Страница:
Автор неизвестен
Заступница - Адвокат С В Каллистратова
Сост. Е.Э.Печуро
Заступница: Адвокат С.В.Каллистратова
(1907 _ 1989)
Голоса родных Е.Печуро. Реквием по ушедшей эпохе
М.А.Каллистратова. Софья Васильевна Каллистратова - человек и правозащитница
+ Детские годы + Москва + Война + Адвокатура + Политические процессы + Правозащитник + Под следствием + Второе дыхание Д.Кузнецов. Сонечка
Д.Кузнецов. Сказки моей бабушки
+ Кастрюлька + Гипербола + Основной Закон + Ударница + Не похвалишь Горького - не получишь сладкого... + Конспираторы + Фотография + Квартет + Танкист + Надя Рождественская + Шахматы + Клиент (1) + Клиент (2) + Правосудие в сумерках
От составителя:
Публикуемые ниже постатейные замечания С.В.Каллистратовой, адресованные в комиссии по подготовке проекта Конституции СССР 1977 г. и проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (так и не принятого до распада СССР), а также рукопись ранее не публиковавшейся статьи "Право на защиту" затрагивают вопросы, встававшие перед многими юристами. Однако никто из них не решался так смело и бескомпромиссно сформулировать свои критические замечания. Естественно, Каллистратова не могла рассчитывать на то, что к ее мнению прислушаются. Сам статус отлученной от адвокатуры правозащитницы закрывал для нее возможность какой-либо публикации, но она полагала своим гражданским долгом хотя бы неофициально, но все же публично участвовать в обсуждении проблем, важнейших для лишенного подлинного правосознания советского общества.
Такое обсуждение уже началось на международном уровне: в том же 1977 г. в Вене состоялась официальная встреча стран - участниц Хельсинкских соглашений, где западные дипломаты настойчиво требовали от советской стороны выполнения гуманитарных условий Соглашений. Уже работали и первые общественные группы "Содействия выполнению Хельсинкских Соглашений" (с 1976 г. - в СССР и Польше, с 1977 г. - в Чехословакии), превратившиеся потом в международное движение.
Советским властям пришлось в конце концов уступить, и в Конституцию 1977 г. (статьи 50-52 и 54-56) была включена часть пунктов "гуманитарной корзины": свобода слова, печати, собраний, митингов и демонстраций, свобода совести, неприкосновенность личности и жилища, тайны телефонных разговоров и переписки. Не были, однако, включены в Конституцию пункты о свободе получения и передачи информации, о свободе передвижения. А записанное не было обеспечено гарантиями.
Вера в то, что "рукописи не горят" и что когда-нибудь идеи Софьи Васильевны окажутся востребованными, оправдались. В этом легко может убедиться любой читатель, ознакомившись, например, с тем, что она писала в 1988 г. о презумпции невиновности, и с текстом ст. 49 Конституции Российской Федерации 1993 г.
"Замечания к проекту Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик" были посмертно опубликованы в сокращенном варианте с комментарием Б.А.Золотухина в журнале "Странник" (1991. Вып. 1). Редакция сделала примечание: "Считаем, что полный текст "Замечаний" должен быть опубликован в массовом издании юридического профиля...". Мы публикуем текст полностью, считая, что работа С.В.Каллистратовой - прекрасный образец для наших законодателей и что многие ее идеи все еще не реализованы. Это же можно сказать и о статье Софьи Васильевны, посвященной праву на защиту. Достаточно сравнить ее содержание с текстами законопроектов об адвокатуре и с действующими нормами Уголовно-процессуального кодекса и Конституции.
Поиск С.В.Каллистратовой в той области юриспруденции, которая до сих пор остается не до конца свободной от наследия тоталитаризма и пренебрежения к праву, заслуживает публикации не только как документ эпохи "развитого социализма", но и как живой источник демократических идей, все еще ждущих своего воплощения в правовом государстве.
Е.Печуро
Реквием по ушедшей эпохе ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Сказали мне: согрей пустыню Используй жар своей души, Дыши! И я дышу и стыну. Н.Григорьева
---------------------------------------------------------------------------
В книге о Софье Васильевне Каллистратовой - юристе, адвокате, правозащитнице, замечательном человеке - собраны воспоминания ее соратников по правозащитному движению, биография, написанная дочерью на основе документов, семейных преданий, бесед со многими людьми, воспоминания внука, запечатлевшего живые черты бабушки и записавшего ее своеобразные устные миниатюрные новеллы, а также судебные речи, тексты выступлений и письма С.В.Каллистратовой.
* * *
Жизненной задачей Софьи Васильевны было защищать слабых. Но, вставая на защиту отдельного человека, она тем самым отстаивала интересы всего общества. Для этого нужны были не только знания и умение, нужно было мужество. Защищать общество от беззакония властей - значит противостоять этим властям. И всегда открыто, один на один - в судах, средствах массовой информации, в публичных выступлениях.
Требуя от суда и прокурора неуклонного следования закону, Софья Васильевна противостояла не только предвзятости властей, но и сложившемуся в обществе мнению, будто жестокость наказания - главное средство борьбы с преступностью. Она хорошо знала: жестокость наказания и содержания под стражей, увеличение сроков заключения порождают ожесточение наказанных к окружающим, к самому обществу.
Сейчас многое, некогда сказанное или написанное Софьей Васильевной, кажется само собой разумеющимся, но она была из первопроходцев, благодаря которым часть этих "само собой разумеющихся" понятий и истин вошла в наше сознание и даже стала законами. Юристы, включая и тех, что состояли в Московской коллегии адвокатов, высоко ценили ее профессионализм, советовались с ней по трудным делам. В лагерях среди зэков шла молва о московской защитнице, которая выслушает и поймет, ободрит душевным словом, а подчас и передачей, собранной на деньги из собственного тощего кошелька (Софья Васильевна не брала гонораров сверх официальной небольшой платы, вносимой в юридическую консультацию).
Конечно, Каллистратова была не единственным адвокатом, боровшимся за подлинное правосудие. Но таких были считанные единицы. И нет ничего удивительного в том, что многие ее коллеги, боясь подвергнуться репрессиям, потерять право на профессиональную деятельность, подчас уступали давлению властей или просто отказывались от ведения "опасных дел".
* * *
В декабре 1989 г. один за другим ушли из жизни два наиболее ярких представителя правозащитного движения, составившего эпоху в истории нашей страны. Ушли, оставив нам пример преодоления прошлого, не только всеобщего, но и собственного, личного прошлого. Об Андрее Дмитриевиче Сахарове написано уже немало, в значительной мере опубликовано его литературное наследие. От Софьи Васильевны сохранилась едва ли сотня принадлежащих ее перу страниц да несколько фонограмм публичных выступлений. Своих защитительных речей она не писала, а в наших судах стенографирование процессов велось только в экстраординарных случаях, поэтому читателю и представлена лишь малая толика материалов, отражающих ее обширную адвокатскую и правозащитную деятельность. Вечно озабоченная судьбами людей, она мало задумывалась о судьбе своих речей, а была блестящим оратором, человеком устного слова, обращенного к сидящим перед ней слушателям, покорявшего их яркостью, эмоциональной насыщенностью, безупречной логикой.
Вместе с Андреем Дмитриевичем и Софьей Васильевной ушла та эпоха, когда людей, несмотря ни на какие преследования, тесно сплачивала нравственная потребность защищать право на свободную мысль и свободное высказывание. Не случайно первыми формами правозащитного движения стали очень близкие друг другу по целям издание информационного бюллетеня "Хроника текущих событий" и организация "Инициативной группы защиты прав человека" (1969 г.). Им предшествовал почти десятилетний период второй половины хрущевского первых лет брежневского правления, когда общественная мысль только начинала осваивать социальное пространство, опознавая и называя его черты. Конец этого безгласного периода ознаменовало известное дело А.Синявского и Ю.Даниэля (1966 г.). В ходе "подписантской кампании" в защиту осужденных писателей было собрано свыше тысячи подписей по всей стране. Примерно в то же время объединилась и группа людей, "скидывавшихся" для оказания помощи политзаключенным и их семьям, - будущий Фонд помощи политзаключенным. Позднее, в 1970 г., возник Комитет защиты прав человека, который впервые сформулировал некоторые юридические идеи правозащитного движения, прежде выдвигавшиеся А.Есениным-Вольпиным, В.Чалидзе, Э.Орловским и немногими другими. Но по-прежнему в основных центрах движения - "Хронике", "Инициативной группе", а затем (1977 г.) Московской и других Хельсинкских группах, в Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях - основным цементирующим началом оставались не политически осознанные, а нравственно воспринимаемые императивы.
Сформировавшееся таким образом движение было не только спонтанным, но и естественно полицентричным: каждый находил в нем наиболее близкую себе сферу деятельности, все вновь включавшиеся в него яркие личности становились своеобразными центрами притяжения. Монолиту советского общества с его предельной идеологизированностью противопоставила себя хотя и немногочисленная, но многообразная (и в силу этого открытая) среда.
Несомненно, понятие "права человека" несло в себе прежде всего большой нравственный заряд. Но вместе с этим оно являлось непременной составной частью совокупности определений, характеризующих правовое гражданское общество, то есть формировало понятие политическое. Неадекватное своей сути, самосознание движения заключало его в замкнутый круг. А когда время высветило эту неадекватность, она была понята лишь теми немногими, кто обладал способностью критически оценить самих себя. И прежде всего это относится к Андрею Дмитриевичу и Софье Васильевне, ставшим воплощением лучшего, что было в движении, наиболее плодотворного - способности к саморазвитию. А ведь многим диссидентам оказалось трудно найти свое место в политической борьбе второй половины 80-х гг. И неизбежное (и необходимое) на прежнем этапе отсутствие единой организации и политической платформы породило растерянность и... ностальгию.
Когда в условиях объявленной сверху гласности обществу понадобились подлинно независимые средства информации, "Экспресс-Хроника", "Гласность" и другие газеты и журналы, созданные диссидентами, конечно, сыграли немалую роль в освобождении его от немоты. Но далеко не все правозащитники поняли тогда необходимость перехода к политическим формам деятельности, некоторые даже осудили А.Д.Сахарова, С.А.Ковалева за "уход" в парламентскую борьбу, за "сотрудничество" с властями. Это означало отсутствие внепарламентской поддержки со стороны прежних соратников.
Восьмидесятилетняя, тяжело больная Софья Васильевна уже физически не могла делать то, что делали Сахаров и его соратники. Но на последней вспышке сил она пыталась передать людям накопленный ею и ее друзьями опыт правозащитной деятельности. Не для того, как она говорила, чтобы поделиться воспоминаниями, а чтобы помочь уяснить дорогу в будущее: защита прав человека - задача непреходящая. Она-то, мудрая, юрист-профессионал высокого класса, всегда понимала, что именно здесь соединяются задачи нравственные и политические и что только их соединение является основой жизнеспособного общества.
Человек большой души и терпимости, она никого не корила за непонимание таких простых (непростых, оказывается) истин. Не осуждала тех, кто не поспевал за новыми требованиями жизни, и любовно сохраняла круг прежних друзей, не потеряв ни одного из них до конца своих дней. Больше того, за оставшиеся ей три года она сумела приобрести новых друзей, людей самых разных возрастов - от прошедшего долгий путь ГУЛАГа писателя О.В.Волкова до молоденькой журналистки Наташеньки Геворкян.
В жизнь семьи Сахаровых Софья Васильевна вошла в 70-х гг. Она беззаветно любила их обоих, но в последние годы, когда, с головой погрузившись в свою новую (особенно после горьковской ссылки) жизнь, они не всегда успевали вовремя позвонить ей, а она не всегда была в состоянии сама их навестить и - в этом сказывалась особенность ее характера - не решалась вторгаться в их новую среду. Впрочем, зная общественный темперамент Софьи Васильевны, ценя ее знания и интеллект, Андрей Дмитриевич позаботился подключить ее к деятельности тех новых организаций, которым она могла быть наиболее полезна, - "Мемориала", Московской трибуны, Фонда Сороса.
* * *
Общение Софьи Васильевны с людьми отличалось редкой чертой: если вокруг нее собиралось несколько человек (а в дни ее рождения в доме бывали чуть не все московские диссиденты да непременно и сколько-то приезжих), она старалась так построить разговор, чтобы в нем могли участвовать все присутствующие (утраченное искусство!). И вдобавок стремилась уделить внимание каждому в отдельности. А на следующий день, перебирая в памяти вчерашнее, мучалась, не забыла ли кого, не обделила ли вниманием.
Что уж и говорить о ее беседах с людьми один на один! В каждом она умела видеть неповторимую личность, обращалась именно к этому, а не к какому-то отвлеченному человеку. И это было не только результатом полученного ею воспитания, но и следствием присущего ей мировосприятия и способа мышления, ее способности видеть явление в его единичности и единственности и при этом мгновенно схватывать, абстрагировать и формализовать то всеобщее, что скрывается в каждом единичном.
Еще одно свойство Софьи Васильевны - самообладание. Мне неоднократно доводилось сопровождать ее на "беседы" и допросы в КГБ и прокуратуру. В одну из таких поездок, сидя с ней в такси, я спросила: "А если вам предложат подать заявление на выезд?" (в это время ее единственная дочь и внучка находились с родственным визитом в Париже). Ответ был мгновенным: "Я такого заявления не напишу ни при каких обстоятельствах". Нужно было знать глубокую внутреннюю связь ее с дочерью, необыкновенную взаимную их любовь и то, что нашим властям ничего не стоило перекрыть дочери дорогу обратно, оторвать от оставшейся в СССР больной старой матери, сыновей и внуков, чтобы понять, каких долгих и тяжких размышлений стоил Софье Васильевне этот короткий и решительный ответ. И чтобы пресечь дальнейший разговор на эту тему, она тут же спросила: "Вы слышали последнее присловье - КГБ пошел по бабам? Вот и я в их числе!" Кстати, этим же присловьем она закончила "беседу" в КГБ, получив "предупреждение об антиобщественном поведении", за чем чаще всего следовал арест.
На допросы в прокуратуру (когда было открыто дело о Хельсинкской группе) Софья Васильевна независимо от погоды ездила тепло одетой, готовая к тому, что прямо с допроса ее могут увезти в следственный изолятор. Ей ли, адвокату, было не знать, как это случалось... А дорогой на очередной допрос Софья Васильевна рассказывала анекдоты, избегая таким образом любого разговора, затрагивающего ее внутреннее состояние. Собранная и внутренне и внешне, она нуждалась в провожатых не только физически (подогнать такси к дому, прокуратуре или КГБ, а если станет ей плохо, - помощь получить надо от своих, а не от тех), - нужны были свидетели, которые увидят, если ее увезут, или, не дождавшись, поймут, что она арестована. Но все это - в подтексте нашего присутствия и никак не в словах. Всегда казалось (а может быть, и на самом деле было так?) - гораздо более она волнуется, когда узнает, что на допрос или "беседу" вызвали кого-то из друзей. Щадя ее, о таких событиях мы рассказывали ей постфактум.
* * *
Все дальше в историческое время отодвигается эпоха правозащитного движения. Развеяло по свету, разбросало по жизни многих его участников. Прошли годы после ухода от нас Софьи Васильевны Каллистратовой, в чьей личности воплотилось все светлое, что было в той эпохе. Эта книга - дань памяти тех, кто был рядом и кто помнит, она для тех, кто не должен забыть.
М.А.Каллистратова
Софья Васильевна Каллистратова человек и правозащитница
Хвала человеку, который шел по жизни, всегда готовый оказать помощь, не зная страха, и которому были чужды вражда и ненависть.
Альберт Эйнштейн
---------------------------------------------------------------------------
Я никогда не встречала более удивительного человека, чем моя мать. Жить с ней рядом - было огромным счастьем.
Софья Васильевна мало заботилась о том, что смогут узнать потомки о ее жизни, работе, мыслях, мировоззрении. В последние ее годы, когда кто-нибудь из ее друзей или почитателей заговаривал о том, что она должна написать воспоминания, предлагал свою помощь в организации магнитофонных записей, она с легкой иронией, но непреклонно отвергала эти предложения. "Я не писатель", - говорила она. Никогда не хранила она каких-либо вещей, архивов, даже книг, хотя всю жизнь много читала, любила и прекрасно знала литературу. Для нее всегда бульшим удовольствием было отдать любимую книгу хорошему человеку, чем держать ее у себя на полке. Осталось всего несколько адвокатских досье, несколько рукописей, пара пачек писем, да одна пленка с записями ее выступлений в последний год жизни.
Адвокатура была ее призванием (еще в школе, когда ей было двенадцать лет, ее прозвали "Сонька-адвокат") не только по уменью защищать, но и по инстинктивному, всегда естественно у нее возникавшему стремлению помочь каждому, кто нуждался в защите, поддержке. Прирожденный оратор, чуждый демагогии, Софья Васильевна свое красноречие всегда направляла на конкретные дела. Ее стихия - живая речь, и рассказчицей она была превосходной, знала многих замечательных людей и всегда говорила о них очень доброжелательно, с мягким юмором. Если же кто-нибудь терял ее доверие, она просто переставала общаться с этим человеком, вспоминать о нем и лишь при крайней необходимости сухо, сурово и лаконично объясняла, в чем дело. Ее рассказы о судебных процессах, людях, событиях звучали обычно только "к слову", рассказывать "по заказу", особенно о себе, не любила, а слушать умела не хуже, чем рассказывать.
И те, кто хотел справедливого суда, быстро оценили ее как "своего" адвоката. Борис Черных, проведший не один год в лагерях, на презентации журнала "Странник" в Доме литераторов в 1991 г. так говорил о Софье Васильевне:
"Издревле велось на Руси: женщина выходит в первый ряд и показывает чудеса добродетели. Там, где мужчинам надо погибать, а женщинам - быть сестрами милосердия, получается наоборот: погибают женщины, а уж какие братья милосердия из нас, мужчин?!
Как странно было воочию увидеть почти девятнадцатый век - в том, что я слышал о ней, в записях ее речей, которые мы читали в лагере. Поражало не только гражданское мужество, но и высокая культура, которую, как я боялся, пресекла революция 1917 г. Когда ходишь по дворику небольшого лагеря, где согнаны люди десятков национальностей со всей державы, и слышишь имя легендарное (а о Софье Каллистратовой рассказывались именно легенды), то начинает играть внутренняя музыка: жива страна, жива традиция, жива культура".
К сожалению и к стыду нашему, около нее не оказалось биографа. Семья наша всегда была многодетной (у Софьи Васильевны трое внуков и шесть правнуков), все много и увлеченно работали, всем всегда было некогда... Здесь я записала то, что знаю из рассказов моей матери, ее братьев, сестры и племянницы, из воспоминаний доныне здравствующих ее школьной подруги Татьяны Сергеевны Хромых и двоюродной сестры, Лидии Александровны Поповой. При описании последних лет жизни матери я использовала "Хронику текущих событий" и адвокатские досье по делам правозащитников.
Детские годы
Родилась Софья Васильевна 6 (19) сентября 1907 г. в селе Александровка Льговской волости Рыльского уезда Курской губернии. Ее отец Василий Акимович Каллистратов (1866-1937?), потомственный сельский священник, закончил духовную семинарию, потом некоторое время учительствовал, а после женитьбы принял сан и получил свой приход. Он был очень умный, добрый и глубоко верующий человек, с философским складом ума. Прихожане его любили, на его проповеди специально приезжали люди из соседних сел.
Мать - Зиновия Федоровна, урожденная Курдюмова (1876-1963), тоже из семьи священника, была полной противоположностью своему мужу. Веселая, энергичная, общительная, любительница принарядиться, она была атеисткой, семью мужа (очень религиозную) недолюбливала. Несмотря на незаконченное образование (четыре класса епархиального училища), она была очень начитанной, прекрасно знала русскую классику, помнила наизусть много стихов, любила и зарубежную литературу, особенно приключенческую. (Хорошо помню, как, когда я была маленькая, она рассказывала мне, с продолжениями в течение многих вечеров, увлекательные истории, в которых, как я поняла впоследствии, причудливо сплетались воедино Жюль Верн, Шахразада, Стивенсон, Купер; а когда приходила пора засыпать, она пела мне на собственные мотивы всего "Демона" или отрывки из "Цыган".)
Приход в Александровке считался богатым: на горке напротив церкви (за которой простирался огромный церковный сад) стоял большой дом священника, с фруктовым садом, огородами и дворовыми службами. В хозяйстве были две лошади, две коровы. В доме была прислуга: кучер, кухарка, няня для младших детей. Зиновия Федоровна занималась воспитанием детей (от которого полностью отстранила мужа), рукоделием, чтением. Весь уклад жизни был сугубо светский - в доме было много книг, выписывались журнал "Нива" с приложениями, детские журналы, дочек учили музыке, французскому языку. Софья Васильевна рассказывала, как по праздникам ее родители, а иногда и старшие сестры, уезжали в гости к Остапцу - управляющему имением князей Барятинских - в "экономию", где собиралась местная интеллигенция - врач, фельдшер, агроном, учитель, их дети - семинаристы и студенты. А для младших детей самым ярким воспоминанием были поездки в гости к любимой "тетечке Марусе" - одной из двух сестер Зиновии Федоровны, мужья которых, тоже священники, имели приходы в той же волости. Ехали в Ивакино, за пятьдесят километров, на линейке, запряженной парой лошадей: родители, няня с самым маленьким на руках и старшие дети - по бокам, на сиденьях, а малыши как-то умещались посредине. Все принаряженные, по дороге пели песни. По приезде Василий Акимович вел службу в Ивакинской церкви, а Отец Александр (муж тетечки) ему сослужал. Через несколько дней, прихватив с собой еще пару тетечкиных дочек, так же, с песнями, возвращались в Александровку.
Детей в семье Каллистратовых было семеро. Четверо старше Софьи Васильевны Наталья, Надежда, Федор и Дмитрий - и двое младше - Миша и Ванечка. Трое старших детей учились в гимназии в Курске - там им и их двоюродным сестрам родители снимали на зиму квартиру. Соня верховодила в компании младших. Вместе с Димой, который прекрасно рисовал, она "издавала" детский юмористический журнал - в нашей семье долго хранились два номера, в школьных тетрадках, с рассказами, стихами собственного сочинения, рисунками, карикатурами. Сильным характером Софья Васильевна отличалась с детства. Она рассказывала мне, как в пятилетнем возрасте в полной темноте выходила одна в сад - было очень страшно, но хотелось доказать, что храбрая. А уже в школе, на спор с подружками, поздно вечером ходила через кладбище - с той же целью.
Жизнь в семье была сложной. Зиновия Федоровна любила командовать, но при этом отличалась крайней бесхозяйственностью. Кроме того, она постоянно попрекала мужа тем, что из-за него она не получила образования, что он ее обманул - обещал работать учителем, а сам стал священником. Дети, несмотря на распри родителей, были удивительно дружными. Характер они унаследовали отцовский, но под влиянием матери все росли атеистами. Четверо братьев и сестер Софьи Васильевны, а также одна из двоюродных сестер - хирург Лидия Александровна Попова - были очень близки моей семье. Все они оказались одаренными и обладали прекрасными свойствами русской интеллигенции чеховских времен: добротой, бессребренничеством и стремлением приносить пользу своим трудом. Все они (кроме Дмитрия Васильевича, который погиб в Германии в 1945 г.) прожили долгую жизнь. Отношения между ними были редкостные, я никогда не видела ни одной ссоры (думаю, их и не было), не слышала ни одного грубого, да и просто недоброжелательного слова. Всегда, до глубокой старости, они называли друг друга и мать только ласково, уменьшительными именами - мамуся, Таличка, Сонюрочка, Федарик, Димуся, Мишелик - и заботливо поддерживали друг друга...
В 1915 г. Василий Акимович получил приход в Рыльске, старинном русском городе с богатым историческим прошлым. В XVIII в. Рыльск стал значительным купеческим центром на юго-западе России. Ко времени переезда туда Каллистратовых город, оказавшись в стороне от железной дороги Курск-Киев, утратил былое торговое значение, однако сохранил свой облик и культурные традиции. В Рыльске, где проживало менее двадцати тысяч человек, было тринадцать церквей (в том числе огромный Успенский собор, построенный в честь победы России над Турцией); почти вплотную к городу, на высоком берегу Сейма живописно раскинулся Свято-Николаевский монастырь. В городе до сих пор сохранились великолепные двухэтажные торговые ряды, особняки купцов Шелеховых, Филимоновых, Латышевых, красивые общественные здания. Сохранилось и несколько зданий, построенных в XVII в., например дом, в котором останавливался, возвращаясь после победы над шведами под Полтавой, Петр I.
Заступница: Адвокат С.В.Каллистратова
(1907 _ 1989)
Голоса родных Е.Печуро. Реквием по ушедшей эпохе
М.А.Каллистратова. Софья Васильевна Каллистратова - человек и правозащитница
+ Детские годы + Москва + Война + Адвокатура + Политические процессы + Правозащитник + Под следствием + Второе дыхание Д.Кузнецов. Сонечка
Д.Кузнецов. Сказки моей бабушки
+ Кастрюлька + Гипербола + Основной Закон + Ударница + Не похвалишь Горького - не получишь сладкого... + Конспираторы + Фотография + Квартет + Танкист + Надя Рождественская + Шахматы + Клиент (1) + Клиент (2) + Правосудие в сумерках
От составителя:
Публикуемые ниже постатейные замечания С.В.Каллистратовой, адресованные в комиссии по подготовке проекта Конституции СССР 1977 г. и проекта Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик (так и не принятого до распада СССР), а также рукопись ранее не публиковавшейся статьи "Право на защиту" затрагивают вопросы, встававшие перед многими юристами. Однако никто из них не решался так смело и бескомпромиссно сформулировать свои критические замечания. Естественно, Каллистратова не могла рассчитывать на то, что к ее мнению прислушаются. Сам статус отлученной от адвокатуры правозащитницы закрывал для нее возможность какой-либо публикации, но она полагала своим гражданским долгом хотя бы неофициально, но все же публично участвовать в обсуждении проблем, важнейших для лишенного подлинного правосознания советского общества.
Такое обсуждение уже началось на международном уровне: в том же 1977 г. в Вене состоялась официальная встреча стран - участниц Хельсинкских соглашений, где западные дипломаты настойчиво требовали от советской стороны выполнения гуманитарных условий Соглашений. Уже работали и первые общественные группы "Содействия выполнению Хельсинкских Соглашений" (с 1976 г. - в СССР и Польше, с 1977 г. - в Чехословакии), превратившиеся потом в международное движение.
Советским властям пришлось в конце концов уступить, и в Конституцию 1977 г. (статьи 50-52 и 54-56) была включена часть пунктов "гуманитарной корзины": свобода слова, печати, собраний, митингов и демонстраций, свобода совести, неприкосновенность личности и жилища, тайны телефонных разговоров и переписки. Не были, однако, включены в Конституцию пункты о свободе получения и передачи информации, о свободе передвижения. А записанное не было обеспечено гарантиями.
Вера в то, что "рукописи не горят" и что когда-нибудь идеи Софьи Васильевны окажутся востребованными, оправдались. В этом легко может убедиться любой читатель, ознакомившись, например, с тем, что она писала в 1988 г. о презумпции невиновности, и с текстом ст. 49 Конституции Российской Федерации 1993 г.
"Замечания к проекту Уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик" были посмертно опубликованы в сокращенном варианте с комментарием Б.А.Золотухина в журнале "Странник" (1991. Вып. 1). Редакция сделала примечание: "Считаем, что полный текст "Замечаний" должен быть опубликован в массовом издании юридического профиля...". Мы публикуем текст полностью, считая, что работа С.В.Каллистратовой - прекрасный образец для наших законодателей и что многие ее идеи все еще не реализованы. Это же можно сказать и о статье Софьи Васильевны, посвященной праву на защиту. Достаточно сравнить ее содержание с текстами законопроектов об адвокатуре и с действующими нормами Уголовно-процессуального кодекса и Конституции.
Поиск С.В.Каллистратовой в той области юриспруденции, которая до сих пор остается не до конца свободной от наследия тоталитаризма и пренебрежения к праву, заслуживает публикации не только как документ эпохи "развитого социализма", но и как живой источник демократических идей, все еще ждущих своего воплощения в правовом государстве.
Е.Печуро
Реквием по ушедшей эпохе ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Сказали мне: согрей пустыню Используй жар своей души, Дыши! И я дышу и стыну. Н.Григорьева
---------------------------------------------------------------------------
В книге о Софье Васильевне Каллистратовой - юристе, адвокате, правозащитнице, замечательном человеке - собраны воспоминания ее соратников по правозащитному движению, биография, написанная дочерью на основе документов, семейных преданий, бесед со многими людьми, воспоминания внука, запечатлевшего живые черты бабушки и записавшего ее своеобразные устные миниатюрные новеллы, а также судебные речи, тексты выступлений и письма С.В.Каллистратовой.
* * *
Жизненной задачей Софьи Васильевны было защищать слабых. Но, вставая на защиту отдельного человека, она тем самым отстаивала интересы всего общества. Для этого нужны были не только знания и умение, нужно было мужество. Защищать общество от беззакония властей - значит противостоять этим властям. И всегда открыто, один на один - в судах, средствах массовой информации, в публичных выступлениях.
Требуя от суда и прокурора неуклонного следования закону, Софья Васильевна противостояла не только предвзятости властей, но и сложившемуся в обществе мнению, будто жестокость наказания - главное средство борьбы с преступностью. Она хорошо знала: жестокость наказания и содержания под стражей, увеличение сроков заключения порождают ожесточение наказанных к окружающим, к самому обществу.
Сейчас многое, некогда сказанное или написанное Софьей Васильевной, кажется само собой разумеющимся, но она была из первопроходцев, благодаря которым часть этих "само собой разумеющихся" понятий и истин вошла в наше сознание и даже стала законами. Юристы, включая и тех, что состояли в Московской коллегии адвокатов, высоко ценили ее профессионализм, советовались с ней по трудным делам. В лагерях среди зэков шла молва о московской защитнице, которая выслушает и поймет, ободрит душевным словом, а подчас и передачей, собранной на деньги из собственного тощего кошелька (Софья Васильевна не брала гонораров сверх официальной небольшой платы, вносимой в юридическую консультацию).
Конечно, Каллистратова была не единственным адвокатом, боровшимся за подлинное правосудие. Но таких были считанные единицы. И нет ничего удивительного в том, что многие ее коллеги, боясь подвергнуться репрессиям, потерять право на профессиональную деятельность, подчас уступали давлению властей или просто отказывались от ведения "опасных дел".
* * *
В декабре 1989 г. один за другим ушли из жизни два наиболее ярких представителя правозащитного движения, составившего эпоху в истории нашей страны. Ушли, оставив нам пример преодоления прошлого, не только всеобщего, но и собственного, личного прошлого. Об Андрее Дмитриевиче Сахарове написано уже немало, в значительной мере опубликовано его литературное наследие. От Софьи Васильевны сохранилась едва ли сотня принадлежащих ее перу страниц да несколько фонограмм публичных выступлений. Своих защитительных речей она не писала, а в наших судах стенографирование процессов велось только в экстраординарных случаях, поэтому читателю и представлена лишь малая толика материалов, отражающих ее обширную адвокатскую и правозащитную деятельность. Вечно озабоченная судьбами людей, она мало задумывалась о судьбе своих речей, а была блестящим оратором, человеком устного слова, обращенного к сидящим перед ней слушателям, покорявшего их яркостью, эмоциональной насыщенностью, безупречной логикой.
Вместе с Андреем Дмитриевичем и Софьей Васильевной ушла та эпоха, когда людей, несмотря ни на какие преследования, тесно сплачивала нравственная потребность защищать право на свободную мысль и свободное высказывание. Не случайно первыми формами правозащитного движения стали очень близкие друг другу по целям издание информационного бюллетеня "Хроника текущих событий" и организация "Инициативной группы защиты прав человека" (1969 г.). Им предшествовал почти десятилетний период второй половины хрущевского первых лет брежневского правления, когда общественная мысль только начинала осваивать социальное пространство, опознавая и называя его черты. Конец этого безгласного периода ознаменовало известное дело А.Синявского и Ю.Даниэля (1966 г.). В ходе "подписантской кампании" в защиту осужденных писателей было собрано свыше тысячи подписей по всей стране. Примерно в то же время объединилась и группа людей, "скидывавшихся" для оказания помощи политзаключенным и их семьям, - будущий Фонд помощи политзаключенным. Позднее, в 1970 г., возник Комитет защиты прав человека, который впервые сформулировал некоторые юридические идеи правозащитного движения, прежде выдвигавшиеся А.Есениным-Вольпиным, В.Чалидзе, Э.Орловским и немногими другими. Но по-прежнему в основных центрах движения - "Хронике", "Инициативной группе", а затем (1977 г.) Московской и других Хельсинкских группах, в Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях - основным цементирующим началом оставались не политически осознанные, а нравственно воспринимаемые императивы.
Сформировавшееся таким образом движение было не только спонтанным, но и естественно полицентричным: каждый находил в нем наиболее близкую себе сферу деятельности, все вновь включавшиеся в него яркие личности становились своеобразными центрами притяжения. Монолиту советского общества с его предельной идеологизированностью противопоставила себя хотя и немногочисленная, но многообразная (и в силу этого открытая) среда.
Несомненно, понятие "права человека" несло в себе прежде всего большой нравственный заряд. Но вместе с этим оно являлось непременной составной частью совокупности определений, характеризующих правовое гражданское общество, то есть формировало понятие политическое. Неадекватное своей сути, самосознание движения заключало его в замкнутый круг. А когда время высветило эту неадекватность, она была понята лишь теми немногими, кто обладал способностью критически оценить самих себя. И прежде всего это относится к Андрею Дмитриевичу и Софье Васильевне, ставшим воплощением лучшего, что было в движении, наиболее плодотворного - способности к саморазвитию. А ведь многим диссидентам оказалось трудно найти свое место в политической борьбе второй половины 80-х гг. И неизбежное (и необходимое) на прежнем этапе отсутствие единой организации и политической платформы породило растерянность и... ностальгию.
Когда в условиях объявленной сверху гласности обществу понадобились подлинно независимые средства информации, "Экспресс-Хроника", "Гласность" и другие газеты и журналы, созданные диссидентами, конечно, сыграли немалую роль в освобождении его от немоты. Но далеко не все правозащитники поняли тогда необходимость перехода к политическим формам деятельности, некоторые даже осудили А.Д.Сахарова, С.А.Ковалева за "уход" в парламентскую борьбу, за "сотрудничество" с властями. Это означало отсутствие внепарламентской поддержки со стороны прежних соратников.
Восьмидесятилетняя, тяжело больная Софья Васильевна уже физически не могла делать то, что делали Сахаров и его соратники. Но на последней вспышке сил она пыталась передать людям накопленный ею и ее друзьями опыт правозащитной деятельности. Не для того, как она говорила, чтобы поделиться воспоминаниями, а чтобы помочь уяснить дорогу в будущее: защита прав человека - задача непреходящая. Она-то, мудрая, юрист-профессионал высокого класса, всегда понимала, что именно здесь соединяются задачи нравственные и политические и что только их соединение является основой жизнеспособного общества.
Человек большой души и терпимости, она никого не корила за непонимание таких простых (непростых, оказывается) истин. Не осуждала тех, кто не поспевал за новыми требованиями жизни, и любовно сохраняла круг прежних друзей, не потеряв ни одного из них до конца своих дней. Больше того, за оставшиеся ей три года она сумела приобрести новых друзей, людей самых разных возрастов - от прошедшего долгий путь ГУЛАГа писателя О.В.Волкова до молоденькой журналистки Наташеньки Геворкян.
В жизнь семьи Сахаровых Софья Васильевна вошла в 70-х гг. Она беззаветно любила их обоих, но в последние годы, когда, с головой погрузившись в свою новую (особенно после горьковской ссылки) жизнь, они не всегда успевали вовремя позвонить ей, а она не всегда была в состоянии сама их навестить и - в этом сказывалась особенность ее характера - не решалась вторгаться в их новую среду. Впрочем, зная общественный темперамент Софьи Васильевны, ценя ее знания и интеллект, Андрей Дмитриевич позаботился подключить ее к деятельности тех новых организаций, которым она могла быть наиболее полезна, - "Мемориала", Московской трибуны, Фонда Сороса.
* * *
Общение Софьи Васильевны с людьми отличалось редкой чертой: если вокруг нее собиралось несколько человек (а в дни ее рождения в доме бывали чуть не все московские диссиденты да непременно и сколько-то приезжих), она старалась так построить разговор, чтобы в нем могли участвовать все присутствующие (утраченное искусство!). И вдобавок стремилась уделить внимание каждому в отдельности. А на следующий день, перебирая в памяти вчерашнее, мучалась, не забыла ли кого, не обделила ли вниманием.
Что уж и говорить о ее беседах с людьми один на один! В каждом она умела видеть неповторимую личность, обращалась именно к этому, а не к какому-то отвлеченному человеку. И это было не только результатом полученного ею воспитания, но и следствием присущего ей мировосприятия и способа мышления, ее способности видеть явление в его единичности и единственности и при этом мгновенно схватывать, абстрагировать и формализовать то всеобщее, что скрывается в каждом единичном.
Еще одно свойство Софьи Васильевны - самообладание. Мне неоднократно доводилось сопровождать ее на "беседы" и допросы в КГБ и прокуратуру. В одну из таких поездок, сидя с ней в такси, я спросила: "А если вам предложат подать заявление на выезд?" (в это время ее единственная дочь и внучка находились с родственным визитом в Париже). Ответ был мгновенным: "Я такого заявления не напишу ни при каких обстоятельствах". Нужно было знать глубокую внутреннюю связь ее с дочерью, необыкновенную взаимную их любовь и то, что нашим властям ничего не стоило перекрыть дочери дорогу обратно, оторвать от оставшейся в СССР больной старой матери, сыновей и внуков, чтобы понять, каких долгих и тяжких размышлений стоил Софье Васильевне этот короткий и решительный ответ. И чтобы пресечь дальнейший разговор на эту тему, она тут же спросила: "Вы слышали последнее присловье - КГБ пошел по бабам? Вот и я в их числе!" Кстати, этим же присловьем она закончила "беседу" в КГБ, получив "предупреждение об антиобщественном поведении", за чем чаще всего следовал арест.
На допросы в прокуратуру (когда было открыто дело о Хельсинкской группе) Софья Васильевна независимо от погоды ездила тепло одетой, готовая к тому, что прямо с допроса ее могут увезти в следственный изолятор. Ей ли, адвокату, было не знать, как это случалось... А дорогой на очередной допрос Софья Васильевна рассказывала анекдоты, избегая таким образом любого разговора, затрагивающего ее внутреннее состояние. Собранная и внутренне и внешне, она нуждалась в провожатых не только физически (подогнать такси к дому, прокуратуре или КГБ, а если станет ей плохо, - помощь получить надо от своих, а не от тех), - нужны были свидетели, которые увидят, если ее увезут, или, не дождавшись, поймут, что она арестована. Но все это - в подтексте нашего присутствия и никак не в словах. Всегда казалось (а может быть, и на самом деле было так?) - гораздо более она волнуется, когда узнает, что на допрос или "беседу" вызвали кого-то из друзей. Щадя ее, о таких событиях мы рассказывали ей постфактум.
* * *
Все дальше в историческое время отодвигается эпоха правозащитного движения. Развеяло по свету, разбросало по жизни многих его участников. Прошли годы после ухода от нас Софьи Васильевны Каллистратовой, в чьей личности воплотилось все светлое, что было в той эпохе. Эта книга - дань памяти тех, кто был рядом и кто помнит, она для тех, кто не должен забыть.
М.А.Каллистратова
Софья Васильевна Каллистратова человек и правозащитница
Хвала человеку, который шел по жизни, всегда готовый оказать помощь, не зная страха, и которому были чужды вражда и ненависть.
Альберт Эйнштейн
---------------------------------------------------------------------------
Я никогда не встречала более удивительного человека, чем моя мать. Жить с ней рядом - было огромным счастьем.
Софья Васильевна мало заботилась о том, что смогут узнать потомки о ее жизни, работе, мыслях, мировоззрении. В последние ее годы, когда кто-нибудь из ее друзей или почитателей заговаривал о том, что она должна написать воспоминания, предлагал свою помощь в организации магнитофонных записей, она с легкой иронией, но непреклонно отвергала эти предложения. "Я не писатель", - говорила она. Никогда не хранила она каких-либо вещей, архивов, даже книг, хотя всю жизнь много читала, любила и прекрасно знала литературу. Для нее всегда бульшим удовольствием было отдать любимую книгу хорошему человеку, чем держать ее у себя на полке. Осталось всего несколько адвокатских досье, несколько рукописей, пара пачек писем, да одна пленка с записями ее выступлений в последний год жизни.
Адвокатура была ее призванием (еще в школе, когда ей было двенадцать лет, ее прозвали "Сонька-адвокат") не только по уменью защищать, но и по инстинктивному, всегда естественно у нее возникавшему стремлению помочь каждому, кто нуждался в защите, поддержке. Прирожденный оратор, чуждый демагогии, Софья Васильевна свое красноречие всегда направляла на конкретные дела. Ее стихия - живая речь, и рассказчицей она была превосходной, знала многих замечательных людей и всегда говорила о них очень доброжелательно, с мягким юмором. Если же кто-нибудь терял ее доверие, она просто переставала общаться с этим человеком, вспоминать о нем и лишь при крайней необходимости сухо, сурово и лаконично объясняла, в чем дело. Ее рассказы о судебных процессах, людях, событиях звучали обычно только "к слову", рассказывать "по заказу", особенно о себе, не любила, а слушать умела не хуже, чем рассказывать.
И те, кто хотел справедливого суда, быстро оценили ее как "своего" адвоката. Борис Черных, проведший не один год в лагерях, на презентации журнала "Странник" в Доме литераторов в 1991 г. так говорил о Софье Васильевне:
"Издревле велось на Руси: женщина выходит в первый ряд и показывает чудеса добродетели. Там, где мужчинам надо погибать, а женщинам - быть сестрами милосердия, получается наоборот: погибают женщины, а уж какие братья милосердия из нас, мужчин?!
Как странно было воочию увидеть почти девятнадцатый век - в том, что я слышал о ней, в записях ее речей, которые мы читали в лагере. Поражало не только гражданское мужество, но и высокая культура, которую, как я боялся, пресекла революция 1917 г. Когда ходишь по дворику небольшого лагеря, где согнаны люди десятков национальностей со всей державы, и слышишь имя легендарное (а о Софье Каллистратовой рассказывались именно легенды), то начинает играть внутренняя музыка: жива страна, жива традиция, жива культура".
К сожалению и к стыду нашему, около нее не оказалось биографа. Семья наша всегда была многодетной (у Софьи Васильевны трое внуков и шесть правнуков), все много и увлеченно работали, всем всегда было некогда... Здесь я записала то, что знаю из рассказов моей матери, ее братьев, сестры и племянницы, из воспоминаний доныне здравствующих ее школьной подруги Татьяны Сергеевны Хромых и двоюродной сестры, Лидии Александровны Поповой. При описании последних лет жизни матери я использовала "Хронику текущих событий" и адвокатские досье по делам правозащитников.
Детские годы
Родилась Софья Васильевна 6 (19) сентября 1907 г. в селе Александровка Льговской волости Рыльского уезда Курской губернии. Ее отец Василий Акимович Каллистратов (1866-1937?), потомственный сельский священник, закончил духовную семинарию, потом некоторое время учительствовал, а после женитьбы принял сан и получил свой приход. Он был очень умный, добрый и глубоко верующий человек, с философским складом ума. Прихожане его любили, на его проповеди специально приезжали люди из соседних сел.
Мать - Зиновия Федоровна, урожденная Курдюмова (1876-1963), тоже из семьи священника, была полной противоположностью своему мужу. Веселая, энергичная, общительная, любительница принарядиться, она была атеисткой, семью мужа (очень религиозную) недолюбливала. Несмотря на незаконченное образование (четыре класса епархиального училища), она была очень начитанной, прекрасно знала русскую классику, помнила наизусть много стихов, любила и зарубежную литературу, особенно приключенческую. (Хорошо помню, как, когда я была маленькая, она рассказывала мне, с продолжениями в течение многих вечеров, увлекательные истории, в которых, как я поняла впоследствии, причудливо сплетались воедино Жюль Верн, Шахразада, Стивенсон, Купер; а когда приходила пора засыпать, она пела мне на собственные мотивы всего "Демона" или отрывки из "Цыган".)
Приход в Александровке считался богатым: на горке напротив церкви (за которой простирался огромный церковный сад) стоял большой дом священника, с фруктовым садом, огородами и дворовыми службами. В хозяйстве были две лошади, две коровы. В доме была прислуга: кучер, кухарка, няня для младших детей. Зиновия Федоровна занималась воспитанием детей (от которого полностью отстранила мужа), рукоделием, чтением. Весь уклад жизни был сугубо светский - в доме было много книг, выписывались журнал "Нива" с приложениями, детские журналы, дочек учили музыке, французскому языку. Софья Васильевна рассказывала, как по праздникам ее родители, а иногда и старшие сестры, уезжали в гости к Остапцу - управляющему имением князей Барятинских - в "экономию", где собиралась местная интеллигенция - врач, фельдшер, агроном, учитель, их дети - семинаристы и студенты. А для младших детей самым ярким воспоминанием были поездки в гости к любимой "тетечке Марусе" - одной из двух сестер Зиновии Федоровны, мужья которых, тоже священники, имели приходы в той же волости. Ехали в Ивакино, за пятьдесят километров, на линейке, запряженной парой лошадей: родители, няня с самым маленьким на руках и старшие дети - по бокам, на сиденьях, а малыши как-то умещались посредине. Все принаряженные, по дороге пели песни. По приезде Василий Акимович вел службу в Ивакинской церкви, а Отец Александр (муж тетечки) ему сослужал. Через несколько дней, прихватив с собой еще пару тетечкиных дочек, так же, с песнями, возвращались в Александровку.
Детей в семье Каллистратовых было семеро. Четверо старше Софьи Васильевны Наталья, Надежда, Федор и Дмитрий - и двое младше - Миша и Ванечка. Трое старших детей учились в гимназии в Курске - там им и их двоюродным сестрам родители снимали на зиму квартиру. Соня верховодила в компании младших. Вместе с Димой, который прекрасно рисовал, она "издавала" детский юмористический журнал - в нашей семье долго хранились два номера, в школьных тетрадках, с рассказами, стихами собственного сочинения, рисунками, карикатурами. Сильным характером Софья Васильевна отличалась с детства. Она рассказывала мне, как в пятилетнем возрасте в полной темноте выходила одна в сад - было очень страшно, но хотелось доказать, что храбрая. А уже в школе, на спор с подружками, поздно вечером ходила через кладбище - с той же целью.
Жизнь в семье была сложной. Зиновия Федоровна любила командовать, но при этом отличалась крайней бесхозяйственностью. Кроме того, она постоянно попрекала мужа тем, что из-за него она не получила образования, что он ее обманул - обещал работать учителем, а сам стал священником. Дети, несмотря на распри родителей, были удивительно дружными. Характер они унаследовали отцовский, но под влиянием матери все росли атеистами. Четверо братьев и сестер Софьи Васильевны, а также одна из двоюродных сестер - хирург Лидия Александровна Попова - были очень близки моей семье. Все они оказались одаренными и обладали прекрасными свойствами русской интеллигенции чеховских времен: добротой, бессребренничеством и стремлением приносить пользу своим трудом. Все они (кроме Дмитрия Васильевича, который погиб в Германии в 1945 г.) прожили долгую жизнь. Отношения между ними были редкостные, я никогда не видела ни одной ссоры (думаю, их и не было), не слышала ни одного грубого, да и просто недоброжелательного слова. Всегда, до глубокой старости, они называли друг друга и мать только ласково, уменьшительными именами - мамуся, Таличка, Сонюрочка, Федарик, Димуся, Мишелик - и заботливо поддерживали друг друга...
В 1915 г. Василий Акимович получил приход в Рыльске, старинном русском городе с богатым историческим прошлым. В XVIII в. Рыльск стал значительным купеческим центром на юго-западе России. Ко времени переезда туда Каллистратовых город, оказавшись в стороне от железной дороги Курск-Киев, утратил былое торговое значение, однако сохранил свой облик и культурные традиции. В Рыльске, где проживало менее двадцати тысяч человек, было тринадцать церквей (в том числе огромный Успенский собор, построенный в честь победы России над Турцией); почти вплотную к городу, на высоком берегу Сейма живописно раскинулся Свято-Николаевский монастырь. В городе до сих пор сохранились великолепные двухэтажные торговые ряды, особняки купцов Шелеховых, Филимоновых, Латышевых, красивые общественные здания. Сохранилось и несколько зданий, построенных в XVII в., например дом, в котором останавливался, возвращаясь после победы над шведами под Полтавой, Петр I.