– Мы люди бедные, мелкоскопа не имеем, а просто у нас так глаз пристрелявши, – чьими-то чужими словами ответил папа.
   – Это откуда?
   – Из «Левши» Лескова. Серый ты, Митек, как штаны пожарника.
   – Мы это еще не проходили, – буркнул Блинков-младший. (Или уже прошли, только ему некогда было читать?) – Вообще, что толку в ней, в литературе? Никакой полезной информации. Я понимаю – справочники или документальные книжки. Они тоже как справочники, только исторические.
   – А для души-то?! – изумился папа. – Для воспитания чувств?! Митек, человек ты или робот? Ты, когда гуляешь с Иркой, «Криминалистику» ей цитируешь или стихи «Любовью дорожить умейте»?
   Блинков-младший был уже и сам не рад, что начал этот разговор. Он вспомнил, как в детстве любил «Винни-Пуха». Так он его любил, что брал с собой в кровать, хотя еще и читать-то не умел. А потом любил «Попугая Кешу», и «Волшебника Изумрудного города», и «Простоквашино». Если бы ему тогда сказали, что в этих книжках нет полезной информации, он бы взял самый толстый, самый набитый информацией том энциклопедии и трахнул обидчика по башке! Потому что любил их не за информацию, а просто так.
   – Иногда «Криминалистику», если вычитаю что-нибудь забавное, а стихи – ни за какие коврижки. Стихами нас в школе замучили, – ответил Блинков-младший, потому что это была правда. – Понимаешь, пап, детские книжки мне уже неинтересны, а взрослые еще неинтересны. Я бы сейчас прочитал такую книжку, где написано, почему все маленькие дети одинаковые, все так противно ревут, и у всех носики, как у котят, а потом из одних получаются нормальные люди, а из других – паразиты. Но ведь нет же такой книжки?!
   – Как же нет, – ответил папа, – когда об этом есть целые науки, и не одна! Смотря каких паразитов ты имеешь в виду. Если, например, преступников, то ими занимается криминология. Хотя это прикладная наука, очень узкая: собрала понемногу из социологии, психологии, психиатрии…
   – Мне столько не нужно, – остановил папу Блинков-младший. – Мне нужно по жизни понять.
   – А по жизни – в свое время турки брали в плен славянских мальчиков, воспитывали по-своему и посылали воевать против их же братьев. Может, некоторые в буквальном смысле убивали своих братьев и отцов. Это были самые свирепые, самые беспощадные воины – янычары, ударные части Османской империи. Понял?
   – Нет, – сказал Блинков-младший. – Эти мальчики были пленные, их заставляли. А, что ли, Никиту специально воспитывали, чтобы он стал бомжом?
   – Никиту, я думаю, воспитывали подзатыльниками, – заметил старший Блинков. – Он такую жизнь ненавидел и поэтому бросил при первой же возможности. А по-другому жить не смог, потому что не знает, как. Ты в свои четырнадцать лет побывал за границей, ты знаком с учеными, офицерами и банкирами, сам зарабатывал себе на развлечения, был в гостях у очень богатых людей и у Никиты в подвале был тоже. Для своего возраста ты много повидал и, когда начнешь самостоятельную жизнь, уже не согласишься на трубу в подвале. А Никите и на трубе неплохо, потому что в его жизни было мало хорошего. И вот как раз такие люди любят говорить: «Вы, очкарики, настоящей жизни не видели!» – Папа воинственно поправил очки. – А на самом-то деле это они настоящей жизни не видели, потому что на трубе в подвале – не жизнь. И еще такие люди любят говорить: «Зачем книжки читать, в них одно вранье, а в жизни все по-другому!»
   Намек был слишком толстый, чтобы пропустить его мимо ушей.
   – Я так не говорил, – заметил Блинков-младший.
   – Еще бы ты так говорил! Ты живешь в доме, где две с половиной тысячи книг. Из тебя уже довольно трудно сделать болвана. – Папа рассеянно покатал по столу сплющенную пулю и вдруг сказал: – Знаешь, что я подумал? У вас в химическом кабинете должны же быть точные весы…
   Блинков-младший не сразу понял, к чему он ведет, но виду не показал. Папа любил такие проверочки на сообразительность. Пуля, весы… Ну конечно! В справочнике же написано, сколько весят пули от разного оружия!
   Зажав пулю в кулаке, Блинков-младший побежал в школу.

Глава VII. ЧТО ТАКОЕ ХРОМПИК

   Есть, есть точные весы в химическом кабинете. Другое дело, есть ли там люди в это время (половина шестого!) и какие это люди, наши или не наши. Лаборант Дрюня – наш человек, в прошлом году окончил школу и не важничает. А химичка Анастасия Иванна Кулюбакина по прозвищу, естественно, Бяка – человек очень подозрительный, с тех пор как много лет назад у нее на уроке получился слезоточивый газ.
   Историю о слезоточивом газе знали наизусть все старшеклассники. Чтобы ее услышать, достаточно сделать что-нибудь не так. Сольешь в одну пробирку все подряд – посмотреть, что получится, – и Бяка…
   Школьного охранника Блинков-младший проскочил, сказав, что забыл в столе книжку.
   …И Бяка тебе расскажет, к чему приводит химическое хулиганство. Как в одна тысяча девятьсот каком-то году, когда тебя на свете не было, а Бяка была молода и доверчива, она показывала ученикам реакцию серебряного зеркала. Блинков-младший еще не проходил эту реакцию и не мог по достоинству оценить изобретательность неизвестного, который поменял наклейки на склянках с реактивами. Главное, доверчивая Бяка смешала их своими руками. Она была юным, неопытным существом и думала, что пришла в школу преподавать химию, а не усмирять банду, которой место в дисциплинарном батальоне. И вот вместо того, чтобы полюбоваться серебряным зеркалом, весь класс во главе с Бякой зарыдал и выбежал в коридор.
   Ну и так далее. Если кому-нибудь из читателей выпадет трудное счастье учиться в Митькиной школе, он услышит эту историю от самой Бяки. А я не буду отвлекаться, потому что Блинков-младший уже взвился по лестнице на пятый этаж, к химическому кабинету.
   Дверь была приоткрыта; оттуда слышался плеск воды и немелодичное подвывание. Звуки означали, что Дрюня моет пробирки и слушает плейер. Сегодня Блинкову-младшему везло.
 
   Лаборант перемывал, кажется, всю химическую посуду, которая была в школе. Колбы, пробирки, воронки, водяные холодильники, стеклянные миски под названием эксикаторы и прочие штуки, ни названий, ни предназначения которых Блинков-младший не знал, были расставлены на Бякином столе, на передних партах и даже на подоконниках.
   Ясно, что Дрюня не сам воспылал любовью к чистоте. Бяка его наказала.
   – Труд сделал из обезьяны человека, – заметил Блинков-младший, чтобы утешить лаборанта.
   – А, это ты. – Дрюня вынул из уха один наушничек, чтобы лучше слышать. – Блин, а правду говорят, что ты нашего завхоза посадил?
   – Сажает суд, а я только раскрываю преступления, – поскромничал Блинков-младший. – За что страдаешь?
   – За хромпик, – помрачнев, ответил Дрюня и пояснил: – Раствор двухромовокислого калия в серной кислоте. Им пробирки моют.
   Он оттянул полу рабочего халата и показал дырку размером с металлический рубль.
   – Видал? Одна капелька упала. Жутко едкая штука.
   – Скажешь, тебя из-за дырочки заставили всю эту гору мыть? – не поверил Блинков-младший.
   – Из-за дырочки, – вздохнул Дрюня. – Только не из-за этой.
   Лаборант повернулся к раковине с замоченной посудой и стал бесцельно плескаться в мыльной воде. При этом у него было честное лицо ябедника. Блинков-младший понял, что Дрюня на части разрывается от желания рассказать что-то, что категорически запрещено рассказывать.
   – Дрюнь, я хотел… – начал он, надеясь, что ему не придется выслушивать тайны лаборанта.
   Из всех дырок на свете его сейчас интересовали только пулевые.
   Но попросить весы Блинков-младший не успел.
   – Уговорил, – торопливо сказал лаборант, – расскажу. Но учти: ни-ко-му.
   На такое вступление невозможно ответить: «Ладно, можешь не рассказывать», а потом лезть со своей просьбой.
   – Конечно, никому, – сдался Блинков-младший. – Могила!
   Дрюня оглянулся на дверь и произнес шепотом, как величайшую тайну:
   – Хромпик можно наливать только в сухую посуду, а я не знал. Я, наоборот, перед тем, как наливать, ополоснул колбу под краном. Там и воды-то на донышке оставалось… – Он махнул рукой и замолчал.
   – Интригующая история, прямо детектив, – подбодрил его Блинков-младший.
   – Тебе смешно! – заныл Дрюня. – А я, представляешь, держу эту колбу и чувствую: горячо. Потом – треньк! – и по пальцам потекло. Оказалось, вода от хромпика закипает. Ну вот, эти остатки на дне закипели, стекло треснуло. У меня на ладони! Я ее под низ держал. А он же едкий как черт, хромпик. Ставлю колбу на табуретку – думаю, она железная, ничего ей не будет. Подскочил к раковине, мою руки, и тут – звонок на перемену. Это все в лаборантской было, а Бяка в классе ведет урок. Ну, думаю, сейчас войдет и даст мне на орехи. Хватаю с табуретки колбу и – бац ее в мыльную воду. Кто там разберет, треснутая она или не треснутая. Какой-то легкой она показалась, но мне разве до этого? Я за тряпкой кинулся, чтоб табуретку вытереть. И тут слышу за спиной: дверь – скрип, журнал на стол – плюх, Бяка на табуретку – шлеп! Я к шкафу отвернулся и думаю: ТОЛЬКО БЫ НЕ НА ТУ!!! – взвыл Дрюня.
   – На ту? – спросил Блинков-младший.
   Лаборант понуро кивнул и стал оправдываться:
   – Я же не нарочно. Я ее предупредить не успел! Она что-то говорит, а я ничего не понимаю. Думаю: сколько там хромпика пролилось? Может, немножко? Вроде трещинка была махонькая. И я подхожу к раковине. Повернулся к Бяке спиной, вылавливаю колбу… А колба без донышка! Так оно аккуратно вывалилось, края ровные – стеклорезом так не вырежешь. И БЯКА НА НЕМ СИДИТ!
   – Не почувствовала?
   Дрюня молча достал из ящика припрятанное донышко от колбы. Оно было срезано ровнехонько, как лазером: плоский стеклянный кругляш. Как его почувствуешь, сидя на жесткой табуретке?
   – И вот она сидит на хромпике, а у меня мысль такая дурацкая: может, обойдется? – убитым голосом продолжал Дрюня. – Хотя какое там «обойдется», когда от одной капельки халат насквозь, а там было грамм пятьдесят?! Потом думаю: если сразу сказать не успел, то сейчас-то зачем признаваться? Бяку не спасешь, а себе хуже сделаешь. Я же поступал на химический факультет, двух баллов не добрал, а у Бяки там полно знакомых. Она мне сколько раз обещала: «Не волнуйся, Андрюша, на следующий год поступишь. Я позвоню декану, скажу: обратите внимание, у мальчика химической мышление»! Представляешь, что она ПОСЛЕ ЭТОГО декану скажет?!
   – Надо было сразу признаваться, – заметил Блинков-младший. – Ясно же, что Бяка на тебя первого подумает.
   – Да я не соображал ничего, – вздохнул лаборант. – То думаю: «Надо сказать», а то – «Нет, нельзя». А уже минут пять прошло. И вдруг я понимаю, что если скажу сейчас, она решит, что я нарочно! Что я ждал, когда хромпик подействует.
   – Так и не сказал? – спросил Блинков-младший.
   Лаборант мотнул головой.
   – Она еще говорит: «Что-то ты, Андрюша, красный, не температура ли у тебя?» Встает, потрогала мне лоб и пошла… Вот с таким иллюминатором, – добавил Дрюня, глядя на Блинкова-младшего через донышко от колбы. Донышко было размером с чайное блюдце.
   Блинков-младший еще раз посмотрел на прожженную хромпиком дыру в халате лаборанта, чтобы лучше представить себе эту картину.
   – Насквозь? – спросил он, жалея пожилую, нервную Бяку.
   – Ну, не до тела, – тактично пояснил Дрюня.
   – И на урок в таком виде пошла?
   – Нет, в учительскую…
   – Да, это посильней слезоточивого газа, – признал Блинков-младший и, сам не зная, зачем, попросил: – Отлей мне этого… У тебя еще остался?
   – Хромпик-то? Да бери. Я большую колбу наделал. Только в школе никому не подкладывай, а то меня уж точно с работы выгонят.
   – Нет. Мне для дела, – туманно объяснил Блинков-младший. Ему просто хотелось иметь такую опасную штуку.
 
   Дрюня взвесил ему пулю на маленьких аптечных весах. Конечно, расспрашивал, откуда она взялась. Блинков-младший честно сказал, что выковырял пулю из стены. Неизвестно, какого ответа ожидал лаборант, только в пуле он разочаровался и больше вопросов не задавал. Напоследок он отлил Блинкову-младшему немного хромпика в полиэтиленовую пробирку и плотно заткнул пробкой, тоже полиэтиленовой. Пробку он для надежности примотал скотчем и сказал, вручая хромпик Блинкову-младшему:
   – Резиновую пробку за пять минут разъело бы, ты до дому не успел бы дойти. А так можешь хоть все время в кармане носить, фирма гарантирует… Только смотри, Блин, про Бяку – никому, – напомнил Дрюня. – Директорша меня чуть не уволила, а Бяка заступилась. «Я, – говорит, – верю, что Андрюша не хотел позорить мои седины».
   – Все равно разболтают, – заметил Блинков-младший.
   – Не-а. То-то и странно, Блин! Это же вчера было, после третьего урока, и до сих пор я не слышал, чтобы в школе говорили.
   Блинков-младший представил Бякин скорбный путь с дырой на юбке: спустилась на два лестничных пролета, прошла по коридору… Во время перемены. Неужели по пути ей не попалось ни одного идиота, который посмеялся бы над пожилой женщиной?
   – Может, мы ее любим? – предположил он.
   – Это вряд ли, – ответил лаборант. – За что их любить, училок?!

Глава VIII. НУ, КТО БЫЛ ПРАВ?!

   Пуля весила пять с половиной граммов. Мамин справочник уверенно сообщил: пистолетная! Но из пистолета не стреляют на сто пятьдесят метров. Версия со снайпером на стройке зашаталась. Скорее всего киллер пальнул из пистолета с улицы, стоя совсем рядом с подвальным окошком.
   Мама по этому поводу сказала, что пуля скорее всего от пистолета «ТТ», что означает «Тульский Токарева». Но это, конечно, ее предварительные соображения. Просто потому, что «ТТ» много лет выпускали в двадцати с лишним странах, и на черном рынке их полно – и наших, и польских, и китайских.
   – А точнее тебе в лаборатории скажут, – пообещала она. – Завтра после школы позвони мне на службу. Я договорюсь, если не поеду на задание. Можешь взять с собой Иру, только предупреди, чтобы она захватила метрику.
   Это настраивало на серьезный лад. Сразу чувствовалось: не в зоопарк идешь, а в секретную службу. Блинков-младший даже пожалел, что ему метрика не понадобится – он вписан в мамино удостоверение офицера. У него еще ни разу не проверяли документы, а хотелось.
 
   Митек так разволновался, что долго не мог заснуть. Лежал в постели, смотрел на фонарь за окном и пытался вообразить криминалистическую лабораторию. Получалось что-то среднее между химическим кабинетом в школе и мастерской сумасшедшего изобретателя из кино: длинноносые реторты, кипящие разноцветные жидкости, невиданные приборы, синие электрические искры. Потом воображение подсунуло сшитого из кусков Франкенштейна. Как-то незаметно Франкенштейн превратился в Никиту. Он ехал в инвалидной коляске, толкая колеса руками с набухшими жилами, и кричал:
   – Я те покажу, как инвалидам ноги отрывают!
 
   Школьный день прошел как в тумане. Блинков-младший рисовал в тетрадке пистолеты и пули, микроскопы и фантастические приборы. Биологичка Тонюшка пыталась от него чего-то добиться, но Митек на ее вопрос о длине каких-то там кишок ответил: семь целых шестьдесят две сотых миллиметра. От изумления Тонюшка даже не поставила ему двойку. Только посоветовала сообщить о своем открытии папе, которого она уважала как ученого-ботаника.
   – Митек, ну ты и завелся на эту лабораторию! – заметила Ирка. Ей было просто любопытно, ни больше ни меньше.
   До последней минуты Блинков-младший боялся, что у мамы что-нибудь сорвется. Ведь преступления совершаются без выходных и перерывов на обед, поэтому контрразведчицу в любой момент могут вызвать по тревоге. Тогда мама сама не будет знать, где встретит ночь, а уж о лаборатории ему и мечтать не придется.
   Как только уроки кончились, Митек попросил у Вальки Суворовой сотовый телефон и позвонил маме из школы. Все было в порядке! Мама ждала!
   Через час они с Иркой подходили к угрюмому зданию контрразведки…
 
   Дежурный прапорщик за дверью. Второй – в прозрачной будке, из которой он отпирал турникет. Высокая арка металлодетектора. Ирка прошла в нее свободно, а Блинкова-младшего металлодетектор встретил гудением, и пришлось выкладывать из карманов ключи, складной нож и даже монеты. Только тогда вредный прибор его пропустил.
   Мама ждала за аркой. Она уже отдала прапорщику выписанные на Блинкова-младшего с Иркой пропуска, а проверять Иркину метрику никто не стал.
   – У меня всего полтора часа, – предупредила мама по дороге. – Начнем с твоей пули, а потом, если успеем, пробежимся галопом по Европам.
   Лаборатория занимала целый этаж. Маму здесь знали и здоровались. Эксперты ходили в халатах, кто в белых, как врачи, кто в синих, как техники. Нигде не задерживаясь, мама провела наших до конца длинного коридора и стала спускаться по узкой лестничке. Снизу послышался глухой выстрел. Тир там, что ли? Дошли до стальной двери с кодовым замком. Мама потыкала в кнопки, по привычке встав вплотную к панели, чтобы никто не увидел, какие цифры она набирает. Дверь распахнулась. За ней оказался коридор с голыми стенами, крашенными зеленой масляной краской. Пахло пороховой гарью.
   – Пал Петрович, можно к тебе?! – крикнула мама.
   Снова бабахнул выстрел, на этот раз громко.
   – Это ты, Ольга Борисовна? Я сейчас, только пистолетик отстреляю! – откликнулся голос из глубины коридора.
   – Так мы и хотим посмотреть, как ты отстреливаешь!
   – Ну тогда идите сюда.
   Все пошли на голос; Блинков-младший сам не заметил, как забежал вперед. Сердце прыгало от нетерпения. Что-то громыхнуло, и навстречу ему распахнулась еще одна дверь, решетчатая, как у клетки в зоопарке. Блинков-младший успел заметить рукав синего халата, но сам Пал Петрович к ним не вышел, а только повторил:
   – Идите сюда.
   Они вошли и увидели…
 
   Комната была узкая и длинная, приспособленная под тир. По трем стенам от самого пола почти до потолка тянулись витрины, витрины, витрины с оружием всех типов и систем – от старого противотанкового ружья до жилетного пистолетика с двумя стволами и перламутровой рукояткой. Маленький лысый Пал Петрович возился у похожего на слесарные тиски приспособления с зажатым в него пистолетом. Сощурившись, он проверял прицел, отворачивал винт тисков и зажимал пистолет чуть иначе. Ствол смотрел в четвертую, дальнюю стену. Там стояли изгрызенные пулями деревянные чурбаки, какие-то стальные коробки, бетонные блоки и кирпичи. Была и фанерная мишень с угловатой головой, и, к удивлению Блинкова-младшего, стопка перевязанных веревочкой книжек.
   – Павел Петрович, эксперт-баллистик, – представила хозяина комнаты мама. – А это Ира, дочка Вани Кузина, и мой сын Митя. Одноклассники.
   Не отрываясь от своего занятия, эксперт-баллистик радушно потряс руку сначала Ирке, потом Блинкову-младшему. При этом он так энергично кивал, что его полированная лысина пускала зайчики. У Митьки заныло плечо. Казалось, он пожимал не руку, а разводной гаечный ключ.
   – А что-то я Ваню давно не видел, – сказал Пал Петрович, покончив с церемониями.
   – Так Ваня уже пять лет как в налоговой полиции служит, – ответила мама. – За «полковником» ушел.
   – Получил? – ревниво поинтересовался баллистик. Блинков-младший подумал, что хотя он и не носит форму, но тоже, судя по всему, офицер и сам спит и видит полковничьи погоны.
   – Получил.
   – Ну и молодец. Хотя жалко таких людей терять.
   Баллистик взял Ирку под руку и подвел к витрине. Походка у него была странная: как будто на каждом шаге Пал Петрович собирался выпрыгнуть из штанов, но в последний момент передумывал.
   – Вот этот австрийский «глок», пистолетик в те времена очень экзотический, твой папа выбил из руки Арбуза, одного из главарей современной русской мафии, – сказал он Ирке.
   Экзотический пистолетик выглядел солидно: большой, угловатый. Ирка обернулась и показала Блинкову-младшему язык. Нет, вы поняли?! Как будто сама отобрала этот «глок» у Арбуза! Но баллистик быстро восстановил справедливость. Заметив Иркин маневр, он подозвал Блинкова-младшего и показал пистолетище уж вовсе невероятный, как в фантастических боевиках.
   – А это английский «стерлинг», трофей твоей мамы…
   Само собой, Блинков-младший тоже показал Ирке язык за спиной у баллистика. А Пал Петрович продолжал:
   – Ужас что творится в последние годы. Раньше ржавый «наган» был редкостью, а сейчас каждый бандит награбит себе на «Мерседес» и норовит для форсу прикупить пистолет покруче, как у западных спецслужб. Мне-то одно удовольствие: коллекция пополняется. А ваши родители голову подставляют.
   – Ничего, – бодро сказала мама, – на то мы и поставлены, чтобы обуздать преступность.
   Она смотрела на единственного сына, и Блинков-младший, хотя и не был зазнайкой, подумал, что мамино «мы» относится и к нему. Он кожей чувствовал в кармане завернутую в бумажку пулю. Как знать, может быть, с этой малютки скоро начнется крупное и опасное расследование!
   – Последний выстрел, – вернулся к делу эксперт-баллистик. – Ну, одноклассники, кто хочет курок спустить?
   – Я! Я! – одновременно выкрикнули Блинков-младший с Иркой.
   – Дамы вперед, – галантно решил Пал Петрович и широким жестом пригласил Ирку: – Нажимай!
   Ирка подошла к зажатому в тиски пистолету, зажмурилась и нажала. Бабахнул выстрел. Затвор лязгнул и остался открытым, а вылетевшую гильзу Пал Петрович ловко поймал на лету и стал перебрасывать с ладони на ладонь, как горячую картошину.
   – Пойдем смотреть, – сказал он, сунул гильзу в карман халата и своей странной походкой запрыгал к мишеням.
   По какой-то своей необходимости баллистик стрелял в бетон, в кирпич, в деревяшку и в стопку книжек, а теперь стал выковыривать оттуда пули. С бетоном оказалось проще всего: пуля отскочила от блока и угодила в ловушку – ящик, набитый обрезками автомобильных шин. Другая пуля надколола полено, и Пал Петрович достал ее, расширив щель стальным клином. С книжками тоже не было проблем: две оказались пробиты насквозь, а третью он полистал и вытащил пулю, застрявшую между страниц. А в кирпиче пуля засела, и пришлось его выдалбливать. Пал Петрович аккуратно обколол зубилом пространство вокруг пули, после чего вынул ее пальцами.
   – Вот так, – сказал он, – чтобы следы нарезов не повредить.
   На взгляд Блинкова-младшего, пулю было уже невозможно повредить сильнее. После удара о кирпич от нее осталась лепешка с высунувшимся спереди стальным жальцем сердечника. Только донышко почти не пострадало. Митек присмотрелся к этой пуле, которую Пал Петрович вертел в пальцах, и охнул: в его кармане лежала точно такая же! Кстати сказать, он свою пулю выдирал из стены пассатижами. А вдруг повредил эти самые следы нарезов?! Волнуясь, он достал свою пулю и показал баллистику.
   – Ну да, от «ТТ», та же крутизна нарезов, – на глазок определил Пал Петрович и взглянул на маму. – Ольга Борисовна, так он у тебя не просто на экскурсию пришел?
   – Не просто, – подтвердила мама. – Оперативник растет! Совсем учиться перестал, двойки по литературе хватает – говорит, читать некогда.
   – Это пройдет, – утешил ее Пал Петрович, а Блинкову-младшему сказал: – Хороший опер должен быть начитанным в самых неожиданных областях. Не как у Конан Дойля: не знает, что Земля круглая, зато разбирается в сортах табачного пепла. А если ему придется допрашивать астронома? Покажет себя круглым болваном и толку не добьется. Нет, оперативник должен с каждым находить общий язык… Ну так что ты хочешь знать о своей пуле?
   – Во-первых, когда был сделан выстрел, – ответил Блинков-младший.
   – Смотря откуда ты ее выковырял. Если, допустим, из стены на улице…
   – В подвале.
   – Там сыро или сухо?
   – Сухо.
   – Тогда не больше недели назад, – не взглянув на пулю, ответил баллистик. – А еще что?
   – Проверить по пулегильзотеке, – подсказала мама.
   – Ну так пошли.
 
   Стволы у боевого оружия не гладкие, как у охотничьих ружей. В них есть нарезы – винтовые канавки. Пройдя по ним, пуля закручивается, как волчок, и летит дальше и точнее. Понятно, что после выстрела на ней остаются царапины от нарезов. Для эксперта важно вот что: нет двух стволов, которые оставляли бы на пуле совершенно одинаковые следы. Под микроскопом всегда видна разница. Вот почему пули и гильзы с места преступления собирают и хранят в пулегильзотеке (на гильзе тоже остаются следы от механизмов). Допустим, найдут у преступника пистолет. Эксперт выстрелит из него, сравнит пулю с похожими из пулегильзотеки и скажет: «Из этого пистолета в прошлом году был тяжело ранен человек». Тогда преступнику будет нелегко отвертеться.
 
   Соседняя комната больше напоминала настоящую лабораторию. Там у Пал Петровича было полно стеклянных посудин с устрашающими наклейками «ЯД!» и нарисованными черепами, а еще – неизвестные Блинкову-младшему приборы, компьютер и подключенный к нему через какое-то приспособление микроскоп. Баллистик сунул Митькину пулю под микроскоп и стал поворачивать пинцетом.
   – Плоскогубцами выковыривал, – без осуждения заметил он. Блинков-младший подумал, что настоящего оперативника, который испортил бы улику по серьезному делу, эксперт обязательно обругал бы.
   На мониторе компьютера появился бланк с пустыми графами: «Дата заполнения…», «Вещ. док. по делу №…», «Изъято…» Пал Петрович правильно заполнил только «Калибр», а в остальных графах, не теряя времени, набил по одной буковке «А». Было ясно, что он это делает «к примеру» и не собирается оставлять снимок Митькиной пули в базе данных.