– Просто дружеское любопытство, Клодия, – широко улыбнулся он. – Поэтому… – Он подвинулся ближе и чокнулся с нею. – За возобновление старой дружбы! Ну а теперь поведайте, что вы делали последние два года, пока я превращался в мини-магната? Видимо, эти гостиничные курсы окупились сторицею, а?
Клодия огляделась, собираясь ему сказать, что она тут скорее по долгу службы, а не ради удовольствия и пора ей заняться приглашенными, когда взор ее скрестился со взглядом чьих-то ледяных синих глаз. На другом конце зала, беседуя с тем, кого она знала только по имени Тони, стоял Морган Стоун, и, когда их взоры встретились, он оборвал разговор и двинулся. К ней.
Мир и все в нем исчезли, кроме этой надвигающейся синей бездны. Она еле держалась на ногах, не ощущая своего веса, беспомощная, пока эта бездна устремлялась к ней, поглощая ее способность говорить, думать, двигаться. Она похолодела, похолодела до того, что ее руки и ноги буквально оледенели.
Клодия слышала, как Марк что-то сказал, попыталась к нему повернуться, но не могла, охваченная этим надвигающимся кошмаром. Она часто представляла себе этот момент, но в воображении полностью владела собою, готовая сделать то, что, как она знала, необходимо. Но не так, без предупреждения. Странный озноб пополз у нее по затылку, и она поняла: это – симптом шока. На какой-то миг она струсила и подумала, не избегнуть ли ей унижения, упав в обморок, но врожденная сопротивляемость пересилила. Краска густо покрыла ее побелевшее лицо, когда Морган Стоун остановился перед ними.
– Ну, Марк, вот и я. А это, если не ошибаюсь, приготовленный мне сюрприз? – Он говорил тем же грудным, энергичным и мрачно-сардоническим голосом, как и в тот день.
Сказать «сюрприз» было совсем недостаточно. Когда к Клодии вернулся рассудок, она смогла понять, что значат его резко сведенные челюсти, сузившиеся до величины булавочных головок зрачки во льду его глаз. Он испытал не меньший шок, чем она, только лучше владел собой.
– Ага. Я какое-то время жил у этой дамы, пока находился в Окленде. – Марк одной рукой обнял ее за плечи. – Она просто душенька. Более отзывчивой квартирохозяйки и не вообразишь!
Клодии захотелось, чтобы он выразил это иначе. Его бесхитростные слова лишь укрепили стену взаимного непонимания.
– Отзывчивую квартирохозяйку должен встретить на пути к зрелости каждый студент, – спокойно согласился отец.
О Господи, что это значит? На ледяных руках Клодии проступил пот. Она так любила свою работу. Ей не улыбалась перспектива потерять место из-за какой-то безобразной публичной сцены. Она провела языком по высохшим губам, а затем увидела, что на ее губы пристально смотрит Морган Стоун. Затем его взгляд скользнул по ее тугой груди, скрытой синим жакетом, и плоскому животу под элегантной юбкой. Может, он вспоминал ее тело переспелым, готовым разорваться от ребенка, спящего внутри? Клодия невольно шевельнула руками, как бы обороняясь, и взгляд его снова поднялся к ее лицу. Теперь нечто в его глазах, пылающее без пламени, пугало. Неужели он бросит вызов? Неужели пришло время расплачиваться за ложь?
– Ну, Марк? Представь же меня даме! Сделал ли он едва заметную паузу перед словом «дама»? А, все равно! Главное, она получила временную отсрочку. Он был готов притвориться, будто они прежде не встречались.
– Прошу тебя, папа, познакомиться с прелестной Клодией Лосон. Она здесь, в отеле, заведующая отделом связей с общественностью. Клодия, это мой отец, Морган Стоун.
Человек, воплощавший худший из ее кошмаров, протянул руку, и Клодии оставалось только вежливо взять ее. Его ладонь была горяча по сравнению с ее ладонью, холодной и влажной, и она увидела, что, почувствовав это, он моргнул. Она едва ли не ждала, что он ухмыльнется, видя, как взвинчены у нее нервы, но вместо этого он сделал нечто, глубоко ее потрясшее.
Он поднял вялую руку Клодии и прижался губами к голубым жилкам, видным от запястья до костяшек пальцев, а большим пальцем нежно, почти ободряюще, погладил ей ладонь. Глаза ее широко раскрылись, видя его склоненную голову, а когда он выпрямился во весь рост, она ощутила, что краснеет еще сильнее, с трудом подавляя желание вырвать руку и вытереть о юбку. Ну конечно, ему необходимо издеваться над нею, необходимо'.
– Брось, папа, – усмехнулся Марк. Он как будто не видел ничего странного в том, что его отец, этот высокомерный людоед, по-старинному приветствует незнакомую женщину. – Ты вгоняешь ее в краску. И не пытайся произвести на нее впечатление, только зря время потратишь: ее судьба решена.
– В самом деле? – Морган Стоун все еще держал ее руку, пальцы его сжались сильнее, а глаза быстро переходили от сына к его растерянной пленнице. Он был по-прежнему такой же большой, твердый, мужественный, каким ей запомнился, но теперь в его коротко подстриженных, черных, как смоль, волосах отчетливо проступил иней, а морщин, лучами расходящихся от его незабываемо сияющих глаз, стало несколько больше.
– Он имеет в виду слова старшего менеджера: тот только что сообщил ему, что я «состою в браке с гостиничным делом», – быстро проговорила Клодия.
– Понятно. В таком случае вы не замужем? Что это – подковырка насчет ее прошлого?
– Пока еще нет, – сказала она, ничуть не доверяя его приветливости.
– А! Значит ли это, что вы помолвлены? Как ей хотелось, чтобы у нее оказался нужный в таких случаях жених: тогда бы она разом пресекла этот учтивый допрос!
– Нет, – сухо призналась она.
– Понятно.
Что ему понятно? Клодия демонстративно согнула пальцы, и он убрал горячую ладонь. По крайней мере холодно больше не было. Ей стало ужасающе жарко, а его невозмутимость повергла ее в полное смятение.
– Вы давно переехали в Веллингтон, Клодия?
То, что он обратился к ней по имени, смутило ее, равно как и якобы невинные расспросы.
Неотвязное, презрительное «мисс Лосон» не уходило из памяти.
– Меня перевели из оклендского «Барона Лэйк-Пойнта» два месяца назад, – сказала она с натугой.
– По вашей просьбе? – Инсинуация была бесспорна.
– Нет, в Окленде мне было прекрасно, – отрезала она. – Просто у дирекции правило: регулярно перемещать служащих нашей сети из одного отеля в другой.
– И вы не могли отказаться? – задумчиво пробормотал он. – Вы впервые в Веллингтоне?
Куда он гнет? Неужели думает, будто она то и дело наезжала к Марку тайком от него? Ответ получился односложно резкий:
– Да!
– Понятно. И где вы сейчас живете?
– Здесь, в отеле, но это временно, пока я не освоюсь как следует. Ищу, где бы снять подходящую квартиру… – Хладнокровие покинуло ее, когда она поняла, что много о себе говорит, и она спросила не менее прямолинейно:
– А где живете вы? – Узнает – и постарается держаться от этого района подальше.
– У меня дом на Приморском шоссе. Стало быть, он живет на одном из холмов, расположенных на том берегу Порт-Николсона. Клодия удивилась. Скорее можно было бы подумать, что такой фанатик дела, каким представлял его Марк, предпочел бы центр, Восточную бухту или какой-нибудь другой удобный городской район для богатых. Конечно, следует помнить о виде, а с восточных бухт было удобно добраться на машине или на пароме, но человеку, видимо редко бывающему дома и ничем, кроме своего дела, не увлеченному, прекрасный вид и пляжи, скорее всего, безразличны.
– А вы женаты? – съязвила она после его спокойного ответа.
Его темные брови рывком поднялись, а Марк глухо поперхнулся – наверное, сдерживал смех.
Последовавший ответ прозвучал неприкрытой пародией на ее слова.
– Пока еще нет.
– О, а значит ли это, что у вас есть кто-то на примете? – столь же насмешливо проворковала она. – И кто же эта несч… э-э-э… счастливая… леди?
Он задумчиво и довольно долго смотрел на нее, и она пожалела, что вела себя так по-глупому вызывающе. И внезапно он улыбнулся, что сделало его еще более опасным.
– С сокрушением признаюсь, что под этой лощеной внешностью бьется грубое сердце простолюдина, – сказал он, положив ладонь на грудь. – Если я когда еще и женюсь, то не на леди, а скорее на женщине. Леди нужны, чтобы помещать их на пьедестал, а в жены годятся женщины. Граница очень тонкая, но определенная… примерно та же, что между мужчинами и мальчиками.
– А я и не знала, что такая существует, – уничтожающе процедила Клодия, надменно смотря на него – трудная задача, ибо он выше ее по меньшей мере на шесть дюймов, хотя она и на высоких каблуках.
– В самом деле? – невозмутимо протянул он. – Дорогая моя Клодия, вы и в самом деле водитесь не с теми, с кем следует.
Она была настолько поглощена подоплекой пикировки, что совсем забыла о Марке, пока он не заерзал рядом с нею.
– Эге, да вы что – ссоритесь? А я-то надеялся, что у вас возникнет пламенная взаимная симпатия. В конце концов, у вас есть что-то общее – я!
Его неостроумная шутка породила краткую, многозначительную паузу, и Клодия готова была что-нибудь ляпнуть наобум, но Морган Стоун заговорил снова – по-прежнему непринужденно и протяжно.
– Ну, Марк, пламя-то есть – не так ли, Клодия? Только мы не уверены, заливать ли нам его или раздувать.
– Да?
– Кстати, если уж заливать пламя, у Клодии пустой бокал, а я вообще ничего еще не пил.
Эта спокойная реплика подстегнула Марка к чрезмерно бурным действиям, и тот изыск, что он вовсю на себя напускал, растворился в щенячьем желании угодить.
– Ух, послушайте, дайте-ка мне… Он вынул бокал из безжизненных пальцев Клодии и ускользнул. Она и не помнила, когда выпила шампанское, и теперь, без Марка, повернулась к Моргану Стоуну, ощущая веселое головокружение. И что за пламя он имел в виду?
– Вы очень красиво выглядите – неудивительно, что он так очарован новой встречей с вами.
– Я… прошу прощения? – Клодия была уверена, что ослышалась.
Он не обратил внимания на ее изумленно распахнутые глаза, рассматривая, как ее шелковистые черные волосы красивой волной загибаются у щек.
– Нет, пожалуй, вы не красивы. Но прелестны – и очень. Еще один пример тонкой, но точной разницы. При короткой стрижке вы значительно моложе – молодая и беззаботная.
Вот уж какой-какой, а беззаботной она себя не ощущала, и, может быть, он понял это по выражению ее лица, ибо перестал ее рассматривать и тихо произнес:
– Вы так и не сказали ему, что произошло. А ведь могли бы этим увеличить пропасть между нами, но не стали. Спасибо вам за это.
– Я… я думала, что можете ему сказать вы, – запинаясь, проговорила она, ошеломленная смелостью, с какой он проник в самую сердцевину ее тайных мыслей.
– Вы же были против, – очень просто сказал он.
– А разве это что-нибудь значило? – недоверчиво спросила она и с сарказмом добавила:
– Разумеется, к вашим интересам это никакого отношения не имело.
Он и на миг не отвел свои синие глаза. – Не отрицаю. Если бы Марк со мной об этом заговорил, то, может быть, я ему и рассказал бы. Но он мне так и не открылся. Очень долгое время после того, как он вернулся, мы чувствовали себя неловко, отчужденно. Нам требовалось… приспособиться друг к другу. Если он заговаривал о вас, то всегда как-то вообще. Упоминал, что вы потеряли ребенка, однако так и не признался, даже никоим образом не намекнул, что ребенок – его. По правде говоря, он вернулся домой с такой охотой и облегчением, что я решил, будто произошедшее потрясло и тем самым избавило его от влюбленности. Я счел, что для вас обоих будет лучше, если не вмешиваться…
– Не вмешиваться? А как вы меня донимали в больнице? И вдруг сделали Марка полноправным компаньоном, тогда как раньше о каком-либо участии сына в вашем деле и говорить не желали! – Больше ничего об их разрыве она от Марка не слышала.
– Человеку свойственно ошибаться. Готов признать, что был не прав. Хотел предоставить ему выбор…
– И знали, что он предпочтет уйти от меня…
– Если бы он вас любил, то остался бы – или привез бы с собой, – отрубил он. – Это Марк решил вернуться без вас. А вы мне признались, что не любите его.
Она отвела глаза. К чему с ним спорить? Изощряться во лжи, о которой сожалеет и так?
– Несмотря на всю вашу неприязнь ко мне, Клодия, – тихо сказал он, – я сделал только то, что считал тогда лучшим для моего сына. И, смотря на вас, думаю, что, может быть, это и для вас было к лучшему…
– По-вашему, и для моего ребенка это было к лучшему! – яростно выпалила она, и мучительное состояние пустоты вновь охватило ее на миг.
И мука эта в какой-то мере, видимо, отразилась на ее лице, потому что он положил ей руку на талию и повернул – лицом прямо к себе, спиной к залу.
– Простите. Я не отмахнулся от вашей утраты. Уж кто-кто, а я знаю, сколько вы страдали. Я не донимал вас. Больше к вам никто не приходил.
– Я и тогда в вашей жалости не нуждалась, а уж теперь подавно! – гордо отчеканила она.
– Нет. Но кое-что от меня вам все-таки было нужно. Деньги. И, по правде говоря, в чудовищном количестве. – Эти безжалостные слова и нежное прикосновение к ее талии – что за чудовищный контраст! Клодия ощутила, как ее решительность растаяла от чувства стыда.
Когда она прогнала Моргана Стоуна, он не удалился безропотно. Он не оставлял ее одну. Три дня подряд приносил ей цветы, фрукты, новости о внешнем мире, хотя Клодия решительно отказалась даже смотреть на него и в его присутствии закрывала глаза и надевала наушники, висевшие над кроватью.
Когда она достаточно поправилась и уяснила, что лежит не в общедоступной больнице, а скорее в частной и что Морган Стоун вызвался уплатить за нее, у нее появились новые основания негодовать на то, как он распоряжается ее жизнью. Ей совершенно была не по средствам роскошь индивидуального ухода, а конверт, который он ей вручил, уходя на третий день, оказался завершающим, высшим унижением. Когда она с безразличием распечатала его, то нашла внутри чек на несколько тысяч долларов и краткую записку с предложением пересмотреть отношения с Марком ввиду ее теперешней независимости… а также того, что Марк в обозримом будущем станет зависеть от отцовского благоволения. Чек был выписан заранее, и это лишь подчеркнуло его уверенность в ее корыстолюбии.
Клодии не удалось швырнуть эти отступные в его надменное лицо. Больше она его не увидела и, лишенная возможности сохранить достоинство, отомстила ему единственным доступным способом: взяв у него плату за воображаемые грехи единственным образом, ему понятным, – при помощи наличных.
Впоследствии она поняла причину внезапного отъезда Моргана Стоуна. Он узнал, что Марк гостит у его родителей, и вылетел в Веллингтон защищать свое капиталовложение! Марк был в таком восторге от поразительной и, по всему, небывалой перемены прежнего решения, что Клодия тихо отказалась от бесплодного желания мстить и далее ни в чем не повинному человеку и отпустила Марка с наилучшими пожеланиями на будущее.
– А вы что же, ожидали, будто я сделаю благородный жест и откажусь от виры[5]? – презрительно спросила она. – Как видите, не отказалась. Все до последнего цента истратила.
– Это я узнал из моего банковского отчета, – невозмутимо сказал он, не отводя глаз от ее раскрасневшегося лица. – Надеюсь, вы разумно распорядились деньгами.
– Конечно. Истратила их на одежду, на драгоценности, на развлечения, – легковесно ответила она.
– Это правда, Клодия?
Почему ей показалось, что при всей внешней строгости он забавляется? Не мог же он, в самом деле, знать, что деньги ушли в уплату за курсы гостиничных работников да на жизнь, пока не удалось устроиться.
– Или вы не этого ожидали от такой пошлой пройдохи, как я?
– Только не пошлой, Клодия, ни в коем случае не пошлой, – пробормотал он. – Думаю, чего бы, по-вашему, я ни ждал, вы сделали бы как раз наоборот, просто мне в наказание за самоуверенность. Я так мало знал вас, что не имел права судить о вашем характере.
– И все-таки судили!
– Я уже сказал, что могу ошибаться, – пожал он плечами. – У меня сильная воля и горячий нрав. Такое сочетание может оказаться губительным. Это многого мне стоило, когда Марк подрос и бросил мне вызов. Хочется думать, что с годами я стал несколько мягкотелым.
– Мягкотелым? – Клодия едва не расхохоталась. Несколько сединок – одно, но ей недоставало воображения представить себе Моргана Стоуна добродушным даже в весьма почтенном возрасте.
– По-вашему, я преувеличиваю? – пробормотал он, кривя рот.
– Признаков этого я что-то не замечаю! Она критически осмотрела его с головы до ног, стараясь не замечать, как идет костюм его поджарой, крепко сбитой, мускулистой фигуре. Если уж на то пошло, он выглядит физически еще сильнее, чем два года назад.
– Это потому, что боитесь присмотреться. Вовсю стараетесь спрятаться от прошлого. Почему бы вам не выйти из укрытия, Клодия? Может быть, вы удивитесь тому, что найдете.
– Да что же это Марк не несет шампанское? – резко перебила она, совсем обескураженная его нежеланием ссориться.
– Он весьма дипломатично дает нам время познакомиться, – ответил Морган и передвинулся, заслоняя от нее зал. – Хочет, чтобы мы друг другу понравились. Это представляется ему важным. Не разочаровывайте его, Клодия. – Слова прозвучали почти предупреждением.
– Или что? – едко осведомилась она.
– Или придется объяснить истинную причину, по которой вы со мной знакомитесь безо всякого энтузиазма…
– Вы готовы сказать ему – теперь! – Это ошарашило Клодию.
Он пожал плечами:
– Почему бы нам это не обсудить за ужином?
Предложение ошарашило ее еще больше.
– За ужином? С вами?
– И с Марком… и, разумеется, с его невестой.
– Ах, у него есть невеста? – Вопрос вырвался непроизвольно.
– А он вам не сказал? – Язвительные искорки в его суженных глазах прояснили нечто новое ее разгоряченному воображению.
– Мы всего несколькими словами перемолвились. Встретились только сегодня утром, – скованно произнесла она. – Я не намереваюсь опять с ним встречаться, если вы это имеете в виду. Так что, есть у него невеста или нет, для меня не имеет значения.
– А если он захочет вас повидать?
– Откажу!
– А если он пренебрежет вашим отказом?
– А что, настырность у вас в роду? – ехидно спросила она. – Послушайте, мистер Стоун…
– Морган. Зовут меня Морган. Марк идет! – понизил он голос, и на этот раз угроза прозвучала возмутительно прямолинейно. – Если не хотите, чтобы я ворошил неприятное прошлое, то лучше подыгрывайте.
– Это шантаж!
Он, должно быть, сошел с ума. Вся эта разнузданная власть над чужими судьбами, по всему, повредила ему рассудок.
– Морган, – промурлыкала она, когда пьянящее сознание своей власти взяло верх над ее прежней осторожностью. – А разве не наоборот? У вас куда больше оснований бояться, что правда выйдет наружу. Это я могу шантажировать вас! – Ее неописуемо ликующий триумф заставил его внезапно напрячься.
– Можете, Клодия, только станете ли? В глазах Клодии замелькали золотистые искорки, и она опустила темные ресницы, как бы задумавшись, пока наблюдала тайком его бесстрастное лицо, наслаждаясь тем, как одержала над ним верх. Внутреннее удовлетворение заставило ее криво улыбнуться, на левой щеке появилась ямочка, она услышала его шумный вздох, подняла голову и отважно посмотрела ему в глаза: медовые глаза, пьянящий розовый рот – се женская надменность, неведомо для нее, была крайне чувственна.
– Могла бы!
– Попробуйте! – тихо произнес он и, прежде чем здравый смысл спас ее от несвойственной ей бесшабашности, сделал шаг в сторону, взял из рук сына бокал шампанского и приветственно поднял.
– Клодия только что предложила нам сегодня вечером вместе поужинать. Что скажешь, Марк? Может быть, ты позвонишь Серите, и тогда кутнем!
Глава 3
Клодия огляделась, собираясь ему сказать, что она тут скорее по долгу службы, а не ради удовольствия и пора ей заняться приглашенными, когда взор ее скрестился со взглядом чьих-то ледяных синих глаз. На другом конце зала, беседуя с тем, кого она знала только по имени Тони, стоял Морган Стоун, и, когда их взоры встретились, он оборвал разговор и двинулся. К ней.
Мир и все в нем исчезли, кроме этой надвигающейся синей бездны. Она еле держалась на ногах, не ощущая своего веса, беспомощная, пока эта бездна устремлялась к ней, поглощая ее способность говорить, думать, двигаться. Она похолодела, похолодела до того, что ее руки и ноги буквально оледенели.
Клодия слышала, как Марк что-то сказал, попыталась к нему повернуться, но не могла, охваченная этим надвигающимся кошмаром. Она часто представляла себе этот момент, но в воображении полностью владела собою, готовая сделать то, что, как она знала, необходимо. Но не так, без предупреждения. Странный озноб пополз у нее по затылку, и она поняла: это – симптом шока. На какой-то миг она струсила и подумала, не избегнуть ли ей унижения, упав в обморок, но врожденная сопротивляемость пересилила. Краска густо покрыла ее побелевшее лицо, когда Морган Стоун остановился перед ними.
– Ну, Марк, вот и я. А это, если не ошибаюсь, приготовленный мне сюрприз? – Он говорил тем же грудным, энергичным и мрачно-сардоническим голосом, как и в тот день.
Сказать «сюрприз» было совсем недостаточно. Когда к Клодии вернулся рассудок, она смогла понять, что значат его резко сведенные челюсти, сузившиеся до величины булавочных головок зрачки во льду его глаз. Он испытал не меньший шок, чем она, только лучше владел собой.
– Ага. Я какое-то время жил у этой дамы, пока находился в Окленде. – Марк одной рукой обнял ее за плечи. – Она просто душенька. Более отзывчивой квартирохозяйки и не вообразишь!
Клодии захотелось, чтобы он выразил это иначе. Его бесхитростные слова лишь укрепили стену взаимного непонимания.
– Отзывчивую квартирохозяйку должен встретить на пути к зрелости каждый студент, – спокойно согласился отец.
О Господи, что это значит? На ледяных руках Клодии проступил пот. Она так любила свою работу. Ей не улыбалась перспектива потерять место из-за какой-то безобразной публичной сцены. Она провела языком по высохшим губам, а затем увидела, что на ее губы пристально смотрит Морган Стоун. Затем его взгляд скользнул по ее тугой груди, скрытой синим жакетом, и плоскому животу под элегантной юбкой. Может, он вспоминал ее тело переспелым, готовым разорваться от ребенка, спящего внутри? Клодия невольно шевельнула руками, как бы обороняясь, и взгляд его снова поднялся к ее лицу. Теперь нечто в его глазах, пылающее без пламени, пугало. Неужели он бросит вызов? Неужели пришло время расплачиваться за ложь?
– Ну, Марк? Представь же меня даме! Сделал ли он едва заметную паузу перед словом «дама»? А, все равно! Главное, она получила временную отсрочку. Он был готов притвориться, будто они прежде не встречались.
– Прошу тебя, папа, познакомиться с прелестной Клодией Лосон. Она здесь, в отеле, заведующая отделом связей с общественностью. Клодия, это мой отец, Морган Стоун.
Человек, воплощавший худший из ее кошмаров, протянул руку, и Клодии оставалось только вежливо взять ее. Его ладонь была горяча по сравнению с ее ладонью, холодной и влажной, и она увидела, что, почувствовав это, он моргнул. Она едва ли не ждала, что он ухмыльнется, видя, как взвинчены у нее нервы, но вместо этого он сделал нечто, глубоко ее потрясшее.
Он поднял вялую руку Клодии и прижался губами к голубым жилкам, видным от запястья до костяшек пальцев, а большим пальцем нежно, почти ободряюще, погладил ей ладонь. Глаза ее широко раскрылись, видя его склоненную голову, а когда он выпрямился во весь рост, она ощутила, что краснеет еще сильнее, с трудом подавляя желание вырвать руку и вытереть о юбку. Ну конечно, ему необходимо издеваться над нею, необходимо'.
– Брось, папа, – усмехнулся Марк. Он как будто не видел ничего странного в том, что его отец, этот высокомерный людоед, по-старинному приветствует незнакомую женщину. – Ты вгоняешь ее в краску. И не пытайся произвести на нее впечатление, только зря время потратишь: ее судьба решена.
– В самом деле? – Морган Стоун все еще держал ее руку, пальцы его сжались сильнее, а глаза быстро переходили от сына к его растерянной пленнице. Он был по-прежнему такой же большой, твердый, мужественный, каким ей запомнился, но теперь в его коротко подстриженных, черных, как смоль, волосах отчетливо проступил иней, а морщин, лучами расходящихся от его незабываемо сияющих глаз, стало несколько больше.
– Он имеет в виду слова старшего менеджера: тот только что сообщил ему, что я «состою в браке с гостиничным делом», – быстро проговорила Клодия.
– Понятно. В таком случае вы не замужем? Что это – подковырка насчет ее прошлого?
– Пока еще нет, – сказала она, ничуть не доверяя его приветливости.
– А! Значит ли это, что вы помолвлены? Как ей хотелось, чтобы у нее оказался нужный в таких случаях жених: тогда бы она разом пресекла этот учтивый допрос!
– Нет, – сухо призналась она.
– Понятно.
Что ему понятно? Клодия демонстративно согнула пальцы, и он убрал горячую ладонь. По крайней мере холодно больше не было. Ей стало ужасающе жарко, а его невозмутимость повергла ее в полное смятение.
– Вы давно переехали в Веллингтон, Клодия?
То, что он обратился к ней по имени, смутило ее, равно как и якобы невинные расспросы.
Неотвязное, презрительное «мисс Лосон» не уходило из памяти.
– Меня перевели из оклендского «Барона Лэйк-Пойнта» два месяца назад, – сказала она с натугой.
– По вашей просьбе? – Инсинуация была бесспорна.
– Нет, в Окленде мне было прекрасно, – отрезала она. – Просто у дирекции правило: регулярно перемещать служащих нашей сети из одного отеля в другой.
– И вы не могли отказаться? – задумчиво пробормотал он. – Вы впервые в Веллингтоне?
Куда он гнет? Неужели думает, будто она то и дело наезжала к Марку тайком от него? Ответ получился односложно резкий:
– Да!
– Понятно. И где вы сейчас живете?
– Здесь, в отеле, но это временно, пока я не освоюсь как следует. Ищу, где бы снять подходящую квартиру… – Хладнокровие покинуло ее, когда она поняла, что много о себе говорит, и она спросила не менее прямолинейно:
– А где живете вы? – Узнает – и постарается держаться от этого района подальше.
– У меня дом на Приморском шоссе. Стало быть, он живет на одном из холмов, расположенных на том берегу Порт-Николсона. Клодия удивилась. Скорее можно было бы подумать, что такой фанатик дела, каким представлял его Марк, предпочел бы центр, Восточную бухту или какой-нибудь другой удобный городской район для богатых. Конечно, следует помнить о виде, а с восточных бухт было удобно добраться на машине или на пароме, но человеку, видимо редко бывающему дома и ничем, кроме своего дела, не увлеченному, прекрасный вид и пляжи, скорее всего, безразличны.
– А вы женаты? – съязвила она после его спокойного ответа.
Его темные брови рывком поднялись, а Марк глухо поперхнулся – наверное, сдерживал смех.
Последовавший ответ прозвучал неприкрытой пародией на ее слова.
– Пока еще нет.
– О, а значит ли это, что у вас есть кто-то на примете? – столь же насмешливо проворковала она. – И кто же эта несч… э-э-э… счастливая… леди?
Он задумчиво и довольно долго смотрел на нее, и она пожалела, что вела себя так по-глупому вызывающе. И внезапно он улыбнулся, что сделало его еще более опасным.
– С сокрушением признаюсь, что под этой лощеной внешностью бьется грубое сердце простолюдина, – сказал он, положив ладонь на грудь. – Если я когда еще и женюсь, то не на леди, а скорее на женщине. Леди нужны, чтобы помещать их на пьедестал, а в жены годятся женщины. Граница очень тонкая, но определенная… примерно та же, что между мужчинами и мальчиками.
– А я и не знала, что такая существует, – уничтожающе процедила Клодия, надменно смотря на него – трудная задача, ибо он выше ее по меньшей мере на шесть дюймов, хотя она и на высоких каблуках.
– В самом деле? – невозмутимо протянул он. – Дорогая моя Клодия, вы и в самом деле водитесь не с теми, с кем следует.
Она была настолько поглощена подоплекой пикировки, что совсем забыла о Марке, пока он не заерзал рядом с нею.
– Эге, да вы что – ссоритесь? А я-то надеялся, что у вас возникнет пламенная взаимная симпатия. В конце концов, у вас есть что-то общее – я!
Его неостроумная шутка породила краткую, многозначительную паузу, и Клодия готова была что-нибудь ляпнуть наобум, но Морган Стоун заговорил снова – по-прежнему непринужденно и протяжно.
– Ну, Марк, пламя-то есть – не так ли, Клодия? Только мы не уверены, заливать ли нам его или раздувать.
– Да?
– Кстати, если уж заливать пламя, у Клодии пустой бокал, а я вообще ничего еще не пил.
Эта спокойная реплика подстегнула Марка к чрезмерно бурным действиям, и тот изыск, что он вовсю на себя напускал, растворился в щенячьем желании угодить.
– Ух, послушайте, дайте-ка мне… Он вынул бокал из безжизненных пальцев Клодии и ускользнул. Она и не помнила, когда выпила шампанское, и теперь, без Марка, повернулась к Моргану Стоуну, ощущая веселое головокружение. И что за пламя он имел в виду?
– Вы очень красиво выглядите – неудивительно, что он так очарован новой встречей с вами.
– Я… прошу прощения? – Клодия была уверена, что ослышалась.
Он не обратил внимания на ее изумленно распахнутые глаза, рассматривая, как ее шелковистые черные волосы красивой волной загибаются у щек.
– Нет, пожалуй, вы не красивы. Но прелестны – и очень. Еще один пример тонкой, но точной разницы. При короткой стрижке вы значительно моложе – молодая и беззаботная.
Вот уж какой-какой, а беззаботной она себя не ощущала, и, может быть, он понял это по выражению ее лица, ибо перестал ее рассматривать и тихо произнес:
– Вы так и не сказали ему, что произошло. А ведь могли бы этим увеличить пропасть между нами, но не стали. Спасибо вам за это.
– Я… я думала, что можете ему сказать вы, – запинаясь, проговорила она, ошеломленная смелостью, с какой он проник в самую сердцевину ее тайных мыслей.
– Вы же были против, – очень просто сказал он.
– А разве это что-нибудь значило? – недоверчиво спросила она и с сарказмом добавила:
– Разумеется, к вашим интересам это никакого отношения не имело.
Он и на миг не отвел свои синие глаза. – Не отрицаю. Если бы Марк со мной об этом заговорил, то, может быть, я ему и рассказал бы. Но он мне так и не открылся. Очень долгое время после того, как он вернулся, мы чувствовали себя неловко, отчужденно. Нам требовалось… приспособиться друг к другу. Если он заговаривал о вас, то всегда как-то вообще. Упоминал, что вы потеряли ребенка, однако так и не признался, даже никоим образом не намекнул, что ребенок – его. По правде говоря, он вернулся домой с такой охотой и облегчением, что я решил, будто произошедшее потрясло и тем самым избавило его от влюбленности. Я счел, что для вас обоих будет лучше, если не вмешиваться…
– Не вмешиваться? А как вы меня донимали в больнице? И вдруг сделали Марка полноправным компаньоном, тогда как раньше о каком-либо участии сына в вашем деле и говорить не желали! – Больше ничего об их разрыве она от Марка не слышала.
– Человеку свойственно ошибаться. Готов признать, что был не прав. Хотел предоставить ему выбор…
– И знали, что он предпочтет уйти от меня…
– Если бы он вас любил, то остался бы – или привез бы с собой, – отрубил он. – Это Марк решил вернуться без вас. А вы мне признались, что не любите его.
Она отвела глаза. К чему с ним спорить? Изощряться во лжи, о которой сожалеет и так?
– Несмотря на всю вашу неприязнь ко мне, Клодия, – тихо сказал он, – я сделал только то, что считал тогда лучшим для моего сына. И, смотря на вас, думаю, что, может быть, это и для вас было к лучшему…
– По-вашему, и для моего ребенка это было к лучшему! – яростно выпалила она, и мучительное состояние пустоты вновь охватило ее на миг.
И мука эта в какой-то мере, видимо, отразилась на ее лице, потому что он положил ей руку на талию и повернул – лицом прямо к себе, спиной к залу.
– Простите. Я не отмахнулся от вашей утраты. Уж кто-кто, а я знаю, сколько вы страдали. Я не донимал вас. Больше к вам никто не приходил.
– Я и тогда в вашей жалости не нуждалась, а уж теперь подавно! – гордо отчеканила она.
– Нет. Но кое-что от меня вам все-таки было нужно. Деньги. И, по правде говоря, в чудовищном количестве. – Эти безжалостные слова и нежное прикосновение к ее талии – что за чудовищный контраст! Клодия ощутила, как ее решительность растаяла от чувства стыда.
Когда она прогнала Моргана Стоуна, он не удалился безропотно. Он не оставлял ее одну. Три дня подряд приносил ей цветы, фрукты, новости о внешнем мире, хотя Клодия решительно отказалась даже смотреть на него и в его присутствии закрывала глаза и надевала наушники, висевшие над кроватью.
Когда она достаточно поправилась и уяснила, что лежит не в общедоступной больнице, а скорее в частной и что Морган Стоун вызвался уплатить за нее, у нее появились новые основания негодовать на то, как он распоряжается ее жизнью. Ей совершенно была не по средствам роскошь индивидуального ухода, а конверт, который он ей вручил, уходя на третий день, оказался завершающим, высшим унижением. Когда она с безразличием распечатала его, то нашла внутри чек на несколько тысяч долларов и краткую записку с предложением пересмотреть отношения с Марком ввиду ее теперешней независимости… а также того, что Марк в обозримом будущем станет зависеть от отцовского благоволения. Чек был выписан заранее, и это лишь подчеркнуло его уверенность в ее корыстолюбии.
Клодии не удалось швырнуть эти отступные в его надменное лицо. Больше она его не увидела и, лишенная возможности сохранить достоинство, отомстила ему единственным доступным способом: взяв у него плату за воображаемые грехи единственным образом, ему понятным, – при помощи наличных.
Впоследствии она поняла причину внезапного отъезда Моргана Стоуна. Он узнал, что Марк гостит у его родителей, и вылетел в Веллингтон защищать свое капиталовложение! Марк был в таком восторге от поразительной и, по всему, небывалой перемены прежнего решения, что Клодия тихо отказалась от бесплодного желания мстить и далее ни в чем не повинному человеку и отпустила Марка с наилучшими пожеланиями на будущее.
– А вы что же, ожидали, будто я сделаю благородный жест и откажусь от виры[5]? – презрительно спросила она. – Как видите, не отказалась. Все до последнего цента истратила.
– Это я узнал из моего банковского отчета, – невозмутимо сказал он, не отводя глаз от ее раскрасневшегося лица. – Надеюсь, вы разумно распорядились деньгами.
– Конечно. Истратила их на одежду, на драгоценности, на развлечения, – легковесно ответила она.
– Это правда, Клодия?
Почему ей показалось, что при всей внешней строгости он забавляется? Не мог же он, в самом деле, знать, что деньги ушли в уплату за курсы гостиничных работников да на жизнь, пока не удалось устроиться.
– Или вы не этого ожидали от такой пошлой пройдохи, как я?
– Только не пошлой, Клодия, ни в коем случае не пошлой, – пробормотал он. – Думаю, чего бы, по-вашему, я ни ждал, вы сделали бы как раз наоборот, просто мне в наказание за самоуверенность. Я так мало знал вас, что не имел права судить о вашем характере.
– И все-таки судили!
– Я уже сказал, что могу ошибаться, – пожал он плечами. – У меня сильная воля и горячий нрав. Такое сочетание может оказаться губительным. Это многого мне стоило, когда Марк подрос и бросил мне вызов. Хочется думать, что с годами я стал несколько мягкотелым.
– Мягкотелым? – Клодия едва не расхохоталась. Несколько сединок – одно, но ей недоставало воображения представить себе Моргана Стоуна добродушным даже в весьма почтенном возрасте.
– По-вашему, я преувеличиваю? – пробормотал он, кривя рот.
– Признаков этого я что-то не замечаю! Она критически осмотрела его с головы до ног, стараясь не замечать, как идет костюм его поджарой, крепко сбитой, мускулистой фигуре. Если уж на то пошло, он выглядит физически еще сильнее, чем два года назад.
– Это потому, что боитесь присмотреться. Вовсю стараетесь спрятаться от прошлого. Почему бы вам не выйти из укрытия, Клодия? Может быть, вы удивитесь тому, что найдете.
– Да что же это Марк не несет шампанское? – резко перебила она, совсем обескураженная его нежеланием ссориться.
– Он весьма дипломатично дает нам время познакомиться, – ответил Морган и передвинулся, заслоняя от нее зал. – Хочет, чтобы мы друг другу понравились. Это представляется ему важным. Не разочаровывайте его, Клодия. – Слова прозвучали почти предупреждением.
– Или что? – едко осведомилась она.
– Или придется объяснить истинную причину, по которой вы со мной знакомитесь безо всякого энтузиазма…
– Вы готовы сказать ему – теперь! – Это ошарашило Клодию.
Он пожал плечами:
– Почему бы нам это не обсудить за ужином?
Предложение ошарашило ее еще больше.
– За ужином? С вами?
– И с Марком… и, разумеется, с его невестой.
– Ах, у него есть невеста? – Вопрос вырвался непроизвольно.
– А он вам не сказал? – Язвительные искорки в его суженных глазах прояснили нечто новое ее разгоряченному воображению.
– Мы всего несколькими словами перемолвились. Встретились только сегодня утром, – скованно произнесла она. – Я не намереваюсь опять с ним встречаться, если вы это имеете в виду. Так что, есть у него невеста или нет, для меня не имеет значения.
– А если он захочет вас повидать?
– Откажу!
– А если он пренебрежет вашим отказом?
– А что, настырность у вас в роду? – ехидно спросила она. – Послушайте, мистер Стоун…
– Морган. Зовут меня Морган. Марк идет! – понизил он голос, и на этот раз угроза прозвучала возмутительно прямолинейно. – Если не хотите, чтобы я ворошил неприятное прошлое, то лучше подыгрывайте.
– Это шантаж!
Он, должно быть, сошел с ума. Вся эта разнузданная власть над чужими судьбами, по всему, повредила ему рассудок.
– Морган, – промурлыкала она, когда пьянящее сознание своей власти взяло верх над ее прежней осторожностью. – А разве не наоборот? У вас куда больше оснований бояться, что правда выйдет наружу. Это я могу шантажировать вас! – Ее неописуемо ликующий триумф заставил его внезапно напрячься.
– Можете, Клодия, только станете ли? В глазах Клодии замелькали золотистые искорки, и она опустила темные ресницы, как бы задумавшись, пока наблюдала тайком его бесстрастное лицо, наслаждаясь тем, как одержала над ним верх. Внутреннее удовлетворение заставило ее криво улыбнуться, на левой щеке появилась ямочка, она услышала его шумный вздох, подняла голову и отважно посмотрела ему в глаза: медовые глаза, пьянящий розовый рот – се женская надменность, неведомо для нее, была крайне чувственна.
– Могла бы!
– Попробуйте! – тихо произнес он и, прежде чем здравый смысл спас ее от несвойственной ей бесшабашности, сделал шаг в сторону, взял из рук сына бокал шампанского и приветственно поднял.
– Клодия только что предложила нам сегодня вечером вместе поужинать. Что скажешь, Марк? Может быть, ты позвонишь Серите, и тогда кутнем!
Глава 3
– Зачем вы это? – гневно спросила Клодия, пытаясь скрыть ярость под учтивой улыбкой, пока скованно двигалась по лаковому полу.
– Танцую с вами? Вы же сказали, что любите танцевать. – И Морган Стоун повернул ее деликатным, но твердым нажимом сильной руки на голую спину. И что ее дернуло надеть платье с вырезом!
– Я имела в виду этот… этот балаганный ужин! – проскрипела Клодия.
– Сами виноваты, Клодия. Вы могли бы выбрать и нейтральную почву… но предпочли трусливый выход, и ваше вранье опозорило вас, а не меня…
Трусиха. Вранье. Точность выпада глубоко пронзила ее гордость. Эти два слова подытожили все ее отношения с Морганом Стоуном. Если бы она только не запаниковала, когда он посмел предложить ей вместе поужинать!.. Но она пришла в ужас при мысли о том, что он мог бы сказать, если бы она отрицала, что идея насчет ужина принадлежит не ей. Блефовать с таким жестким и все перевидавшим человеком, как Морган Стоун, – очень серьезная ошибка. А она притворилась, будто сегодня у нее дежурство и ей надо увериться, что первый вечер недели тематических ужинов, организованных ею в главном ресторане в связи с праздником цветов, проходит гладко.
– Отлично – здесь, в отеле, и поужинаем, – легко перебил Морган Стоун ее торопливые объяснения – Лучше и не узнаете, как все проходит, чем если сами во всем примете участие! А в случае чего окажетесь под рукой…
– Ах, я не думаю…
– Если хотите, я все улажу с Саймоном.
– С Саймоном? – Клодию опять охватило странное ощущение замешательства, которое Морган Стоун как бы все время старался ей внушить.
– С Муром. С вашим боссом. У нас деловое знакомство. Собственно говоря, мы учились в одной частной школе…
– Ах, нет! – Это был совершенно непроизвольный выдох ужаса, и пронзительные синие глаза сузились, безо всякого юмора оценив ее дилемму.
– Уверяю вас, что содружество старых однокашников – вполне законное деловое предприятие, – без запинки прокомментировал он. – Или вы не одобряете?
Одобрять, когда такое содружество – тенета ядовитого паука, а она – бедная мушка, что бьется в липких объятиях!
– Нет-нет… я хочу сказать – не надо беспокоить Саймона… – торопливо проговорила она. Тем более что он разоблачил бы лживость ее оправдания. Недельная программа, посвященная празднику цветов, проводилась по идее Клодии, она отвечала за рекламу, за координацию всех мероприятий, но шеф-повар, человек в лучшем случае темпераментный, нашел бы что сказать, если бы решил, будто она пытается пролезть в его ревностно охраняемые владения.
– Вы уверены? Не хотел бы я впутывать вас в неприятности, – невинно пробормотал он.
Господи, ну и ехидный свинтус! Ведь отлично понимает, что она пытается увильнуть от его натиска. Клодия выдавила ледяную улыбку.
– Уверена. Только я хотела сказать, что вряд ли мы в столь поздний час достанем столик. – Она демонстративно переключила внимание на Марка, и голос ее бессознательно смягчился в память об их прежней дружбе, пока она пыталась притвориться хоть сколько-нибудь искренней. – Наш ресторан «Наутилус» настолько популярен, что туда записываются за несколько дней вперед, особенно по пятницам, во время специальных мероприятий.
Могла бы она догадаться, что, если дело касается Моргана Стоуна, правда подействует не больше лжи! Что он хотел, то и получал. Ей было все равно, какую разновидность угрозы, подкупа или влияния он пустил в ход, но он не просто «добыл» столик, а лучший в углу зала со стеклянной передней стеной, резко нависшей над гаванью, так что гостям казалось, будто они не на суше, а скорее в море. Клодия ни к чему и не притронулась: чересчур была поглощена разговором с Марком, совсем как хождение по натянутой проволоке, и чувствовала, что Морган следит за нею, словно коршун, отмечая каждое слово и движение. Нервы натянулись. Она чересчур многословно повествовала о своей карьере – казалось бы, хорошая, нейтральная тема, – и ей было безразлично, что она может показаться прежде всего честолюбивой.
– Но ведь выбора не было? – припомнила со злостью Клодия, стараясь не замечать завистливые женские взгляды, следующие за нею по танцевальной площадке. Она переглянулась с женщиной, которая танцевала с пухлым, жизнерадостным человечком. До чего же просты чужие жизни в сравнении с ее, безнадежно запутанной! – Я не хотела с вами ужинать где бы то ни было – и уж тем более танцевать.
– Предпочли бы танцевать с Марком?
– Он не приглашал.
– Но собирался.
Ее задумчивый взгляд метнулся мимо довольной кружащейся пары к решительному подбородку, а оттуда, рывком, навстречу неотвратимому синему вызову. Так вот почему он так внезапно увлек ее в гущу толпы! Ею овладело нетерпение.
– Ну и что? Господи, да что, по-вашему, может случиться посередине танцевальной площадки?
– И вы еще спрашиваете?
И внезапно ладонь его скользнула от ее лопаток к выемке на пояснице, он привлек ее бедра к своим, давая ей ощутить их волнообразное, ритмическое движение, и когда Клодия слегка отшатнулась, это лишь подчеркнуло интимное соприкосновение их ног. Рука, чинно державшая ее руку, прижалась к его груди, пальцы Клодии оказались между их движущимися телами, словно в капкане, пока он все сильнее сжимал ее в объятьях.
– Что, по-вашему, вы делаете? – яростно прошептала она, чувствуя, как кровь прилила к ее бледным щекам.
– Танцую, – голос его мягко пророкотал прямо ей в ухо, жесткая челюсть прижалась к ее голове. – В конце концов, что может случиться посередине танцевальной площадки?
– Танцую с вами? Вы же сказали, что любите танцевать. – И Морган Стоун повернул ее деликатным, но твердым нажимом сильной руки на голую спину. И что ее дернуло надеть платье с вырезом!
– Я имела в виду этот… этот балаганный ужин! – проскрипела Клодия.
– Сами виноваты, Клодия. Вы могли бы выбрать и нейтральную почву… но предпочли трусливый выход, и ваше вранье опозорило вас, а не меня…
Трусиха. Вранье. Точность выпада глубоко пронзила ее гордость. Эти два слова подытожили все ее отношения с Морганом Стоуном. Если бы она только не запаниковала, когда он посмел предложить ей вместе поужинать!.. Но она пришла в ужас при мысли о том, что он мог бы сказать, если бы она отрицала, что идея насчет ужина принадлежит не ей. Блефовать с таким жестким и все перевидавшим человеком, как Морган Стоун, – очень серьезная ошибка. А она притворилась, будто сегодня у нее дежурство и ей надо увериться, что первый вечер недели тематических ужинов, организованных ею в главном ресторане в связи с праздником цветов, проходит гладко.
– Отлично – здесь, в отеле, и поужинаем, – легко перебил Морган Стоун ее торопливые объяснения – Лучше и не узнаете, как все проходит, чем если сами во всем примете участие! А в случае чего окажетесь под рукой…
– Ах, я не думаю…
– Если хотите, я все улажу с Саймоном.
– С Саймоном? – Клодию опять охватило странное ощущение замешательства, которое Морган Стоун как бы все время старался ей внушить.
– С Муром. С вашим боссом. У нас деловое знакомство. Собственно говоря, мы учились в одной частной школе…
– Ах, нет! – Это был совершенно непроизвольный выдох ужаса, и пронзительные синие глаза сузились, безо всякого юмора оценив ее дилемму.
– Уверяю вас, что содружество старых однокашников – вполне законное деловое предприятие, – без запинки прокомментировал он. – Или вы не одобряете?
Одобрять, когда такое содружество – тенета ядовитого паука, а она – бедная мушка, что бьется в липких объятиях!
– Нет-нет… я хочу сказать – не надо беспокоить Саймона… – торопливо проговорила она. Тем более что он разоблачил бы лживость ее оправдания. Недельная программа, посвященная празднику цветов, проводилась по идее Клодии, она отвечала за рекламу, за координацию всех мероприятий, но шеф-повар, человек в лучшем случае темпераментный, нашел бы что сказать, если бы решил, будто она пытается пролезть в его ревностно охраняемые владения.
– Вы уверены? Не хотел бы я впутывать вас в неприятности, – невинно пробормотал он.
Господи, ну и ехидный свинтус! Ведь отлично понимает, что она пытается увильнуть от его натиска. Клодия выдавила ледяную улыбку.
– Уверена. Только я хотела сказать, что вряд ли мы в столь поздний час достанем столик. – Она демонстративно переключила внимание на Марка, и голос ее бессознательно смягчился в память об их прежней дружбе, пока она пыталась притвориться хоть сколько-нибудь искренней. – Наш ресторан «Наутилус» настолько популярен, что туда записываются за несколько дней вперед, особенно по пятницам, во время специальных мероприятий.
Могла бы она догадаться, что, если дело касается Моргана Стоуна, правда подействует не больше лжи! Что он хотел, то и получал. Ей было все равно, какую разновидность угрозы, подкупа или влияния он пустил в ход, но он не просто «добыл» столик, а лучший в углу зала со стеклянной передней стеной, резко нависшей над гаванью, так что гостям казалось, будто они не на суше, а скорее в море. Клодия ни к чему и не притронулась: чересчур была поглощена разговором с Марком, совсем как хождение по натянутой проволоке, и чувствовала, что Морган следит за нею, словно коршун, отмечая каждое слово и движение. Нервы натянулись. Она чересчур многословно повествовала о своей карьере – казалось бы, хорошая, нейтральная тема, – и ей было безразлично, что она может показаться прежде всего честолюбивой.
– Но ведь выбора не было? – припомнила со злостью Клодия, стараясь не замечать завистливые женские взгляды, следующие за нею по танцевальной площадке. Она переглянулась с женщиной, которая танцевала с пухлым, жизнерадостным человечком. До чего же просты чужие жизни в сравнении с ее, безнадежно запутанной! – Я не хотела с вами ужинать где бы то ни было – и уж тем более танцевать.
– Предпочли бы танцевать с Марком?
– Он не приглашал.
– Но собирался.
Ее задумчивый взгляд метнулся мимо довольной кружащейся пары к решительному подбородку, а оттуда, рывком, навстречу неотвратимому синему вызову. Так вот почему он так внезапно увлек ее в гущу толпы! Ею овладело нетерпение.
– Ну и что? Господи, да что, по-вашему, может случиться посередине танцевальной площадки?
– И вы еще спрашиваете?
И внезапно ладонь его скользнула от ее лопаток к выемке на пояснице, он привлек ее бедра к своим, давая ей ощутить их волнообразное, ритмическое движение, и когда Клодия слегка отшатнулась, это лишь подчеркнуло интимное соприкосновение их ног. Рука, чинно державшая ее руку, прижалась к его груди, пальцы Клодии оказались между их движущимися телами, словно в капкане, пока он все сильнее сжимал ее в объятьях.
– Что, по-вашему, вы делаете? – яростно прошептала она, чувствуя, как кровь прилила к ее бледным щекам.
– Танцую, – голос его мягко пророкотал прямо ей в ухо, жесткая челюсть прижалась к ее голове. – В конце концов, что может случиться посередине танцевальной площадки?