Немировский Александр. Откуда пошел, как был организован и защищен мир

   - Но он верен своему слову и не нарушит его даже ради меня, отозвалась Кайкейя.
   - Это верно! - воскликнула горбунья. - Но вспомни: когда ты вынесла раненого Дашаратху из боя, он обещал тебе на выбор два дара. Ты тогда от них отказалась, сказав, что жизнь с любимым - лучший из даров.
   Злая женщина словно в воду смотрела. Отыскал царь свою любимицу в Доме гнева на голой земле, в затрапезном одеянии, без драгоценных украшений и бросился к ней со словами:
   - Что стряслось? В чем причина твоей обиды? Чем я провинился перед тобой?
   - Помнишь, - сказала Кайкейя, вставая, - ты обещал выполнить две мои просьбы?
   - Конечно, помню, - воскликнул царь. - Я готов их выполнить и теперь.
   - Тогда, - сказала Кайкейя, - пусть воцарится не Рама, сломавший лук Шивы, а мой сын Бхарата. Рама же пусть удалится на четырнадцать лет в непроходимые леса и носит одеяние из бересты, как положено отшельнику.
   Услышав эти слова, царь потерял дар речи, когда же смог заговорить, объяснил Кайкейе, какой вред она готова принести государству и всему Солнечному роду, какую обиду причиняет она безупречному Раме, какой несмываемый позор навлекает на свое имя. Но глупая и завистливая женщина была непреклонна. Упал тогда царь к её ногам, умоляя пощадить его старость и любовь, которую он доказал своей жизнью. Но и это не помогло. И послал царь, никогда не нарушавший своего слова, возничего Сумантру за Рамой и Ситой.
   Гроза
   Рама и Сита ещё почивали, но перед дверью их спальни толпились друзья и слуги, чтобы, как всегда, приветствовать их с наступлением нового дня. Вот раздались тяжелые шаги Сумантры, царского возничего, и лица ожидающих засияли. "Конечно же, - думали они, - Дашаратха послал за Рамой, чтобы объявить ему решение, и поэтому возничему велено не дожидаться пробуждения, а немедленно вступить в брачные покои".
   Когда за Сумантрой закрылись двери, все взоры были прикованы к ней, и каждый, в силу своего воображения, представлял, что происходит в опочивальне, что говорит возничий и как радуются Рама и Сита.
   Но вот и они. Огромная прихожая наполнилась гулом приветствий:
   - С прекрасным днем, царевич! Возвращайся царем. Будь счастлив, сын Каушальи!
   Начало дня и впрямь казалось прекрасным. Ярко светило солнце, и лужайка перед дворцом, ещё не успев высохнуть, горела изумрудами. По ней туда-сюда с отвратительным криком расхаживали павлины.
   - Павлины кричат к грозе, - проговорил Рама, обращая взор к небу, - но оно безоблачно.
   Сита хотела ответить, но вдруг из кустов выскочила лань и потерлась головкой о её бедро. Сита и лань были словно две сестры, большеглазые творения Любви.
   Видя это, Рама успокоился.
   - Наверное, - сказал он, - царь и всегда благосклонная ко мне Кайкейя решили ускорить коронацию. Иначе зачем бы им понадобилось прерывать наш сон?
   - Да! Да! - согласилась Сита. - Я уже вижу тебя в одеянии из тигровой шкуры и слышу, как ты произносишь слова обета.
   У входа в город Рама и Сита сошли с колесницы и двинулись ко дворцу пешком. Тысячи людей сопровождали их. За Рамой закрылись ворота. Стихли приветственные крики. Толпа ожидала в молчании выхода нового царя, начала нового царства и новой жизни. Обняв Раму на прощанье, Сита удалилась в женские покои.
   Рама один медленно поднимался по ступеням царской лестницы, стараясь сдержать бешеное биение сердца. Слуга, ожидавший Раму на верхнем пролете лестницы, повел его не в тронный зал, а в покои Кайкейи. "Наверное, подумал Рама, - в тронном зале ещё не все готово для церемонии и Дашаратха решил мне что-то сообщить".
   Но почему царь весь в черном? Почему так бледно и сумрачно его лицо? Почему он тяжело дышит - будто рыба, лишенная воды?
   - Царь просил меня передать тебе, - властно произнесла Кайкейя, - что ты сегодня же должен покинуть столицу и отправиться в изгнание на семь и ещё на семь лет. Готов ли ты выполнить приказание отца?
   - Готов! - ответил Рама, складывая ладони.
   И тогда Дашаратха обрел дар речи:
   - Сын мой! У меня нет сил расстаться с тобой. Не уходи хотя бы сегодня. Уже близка ночь.
   - Нет, государь. - ответил Рама. - Я обещал царице покинуть город сегодня и сдержу свое слово. Не печалься! Я вернусь через четырнадцать лет.
   Изгнание
   Почтительно приветствуя царевича, уже одетого в бересту, но не снявшего золоченых сандалий, Сумантра сказал:
   - Взойди на повозку, доброславный, и я, как мне приказано, домчу тебя до цели.
   И тогда из дворца выбежала Сита в грубом одеянии отшельницы. Напрасно умолял её Рама не покидать Айодхьи и дожидаться его возвращения.
   - Я не должна и не желаю расставаться с тобою, - отвечала Сита. И добавила: - Я не вынесу разлуки.
   Рама и Сита заняли места в повозке. Слуги сложили на её дно луки, мечи для Рамы, а для Ситы богатые одеяния и украшения, какие, рыдая, принес невестке царь. Дернул Сумантра поводья, и кони понеслись.
   Высыпавшие на главную улицу люди умоляли замедлить бег коней, чтобы, может быть в последний раз, насладиться лицезрением Рамы и Ситы. В толпе был и царь в трауре, с лицом бледнее луны, когда её заглатывает демон Раху. Выбежала и мать Рамы Каушалья и со стоном, заглушаемым ударами копыт о мостовую, побежала за колесницей.
   Оглянулся Рама и едва не ослеп от зрелища горя родителей.
   - Гони, Сумантра! Гони! - вырвался из груди его вопль.
   И повозка помчалась, как яростный вихрь, как голубь, настигаемый ястребом.
   Но почему Сумантра вдруг сдерживает коней? Это Лакшмана, милый Лакшмана стоит на дороге! Совсем недавно в ярости он порывался убить Кайкейю, а если понадобится, и царя, впавшего в детство и потерявшего волю, а когда это вызвало гнев Рамы, с плачем удалился. Теперь все ясно! Как истинный брат, он решил разделить с Рамой изгнание.
   Возмездие
   Дашаратха долго не мог отвести глаз от удаляющегося облака пыли. Когда же пыль рассеялась, он пошатнулся и упал бы, если бы его не удержали с правой стороны Каушалья, с левой - Кайкейя. Обратив голову влево, царь сказал:
   - Не касайся меня, негодная. Я больше не хочу тебя видеть. Я от тебя отрекаюсь.
   Каушалья отвела Дашаратху в его покои. Изнуренный горем, царь уснул. Но ночью, открыв глаза, увидел сидевшую у постели Каушалью, которая охраняла его сон.
   - Царица! - обратился он к ней. - Я хочу тебе рассказать о том, что случилось со мною в давние времена, когда ты ещё не была моей женой. Будучи совсем юным, я не помышлял о женитьбе, отдавая все время охоте. Не было лучника, равного мне, ибо я попадал в цель по слуху, не видя её. Это составляло предмет моей гордости. В один несчастный день я приказал запрячь колесницу и отправился к берегу Сарайю, надеясь в темноте подстрелить какого-нибудь зверя, идущего на водопой. Ночь была темной, ибо луна ещё была серпом, а не диском. Оставив колесницу, я направился к берегу и услышал идущий от воды звук, напоминавший сопение слона. Я наложил на лук стрелу и отпустил тетиву. И тотчас услышал предсмертный человеческий крик. Раздвигая заросли камыша, я бросился к воде и увидел лежавшего в крови юношу. Вода выливалась из опрокинутого кувшина. Открыв глаза, умирающий сказал:
   - За что ты убил меня, царевич? Ведь вместе со мной ты лишил жизни моих родителей, дряхлых и немощных, для которых я пошел набрать воды. Пойдя по этой тропинке, ты найдешь их хижину.
   Когда я вытащил из спины юноши стрелу, он испустил дух. И я понес его тело по указанной мне тропе и положил его перед стариками, обливаясь слезами.
   И тогда старец сказал:
   - Я мог бы тебя испепелить на месте. Но я вижу, что ты погубил моего сына без умысла и сам страдаешь от своей вины. Поэтому моя кара постигнет тебя не сейчас, а через много лет. Ты умрешь от тоски по сыну. Пока же помоги мне собрать сухих сучьев и удались навстречу своей судьбе.
   На следующий день, уже придя к этому месту, я не застал стариков. Родители убитого мною юноши взошли на погребальный костер. Теперь я умираю, как мне предсказано, от тоски по своему сыну. Благословенны те, кто дождутся возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой.
   Дашаратха внезапно замолк. Из его груди вырвался последний вздох.
   Бхарата
   Бхарата не ведал о том, что случилось в столице. Вместе с братом Шатругхной он гостил в далеком царстве у своего дяди. И в ночь смерти отца приснилось ему, что на землю обрушилась луна и тотчас погасла. Отец привиделся ему нечесаным, бледным, покрытым цветочными венками, на колеснице, влекомой ослами.
   Пробудившись, стал Бхарата искать прибывших накануне послов, чтобы узнать о доме. Но послы его избегали, если же он их настигал, отводили глаза. Ибо кто из людей, наделенных сердцем, хочет быть вестником горя?
   И поспешил Бхарата в Айодхью. Вступив в ворота, он не узнал города, в котором вырос. Улицы были пустынны. Из домов доносились стоны и плач.
   - Где отец?! - закричал Бхарата, врываясь в царские покои.
   Но ему отвечало лишь эхо.
   Наконец показалась мать в траурном одеянии и, склонившись перед Бхаратой, проговорила:
   - Отца твоего постигла участь всех смертных.
   Услышав эту весть, Бхарата лишился чувств. Кайкейя помогла ему подняться, и Бхарата нашел в себе силы спросить:
   - Какой же его постиг недуг? Что он успел сказать перед смертью?
   - Он сказал: "Благословенны те, кто дождутся возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой".
   - А где же мои братья? Почему их нет в городе?
   - Рама в изгнании, - ответила Кайкейя. - Ведь не могла же я допустить, чтобы трон был передан ему, а не моему сыну.
   - Так это ты и есть недуг, погубивший моего отца! - воскликнул Бхарата. - И ты ещё надеешься, что я займу трон, освобожденный таким путем?! О, как мне смыть позор, павший на мою голову! О, как мне вернуть в Айодхью Раму!
   С этими словами Бхарата кинулся в покои Каушальи. Увидев его, она сказала:
   - Вот и ты, с помощью матери обретший царство. Повели же, чтобы меня и Сумитру отослали в лес, где ведут жизнь подвижников твои братья.
   - Не укоряй меня, царица! - воскликнул Бхарата, бросаясь к ногам Каушальи. - Я ничего не знал о замыслах моей матери. Из всех, кого опозорила моя мать Кайкейя, я самый несчастный.
   В тот же день тело Дашаратхи, дожидавшееся в масле погребальной церемонии, было предано огню. И Бхарата, как положено сыну, принес поминальную жертву и одарил брахманов, совершавших погребальные обряды.
   Дорога для Рамы
   Окончились дни траура, и царские советники явились к Бхарате. Поклонившись ему, они сказали:
   - Страна, лишенная царя, подвержена бедам и мятежам. Она становится легкой добычей врагов. Младшие не повинуются старшим. Жены - мужьям. Жители не строят домов. Стань же царем, о Бхарата!
   - Вам известно, что царь, назначенный моим отцом, в лесу. Никто не может его заменить. И если жители не хотят строить домов, пусть хотя бы строят дорогу, по которой Рама сможет вернуться в Айодхью.
   В то же утро из города вышли десятки тысяч людей с лопатами и топорами. Они расчищали заросли, прорубали в лесу просеки, засыпали рытвины и ямы. Вслед за первыми строителями дороги со всего царства двинулись другие. На тысячах повозок был подвезен камень для мощения дороги. Через реки и ручьи были переброшены мосты. Любовь к Раме преодолела все преграды. Прямая как стрела дорога была доведена до Ганги, и за её сооружением с небес наблюдали сами боги.
   Как только дорога была закончена, в назначенный день из Айодхьи по ней двинулось огромное войско. Сто тысяч всадников, шесть тысяч лучников на боевых колесницах, тысяча слонов сопровождали Бхарату к месту изгнания Рамы.
   Рама же вместе с Лакшманой и Ситой жил в лесу, не ведая о приготовлениях к его возвращению. Однако вскоре в лесу появилось множество оленей, буйволов, слонов и тигров, спасающихся бегством, и стал доноситься неясный гул. Рама попросил Лакшману забраться на дерево, чтобы взглянуть, что происходит. Обратившись к востоку, увидел Лакшмана проведенную через лес дорогу и двигавшееся по ней войско.
   Взволнованный, он спустился на землю.
   - Скорее отводи Ситу в знакомую одним нам пещеру. Я же пока буду отражать войско Бхараты, сына Кайкейи. Он намерен убить нас обоих, чтобы обеспечить свою власть. Это из-за него мы здесь. Нет греха его убить.
   - Успокойся, брат, - проговорил Рама, положив ладонь на плечо Лакшманы. - Я не верю, что Бхарата может поднять против нас оружие.
   Между тем, оставив войско, Бхарата в сопровождении Шатругхны и Сумантры по струйке дыма, поднимавшейся над деревьями, отыскал хижину отшельников и приблизился к ним, сидящим у горящего очага.
   При виде Рамы, одетого в бересту, с оленьей шкурой на плечах, Бхарата зарыдал и бросился к его ногам.
   - О, брат мой! - вопил он, обливаясь слезами. - Это из-за меня, несчастного, ты терпишь бедствия. Презренна моя жизнь!
   - Не надо терзаться, брат! - успокаивал Рама Бхарату. - И как ты мог оставить в Айодхье нашего отца?
   Еще пуще зарыдал Бхарата.
   - У нас нет отца. Он покинул нас, сокрушенный горем. И всему виной моя мать, стремившаяся завладеть царством!
   Весть о смерти отца лишила Раму чувств. Братья и Сита обрызгали его лицо вином, и Рама очнулся. И тогда Бхарата сказал:
   - Я пришел за тобой от имени народа, который специально проложил для тебя дорогу через леса. Народ и мы с Шатругхной ждем тебя, повелитель!
   - Что сказал отец, умирая? - спросил Рама.
   - Последние его слова: "Благословенны те, кто дождутся возвращения Рамы и Лакшманы вместе с Ситой".
   - Вот видишь, отец, умирая, не изменил своего решения. И я останусь в лесу.
   Поняв, что Рама не уступит, Бхарата молвил:
   - О, благородный! Я больше тебя ни о чем не прошу. Но сними с себя украшенные золотом сандалии и отдай их мне.
   Недоумевая, Рама удовлетворил эту просьбу.
   Принимая сандалии, Бхарата поклонился им и сказал:
   - Я беру их с собою в Айодхью, чтобы водрузить на отцовский трон, заняв его для тебя. Сам же я одену бересту и буду править вне дворца от твоего имени.
   Весть о непреклонности Рамы достигла столицы. И сразу же жители ушли в леса, чтобы, став отшельниками, молиться за Раму. Бхарата вошел в пустой город, встреченный не радостными возгласами подданных, а мяуканьем одичавших кошек. Айодхья стала как поток, обмелевший от нестерпимого зноя, как обгоревший после последнего жертвоприношения алтарь в покинутом храме, как корова с печальными глазами, разлученная с быком, как перерезанная вражьей рукой тетива.
   Золотой олень
   Братья и Сита продолжали жить в хижине на прекрасной поляне, окруженной цветущими деревьями. Сита занималась хозяйством, Рама и Лакшмана по очереди охотились, чтобы не оставлять Ситу одну.
   Однажды в поисках дичи к ним забрела самая безобразная из ракшасок, сестра Раваны. Она застыла, не в силах оторвать взгляда от мягких кудрей Рамы, от его удлиненных глаз, сияющих из-под густых ресниц подобно голубым лотосам. Вспыхнуло сердце уродины страстью, и она бесстыдно предложила себя Раме в жены, обещая оставить Ситу служанкой.
   Братья расхохотались. И тогда, выпустив когти, с воплем: "Я её съем!" бросилась ракшаска на счастливую соперницу. Глазами испуганной лани смотрела царевна в пылающие яростью гляделки страшилища. Защищая жену, Рама схватил ракшаску, а Лакшмана отсек ей мечом уши и нос.
   Обливаясь кровью, добралась изуродованная ракшаска до Ланки и предстала перед братом, призывая к мести.
   - Я его уничтожу! - воскликнул владыка ракшасов, выслушав рассказ сестры. - Я пошлю против него четырнадцатитысячное войско.
   - Зачем? - проговорила ракшаска. - Тебе лучше похитить Ситу. Она так прекрасна.
   Искусно описывая красоту Ситы, она с ликованием наблюдала, как загораются глаза Раваны.
   Отпустив сестру, призвал Равана могучего и свирепого ракшаса Маричу, давно уже наводившего ужас на отшельников.
   - Ты отправишься вместе со мной к хижине Рамы, - приказал он ему, - и примешь облик золотого оленя. Братья пожелают тебя поймать. Тогда в хижину вступлю я.
   Маричу вздрогнул. Однажды он уже чуть не погиб от руки Рамы и с той поры избегал встреч с ним.
   - Второй раз мне живым от Рамы не уйти, - сказал Маричу, - но и тебе не сносить твоих десяти голов, если ты посягнешь на Ситу.
   Не внял воспылавший страстью Равана этому предостережению.
   Первые лучи солнца разбудили Ситу, и она вышла на луг нарвать цветов. В нескольких шагах от неё пронесся олень. Золотая его шкура была покрыта серебряными пятнами. На кончиках ветвистых рогов сверкали алмазы, копыта блестели изумрудами. Олень прыгал, скакал, скрывался и вновь появлялся. Громким криком разбудила Сита братьев, и они при виде оленя застыли в изумлении.
   Первым обрел дар речи Лакшмана.
   - Прекрасное животное. Но видано ли, чтобы олень разгуливал по лесу в золоте и драгоценных камнях? Не принял ли олений облик Маричу, гроза лесов?
   - О, Рама! - воскликнула Сита. - Поймай мне оленя! Я приручу его, и он будет нам утехой.
   Рама взглянул на Ситу с любовью и не огорчил её отказом. Лакшмане же, когда супруга удалилась, сказал:
   - Кем бы ни был этот зверь, нынче он будет в моих руках. Ты же смотри за Ситой и не оставляй её одну.
   Взяв лук со стрелами и веревку, Рама бросился за оленем. Животное то бежало, прячась за деревьями, то взмывало в воздух. Все дальше и дальше уходил Рама от хижины. Наконец ему удалось пустить вдогонку оленю стрелу, целясь ему в ногу. Но стрела пробила голову, и взревел смертельно раненый ракша Рассыпались чары, и уже не олень, а Маричу распростерся под пальмой. Но, умирая, он успел крикнуть голосом Рамы:
   - О, Сита! О, Лакшмана! Помогите!
   В испуге, что жена и брат поддадутся обману, бросился Рама к хижине, но было поздно: встревоженная Сита уговорила Лакшману бежать на подмогу брату. Лакшмана помнил предупреждение Рамы, но крик взволновал и его.
   Едва он удалился, как из-за дерева вышел Равана в облике пустынника. Сита радушно встретила гостя, разложила на банановом листе угощения. Но тут перед хижиной опустилась упряжка коней. Приняв свой истинный облик, Равана схватил Ситу и вместе с ней вскочил на колесницу.
   И вот он уже уносит её, потерявшую сознание, по воздуху. В своем желтом шелковом одеянии, развевающемся от ветра, царевна сверкала, как молния в черной грозовой туче, как золотая подпруга на темношерстном слоне. Лепестки лотоса, слетавшие в быстром движении с головы Ситы, орошали кроны деревьев ливнем, украшения с её ушей, рук и ног разбивались о землю, словно падающие звезды.
   Поиски
   Не найдя Ситы в хижине и не догадываясь, что с нею, Рама метался по лесу. Он звал подругу и вопрошал всю природу о её судьбе. Он обращался к Сурье, свидетелю всего доброго и дурного, совершающегося на земле, к дереву ашоке, прогоняющему зло, к пальме, такой же стройной, как Сита, к воронам и гусям, к слонам и антилопам, к тиграм и львам. Но небесное светило, деревья, птицы и животные молчали, страшась гнева Раваны. В ярости угрожал Рама богам, уже готовый насытить воздух стрелами, преградить путь ветрам, обрушить вершины гор, погрузить всю землю во мрак, если они не вернут ему Ситу. Но безмолвствовали и боги. Рама бродил по лесу, натыкаясь на деревья, проливая слезы.
   Но вдруг Лакшмана, страдавший не менее Рамы и к тому же винивший в случившемся только себя, заметил, что шедшие на водопой олени стремительно понеслись к югу и сразу же вернулись. Когда это повторилось трижды, понял Лакшмана, что животные, опасаясь из страха перед похитителем открыть тайну, своим движением указывают путь.
   - Взгляни, Рама! - радостно воскликнул Лакшмана. - Олени показали нам, куда идти.
   И двинулись сыновья Дашаратхи к югу, все время пристально вглядываясь в землю, нет ли на ней следов царевны Митхилы. Вскоре Рама заметил разбросанные на поляне цветы.
   - Лакшмана! - воскликнул он. - Эти цветы я подарил Сите, чтобы она сплела из них венок. Удивительно, что они не завяли!
   Двигаясь дальше, братья увидели обломки золотой колесницы и усыпанные изумрудами разбитые доспехи, а рядом с ними - перья большой птицы. Углубившись в лес, они наткнулись на смертельно раненого царя коршунов Джатайю. Узнав друга своего отца, Рама обнял его, и из прерывающейся речи братья узнали, что Джатайю услышал женский крик "Рама! Рама!" и, подняв голову, увидел летящего на золотой колеснице Равану с Ситой. Он сразил могучим клювом крылатых коней, убил возничего, сломал колесницу, но Ситу отбить не смог, ибо был уже дряхл.
   - Не отчаивайся, Рама, - закончил Джатайю свой рассказ. - Боги дали мне понять, что ты отыщешь Ситу и её освободишь. Помощником же тебе будет царь обезьян.
   Это были его последние слова. Рама повелел Лакшмане набрать сухих ветвей, выбрать у реки место для погребения и предать тело доблестного героя священному огню.
   - Теперь ты должен успокоиться, брат, - убеждал Лакшмана Раму. Крылатый Джатайю, облетающий небо, был близок к богам и знал их волю. Сита к тебе вернется.
   - Не знаю, что и думать, - молвил Рама, грустно покачивая головой. Меня смущают его слова о царе обезьян. Разве у обезьян бывают цари? А если они и есть, какая от обезьян помощь?
   Долго шли братья непроходимым лесом, расчищая себе дорогу мечами, преодолевая завалы деревьев, переплывая реки, пока не достигли прекрасного озера. Прибрежные воды его сверкали белыми лилиями, вокруг зеленого островка в центре плавали белые лебеди, на склонах уходящей в небо горы тысячи цветов сплетались в многокрасочный ковер, по которому, соперничая с ним яркостью красок, плясали павлины. Шум колеблемой ветерком листвы сливался с гудением пчел. Одуряюще пахли жасмины.
   Но и это великолепное зрелище, эти звуки и запахи не могли утешить Раму. Напротив, он ещё больше страдал от разгорающегося пожара Васанты. Листья ашоки жгли его, как раскаленные угли. Насыщенный ароматами ветер напоминал ему благоуханное дыхание Ситы. Она вставала в его воображении такой, какой он её видел, покидая хижину, - спокойной, не ждущей беды. И рыдающей, как в то мгновение, когда им сообщили об изгнании.
   Великий союз
   В то утро царь обезьян Сугрива покинул пещеру, служившую ему убежищем, но увидев двух воинов, расположившихся на берегу, немедленно спрятал голову. "Мой брат Валин изгнал меня, а теперь послал людей, чтобы отправить в царство Ямы", - подумал он и растолкал спавшую в углу огромную обезьяну.
   - Вставай, Хануман! - сказал он. - Там, на берегу озера, двое. Не их ли послал мой братец, чтобы меня убить? Если это не так, приведи этих людей, они могут оказаться нам полезными.
   Приняв облик отшельника, сменив копье на посох, Хануман полетел вниз таким образом, чтобы пришельцы не видели, как он опускается на землю.
   Приблизившись к братьям, занятым беседой, Хануман их приветствовал:
   - Мир вам, добрые люди!
   - И тебе мир, - отвечал Рама. - Ты выбрал для молитв хорошее место. Здесь все дышит покоем.
   - Так вы пришли сюда за покоем? - спросил Хануман.
   - Не совсем, хотя мы потеряли покой.
   - И мой господин тоже его потерял. Он изгнанник. Видите гору? Посредине её отверстие. Это вход в пещеру. Там я живу с владыкой Сугривой.
   - Как же вы забрались по такой круче? - спросил Лакшмана.
   - Забрались, - неопределенно протянул отшельник. - Мой господин приглашает вас в гости. Я помогу вам добраться к нам.
   - Ты?! - удивился Рама.
   И тут на глазах братьев отшельник превратился в огромную обезьяну с длинными мощными лапами, в одной из которых было копье.
   - Ты обезьяна! - воскликнул Рама.
   - Да, ибо мать моя чистокровная обезьяна. Но рожден я от бога ветра Вайю. Отец наделил меня быстротой и способностью увеличиваться или уменьшаться в размерах - подобно тому, как сам он постоянно меняет форму и величину облаков. Разрешите мне перенести вас в пещеру, ибо мой господин будет гневаться на меня, если ему придется ждать пару дней, пока вы до него доберетесь.
   - Мы согласны, - сказал Рама, вспомнив о предсказании царя коршунов.
   Хануман охватил братьев за шеи, и через мгновение они оказались в пещере перед такой же обезьяной, как Хануман, только менее мощной.
   - Мы - Рама и Лакшмана, сыновья царя Дашаратхи, - представился Рама. Отец перед смертью осудил меня и мою жену Ситу на изгнание. Брат последовал за нами. Отец же вскоре умер от горя. А Ситу похитил Равана. Не пролетала ли над тобой колесница её похитителя?
   Сугрива вытащил желтый лоскут.
   - Это упало с колесницы, пролетавшей над нашей горой.
   Схватив лоскут, Рама бросился к Лакшмане:
   - Смотри! Это же клок её платья, её знак - мы идем по верному следу.
   - Я могу вам помочь, - сказал Сугрива, - а вы мне. Ведь и я потерял жену вместе с царством из-за козней моего злого и завистливого брата Валина. Мне удалось скрыться вместе с Хануманом и ещё двумя слугами в пещере. Я уверен, что брат разослал людей, чтобы отыскать меня и убить.
   - Будем действовать вместе, - проговорил Рама, протягивая Сугриве руку.
   Ладонь его потонула в мощной обезьяньей лапе.
   Пора войны
   Сурья ярился, как вепрь, сжигая раскаленным оком травы и осушая ручьи. Но лето, сменившее весну, было для Сугривы счастливым временем. Рама помог ему убить брата, и изгнанник не только вернул себе престол, но, имея верную супругу Руму, завладел также женою брата Валина, луноподобной Тарой. Оставалось совершить церемонию восхождения на трон, и была назначена для этого ночь. Рама и Лакшмана были приглашены в обезьянью столицу как почетные гости. Однако они попрощались с Сугривой у ворот. Рама вспомнил о запрете отца вступать в какой-либо город четырнадцать лет. Царевичи удалились в прохладную горную пещеру, чтобы провести там лето.