу в тот самый миг, когда она расстается с телом (ибо только
179
такая душа созвучна вечной гармонии - грешная же душа исторгает лишь диссонанс), - вот тогда ты найдешь то, что до сих пор искал тщетно.
- Но как смогу я удержать невидимую, бесплотную душу? - возразил юноша, дрожа от страха.
- Ты должен подхватить последний вздох, вырвавшийся из человеческой груди, прежде чем окончательно закрыть скрипку, и тогда душа навсегда останется в инструменте, пока он не будет раздавлен или не сгорит в огне. Скрипка станет ее домом: в нем отныне она будет жить, как жила прежде в человеческом теле, которое не может покинуть, прежде чем тело не подвергнется разрушению, которое мы, люди, зовем смертью.
Старец исчез, а юноша проснулся. Вошла мать, и, полная любви и заботы, склонилась над сыном, шепча:
- Ты переутомился, мой дорогой, оттого что требуешь от себя невозможного. Тебе приснилось что-то ужасное, ты выглядел смертельно бледным, и только теперь краски вновь появляются на твоем лице. Благодари господа за тот удивительный талант, которым он одарил тебя на радость нам и всем людям и который ты превратил в свою муку.
- О моя самая любимая, верная душа! Ты понимаешь меня, как никто другой на земле! - простонал он в ответ. - Я же мог бы довольствоваться тем, что есть. Но неведомая сила влечет меня, заставляя вырвать у неба тайну совершенства, мой идеал. Но я истязаю не только себя, я причиняю боль тебе!
И тут с абсолютной ясностью он опять услышал голос, которому внимал во сне и который шептал ему: "Вот та кроткая, благородная душа - душа твоей матери".
Словно молния пронзила юношу, тенью возник образ старца позади матери.
- Боже, помоги мне! - воскликнул он, тень исчезла и голос умолк.
С тех пор дьявольские слова стали преследовать его. Он пытался избавиться от них, развлекаясь в веселой компании, отдаваясь природе и искусству, сочиняя музыку, снова начиная мастерить скрипку, о которой мечтал тоскуя. Все было напрасно.
180
- Души, да, души не хватает моей скрипке! Бездушной остается она до сих пор. О, случись чудо: найди я душу - все, что люди считают счастьем, отдал бы взамен!
Внезапно его мать заболела, у нее началась сильная лихорадка. И тогда любящий сын забыл обо всем на свете; не жалея сил, день и ночь ухаживал он за больной. Но мать, чувствуя приближение смерти и желая утешить отчаявшегося сына, попросила показать ей последнюю скрипку. Та была уже почти готова, не хватало лишь грифа. Матери захотелось послушать, как звучит инструмент: может, сыну, наконец, удалось достичь того, к чему он стремился.
Исполняя ее желание, юноша приблизился к матери, чтобы подле нее закончить свой инструмент, но было поздно. Умирающая уже не могла слушать, взор ее затуманился.
- Я не увижу больше твою скрипку и не услышу ее звучание, - прошептала она, - но любовь не исчезает с приходом смерти, душа моя навсегда соединится с тобой.
Юноша вскочил, едва ли сознавая, что творит, поднял инструмент, который все еще держал в руке. Когда он склонился над матерью, скрипка коснулась ее губ и приняла ее последний вздох. Словно в бреду поднял сын упавшие на пол орудия своего труда и, завершив работу над скрипкой, без сил рухнул рядом с умершей. Долго пролежал он без сознания, охваченный дикими бредовыми видениями. Друзья оплакивали его, никто не верил, что он останется жить, все думали, что он, ухаживая за матерью, заразился неизлечимой болезнью и спасти его уже нельзя. Однако юноша пришел в себя, и даже быстрее, чем предполагали врачи, только теперь он стал другим. Глаза его сверкали беспокойным, болезненным блеском, жажда творчества покинула его, он больше не музицировал, не делал скрипок, а свой последний инструмент спрятал подальше. Отныне он не сетовал больше, что ему не удается достичь желаемого, того, что он требовал от себя как от художника. Потом он опять стал брать в руки скрипку, но смычок так и не касался ее струн. Стали поговаривать, что смерть матери повредила его рассудок, уничтожила талант.
181
- Возьми себя в руки! Не губи свою молодость бесплодной тоской. Постарайся найти утешение в искусстве, дари его вновь людям и тем самым верни себе радость бытия. Того, что произошло, не изменишь!
- Да, ты прав! - страстно воскликнул юноша. - Не изменишь того, что произошло!
Он схватил скрипку и заиграл. Неподражаемые звуки полились со струн, потрясая и игравшего и слушавшего; никто, никогда и нигде не слышал ничего подобного, невозможно было даже представить такую проникновенную силу, доброту, такое величие, затрагивающее самые глубины человеческого духа. Плененная душа рыдала, жаловалась, одновременно утешая сына. Она и в самом деле могла, забыв о себе, ликовать вместе с ним, радуясь, что наконец-то он обрел то, к чему так горячо стремилось его сердце, что она могла дать ему это, хоть и ценой утраты собственного блаженства.
Изо дня в день пела теперь скрипка. Да и по ночам можно было слышать ее удивительные, неслыханные звуки. Все стремились послушать их. Никто не шумел больше вблизи его жилища. Не слышно было цоканья копыт по мостовой. Толпы людей окружали террасу дома, прося его выйти или раскрыть окно. Стар и млад, богач и бедняк - все толпились вокруг него, умоляя сыграть им, словно верующие, с благоговейным трепетом взирающие на сотворение чуда, внимающие таинственному откровению.
Как бы сливались две души, столь различные и столь единые: невинная душа - пленница, самоотверженная, страдающая и терзающаяся в муках, и осознающая свою грешность, но все же освобожденная душа художника, который увидел, что превзошел свою самую смелую мечту. В мучительном блаженстве, но и в глубоком раскаянии, юноша чувствовал, что не в силах разбить скрипку и освободить столь любимую им душу. Пылающий страстью, он предавался наслаждению. Он мог бы пасть ниц и возблагодарить всевышнего, если бы не понимал прекрасно, что своим удивительным счастьем обязан не всевышнему, а преступлению.
Дьявол торжествовал. Он отделил чистую душу от источника ее существования, душа же художника,
182
стремившаяся лишь к возвышенному, благородному, опутана теперь грехом, который навсегда скроет от нее источник чистого света.
Никогда не покидали сына угрызения совести, и в то же время его охватывало мощное стремление гения, земного божества, создавать в музыкальной форме нечто новое, доселе не существовавшее, и в восхитительной гармонии суметь передать другим, кто не был столь одарен, как он, то, что так волновало его душу: насилие и кротость, борьбу и покой, природу и творение рук человеческих, начало и конец сущего. Он походил на немого, который был осужден скрывать то, что теснило его вдохновенное сердце, и который удивительным образом получил вдруг возможность раздаривать свое богатство - и только наделенная душой скрипка подарила ему возможность говорить.
Он создал мощные произведения искусства, которые разнесли его славу по всему свету, но никто из художников не мог произвести такого грандиозного впечатления, как он сам. Когда же он дирижировал оркестром и звуки его скрипки, подобно урагану и небесной музыке, парили над волнами мелодии, тогда и музыкантам удавалось достичь таких высот, которые были им до сих пор неведомы.
Конечно, его произведения будут жить дальше, а вот его божественная мощь умрет вместе с ним, если он не передаст свою скрипку достойному преемнику. Но этому не бывать! Разве может он обречь горячо любимую им душу на вечное заточение? Но юноша твердо знал: если разбить скрипку, разобьется и его сердце. Он пытался успокоить свою больную совесть тем, что дарил искусство всем людям. Он играл и при королевских дворах, и в домах бедняков, и в концертных залах, и в церквах. Богатство, которое текло в руки, он раздавал страждущим. Церкви пустовали, если он не играл там. Ни одна проповедь, ни один обряд не мог дать молящимся так много, как глас одухотворенного искусства, и если уж он звучал в храмах, слушали только его.
Больные забывали о своих страданиях, несчастные вновь обретали мужество и надежду, во дворцах тускнели бессмысленный блеск и роскошь, возникали своего рода места паломничества.
183
И вот в то время в Толедо было совершено преступление, вызвавшее всеобщий переполох, но тайна его оставалась неразгаданной. Как-то ранним утром у юного графа - сына испанского гранда - на улице похитили шкатулку, полную золотых монет. Заподозрили каменотеса, который один только и был в это время вблизи от палаццо, где жил с родителями пострадавший. Каменотеса схватили, допросили, обыскали его убогое жилище, но так ничего и не нашли.
Настал день суда. Мрачно и горделиво отвергал подсудимый все обвинения, повторяя только: "Ищите же, но вы ничего не найдете. Я-то шел на работу, а тот, бледный от бессонной ночи, возвращался с пирушки домой, чтобы, проспав весь день, опять набраться сил для новых наслаждений. Вы же хотите отнять у меня последнее - мою свободу!". Наконец, не найдя доказательств его виновности, каменотеса отпустили. Уходил он, высоко подняв голову. И тут вдалеке он увидел группу людей, безмолвно толкавшихся вокруг какого-то дома.
- А, знаменитый скрипач! Нынче я все равно уже опоздал на работу, так хоть доставлю себе удовольствие небывалым наслаждением.
И этот рослый человек поспешил вперед и смешался с толпой слушателей.
Юный музыкант стоял на открытой террасе, купаясь в солнечных лучах. Мощные и сладостные звуки струились сквозь прозрачный воздух. Казалось, что ликующий хор ангелов, громоподобный глас низвергались с небесных высот. Неотвратимо, все ближе и ближе надвигалось это на только что оправданного человека, его горделивый вид поблек, слезы, доселе не появлявшиеся на его глазах, струились теперь по лицу. Он пал ниц.
Скрипка умолкла. Потрясенный, он вскочил, бросился прочь и взобрался на башню собора, где работал. Можно было видеть, как он спустился вниз с какой-то ношей и кинулся назад в только что покинутое им здание суда.
Судья и пострадавший все еще были там, собираясь обсудить новые пути поимки преступника.
- Что тебе еще надо? Ты же свободен! - воскликнул судья.
184
- Нет, - ответил тот трепеща. - Покарайте меня. Вот сокровище, я его еще не тронул.
Воцарилось молчание. Судья подал знак графу, чтобы тот посмотрел, его ли это вещь. Тот подтвердил: да, это его шкатулка, которую еще и не пытались открыть.
С отсутствующим взором виновный внимал отдаленному голосу.
- Зачем же ты так бесстыдно лгал? - строго спросил судья.
- Я не лгал, я же сказал только, что вы ничего не найдете, вы ведь и не нашли бы никогда ничего.
- Где же ты прятал добычу?
- На самом верху соборной башни установили фигуру ангела с полым постаментом. Я там работал, восстанавливая поврежденную молнией голову и крыло ангела. Тогда-то и заметил, что один из камней постамента свободно вынимается. В то утро я спрятал ящичек внутри постамента, задвинув камень на место. Там должна была быть моя сокровищница.
- Мне представили тебя как тихого, прилежного, необыкновенно способного работника. Как могло случиться, что ты решился на преступление?
- Да, у меня есть способности и я мог бы чего-нибудь добиться, но из-за бедности не получил образования, не мог учиться у больших мастеров. В то утро я шел на работу (я всегда прихожу первым) и сетовал на судьбу, которая не давала мне возможности выкарабкаться. Мне без труда удалось в точности восстановить голову и крыло ангела. Если бы у меня были деньги, думаю, и я тоже смог бы создать что-нибудь великое, о чем не раз мечтал. Но моего заработка едва хватает, чтобы прокормить себя и младших братьев и сестер. Тут, нетвердо ступая, из кабака вышли двое изысканно одетых ночных гуляк.
- Тебе невероятно везло сегодня в игре, - недовольно проворчал один, и невероятно глупо было с моей стороны, делая небывало высокие ставки, проиграть только что полученное наследство дядюшки-скряги, скопившего дома золотые горы. Я, конечно, достаточно богат, но тому, кого охватывает игорный азарт, тому уже приходится туго. И что же ты сделаешь со своим сказочным выигрышем?
185
- Ах, - пробормотал зевая второй, - я куплю для моей маленькой Розиты жемчуга, которые будут стоить целого княжества. И когда она появится в них на сцене, все будут поражены. Если же еще останутся деньги, куплю своей левретке ошейник с брильянтами. Мне нравится вызывать зависть богов, к тому же ничего лучшего я придумать не могу.
Тут меня охватил неукротимый гнев. Люди, живущие в достатке, так бездарно проматывают все, что для меня, работающего честно и стремящегося стать тем, к чему создатель дал мне способности, навсегда останется недостижимым!
- Не искушай богов, не потеряй свой выигрыш. Ты с трудом держишься на ногах и шкатулка может оказаться слишком тяжелой для тебя, - сказал на прощание проигравший.
- Не беспокойся, - засмеялся тот в ответ. - И не волнуйся: сегодня вечером я дам тебе возможность отыграться, может ты вернешь себе все назад.
Они расстались. Сам не знаю, как это произошло, но я ударил сзади пошатывавшегося человека. Он упал, я схватил шкатулку и, прежде чем он смог подняться, побежал прочь, спрятал ее на башне и принялся за работу, как обычно.
- Что же заставило тебя раскаяться?
- Я услышал волшебные звуки скрипки. Словно голос матери, которую я потерял в детстве, говорил со мной, утешая, понимая и предостерегая одновременно.
Громко рассмеявшись, знатный юноша вскричал:
- Давно я уже так не веселился, как сегодня утром. Этот человек и в самом деле развлек меня. Сначала он с негодованием отклоняет оскорбляющие достойного человека подозрения, затем с гордостью принимает освобождение, хотя на самом деле оно-то и явилось несправедливостью по отношению к нему. Неожиданное возвращение украденного и морализирующая проповедь по поводу моего легкомысленного образа жизни, произнесенная в оправдание и для обоснования своих деяний. Поистине, подобные риторические достижения свидетельствуют о мужестве, что мне импонирует, и поскольку нрав у меня добрый, я хочу, чтобы этот человек не был наказан слишком сурово, хотя он этого, собственно, заслуживает. Ведь если этот благородный
186
разбойник полагает, что почти каждому неимущему позволено решать, не будет ли лучше, если чужое добро перейдет к нему, потому что ему не по нраву, как распоряжается этим добром его истинный владелец, - в этом случае кулачное право одержало бы верх. И, наконец, самое забавное. То, что я получил мое золото назад в целости и сохранности, конечно, очень приятно. Но то, что музыка может оказать такое же воздействие, как "допрос с пристрастием", - это уж абсурд. Насколько светлее стало бы будущее, если закоренелого грешника побуждал бы к раскаянию не суровый инквизитор, а звуки скрипки! Но если нынче взрослый мужчина, словно хнычущее дитя, пугается упреков умершей матери, ему не поверит ни один здравомыслящий человек. Сам я еще не слышал этого Орфея, творящего чудеса, поскольку лишь несколько недель назад вернулся в Толедо после долгого отсутствия. А что если мы завершили бы это удивительное утро концертом? Я слышал, что этот музыкант не скупится на исполнение. Мне кажется, что раскаявшийся вор, который более послушен музыке, нежели правосудию, мог бы еще кое в чем признаться. Может, он принадлежит к шайке разбойников и больше боится ее предательства или зависти, чем умершей матери. Я пошлю за этим чудо-скрипачом мои носилки, чтобы его доставили сюда. Если бы мы с моим другом не отослали их тогда домой, никакого нападения не было бы. Ну и этих драматических событий тоже. Я надеюсь, суд примет мое предложение.
Судья согласился, каменотес же совсем не прислушивался к насмешливым речам юного вельможи.
Вскоре музыкант уже входил в зал суда.
- Что вам надо от меня? - спросил он строго. - Посыльный сказал, что мое искусство должно заставить раскаяться преступника и еще раз послужить правосудию?
С глубоким почтением приблизился судья к человеку, который пользовался всеобщим уважением и восхищением.
- Нам известна твоя доброта, благодаря которой ты радуешь своим искусством и бедного и богатого. Именно оно развязало язык преступника, и он добровольно вернул украденные сокровища, хотя до этого оставался глух и к угрозам, и к увещеваниям. Этот высо
187
кородный господин считает, что тот не во всем признался. Мы просим тебя еще раз обратиться к заблудшему своей чудесной музыкой, прежде чем вынесем приговор и накажем его.
Сверкающий взгляд музыканта был устремлен на раскаявшегося. Нежные, проникновенные звуки, полные смиренного величия и задушевной красоты, обращаясь к каждому, мощно переливались и, нарастая с победной силой, возносились к высоким сводам зала.
Самонадеянное превосходство молодого графа было посрамлено, взволнованно внимали звукам и судья, и народ. То пел голос, перед которым меркла ничтожность всего земного, а зал суда превращался в святилище.
Он относился весьма скептически к разговорам о том, что рабочие им восхищаются. "У этих людей есть только одно понятное желание - выбраться из нищеты, а как осуществить это, понимают лишь немногие".
175
Однажды он выступал в Рейнской области. После этого к нему подошел рабочий и сказал: "Вы прекрасно говорили, господин доктор". - "Рад, что вам понравилось". - "А у вас не найдется несколько лишних монет?" Как-то к Марксу пришла депутация с просьбой поскорее решить социальный вопрос, а то они живут в большой нужде.
Бонапарт умел в общем и целом правильно оценивать восхищение масс. Одному из членов свиты, обратившему его внимание на то, как народ теснится вокруг него, он возразил: "Если бы совершалась моя казнь, они теснились бы еще больше". После большого собрания, на котором Маркс рассказывал о Товариществе Рабочих, произошло одно забавное происшествие. Его известный призыв, провозглашенный им из Лондона, куда он эмигрировал из-за начавшейся после революции 1848 г. реакции, гласил: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" После доклада, который был принят с большим воодушевлением, один рабочий попросил объяснить ему, является ли товарищество восьмилист-ников тайным союзом. Из-за рейнского произношения Маркса он вместо "рабочие" [Arbeiter] понял "вось-милистники" [Achtblatter]. По этой же причине произошло похожее недоразумение, когда получилось, что создана партия тимократов, в то время как он говорил о демократах.
Первый маленький эпизод натолкнул мою мать на прелестную идею: вышить для Маркса небольшой бумажник. Внутри него находилась записная книжка, на шелковом переплете которой она вышила ствол дуба, обвитый восемью листами плюща. Дуб символизировал, конечно, Маркса, а вечнозеленые листья восьмилистник. Рядом был памятник с надписью: единство. Маркс был очень рад этому подарку.
В противоположность своему в большинстве случаев снисходительному суждению о людях он очень отрицательно отзывался о Бакунине. По поводу девиза Бакунина "Все должно быть разрушено" Маркс говорил, что совершенно бессмысленно разрушать ценности, уничтожать свои и чужие дома, убегать, неизвестно куда и не зная, каким образом можно снова что-нибудь построить.
Хотя Маркс признавал одаренность Лассаля, но
176
тот был ему крайне несимпатичен. Даже в красноречии Лассаля Маркс находил что-то смешное из-за его шепелявости. Он рассказывал, как тот однажды пылко декламировал шепелявя из "Антигоны" Софокла:
Суровый нрав сурового отца
Я визу в доцери: ей зло не страсно.
Поведение Лассаля по отношению к Елене Дённигес было при всех условиях нелепым; спровоцированная дуэль из-за особы, которую он явно презирал, была полнейшей бессмыслицей. Во всей этой истории он хотел, по мнению Маркса, разыграть аристократа, но при этом доказал, что избрал совершенно негодный способ дурного подражания аристократам. Если бы он серьезно относился к своей миссии, он не поставил бы на карту жизнь ради такого фарса.
При непомерном тщеславии Лассаля трудно было сказать, как он вел бы себя, если бы прожил дольше. Очень характерна для него мечта вступить в Берлин во главе рабочих батальонов рядом с рыжеволосой Еленой.
О Марксе, этом истинном апостоле человеколюбия, можно было бы сказать, что он обладал тем чудесным даром, о котором повествует отрывок из Нового завета, где сказано, что свет святого духа наделил апостолов всеобъемлющей любовью, способной говорить с каждым на понятном ему языке.
Мать моего отца жила у нас, и все, кто общался с моими родителями, заходили, естественно, и к ней. Энгельс тоже посетил ее, когда как-то был проездом в Ганновере. Но он не умел поддерживать легкую беседу с пожилой дамой и не понравился ей. А вот от Маркса она была в восторге, да и Женни ей очень нравилась. Когда Маркс приезжал первый раз, она была в отъезде. Таким образом, они познакомились только теперь, он охотно болтал с ней и даже специально каждый день навещал ее в ее комнатах. Он и Женни часто приносили ей цветы, которые она очень любила. Совершенно неожиданно, не болея, моя бабушка умерла во сне. И та маленькая девочка, о которой уже шла речь, бывшая любимицей Маркса и получившая от него данное первоначально моей матери имя Совушка, сидела тогда боязливо и испуганно в углу комнаты, приготовлен
177
ной для траурной церемонии. Не имея ни малейшего представления о смерти, это маленькое существо приняло близко к сердцу траурное настроение в доме. Маркс взял девочку на руки, отнес ее в свою комнату, дал ей одеколон, который малышка очень любила, и прочитал ей сказку из испанской книги, по свойственной ему манере сразу же переводя ее. Она полностью отвлеклась и была в таком восторге, что через несколько дней подробно пересказала ее своим родителям; это была лучшая из сказок, которую она когда-нибудь слышала. Родителям она очень понравилась, и девочка не раз повторяла ее в кругу друзей. Родители тоже охотно цитировали ее, и я хочу воспроизвести ее со своеобразной символикой, так, как я ее слышала.
МАТЕРИНСКАЯ ДУША И СКРИПКА
Жил некогда в Толедо маленький мальчик, жил он вместе со своей матерью, которая любила его больше всего на свете. Отец его умер давно, и обоих связывало столь глубокое чувство любви, какое даже между матерью и сыном редко встречается. Еще совсем маленьким мальчик обнаружил необыкновенное пристрастие к музыке, ко всякому проявлению благозвучия. Он еще и говорить-то не умел, но уже тянулся ручонками к поющей птахе или, радостно улыбаясь, прислушивался к колокольному звону. Едва научившись говорить и ходить, он стал проситься послушать в соборе органную музыку, пение хора, звуки которых доносились из ближайшей церкви. Везде и всегда, когда он слышал музыку, он чувствовал себя счастливым, но всякий неверно взятый тон, всякий диссонирующий звук раздражал его. Вскоре маленькие пальчики могли уже воспроизводить на клавикордах любую услышанную мелодию, но это йе приносило ему удовлетворения.
Звук таял после того, как ударишь по клавишам, а ведь он должен усиливаться, нарастать, как голос человека. Тогда мать подарила ему скрипку - и теперь его желание было исполнено. То усиливаясь, то замирая, струились нежные звуки, заполняя все вокруг.
178
После непродолжительного обучения все лучшие учителя признали, что им нечего больше дать своему воспитаннику. Казалось, он с рождения в совершенстве владел исполнительской техникой, что позволяло ему не только великолепно играть все произведения величайших мастеров, но и замечательным образом выражать в музыке свои мысли и ощущения. В школе он тоже схватывал все на лету, товарищи любили его, он же держался в стороне от их буйных забав. Мальчик больше любил тихонько сидеть подле любимой матери, внимать ее нежному голосу, шуму волн Тахо, звуку ветра: все становилось для него гармонией, которую он с помощью своей скрипки превращал в арии, фуги, даже симфонии.
Радость и боль, благоговение и сострадание, ненависть и злоба, гром и молния, красота, рождение и гибель - все становилось в нем музыкой.
Но хотя всех поражала и трогала его игра, сам он никогда не бывал собой доволен. "Ни разу, - говорил он, - я не смог еще передать на скрипке то, что чувствую". Мать покупала ему самые дорогие инструменты, которые только существовали. Никакая жертва не была для нее слишком велика. Если где-то на свете появлялась возможность раздобыть прекрасный старинный инструмент, она тут же приобретала его. Едва успев закончить школу, мальчик сразу же решил пойти в ученики к скрипичному мастеру, чтобы попытаться самому создать свой идеал. Но и этого выдающегося мастера ему вскоре удалось превзойти.
Скрипки, изготовленные им, обладали таким чистым звучанием, какого ему самому никогда не приходилось слышать. За них давали баснословную цену. Однако сам юный мастер не испытывал удовлетворения.
Однажды, уставший и отчаявшийся, он уснул во время работы. Во сне ему явился дьявол. Он принял облик почтенного старца, одетого в платье не то священника, не то мага, так что юноша не догадался, кто с ним говорит.
- Я знаю, чего тебе недостает, - сказал он тихим, проникновенным голосом. - Ты хочешь, чтобы у скрипки была душа. Но ты не можешь этого достичь, ведь любая душа - исключительно от бога, а он наделяет ею лишь людей. Однако если тебе удастся заточить в скрипку чистую, благородную человеческую душу в тот самый миг, когда она расстается с телом (ибо только
179
такая душа созвучна вечной гармонии - грешная же душа исторгает лишь диссонанс), - вот тогда ты найдешь то, что до сих пор искал тщетно.
- Но как смогу я удержать невидимую, бесплотную душу? - возразил юноша, дрожа от страха.
- Ты должен подхватить последний вздох, вырвавшийся из человеческой груди, прежде чем окончательно закрыть скрипку, и тогда душа навсегда останется в инструменте, пока он не будет раздавлен или не сгорит в огне. Скрипка станет ее домом: в нем отныне она будет жить, как жила прежде в человеческом теле, которое не может покинуть, прежде чем тело не подвергнется разрушению, которое мы, люди, зовем смертью.
Старец исчез, а юноша проснулся. Вошла мать, и, полная любви и заботы, склонилась над сыном, шепча:
- Ты переутомился, мой дорогой, оттого что требуешь от себя невозможного. Тебе приснилось что-то ужасное, ты выглядел смертельно бледным, и только теперь краски вновь появляются на твоем лице. Благодари господа за тот удивительный талант, которым он одарил тебя на радость нам и всем людям и который ты превратил в свою муку.
- О моя самая любимая, верная душа! Ты понимаешь меня, как никто другой на земле! - простонал он в ответ. - Я же мог бы довольствоваться тем, что есть. Но неведомая сила влечет меня, заставляя вырвать у неба тайну совершенства, мой идеал. Но я истязаю не только себя, я причиняю боль тебе!
И тут с абсолютной ясностью он опять услышал голос, которому внимал во сне и который шептал ему: "Вот та кроткая, благородная душа - душа твоей матери".
Словно молния пронзила юношу, тенью возник образ старца позади матери.
- Боже, помоги мне! - воскликнул он, тень исчезла и голос умолк.
С тех пор дьявольские слова стали преследовать его. Он пытался избавиться от них, развлекаясь в веселой компании, отдаваясь природе и искусству, сочиняя музыку, снова начиная мастерить скрипку, о которой мечтал тоскуя. Все было напрасно.
180
- Души, да, души не хватает моей скрипке! Бездушной остается она до сих пор. О, случись чудо: найди я душу - все, что люди считают счастьем, отдал бы взамен!
Внезапно его мать заболела, у нее началась сильная лихорадка. И тогда любящий сын забыл обо всем на свете; не жалея сил, день и ночь ухаживал он за больной. Но мать, чувствуя приближение смерти и желая утешить отчаявшегося сына, попросила показать ей последнюю скрипку. Та была уже почти готова, не хватало лишь грифа. Матери захотелось послушать, как звучит инструмент: может, сыну, наконец, удалось достичь того, к чему он стремился.
Исполняя ее желание, юноша приблизился к матери, чтобы подле нее закончить свой инструмент, но было поздно. Умирающая уже не могла слушать, взор ее затуманился.
- Я не увижу больше твою скрипку и не услышу ее звучание, - прошептала она, - но любовь не исчезает с приходом смерти, душа моя навсегда соединится с тобой.
Юноша вскочил, едва ли сознавая, что творит, поднял инструмент, который все еще держал в руке. Когда он склонился над матерью, скрипка коснулась ее губ и приняла ее последний вздох. Словно в бреду поднял сын упавшие на пол орудия своего труда и, завершив работу над скрипкой, без сил рухнул рядом с умершей. Долго пролежал он без сознания, охваченный дикими бредовыми видениями. Друзья оплакивали его, никто не верил, что он останется жить, все думали, что он, ухаживая за матерью, заразился неизлечимой болезнью и спасти его уже нельзя. Однако юноша пришел в себя, и даже быстрее, чем предполагали врачи, только теперь он стал другим. Глаза его сверкали беспокойным, болезненным блеском, жажда творчества покинула его, он больше не музицировал, не делал скрипок, а свой последний инструмент спрятал подальше. Отныне он не сетовал больше, что ему не удается достичь желаемого, того, что он требовал от себя как от художника. Потом он опять стал брать в руки скрипку, но смычок так и не касался ее струн. Стали поговаривать, что смерть матери повредила его рассудок, уничтожила талант.
181
- Возьми себя в руки! Не губи свою молодость бесплодной тоской. Постарайся найти утешение в искусстве, дари его вновь людям и тем самым верни себе радость бытия. Того, что произошло, не изменишь!
- Да, ты прав! - страстно воскликнул юноша. - Не изменишь того, что произошло!
Он схватил скрипку и заиграл. Неподражаемые звуки полились со струн, потрясая и игравшего и слушавшего; никто, никогда и нигде не слышал ничего подобного, невозможно было даже представить такую проникновенную силу, доброту, такое величие, затрагивающее самые глубины человеческого духа. Плененная душа рыдала, жаловалась, одновременно утешая сына. Она и в самом деле могла, забыв о себе, ликовать вместе с ним, радуясь, что наконец-то он обрел то, к чему так горячо стремилось его сердце, что она могла дать ему это, хоть и ценой утраты собственного блаженства.
Изо дня в день пела теперь скрипка. Да и по ночам можно было слышать ее удивительные, неслыханные звуки. Все стремились послушать их. Никто не шумел больше вблизи его жилища. Не слышно было цоканья копыт по мостовой. Толпы людей окружали террасу дома, прося его выйти или раскрыть окно. Стар и млад, богач и бедняк - все толпились вокруг него, умоляя сыграть им, словно верующие, с благоговейным трепетом взирающие на сотворение чуда, внимающие таинственному откровению.
Как бы сливались две души, столь различные и столь единые: невинная душа - пленница, самоотверженная, страдающая и терзающаяся в муках, и осознающая свою грешность, но все же освобожденная душа художника, который увидел, что превзошел свою самую смелую мечту. В мучительном блаженстве, но и в глубоком раскаянии, юноша чувствовал, что не в силах разбить скрипку и освободить столь любимую им душу. Пылающий страстью, он предавался наслаждению. Он мог бы пасть ниц и возблагодарить всевышнего, если бы не понимал прекрасно, что своим удивительным счастьем обязан не всевышнему, а преступлению.
Дьявол торжествовал. Он отделил чистую душу от источника ее существования, душа же художника,
182
стремившаяся лишь к возвышенному, благородному, опутана теперь грехом, который навсегда скроет от нее источник чистого света.
Никогда не покидали сына угрызения совести, и в то же время его охватывало мощное стремление гения, земного божества, создавать в музыкальной форме нечто новое, доселе не существовавшее, и в восхитительной гармонии суметь передать другим, кто не был столь одарен, как он, то, что так волновало его душу: насилие и кротость, борьбу и покой, природу и творение рук человеческих, начало и конец сущего. Он походил на немого, который был осужден скрывать то, что теснило его вдохновенное сердце, и который удивительным образом получил вдруг возможность раздаривать свое богатство - и только наделенная душой скрипка подарила ему возможность говорить.
Он создал мощные произведения искусства, которые разнесли его славу по всему свету, но никто из художников не мог произвести такого грандиозного впечатления, как он сам. Когда же он дирижировал оркестром и звуки его скрипки, подобно урагану и небесной музыке, парили над волнами мелодии, тогда и музыкантам удавалось достичь таких высот, которые были им до сих пор неведомы.
Конечно, его произведения будут жить дальше, а вот его божественная мощь умрет вместе с ним, если он не передаст свою скрипку достойному преемнику. Но этому не бывать! Разве может он обречь горячо любимую им душу на вечное заточение? Но юноша твердо знал: если разбить скрипку, разобьется и его сердце. Он пытался успокоить свою больную совесть тем, что дарил искусство всем людям. Он играл и при королевских дворах, и в домах бедняков, и в концертных залах, и в церквах. Богатство, которое текло в руки, он раздавал страждущим. Церкви пустовали, если он не играл там. Ни одна проповедь, ни один обряд не мог дать молящимся так много, как глас одухотворенного искусства, и если уж он звучал в храмах, слушали только его.
Больные забывали о своих страданиях, несчастные вновь обретали мужество и надежду, во дворцах тускнели бессмысленный блеск и роскошь, возникали своего рода места паломничества.
183
И вот в то время в Толедо было совершено преступление, вызвавшее всеобщий переполох, но тайна его оставалась неразгаданной. Как-то ранним утром у юного графа - сына испанского гранда - на улице похитили шкатулку, полную золотых монет. Заподозрили каменотеса, который один только и был в это время вблизи от палаццо, где жил с родителями пострадавший. Каменотеса схватили, допросили, обыскали его убогое жилище, но так ничего и не нашли.
Настал день суда. Мрачно и горделиво отвергал подсудимый все обвинения, повторяя только: "Ищите же, но вы ничего не найдете. Я-то шел на работу, а тот, бледный от бессонной ночи, возвращался с пирушки домой, чтобы, проспав весь день, опять набраться сил для новых наслаждений. Вы же хотите отнять у меня последнее - мою свободу!". Наконец, не найдя доказательств его виновности, каменотеса отпустили. Уходил он, высоко подняв голову. И тут вдалеке он увидел группу людей, безмолвно толкавшихся вокруг какого-то дома.
- А, знаменитый скрипач! Нынче я все равно уже опоздал на работу, так хоть доставлю себе удовольствие небывалым наслаждением.
И этот рослый человек поспешил вперед и смешался с толпой слушателей.
Юный музыкант стоял на открытой террасе, купаясь в солнечных лучах. Мощные и сладостные звуки струились сквозь прозрачный воздух. Казалось, что ликующий хор ангелов, громоподобный глас низвергались с небесных высот. Неотвратимо, все ближе и ближе надвигалось это на только что оправданного человека, его горделивый вид поблек, слезы, доселе не появлявшиеся на его глазах, струились теперь по лицу. Он пал ниц.
Скрипка умолкла. Потрясенный, он вскочил, бросился прочь и взобрался на башню собора, где работал. Можно было видеть, как он спустился вниз с какой-то ношей и кинулся назад в только что покинутое им здание суда.
Судья и пострадавший все еще были там, собираясь обсудить новые пути поимки преступника.
- Что тебе еще надо? Ты же свободен! - воскликнул судья.
184
- Нет, - ответил тот трепеща. - Покарайте меня. Вот сокровище, я его еще не тронул.
Воцарилось молчание. Судья подал знак графу, чтобы тот посмотрел, его ли это вещь. Тот подтвердил: да, это его шкатулка, которую еще и не пытались открыть.
С отсутствующим взором виновный внимал отдаленному голосу.
- Зачем же ты так бесстыдно лгал? - строго спросил судья.
- Я не лгал, я же сказал только, что вы ничего не найдете, вы ведь и не нашли бы никогда ничего.
- Где же ты прятал добычу?
- На самом верху соборной башни установили фигуру ангела с полым постаментом. Я там работал, восстанавливая поврежденную молнией голову и крыло ангела. Тогда-то и заметил, что один из камней постамента свободно вынимается. В то утро я спрятал ящичек внутри постамента, задвинув камень на место. Там должна была быть моя сокровищница.
- Мне представили тебя как тихого, прилежного, необыкновенно способного работника. Как могло случиться, что ты решился на преступление?
- Да, у меня есть способности и я мог бы чего-нибудь добиться, но из-за бедности не получил образования, не мог учиться у больших мастеров. В то утро я шел на работу (я всегда прихожу первым) и сетовал на судьбу, которая не давала мне возможности выкарабкаться. Мне без труда удалось в точности восстановить голову и крыло ангела. Если бы у меня были деньги, думаю, и я тоже смог бы создать что-нибудь великое, о чем не раз мечтал. Но моего заработка едва хватает, чтобы прокормить себя и младших братьев и сестер. Тут, нетвердо ступая, из кабака вышли двое изысканно одетых ночных гуляк.
- Тебе невероятно везло сегодня в игре, - недовольно проворчал один, и невероятно глупо было с моей стороны, делая небывало высокие ставки, проиграть только что полученное наследство дядюшки-скряги, скопившего дома золотые горы. Я, конечно, достаточно богат, но тому, кого охватывает игорный азарт, тому уже приходится туго. И что же ты сделаешь со своим сказочным выигрышем?
185
- Ах, - пробормотал зевая второй, - я куплю для моей маленькой Розиты жемчуга, которые будут стоить целого княжества. И когда она появится в них на сцене, все будут поражены. Если же еще останутся деньги, куплю своей левретке ошейник с брильянтами. Мне нравится вызывать зависть богов, к тому же ничего лучшего я придумать не могу.
Тут меня охватил неукротимый гнев. Люди, живущие в достатке, так бездарно проматывают все, что для меня, работающего честно и стремящегося стать тем, к чему создатель дал мне способности, навсегда останется недостижимым!
- Не искушай богов, не потеряй свой выигрыш. Ты с трудом держишься на ногах и шкатулка может оказаться слишком тяжелой для тебя, - сказал на прощание проигравший.
- Не беспокойся, - засмеялся тот в ответ. - И не волнуйся: сегодня вечером я дам тебе возможность отыграться, может ты вернешь себе все назад.
Они расстались. Сам не знаю, как это произошло, но я ударил сзади пошатывавшегося человека. Он упал, я схватил шкатулку и, прежде чем он смог подняться, побежал прочь, спрятал ее на башне и принялся за работу, как обычно.
- Что же заставило тебя раскаяться?
- Я услышал волшебные звуки скрипки. Словно голос матери, которую я потерял в детстве, говорил со мной, утешая, понимая и предостерегая одновременно.
Громко рассмеявшись, знатный юноша вскричал:
- Давно я уже так не веселился, как сегодня утром. Этот человек и в самом деле развлек меня. Сначала он с негодованием отклоняет оскорбляющие достойного человека подозрения, затем с гордостью принимает освобождение, хотя на самом деле оно-то и явилось несправедливостью по отношению к нему. Неожиданное возвращение украденного и морализирующая проповедь по поводу моего легкомысленного образа жизни, произнесенная в оправдание и для обоснования своих деяний. Поистине, подобные риторические достижения свидетельствуют о мужестве, что мне импонирует, и поскольку нрав у меня добрый, я хочу, чтобы этот человек не был наказан слишком сурово, хотя он этого, собственно, заслуживает. Ведь если этот благородный
186
разбойник полагает, что почти каждому неимущему позволено решать, не будет ли лучше, если чужое добро перейдет к нему, потому что ему не по нраву, как распоряжается этим добром его истинный владелец, - в этом случае кулачное право одержало бы верх. И, наконец, самое забавное. То, что я получил мое золото назад в целости и сохранности, конечно, очень приятно. Но то, что музыка может оказать такое же воздействие, как "допрос с пристрастием", - это уж абсурд. Насколько светлее стало бы будущее, если закоренелого грешника побуждал бы к раскаянию не суровый инквизитор, а звуки скрипки! Но если нынче взрослый мужчина, словно хнычущее дитя, пугается упреков умершей матери, ему не поверит ни один здравомыслящий человек. Сам я еще не слышал этого Орфея, творящего чудеса, поскольку лишь несколько недель назад вернулся в Толедо после долгого отсутствия. А что если мы завершили бы это удивительное утро концертом? Я слышал, что этот музыкант не скупится на исполнение. Мне кажется, что раскаявшийся вор, который более послушен музыке, нежели правосудию, мог бы еще кое в чем признаться. Может, он принадлежит к шайке разбойников и больше боится ее предательства или зависти, чем умершей матери. Я пошлю за этим чудо-скрипачом мои носилки, чтобы его доставили сюда. Если бы мы с моим другом не отослали их тогда домой, никакого нападения не было бы. Ну и этих драматических событий тоже. Я надеюсь, суд примет мое предложение.
Судья согласился, каменотес же совсем не прислушивался к насмешливым речам юного вельможи.
Вскоре музыкант уже входил в зал суда.
- Что вам надо от меня? - спросил он строго. - Посыльный сказал, что мое искусство должно заставить раскаяться преступника и еще раз послужить правосудию?
С глубоким почтением приблизился судья к человеку, который пользовался всеобщим уважением и восхищением.
- Нам известна твоя доброта, благодаря которой ты радуешь своим искусством и бедного и богатого. Именно оно развязало язык преступника, и он добровольно вернул украденные сокровища, хотя до этого оставался глух и к угрозам, и к увещеваниям. Этот высо
187
кородный господин считает, что тот не во всем признался. Мы просим тебя еще раз обратиться к заблудшему своей чудесной музыкой, прежде чем вынесем приговор и накажем его.
Сверкающий взгляд музыканта был устремлен на раскаявшегося. Нежные, проникновенные звуки, полные смиренного величия и задушевной красоты, обращаясь к каждому, мощно переливались и, нарастая с победной силой, возносились к высоким сводам зала.
Самонадеянное превосходство молодого графа было посрамлено, взволнованно внимали звукам и судья, и народ. То пел голос, перед которым меркла ничтожность всего земного, а зал суда превращался в святилище.