Страница:
— У-уй!! Е-о! Плечо мое, плечо! Что ты мне вколола ночью, а? Смерти моей ждешь! То-то меня с утра тошнит!
Ну, я тебе покажу смерти! — Голос Змея удалялся.
Татьяна приоткрыла дверь. В конце коридора, за стеклянной дверью столовой, метался Змей, заталкивая патроны в барабан слоновьего ружья. Ужас! Она схватила сумочку, какую-то попавшуюся на вешалке куртку и побежала к черному ходу, открывавшемуся на змеестрельбище.
Карабкаясь по изгрызенной пулями насыпи, она слышала за спиной громовой командный голос с крыльца:
— Чтоб ноги твоей больше в моем доме не было!
Вслед нырнувшей под колючую проволоку Татьяне загремели выстрелы, что-то небольно хлестнуло по плечу.
Она обернулась. Хоть и похмельный, и во гневе, Змей благоразумно палил из слоновьего ружья в насыпь. Сырой песок фонтанами разлетался во все стороны.
ЗМЕИНАЯ ЛЮБОВЬ
Чистить оружие полагается дважды: сразу после стрельбы, когда легко снимается основной слой порохового нагара, и на второй-третий день, когда из пор металла проступят остатки. Но вчера было не до чистки. За ночь нагар схватился коркой, а оружейная щелочь осталась в Москве. Змей ожесточенно водил шомполом, потел и злился.
Он давно уже залил бы стволы маслом и бросил откисать еще на сутки, но убирать ружья в шкаф не хотелось.
Ему было страшно.
Состоятельный человек начинает строительство особняка с ограды, а в целом на системы безопасности уходит до двадцати процентов общей стоимости постройки. Его телефоны изъяты из общедоступных справочников, его жену и детей проверяет его же охрана — на предмет нежелательных связей; он вынужден подчиняться множеству запретов, впрочем, чаще всего необременительных: не ходить в одиночку, не вести важных разговоров по телефону, контролировать свои контакты, скрывать слабости… Таким образом, богач проводит жизнь в золотой клетке, сооруженной по его же собственному приказу.
Он — человек-тень, доступный взглядам простых смертных только на отрезке в несколько метров между подъездом и автомобилем. Новинка (для России) — дома с подземным гаражом и лифтом с кодированными кнопками, поднимающим владельца квартиры в прихожую, минуя лестничную площадку, — ликвидирует и этот опасный отрезок.
Тем не менее все эти меры безопасности не позволяют отсечь посягательства преступной элиты. Попросту говоря, лоточника на рынке «бомбят» свои уголовники, миллионера — свои.
Целые категории состоятельных людей, от политиков до спортсменов-легионеров, не могут позволить себе даже такую ущербную систему безопасности. Правило «не высовывайся» — не для них, поскольку их карьера и доходы прямо пропорциональны умению высовываться.
Они живут, как в стеклянной банке под гнетом. Сверху давит государство с его налоговыми службами. По бокам прозрачные стенки, за которыми не скроешься. В стенки бьются охотники до чужих денег и чужой славы, а снизу подкапывается жулье всех мастей, от мелких мошенников до солидных бизнесменов. В идеале (в их идеале) твою банку не станут разбивать. Будут копать и копать под тебя, пока не провалишься к ним под землю, и тогда по-своему распорядятся твоим имуществом, твоими способностями и твоей репутацией — всем, что ты уже заработал и что можешь заработать в будущем.
Пошли годы безденежья, не на что было достраивать дачу. Но в девяносто пятом, после феноменального успеха «Сети для Морского Змея» и «Танцев с Морским Змеем», сочинитель Кадышев снова оказался на коне. Пачки долларов (не бог весть какие суммы по его нынешним запросам) валялись по всей квартире. В ценные бумаги он уже не верил, разбираться в надежности банков еще не научился и, не зная, куда девать деньги, пьяный от свалившегося богатства, пинал пачки ногами. И опять ничто не мешало серьезным ребятам взять за хобот сочинителя Кадышева. (Тем, что популярность якобы защищает, Змей не обольщался: наоборот, публичный успех — наколка для любителей чужого.) Он ждал, удивляясь их неразворотливости, — не потому, что ему не терпелось погеройствовать, а потому, что хотелось определенности.
А пришли только сейчас, и не серьезные ребята, а шпана с китайским «тэтэшником».
Началось с попытки примитивного рэкета. Звонок по телефону, вежливый голос в трубке: "Владимир Иванович, слышали, ваших соседей по даче обокрали? Воров развелось — просто ужас. Главное, возьмут на рубль, а испортят добра на сотню. Могут и дачу поджечь. У меня к вам в связи с этим предложение. Не хотите нанять охрану? — И, подтверждая худшие догадки Змея, Вежливый назвал свою цену:
— Какие-нибудь три тысячи долларов в месяц, зато дача не сгорит".
Змей обматерил его и повесил трубку.
На следующий день он пошел к обворованному соседу, композитору-попсовику. Напуганный служитель муз доверительным шепотом выложил, что у него на даче и красть-то нечего — весь антиквариат в городской квартире. Воры сумели разжиться только аппаратурой и одеждой тысяч на пять долларов. Но при этом испоганили итальянский гостиный гарнитур и разбили лопатой синтезатор «Ямаха», который не смогли бы продать втихаря — инструмент был профессиональный, редкий и потому заметный. Это был удар ниже пояса. Композитор позавидовал Змею: «Ты, Владимир Иваныч, в крайнем случае раскрыл блокнот на левом колене — и готово рабочее место». Для него житье на даче без инструмента теряло всякий смысл. Покупать новый? А вдруг и новый разобьют?
Как и всякий, кто работает в шоу-бизнесе, композитор имел «крышу». Первые дни после кражи он еще надеялся на защиту, и на его участке действительно появилась парочка бездельников с бритыми затылками. Воспрянув духом, композитор привез из Москвы другой синтезатор, но работать не смог. Охраннички целыми днями гоняли магнитофон в своем джипе или опустошали композиторский холодильник, причем были решительно не способны делать это без громких комментариев типа: «Ты смотри, что хавает, сука, когда крестьянство голодает!»
Кончилось тем, что во время одной из таких трапез их стоявший под окнами джип нахально подожгли. С чисто бандитской логикой погорельцы потребовали, чтобы композитор возместил им ущерб, понесенный во время охраны его дачи.
Змей выслушал композитора со всем приличествующим сочувствием, но про себя хихикал, поскольку относился к шпане без интеллигентского страха и в свои шестьдесят мог тычком пальца отправить в глубокую кому любого качка, не имеющего специальной подготовки.
Так же несерьезно Змей поначалу отнесся к беспредельщикам, которые подожгли джип. Попросил пожить на даче Татьяниного Сашку, и только. Пускай все идет своим чередом. Если они и дальше будут шарить по дачам, то скоро нарвутся.
Потом началась чертовщина. Снова Звонок, тот же вежливый голос: «Владимир Иванович, вы напрасно не согласились на первое предложение. Нам пришлось проделать некоторую работу, поэтому теперь наши услуги будут стоить дороже…»
Когда Змей услышал о результатах «некоторой работы», у него остатки волос дыбом встали. Беспредельщики раскопали, что «Мерседес» у него растаможен с нарушениями, стройматериалы на дачу куплены по дешевке, как военные излишки; помимо того. Вежливый намекал, что ему известно о налоговых нарушениях уважаемого Владимира Ивановича. Змей, как и в первый раз, ответил фигурным матом, но это скорее от растерянности, чем от уверенности. И получил еще одно предложение подумать.
Змей подумал, только совсем о другом. То, что Вежливый считал компроматами, напугало его не больше, чем обвинения ребенка, недавно узнавшего, какими ужасными делами занимаются взрослые дяди с взрослыми тетями. Это был материал для неприятной газетной статьи, но никак не для уголовного дела.
От налогов он уходил не по собственной воле — такова система, включающая весь цикл производства, от срубленной на бумагу сосны до лоточника, который продает книгу. На каждом этапе какую-то часть произведенного — древесины, бумаги, отпечатанного тиража — не показывают в отчетности и не платят с нее налоги. Автор книги здесь не крайний, он ввернут в систему по самую шляпку, и, чтобы поймать его на неуплате налогов, нужно перелопатить экономику целой отрасли.
Остаются стройматериалы и «Мерс» — это, пожалуй, шантажисты смогли бы доказать. Но за такие нарушения при самом строгом подходе Змею пришлось бы заплатить тысяч десять-пятнадцать долларов со всеми штрафами.
Словом, ерунда.
Весь ужас в том, что знать эту ерунду мог только свой.
В доме у Змея завелся «крот».
Нет, пожалуй, «в доме» — чересчур сильно сказано.
Показывая свою осведомленность в делах сочинителя Кадышева, Вежливый, хотя и приблизительно, очертил круг, в который входил его информатор: а) растаможкой «Мерседеса» занимался Танькин брат.
Змею оно не больно-то было нужно, но Сашка рвался по-родственному помочь и щегольнуть связями (кто-то из его однокашников по автомобильному училищу торговал иномарками). В качестве ответного жеста Змей дал Сашке заработать, рекомендовав его Барсукову, которому тот и устроил подержанный «Мерс». Таким образом, всей информацией обладали Сашка, Барсуков и, возможно, Танька; б) стройматериалы куплены по связям Барсукова аж в Рязанской области. Не стоила бы овчинка выделки, если бы Сашка не привез их бесплатно на «Урале», одолженном в своей воинской части. Узнать об этом Вежливый мог от тех же троих: Барсука, Сашки и — под вопросом — Таньки; в) суммы неучтенных гонораров, которые Змей получал, как говорится, мимо кассы, были известны только ему да Сохадзе. Но Вежливый и не называл сумм, а о том, что в книготорговле и, стало быть, в издательствах гуляет черный нал, известно каждой собаке.
Итак, под подозрение попадали трое: старый приятель, близкая женщина и ее брат. Этот круг можно и расширить: у Таньки — подружки в госпитале, у мужчин — жены, а Сашка вдобавок любит напропалую хвастаться близкими отношениями со Змеем. Легко себе представить, как Сашка щеголяет перед собутыльниками: «Я самому Кадышеву помогал дачу строить!» — и после простенькой покупки типа «врешь!» выкладывает подробности. Или птичка-медсестричка расспрашивает Таньку, как ее муж сэкономил на растаможке («Мой тоже хочет брать иномарку»), и Танька по простоте душевной все объясняет, а что ей неизвестно, узнает у брата.
То есть информатором Вежливого мог быть и кто-то четвертый, пятый, десятый — любой, кто сумел разговорить Сашку, Таньку или Барсука. Но это не снимает и не упрощает проблемы. Неважно, как и почему, но кто-то из троих выдал противнику далеко не последние грехи сочинителя Кадышева и может выдать другие.
Змей выжидал. За месяц Вежливый звонил еще дважды, потом сам явился в сопровождении «быка» с пистолетом. Его беспомощный шантаж интересовал Змея с единственной точки зрения: пусть болтает побольше, авось удастся выяснить, где течет. К примеру. Змей обрадовался бы, если бы Вежливый знал об операции с красной икрой, вывезенной с Дальнего Востока военным бортом.
Это значило бы, что течет где-то в окружении Барсука.
Главврач сбывал икру через своих оптовиков и, конечно, не стал бы сам себя сдавать шантажисту, а Танька с братом вообще ни о чем не знали.
Но Вежливый оставил попытки шантажа и собирался увезти Змея «поговорить в другом месте». Везунчик. Был бы понастырнее, с чертями бы сейчас разговаривал.
Таким образом, ничего новенького Змей не узнал, и пришлось перекрыть все три канала возможной утечки.
Барсукову он объявил, что прекращает с ним всякие дела, а Таньку выгнал и, таким образом, заодно отсек ее брата.
Конечно, ее было жалко. Змей долго распалял себя, прежде чем решился. Он вовсе не был уверен, что Танька виновата. Но вопрос о ее вине и не стоял. Ветчина тоже когда-то была ни в чем не виновата, тем не менее мы ее жуем. Первостепенное правило бизнеса (и контрразведки, и жизни в целом) — рассчитывай на лучшее, а поступай так, чтобы не случилось худшего.
Глядя снизу вверх в телекамеру, у ворот стоял журналистик, новый Викин муж.
А ВСЕ-ТАКИ РОДНЯ
Куртку-то она механически схватила лучшую, бежевый крэк, а на ногах остались домашние парусиновые тапочки. Через минуту белые тапочки превратились в бурые и с каждым шагом норовили разлезться. Чтобы не остаться вовсе босиком, она экономила на каждом шаге: скакала с кочки на кочку, «елочкой» перепрыгивала с боку на бок придорожной канавы… Господи, забери эти пять лет со Змеем, этих министров, генералов и писателей, «Мерседес», гранатовую диадему и полгектара под Шереметьевом! Верни мне мою прошлую жизнь, когда я ничего этого не знала и не хотела, потому что сейчас я уже не смогу без этого жить?
Так, скачками, она и добралась до бетонки, а там ее обогнал армейский грузовик. Сидевшие под брезентом солдаты забарабанили в кабину, грузовик остановился, Татьяна как пароль произнесла Сашкину фамилию, и ее за руки втащили в кузов.
Перевести брата из-под Томска в элитную бригаду спецназа стоило Татьяне полутора лет интимных отношений с замначальника управления кадров. Генерал иногда ложился в их госпиталь подлечить чиновничьи болячки, происходящие от большого стажа сидения в мягких креслах: геморрой и застойный простатит. По этой причине их связь была для Татьяны тяжким трудом, жертвой во имя брата — в общем, чем угодно, только не удовольствием. Когда она сошлась со Змеем, вопрос о Сашкином переводе еще не был решен. Презирая себя, Татьяна продолжала бегать в генеральский люкс, а после, забравшись в ванну, до красноты драла кожу мочалкой. Ей казалось, что Змей учует запах чужого мужчины.
Открыла ей сноха Галька и скорчила кислую гримасу:
— Ты? С чего это вдруг? И не позвонила…
В последнее время они раздружились: Галька считала, что Татьяна задирает нос, а Татьяна — что Галька завидует.
На Татьяне повисли племянники:
— Тетя Таня приехала! Какая мокрая!
— Марш уроки делать! — скомандовала Галька.
Племянники поныли, но дисциплинированно поплелись в свою комнату, а Галька, брезгливо взяв Татьянины грязные тапочки двумя пальцами, понесла их сушить. Из комнаты высунулся Сашка, по-домашнему с черной повязкой на глазу.
— Где это ты так изгваздалась, Татьяна?
Татьяна вошла к нему. На покрытом газетой столе валялся разобранный пистолет.
— Тебя Галина не ругает за то, что оружие таскаешь домой? А если дети доберутся?
Сашка замялся:
— Надо мне. Так, предложили одну халтурку, трясануть кое-кого… У тебя-то Что случилось?
— А меня мой выгнал!
Сашка схватился за пистолет, щелк, щелк — одна деталь встала на место, другая, дзынь-нь-нь — улетела под стол пружина. Он швырнул пистолет на газету и вцепился в край стола, чтобы Татьяна не заметила, что у него трясутся руки. Один за другим покатились на пол плотненькие, как желуди, медно-розовые патроны.
— Ка-ак выгнал?!
Татьяна кинулась собирать патроны и ответила из-под стола:
— А так.., утром не с той ноги встал и говорит: чтоб духу твоего здесь не было. С ружьем гонялся, со слоновьим.
Она взглянула Снизу вверх и встретила взгляд брата, страшный после чеченской войны. Черная повязка сползла на лоб, показавшийся из-под нее левый глаз со шрамом над бровью был чуть темней, а правый — почти белый.
— Я тебе говорил: пора с ним разобраться.
Татьяна вылезла из-под стола, положила на газету патроны и пружину.
— Ты что городишь?! Разбиральщик нашелся! Я же ему никто, сожительница!
Это была тайна, о которой, помимо своих, знал только один Барсуков. Чтобы среди ревнивых к чужим успехам медсестер не пошел слушок, главврач перенес ее личное дело в сейф с документами врачей. Доступ к этому сейфу имел он да кадровик, старый тихарь-кагэбэшник, так что Татьяна была спокойна.
— Ну да, если помрет раньше времени, можно с наследством пролететь, — успокоился Сашка. Разговор пошел на понятном ему языке. — А с этим делом-то как, — он стрельнул глазами Татьяне пониже пояса, — опять не пролезло?
— Девчонки мне уж и справку сделали — не верит.
У меня, кричит, двадцать лет как дети не получаются! Но ведь это его ребенок, его! — Татьяна заплакала. — А все из-за этой Вики! Как я ему сказала, что беременна, он взвился. И в хозяйство-то не лезь, желаю, кричит, чтобы моя законная жена для гостей на юбилей приготовила!
И она — прямо хозяйка: «Где от этого сервиза салатник?», «Ложек серебряных было две дюжины…»
Сашка отвел глаза, и Татьяна вдруг поняла, что это ее родной братец запустил руку в серебряные ложки. А она грешила то на солдатиков, помогавших перевозить вещи на дачу, то даже на ворон.
За столом было принято помалкивать, и слава богу.
О чем бы они разговаривали?! Сашка не верил в Татьянину любовь со Змеем, а Галина так вообще ничего не поймет. Для нее семейная жизнь — копить, купить, копать картошку и чтоб дети не болели и, когда вырастут, дослужились до майоров, как папа.
Татьяна ела сваренный Галькой родной украинский борщ, искоса поглядывая на семейство брата. Так оно и случается: самые близкие — всю жизнь близкие! — вдруг становятся маленькими и неинтересными. А какие планы строили, поняв, что им не будет жизни в разоренном перестройкой городке и надо рвать оттуда всем вместе…
Вот и рванули до самой Москвы. Только для Гальки ничего не изменилось: те же вечные мешки картошки в городской квартире, те же банки с засахарившимся вареньем за прошлый год, то же кипящее в баке белье, когда есть стиральная машина… И ведь она Сашку тянет вниз, как булыжник на шее! Брат не знает, а мог бы сейчас ходить подполковником на полковничьей должности.
В прошлом году, когда обмывали только что достроенную змеедачу, был там генерал, начальник окружного управления снабжения. Хитрый Змей пригласил его, зная, что в управлении уволили по возрасту чуть ли не всех начальников отделов. Да еще подлил масла в огонь: мол, Саша у нас готовится в академию, и с больным глазом у него улучшение просто фантастическое (еще бы, когда ухудшение было только на бумаге, чтобы квартиру получить). Генерал запал на Сашку: молодой-перспективный, с боевой практикой, награжден орденом. Ну чем не новый начальник отдела майор Усольцев? А тем майор Усольцев не начальник отдела, что ляпнул принародно:
«Эх, Владимир Иванович, столько у вас земли пропадает под этими соснами! Хотите, помогу вырубить? Картошки насадите, смородины». — «А, так ты огородник», — сказал генерал, и на этом его расположение к Сашке кончилось. Потому что, если у военного в голове картошка, службист он никакой. А Сашка был доволен собой: научил жить сочинителя Кадышева и генералу показал свою практичность. Так и не догадался, какой шанс упустил.
Пять лет назад и Татьяна бы ничего не заметила. Ну, выпили, поговорили о том о сем. Обещаний генерал Сашке не давал, разочарования не выказал… Только жизнь со Змеем научила ее понимать и второй, и третий смыслы, спрятанные в обыденных словах, как матрешки. В эту жизнь и не войдешь иначе, как сумев распознать тайный цеховой пароль и найти отзыв. Галька, которая может нацепить бирюзовые бусы к золотым сережкам с фианитами, на Татьянины попытки объяснить, что так нельзя, обычно фыркает: «Что ты мне тычешь генеральскими женами? Такие же бабы, так же писают и какают». Вот и остается ее муж вечным майором с тяпкой и лопатой в прихожей. Потому что хорошо служить — мало. Надо соответствовать.
Господи, совсем они стали чужими. Может быть, даже врагами. Чего стоит одно Сашкино намерение разобраться со Змеем — припугнуть, вогнать в гроб, прихватить еще серебряных ложек, продать и на эти деньги купить новый ковер или телевизор, который в конце концов окажется на помойке.
От них ничего не останется, с ужасом подумала Татьяна, глядя, как Галина раздает детям пирожные, перепавшие Сашке со вчерашнего стола. Ни путного наследства, ни долгой памяти — ничего. Сашка колотится, чтобы купить машину, а она сгниет еще при его жизни. Квартиру в военном городке у детей отберут, Сашкины с Галькой косточки выкинут из могилы, чтобы прихоронить какого-нибудь родственника, и будут о них вспоминать одни сыновья, и то неизвестно, добрым ли словом… Одноразовые люди!
Татьяна погладила живот. Хорошо бы, родился сын, чтобы фамилия Кадышева не пропала… Не дам растащить наследство. Ни сыну-телеведущему, который двадцать лет не видел Змея, ни тем более своим — никому не дам!
Быстро, чтобы не успели помешать, она развернулась на табуретке и открыла ящик кухонного стола. Так и есть: вот они, пропавшие ложки, все четыре. Галька залилась краской, а Сашка — хоть бы что.
— Правильно, возьми. Жить-то тебе на что-то надо, не на твои же полставки. А хочешь, деньжат подкину?
Теперь Галька начала бледнеть и делать мужу страшные знаки глазами.
— Спасибо, — сказала Татьяна, — но лучше я возьму еще одну ставку, будет полторы. Раньше на это жила, и даже оставалось.
— Ну конечно, если в госпитале питаться, — с завистью вставила Галька.
Татьяна посмотрела в круглые глаза снохи, бывшей однокашницы и бывшей подруги. Безмятежные были глаза. Уверенные. Мы живем не хуже некоторых. А писаем и какаем вообще как генералы.
— Галь, а чему ты детей учишь в школе?
— Ну, Тань, ты даешь! Совсем все забыла? Биологии… — Галька поджала губы. До нее начало доходить.
Стараясь не глядеть на ворованные ложки в Татьяниной руке, она сказала нараспев:
— Тому и учу, Танечка. Жить по совести учу, не завидовать и не задирать нос перед родственниками. Тем более когда ты приползла к родственникам по грязи в белых тапочках, потому что муж богатенький тебя использовал и выкинул как тряпку!
— Галина!!! — взревел Сашка.
Мальчишки, воспользовавшись моментом, сцапали со стола еще по пирожному и убежали.
— Ну-ка, разошлись, бабы, — приказал Сашка, поглаживая шрам над бровью и морщась. — Черт, у всех нервы, а я оказываюсь крайним. — И беспомощно добавил:
— А у меня, думаете, нет нервов? Меня самого, может, не сегодня завтра уволят по инвалидности…
СЛОЖНЫЙ ОБРАЗ СОЧИНИТЕЛЯ КАДЫШЕВА
Фразу надлежало ввернуть как-нибудь к месту, а реакцию — снять. В буквальном смысле: на видео. Минутную запись (остальное его не интересовало) заказчик оценил в тысячу баксов.
Ну, я тебе покажу смерти! — Голос Змея удалялся.
Татьяна приоткрыла дверь. В конце коридора, за стеклянной дверью столовой, метался Змей, заталкивая патроны в барабан слоновьего ружья. Ужас! Она схватила сумочку, какую-то попавшуюся на вешалке куртку и побежала к черному ходу, открывавшемуся на змеестрельбище.
Карабкаясь по изгрызенной пулями насыпи, она слышала за спиной громовой командный голос с крыльца:
— Чтоб ноги твоей больше в моем доме не было!
Вслед нырнувшей под колючую проволоку Татьяне загремели выстрелы, что-то небольно хлестнуло по плечу.
Она обернулась. Хоть и похмельный, и во гневе, Змей благоразумно палил из слоновьего ружья в насыпь. Сырой песок фонтанами разлетался во все стороны.
ЗМЕИНАЯ ЛЮБОВЬ
— Делай, что приказано! — прикрикнул Морской Змей и потянулся к пистолету. — Пойми, лейтенант, мне жалко девчонку не меньше, чем тебе.
Но она оказалась не в том месте не в то время, и тут уже ничего не исправишь. Если ее отпустить, она сдаст нашу группу, и мы все здесь ляжем.
Поэтому вопроса «убрать или отпустить?» просто нет. Либо ее убираешь ты, либо я. В последнем случае придется убрать вас обоих, потому что я больше не смогу тебе доверять.
— Она клянется молчать, — буркнул Альварес.
— Это ничего не меняет. Суть в том, что у нее есть возможность нас выдать. Я не собираюсь проверять на наших шкурах, сделает она это или нет.
В. КАДЫШЕВ. Морской Змей в раю
Змей. Суббота, 6 ноября
Разложив на столе свой дачный арсенал, Змей шуровал в стволе карабина шомполом с масляной тряпкой.Чистить оружие полагается дважды: сразу после стрельбы, когда легко снимается основной слой порохового нагара, и на второй-третий день, когда из пор металла проступят остатки. Но вчера было не до чистки. За ночь нагар схватился коркой, а оружейная щелочь осталась в Москве. Змей ожесточенно водил шомполом, потел и злился.
Он давно уже залил бы стволы маслом и бросил откисать еще на сутки, но убирать ружья в шкаф не хотелось.
Ему было страшно.
* * *
Важнейшее правило безопасности — «не высовывайся». Многие следуют ему поневоле и спокойно себе живут за картонными дверями хрущоб, поскольку ни имущество, ни способности, ни иные данные этих людей не представляют интереса ни для кого, кроме них самих.Состоятельный человек начинает строительство особняка с ограды, а в целом на системы безопасности уходит до двадцати процентов общей стоимости постройки. Его телефоны изъяты из общедоступных справочников, его жену и детей проверяет его же охрана — на предмет нежелательных связей; он вынужден подчиняться множеству запретов, впрочем, чаще всего необременительных: не ходить в одиночку, не вести важных разговоров по телефону, контролировать свои контакты, скрывать слабости… Таким образом, богач проводит жизнь в золотой клетке, сооруженной по его же собственному приказу.
Он — человек-тень, доступный взглядам простых смертных только на отрезке в несколько метров между подъездом и автомобилем. Новинка (для России) — дома с подземным гаражом и лифтом с кодированными кнопками, поднимающим владельца квартиры в прихожую, минуя лестничную площадку, — ликвидирует и этот опасный отрезок.
Тем не менее все эти меры безопасности не позволяют отсечь посягательства преступной элиты. Попросту говоря, лоточника на рынке «бомбят» свои уголовники, миллионера — свои.
Целые категории состоятельных людей, от политиков до спортсменов-легионеров, не могут позволить себе даже такую ущербную систему безопасности. Правило «не высовывайся» — не для них, поскольку их карьера и доходы прямо пропорциональны умению высовываться.
Они живут, как в стеклянной банке под гнетом. Сверху давит государство с его налоговыми службами. По бокам прозрачные стенки, за которыми не скроешься. В стенки бьются охотники до чужих денег и чужой славы, а снизу подкапывается жулье всех мастей, от мелких мошенников до солидных бизнесменов. В идеале (в их идеале) твою банку не станут разбивать. Будут копать и копать под тебя, пока не провалишься к ним под землю, и тогда по-своему распорядятся твоим имуществом, твоими способностями и твоей репутацией — всем, что ты уже заработал и что можешь заработать в будущем.
* * *
Змей с полным основанием считал, что ему еще повезло: даже странно, что наезды начались только месяц назад. Ничто не мешало господам уголовничкам попытаться раздоить его еще в девяностом, когда на сберкнижки сочинителя Кадышева набежало за миллион простых советских рублей, впрочем, быстро терявших покупательную способность. Тремя годами раньше Сохадзе открыл на деньги Змея издательство с непонятной формой собственности, озолотился на Чейзе и Стауте и, как тогда казалось, друга Володю не обидел. Позже стало ясно, в чем наколка: Жора свои доходы вкладывал в тираж, а кадышевские отдавал ему в руки. Грянули реформы Кибальчиша, и Змей потерял почти все, а Жора только богател: припишет к ценнику на книжке нолик — и никакая инфляция не страшна.Пошли годы безденежья, не на что было достраивать дачу. Но в девяносто пятом, после феноменального успеха «Сети для Морского Змея» и «Танцев с Морским Змеем», сочинитель Кадышев снова оказался на коне. Пачки долларов (не бог весть какие суммы по его нынешним запросам) валялись по всей квартире. В ценные бумаги он уже не верил, разбираться в надежности банков еще не научился и, не зная, куда девать деньги, пьяный от свалившегося богатства, пинал пачки ногами. И опять ничто не мешало серьезным ребятам взять за хобот сочинителя Кадышева. (Тем, что популярность якобы защищает, Змей не обольщался: наоборот, публичный успех — наколка для любителей чужого.) Он ждал, удивляясь их неразворотливости, — не потому, что ему не терпелось погеройствовать, а потому, что хотелось определенности.
А пришли только сейчас, и не серьезные ребята, а шпана с китайским «тэтэшником».
Началось с попытки примитивного рэкета. Звонок по телефону, вежливый голос в трубке: "Владимир Иванович, слышали, ваших соседей по даче обокрали? Воров развелось — просто ужас. Главное, возьмут на рубль, а испортят добра на сотню. Могут и дачу поджечь. У меня к вам в связи с этим предложение. Не хотите нанять охрану? — И, подтверждая худшие догадки Змея, Вежливый назвал свою цену:
— Какие-нибудь три тысячи долларов в месяц, зато дача не сгорит".
Змей обматерил его и повесил трубку.
На следующий день он пошел к обворованному соседу, композитору-попсовику. Напуганный служитель муз доверительным шепотом выложил, что у него на даче и красть-то нечего — весь антиквариат в городской квартире. Воры сумели разжиться только аппаратурой и одеждой тысяч на пять долларов. Но при этом испоганили итальянский гостиный гарнитур и разбили лопатой синтезатор «Ямаха», который не смогли бы продать втихаря — инструмент был профессиональный, редкий и потому заметный. Это был удар ниже пояса. Композитор позавидовал Змею: «Ты, Владимир Иваныч, в крайнем случае раскрыл блокнот на левом колене — и готово рабочее место». Для него житье на даче без инструмента теряло всякий смысл. Покупать новый? А вдруг и новый разобьют?
Как и всякий, кто работает в шоу-бизнесе, композитор имел «крышу». Первые дни после кражи он еще надеялся на защиту, и на его участке действительно появилась парочка бездельников с бритыми затылками. Воспрянув духом, композитор привез из Москвы другой синтезатор, но работать не смог. Охраннички целыми днями гоняли магнитофон в своем джипе или опустошали композиторский холодильник, причем были решительно не способны делать это без громких комментариев типа: «Ты смотри, что хавает, сука, когда крестьянство голодает!»
Кончилось тем, что во время одной из таких трапез их стоявший под окнами джип нахально подожгли. С чисто бандитской логикой погорельцы потребовали, чтобы композитор возместил им ущерб, понесенный во время охраны его дачи.
Змей выслушал композитора со всем приличествующим сочувствием, но про себя хихикал, поскольку относился к шпане без интеллигентского страха и в свои шестьдесят мог тычком пальца отправить в глубокую кому любого качка, не имеющего специальной подготовки.
Так же несерьезно Змей поначалу отнесся к беспредельщикам, которые подожгли джип. Попросил пожить на даче Татьяниного Сашку, и только. Пускай все идет своим чередом. Если они и дальше будут шарить по дачам, то скоро нарвутся.
Потом началась чертовщина. Снова Звонок, тот же вежливый голос: «Владимир Иванович, вы напрасно не согласились на первое предложение. Нам пришлось проделать некоторую работу, поэтому теперь наши услуги будут стоить дороже…»
Когда Змей услышал о результатах «некоторой работы», у него остатки волос дыбом встали. Беспредельщики раскопали, что «Мерседес» у него растаможен с нарушениями, стройматериалы на дачу куплены по дешевке, как военные излишки; помимо того. Вежливый намекал, что ему известно о налоговых нарушениях уважаемого Владимира Ивановича. Змей, как и в первый раз, ответил фигурным матом, но это скорее от растерянности, чем от уверенности. И получил еще одно предложение подумать.
Змей подумал, только совсем о другом. То, что Вежливый считал компроматами, напугало его не больше, чем обвинения ребенка, недавно узнавшего, какими ужасными делами занимаются взрослые дяди с взрослыми тетями. Это был материал для неприятной газетной статьи, но никак не для уголовного дела.
От налогов он уходил не по собственной воле — такова система, включающая весь цикл производства, от срубленной на бумагу сосны до лоточника, который продает книгу. На каждом этапе какую-то часть произведенного — древесины, бумаги, отпечатанного тиража — не показывают в отчетности и не платят с нее налоги. Автор книги здесь не крайний, он ввернут в систему по самую шляпку, и, чтобы поймать его на неуплате налогов, нужно перелопатить экономику целой отрасли.
Остаются стройматериалы и «Мерс» — это, пожалуй, шантажисты смогли бы доказать. Но за такие нарушения при самом строгом подходе Змею пришлось бы заплатить тысяч десять-пятнадцать долларов со всеми штрафами.
Словом, ерунда.
Весь ужас в том, что знать эту ерунду мог только свой.
В доме у Змея завелся «крот».
Нет, пожалуй, «в доме» — чересчур сильно сказано.
Показывая свою осведомленность в делах сочинителя Кадышева, Вежливый, хотя и приблизительно, очертил круг, в который входил его информатор: а) растаможкой «Мерседеса» занимался Танькин брат.
Змею оно не больно-то было нужно, но Сашка рвался по-родственному помочь и щегольнуть связями (кто-то из его однокашников по автомобильному училищу торговал иномарками). В качестве ответного жеста Змей дал Сашке заработать, рекомендовав его Барсукову, которому тот и устроил подержанный «Мерс». Таким образом, всей информацией обладали Сашка, Барсуков и, возможно, Танька; б) стройматериалы куплены по связям Барсукова аж в Рязанской области. Не стоила бы овчинка выделки, если бы Сашка не привез их бесплатно на «Урале», одолженном в своей воинской части. Узнать об этом Вежливый мог от тех же троих: Барсука, Сашки и — под вопросом — Таньки; в) суммы неучтенных гонораров, которые Змей получал, как говорится, мимо кассы, были известны только ему да Сохадзе. Но Вежливый и не называл сумм, а о том, что в книготорговле и, стало быть, в издательствах гуляет черный нал, известно каждой собаке.
Итак, под подозрение попадали трое: старый приятель, близкая женщина и ее брат. Этот круг можно и расширить: у Таньки — подружки в госпитале, у мужчин — жены, а Сашка вдобавок любит напропалую хвастаться близкими отношениями со Змеем. Легко себе представить, как Сашка щеголяет перед собутыльниками: «Я самому Кадышеву помогал дачу строить!» — и после простенькой покупки типа «врешь!» выкладывает подробности. Или птичка-медсестричка расспрашивает Таньку, как ее муж сэкономил на растаможке («Мой тоже хочет брать иномарку»), и Танька по простоте душевной все объясняет, а что ей неизвестно, узнает у брата.
То есть информатором Вежливого мог быть и кто-то четвертый, пятый, десятый — любой, кто сумел разговорить Сашку, Таньку или Барсука. Но это не снимает и не упрощает проблемы. Неважно, как и почему, но кто-то из троих выдал противнику далеко не последние грехи сочинителя Кадышева и может выдать другие.
Змей выжидал. За месяц Вежливый звонил еще дважды, потом сам явился в сопровождении «быка» с пистолетом. Его беспомощный шантаж интересовал Змея с единственной точки зрения: пусть болтает побольше, авось удастся выяснить, где течет. К примеру. Змей обрадовался бы, если бы Вежливый знал об операции с красной икрой, вывезенной с Дальнего Востока военным бортом.
Это значило бы, что течет где-то в окружении Барсука.
Главврач сбывал икру через своих оптовиков и, конечно, не стал бы сам себя сдавать шантажисту, а Танька с братом вообще ни о чем не знали.
Но Вежливый оставил попытки шантажа и собирался увезти Змея «поговорить в другом месте». Везунчик. Был бы понастырнее, с чертями бы сейчас разговаривал.
Таким образом, ничего новенького Змей не узнал, и пришлось перекрыть все три канала возможной утечки.
Барсукову он объявил, что прекращает с ним всякие дела, а Таньку выгнал и, таким образом, заодно отсек ее брата.
Конечно, ее было жалко. Змей долго распалял себя, прежде чем решился. Он вовсе не был уверен, что Танька виновата. Но вопрос о ее вине и не стоял. Ветчина тоже когда-то была ни в чем не виновата, тем не менее мы ее жуем. Первостепенное правило бизнеса (и контрразведки, и жизни в целом) — рассчитывай на лучшее, а поступай так, чтобы не случилось худшего.
* * *
В кабинете затилиликало; Змей приоткрыл дверь, взглянул на монитор и кинулся убирать ружья в шкаф.Глядя снизу вверх в телекамеру, у ворот стоял журналистик, новый Викин муж.
А ВСЕ-ТАКИ РОДНЯ
И устрица имеет врагов.
КОЗЬМА ПРУТКОВ
Татьяна. Тот же день
От станции Софрино до Сашкиной бригады надо было еще час добираться пешком. Моросил холодный дождь, и Татьяна промочила ноги, как только сошла с платформы.Куртку-то она механически схватила лучшую, бежевый крэк, а на ногах остались домашние парусиновые тапочки. Через минуту белые тапочки превратились в бурые и с каждым шагом норовили разлезться. Чтобы не остаться вовсе босиком, она экономила на каждом шаге: скакала с кочки на кочку, «елочкой» перепрыгивала с боку на бок придорожной канавы… Господи, забери эти пять лет со Змеем, этих министров, генералов и писателей, «Мерседес», гранатовую диадему и полгектара под Шереметьевом! Верни мне мою прошлую жизнь, когда я ничего этого не знала и не хотела, потому что сейчас я уже не смогу без этого жить?
Так, скачками, она и добралась до бетонки, а там ее обогнал армейский грузовик. Сидевшие под брезентом солдаты забарабанили в кабину, грузовик остановился, Татьяна как пароль произнесла Сашкину фамилию, и ее за руки втащили в кузов.
Перевести брата из-под Томска в элитную бригаду спецназа стоило Татьяне полутора лет интимных отношений с замначальника управления кадров. Генерал иногда ложился в их госпиталь подлечить чиновничьи болячки, происходящие от большого стажа сидения в мягких креслах: геморрой и застойный простатит. По этой причине их связь была для Татьяны тяжким трудом, жертвой во имя брата — в общем, чем угодно, только не удовольствием. Когда она сошлась со Змеем, вопрос о Сашкином переводе еще не был решен. Презирая себя, Татьяна продолжала бегать в генеральский люкс, а после, забравшись в ванну, до красноты драла кожу мочалкой. Ей казалось, что Змей учует запах чужого мужчины.
Открыла ей сноха Галька и скорчила кислую гримасу:
— Ты? С чего это вдруг? И не позвонила…
В последнее время они раздружились: Галька считала, что Татьяна задирает нос, а Татьяна — что Галька завидует.
На Татьяне повисли племянники:
— Тетя Таня приехала! Какая мокрая!
— Марш уроки делать! — скомандовала Галька.
Племянники поныли, но дисциплинированно поплелись в свою комнату, а Галька, брезгливо взяв Татьянины грязные тапочки двумя пальцами, понесла их сушить. Из комнаты высунулся Сашка, по-домашнему с черной повязкой на глазу.
— Где это ты так изгваздалась, Татьяна?
Татьяна вошла к нему. На покрытом газетой столе валялся разобранный пистолет.
— Тебя Галина не ругает за то, что оружие таскаешь домой? А если дети доберутся?
Сашка замялся:
— Надо мне. Так, предложили одну халтурку, трясануть кое-кого… У тебя-то Что случилось?
— А меня мой выгнал!
Сашка схватился за пистолет, щелк, щелк — одна деталь встала на место, другая, дзынь-нь-нь — улетела под стол пружина. Он швырнул пистолет на газету и вцепился в край стола, чтобы Татьяна не заметила, что у него трясутся руки. Один за другим покатились на пол плотненькие, как желуди, медно-розовые патроны.
— Ка-ак выгнал?!
Татьяна кинулась собирать патроны и ответила из-под стола:
— А так.., утром не с той ноги встал и говорит: чтоб духу твоего здесь не было. С ружьем гонялся, со слоновьим.
Она взглянула Снизу вверх и встретила взгляд брата, страшный после чеченской войны. Черная повязка сползла на лоб, показавшийся из-под нее левый глаз со шрамом над бровью был чуть темней, а правый — почти белый.
— Я тебе говорил: пора с ним разобраться.
Татьяна вылезла из-под стола, положила на газету патроны и пружину.
— Ты что городишь?! Разбиральщик нашелся! Я же ему никто, сожительница!
Это была тайна, о которой, помимо своих, знал только один Барсуков. Чтобы среди ревнивых к чужим успехам медсестер не пошел слушок, главврач перенес ее личное дело в сейф с документами врачей. Доступ к этому сейфу имел он да кадровик, старый тихарь-кагэбэшник, так что Татьяна была спокойна.
— Ну да, если помрет раньше времени, можно с наследством пролететь, — успокоился Сашка. Разговор пошел на понятном ему языке. — А с этим делом-то как, — он стрельнул глазами Татьяне пониже пояса, — опять не пролезло?
— Девчонки мне уж и справку сделали — не верит.
У меня, кричит, двадцать лет как дети не получаются! Но ведь это его ребенок, его! — Татьяна заплакала. — А все из-за этой Вики! Как я ему сказала, что беременна, он взвился. И в хозяйство-то не лезь, желаю, кричит, чтобы моя законная жена для гостей на юбилей приготовила!
И она — прямо хозяйка: «Где от этого сервиза салатник?», «Ложек серебряных было две дюжины…»
Сашка отвел глаза, и Татьяна вдруг поняла, что это ее родной братец запустил руку в серебряные ложки. А она грешила то на солдатиков, помогавших перевозить вещи на дачу, то даже на ворон.
За столом было принято помалкивать, и слава богу.
О чем бы они разговаривали?! Сашка не верил в Татьянину любовь со Змеем, а Галина так вообще ничего не поймет. Для нее семейная жизнь — копить, купить, копать картошку и чтоб дети не болели и, когда вырастут, дослужились до майоров, как папа.
Татьяна ела сваренный Галькой родной украинский борщ, искоса поглядывая на семейство брата. Так оно и случается: самые близкие — всю жизнь близкие! — вдруг становятся маленькими и неинтересными. А какие планы строили, поняв, что им не будет жизни в разоренном перестройкой городке и надо рвать оттуда всем вместе…
Вот и рванули до самой Москвы. Только для Гальки ничего не изменилось: те же вечные мешки картошки в городской квартире, те же банки с засахарившимся вареньем за прошлый год, то же кипящее в баке белье, когда есть стиральная машина… И ведь она Сашку тянет вниз, как булыжник на шее! Брат не знает, а мог бы сейчас ходить подполковником на полковничьей должности.
В прошлом году, когда обмывали только что достроенную змеедачу, был там генерал, начальник окружного управления снабжения. Хитрый Змей пригласил его, зная, что в управлении уволили по возрасту чуть ли не всех начальников отделов. Да еще подлил масла в огонь: мол, Саша у нас готовится в академию, и с больным глазом у него улучшение просто фантастическое (еще бы, когда ухудшение было только на бумаге, чтобы квартиру получить). Генерал запал на Сашку: молодой-перспективный, с боевой практикой, награжден орденом. Ну чем не новый начальник отдела майор Усольцев? А тем майор Усольцев не начальник отдела, что ляпнул принародно:
«Эх, Владимир Иванович, столько у вас земли пропадает под этими соснами! Хотите, помогу вырубить? Картошки насадите, смородины». — «А, так ты огородник», — сказал генерал, и на этом его расположение к Сашке кончилось. Потому что, если у военного в голове картошка, службист он никакой. А Сашка был доволен собой: научил жить сочинителя Кадышева и генералу показал свою практичность. Так и не догадался, какой шанс упустил.
Пять лет назад и Татьяна бы ничего не заметила. Ну, выпили, поговорили о том о сем. Обещаний генерал Сашке не давал, разочарования не выказал… Только жизнь со Змеем научила ее понимать и второй, и третий смыслы, спрятанные в обыденных словах, как матрешки. В эту жизнь и не войдешь иначе, как сумев распознать тайный цеховой пароль и найти отзыв. Галька, которая может нацепить бирюзовые бусы к золотым сережкам с фианитами, на Татьянины попытки объяснить, что так нельзя, обычно фыркает: «Что ты мне тычешь генеральскими женами? Такие же бабы, так же писают и какают». Вот и остается ее муж вечным майором с тяпкой и лопатой в прихожей. Потому что хорошо служить — мало. Надо соответствовать.
Господи, совсем они стали чужими. Может быть, даже врагами. Чего стоит одно Сашкино намерение разобраться со Змеем — припугнуть, вогнать в гроб, прихватить еще серебряных ложек, продать и на эти деньги купить новый ковер или телевизор, который в конце концов окажется на помойке.
От них ничего не останется, с ужасом подумала Татьяна, глядя, как Галина раздает детям пирожные, перепавшие Сашке со вчерашнего стола. Ни путного наследства, ни долгой памяти — ничего. Сашка колотится, чтобы купить машину, а она сгниет еще при его жизни. Квартиру в военном городке у детей отберут, Сашкины с Галькой косточки выкинут из могилы, чтобы прихоронить какого-нибудь родственника, и будут о них вспоминать одни сыновья, и то неизвестно, добрым ли словом… Одноразовые люди!
Татьяна погладила живот. Хорошо бы, родился сын, чтобы фамилия Кадышева не пропала… Не дам растащить наследство. Ни сыну-телеведущему, который двадцать лет не видел Змея, ни тем более своим — никому не дам!
Быстро, чтобы не успели помешать, она развернулась на табуретке и открыла ящик кухонного стола. Так и есть: вот они, пропавшие ложки, все четыре. Галька залилась краской, а Сашка — хоть бы что.
— Правильно, возьми. Жить-то тебе на что-то надо, не на твои же полставки. А хочешь, деньжат подкину?
Теперь Галька начала бледнеть и делать мужу страшные знаки глазами.
— Спасибо, — сказала Татьяна, — но лучше я возьму еще одну ставку, будет полторы. Раньше на это жила, и даже оставалось.
— Ну конечно, если в госпитале питаться, — с завистью вставила Галька.
Татьяна посмотрела в круглые глаза снохи, бывшей однокашницы и бывшей подруги. Безмятежные были глаза. Уверенные. Мы живем не хуже некоторых. А писаем и какаем вообще как генералы.
— Галь, а чему ты детей учишь в школе?
— Ну, Тань, ты даешь! Совсем все забыла? Биологии… — Галька поджала губы. До нее начало доходить.
Стараясь не глядеть на ворованные ложки в Татьяниной руке, она сказала нараспев:
— Тому и учу, Танечка. Жить по совести учу, не завидовать и не задирать нос перед родственниками. Тем более когда ты приползла к родственникам по грязи в белых тапочках, потому что муж богатенький тебя использовал и выкинул как тряпку!
— Галина!!! — взревел Сашка.
Мальчишки, воспользовавшись моментом, сцапали со стола еще по пирожному и убежали.
— Ну-ка, разошлись, бабы, — приказал Сашка, поглаживая шрам над бровью и морщась. — Черт, у всех нервы, а я оказываюсь крайним. — И беспомощно добавил:
— А у меня, думаете, нет нервов? Меня самого, может, не сегодня завтра уволят по инвалидности…
* * *
Спустя час Татьяна тряслась на заднем сиденье грязной «Нивы», зажатая с двух сторон Сашкиными сослуживцами, каждый за метр восемьдесят. Ехали «на халтурку» и ее прихватили до Москвы. Все были в камуфляже без погон и не особенно скрывали сунутые в карманы пистолеты. Выезжая с бетонки на шоссе, остановились и замазали номера грязью. Гаишник в прозрачном «стакане» помахал им рукой. Спецназ едет. А на кого наедет, до чего докатится — никому не ведомо.
СЛОЖНЫЙ ОБРАЗ СОЧИНИТЕЛЯ КАДЫШЕВА
Янус изображался двуликим. По-видимому, это символизировало осмотрительность, необходимую для начала любого дела.
Кто есть кто в античном мире
Сергей. Тот же день
У Сергея еще никогда не было такой легкой и денежной халтуры. И такой странной: взять интервью у Кадышева, которого Сергей и так добивался. Это все. Заказчика не интересовало, какие вопросы он задаст и будет ли интервью напечатано (конечно, будет). А интересовала его одна-единственная фраза, которая как раз не предназначалась для печати, вернее, реакция на нее Кадышева.Фразу надлежало ввернуть как-нибудь к месту, а реакцию — снять. В буквальном смысле: на видео. Минутную запись (остальное его не интересовало) заказчик оценил в тысячу баксов.