Страница:
Арьи
Между тем, появление в ареале угасшей или угасавшей хараппской цивилизации пришельцев с северо-запада, арьев, не вызывает сомнений. Они появились после того, как эта цивилизация начала клониться к упадку (Бонгард-Левин, 1993, 9 и сл.). Принадлежность арьев к обширной группе народов, говоривших и продолжающих говорить на близких арьям языке, дает в распоряжение науки в качестве источника ценнейший лингвистический материал. Наличие в языке индоарьев терминологии и образов, сохранившихся в других индоевропейских языках, служит свидетельством того, что они перешли за Гималаи с уже сложившимся уровнем освоения окружающего мира и знаний о нем, а не обрели все это на новых местах расселения. Помимо того, с помощью сведений об арьях в текстах Передней Азии удается если не решить, то хотя бы поставить вопросы о том, откуда вышли арьи и когда это произошло.
За давностью лет не удается выяснить, что заставило один из индоевропейских народов сняться с мест многовекового обитания и искать убежища в чуждой природной и этнической среде - палящее ли солнце, вызывавшее засуху, подобную той, от которой, согласно индийским мифам, избавил человечество Индра; потоп, описанный в индийских и иных древних мифах, набеги других могущественных племен или просто жажда обогащения. Переселение могло длиться несколько поколений - отправились в путь прадеды, перешли Гиндукуш правнуки. Сходство религиозно-мифологических представлений арьев Индии с мифами иранцев в "Авесте" и, соответственно, ведийского языка с авестийским делают вероятным, что переселенцы отделились от иранцев, с которыми жили рядом на территории Иранского нагорья, Афганистана или Средней Азии. Но не может быть исключена возможность того, что индоарьи отделились от говоривших на родственном им языке обитателей Малой Азии, о которых известно по памятникам этого региона середины II тысячелетия до н. э., а также выходцев из этого региона этрусков. Так совпадают этрусские и ведийские боги солнца Suri и боги deva (ведийск. angiras) и сами термины для обозначения богов (этр. tiv, ведийск. divah).
В мифах индоарьев содержатся представления об обитании богов на севере, в полярных областях. Есть даже научная гипотеза, согласно которой побережье Северного океана - первоначальная территория проживания создателей этих мифов (Tilak, 1903). Однако эта деталь указывает лишь на общность мифологий индоевропейских народов, ибо у греков страна гипербореев ("живущих выше северного ветра") служит местом обитания Аполлона, и у этрусков обиталище главных богов - север (Немировский, 1986, 112). И если образ севера в мифологии индоарьев занимает большее место, чем у других индоевропейских народов, то это скорее всего связано с тем, что на их пути в Индию встали высочайшие в мире горы, и мифологические представления слились с воспоминаниями о суровых испытаниях, которые приходилось преодолевать.
Еще у себя на родине, где бы она ни находилась, индоарьи, как и остальные народы Евразии, обожествляли природный мир и его обитателей. Особенно почиталась корова, дающая людям не только пропитание, но и прочие блага. Коровами расплачивались, ими обменивались. Волов запрягали в повозки, колесящие по степным просторам. Быков и яловых коров приносили в жертву богам. Эти четвероногие настолько прочно вошли в жизнь и сознание индоарьев, что весь окружающий мир воспринимался ими в образах соответствующей символики. Грозовая туча, из которой проливалась небесная влага, представлялась черной или пегой коровой, а заря - розовогубым теленком. Богов наделяли силой быка. Океан наполняли в своем воображении молоком, а не бесплодными солеными водами.
Корова была кормилицей, а конь, запрягаемый в двухколесную колесницу, - непревзойденным защитником от нападения (или, напротив, средство нападения), дающим преобладание над другими народами, которым он либо был неизвестен, либо не использовался в военном деле. Изучение терминологии древнеиндоевропейских текстов, современных переселению индоарьев, связанной с содержанием и использованием лошадей, во многом проясняет не только вопрос территории перемещения индоарьев, но и продолжительность этого процесса.
Арьи в долинах Инда и Ганга
Пришельцы, оказавшиеся включенными в городскую хараппскую цивилизацию скорее всего по периферии, некоторое время сосуществовали с нею и впитывали её влияние. Однако мирное взаимодействие перемежалось войнами, притом не только с преемниками хараппанцев, но и между самими арьями. Опустошительные наводнения, бывшие, скорее всего, главной причиной оставления хараппанцами своих городов, могли быть использованы арьями, жившими в верховьях рек и менее пострадавшими от стихии, для расселения на опустевших территориях.
К этому времени у арьев уже сложилась довольно стройная иерархия прослоек (сословий): брахманы, кшатрии, вайшьи. Брахманам принадлежала привилегия владения знаниями - и не только о богах, но и об окружающем мире, считавшемся созданием и вотчиной этих богов. Поэтому их главным назначением было способствовать общению простых смертных и властителей государства с благосклонными к ним богами, а также распоряжаться жертвоприношениями и молебствиями. Второй прослойке, кшатриям, наделенным "могуществом", для которых главной профессией была война, отдавалась власть. Третья прослойка, вайшьи, состояла из скотоводов, земледельцев, торговцев.
Принадлежность к этим трем первоначальным группам (варнам) определялась рождением и подтверждалась особым обрядом посвящения, символизирующим второе рождение. Проходившие через этот обряд мальчики получали звание "дваждырожденного" и особым родом сплетенный шнур (для каждой варны из разного материала), который были обязаны носить на шее. Допущенное в общины арьев местное население первоначально, в эпоху создания вед, ещё оставалось вне варны. Были среди аборигенов и люди, владевшие большими стадами, и неимущие. Но поскольку они почитали других богов, а потому не могли участвовать в богослужениях арьев, их считали людьми низшего порядка; но отнюдь не презирали. В эпической поэме "Махабхарата", приобретшей законченную литературную форму в середине I тысячелетия, можно прочесть: "Свидетельством праведности служит дружелюбное отношение со стороны членов трех варн к лишенному варны шудре... Подобно тому, как при восходе солнца предмет на горе начинает блестеть, так блестит даже лишенный варны при общении с благими".
Предания арьев относили возникновение варн ко времени появления первых людей и считали их освященными богами. Размытые следы деления общества на три группы сохранились на евразийском континенте у народов, говоривших на родственных арьям языках (Дюмезиль, 1990, 132 и сл.), но в столь завершенной форме такая система присутствует лишь в Индии, что, очевидно, связано со специфическими условиями освоения огромного субконтинента. В мифах имеются многочисленные намеки на вражду между кшатриями и брахманами. Видимо, эти явления могли иметь место в ту эпоху, когда, начиная с VI в. до н. э., брахманские династии в возникавших государствах повсеместно стали сменяться кшатрийскими. В условиях напряженной борьбы за власть правители-кшатрии становились деспотами, ущемляя авторитет и интересы жречества.
Влившись в чуждую этническую среду (дравидскую или мундскую), арьи поначалу оказались в явном меньшинстве; однако влияние пришельцев, как правило, определяется не численностью, а степенью востребованности тех или иных элементов их ментальности и культуры. Арьи не уничтожили хараппскую цивилизацию, не вытеснили ее; напротив, они слились с нею, придав ей новую динамику и ритм. То же самое произошло, если оставаться на почве древневосточной истории, с шумерами в Двуречьи, с хеттами в Малой Азии, с филистимлянами и евреями в стране Ханаан. Это обстоятельство помогает полнее и точнее понять и мифологию древней Индии.
В подтверждение вывода о контактах арьев с хараппской цивилизацией более всего свидетельствует установленное во второй половине XX века соответствие культуры арьев, представленное памятниками словесности, с археологической культурой "серой расписной керамики", обнаруженной в верховьях Инда с его притоками, в верховьях Ганга и главного его притока Джамны и в пространстве между этими речными системами (Раджастхане). При этом первая стадия названной культуры, локализуемая в Пенджабе, характеризуется чертами бронзового века, тогда как вторая стадия - это уже культура раннего железного века. Оказалось, что серая расписная керамика находится над слоями тех поселений, которые упоминаются в индийском эпосе и ранних буддийских текстах, и археологически представлены черно-красной керамикой и культурой "медных кладов". Таким образом, в некоторых местах хараппская цивилизация дожила до прихода арьев.
Индийские эпические поэмы рисуют лес как враждебную стихию, населенную четвероногими хищниками и ещё более страшными, чем они, злыми духами ракшасами, борьба с которыми требовала огромного напряжения физических и духовных сил. Теперь же нам известно, что для вырубки лесов использовался железный топор, а в борьбе с "ракшасами", под которыми, возможно, подразумевались местные племена охотников и рыболовов - оружие из железа. Употребление железа позволило быстрее осваивать новые территории и превращать непроходимые дотоле лесные массивы в места, пригодные для земледелия и скотоводства.
О материальной стороне жизни арьев дает представление их словесность, в незначительной мере дополняемая археологическими данными. В сравнении с богатством языка гимнов арьев свидетельства археологии применительно к ранней эпохе скудны, сбивчивы и ненадежны. Гимны характеризуют аскетизм арьев, их сознательную обращенность к миру идей и презрение к накопительству (Елизаренкова, Топоров, 1999, 487 и сл.). Хотя из гимнов мы знаем о грабительских набегах, сопровождавшихся захватом добычи, она, видимо, не украшала жилищ и явно не сопровождала покойников на тот свет, как это имело место у обитателей европейских степей, родственных арьям по языку. Индоарьи верили в силу Вач, речи, а не вещи, полагая, что Вач обладает неограниченными возможностями для сохранения истинных, нетленных богатств мысли и воображения. Сокровища Речи доверялись не камню и металлу, а текучей человеческой памяти, и она благодаря сохранению религиозной традиции оказалась вечнее пирамид, а на почве самой Индии - письменности мертвых городов.
Индийская поэтическая речь сохранила в терминах и образах сведения о том, что можно назвать бытом или обиходом, ибо витавшие в небесах певцы жили все же на земле и доверяли свои земные заботы богам. Центром социальной жизни было жилище, дом (dam, dama). Другой термин жилища - durya (т. е. дом с дверью) указывает на существование дома, где входом и выходом служил лаз. Но в любом случае под домом мыслилась хижина из бамбука или тростника, обмазанная глиной, подобная той, которую сохранили "всечеловеческие холмы" Тосканы.
Один из ведийских гимнов ("Атхарваведа", IX, 3) сохранил детальное описание сборки хижины. На избранном участке земли рисовалось схематическое изображение человека - Пуруши из которого была создана вселенная ("Ригведа", Х, 90). Пуп Пуруши становился центром дома. В него вбивался опорный столб - древесный ствол, очищенный от сучьев. Об этой опоре, помимо текста гимна, свидетельствуют выявленные археологически отверстия в земляном полу. Видимо, поблизости располагался резервуар с водой и очаг-жертвенник, отдававшийся огню и его богу Агни. Отверстие в кровле, через которое пропускался столб, соединяло обитателей дома с небом и одновременно служило выходом для дыма. От столба в разные стороны отмерялись части будущего дома, среди которых названы помещения для женщин и для скота: "Хижина, что отмеривается с двумя сторонами, с четырьмя сторонами, с шестью сторонами, в хижине с восемью сторонами, с десятью сторонами огонь покоится, как зародыш. Повернувшись к тебе, о хижина, я прохожу через тебя, невредящую - ведь внутри огонь и вода, первые врата закона" ("Атхарваведа", IX, 3, 21 - 22). Таким образом, дом мыслился как микрокосм: "Та ширь, что между небом и землей, - я её забираю для тебя, хижина. Тот воздух, что есть мера пространства, его делаю чревом для сокровищ" ("Атхарваведа", IX, 3, 15).
Обстановка жилища арьев неизвестна. Упоминается лишь лежанка (tolp), скорее всего из дерева, как в доме Одиссея, но вряд ли украшенная. Были и сиденья (sad) но, надо думать, обитатели располагались на полу, застеленном циновкой из тростника или ковриком из шерсти. Лучше всего применительно к индоарьям известно о древнейшей спутнице человека керамике. Ее индийские термины позволяют выделить сосуды для питья, варки пищи, переноса воды. Посуда лепилась от руки и обжигалась в печах. Археологически индоарьи времени создания гимнов отождествляются с носителями серой расписной керамики, выявленной в ходе раскопок в Восточном Пенджабе верховьях Ганга и Джанаки. Этому соответствуют и упоминаемые в "Ригведе" гидронимы и топонимы.
Обитатели мазанок и домов с дверью разводили скот и обрабатывали землю. Основной их пищей и лакомством было коровье молоко и изготавливаемые из него продукты. Поэтому и океан мыслился молочным и путем его пахтанья было добыто бессмертие богов. Из злаковых культур был известен ячмень (yava), рис стал культивироваться позднее. Лепешками из ячменной муки кормили богов; для тех же из них, кому мясо было не по зубам, варили на молоке ячменную кашу. В одежде арьи были непритязательны. Использовали шкуры животных и их шерсть. Ткачество было принесено из индоевропейской прародины, о чем свидетельствует термин ткать - otum (ср.: рус. "уток"). Достаточно разнообразен был набор инструментов: топор, лопата, заступ, стамеска, шило. Они были из металла, но не железа. Под словом ayas подразумевался металл вообще. Функции кузнеца на небе выполнял бог Триту, пользовавшийся мехами для раздувания огня. В какой-то мере был подобен кузнецу бог Вишвакарман. Однако особого бога-кузнеца типа греческого Гефеста или этрусского Сетлунса индийская мифология не знала. В пахоте использовался плуг (langaba), влекомый быками. Применялось искусственное орошение и удобрение почвы навозом.
Война была излюбленным, освященным небом занятием индоарьев и их главным призванием. Это нашло отражение в терминологии оружия. Большим количеством названий представлены лук и стрелы, нередко смазываемые ядом. В ассортименте были пики и копья (rsti, culf), боевые секиры (culica, palaca), палицы (ghano, drughana), пращи для метания камней, панцирь (valman). Особое место занимала боевая колесница, оружие формирующейся аристократии. Ее термин ratha является индоевропейским (вспомним италийского колесничего Ратумену). Ratha - это колесо (ср.: лат. rota, нем. Rad, лит. rathas, но также и фин. rata, свидетельство древности общения индоевропейцев и угрофинов). Согласно ведам, Индра запустил солнечного бога Сурью в небо, как колесо, и все, что было связано с колесом, обладало особым престижем, блеском и святостью. Стремительность, сияние, блеск колесницы в "Ригведе" подчеркивается около 200 раз, нередко сопоставляясь с сиянием солнца (Елизаренкова, Топоров, 1999, 509).
Недостаточно ясна политическая структура и политическая история древнейшей Индии. Применительно к хараппской цивилизации выявлены некоторые археологические следы, обычно оставляемые царской властью (например, руины дворцовых сооружений), однако нет данных о культе носителей верховной власти. Для эпохи, сменившей хараппскую, подобных археологических данных нет, но в ведийской литературе имеется немало сведений о царях. Последние описываются как вожди племен (куру, панчала, яду и пр.), а не как правители тех или иных регионов. Монархия рассматривается как норма организации общества, имеющая небесный прототип. Согласно мифу, поражение, понесенное богами в войне с асурами, заставило их задуматься о причинах этого бедствия и прийти к выводу, что оно - результат отсутствия царя и военного предводителя. Им был назначен Индра. Эта параллель наталкивает на мысль, что усиление царской власти в ведийском обществе, неизвестное нам в деталях, было результатом завоевания Индии и установления господства над более многочисленным местным населением, отличавшимся от арьев по языку, образу жизни и религии. Миф о победе Индры над Вритрой, поглотившим все реки и ввергшим "нижний из миров" в губительную засуху, был переосмыслен как победа над дасью (не-арьями) и приобрел такую не свойственную космическому противоборству подробность, как захват крепостей (риги). Однако организация ведийского общества в целом и царская власть как её элемент долгое время сохраняли пережиточные патриархальные черты: во главе сельских общин - виш (ср. лат. viсus) - находились старейшины, само обозначение которых - вишпати - указывает на отцовскую власть.
Постепенно власть царей становилась наследственной, но певцы вед ещё помнили о временах, когда царей выбирали и могли их изгнать и даже убить за нарушение обязательств, которые брал на себя отец своего народа. Напоминанием о первоначальном характере царской власти была церемония помазания на царство. Из непременно сопровождавших её магических заговоров можно понять, что царь наделялся полномочиями защитника своего племени и охранителя его от других племен. Пережитком патриархального совета старейшин было ближайшее окружение царя, состоявшее из его родственников. В нем, судя по эпосу, были домашний жрец (пурохита), военачальник, возничий, казначей, сборщик налогов, домоправитель.
Сами царства, судя по их описаниям, были невелики и не превышали по своим размерам греческих полисов, которыми первоначально также управляли цари. Нет недостатка и в именах царей, распределенных по двум династиям Солнечной и Лунной. Бесспорно, за рассказами об этих царях стоит какая-то реальность, но не представляется возможным отделить её от мифов и прямых вымыслов, имевших целью возвеличить те или иные царства. Тем более затруднительно представить даже в самых общих чертах процесс возникновения древнеиндийского государства.
Однако ко времени Будды (VI в. до н. э.) уже существовали достаточно мощные государственные образования, обозначенные в источниках как "шестнадцать великих стран" (маханджапад), в число которых входили Магадха, Кошала, Гандхара и другие. Сам термин "великие страны" предполагает и множество других, менее значительных. Их названия фигурируют и в сравнительно ранних, и в поздних источниках. Раздробленность Индии, сохранявшаяся до времени Александра Македонского, вела к постоянному соперничеству между правителями, непрекращающимся войнам между ними, делавшим Индию легкой добычей.
Веды
У арьев в процессе освоения ими Индии не было письменности, а значит, и летописей, фиксировавших события внешне - и внутриполитической истории. Духовная же их история, восходящая к этим и ещё более отдаленным временам, дошла до нас в ведах - поэтических сборниках на особой, не совпадающей с санскритом разновидности древнеиндийского языка, наиболее близкой к авестийскому языку. Слово veda восходит к индоевропейской основе ved, от которой в русском произошли слова "ведать", "ведьма". Это священное знание, обладание которым постигалось интуицией, внутренним взором. Создатели вед были не столько жрецами, сколько провидцами, подобными не Гомеру, а его героям Орфею и Калханту, а само сочинение гимнов и их воспроизведение воспринималось как священнодействие. Наиболее архаичный материал вобрал в себя огромный сборник "Ригведа" - первый по времени из дошедших до нас памятников древнеиндийской словесности. К "Ригведе" примыкают два других сборника - "Самаведа", содержащая наставления об исполнении гимнов, и "Яджурведа", включающая описание деталей ритуала. Особое место среди ведийских текстов занимает "Атхарваведа", сборник заклинаний и заговоров, используемых для защиты от всякого рода напастей - болезней, укусов змей, колдовства, нечистой силы. Создатели гимнов прибегают и к помощи богов, но прежде всего они рассчитывают на магическую силу слова и обряда. В центре, таким образом, - человек, но он живет в мире мифов, и косвенно сборник дает ценнейшую информацию о том, как воспринималось на простонародном уровне религиозно-мифологическая концепция "Ригведы" и двух её сестер, объединенных не только содержанием, но и общим названием - "Троякое знание". Но возвратимся к "Ригведе", самой древней и самостоятельной части вед. Гимны "Ригведы" образуют мандалы ("круги"; ср.: лат. mundus - "мир", "мироздание"). Всего их десять, при этом первая и десятая мандалы состоят из одинакового числа гимнов, явное свидетельство стадии упорядочивания, собирания собрания, возможно, совпавшей с записью гимнов. Точное время последней неизвестно. Первое упоминание рукописи "Ригведы" принадлежит знаменитому путешественнику XI в. Ал-Бируни (Бируни, 1995, 143).
На работу составителей указывает содержание и форма отдельных мандал. Гимны мандалы VIII имеют особую строфическую структуру (объединение в одну строфу стихов разных размеров). При этом она содержит наибольшее число длинных и зачастую редких гимнов с персонажами, имена которых не поддаются толкованию на индоевропейской основе. Особенностью мандалы IX является то, что все её гимны посвящены богу Соме. Мандала X выделяется новизной космогонических идей, исчезновением некоторых старых и появлением новых богов - персонификаций абстрактных явлений, развитием редких в предшествующих мандалах элементов диалогического повествования. На этом основании её считают добавлением к ранее существовавшим мандалам.
Значительная часть гимнов имеет имя певца, обращающегося во вводной части с мольбою к богу или группе богов. Но эти указания столь же недостоверны, как в библейских псалмах. Подчас авторами гимнов названы сами боги, в других случаях имя риши извлекается из самого гимна. В то же время пометки об авторстве важны для установления отдельных школ риши, которым приписывалось полубожественное происхождение.
В "Ригведе" гимны отождествляются с колесницами, и за этой метафорой, которая может показаться надуманной, стоит социальная реальность. Для певцов-риши гимн был таким же признаком общественного положения, как для раджани (кшатриев) - боевая колесница. Он был единственной возможностью выявить интеллект, талант и благоволение богов. Между риши устраивались такие же состязания, как между колесничими, и поэтому можно было говорить о том, что они "запрягают свои гимны".
Гимны "Ригведы", созданные разными певцами в разное время, едины в миропонимании и мироощущении. Они исходят из существования двух главных одушевленных частей вселенной - богов и людей, бессмертных и смертных. Термин, обозначающий бога, восходит к общеевропейскому обозначению неба и дня (греч. theos, лат. deus, этр. tiv, рус. "диво") и имеет форму devah. Среди смертных выделены правоверные арьи и чуждые их богам dasa (местное темнокожее население). Этот же термин прилагается к демонам.
Промежуточной группой между богами и людьми были питары ("отцы"), обожествленные предки, перенесенные мифами на небо, где они получали новые тела. Как и в других мифологиях, в ведийской существовало представление о поколениях богов. Старшие боги назывались асурами (asura), и отношения между ними и богами (devah) мыслились такими же, как в греческой мифологии между титанами и олимпийскими богами.
В "Ригведе" мировое пространство мыслилось уже вырванным из хаоса, освобожденным от чудовищ и освоенным богами. История этого освоения составляет содержание мифов, раскрываемых, однако, не полностью. Более того - то, что при чтении воспринимается как фрагмент повествования или отрывок диалога между людьми и почитаемыми ими богами, на самом деле есть магия: заклинание, заговор, либо молитва с их функциональным или ритуальным назначением. Например, рассказ о подвигах Индры, разрушающего крепости дасью, завершается словами: "Умело метни в дасью дротик! Умножь арийскую силу и блеск, о Индра!" Для поющего гимн его смысл - в возбуждении ярости у призываемого бога, в умножении его сил, а рассказ о былом подвиге, служащий как бы напоминанием о его прежней удаче, не обращен к слушателям. В этом глубокое отличие ведийских мифов от греческих (гомеровских), прославляющих подвиг бога и рассчитанных на его восхваление. Вообще ритуальный аспект главенствует над повествовательным. Однако создатели вед знали мифы, как бы держали их в уме, и по ведам, используя параллельно древнюю комментаторскую литературу и эпические поэмы, можно реконструировать мифологический сюжет, разумеется, без полной уверенности в том, что реконструкция в точности соответствует оригиналу (Кейпер, 1986, 32 и сл.).
В ряде случаев ведийский миф развертывается, подобно побегу из семени, разрастается, как тропическое дерево и, сплетясь с подобными себе, наполняет шумом, шелестом и звучанием множества имен. Непостигаемое искусство создателей индийских мифо-поэтических текстов таково, что не кажется преувеличенным восторженное отношение к ним индийской традиции. Их обозначение - риши (от глагола в значении "течь", "изливаться") - связано с Вач, владычицей речи, на том же уровне, на каком она сама связана с рекою (рус. "река" - "речь" сохранило эту семантику). Создателей гимнов называли также "кави", мудрецами, используя индоевропейскую основу "ков", от которой происходят наши ковать и ковы в смысле "чародейство". Третье их имя - качи - "восхвалители", "вдохновители". И, конечно же, среди тех, кого они восхваляли, была и Вач, провозглашенная в одном из гимнов "Ригведы" духовным началом, заполнившим небо и землю, несущим на себе богов и обладающим чувством признательности к тем, кто постиг её законы: "Кого возлюблю, того наделю могуществом, сделаю брахманом или риши", - так о себе говорит сама Вач. Степень древности вед не поддается точному определению. Сходство имен богов в ведах и древних религиях других индоевропейских народов приводила ученых к мысли, что некоторые части вед могут восходить даже к III тыс. до н. э. Но для датировки вед решающий признак - не эта общность, а расхождение между религией вед и авестийской (древнеиранской) ветвью индоевропейской религии. При всей общности пантеона и культа авестийской и ведийской религий существуют и кардинальные различия: в "Авесте" дэва - злой дух, а в ведах - бог; соответственно в первой Индра демон, а во второй - один из главных богов. Таким образом, веды могли возникнуть лишь после того, как их создатели покинули общую индоиранскую почву, т. е. в начале освоения ими Западной Индии.
Между тем, появление в ареале угасшей или угасавшей хараппской цивилизации пришельцев с северо-запада, арьев, не вызывает сомнений. Они появились после того, как эта цивилизация начала клониться к упадку (Бонгард-Левин, 1993, 9 и сл.). Принадлежность арьев к обширной группе народов, говоривших и продолжающих говорить на близких арьям языке, дает в распоряжение науки в качестве источника ценнейший лингвистический материал. Наличие в языке индоарьев терминологии и образов, сохранившихся в других индоевропейских языках, служит свидетельством того, что они перешли за Гималаи с уже сложившимся уровнем освоения окружающего мира и знаний о нем, а не обрели все это на новых местах расселения. Помимо того, с помощью сведений об арьях в текстах Передней Азии удается если не решить, то хотя бы поставить вопросы о том, откуда вышли арьи и когда это произошло.
За давностью лет не удается выяснить, что заставило один из индоевропейских народов сняться с мест многовекового обитания и искать убежища в чуждой природной и этнической среде - палящее ли солнце, вызывавшее засуху, подобную той, от которой, согласно индийским мифам, избавил человечество Индра; потоп, описанный в индийских и иных древних мифах, набеги других могущественных племен или просто жажда обогащения. Переселение могло длиться несколько поколений - отправились в путь прадеды, перешли Гиндукуш правнуки. Сходство религиозно-мифологических представлений арьев Индии с мифами иранцев в "Авесте" и, соответственно, ведийского языка с авестийским делают вероятным, что переселенцы отделились от иранцев, с которыми жили рядом на территории Иранского нагорья, Афганистана или Средней Азии. Но не может быть исключена возможность того, что индоарьи отделились от говоривших на родственном им языке обитателей Малой Азии, о которых известно по памятникам этого региона середины II тысячелетия до н. э., а также выходцев из этого региона этрусков. Так совпадают этрусские и ведийские боги солнца Suri и боги deva (ведийск. angiras) и сами термины для обозначения богов (этр. tiv, ведийск. divah).
В мифах индоарьев содержатся представления об обитании богов на севере, в полярных областях. Есть даже научная гипотеза, согласно которой побережье Северного океана - первоначальная территория проживания создателей этих мифов (Tilak, 1903). Однако эта деталь указывает лишь на общность мифологий индоевропейских народов, ибо у греков страна гипербореев ("живущих выше северного ветра") служит местом обитания Аполлона, и у этрусков обиталище главных богов - север (Немировский, 1986, 112). И если образ севера в мифологии индоарьев занимает большее место, чем у других индоевропейских народов, то это скорее всего связано с тем, что на их пути в Индию встали высочайшие в мире горы, и мифологические представления слились с воспоминаниями о суровых испытаниях, которые приходилось преодолевать.
Еще у себя на родине, где бы она ни находилась, индоарьи, как и остальные народы Евразии, обожествляли природный мир и его обитателей. Особенно почиталась корова, дающая людям не только пропитание, но и прочие блага. Коровами расплачивались, ими обменивались. Волов запрягали в повозки, колесящие по степным просторам. Быков и яловых коров приносили в жертву богам. Эти четвероногие настолько прочно вошли в жизнь и сознание индоарьев, что весь окружающий мир воспринимался ими в образах соответствующей символики. Грозовая туча, из которой проливалась небесная влага, представлялась черной или пегой коровой, а заря - розовогубым теленком. Богов наделяли силой быка. Океан наполняли в своем воображении молоком, а не бесплодными солеными водами.
Корова была кормилицей, а конь, запрягаемый в двухколесную колесницу, - непревзойденным защитником от нападения (или, напротив, средство нападения), дающим преобладание над другими народами, которым он либо был неизвестен, либо не использовался в военном деле. Изучение терминологии древнеиндоевропейских текстов, современных переселению индоарьев, связанной с содержанием и использованием лошадей, во многом проясняет не только вопрос территории перемещения индоарьев, но и продолжительность этого процесса.
Арьи в долинах Инда и Ганга
Пришельцы, оказавшиеся включенными в городскую хараппскую цивилизацию скорее всего по периферии, некоторое время сосуществовали с нею и впитывали её влияние. Однако мирное взаимодействие перемежалось войнами, притом не только с преемниками хараппанцев, но и между самими арьями. Опустошительные наводнения, бывшие, скорее всего, главной причиной оставления хараппанцами своих городов, могли быть использованы арьями, жившими в верховьях рек и менее пострадавшими от стихии, для расселения на опустевших территориях.
К этому времени у арьев уже сложилась довольно стройная иерархия прослоек (сословий): брахманы, кшатрии, вайшьи. Брахманам принадлежала привилегия владения знаниями - и не только о богах, но и об окружающем мире, считавшемся созданием и вотчиной этих богов. Поэтому их главным назначением было способствовать общению простых смертных и властителей государства с благосклонными к ним богами, а также распоряжаться жертвоприношениями и молебствиями. Второй прослойке, кшатриям, наделенным "могуществом", для которых главной профессией была война, отдавалась власть. Третья прослойка, вайшьи, состояла из скотоводов, земледельцев, торговцев.
Принадлежность к этим трем первоначальным группам (варнам) определялась рождением и подтверждалась особым обрядом посвящения, символизирующим второе рождение. Проходившие через этот обряд мальчики получали звание "дваждырожденного" и особым родом сплетенный шнур (для каждой варны из разного материала), который были обязаны носить на шее. Допущенное в общины арьев местное население первоначально, в эпоху создания вед, ещё оставалось вне варны. Были среди аборигенов и люди, владевшие большими стадами, и неимущие. Но поскольку они почитали других богов, а потому не могли участвовать в богослужениях арьев, их считали людьми низшего порядка; но отнюдь не презирали. В эпической поэме "Махабхарата", приобретшей законченную литературную форму в середине I тысячелетия, можно прочесть: "Свидетельством праведности служит дружелюбное отношение со стороны членов трех варн к лишенному варны шудре... Подобно тому, как при восходе солнца предмет на горе начинает блестеть, так блестит даже лишенный варны при общении с благими".
Предания арьев относили возникновение варн ко времени появления первых людей и считали их освященными богами. Размытые следы деления общества на три группы сохранились на евразийском континенте у народов, говоривших на родственных арьям языках (Дюмезиль, 1990, 132 и сл.), но в столь завершенной форме такая система присутствует лишь в Индии, что, очевидно, связано со специфическими условиями освоения огромного субконтинента. В мифах имеются многочисленные намеки на вражду между кшатриями и брахманами. Видимо, эти явления могли иметь место в ту эпоху, когда, начиная с VI в. до н. э., брахманские династии в возникавших государствах повсеместно стали сменяться кшатрийскими. В условиях напряженной борьбы за власть правители-кшатрии становились деспотами, ущемляя авторитет и интересы жречества.
Влившись в чуждую этническую среду (дравидскую или мундскую), арьи поначалу оказались в явном меньшинстве; однако влияние пришельцев, как правило, определяется не численностью, а степенью востребованности тех или иных элементов их ментальности и культуры. Арьи не уничтожили хараппскую цивилизацию, не вытеснили ее; напротив, они слились с нею, придав ей новую динамику и ритм. То же самое произошло, если оставаться на почве древневосточной истории, с шумерами в Двуречьи, с хеттами в Малой Азии, с филистимлянами и евреями в стране Ханаан. Это обстоятельство помогает полнее и точнее понять и мифологию древней Индии.
В подтверждение вывода о контактах арьев с хараппской цивилизацией более всего свидетельствует установленное во второй половине XX века соответствие культуры арьев, представленное памятниками словесности, с археологической культурой "серой расписной керамики", обнаруженной в верховьях Инда с его притоками, в верховьях Ганга и главного его притока Джамны и в пространстве между этими речными системами (Раджастхане). При этом первая стадия названной культуры, локализуемая в Пенджабе, характеризуется чертами бронзового века, тогда как вторая стадия - это уже культура раннего железного века. Оказалось, что серая расписная керамика находится над слоями тех поселений, которые упоминаются в индийском эпосе и ранних буддийских текстах, и археологически представлены черно-красной керамикой и культурой "медных кладов". Таким образом, в некоторых местах хараппская цивилизация дожила до прихода арьев.
Индийские эпические поэмы рисуют лес как враждебную стихию, населенную четвероногими хищниками и ещё более страшными, чем они, злыми духами ракшасами, борьба с которыми требовала огромного напряжения физических и духовных сил. Теперь же нам известно, что для вырубки лесов использовался железный топор, а в борьбе с "ракшасами", под которыми, возможно, подразумевались местные племена охотников и рыболовов - оружие из железа. Употребление железа позволило быстрее осваивать новые территории и превращать непроходимые дотоле лесные массивы в места, пригодные для земледелия и скотоводства.
О материальной стороне жизни арьев дает представление их словесность, в незначительной мере дополняемая археологическими данными. В сравнении с богатством языка гимнов арьев свидетельства археологии применительно к ранней эпохе скудны, сбивчивы и ненадежны. Гимны характеризуют аскетизм арьев, их сознательную обращенность к миру идей и презрение к накопительству (Елизаренкова, Топоров, 1999, 487 и сл.). Хотя из гимнов мы знаем о грабительских набегах, сопровождавшихся захватом добычи, она, видимо, не украшала жилищ и явно не сопровождала покойников на тот свет, как это имело место у обитателей европейских степей, родственных арьям по языку. Индоарьи верили в силу Вач, речи, а не вещи, полагая, что Вач обладает неограниченными возможностями для сохранения истинных, нетленных богатств мысли и воображения. Сокровища Речи доверялись не камню и металлу, а текучей человеческой памяти, и она благодаря сохранению религиозной традиции оказалась вечнее пирамид, а на почве самой Индии - письменности мертвых городов.
Индийская поэтическая речь сохранила в терминах и образах сведения о том, что можно назвать бытом или обиходом, ибо витавшие в небесах певцы жили все же на земле и доверяли свои земные заботы богам. Центром социальной жизни было жилище, дом (dam, dama). Другой термин жилища - durya (т. е. дом с дверью) указывает на существование дома, где входом и выходом служил лаз. Но в любом случае под домом мыслилась хижина из бамбука или тростника, обмазанная глиной, подобная той, которую сохранили "всечеловеческие холмы" Тосканы.
Один из ведийских гимнов ("Атхарваведа", IX, 3) сохранил детальное описание сборки хижины. На избранном участке земли рисовалось схематическое изображение человека - Пуруши из которого была создана вселенная ("Ригведа", Х, 90). Пуп Пуруши становился центром дома. В него вбивался опорный столб - древесный ствол, очищенный от сучьев. Об этой опоре, помимо текста гимна, свидетельствуют выявленные археологически отверстия в земляном полу. Видимо, поблизости располагался резервуар с водой и очаг-жертвенник, отдававшийся огню и его богу Агни. Отверстие в кровле, через которое пропускался столб, соединяло обитателей дома с небом и одновременно служило выходом для дыма. От столба в разные стороны отмерялись части будущего дома, среди которых названы помещения для женщин и для скота: "Хижина, что отмеривается с двумя сторонами, с четырьмя сторонами, с шестью сторонами, в хижине с восемью сторонами, с десятью сторонами огонь покоится, как зародыш. Повернувшись к тебе, о хижина, я прохожу через тебя, невредящую - ведь внутри огонь и вода, первые врата закона" ("Атхарваведа", IX, 3, 21 - 22). Таким образом, дом мыслился как микрокосм: "Та ширь, что между небом и землей, - я её забираю для тебя, хижина. Тот воздух, что есть мера пространства, его делаю чревом для сокровищ" ("Атхарваведа", IX, 3, 15).
Обстановка жилища арьев неизвестна. Упоминается лишь лежанка (tolp), скорее всего из дерева, как в доме Одиссея, но вряд ли украшенная. Были и сиденья (sad) но, надо думать, обитатели располагались на полу, застеленном циновкой из тростника или ковриком из шерсти. Лучше всего применительно к индоарьям известно о древнейшей спутнице человека керамике. Ее индийские термины позволяют выделить сосуды для питья, варки пищи, переноса воды. Посуда лепилась от руки и обжигалась в печах. Археологически индоарьи времени создания гимнов отождествляются с носителями серой расписной керамики, выявленной в ходе раскопок в Восточном Пенджабе верховьях Ганга и Джанаки. Этому соответствуют и упоминаемые в "Ригведе" гидронимы и топонимы.
Обитатели мазанок и домов с дверью разводили скот и обрабатывали землю. Основной их пищей и лакомством было коровье молоко и изготавливаемые из него продукты. Поэтому и океан мыслился молочным и путем его пахтанья было добыто бессмертие богов. Из злаковых культур был известен ячмень (yava), рис стал культивироваться позднее. Лепешками из ячменной муки кормили богов; для тех же из них, кому мясо было не по зубам, варили на молоке ячменную кашу. В одежде арьи были непритязательны. Использовали шкуры животных и их шерсть. Ткачество было принесено из индоевропейской прародины, о чем свидетельствует термин ткать - otum (ср.: рус. "уток"). Достаточно разнообразен был набор инструментов: топор, лопата, заступ, стамеска, шило. Они были из металла, но не железа. Под словом ayas подразумевался металл вообще. Функции кузнеца на небе выполнял бог Триту, пользовавшийся мехами для раздувания огня. В какой-то мере был подобен кузнецу бог Вишвакарман. Однако особого бога-кузнеца типа греческого Гефеста или этрусского Сетлунса индийская мифология не знала. В пахоте использовался плуг (langaba), влекомый быками. Применялось искусственное орошение и удобрение почвы навозом.
Война была излюбленным, освященным небом занятием индоарьев и их главным призванием. Это нашло отражение в терминологии оружия. Большим количеством названий представлены лук и стрелы, нередко смазываемые ядом. В ассортименте были пики и копья (rsti, culf), боевые секиры (culica, palaca), палицы (ghano, drughana), пращи для метания камней, панцирь (valman). Особое место занимала боевая колесница, оружие формирующейся аристократии. Ее термин ratha является индоевропейским (вспомним италийского колесничего Ратумену). Ratha - это колесо (ср.: лат. rota, нем. Rad, лит. rathas, но также и фин. rata, свидетельство древности общения индоевропейцев и угрофинов). Согласно ведам, Индра запустил солнечного бога Сурью в небо, как колесо, и все, что было связано с колесом, обладало особым престижем, блеском и святостью. Стремительность, сияние, блеск колесницы в "Ригведе" подчеркивается около 200 раз, нередко сопоставляясь с сиянием солнца (Елизаренкова, Топоров, 1999, 509).
Недостаточно ясна политическая структура и политическая история древнейшей Индии. Применительно к хараппской цивилизации выявлены некоторые археологические следы, обычно оставляемые царской властью (например, руины дворцовых сооружений), однако нет данных о культе носителей верховной власти. Для эпохи, сменившей хараппскую, подобных археологических данных нет, но в ведийской литературе имеется немало сведений о царях. Последние описываются как вожди племен (куру, панчала, яду и пр.), а не как правители тех или иных регионов. Монархия рассматривается как норма организации общества, имеющая небесный прототип. Согласно мифу, поражение, понесенное богами в войне с асурами, заставило их задуматься о причинах этого бедствия и прийти к выводу, что оно - результат отсутствия царя и военного предводителя. Им был назначен Индра. Эта параллель наталкивает на мысль, что усиление царской власти в ведийском обществе, неизвестное нам в деталях, было результатом завоевания Индии и установления господства над более многочисленным местным населением, отличавшимся от арьев по языку, образу жизни и религии. Миф о победе Индры над Вритрой, поглотившим все реки и ввергшим "нижний из миров" в губительную засуху, был переосмыслен как победа над дасью (не-арьями) и приобрел такую не свойственную космическому противоборству подробность, как захват крепостей (риги). Однако организация ведийского общества в целом и царская власть как её элемент долгое время сохраняли пережиточные патриархальные черты: во главе сельских общин - виш (ср. лат. viсus) - находились старейшины, само обозначение которых - вишпати - указывает на отцовскую власть.
Постепенно власть царей становилась наследственной, но певцы вед ещё помнили о временах, когда царей выбирали и могли их изгнать и даже убить за нарушение обязательств, которые брал на себя отец своего народа. Напоминанием о первоначальном характере царской власти была церемония помазания на царство. Из непременно сопровождавших её магических заговоров можно понять, что царь наделялся полномочиями защитника своего племени и охранителя его от других племен. Пережитком патриархального совета старейшин было ближайшее окружение царя, состоявшее из его родственников. В нем, судя по эпосу, были домашний жрец (пурохита), военачальник, возничий, казначей, сборщик налогов, домоправитель.
Сами царства, судя по их описаниям, были невелики и не превышали по своим размерам греческих полисов, которыми первоначально также управляли цари. Нет недостатка и в именах царей, распределенных по двум династиям Солнечной и Лунной. Бесспорно, за рассказами об этих царях стоит какая-то реальность, но не представляется возможным отделить её от мифов и прямых вымыслов, имевших целью возвеличить те или иные царства. Тем более затруднительно представить даже в самых общих чертах процесс возникновения древнеиндийского государства.
Однако ко времени Будды (VI в. до н. э.) уже существовали достаточно мощные государственные образования, обозначенные в источниках как "шестнадцать великих стран" (маханджапад), в число которых входили Магадха, Кошала, Гандхара и другие. Сам термин "великие страны" предполагает и множество других, менее значительных. Их названия фигурируют и в сравнительно ранних, и в поздних источниках. Раздробленность Индии, сохранявшаяся до времени Александра Македонского, вела к постоянному соперничеству между правителями, непрекращающимся войнам между ними, делавшим Индию легкой добычей.
Веды
У арьев в процессе освоения ими Индии не было письменности, а значит, и летописей, фиксировавших события внешне - и внутриполитической истории. Духовная же их история, восходящая к этим и ещё более отдаленным временам, дошла до нас в ведах - поэтических сборниках на особой, не совпадающей с санскритом разновидности древнеиндийского языка, наиболее близкой к авестийскому языку. Слово veda восходит к индоевропейской основе ved, от которой в русском произошли слова "ведать", "ведьма". Это священное знание, обладание которым постигалось интуицией, внутренним взором. Создатели вед были не столько жрецами, сколько провидцами, подобными не Гомеру, а его героям Орфею и Калханту, а само сочинение гимнов и их воспроизведение воспринималось как священнодействие. Наиболее архаичный материал вобрал в себя огромный сборник "Ригведа" - первый по времени из дошедших до нас памятников древнеиндийской словесности. К "Ригведе" примыкают два других сборника - "Самаведа", содержащая наставления об исполнении гимнов, и "Яджурведа", включающая описание деталей ритуала. Особое место среди ведийских текстов занимает "Атхарваведа", сборник заклинаний и заговоров, используемых для защиты от всякого рода напастей - болезней, укусов змей, колдовства, нечистой силы. Создатели гимнов прибегают и к помощи богов, но прежде всего они рассчитывают на магическую силу слова и обряда. В центре, таким образом, - человек, но он живет в мире мифов, и косвенно сборник дает ценнейшую информацию о том, как воспринималось на простонародном уровне религиозно-мифологическая концепция "Ригведы" и двух её сестер, объединенных не только содержанием, но и общим названием - "Троякое знание". Но возвратимся к "Ригведе", самой древней и самостоятельной части вед. Гимны "Ригведы" образуют мандалы ("круги"; ср.: лат. mundus - "мир", "мироздание"). Всего их десять, при этом первая и десятая мандалы состоят из одинакового числа гимнов, явное свидетельство стадии упорядочивания, собирания собрания, возможно, совпавшей с записью гимнов. Точное время последней неизвестно. Первое упоминание рукописи "Ригведы" принадлежит знаменитому путешественнику XI в. Ал-Бируни (Бируни, 1995, 143).
На работу составителей указывает содержание и форма отдельных мандал. Гимны мандалы VIII имеют особую строфическую структуру (объединение в одну строфу стихов разных размеров). При этом она содержит наибольшее число длинных и зачастую редких гимнов с персонажами, имена которых не поддаются толкованию на индоевропейской основе. Особенностью мандалы IX является то, что все её гимны посвящены богу Соме. Мандала X выделяется новизной космогонических идей, исчезновением некоторых старых и появлением новых богов - персонификаций абстрактных явлений, развитием редких в предшествующих мандалах элементов диалогического повествования. На этом основании её считают добавлением к ранее существовавшим мандалам.
Значительная часть гимнов имеет имя певца, обращающегося во вводной части с мольбою к богу или группе богов. Но эти указания столь же недостоверны, как в библейских псалмах. Подчас авторами гимнов названы сами боги, в других случаях имя риши извлекается из самого гимна. В то же время пометки об авторстве важны для установления отдельных школ риши, которым приписывалось полубожественное происхождение.
В "Ригведе" гимны отождествляются с колесницами, и за этой метафорой, которая может показаться надуманной, стоит социальная реальность. Для певцов-риши гимн был таким же признаком общественного положения, как для раджани (кшатриев) - боевая колесница. Он был единственной возможностью выявить интеллект, талант и благоволение богов. Между риши устраивались такие же состязания, как между колесничими, и поэтому можно было говорить о том, что они "запрягают свои гимны".
Гимны "Ригведы", созданные разными певцами в разное время, едины в миропонимании и мироощущении. Они исходят из существования двух главных одушевленных частей вселенной - богов и людей, бессмертных и смертных. Термин, обозначающий бога, восходит к общеевропейскому обозначению неба и дня (греч. theos, лат. deus, этр. tiv, рус. "диво") и имеет форму devah. Среди смертных выделены правоверные арьи и чуждые их богам dasa (местное темнокожее население). Этот же термин прилагается к демонам.
Промежуточной группой между богами и людьми были питары ("отцы"), обожествленные предки, перенесенные мифами на небо, где они получали новые тела. Как и в других мифологиях, в ведийской существовало представление о поколениях богов. Старшие боги назывались асурами (asura), и отношения между ними и богами (devah) мыслились такими же, как в греческой мифологии между титанами и олимпийскими богами.
В "Ригведе" мировое пространство мыслилось уже вырванным из хаоса, освобожденным от чудовищ и освоенным богами. История этого освоения составляет содержание мифов, раскрываемых, однако, не полностью. Более того - то, что при чтении воспринимается как фрагмент повествования или отрывок диалога между людьми и почитаемыми ими богами, на самом деле есть магия: заклинание, заговор, либо молитва с их функциональным или ритуальным назначением. Например, рассказ о подвигах Индры, разрушающего крепости дасью, завершается словами: "Умело метни в дасью дротик! Умножь арийскую силу и блеск, о Индра!" Для поющего гимн его смысл - в возбуждении ярости у призываемого бога, в умножении его сил, а рассказ о былом подвиге, служащий как бы напоминанием о его прежней удаче, не обращен к слушателям. В этом глубокое отличие ведийских мифов от греческих (гомеровских), прославляющих подвиг бога и рассчитанных на его восхваление. Вообще ритуальный аспект главенствует над повествовательным. Однако создатели вед знали мифы, как бы держали их в уме, и по ведам, используя параллельно древнюю комментаторскую литературу и эпические поэмы, можно реконструировать мифологический сюжет, разумеется, без полной уверенности в том, что реконструкция в точности соответствует оригиналу (Кейпер, 1986, 32 и сл.).
В ряде случаев ведийский миф развертывается, подобно побегу из семени, разрастается, как тропическое дерево и, сплетясь с подобными себе, наполняет шумом, шелестом и звучанием множества имен. Непостигаемое искусство создателей индийских мифо-поэтических текстов таково, что не кажется преувеличенным восторженное отношение к ним индийской традиции. Их обозначение - риши (от глагола в значении "течь", "изливаться") - связано с Вач, владычицей речи, на том же уровне, на каком она сама связана с рекою (рус. "река" - "речь" сохранило эту семантику). Создателей гимнов называли также "кави", мудрецами, используя индоевропейскую основу "ков", от которой происходят наши ковать и ковы в смысле "чародейство". Третье их имя - качи - "восхвалители", "вдохновители". И, конечно же, среди тех, кого они восхваляли, была и Вач, провозглашенная в одном из гимнов "Ригведы" духовным началом, заполнившим небо и землю, несущим на себе богов и обладающим чувством признательности к тем, кто постиг её законы: "Кого возлюблю, того наделю могуществом, сделаю брахманом или риши", - так о себе говорит сама Вач. Степень древности вед не поддается точному определению. Сходство имен богов в ведах и древних религиях других индоевропейских народов приводила ученых к мысли, что некоторые части вед могут восходить даже к III тыс. до н. э. Но для датировки вед решающий признак - не эта общность, а расхождение между религией вед и авестийской (древнеиранской) ветвью индоевропейской религии. При всей общности пантеона и культа авестийской и ведийской религий существуют и кардинальные различия: в "Авесте" дэва - злой дух, а в ведах - бог; соответственно в первой Индра демон, а во второй - один из главных богов. Таким образом, веды могли возникнуть лишь после того, как их создатели покинули общую индоиранскую почву, т. е. в начале освоения ими Западной Индии.