а прямо перед окнами вольно разместившиеся деревья: береза и два клена.
Женька Шурыга толкнул Лешку в бок, сказал по своему обыкновению певуче,
растягивая слова:
- Муська Сурынина-то в Кали-и-нин сегодня уезжает.
Лешка не мог больше лежать на печке. Выждав с минуту, он засобирался.
Как ни уговаривал его Женька, оделся и ушел. Шурыга крикнул вслед:
- Не забудь про кино-то: "Близнецы" - слыхал?
Лешка вышел на улицу, почти сразу свернул прогоном за огороды - и
остановился в одиночестве, глядя на небо. Так и стоял, благо здесь некому
было наблюдать за ним.
Дом Муси: черная от времени, просевшая посредине пятистенка с высоким
покосившимся крыльцом. Неужели Муся уже не будет подниматься на это
крыльцо?.. Лешке стало одиноко и тоскливо, мир вокруг лежал бесцветный,
холодный.
Кажется, совсем недавно была весна, и отсюда, с невысокого взгорья,
Муся, Женька Шурыга и он, Лешка, спускались вниз по дороге на взрослом
велосипеде, который Муся называла "дамским". С красного седла велосипеда
свешивались мелкие бархатные кисточки, руль сверкал, стоило сесть и взяться
за него - и велосипед мягко и стремительно катился вниз. Рядом бежали с
одной стороны Женька, с другой - Муся, их руки поддерживали его. Спазмы
перехватили горло. Что же это такое? Зачем уезжает Муся?!
Ничего не видя, Лешка пошел к дому. Мать была в тревоге, которая ему
показалась удивительной: отец задержался на работе.
- Лешенька, иди ты встреть его, он за Песочней, в сплавной конторе...
Ну что ж. Лешка сразу и пошагал к поселку. Смутная осенняя погода: тени
от медленно ползущих тяжелых туч наползают одна на другую, воздух темный,
очертанья деревьев, кустов, домов теряются, особенно впереди. Мрачные скирды
льна, которые начинаются от маленького кладбища и тянутся до льнозавода,
похожи на громоздкие корабли, застывшие в гавани, их очертанья расплываются.
Лешка минует эти скирды, идет над Песочней к узенькому мостику через нее -
нужно перейти этот мостик, затем еще немного к лесу, и там сплавная контора,
где работает отец. Все привычно уже - отец дома, уходит утром, приходит
вечером, говорит, смеется, что-то рассказывает, что-то делает... Он жив! А
ведь еще недавно приходили открытки, на которых то непривычные серые дома с
красными черепичными крышами, то длинноносые женщины с холодными красивыми
голубыми глазами и белыми чепчиками на пышных русых волосах, то какие-нибудь
рыцари в латах и шлемах со смешными тоненькими железными ногами...
Подходя к мостику, Лешка вдруг ощутил сильную, громкую радость: вот
сейчас он увидит отца, это так просто! И нет войны, и ничего не нужно уже
бояться! Он бросился вниз бегом, намереваясь в несколько прыжков промчаться
через мостик... и тут увидел отца. Отец только вступил на мостик с той
стороны Песочни, и они одновременно двинулись навстречу друг другу!
- Папа! - крикнул Лешка.
Отец увидел его, лицо у него было веселое и красное, а шел он по своему
обыкновению немного раскачиваясь из стороны в сторону, и это было сегодня
особенно заметно. Мостик скрипел и сильно подрагивал под его размашистыми,
быстрыми шагами. На отце была зеленая шинель, о которой он говорил:
- Английская шинелка, досталась мне перед демобилизацией! Коротковата,
ну да скоро сошью из нее полупальто и перекрашу!
Отец любил говорить на подъеме, с подчеркнутой, очень идущей ему
бодростью даже совершенно обычные вещи.
- Леничка, вот тебе, держи! - Он сует руку в карман и вынимает целую
горсть крупных, обсыпанных сахаром мармеладин. - Вкусные, ешь!..
21
Дом на родной улице над Волгой был почти построен. Уже и печь стояла
слева от двери - большая, пока не побеленная; шершавая глина засохла
неровно, и печь казалась мрачной и слишком огромной. В доме была одна
комната, которую отец перегородил плащ-палаткой. Получились кухня и спальня,
в которой стояли две кровати. Вот и все. Никаких помещений больше не было.
В тот вечер, когда переехали в поселок, Лешка чувствовал себя почти так
же, как весной в Соснице, после дороги: все друзья опять остались позади, и
снова все начинается сначала...
Стоял жуткий мороз. Дом потрескивал, даже постанывал от холода.
Протопили печь - и всей семьей забрались на нее. Так и спали. А утром по
домику волнами гулял холод. И печка не помогала. С трудом выдержал Лешка
этот день. Сразу после школы убежал в Сосницу. Здесь даже на улице было
теплее. Его сразу обступили деревенские приятели. Санки, лыжи, крик, шум...
Через день да каждый день бегал он в Сосницу, но Муси не видел ни разу:
она болела. Переезд они с матерью отложили. Лешка кружил вокруг ее дома, но
никак не мог решиться зайти. В самом конце недели одиноко шел он в деревню в
грустном раздумье: бывает грустное раздумье и у десятилетних! Плотной стеной
слева стояли сосны. Еще немного - и поворот. И тут что-то толкнуло его:
оглянулся - за ним быстро шла Муся. Ходила так только она: держалась очень
прямо и скоро-скоро переступая черными валенками. Он успел рассмотреть ее
серый платок, заиндевевшие прядки волос, выбившиеся из-под него, решительный
взмах рук.
Ну вот сейчас Муся догонит го. И что же дальше? Что он ей скажет, о чем
попросит - не уезжать?.. И навалилось на Лешку в одно мгновенье тяжелая
тоска: ничего-то не может он сделать - ни остановить Мусин отъезд, ни
сказать ей, что она для него значит - да и какими словами он сказал бы об
этом: таких слов у людей его возраста нет.
И он сделал то, что ему показалось единственно возможным: резко свернул
в лес и долго шел так, натыкаясь на сосны, ничего не видя. Потом
остановился, уткнулся лбом в ледяную кору... и неожиданно для себя заплакал,
сотрясаясь всем телом.
...Так миновала великая весна. И последовавшее за ней лето, осень.
Но все, кто пережил это время в любом возрасте, будут вечно
оглядываться на незабвенные дни. И все, что произошло тогда, останется
навсегда самым дорогим и памятным, сопровождающим человека до последнего его
часа.
1985 г.
Женька Шурыга толкнул Лешку в бок, сказал по своему обыкновению певуче,
растягивая слова:
- Муська Сурынина-то в Кали-и-нин сегодня уезжает.
Лешка не мог больше лежать на печке. Выждав с минуту, он засобирался.
Как ни уговаривал его Женька, оделся и ушел. Шурыга крикнул вслед:
- Не забудь про кино-то: "Близнецы" - слыхал?
Лешка вышел на улицу, почти сразу свернул прогоном за огороды - и
остановился в одиночестве, глядя на небо. Так и стоял, благо здесь некому
было наблюдать за ним.
Дом Муси: черная от времени, просевшая посредине пятистенка с высоким
покосившимся крыльцом. Неужели Муся уже не будет подниматься на это
крыльцо?.. Лешке стало одиноко и тоскливо, мир вокруг лежал бесцветный,
холодный.
Кажется, совсем недавно была весна, и отсюда, с невысокого взгорья,
Муся, Женька Шурыга и он, Лешка, спускались вниз по дороге на взрослом
велосипеде, который Муся называла "дамским". С красного седла велосипеда
свешивались мелкие бархатные кисточки, руль сверкал, стоило сесть и взяться
за него - и велосипед мягко и стремительно катился вниз. Рядом бежали с
одной стороны Женька, с другой - Муся, их руки поддерживали его. Спазмы
перехватили горло. Что же это такое? Зачем уезжает Муся?!
Ничего не видя, Лешка пошел к дому. Мать была в тревоге, которая ему
показалась удивительной: отец задержался на работе.
- Лешенька, иди ты встреть его, он за Песочней, в сплавной конторе...
Ну что ж. Лешка сразу и пошагал к поселку. Смутная осенняя погода: тени
от медленно ползущих тяжелых туч наползают одна на другую, воздух темный,
очертанья деревьев, кустов, домов теряются, особенно впереди. Мрачные скирды
льна, которые начинаются от маленького кладбища и тянутся до льнозавода,
похожи на громоздкие корабли, застывшие в гавани, их очертанья расплываются.
Лешка минует эти скирды, идет над Песочней к узенькому мостику через нее -
нужно перейти этот мостик, затем еще немного к лесу, и там сплавная контора,
где работает отец. Все привычно уже - отец дома, уходит утром, приходит
вечером, говорит, смеется, что-то рассказывает, что-то делает... Он жив! А
ведь еще недавно приходили открытки, на которых то непривычные серые дома с
красными черепичными крышами, то длинноносые женщины с холодными красивыми
голубыми глазами и белыми чепчиками на пышных русых волосах, то какие-нибудь
рыцари в латах и шлемах со смешными тоненькими железными ногами...
Подходя к мостику, Лешка вдруг ощутил сильную, громкую радость: вот
сейчас он увидит отца, это так просто! И нет войны, и ничего не нужно уже
бояться! Он бросился вниз бегом, намереваясь в несколько прыжков промчаться
через мостик... и тут увидел отца. Отец только вступил на мостик с той
стороны Песочни, и они одновременно двинулись навстречу друг другу!
- Папа! - крикнул Лешка.
Отец увидел его, лицо у него было веселое и красное, а шел он по своему
обыкновению немного раскачиваясь из стороны в сторону, и это было сегодня
особенно заметно. Мостик скрипел и сильно подрагивал под его размашистыми,
быстрыми шагами. На отце была зеленая шинель, о которой он говорил:
- Английская шинелка, досталась мне перед демобилизацией! Коротковата,
ну да скоро сошью из нее полупальто и перекрашу!
Отец любил говорить на подъеме, с подчеркнутой, очень идущей ему
бодростью даже совершенно обычные вещи.
- Леничка, вот тебе, держи! - Он сует руку в карман и вынимает целую
горсть крупных, обсыпанных сахаром мармеладин. - Вкусные, ешь!..
21
Дом на родной улице над Волгой был почти построен. Уже и печь стояла
слева от двери - большая, пока не побеленная; шершавая глина засохла
неровно, и печь казалась мрачной и слишком огромной. В доме была одна
комната, которую отец перегородил плащ-палаткой. Получились кухня и спальня,
в которой стояли две кровати. Вот и все. Никаких помещений больше не было.
В тот вечер, когда переехали в поселок, Лешка чувствовал себя почти так
же, как весной в Соснице, после дороги: все друзья опять остались позади, и
снова все начинается сначала...
Стоял жуткий мороз. Дом потрескивал, даже постанывал от холода.
Протопили печь - и всей семьей забрались на нее. Так и спали. А утром по
домику волнами гулял холод. И печка не помогала. С трудом выдержал Лешка
этот день. Сразу после школы убежал в Сосницу. Здесь даже на улице было
теплее. Его сразу обступили деревенские приятели. Санки, лыжи, крик, шум...
Через день да каждый день бегал он в Сосницу, но Муси не видел ни разу:
она болела. Переезд они с матерью отложили. Лешка кружил вокруг ее дома, но
никак не мог решиться зайти. В самом конце недели одиноко шел он в деревню в
грустном раздумье: бывает грустное раздумье и у десятилетних! Плотной стеной
слева стояли сосны. Еще немного - и поворот. И тут что-то толкнуло его:
оглянулся - за ним быстро шла Муся. Ходила так только она: держалась очень
прямо и скоро-скоро переступая черными валенками. Он успел рассмотреть ее
серый платок, заиндевевшие прядки волос, выбившиеся из-под него, решительный
взмах рук.
Ну вот сейчас Муся догонит го. И что же дальше? Что он ей скажет, о чем
попросит - не уезжать?.. И навалилось на Лешку в одно мгновенье тяжелая
тоска: ничего-то не может он сделать - ни остановить Мусин отъезд, ни
сказать ей, что она для него значит - да и какими словами он сказал бы об
этом: таких слов у людей его возраста нет.
И он сделал то, что ему показалось единственно возможным: резко свернул
в лес и долго шел так, натыкаясь на сосны, ничего не видя. Потом
остановился, уткнулся лбом в ледяную кору... и неожиданно для себя заплакал,
сотрясаясь всем телом.
...Так миновала великая весна. И последовавшее за ней лето, осень.
Но все, кто пережил это время в любом возрасте, будут вечно
оглядываться на незабвенные дни. И все, что произошло тогда, останется
навсегда самым дорогим и памятным, сопровождающим человека до последнего его
часа.
1985 г.