-- В неуравновешенной композиции, -- буркнул Феликс, -- эпицентр объекта задвигаем за рамку. При этом звезда как бы вваливается в зрительное пространство. Создается эффект движения, динамики. Видишь динамику?
-- Динамику вижу... -- неуверенно сказал Саша, -- звезды не вижу. А, впрочем, пожалуй неплохо. Привлекательно. Переливчато.
-- Это ведь я ваял по косвенным показаниям свидетелей. -- сказал Феликс, -- я натуры-то не видел.
-- Не хотите на объект глянуть? -- спросил Саша, вынимая звезду. Феликс покрутил головоломку в руках, повернул к свету.
-- Хорошо сработано. -- сказал он, -- Точно. Не в моем стиле.
-- Просто у нас задачи разные. Художник создает неповторимое. Я же скорее открываю существующее. Как бы вытаскиваю объект из аморфного пространства, где он сидит скрытно, невидимо.
-- Ну, это не ново, еще Микеланджело сказал, насчет отсечения лишнего...
-- Так то лишнее в сознании скульптора. Мои объекты существуют реально, неважно, достану я их или нет.
-- А зачем? Пусть бы сидели, где сидят ...
-- Затем же, зачем вы корову на шестой этаж отправили. За эстетическим удовлетворением.
Феликс тем временем нашел сечения, нажал, и звезда медленно начала расползаться на части, скользящие друг по другу, все еще не теряя цельности.
-- Знатно сработано, -- начал он, -- Эх, развалилась!
Детали звезды расцепились одновременно и рассыпались по столу.
-- Ты, парень, конструктор-механик грамотный, -- продолжил Феликс, -тебе надо космические корабли проектировать.
-- Скучно, а главное не проходит по главному критерию - бесполезности. Не хочу участвовать в круговороте жидкости в природе. Хочется делать нечто самоценное, неутилизируемое.
-- Да ты философ, -- сказал Феликс, пытаясь сложить звезду обратно, -а куски-то все одинаковые, да?
-- Да, в этом вся суть. Я стараюсь заставить геометрию работать напрямую. Чтобы наружние формы были одновременно рабочими поверхностями. И вы знаете, что интересно? Чем ближе удается приблизиться к правильным фигурам, тем изящнее выглядит и лучше работает.
-- Не хочешь ли ты сказать, -- с неодобрением произнес Феликс, -- что гармония заложена в пространстве изначально? Это мы уже слыхали много раз.
-- В общем, да. Можно ведь взять предмет и распилить его как попало, и заставить другого собрать. -- он медленно составил детали звезды вместе, нашел правильное положение и одним движением сложил головоломку, -- Это неинтересно. Не приближает никуда. Типа, знаете, разрезных картинок "сложи зайчика".
-- По твоему, "сложи звездочку" лучше?
-- Это же совсем другое. Я, наверное, плохо объяснил. Разве вы не чувствуете?
-- Чувствую, чувствую, -- рассмеялся Феликс, -- не обижайся. Однакож чегож ты с "детпечатью" связался?
-- Однакож тогож, что пищу потреблять обязан.
-- Поддел, поддел... A насчет бесполезности, тебе надо с Андромедом погутарить. Он у нас певец невмешательства.
-- Постойте, это вы не Комарьева имеете в виду? Я его творения на выставке видел. Исполненное собой.
-- Он, он родимый. Он теперь негативную скульптуру осваивает. Отпечатает себя в гипсе, и - готово произведение.
51.
Становилось по-настоящему страшно. Красные кирпичные стены приземистых корпусов были все на одно лицо. Ни души вокруг. Длинная цилиндрическая торба с надписью "Adidas" била по коленям, мешая идти. Капитолина
Андреевна была в отчаянии.
-- Батюшки святы, -- причитала она -- где ж это я? Батюшки святы!
Она сделала все, как золовка наказала. Сразу на Финдляндском села на тридцать седьмой автобус, ехала, пока не увидала впереди надпись "Гигант", подождала, пока автобус завернет, и слезла. Прошла пустырем до стены, нашла пролом. Рынком здесь и не пахло. Вместо пестрой говорливой толпы, вместо мотков мохера и аквариумов с диковинными рыбинами вокруг были то ли склады, то ли гаражи, слепо глядевшие на нее запыленными мелкорешетчатыми оконцами и коваными дверьми.
Завернув за очередной угол, Капитолина Андреевна вдруг наткнулась на двоих, по виду рабочих, в одинаковых спецовках и ботинках. Один, молодой, втолковывал что-то второму, приземистому и седоусому. Увидев ее, он замолчал неодобрительно.
-- Ребятушки, помогите! -- начала она с надеждой, -- рядов не найду никак.
-- Каких тебе рядов, мамаша? -- спросил пожилой.
-- Шерстяных, каких-же еще, -- затараторила она, -- я верблюжку везу торговать, на автобусе ехала, дыру в заборе нашла, да видно не туда...
-- Фамилия! -- вдруг оборвал ее молодой. Прозрачные глаза его засветились недобрым.
-- Никифорова я... -- почти прошептала Капитолина Андреевна, опешив.
-- Имя отчество!
-- Капитолина Андреевна я, да я ничего, да мне только ряды, да я...
-- Гражданка Никифорова Капитолина Андреевна! -- произнес стеклянноглазый, чеканя каждое слово, -- вы находитесь на территории оборонного объекта повышенной секретности. Вам надлежит немедленно, не оглядываясь, проследовать к выходу и забыть обо всем, что вы здесь видели.
-- Чего ж я видела то, -- запричитала она -- чего ж тут увидишь то, амбары одни глухие.
-- И запомните, по сторонам не оглядываться и следовать прямо к выходу. От направления движения не отклоняться, возможны минные заграждения.
Тут Капитолина Андреевна опустила глаза и увидела, что в руке молодой держит огромный нож, похожий на кухонный. Напуганная донельзя, она попятилась, и вдруг под левой ногой что-то резко щелкнуло, ударив по каблуку.
-- Бааатюшки! -- почти без памяти бросилась она к выходу, не слыша несущегося вслед гогота.
-- Уел ты ее, Борька, -- квохтал Палыч в усы, -- Уел, так твою растуда!
В проходной вахтерша Вероника ласково проводила Капитолину Андреевну словами: -- В перерыв идешь...
Борька для порядка подпрыгнул еще пару раз над стелющимся по асфальту пупырчатым полотном, тянущимся из пролома в стене контейнера с надписью "Dupont". Полиэтиленовые пузыри весело булькали, как елочные хлопушки.
-- Ты, Палыч, задачу уяснил? -- Борька прыгнул на асфальт, -- У овечьих шапок найдешь Ахмета, передашь заказ и получишь, что было договорено.
52.
Монолог участника экстренного заседания совета обороны,
кандидата технических наук, кавалера ордена Трудовая
Слава второй степени, Генерального Директора объединения
"Полимерпласт" Константина Семеновича Волопаса,
произнесенный им по месту работы в связи с возвращением
из министерства.
Товарищи ученые! Коллеги!
Всегда!
Всегда проблема нехватки сырьевых ресурсов и электроэнергии остро стояла перед страной!
Всегда рачительное отношение к сырью и материалам приковывало неослабеваемое внимание.
Но сегодня!
Сегодня бережливость и экономное использование полимерного сырья всемерно заострило свое значение в использовании. Сегодня, как никогда ранее, партия и правительство обращают особое, неусыпное внимание на нехватку.
Взгляните!
Как нерачительно, не по-хозяйски используется наша с вами сырьевая полимерная база! Сколько отходов терпит страна из-за неэргономичности инжекционного и литьевого оборудования благодаря ошибкам конструкторов. Какое количество полимеров и простоев теряет отечество из-за недоработок суспензионных процессов, приводящих к ранней заполимеризации суспензий!
А переработка!
Сколько лет ведет объединение научные работы по упрочнению!
А где результаты? Воз и ныне там.
Где высокопрочная перевязочная лента?
Где тонкостенные полимерные трубы? Где они?
Не говоря уже об упрочненных упаковочных материалах.
Страна ждет!
Страна не хочет больше бросать ресурсы на ветер!
Страна не может больше слушать маловразумительные доводы.
Страна требует полной отдачи! И не послезавтра.
И не завтра.
А сегодня! Больше продукции из того же сырья!
Вот лозунг нашего времени.
Сегодня!
Больше!
Из того же!
-- Ну, Митяй, радость пришла, растворяй ворота! -- хлопнул его по плечу Ложакин, едва Митя переступил порог кабинета, -- реанимация вращения поручена тебе!
-- Чего вдруг?
-- Страна полиэтилену требует вдвойне! Утоньшение пакетов теперь генеральная линия! Установку привести в готовность неотложно!
Митя поплелся в цех. Тема была гиблая, процесс так никогда и не смогли стабилизировать. Головку с вращающимся мандрелом он обнаружил за бочкой с песком. На поржавевшем кожухе блестели свежие следы от гаечного ключа. Все шесть аналоговых термодатчиков валялись в беспорядке вокруг. Пружины с них изчезли.
Митя толкнул головку каблуком. Из-под порыжевшего от времени жестяного кожуха повалили тараканы.
53.
Василий Быков в раздумье наклонил лобастую голову.
-- Не пойму я вас. Что у вас в голове?
-- Кого - нас? -- переспросил Саша.
-- Интеллигентов. Чего вам надо. Мужику - дело понятное, ежели самостоятельный. Дом нужен, баба справная, детишков. Ежели непьющий. Ежели пьющий, тоже понятно, - водки. Вот ты - интеллигент?
-- Сложный вопрос... Во всяком случае, я бы хотел, чтобы меня считали интеллигентом. Кстати, интеллигент тоже может за воротник заливать.
-- Выходит, не в водке дело? А в чем тогда?
-- Трудно сказать. Знаешь, интеллигенты сами не знают точно.
-- Ну а у тебя какое мнение?
-- Мне кажется, интеллигенту меньше нужно от жизни. И не того.
-- Это как? Чего - не того?
-- Ну, не предметов, не еды, и не погон.
-- Так что ж, интеллигент воздухом сыт?
-- Да нет, все это, конечно, важно, приятно, радует глаз и утробу, но не определяет существования.
-- Это что еще такое?
-- Как тебе сказать, например, если я вдруг сделаю много денег, накуплю движимости и недвижимости, оснащусь телевидеоаппаратурой, и приобрету годовой абонемент в ресторан Астория.
-- Что-ли плохо?
-- Да нет, здорово. И вот сяду я посреди этого и завою.
-- Не завоешь.
-- Почему?
-- Потому что с таким подходом никаких денег ты не сделаешь. И нихера в жизни не добьешься.
-- Пожалуй, ты прав. Зато я оставляю за собой самое главное право.
-- Это какое?
-- Право глядеть вслед движущейся звезде.
-- Сашок, дурочку вертишь? Или на самом деле извилинами поехал, не обижайся, на почве излишнего образования?
Они сидели у Быкова дома. В большой квартире было тесновато из-за дорогой мебели. В кухне жена Быкова звенела посудой, периодически появляясь в комнате, чтобы убаюкать младенца. Возле телевизора сидели мальчик и девочка лет восьми - десяти, завороженно следя за перипетиями питомцев Полицейской Академии.
-- У меня самого за плечами двойное образование: семь классов и школа жизни. -- продолжил Василий. -- Я после армии десять лет в автоколонне отшоферил. Механик я классный. Eще тогда хозяйством обзаводиться начал. Все своими руками. Ежели не пить, ох сколько сделать можно. Я вот эти двери сам поставил в двойные фрамуги, уплотнил. На балконе огурцы, помидоры. Мебель прикупил. Все на зарплату. Труда не чурался. А уж теперь-то совсем красота, авторемонтную мастерскую откупил. Мы не спекулянты какие, все честно, машины ремонтировали. Не фигли мигли, заморскими гондонами торговать. Постепенно производство наладили, начали крышки для консервных банок выпускать. Самоуплотняющиеся. Спрос-то знаешь какой? Ого! Кто огурцы солит, кто грибы, крышки всем нужны. Расширяться начали, новое оборудование закупили. Дай, думаю, теперь чего-нибудь интересного сделаем. Игру какую, что-ли. Ребятишкам радость. Штуки твои ничего, занятные. Мудреные только слишком. Нет ли у тебя чего попроще и чтоб двигалось. Знаешь, акшн по ихнему?
-- Нету.
-- Жалко, мозги и время тратишь, а не надо это никому.
-- Ну, почему никому, кое-кто интересуется.
-- Кое-кто для серьезной серии не годится. Нужно, чтоб интерес был массовый.
-- Ну нет, так нет.
-- Слушай, объясни, как ты это придумываешь? Что у тебя в голове происходит?
-- Зачем?
-- Ну, может я б сам чего придумал.
Саша внимательно посмотрел на Василия. Не понятно было, всерьез тот говорит или шутит.
-- Стенка мне нужна ровная, -- начал он -- лучше серая. Чтобы ничего не отвлекало. Небо тоже годится. И время. Чтоб не дергало ничто. Вот, пожалуй, и все. На ровном фоне само все появляется.
-- А акшн не может того, тоже появиться?
-- Да для акшн вообще ничего не нужно. Их кто хочешь дюжинами рожать может.
-- Так легко?
-- Так легко.
-- А доказать сможешь? Прям сейчас?
Саша улыбнулся. Уловка была настолько пряма и бесхитростна, что захотелось попасться. Он вдруг почувствовал азарт.
-- Хорошо, сказал он, -- давай вводные.
Быков потер руки: -- Придумай чего-нибудь занятное, не выходя из этой комнаты. Чтоб играть ребяткам было интересно, и чтоб... и чтоб, -- он наморщил лоб, потом взгляд его просветлел, -- и чтоб звучало!
Саша оглядел комнату. Мебель, телевизор, видеомагнитофон, в углу стоял беговой тренажер. Не то. Картины на стене, витиевато-вычурный золоченый карниз с гнутыми восьмеркой кольцами. Полупрозрачный голландский телефон на стене... Все не то. Фарфор в серванте, пианино, хрустальные вазы, обильно заполнявшие поры жилья кооператора, не вписывались в рамки аксельродовской теории решения изобретательских задач.
Заплакал младенец. Подошла мать, погремела цепочкой разноцветных шаров. Ребенок не унимался. Она потрясла сильнее.
-- Мать, ты б колыбель отсюда вывезла, -- твердо сказал Быков, -- люди у нас чай. Работать мешает.
-- Нет, нет, ничего, -- остановил его Саша, уставившись на погремушки. "Если в пустотелом шаре сделать дыру и закрутить его, то край дыры будет работать, как воздухорез свистка."
-- Есть!
-- Что - есть? -- не понял Быков.
-- Решение. Дрель в доме найдется? И суровая нитка?
-- Разыщем! -- Василий вышел ненадолго и вернулся с дрелью.
-- Мне нужно один шар от погремушки испортить, ничего?
-- Бери, бери, -- ответил Быков, явно заинтригованый.
-- Пуговицу на нитке помнишь? -- спросил Саша, -- у нас в третьем классе был повальный психоз. Так вот, идея очень простая. Сверлим четыре мелких отверстия в шаре, продеваем нитку. Сбоку делаем дыру побольше. Так, готово. Можешь попробовать. При определенной скорости вращения должно засвистеть, а может запеть, как орган, я точно не знаю.
Василий взялся двумя руками за петли, торчащие из шара, потянул в стороны. Шар начал коротко дергаться в разные стороны, постепенно набирая амплитуду.
-- Тяжело, это тебе не пуговица! -- сказал Быков натужно, -- на эспандер похоже, мы это еще и как спортивный инвентарь проведем!
-- Что, нравится? -- спросил изобретатель.
-- Нравится-то нравится, да только не звучит, как обещано!
-- Дергай сильнее, зазвучит.
На лбу у Быкова выступили капли пота. Шар вертелся, как бешеный, суровые петли при каждой эволюции шипели, как разрезающие воздух розги. Вдруг раздался короткий звук, непохожий ни на свист, ни на пение органа. Больше всего он напоминал вой больного привидения. Этот вой постепенно набирал силу и продолжительность, замолкая только на мгновения остановки шара в конечных точках.
Ребенок в коляске заинтересовано замолк. Дети оторвались от телевизора, с интересом глядя на побагровевшего отца, между дергающимися руками которого бесновалось нечто завывающее.
-- Иинтеереесноо? -- в такт завываниям спросил он детей.
-- Да-а, -- неуверенно протянул мальчишка.
Быкову как возжа под хвост попала.
-- Хоочуу доовеестии доо преедеелаа!
-- произнес он сквозь вой, усиливая колебательный напор.
В какой-то момент шар вдруг хрюкнул тонко и отрывисто, как вепрь на болоте. Дети быстро отползли за телевизор. Ребенок отчаянно заголосил.
-- Втоорооее дыыхаанииее поошлоо! -- закричал Василий.
Закончить мысль он не успел. Всхрюкнув в последний раз в жизни, разорваный пополам могучим центробежным ускорением, шар треснул и прекратил существование как целое. Одна половина острым краем рассекла Василию бровь и улетела за диван. Вторая, звякнув о люстру и, вспугнув кота на комоде, рикошетировала от витого зеркала в хрустальную корзину, изображавшую рог изобилия, дернулась там, сыграв короткую трель на хрустальных дарах земли, и застыла. Быков замер, опешив на мгновение, потом заорал:
-- Фигня это, это мы по шву сверлили, если поперек сверлить, нифига не разорвется! Покупаю! Аванс получишь незамедля!
Он наклонился к тумбе у кровати, вынул пачку купюр, начал отсчитывать, приговаривая: -- Ну, интеллигенция, ну не зря мы вас выучили, ну не зря! Пятьсот хватит?
-- Давай уж шестьсот, для ровного счета! -- подхватил Саша.
-- А на! -- Быков утер рукавом кровь со лба, -- как начнем производство - озолочу!
Он вынул из серванта бутылку наполеона.
-- Это дело обмыть надо! -- сказал он, разливая коньяк в хрустальные бокалы. -- Есть от вас толк, есть! Ну, давай, за будущее сотрудничество и успех! Держись меня, не пропадешь! Икры намазывай.
Он выпил коньяк залпом, налил еще.
-- Мы ведь только голову поднимаем, только силушку набираем. Отец мой кто был? Механизатор на моторно-тракторной станции. Всю жизнь отышачил, и помер в канаве. А я! Я к председателю исполкома без стука вхожу. И в районе Быкова знают. Я уже инвестиции начал делать. Слово-то какое, ин-вес-ти-ци-и. Отец мой от таких слов напился бы до синевы, а я - ничего, инвестирую!
-- Поздравляю, господин петрин.
-- Чего-чего? -- вскинул голову Василий, -- как ты меня назвал?
-- Да это так, к слову, персонаж один.
-- Саша поставил бокал на стол, -- а вот что ты, Василий, будешь делать, когда денег будет некуда девать? Когда все фрамуги уплотнишь, и тадж махал в Орехово достроишь?
-- А-а, понял я тебя, понял куда гнешь! Не то, говоришь, надо? А срать нам на ваши тонкости! Думаешь, ежли не рембрандт, так уж и жить незачем? Так?
-- Ну, это ты, Василий, круто взял, Рембрандты не часто рождаются. Хотя суть ты верно уловил.
-- Так чего же мне прикажешь делать? Как достичь полноты жизни?
-- Очень просто, Василий. Меценатствуй.
54.
Тяжелая сумка с картошкой била по ноге, мешая идти. Митя направлялся к выходу с рынка. Веселый бородатый латыш уверял, что картофель чист.
-- Не беспокойтесь товарищ, Латвию не задело -- говорил он напористо, пожалуй слишком напористо, -- меня проверили на въезде, вот квитанция.
"Запросто может быть перекупщик", - подумал Митя и свернул в узкий проход между ларями под надпись "Радиационный контроль".
Это не было, строго говоря, помещением, просто уширение прохода, ведущего на задний двор рынка, а еще точнее, просто ниша в стене, неглубокий альков. Б алькове на рассохшейся лавке сидела бабка в белом халате поверх ватника, в валенках на резиновом ходу и в карикатурно огромных наушниках на голове. Провода от наушников уходили в армейский полевой радиометр, стоящий здесь же на лавке. Сунув щуп радиометра в мешок, бабка объявила:
-- Чисто, следующий...
-- А откуда вы знаете, что чисто? -- спросил Митя, заинтригованный.
-- А то стрекочет, -- сказала бабка.
-- А сейчас не стрекочет?
-- Щас нет!
-- А что сейчас? -- переспросил он, чувствуя, что нарывается на неприятность.
-- Щас тихо!!! -- с трудом сдержавшись, ответила она -- как в гробу.
За спиной начали роптать напирающие покупатели. Понимая, что его сейчас сметут, Митя все же задал последний вопрос:
-- А вы знаете, что космический фон должен быть слегка слышен всегда?
В ответ он услышал неожиданно дружелюбное:
-- Иди, иди, академик, не толпись.
Он шагнул под моросящий дождь, мимоходом заглянув в стоявшую за дверью охряного цвета бочку с надписью "Радиоактивные отходы".
На дне в склизкой жиже плавал гнилой огурец.
55.
Из бесед
-- А вот ты, -- спросил слесарь Борька старшего лаборанта Редвуда, -лучше скажи, ты, по правде, еврей?
-- По правде - нет, -- ответил тот, -- а тебе что за дело?
-- А откуда у тебя фамилие взялось, а?
-- А фамилие у меня, -- ответил Редвуд,
-- английское.
-- Так ты что же, американский шпион, а? -- Борька замолк в ехидном любопытстве. Любил он людей впросак загонять.
-- Иди нахер, -- ответил Редвуд.
56.
После того, как Швеция официально объявила о поднятии радиационного фона над страной и пришлось наконец признаться в Чернобыльской аварии, забот у старшего инженера Афанасия Лукьяновича прибавилось. Наконец-то его знаниям и умениям нашлось достойное применение.Как фигура, облеченная доступом к средствам гражданской обороны, он развил оживленную полезную деятельность. В техническом полуэтаже над экспериментальным цехом Афанасий Лукьянович основал "Пост по проверке на радиоактивное заражение".
Стукнувшись головой о гулко зазвеневший в ответ воздухопровод, Митя зашел и двинул к столу, у которого уже толклись сотрудницы с авоськами.
Афанасий Лукьянович восседал за столом, как многорукий будда, манипулируя двумя щупами одновременно. С двух сторон от него стояли большие армейские радиометры, сзади висел плакат "Конфигурация и топология радиоактивного следа", из кармана пиджака газырями торчала связка походных счетчиков Гейгера. По столу были аккуратно разложены аптечки с антидотом и два противогаза. Рядом, неустойчиво и косо, была прислонена к стене последняя, счастливо избегнувшая испытания боем, бронеплита.
Когда подошла его очередь, Митя грохнул мешок с картошкой на стол. -Ваше слово, товарищ госприемка!
-- Аккуратнее, Митя, аккуратнее, говорю тебе, -- обеспокоился будда, засовывая оба щупа в мешок, -- ты мне антидот тут рассыплешь, да.
-- А противогазы зачем? -- спросил Митя, -- против метану?
-- Для боеготовности, говорю тебе, да, -- уныло ответил Афанасий Лукьянович.
За все время его противорадиационной деятельности ничего существенного им пресечено не было. Радиометры показывали только слабоколеблющийся космический фон, гейгеры редко потрескивали на случайно пролетавшие альфачастицы.
Еще раз для порядку поворошив облипшие жирным черноземом клубни, он выдернул щупы из мешка и откинулся на стуле. Стрелки обоих радиометров вдруг сдвинулись одновременно. Афанасий Лукьянович замер пораженно. Картина не связывалась. Рентгены подскочили в момент отвода щупов. Он сунул щупы обратно. Потом вынул, помахал ими в воздухе. Ничего не менялось, оба прибора согласно показывали ровный, чуть выше нормы, уровень радиации.
"Это общий фон в помещении", - подумал он и вспотел.
-- Кто сейчас только зашел, а?
-- Я, -- раздался тихий голос завсектором токсикологии Петра Николаевича Малинина. Из мешка в его руках пожухло свисала головка редиски.
-- Подойдите к столу, говорю вам.
Петр Николаевич сделал несколько шагов. Стрелки лучемеров дрогнули и поползли вверх. Толпа раздалась по углам, Афанасий Лукьянович привстал и вжался в стену.
-- Поставьте мешок на стол.
Малинин поставил, неуютно озираясь. В наступившей мертвой тишине вдруг стало слышно как в кармане у Афанасия Лукьяновича оживленно застрекотали гейгеры. Как заклинатель, змей он медленно и с опаской сделал несколько пассов щупом над редиской. Стрелки не реагировали.
"Это не здесь, это, наверное, он сам", - подумал Афанасий Лукьянович.
-- Это что-то на вас самом, да, -- произнес он севшим голосом, и бросил Малинину похожий на авторучку счетчик Гейгера. -- поводите по одежде, говорю вам.
Белый, как ватман, Петр Николаевич поводил... Когда он, согнувшись, приблизил прибор к красивым темнобордовым ботинкам на высоком каблуке, стрекотание слилось в громкий треск и индикатор на торце прибора затрепыхался оранжевым.
Сотрудницы с воплями начали покидать помещение. Митя задержался в проходе и оглянулся.
-- Откуда у вас обувь? -- спросил Афанасий Лукьянович и вдруг резким движеним, по военному, надел противогаз.
-- Из Чернигова, -- почти теряя сознание, пробормотал Малинин, -- я там у тетки отдыхал. Но ведь это же далеко?
Афанасий Лукьянович тихонько отполз за бронеплиту.
-- Ой, голубчик, вы что, не знаете, как заражение атомного следа распространяется? -- услышал Митя голос, глухо пробивающийся сквозь противогаз. -- Избавьтесь от обуви незамедлительно, скажу я вам.
57.
Тяжелая сумка с бутылью била по ноге, мешая идти. Палыч направлялся к дыре в стене, отделявшей Калининский рынок от территории научной части объединения.
Встреча делегаций дружественных республик прошла успешно.
-- Харош кынжал, -- сказал Ахмед, разглядывая Борькину продукцию. -Горэц бэз кынжала кто? Вэртолот бэз пропэллера!
Он помолчал, любуясь солнечными бликами на никелированном лезвии.
-- Получай! -- он передал Палычу огромную, пятилитровую бутыль, в которой плескалось что-то мутное. -- Висшей пробы чача! Как слэза!
На лице Вадима играла улыбка. Со стороны это особо заметно не было. Понурые пешеходы, норовящие попасться ему на пути с троллейбусной остановки, никогда бы этого не сказали, даже если бы им пришло в голову оторваться от песочно-солевой слякоти под ногами. Оторваться от тусклых мыслей и глянуть на невзрачного человечка в замызганных казенных портах с полоской недоотмытого автола поперек лысины. Вадим умел скрывать эмоции.
Он уже видел, как войдет он в слесарку, как, не говоря никому ни слова, пройдет к рабочему месту. Как медленно, по одному, уложит друг к дружке девять текстолитовых кубов первого слоя, как установит точно посередке центральный узел, отфрезерованный из бронеплиты. Хотя, нет! Он досадливо поморщился. Вначале надо вывинтить болты.
Вчера вечером, в нетерпении, он испробовал болты по месту. Насадил на них пружины с термодатчиков мандрела и завинтил все шесть болтов в центральный узел накрепко, нарезая резьбу в податливом композите.
Да так и оставил. До утра.
А утром не сразу пошел на работу. Какая-то неведомая сила потянула его кругами по пустырю, потом к пункту стеклотары, и только через два часа выпустила на троллейбусную остановку.
-- Динамику вижу... -- неуверенно сказал Саша, -- звезды не вижу. А, впрочем, пожалуй неплохо. Привлекательно. Переливчато.
-- Это ведь я ваял по косвенным показаниям свидетелей. -- сказал Феликс, -- я натуры-то не видел.
-- Не хотите на объект глянуть? -- спросил Саша, вынимая звезду. Феликс покрутил головоломку в руках, повернул к свету.
-- Хорошо сработано. -- сказал он, -- Точно. Не в моем стиле.
-- Просто у нас задачи разные. Художник создает неповторимое. Я же скорее открываю существующее. Как бы вытаскиваю объект из аморфного пространства, где он сидит скрытно, невидимо.
-- Ну, это не ново, еще Микеланджело сказал, насчет отсечения лишнего...
-- Так то лишнее в сознании скульптора. Мои объекты существуют реально, неважно, достану я их или нет.
-- А зачем? Пусть бы сидели, где сидят ...
-- Затем же, зачем вы корову на шестой этаж отправили. За эстетическим удовлетворением.
Феликс тем временем нашел сечения, нажал, и звезда медленно начала расползаться на части, скользящие друг по другу, все еще не теряя цельности.
-- Знатно сработано, -- начал он, -- Эх, развалилась!
Детали звезды расцепились одновременно и рассыпались по столу.
-- Ты, парень, конструктор-механик грамотный, -- продолжил Феликс, -тебе надо космические корабли проектировать.
-- Скучно, а главное не проходит по главному критерию - бесполезности. Не хочу участвовать в круговороте жидкости в природе. Хочется делать нечто самоценное, неутилизируемое.
-- Да ты философ, -- сказал Феликс, пытаясь сложить звезду обратно, -а куски-то все одинаковые, да?
-- Да, в этом вся суть. Я стараюсь заставить геометрию работать напрямую. Чтобы наружние формы были одновременно рабочими поверхностями. И вы знаете, что интересно? Чем ближе удается приблизиться к правильным фигурам, тем изящнее выглядит и лучше работает.
-- Не хочешь ли ты сказать, -- с неодобрением произнес Феликс, -- что гармония заложена в пространстве изначально? Это мы уже слыхали много раз.
-- В общем, да. Можно ведь взять предмет и распилить его как попало, и заставить другого собрать. -- он медленно составил детали звезды вместе, нашел правильное положение и одним движением сложил головоломку, -- Это неинтересно. Не приближает никуда. Типа, знаете, разрезных картинок "сложи зайчика".
-- По твоему, "сложи звездочку" лучше?
-- Это же совсем другое. Я, наверное, плохо объяснил. Разве вы не чувствуете?
-- Чувствую, чувствую, -- рассмеялся Феликс, -- не обижайся. Однакож чегож ты с "детпечатью" связался?
-- Однакож тогож, что пищу потреблять обязан.
-- Поддел, поддел... A насчет бесполезности, тебе надо с Андромедом погутарить. Он у нас певец невмешательства.
-- Постойте, это вы не Комарьева имеете в виду? Я его творения на выставке видел. Исполненное собой.
-- Он, он родимый. Он теперь негативную скульптуру осваивает. Отпечатает себя в гипсе, и - готово произведение.
51.
Становилось по-настоящему страшно. Красные кирпичные стены приземистых корпусов были все на одно лицо. Ни души вокруг. Длинная цилиндрическая торба с надписью "Adidas" била по коленям, мешая идти. Капитолина
Андреевна была в отчаянии.
-- Батюшки святы, -- причитала она -- где ж это я? Батюшки святы!
Она сделала все, как золовка наказала. Сразу на Финдляндском села на тридцать седьмой автобус, ехала, пока не увидала впереди надпись "Гигант", подождала, пока автобус завернет, и слезла. Прошла пустырем до стены, нашла пролом. Рынком здесь и не пахло. Вместо пестрой говорливой толпы, вместо мотков мохера и аквариумов с диковинными рыбинами вокруг были то ли склады, то ли гаражи, слепо глядевшие на нее запыленными мелкорешетчатыми оконцами и коваными дверьми.
Завернув за очередной угол, Капитолина Андреевна вдруг наткнулась на двоих, по виду рабочих, в одинаковых спецовках и ботинках. Один, молодой, втолковывал что-то второму, приземистому и седоусому. Увидев ее, он замолчал неодобрительно.
-- Ребятушки, помогите! -- начала она с надеждой, -- рядов не найду никак.
-- Каких тебе рядов, мамаша? -- спросил пожилой.
-- Шерстяных, каких-же еще, -- затараторила она, -- я верблюжку везу торговать, на автобусе ехала, дыру в заборе нашла, да видно не туда...
-- Фамилия! -- вдруг оборвал ее молодой. Прозрачные глаза его засветились недобрым.
-- Никифорова я... -- почти прошептала Капитолина Андреевна, опешив.
-- Имя отчество!
-- Капитолина Андреевна я, да я ничего, да мне только ряды, да я...
-- Гражданка Никифорова Капитолина Андреевна! -- произнес стеклянноглазый, чеканя каждое слово, -- вы находитесь на территории оборонного объекта повышенной секретности. Вам надлежит немедленно, не оглядываясь, проследовать к выходу и забыть обо всем, что вы здесь видели.
-- Чего ж я видела то, -- запричитала она -- чего ж тут увидишь то, амбары одни глухие.
-- И запомните, по сторонам не оглядываться и следовать прямо к выходу. От направления движения не отклоняться, возможны минные заграждения.
Тут Капитолина Андреевна опустила глаза и увидела, что в руке молодой держит огромный нож, похожий на кухонный. Напуганная донельзя, она попятилась, и вдруг под левой ногой что-то резко щелкнуло, ударив по каблуку.
-- Бааатюшки! -- почти без памяти бросилась она к выходу, не слыша несущегося вслед гогота.
-- Уел ты ее, Борька, -- квохтал Палыч в усы, -- Уел, так твою растуда!
В проходной вахтерша Вероника ласково проводила Капитолину Андреевну словами: -- В перерыв идешь...
Борька для порядка подпрыгнул еще пару раз над стелющимся по асфальту пупырчатым полотном, тянущимся из пролома в стене контейнера с надписью "Dupont". Полиэтиленовые пузыри весело булькали, как елочные хлопушки.
-- Ты, Палыч, задачу уяснил? -- Борька прыгнул на асфальт, -- У овечьих шапок найдешь Ахмета, передашь заказ и получишь, что было договорено.
52.
Монолог участника экстренного заседания совета обороны,
кандидата технических наук, кавалера ордена Трудовая
Слава второй степени, Генерального Директора объединения
"Полимерпласт" Константина Семеновича Волопаса,
произнесенный им по месту работы в связи с возвращением
из министерства.
Товарищи ученые! Коллеги!
Всегда!
Всегда проблема нехватки сырьевых ресурсов и электроэнергии остро стояла перед страной!
Всегда рачительное отношение к сырью и материалам приковывало неослабеваемое внимание.
Но сегодня!
Сегодня бережливость и экономное использование полимерного сырья всемерно заострило свое значение в использовании. Сегодня, как никогда ранее, партия и правительство обращают особое, неусыпное внимание на нехватку.
Взгляните!
Как нерачительно, не по-хозяйски используется наша с вами сырьевая полимерная база! Сколько отходов терпит страна из-за неэргономичности инжекционного и литьевого оборудования благодаря ошибкам конструкторов. Какое количество полимеров и простоев теряет отечество из-за недоработок суспензионных процессов, приводящих к ранней заполимеризации суспензий!
А переработка!
Сколько лет ведет объединение научные работы по упрочнению!
А где результаты? Воз и ныне там.
Где высокопрочная перевязочная лента?
Где тонкостенные полимерные трубы? Где они?
Не говоря уже об упрочненных упаковочных материалах.
Страна ждет!
Страна не хочет больше бросать ресурсы на ветер!
Страна не может больше слушать маловразумительные доводы.
Страна требует полной отдачи! И не послезавтра.
И не завтра.
А сегодня! Больше продукции из того же сырья!
Вот лозунг нашего времени.
Сегодня!
Больше!
Из того же!
-- Ну, Митяй, радость пришла, растворяй ворота! -- хлопнул его по плечу Ложакин, едва Митя переступил порог кабинета, -- реанимация вращения поручена тебе!
-- Чего вдруг?
-- Страна полиэтилену требует вдвойне! Утоньшение пакетов теперь генеральная линия! Установку привести в готовность неотложно!
Митя поплелся в цех. Тема была гиблая, процесс так никогда и не смогли стабилизировать. Головку с вращающимся мандрелом он обнаружил за бочкой с песком. На поржавевшем кожухе блестели свежие следы от гаечного ключа. Все шесть аналоговых термодатчиков валялись в беспорядке вокруг. Пружины с них изчезли.
Митя толкнул головку каблуком. Из-под порыжевшего от времени жестяного кожуха повалили тараканы.
53.
Василий Быков в раздумье наклонил лобастую голову.
-- Не пойму я вас. Что у вас в голове?
-- Кого - нас? -- переспросил Саша.
-- Интеллигентов. Чего вам надо. Мужику - дело понятное, ежели самостоятельный. Дом нужен, баба справная, детишков. Ежели непьющий. Ежели пьющий, тоже понятно, - водки. Вот ты - интеллигент?
-- Сложный вопрос... Во всяком случае, я бы хотел, чтобы меня считали интеллигентом. Кстати, интеллигент тоже может за воротник заливать.
-- Выходит, не в водке дело? А в чем тогда?
-- Трудно сказать. Знаешь, интеллигенты сами не знают точно.
-- Ну а у тебя какое мнение?
-- Мне кажется, интеллигенту меньше нужно от жизни. И не того.
-- Это как? Чего - не того?
-- Ну, не предметов, не еды, и не погон.
-- Так что ж, интеллигент воздухом сыт?
-- Да нет, все это, конечно, важно, приятно, радует глаз и утробу, но не определяет существования.
-- Это что еще такое?
-- Как тебе сказать, например, если я вдруг сделаю много денег, накуплю движимости и недвижимости, оснащусь телевидеоаппаратурой, и приобрету годовой абонемент в ресторан Астория.
-- Что-ли плохо?
-- Да нет, здорово. И вот сяду я посреди этого и завою.
-- Не завоешь.
-- Почему?
-- Потому что с таким подходом никаких денег ты не сделаешь. И нихера в жизни не добьешься.
-- Пожалуй, ты прав. Зато я оставляю за собой самое главное право.
-- Это какое?
-- Право глядеть вслед движущейся звезде.
-- Сашок, дурочку вертишь? Или на самом деле извилинами поехал, не обижайся, на почве излишнего образования?
Они сидели у Быкова дома. В большой квартире было тесновато из-за дорогой мебели. В кухне жена Быкова звенела посудой, периодически появляясь в комнате, чтобы убаюкать младенца. Возле телевизора сидели мальчик и девочка лет восьми - десяти, завороженно следя за перипетиями питомцев Полицейской Академии.
-- У меня самого за плечами двойное образование: семь классов и школа жизни. -- продолжил Василий. -- Я после армии десять лет в автоколонне отшоферил. Механик я классный. Eще тогда хозяйством обзаводиться начал. Все своими руками. Ежели не пить, ох сколько сделать можно. Я вот эти двери сам поставил в двойные фрамуги, уплотнил. На балконе огурцы, помидоры. Мебель прикупил. Все на зарплату. Труда не чурался. А уж теперь-то совсем красота, авторемонтную мастерскую откупил. Мы не спекулянты какие, все честно, машины ремонтировали. Не фигли мигли, заморскими гондонами торговать. Постепенно производство наладили, начали крышки для консервных банок выпускать. Самоуплотняющиеся. Спрос-то знаешь какой? Ого! Кто огурцы солит, кто грибы, крышки всем нужны. Расширяться начали, новое оборудование закупили. Дай, думаю, теперь чего-нибудь интересного сделаем. Игру какую, что-ли. Ребятишкам радость. Штуки твои ничего, занятные. Мудреные только слишком. Нет ли у тебя чего попроще и чтоб двигалось. Знаешь, акшн по ихнему?
-- Нету.
-- Жалко, мозги и время тратишь, а не надо это никому.
-- Ну, почему никому, кое-кто интересуется.
-- Кое-кто для серьезной серии не годится. Нужно, чтоб интерес был массовый.
-- Ну нет, так нет.
-- Слушай, объясни, как ты это придумываешь? Что у тебя в голове происходит?
-- Зачем?
-- Ну, может я б сам чего придумал.
Саша внимательно посмотрел на Василия. Не понятно было, всерьез тот говорит или шутит.
-- Стенка мне нужна ровная, -- начал он -- лучше серая. Чтобы ничего не отвлекало. Небо тоже годится. И время. Чтоб не дергало ничто. Вот, пожалуй, и все. На ровном фоне само все появляется.
-- А акшн не может того, тоже появиться?
-- Да для акшн вообще ничего не нужно. Их кто хочешь дюжинами рожать может.
-- Так легко?
-- Так легко.
-- А доказать сможешь? Прям сейчас?
Саша улыбнулся. Уловка была настолько пряма и бесхитростна, что захотелось попасться. Он вдруг почувствовал азарт.
-- Хорошо, сказал он, -- давай вводные.
Быков потер руки: -- Придумай чего-нибудь занятное, не выходя из этой комнаты. Чтоб играть ребяткам было интересно, и чтоб... и чтоб, -- он наморщил лоб, потом взгляд его просветлел, -- и чтоб звучало!
Саша оглядел комнату. Мебель, телевизор, видеомагнитофон, в углу стоял беговой тренажер. Не то. Картины на стене, витиевато-вычурный золоченый карниз с гнутыми восьмеркой кольцами. Полупрозрачный голландский телефон на стене... Все не то. Фарфор в серванте, пианино, хрустальные вазы, обильно заполнявшие поры жилья кооператора, не вписывались в рамки аксельродовской теории решения изобретательских задач.
Заплакал младенец. Подошла мать, погремела цепочкой разноцветных шаров. Ребенок не унимался. Она потрясла сильнее.
-- Мать, ты б колыбель отсюда вывезла, -- твердо сказал Быков, -- люди у нас чай. Работать мешает.
-- Нет, нет, ничего, -- остановил его Саша, уставившись на погремушки. "Если в пустотелом шаре сделать дыру и закрутить его, то край дыры будет работать, как воздухорез свистка."
-- Есть!
-- Что - есть? -- не понял Быков.
-- Решение. Дрель в доме найдется? И суровая нитка?
-- Разыщем! -- Василий вышел ненадолго и вернулся с дрелью.
-- Мне нужно один шар от погремушки испортить, ничего?
-- Бери, бери, -- ответил Быков, явно заинтригованый.
-- Пуговицу на нитке помнишь? -- спросил Саша, -- у нас в третьем классе был повальный психоз. Так вот, идея очень простая. Сверлим четыре мелких отверстия в шаре, продеваем нитку. Сбоку делаем дыру побольше. Так, готово. Можешь попробовать. При определенной скорости вращения должно засвистеть, а может запеть, как орган, я точно не знаю.
Василий взялся двумя руками за петли, торчащие из шара, потянул в стороны. Шар начал коротко дергаться в разные стороны, постепенно набирая амплитуду.
-- Тяжело, это тебе не пуговица! -- сказал Быков натужно, -- на эспандер похоже, мы это еще и как спортивный инвентарь проведем!
-- Что, нравится? -- спросил изобретатель.
-- Нравится-то нравится, да только не звучит, как обещано!
-- Дергай сильнее, зазвучит.
На лбу у Быкова выступили капли пота. Шар вертелся, как бешеный, суровые петли при каждой эволюции шипели, как разрезающие воздух розги. Вдруг раздался короткий звук, непохожий ни на свист, ни на пение органа. Больше всего он напоминал вой больного привидения. Этот вой постепенно набирал силу и продолжительность, замолкая только на мгновения остановки шара в конечных точках.
Ребенок в коляске заинтересовано замолк. Дети оторвались от телевизора, с интересом глядя на побагровевшего отца, между дергающимися руками которого бесновалось нечто завывающее.
-- Иинтеереесноо? -- в такт завываниям спросил он детей.
-- Да-а, -- неуверенно протянул мальчишка.
Быкову как возжа под хвост попала.
-- Хоочуу доовеестии доо преедеелаа!
-- произнес он сквозь вой, усиливая колебательный напор.
В какой-то момент шар вдруг хрюкнул тонко и отрывисто, как вепрь на болоте. Дети быстро отползли за телевизор. Ребенок отчаянно заголосил.
-- Втоорооее дыыхаанииее поошлоо! -- закричал Василий.
Закончить мысль он не успел. Всхрюкнув в последний раз в жизни, разорваный пополам могучим центробежным ускорением, шар треснул и прекратил существование как целое. Одна половина острым краем рассекла Василию бровь и улетела за диван. Вторая, звякнув о люстру и, вспугнув кота на комоде, рикошетировала от витого зеркала в хрустальную корзину, изображавшую рог изобилия, дернулась там, сыграв короткую трель на хрустальных дарах земли, и застыла. Быков замер, опешив на мгновение, потом заорал:
-- Фигня это, это мы по шву сверлили, если поперек сверлить, нифига не разорвется! Покупаю! Аванс получишь незамедля!
Он наклонился к тумбе у кровати, вынул пачку купюр, начал отсчитывать, приговаривая: -- Ну, интеллигенция, ну не зря мы вас выучили, ну не зря! Пятьсот хватит?
-- Давай уж шестьсот, для ровного счета! -- подхватил Саша.
-- А на! -- Быков утер рукавом кровь со лба, -- как начнем производство - озолочу!
Он вынул из серванта бутылку наполеона.
-- Это дело обмыть надо! -- сказал он, разливая коньяк в хрустальные бокалы. -- Есть от вас толк, есть! Ну, давай, за будущее сотрудничество и успех! Держись меня, не пропадешь! Икры намазывай.
Он выпил коньяк залпом, налил еще.
-- Мы ведь только голову поднимаем, только силушку набираем. Отец мой кто был? Механизатор на моторно-тракторной станции. Всю жизнь отышачил, и помер в канаве. А я! Я к председателю исполкома без стука вхожу. И в районе Быкова знают. Я уже инвестиции начал делать. Слово-то какое, ин-вес-ти-ци-и. Отец мой от таких слов напился бы до синевы, а я - ничего, инвестирую!
-- Поздравляю, господин петрин.
-- Чего-чего? -- вскинул голову Василий, -- как ты меня назвал?
-- Да это так, к слову, персонаж один.
-- Саша поставил бокал на стол, -- а вот что ты, Василий, будешь делать, когда денег будет некуда девать? Когда все фрамуги уплотнишь, и тадж махал в Орехово достроишь?
-- А-а, понял я тебя, понял куда гнешь! Не то, говоришь, надо? А срать нам на ваши тонкости! Думаешь, ежли не рембрандт, так уж и жить незачем? Так?
-- Ну, это ты, Василий, круто взял, Рембрандты не часто рождаются. Хотя суть ты верно уловил.
-- Так чего же мне прикажешь делать? Как достичь полноты жизни?
-- Очень просто, Василий. Меценатствуй.
54.
Тяжелая сумка с картошкой била по ноге, мешая идти. Митя направлялся к выходу с рынка. Веселый бородатый латыш уверял, что картофель чист.
-- Не беспокойтесь товарищ, Латвию не задело -- говорил он напористо, пожалуй слишком напористо, -- меня проверили на въезде, вот квитанция.
"Запросто может быть перекупщик", - подумал Митя и свернул в узкий проход между ларями под надпись "Радиационный контроль".
Это не было, строго говоря, помещением, просто уширение прохода, ведущего на задний двор рынка, а еще точнее, просто ниша в стене, неглубокий альков. Б алькове на рассохшейся лавке сидела бабка в белом халате поверх ватника, в валенках на резиновом ходу и в карикатурно огромных наушниках на голове. Провода от наушников уходили в армейский полевой радиометр, стоящий здесь же на лавке. Сунув щуп радиометра в мешок, бабка объявила:
-- Чисто, следующий...
-- А откуда вы знаете, что чисто? -- спросил Митя, заинтригованный.
-- А то стрекочет, -- сказала бабка.
-- А сейчас не стрекочет?
-- Щас нет!
-- А что сейчас? -- переспросил он, чувствуя, что нарывается на неприятность.
-- Щас тихо!!! -- с трудом сдержавшись, ответила она -- как в гробу.
За спиной начали роптать напирающие покупатели. Понимая, что его сейчас сметут, Митя все же задал последний вопрос:
-- А вы знаете, что космический фон должен быть слегка слышен всегда?
В ответ он услышал неожиданно дружелюбное:
-- Иди, иди, академик, не толпись.
Он шагнул под моросящий дождь, мимоходом заглянув в стоявшую за дверью охряного цвета бочку с надписью "Радиоактивные отходы".
На дне в склизкой жиже плавал гнилой огурец.
55.
Из бесед
-- А вот ты, -- спросил слесарь Борька старшего лаборанта Редвуда, -лучше скажи, ты, по правде, еврей?
-- По правде - нет, -- ответил тот, -- а тебе что за дело?
-- А откуда у тебя фамилие взялось, а?
-- А фамилие у меня, -- ответил Редвуд,
-- английское.
-- Так ты что же, американский шпион, а? -- Борька замолк в ехидном любопытстве. Любил он людей впросак загонять.
-- Иди нахер, -- ответил Редвуд.
56.
После того, как Швеция официально объявила о поднятии радиационного фона над страной и пришлось наконец признаться в Чернобыльской аварии, забот у старшего инженера Афанасия Лукьяновича прибавилось. Наконец-то его знаниям и умениям нашлось достойное применение.Как фигура, облеченная доступом к средствам гражданской обороны, он развил оживленную полезную деятельность. В техническом полуэтаже над экспериментальным цехом Афанасий Лукьянович основал "Пост по проверке на радиоактивное заражение".
Стукнувшись головой о гулко зазвеневший в ответ воздухопровод, Митя зашел и двинул к столу, у которого уже толклись сотрудницы с авоськами.
Афанасий Лукьянович восседал за столом, как многорукий будда, манипулируя двумя щупами одновременно. С двух сторон от него стояли большие армейские радиометры, сзади висел плакат "Конфигурация и топология радиоактивного следа", из кармана пиджака газырями торчала связка походных счетчиков Гейгера. По столу были аккуратно разложены аптечки с антидотом и два противогаза. Рядом, неустойчиво и косо, была прислонена к стене последняя, счастливо избегнувшая испытания боем, бронеплита.
Когда подошла его очередь, Митя грохнул мешок с картошкой на стол. -Ваше слово, товарищ госприемка!
-- Аккуратнее, Митя, аккуратнее, говорю тебе, -- обеспокоился будда, засовывая оба щупа в мешок, -- ты мне антидот тут рассыплешь, да.
-- А противогазы зачем? -- спросил Митя, -- против метану?
-- Для боеготовности, говорю тебе, да, -- уныло ответил Афанасий Лукьянович.
За все время его противорадиационной деятельности ничего существенного им пресечено не было. Радиометры показывали только слабоколеблющийся космический фон, гейгеры редко потрескивали на случайно пролетавшие альфачастицы.
Еще раз для порядку поворошив облипшие жирным черноземом клубни, он выдернул щупы из мешка и откинулся на стуле. Стрелки обоих радиометров вдруг сдвинулись одновременно. Афанасий Лукьянович замер пораженно. Картина не связывалась. Рентгены подскочили в момент отвода щупов. Он сунул щупы обратно. Потом вынул, помахал ими в воздухе. Ничего не менялось, оба прибора согласно показывали ровный, чуть выше нормы, уровень радиации.
"Это общий фон в помещении", - подумал он и вспотел.
-- Кто сейчас только зашел, а?
-- Я, -- раздался тихий голос завсектором токсикологии Петра Николаевича Малинина. Из мешка в его руках пожухло свисала головка редиски.
-- Подойдите к столу, говорю вам.
Петр Николаевич сделал несколько шагов. Стрелки лучемеров дрогнули и поползли вверх. Толпа раздалась по углам, Афанасий Лукьянович привстал и вжался в стену.
-- Поставьте мешок на стол.
Малинин поставил, неуютно озираясь. В наступившей мертвой тишине вдруг стало слышно как в кармане у Афанасия Лукьяновича оживленно застрекотали гейгеры. Как заклинатель, змей он медленно и с опаской сделал несколько пассов щупом над редиской. Стрелки не реагировали.
"Это не здесь, это, наверное, он сам", - подумал Афанасий Лукьянович.
-- Это что-то на вас самом, да, -- произнес он севшим голосом, и бросил Малинину похожий на авторучку счетчик Гейгера. -- поводите по одежде, говорю вам.
Белый, как ватман, Петр Николаевич поводил... Когда он, согнувшись, приблизил прибор к красивым темнобордовым ботинкам на высоком каблуке, стрекотание слилось в громкий треск и индикатор на торце прибора затрепыхался оранжевым.
Сотрудницы с воплями начали покидать помещение. Митя задержался в проходе и оглянулся.
-- Откуда у вас обувь? -- спросил Афанасий Лукьянович и вдруг резким движеним, по военному, надел противогаз.
-- Из Чернигова, -- почти теряя сознание, пробормотал Малинин, -- я там у тетки отдыхал. Но ведь это же далеко?
Афанасий Лукьянович тихонько отполз за бронеплиту.
-- Ой, голубчик, вы что, не знаете, как заражение атомного следа распространяется? -- услышал Митя голос, глухо пробивающийся сквозь противогаз. -- Избавьтесь от обуви незамедлительно, скажу я вам.
57.
Тяжелая сумка с бутылью била по ноге, мешая идти. Палыч направлялся к дыре в стене, отделявшей Калининский рынок от территории научной части объединения.
Встреча делегаций дружественных республик прошла успешно.
-- Харош кынжал, -- сказал Ахмед, разглядывая Борькину продукцию. -Горэц бэз кынжала кто? Вэртолот бэз пропэллера!
Он помолчал, любуясь солнечными бликами на никелированном лезвии.
-- Получай! -- он передал Палычу огромную, пятилитровую бутыль, в которой плескалось что-то мутное. -- Висшей пробы чача! Как слэза!
На лице Вадима играла улыбка. Со стороны это особо заметно не было. Понурые пешеходы, норовящие попасться ему на пути с троллейбусной остановки, никогда бы этого не сказали, даже если бы им пришло в голову оторваться от песочно-солевой слякоти под ногами. Оторваться от тусклых мыслей и глянуть на невзрачного человечка в замызганных казенных портах с полоской недоотмытого автола поперек лысины. Вадим умел скрывать эмоции.
Он уже видел, как войдет он в слесарку, как, не говоря никому ни слова, пройдет к рабочему месту. Как медленно, по одному, уложит друг к дружке девять текстолитовых кубов первого слоя, как установит точно посередке центральный узел, отфрезерованный из бронеплиты. Хотя, нет! Он досадливо поморщился. Вначале надо вывинтить болты.
Вчера вечером, в нетерпении, он испробовал болты по месту. Насадил на них пружины с термодатчиков мандрела и завинтил все шесть болтов в центральный узел накрепко, нарезая резьбу в податливом композите.
Да так и оставил. До утра.
А утром не сразу пошел на работу. Какая-то неведомая сила потянула его кругами по пустырю, потом к пункту стеклотары, и только через два часа выпустила на троллейбусную остановку.